Текст книги "Земные громы
(Повесть)"

Автор книги: Иван Дынин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

Еще одно испытание

Серийное производство Ф-22 налаживалось с трудом. Технология изготовления большинства деталей не была до конца разработана, требовалось много рабочих рук и времени. Хромало снабжение. Станки часто выходили из строя. Все это увеличивало сроки выпуска орудий, удорожало их стоимость. А армия нуждалась в артиллерии, особенно в дивизионных пушках.

Грабин с головой ушел в производственные проблемы. Если раньше он рвался к опытной работе, основную часть времени проводил в конструкторском бюро, то теперь его можно было чаще всего увидеть в цехах. Ведь завод выпускал его Ф-22, и он не мог переключиться на что-то другое.

А жизнь не стояла на месте. На других заводах, в других конструкторских бюро билась творческая мысль. Идея универсализма постепенно утратила свою привлекательность. Возникала мысль бросить все и заняться проектированием орудия специального назначения. Но не отпускали повседневные заботы. Конструкторское бюро было до предела загружено. Одни детали пришлось проектировать заново, чтобы упростить их изготовление, сделать надежнее в эксплуатации.

В апреле 1938 года Грабина пригласили на заседание Главного Военного совета РККА. Стоял вопрос об испытаниях 76-миллиметровой дивизионной пушки, созданной на Кировском заводе.

Известие оказалось неожиданным для Грабина. Первым чувством была досада на себя: «Завяз ты, Василий, в доработках и переделках. Забыл обо всем на свете. В бригаде слесарей твое место, а не в кабинете начальника КБ». Затем досада сменилась любопытством: что там изобрели кировцы?

По многим своим качествам предлагаемая система выглядела значительно лучше Ф-22. Это была настоящая дивизионка. Угол вертикального возвышения она имела не семьдесят пять, а сорок пять градусов, весила около полутора тонн, была приспособлена к высоким скоростям передвижения на автомобильной тяге.

Одно сразу же не понравилось Грабину: мощность новой пушки была ниже, чем у Ф-22. А ведь большая мощность дает возможность орудию вести эффективный огонь по танкам, пробивать толстую броню. Что же это за дивизионка, если она бессильна против танков?

Мысленно Грабим попытался поставить вместо пушки кировцев свою Ф-22. Не ту, которая находилась в серийном производстве, а улучшенную, живущую пока что в его воображении, но имеющую реальные шансы на существование. Правда, придется многое менять, проектировать заново. А есть ли время?

Судя по докладу представителя ГАУ, времени не было. Пушка Кировского завода была в металле, прошла заводские испытания. Однако в ходе испытаний у нее выявился ряд серьезных дефектов. Многие детали кировцам придется создавать заново. По личному опыту Грабин сразу же определил: им потребуется не меньше семи месяцев. Спросил себя: «А сумеем ли мы за это время сделать новую Ф-22? Силы у нас есть. Влюбленный в свое дело Муравьев. Самоотверженный Ренне. Мещанинов. Норкин». Он мысленно не только видел их, а и советовался с каждым.

На какое-то мгновение Грабин заколебался, когда встал главный конструктор Кировского завода. Он докладывал о производственных возможностях и о технологии изготовления пушек. «У них такие возможности, – подумал с уважением и завистью. – Старейший завод, огромные традиции, нам ли с ними тягаться?» Сердце тревожно сжалось. Решительно придвинул к себе листок бумаги и написал: «Товарищу К. Е. Ворошилову. Прошу предоставить слово. Грабин». Встал, прошел к столу президиума, положил записку перед Ворошиловым и вернулся на место.

Не уязвленное самолюбие владело им, не страх, что его пушка, рожденная в таких муках, будет снята с производства и забыта. В основе его решительности была уверенность, что вместе со своим коллективом он может сделать систему лучше той, которую создают кировцы.

Когда Ворошилов назвал наконец его фамилию, он полностью успокоился, в мыслях у него уже сложился образ будущей дивизионки, сделанной на базе Ф-22. Перечислив кратко, какие возможности имеются на заводе, Грабин сказал:

– За то же время, которое потребуется ленинградцам для доработки, мы обещаем создать по тем же тактико-техническим требованиям свой опытный образец. Прошу разрешить нам работу.

Возвращаясь на место, Грабин видел, как многие в зале переглядывались, начали перешептываться, недоуменно пожимать плечами. Он и сам понимал, что его предложение со стороны кажется не столько смелым и дерзким, сколько безрассудным. Но особенно много иронических взглядов скрестилось на Грабине в тот момент, когда К. Е. Ворошилов зачитал постановление Главного Военного совета, в котором говорилось, что конструкторскому бюро В. Г. Грабина также разрешено начать разработку новой 76-миллиметровой дивизионной пушки.

– Вы не с ума ли сошли, Василий Гаврилович? – спросил вместо приветствия заместитель наркома Б. Л. Ванников, когда заседание закончилось. – Это же необдуманно. Вы не справитесь.

– Я все обдумал, Борис Львович.

– Что вы обдумали? У ленинградцев орудие в металле, им осталось только доработать изделие, а вам надо начинать с чертежей, делать опытные образцы, испытывать их.

– Но у нас, как у кировцев, уже есть своя пушка. Мы возьмем ее за основу. К тому же на нашем заводе налажено производство дивизионки.

– Вас, я вижу, теперь не остановить, – вздохнул Ванников. – Да и останавливать нет смысла. Решение принято, его надо выполнять. Если потребуется помощь, обращайтесь, поможем…

В гостиницу Грабим не поехал, а пошел пешком. Хотелось побыть одному, обдумать события дня. Но никакие иные мысли, кроме мыслей о будущей пушке, не лезли в голову. Он уже начал работу над ней. Сначала определил, какие детали Ф-22 потребуют изменений. Их оказалось очень много. Верхний и нижний станок. Поворотный механизм. Тормоз отката. Рессоры. Чуть ли не всю систему придется создавать заново.

В гостинице, не раздеваясь, присел к столу и несколько часов подряд работал, не отрываясь, набрасывал эскиз будущей дивизионки.

Работал долго. Но вот, наконец, эскиз понравился Грабину. Он просветлел лицом. Есть решение на создание новой пушки, в кармане лежит даже ее эскиз, а у конструктора еще много нерешенных проблем. Кому поручить доработку различных деталей и узлов?

На завод Грабин возвращался во всеоружии. Там еще никто ничего не знал. Конструкторы и мысли не допускали, что над их Ф-22 нависла опасность снятия с производства. Начальники цехов и технологи жили заботами производства, не думая, что им придется опять все начинать сначала. А Грабин вез из Москвы не просто новость. Он готов был каждому дать конкретное задание, определить характер и сроки работ, высказать совет и пожелание.

Прямо с поезда, не заходя домой, Грабин направился на завод. Хотелось знать, как воспримут новость товарищи.

Сразу же собрал всех на совещание. Рассказал о том, что на Кировском заводе создана новая дивизионка, превосходящая по своим качествам Ф-22, поэтому вопрос о снятии их детища с производства можно считать решенным. Увидел, как невесело опустились головы, каждым овладела такая же растерянность.

Но чтобы не расстроить вконец людей, сообщил, что Москва разрешила им попытать свои силы, вступить в соревнование с кировцами. Реакция людей отразила их внутреннее состояние. Муравьев вскинулся, глаза его загорелись. Этому только дай задание потрудней да позаковыристей. Ренне насторожился. Человек осторожный, он сразу понял, какой нелегкий труд ожидает их. Мещанинов удивленно приподнял брови. Он, конечно, будет долго сомневаться, осторожничать, но дело свое сделает хорошо и быстро.

– Приблизительные расчеты показывают, – продолжал Грабин, – что за три-четыре месяца мы можем закончить подготовку технической документации. Через полгода, считая с сегодняшнего дня, будет опытный образец. Полтора-два месяца уйдут на заводские испытания. Всего нам потребуется семь-восемь месяцев. Примерно столько же времени надо кировцам на доработку своей системы.

В истории артиллерии еще не было случая, чтобы новое орудие было создано и испытано за такой короткий срок. Грабин знал и учитывал, что люди будут работать самоотверженно, не считаясь со временем, трудностями и неурядицами. Но на одном энтузиазме соперников не обогнать. У них и технология выше, и организация всех работ налажена лучше. Надо искать более надежные и верные пути создания новых орудий.

– Попробуем использовать метод совмещения процессов, – предложил Грабин на этом же совещании.

В КБ установился неписаный закон: если обсуждается трудный и важный вопрос, высказаться должен каждый, кого он касается. Грабин ждал с волнением, что скажут конструкторы. Пока он один принимал решения за них. А ведь работать всем. Согласятся ли они работать в таком бешеном темпе, на пределе возможностей и технических, и чисто человеческих? Считают ли они реальными сроки, определенные Грабиным?

Слушал выступающих, а у самого комок подступал к горлу. Хотелось каждого с благодарностью расцеловать. Это было не просто конструкторское бюро. Это был коллектив единомышленников, живущих одними стремлениями, понимающих друг друга. Разговор шел конкретный: как выполнить задание лучше и быстрее.

– Возьмем на вооружение такой девиз: старой пушке – новые качества, – подвел итог обсуждения Грабин. – Пусть останется без изменений как можно больше деталей, но тактико-технические требования будут выполнены. Это облегчит и ускорит нашу работу.

Для того чтобы узаконить преемственность, решили для обозначения новой пушки использовать индекс старой, добавив к нему три буквы: Ф-22 УСВ. В расшифровке – усовершенствованная.

На заводе начал внедряться метод совмещенных процессов. По старой классической схеме сначала полностью подготавливались все чертежи. Затем разрабатывалась технология. Работа разделялась на несколько самостоятельных, но взаимно связанных этапов. Переход от одного к другому, как правило, требовал многочисленных и долгих увязок и согласований.

Грабин решил совместить весь процесс создания орудия, сделать его непрерывным. При этом в какой-то мере стиралась грань между этапами проектирования, отработки технологии, изготовления и сборки. Менялся и характер взаимоотношений между специалистами. Конструктор уже не мог сказать технологу или кузнецу: «Вот тебе чертежи, теперь твоя очередь». При совмещенном методе они, как правило, должны собираться вместе и обсуждать пути решения поставленной задачи, помогая друг другу советом и делом.

На совещании в КБ, затем на расширенном техническом совете предложения Грабина были одобрены. Завод, не прекращая выпуска Ф-22, вступил в полосу творческих поисков и решений.

Первым удивил Грабина Александр Павлович Шишкин. Он принес и положил на стол замысловатый чертеж, весь испещренный квадратиками и кружочками.

– Что это? – спросил Грабин.

– Лобовая коробка.

– А это что?

– Просто дырки.

Грабин уже понял идею конструктора. Не вся лобовая коробка в процессе эксплуатации испытывает нагрузки, а делается она из металла одной толщины и имеет немалый вес. Чтобы облегчить конструкцию, Шишкин решил оставить металл там, где он необходим. Получилось что-то вроде кружева.

– Расчеты сделал?

Шишкин протянул несколько скрепленных вместе листков. С математикой все было в ажуре. Но как часто самые, казалось бы, безукоризненные расчеты, сделанные на бумаге, опровергались практикой! И в то же время заманчиво было уменьшить вес лобовой коробки.

– Попробуем, – загорелся Грабин. – Передавайте чертежи в цех, сделаем коробку и испытаем.

– Где испытаем? Пушки-то еще нет.

– Попробуем создать искусственные нагрузки. Над этим тоже надо подумать.

Когда лобовая коробка была готова, на нее приходили смотреть, как на чудо. Все недоверчиво пожимали плечами. Уж очень необычный получился у нее вид.

Прослышав о новинке, пришел Иван Федорович Телешов, представитель заказчика на заводе. Походил вокруг, затем попросил положить коробку на две опоры, попробовал сесть на нее и сразу же вскочил:

– Да она же гнется подо мной. Коробка по пути на полигон развалится. Меняйте, пока не поздно.

Телешов пользовался большим авторитетом в Артиллерийском управлении, и Грабину не хотелось, чтобы тот заранее проникся недоверием к новой пушке.

– Завтра приходите, Иван Федорович, на испытания, – пригласил он Телешова и добавил: – Я сам хочу убедиться в правильности наших расчетов.

Работал в кузнечном цехе мастер на все руки Иван Степанович Мигунов. Он смастерил остроумную конструкцию испытательного стенда для проверки прочности лобовой коробки. Стальные болванки служили для постепенного увеличения нагрузок.

Народу в кузнечный цех набилось много. И коробка была чудная, и стенд особенный, и испытания необычные. Глядя на это сооружение, Телешов недоверчиво покачивал головой.

Первый слиток равнялся половине нормальных нагрузок, испытываемых коробкой. Положили его. Все прекрасно. Второй слиток довел нагрузки до нормальных. Коробка держится. Третий слиток – нагрузка выше расчетной на пятьдесят процентов. Деформаций коробки не обнаружено.

– Класть четвертый? – спросил Грабин у Телешова.

– Кладите. – Его сомнения еще не рассеялись.

Положили. На коробке двойные нагрузки, а она без изменений.

– Чудеса какие-то! – воскликнул Телешов.

– А чудеса, они всегда в решете, – засмеялся Василий Гаврилович и обернулся к Шишкину: – Молодец, Саша!

По опыту заводских и полигонных испытаний Грабин знал, сколько неприятностей доставляет выбрасывание, или экстракция, стреляных гильз. Войсковые испытатели часто использовали патроны, имеющие отклонения от стандартных размеров. Поэтому они после выстрела оставались в каморе, не выбрасывались. На испытаниях это досаждало конструкторам, а в бою могло обернуться непоправимой бедой. В поединке с танками, например, дорога каждая секунда, а для того чтобы извлечь гильзу вручную, необходимо время.

У Грабина возникла мысль сконструировать для новой пушки приспособление, принудительно выбрасывающее стреляную гильзу. На затвор были поставлены специальные отжимы, которые во время наката ствола должны были, словно человек пальцами руки, прихватить гильзу и извлечь ее.

Чертежи приспособления сразу же поступили в производство, и скоро оно было изготовлено. Совмещенный метод позволял отдельные детали делать быстрее.

В работу опять включился Иван Степанович Мигунов. Он придумал, как можно испытать выбрасыватель гильз, не производя стрельбы. Пушку поставили на стенд искусственного отката. С помощью лебедки оттянули ствол, затем лебедку отцепили. Ствол пошел вперед, но гильза, уложенная в камору, не выскочила. Копир, приводящий в движение лапки затвора, не сработал.

– Непонятно, – задумался Грабин.

Вроде все рассчитали. И ствол оттянули на положенное расстояние, и отцепили трос резко.

– Ствол шел вперед слишком медленно, – определил Мигунов, – надо прибавить давление в накатнике.

Прибавили. Копир опять не сработал.

– Где-то заедает, нет той легкости движения частей, как при стрельбе, – опять решил Мигунов.

Подрегулировали те части пушки, которые приходят в движение при откате и накате. Оттянули ствол. Отцепили. Гильза тут же шлепнулась на площадку. Попробовали еще и еще раз – никаких задержек.

– А на деформированных патронах?

Некачественных патронов в цехе не оказалось. Мигунов взял обычную гильзу и несколько раз ударил по ней кувалдой. В камору она вошла с трудом. Повторили испытание. И эта гильза выскочила без задержки. Но Мигунов не успокоился. В очередной раз он так поработал кувалдой, что гильзу пришлось этой же кувалдой забивать в камору. Забили. Оттянули ствол. Отпустили. И мятая гильза вышла без задержки. Раздались аплодисменты наблюдавших за испытанием.

– Работает надежней штопора! – улыбнулся Мигунов, взглянув на Грабина.

Но Грабин на шутку не отозвался. Во время опробования нового экстрактора он все время с тревогой поглядывал на ствол. И теперь подозвал к себе Норкина:

– Обрати внимание, Володя, мне кажется, что во время наката ствол слегка опускается. Не будет ли пушка клевать носом во время стрельбы?

– Не должна, Василий Гаврилович. Расчеты сто раз проверены.

– А меня эти поклоны настораживают. Проверьте расчеты в сто первый раз.

Вскоре Ф-22 УСВ была собрана полностью. На всю работу потребовалось менее семи месяцев. Наступил волнующий, тревожный и радостный момент первого выстрела. Пушку доставили на заводской полигон. Заложили для начала половинный заряд. Все ушли в укрытие.

Грохнуло орудие. Для конструктора этот звук то же, что для матери первое слово ребенка. Ф-22 УСВ заговорила. Грабин первым выскочил из блиндажа, обошел пушку, потрогал ее. Все сработало хорошо. И дырявая коробка не рассыпалась, и гильза выброшена. Можно продолжать испытания. Заряд постепенно увеличивали, пока не дошли до нормального. Пушка стреляла безотказно. Грабин решил не уходить в укрытие, понаблюдать за ее поведением в момент выстрела.

– Огонь!

Выстрел, звенит выброшенная дымящаяся гильза, и… пушка изящно клюнула стволом, будто поклонилась наблюдавшим, как кланяется артист на сцене. Грабин дернул за рукав Норкина:

– Видел?

– Видел, Василий Гаврилович, моя вина. Говорил я вам, не осилю компоновку…

– Да ты погоди причитать. Сейчас не виноватого надо искать, а выход из положения.

– Какой тут выход, – Норкин обреченно махнул рукой.

– Выходов два, Володя. Утяжелить станины или удлинить их. Это уравновесит пушку.

– Но утяжелять нельзя. Мы по весу и так на пределе.

– Значит, надо удлинить.

– Эти мы просто-напросто нарастим, – вмешался в разговор Мигунов. – Пока конструкторы будут делать расчеты, а в цехах изготовят новые станины, можно будет продолжать испытания.

– Спасибо, Иван Степанович, – растрогался Грабин. – Прямо не знаю, как и благодарить вас.

– Ложитесь в госпиталь, Василий Гаврилович, это будет лучшая благодарность и для меня, и для всех нас.

Уже несколько месяцев Грабин работал на два фронта – создавал пушку и боролся с болезнью щитовидной железы. Дело двигалось вперед, а болезнь прогрессировала. От прежнего Грабина, дышащего здоровьем, сильного и неутомимого, остались только живые задорные глаза. Он сильно похудел. Многие с трудом узнавали его. Но никто еще не догадывался, что ему уже трудно писать и читать.

Врачи настойчиво предлагали ложиться на операцию, а он не менее настойчиво отвоевывал у них одну неделю за другой. Он и на этот раз с Мигуновым заговорил так, будто видел перед собой доктора:

– Закончим заводские испытания – тогда, Иван Степанович. А сейчас, сам понимаешь, нельзя. Здесь тоже решается вопрос жизни.

Не жалея себя, Грабин не жалел и пушку. Он настаивал, чтобы в заводских условиях испытатели выжимали из нее все, что можно.

Для проверки в походном положении он выбрал такую дорогу, что водитель грузовика ЗИС-5, выделенного для буксировки, заартачился:

– Не поеду! Вы хотите угробить машину, а мне за нее отвечать.

Пришлось от уговоров перейти на приказной тон. На скорости тридцать пять километров в час тягач помчался по трассе. Пушку то подбрасывало, то с силой ударяло о бугор, резко кидало с одного колеса на другое.

Грабин, ехавший на легковой машине чуть сзади и сбоку, мучительно морщился, будто ему самому становилось больно при каждом броске орудия. Но вот, наконец, первый этап проверки закончился. Шофер ЗИС-5 остановил машину, выскочил из кабины и по-мальчишески заныл:

– Говорил я вам, нельзя с такой скоростью по такой дороге. Рессора лопнула.

Но все, кто слышал его, улыбались.

– Ничего смешного не вижу.

– Дорогой мой, – Грабин положил ему руку на плечо, – машину мы починим. Ты даже не знаешь, как это прекрасно, что рессора лопнула не у пушки, а на машине. Давай-ка еще проедем пару километров. Хочу посмотреть, как будет чувствовать себя артиллерист на лафете.

Испытатели начали отговаривать Грабина от опасной затеи. Но он оставался непреклонным.

– У меня такое правило. Обязательно ощутить, как орудие подрессорено.

На Ф-22 УСВ была еще одна новинка. Колеса поставили от серийного ЗИС-5. Это делало ее более транспортабельной, позволяло перевозить на большой скорости по плохим дорогам.

Тягач тронулся, Грабин почувствовал приятную мягкость рессор, но вскоре эта мягкость насторожила. Пружиня на ухабах, пушка пыталась выбросить седока на дорогу. И в какой-то момент Грабин со страхом почувствовал, как ослабли руки и он вот-вот полетит под колесо.

– Все! – сигналом остановил тягач и, не слезая с сиденья, подозвал Норкина. – Можно готовить пушку к войсковым испытаниям. А я ложусь в госпиталь. Основное сделано.

Сложная операция была выполнена успешно, из госпиталя Грабина перевели в санаторий, чтобы он мог окончательно поправить здоровье. Врачи бдительно следили, чтобы больного не тревожили никакими заводскими делами. Посетителей к нему пропускали редко, с оговорами, писать и читать запрещали. Но, постепенно поправляясь, он все больше и больше втягивался в общее дело.

Сразу же, как только начали разворачиваться работы по выпуску нового орудия, Грабин высказал предположение готовить одновременно не четыре, а шесть опытных образцов. Одну пушку выделили исключительно для заводских испытаний. Дали на нее максимальную нагрузку во всех режимах и при обкатке, и при стрельбе. Выявив таким образом основные дефекты, провели доработку остальных пяти экземпляров. Эту подопытную пушку на войсковые испытания не направляли.

Вторую пушку из шести испытали вслед за первой, но в условиях, приближенных к режиму войсковых испытаний. Она тоже осталась на заводе. И только четыре отправились дальше – держать экзамен на войсковом полигоне и на учениях.

Грабин к этому времени возвратился из санатория, но врачи запретили ему бывать на солнцепеке, волноваться и напряженно работать. Впервые на войсковые испытания он не поехал сам. Заводскую бригаду конструкторов возглавил заместитель Грабина Владимир Иванович Розанов, в помощь ему был выделен неугомонный Иван Степанович Мигунов с группой опытных слесарей.

– Смотрите не подкачайте, – наставлял их Грабин, – обо всех неувязках немедленно сообщайте.

Вначале содержание писем и телеграмм было спокойным. Прибыл инспектор артиллерии Воронов, который будет лично участвовать в испытаниях. Назначен день стрельб. И вдруг тревожное сообщение: артиллерийские расчеты не могут освоить процесс заряжания. Отжимы действуют наподобие пружин. Патроны, досылаемые в камору броском, ударяясь об отжимы, отскакивают назад. Чтобы пушки не сняли с испытаний из-за сложности обслуживания, лучше снять отжимы и проводить испытания без них.

Грабин растерялся. Если снять отжимы, могут возникнуть осложнения с экстрагированием стреляных гильз. Дефект серьезный. Но расчеты можно обучить, они привыкнут и будут справляться с заряжанием не хуже заводских специалистов. А гильзу не обучишь выскакивать из каморы.

После долгих раздумий принял решение отжимы не снимать, а в помощь Розанову направил двух конструкторов – Ивана Кузьмича Семина и Якова Афанасьевича Белова. Им было приказано принять участие в обучении артиллерийских расчетов.

А Розанов, между тем, прислал еще одну телеграмму, настойчиво требуя разрешения снять отжимы. Предстояла проверка на скорострельность, и не было никакой уверенности, что орудие выдержит этот нелегкий экзамен. Расчеты по-прежнему мучились с заряжанием.

Что делать? Был бы Грабин там, на испытаниях, он лучше и быстрее определил бы, какие нужны меры. Но как принять решение, находясь за сотни километров от полигона? Ведь так нетрудно и ошибиться.

Появилась мысль доверить дело не одному Розанову, а всей заводской бригаде. Пусть они соберутся, обсудят положение и решат окончательно, как быть с отжимами. Там зрелые, серьезные конструкторы – Семин и Белов, там Мигунов.

Очередная телеграмма Грабина предписывала Розанову доложить мнение коллектива. Ожидание ответа было напряженным и тревожным. И вдруг сразу два сообщения. Розанов докладывал о решении бригады оставить отжимы. Семин писал, что Розанов на собрании настаивал снять их, но большинство не поддержало его сторону.

От сердца отлегло, но ненадолго. Новая информация Розанова звучала как сигнал бедствия. На марше по вине водителя тягача одна пушка перевернулась, и в таком положении ее проволокли по земле, причинив немало повреждений. Мигунов дал слово председателю комиссии к следующему дню ввести пушку в строй, но он, Розанов, считает такое обещание нереальным и просит посоветовать, как поступить?

Грабин тут же набросал текст молнии: «Мигунову верю. Желаю успеха. Утром жду сообщения».

Всю ночь после этой телеграммы Грабин оставался на заводе. Ходил по цехам. Сидел в конструкторском бюро. Разговаривая с людьми, давал советы и указания, а у самого из головы не выходил вопрос: «Как там? Что с пушкой?» Сменилась ночная смена, начался новый трудовой день, а Грабин ни на секунду не сомкнул глаз. Только в десять утра принесли телеграмму. Всего два слова: «Мигунов сделал!»

Этот день был днем ликования в КБ и на всем заводе. Утром радовались успеху Мигунова. Выпустили «молнию» по этому случаю. А вечером пришла еще одна телеграмма, особенно долгожданная: «УСВ выдержала. Рекомендуют».

Заводская бригада возвратилась с испытаний. Рассказов было много. И каждый подтверждал, какую огромную роль сыграла предусмотрительность и дальновидность Грабина. Как он и предполагал, для опытных стрельб на полигоне использовались гильзы французского производства. Даже их пушки с принудительным экстрагированием порой не в силах были выбросить такую гильзу. У пушек Кировского завода задержки следовали одна за другой. Главный конструктор Ленинградского завода усомнился даже в объективности проверявших и заявил, что для его орудий преднамеренно отобрали нестандартные гильзы. Председатель комиссии распорядился поменять батареи местами, оставив боеприпасы на месте. Картина не изменилась.

Отличные результаты показала Ф-22 УСВ на марше, при стрельбе по различным целям и на других этапах испытаний. Расчеты, как и надеялся Грабин, быстро освоили заряжание и остались довольны пушкой. Она по большинству показателей превосходила пушку Кировского завода.

В решении Совета Труда и Обороны, принятом вскоре после испытаний, говорилось о том, что вместо 76-миллиметровой пушки Ф-22 образца 1936 года на вооружение РККА принимается 76-миллиметровая дивизионная пушка Ф-22 УСВ.

Врачи, наблюдавшие за состоянием здоровья Грабина, были удивлены, как быстро пошли у него дела на поправку. С каждым днем он становился бодрее. Лицо уже не казалось таким скуластым, на щеках появился румянец, морщины на широком лбу не были такими резкими, как в первые дни после возвращения из госпиталя.

– Помогают наши лекарства? – с улыбкой спросила однажды медсестра.

– Очень помогают, – кивнул в ответ Грабин и, хитровато прищурив глаза, добавил: – Особенно Ф-22 УСВ.

– Врачи такого не прописывали вам, – не поняла она шутки.

– Это особое лекарство, – захохотал Василий Гаврилович. – Оно, вроде корня жизни, на весь организм действует.