Текст книги "Варяг III (СИ)"
Автор книги: Иван Ладыгин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)
– Рюрик, во имя всех богов, зачем? Зачем ты бросил им этот кусок мяса?
Я посмотрел на небо. Высоко над нами, почти не шевеля крыльями, парил черный ворон. Вестник Одина. Хранитель мудрости и… коварства.
– Человек с надеждой в сердце, – сказал я тихо, глядя на птицу, – и топор в руке держит иначе. Он держит его легче. Увереннее. А человек, у которого есть выбор, пусть и между плохим и худшим, всегда опаснее и надежнее того, кого загнали в угол, как зверя. Первый будет сражаться за свое будущее. Второй – лишь от безысходности. А я… мне нужны воины. А не загнанные звери…
* * *
Эйвинд стоял на краю гранборгского причала и от скуки ворочал во рту жесткую вяленую треску. Он наблюдал за тем, как на пузатые корабли Берра суетливо грузились местные жители.
Картины были похожи одна на другую, как две капли морской воды: испуганные, заплаканные женщины, прижимали к груди узелки с жалкими пожитками – последним, что осталось от их дома; молчаливые, сгорбленные мужчины с ненавистью и тоской оглядывали родные, покидаемые дома; плакали и хныкали ничего не понимающие дети.
Путь с Берром оказался на удивление спокойным и почти приятным. Старый хитрый торгаш был невероятно словоохотлив и знал уйму скабрезных, героических и просто бытовых баек со всех концов света, так что время в плавании пролетело незаметно. О Рюрике, что характерно, он не обмолвился ни единым словом, ни хорошим, ни плохим, но Эйвинд чувствовал своим наметанным взглядом – купец принял нового конунга. Принял с опаской, с оглядкой, но принял… Это радовало, но отнюдь не усыпляло бдительности. Эйвинд доверял суждению Рюрика, а не сладким речам этого улыбчивого пронырливого лиса.
Сам Берр, стоя на носу своего флагмана, живописно заложив руки за спину, руководил погрузкой. Его слаженная команда работала быстро и молчаливо. Добротные, пузатые суденышки один за другим принимали на борт свой тягостный груз – человеческое горе, страх и отчаяние.
Эйвинд замер, перестал жевать. Что-то было не так… Он не мог понять что именно, но его внутренний сторожевой пес поднял уши и зарычал тревожным рыком. Он отшвырнул остатки рыбы в воду и стал вглядываться в медленно двигающуюся к сходням толпу. Вот старая, сгорбленная женщина, с трудом передвигающая ноги, опираясь на самодельную палку. Вот мужчина средних лет, сурово ведущий за руку маленького, испуганного сынишку. Вот бледная, похожая на привидение девушка, прижимающая к груди корзинку с хлебом… Молодые, зрелые, дети…
И тут его осенило!
Среди этого потока беженцев не было ни одного «настоящего» старика. Ни одного седого, но все еще грозного ветерана! Ни одной древней, сморщенной карги с веретеном, чьи пальцы помнили еще песни давно умерших скальдов. Были люди в возрасте, но не доживающие свой век старцы.
Он бросился вперед, его люди, видя озабоченность и внезапную тревогу на его лице, тут же схватились за оружие и плотной группой последовали за ним, расчищая путь в толпе.
Гранборг, покидаемый своими жителями, был пуст и зловеще тих. Опустевшие дома с заколоченными ставнями смотрели на них слепыми безжизненными глазницами. На главной площади, у подножия древнего ритуального камня, он и нашел всех этих ворчунов…
Их было человек двадцать. Может, тридцать. Не больше. Все – старики. Настоящие. Седовласые и морщинистые, с иссохшими, но все еще цепкими и сильными руками.
Они спокойно и методично готовились к последней битве. Одни с любовью точили свои боевые топоры и секиры. Другие, щуря выцветшие от старости глаза, проверяли тетивы на своих длинных луках: они ласкали дерево с нежностью, с какой гладят кожу любимой женщины. Третьими были воительницы, что смогли дожить до глубокого заката. Они прилаживали к щитам новые, блестящие металлические умбоны. Их глаза… горели. Горели тем ровным, холодным огнем решимости, который Эйвинд видел лишь у самых отчаянных юнцов, идущих на свой первый, смертельный бой.
– Эй! – громко крикнул Эйвинд. – Вы что тут делаете? Приказ конунга был ясен, как вода в горном ручье! Всем, без исключения, грузиться на корабли! Здесь нам ловить нечего! Скоро Торгнир нагрянет сюда со всей своей оравой головорезов! Вам что, смерти захотелось?
Один из стариков с неким достоинством повернулся к нему. Он был высок и могуч, как столетний дуб.
– Юноша… – хрипнул он. – Нам плевать на приказы твоего конунга. Это наш дом. Мы здесь родились. Здесь впервые поцеловали девушку. Здесь растили сыновей и хоронили отцов. Здесь нас, старых пней, и похоронят. А боги… боги сегодня даруют нам великую честь. Последнюю честь воина. Умереть в бою. С оружием в руках. Не в постели, скуля от немощи. Верно, братья и сестры?
Его слова были встречены единодушным гулом одобрения. Эти беззубые старцы и старухи кивали, и в их выцветших глазах светилась последняя, собранная по крупицам, решимость.
– У меня приказ сжечь этот город, – тихо, почти апатично сказал Эйвинд. Впервые за долгие годы он чувствовал себя не в своей тарелке. Молодым, глупым, неправильным. – Сжечь дотла.
– Это еще зачем? – спросил старик со злым любопытством.
– Чтобы враг не смог здесь переночевать. Не согрелся у наших очагов. Не попробовал нашего хмельного эля. Не нашел ни крошки нашего хлеба. Чтобы он пришел на пепелище. Чтобы его воины засыпали голодными и злыми.
– Кхм… Есть в этом решении беспощадная мудрость, – кивнул старик, словно оценивал ход мыслей талантливого ученика. – Жестоко. По-новому. Не так, как водилось раньше. Но сжечь… Сжечь свой дом… Это как-то слишком круто. Не по-нашему, парень.
– Тем не менее, – Эйвинд провел большой ладонью по лицу, чувствуя странную, давящую усталость, – я вынужден это сделать. Приказ есть приказ. Идите к кораблям. В Буянборге еще навоюетесь. Даю слово!
Старик покачал головой. Его длинные, седые волосы, заплетенные в старомодную косу, развевались на пронизывающем ветру.
– Нет, юноша. Наше время пришло. И мы хотим в Вальхаллу. Не в душные чертоги Хель. К нашим друзьям, что пали при Дулхейме. К нашим женам, что умерли в прошлые зимы. К нашим ярлам, что вели нас к победам давным-давно. Поэтому мы и дадим бой врагу. Здесь. На этой земле.
– На пепелище? – не удержался Эйвинд, и в его голосе прозвучала неподдельная боль.
– Да хоть у тебя в заднице, щенок, – совершенно спокойно, без тени иронии или злобы, ответил старик, и по его иссохшему лицу пробежала тень светлой улыбки.
Эйвинд тяжело вздохнул. Он понял, что спорить, уговаривать, приказывать – бесполезно. Это было бы не просто неуважением. Это было бы оскорблением. Оскорблением их последней воли, их воинской чести, их права самим выбрать, как встретить свой конец.
– Ладно… – сдался он, и в его голосе прозвучала непривычная мягкость. – Тогда идите вон на тот луг. – Он указал на высокий, поросший багровым вереском холм, господствующий над всеми подступами к городу. – Оттуда вам будет видно все поле перед поселением. Вы сможете встретить их первым градом стрел. И… – он запнулся, – сможете посмотреть, как горит ваш дом. Ваш последний костер.
Старик повернулся, его подслеповатый взгляд оценил расположение холма, подходы к нему, и он кивнул с безмолвным одобрением.
– Хорошее место. Спасибо, парень. Мы уже уходим. – Он обернулся к своим, к этой горстке древних воителей. – Этот пожар, братья и сестры, станет нашим погребальным костром! Великая честь, да? Гораздо лучше, чем тихо, по-собачьи, сдохнуть в своей постели, воняя мочой и немощью!
Беззубые седые воины и воительницы заулыбались. Их смех был похож на карканье воронья. Они без суеты похватали свое нехитрое, но смертоносное оружие и, выстроившись в неровную, но гордую колонну, двинулись по главной улице к окраине города, к своему холму. Они шли на свой последний великий пир. На встречу с богами.
Эйвинд нехотя скомандовал своим людям. Те с мрачными лицами взяли зажженные факелы. Он сам подошел к огромному, почерневшему от времени стогу сена у бывшей конюшни, посмотрел на удаляющихся стариков, на их гордые, прямые, не согнутые возрастом спины, и с силой швырнул в сено горящий факел.
Огонь с сухим, яростным треском взметнулся к небу, подхватывая солому, перекидываясь на высохшие бревна ближайшего дома. Запах гари и жженого дерева ударил в ноздри.
– Боги увидят ваш подвиг, – прошептал Эйвинд, глядя на полыхающие здания. – Сам Один примет вас в свою дружину!
Старик, замыкавший колонну, обернулся. Пламя уже пожирало ближайший дом.
– Не сомневайся, парень, – крикнул он, и его голос, усиленный приближающейся смертью, звучал мощно и молодо. – Валькирии уже наряжаются в свои самые лучшие, сияющие доспехи, чтобы проводить нас в последний путь! Удачи тебе! И твоему конунгу! Скажи ему… скажи, что старики из Гранборга одобряют его методы! Он – настоящий правитель! Жги, вражину, жги! Пусть знают, что мы не сдались!
И они исчезли за поворотом улицы…
Эйвинд смотрел, как огонь пожирает город. Как рушатся кровли, как взлетают к черному, задымленному небу снопы искр, как рушатся стены, хранившие память поколений. И ему было невыразимо грустно. Это была не та грусть, что приходит после поражения или потери друга. Это была горькая, великая, щемящая грусть от осознания того, что ты только что стал свидетелем чего-то настоящего. Честного. Вечного. Такого, о чем скальды когда-нибудь сложат свои самые пронзительные и трагические песни. Песни о последнем бое стариков из Гранборга.
Глава 8
* * *
Ветер острыми крыльями срывал с неба свинцовые тучи. Он свистел морской солью и большими переменами, врывался в мерный такт боя барабанов и трепал волосы очевидцам.
Вигго стоял на краю дубового причала и ощущал этот реквием в подошвах сапог, в висках, в каждой напряженной жиле своего тела. Весь его народ, от мала до велика, толпился на берегу, обратив лица к фьорду.
В его глубине, подобно гигантскому погребальному костру, пылал драккар.
И это был флагман его отца. Ладья, чей носовой дракон повидал берега южных держав, перед которым трепетала половина всех западных ярлов! Теперь она была лишь гигантским факелом, освещавшим воду и лица скорбящих. Едкий и густой дым стлался по воде, заволакивая фьорд тёмным саваном.
Харальд Прекрасноволосый, Конунг Объединитель, Железный Вождь Севера, отправился в свою последнюю битву. С гнилой занозой в боку! Говорили, что, умирая, Бьёрн Веселый вогнал ему в подмышку обломок стрелы. Пустяковая рана. Царапина. Но она загноилась, отравила кровь и разум, превратив последнее плавание в агонию. Старый конунг не выдержал. Он сгорел в лихорадке быстрее, чем его корабль в водах родного фьорда.
Они потеряли всё. Две трети флота. Столько же людей – убитыми, ранеными, оставшимися гнить в болотах Буяна или томиться в цепях у какого-то выскочки-трэлла! Это была катастрофа. Страшный сон наяву и унижение. Но самый настоящий хаос был только впереди. Вигго чувствовал его всем своим нутром. Власть свободно висела в воздухе и ждала своего нового хозяина. И стая стервятников уже кружила неподалеку.
Он медленно повернул голову. Чуть поодаль, у самой кромки воды, стояли его «любимые» братья.
Бритт был его близнецом… Темноволосый, с такими же, как у Вигго, холодными серыми глазами-льдинками. Но где в глазах Вигго плескалась ярость, в глазах Бритта лежала спокойная, незыблемая уверенность. Он вылез из утробы матери первым. Всего на несколько минут, но этого хватило, чтобы навеки заклеймить его «старшим». Первым в очереди на трон.
Стоявшие за ним Дейн и Ивар были лишь бледной тенью близнецов. Младшие… Баловни, познавшие вкус крови и женской ласки лишь совсем недавно. Они никогда не думали о будущем. Их мир ограничивался сегодняшним днем, полной кружкой эля и звоном монет в кошеле.
Дейн смотрел на горящий корабль с искренним, щемящим горем. Ивар – с подавленной яростью: он крепко сжимал рукоять ножа, которым никогда никого не убивал. Разве что хлеб нарезал… Слабак…
Вигго не мог позволить себе роскоши скорбеть. Скорбь – удел слабых. Для стариков, женщин и таких вот дураков, как Дейн. Он был вторым в очереди на трон. Но по праву силы, ярости и воли – первым! И он не отдаст власть братьям, которых так сильно презирал.
Небрежной и размашистой походкой он направился к родственникам. Они заметили его приближение и разом напряглись, будто волчья стая, учуявшая чужака. Бритт невольно положил ладонь на рукоять своего топора.
«Боишься, братец? – с наслаждением подумал Вигго. – И правильно делаешь».
– Вигго… – хмуро бросил Бритт вместо приветствия.
– Братья мои! – Вигго оскалился, но улыбки в его голосе не было. Лишь сталь и лед. – Печальный день для всего нашего рода. Мать забрали боги… Теперь вот и отец отправился к ним. Что же будет с нами?
– Я позабочусь о нас, – голос Бритта был спокоен и тверд. В нем звучала та самая уверенность старшего, которая бесила Вигго больше всего. – Главное – держаться вместе!
– Сильно сомневаюсь в этом… – фыркнул Вигго, окидывая брата презрительным взглядом. – Ты ведь даже о своем члене позаботиться не в силах. Сколько у тебя по округе бастардов-то бегает? Пятеро? Шестеро?
Бритт побледнел. На скулах заиграли желваки.
– Уж точно поменьше, чем у тебя, «брат», – выдавил он сквозь стиснутые зубы.
– Может, не будем сейчас ссориться? – тихо встрял Дейн. – Хотя бы сегодня потерпите…
– Не лезь! – рявкнул на него Вигго, при этом не отводя взгляда от Бритта. – Старшие братья решают очень серьезные вопросы. – затем он перевел взгляд на Ивара. – Верно, младший? Хочешь видеть конунгом его? Этого тщедушного мечтателя?
Ивар с мрачным лицом медленно покачал головой.
– Мне плевать, кто из вас станет конунгом, Вигго. Я скорблю об отце. А вы… – он с нескрываемым отвращением посмотрел на обоих, – катитесь к Хель!
Он резко развернулся и, не оглядываясь, пошел прочь, расталкивая застывшую в почтительном ужасе толпу. Дейн, слегка помедлив и бросив на близнецов потерянный взгляд, поспешил за ним.
Бритт и Вигго остались одни в центре застывшего молчания.
– Я – старший… – тихо, но отчетливо произнес Бритт. – Я – наследник отца по праву крови и закона. Смирись. Я буду править.
– Ага! И обречешь наш народ на жалкое прозябание и забвение… – Вигго шагнул вперед, сократив дистанцию до полушага. – Нет уж, братец. Править тебе или нет – решит не утроба нашей матери, из которой ты первым выбрался на свет… А боги! И сила!
С этими словами он презрительно хмыкнул, развернулся и пошел прочь, ощущая на спине ненавидящий взгляд брата. По его лицу ползла хищная, самодовольная улыбка. Теперь нужно было готовиться к тингу. А, может быть, даже и к хольмгангу…
Он проходил мимо покосившегося домишки рыбака, когда сзади послышался свист рассекаемого воздуха. Инстинкт заставил его резко пригнуться. Тяжелый боевой топор с оглушительным треском вонзился в бревенчатую стену в паре дюймов от его головы.
Вигго медленно выпрямился и обернулся. Бритт стоял в десяти шагах, грудь его ходила ходуном от ярости.
– Я – истинный наследник Харальда! – крикнул близнец.
Вигго холодно усмехнулся, выдернул оружие из бревна и тихо прошептал:
– Это мы еще посмотрим, братец… Еще посмотрим. И… Спасибо за топор! Скоро я вгоню его тебе в башку…
* * *
Утро сверкало золотисто-оранжевым веером. Солнце ласковой щекоткой пробегало по скулам, дергало веки, целовало в лоб…
Я стоял на импровизированном плацу перед «казармами» и опирался на дубовый посох. Передо мной стояла орава пленных. Их было чуть менее сотни. Грязные и оборванные, но с горящими глазами. Они переминались с ноги на ногу, скалились, сплевывали сквозь щели в зубах, хрипели и покашливали – издавали те самые мужские звуки, которые обычно слышат жены по утру…
За моей спиной, выстроившись в грозную молчаливую шеренгу, стояли мои буянцы. Две сотни добрых рубак, только что вернувшихся с утренней муштры Асгейра. Они стояли не шелохнувшись, но в их позах читалась готовность в любой миг превратиться в смертоносный механизм. Стоит ли говорить, что я ни капли не переживал за свою безопасность?
Тишина затягивалась, и пора было ее разрядить.
– Итак? – начал я. – Что вы решили?
Вперед выступил тот самый верзила с перебитым носом и синей татуировкой молота на щеке. Все его звали Гуннаром. И он был их неформальным лидером.
– Мы согласны, – прохрипел он.
– Все? – я обвел взглядом толпу.
– Да. Решение было принято всем кругом. Единогласно. – он выдержал паузу, его глаза встретились с моими. – Когда нам выдадут оружие? Наши руки привыкли к весу стали, а не к тасканию брёвен.
Я оскалился в улыбке, в которой можно было тушить вулканы…
– Перед самой битвой. Не раньше. Пока в этом нет никакой насущной нужды. Я не настолько глуп, чтобы вооружать потенциальных врагов в своём собственном тылу.
Гуннар мотнул головой и с пониманием хмыкнул.
– Ясно. Я так и думал.
– Тем не менее я рад, что вы нашли в себе смелость и мудрость сразиться за мой народ, – я сделал шаг вперёд. – Обещаю, я сдержу свое слово. Честность – единственная монета, что имеет вес в такие времена. Ваша свобода или место в Вальхалле – в ваших руках.
– Посмотрим, что из этого выйдет. – ухмыльнулся Гуннар.
– А теперь – за работу! – я обвёл взглядом всю их толпу. – Буян не отстроится сам! Стены не вырастут из-под земли, а причалы не сколотятся волнами!
На этих словах меня сменил подошедший Торгрим. Его коренастая могучая фигура сразу привлекла всеобщее внимание.
– Так, слушайте сюда, щенки! – прогремел он. – Разбиться на десятки! Старшие – подойти ко мне за заданиями! Кому на частокол, кому на причалы, кому на помощь кузнецам! Шевелитесь! У нас нет целого дня! Чтобы к вечеру у меня от вас пар шел, а не сопли!
Его грубоватая, но лишенная злобы речь, кажется, была пленным даже ближе, чем мои выверенные слова. Они зашевелились, загудели, и конвоиры уже повели первые группы к разрушенным кварталам. Я кивну Торгриму в знак благодарности, развернулся и заковылял прочь. Дело было сделано. Теперь эти воины были не просто обузой. Они стали оружием, которое нужно было вовремя и метко пустить в ход.
Покончив с пленными, я направился в свой дом. Войдя в просторную горницу, я застал Торгильса за столом. Опытный охотник сидел, откинувшись на резной стул, и с наслаждением потягивал темное пиво из глиняной кружки. Заедал он все это дело ломтиками соленой сельди.
– Конунг! – увидев меня, он поспешно встал, отставив кружку в сторону.
– Сиди-сиди, Торгильс, – я махнул рукой, подошел к столу и с облегчением опустился на лавку. – Чувствуй себя как дома!
– Спасибо, – робко сказал он и уселся обратно.
– Я думал, ты уже уехал домой…
– Позволь мне остаться, Рюрик. Я хочу сражаться с тобой бок о бок.
Я внимательно посмотрел на него. Его лицо выражало непоколебимую решимость.
– А как же твоя жена? – спросил я. – Разве ты не собирался вернуться к ней, на свой хутор?
– Я уже позаботился о ее безопасности, – покачал головой Торгильс. – Отправил ее к моему брату, в горные долины. Там тихо, и ни один враг не сунется. А то, что я рассказал тебе о Торгнире… – он помотал головой, – я не считаю это возвратом долга. Ты спас мою супругу. Рисковал своей шкурой. Я хочу быть полезным здесь и сейчас. Хочу стоять рядом, когда грянет буря.
В его словах не было лести или желания выслужиться. Лишь простая, суровая честность человека, живущего по закону «долг платежом красен».
– Хм… – я откинулся на стену за спиной, разминая больную ногу. – Что ж… Ты хорошо знаешь лес. Умеешь прятаться так, что и зверь не заметит. Умеешь выживать в чаще и читать следы…
Я сделал паузу, обдумывая мысль.
– Хорошо. Я выделю тебе отряд молодых парней и метких лучников, легких на подъем. Я хочу, чтобы ты вышел за стены и нашел идеальные места для засад. Узкие тропы, броды через ручьи… Я пойду с тобой. Есть кое-какие идеи, которые очень хочется воплотить в жизнь. Надо устроить Торгниру такой прием, чтобы он пожалел о дне, когда решил тронуть Буянборг.
Глаза Торгильса загорелись азартным хищным огоньком. Он снова был в своей стихии.
– Буду рад служить, конунг! Скажешь – гору сверну!
– Вот и отлично! – улыбнулся я.
В этот момент тяжелая дубовая дверь распахнулась, впустив в горницу четверых запыленных, запыхавшихся мужчин. Это были люди Лейфа, которых мы отправили на разведку к Альфборгу. Они пахли потом, конем и долгой дорогой.
Я знаком указал им на стол.
– Садитесь. Ешьте.
Служанки тут же появились из кухни. Они вынесли дымящиеся миски с кашей, щедро сдобренной кусками вяленой оленины. Были в их руках и кувшины с теплым медом. Мужчины кивнули в знак благодарности, рухнули на скамьи, но к еде не притронулись, желая сперва закончить свое дело.
– Докладывайте, – разрешил я.
– Конунг. – начал старший из них, седой викинг по имени Хлейми, – мы не добрались до самого Альфборга. Наткнулись на арьергард армии Торгнира в долине Речной Выдры. Решили не искушать судьбу и сразу повернули назад.
– Это правильно, – одобрительно кивнул я. – Лучше живая весть, чем мертвые герои. Сколько у него людей? Мой друг Торгильс, – я кивнул на охотника, – не смог внятно оценить их число.
Торгильс на этих словах виновато опустил взгляд в свою кружку.
– Не меньше двух тысяч, конунг, – Хлейми вытер рукавом пот со лба. – Половина – ополченцы. Землепашцы и скотоводы, которых Торгнир подкупом и угрозами выдернул из родных хуторов. Вооружены кто во что горазд: вилы, косы, старые топоры. Другая половина – его личная дружина и наемники. Идут бодро. Если не сбавят ход, к вечеру будут в Гранборге.
Он помолчал, затем глотнул меда из кружки.
– И есть еще одна беда. По пути его войско растет, как снежный ком. Со всех окрестных земель к нему стекаются авантюристы, бандиты с большой дороги, всякий сброд в надежде на легкую добычу.
– Две тысячи… – задумчильно протянул я. – И авантюристы… Грозная сила.
– Сила немалая, – хмуро согласился Торгильс.
– У Харальда было больше, – заметил Хлейми, и в его глазах блеснула искра закаленной уверенности. – И где они теперь?
– Число – не всегда залог победы, – сказал я. – Но силы, и правда, примерно равны. Не понимаю я Торгнира… На что он надеется? При штурме укрепленного города потери атакующих всегда пять к одному, если не больше. Он что, решил положить все свое войско под нашими стенами?
– Уж чего-чего, а дураком Торгнира не назовешь, – покачал головой Хлейми. – Хитрый, как лис. Наверняка, он задумал какой-то подвох. Какую-то хитрость.
– Не сомневаюсь, – я тяжело вздохнул. – Ладно… Ешьте, пейте, отдыхайте. Скоро вам понадобятся все ваши силы. А мне… мне нужно подышать воздухом и все как следует обдумать.
Я вышел из дома и медленно, преодолевая боль в ноге, пошел по улицам возрождающегося Буянборга. Воздух был наполнен звоном топоров, скрипом пил, смехом детей, которые уже успели привыкнуть к новой жизни среди руин. Я дошел до причалов, где кипела своя работа. Женщины, старики и те, кто не мог держать меч в руках, плели из желтой осенней листвы и веток огромные маскировочные сети.
Среди них я сразу увидел Астрид. Она стояла на коленях среди других женщин, ее рыжие волосы, выбившиеся из-под платка, горели на солнце, словно мед. Увидев меня, она что-то быстро сказала подругам и побежала ко мне, легко перепрыгивая через канаты и бревна.
Не говоря ни слова, я протянул ей руку. Она без колебаний вложила в нее свою ладонь, и мы, не сговариваясь, пошли прочь от шумной работы, по тропинке, ведущей вдоль берега.
Мы шли молча, и лишь крики чаек да плеск воды о камни нарушали тишину. Я все еще сильно хромал, и посох глубоко вяз в сыром песке, но с каждым шагом боль в ноге отступала, уступая место странному, мирному спокойствию. Ее рука в моей была теплой и надежной точкой опоры.
– Тебе не холодно? – наконец нарушил я молчание, глядя на ее тонкую шерстяную накидку.
– Рядом с тобой? – она лукаво улыбнулась, глядя на меня исподлобья. – У меня есть свой личный костер, который греет меня изнутри.
Я рассмеялся. Ее слова были просты и лишены пафоса, но от этого становились только ценнее.
– Этот «костер» не даст тебе замерзнуть, но от ветра не спасет, – пошутил я.
– А ты прижмись ко мне крепче, вот и спасет, – парировала она, и ее звонкий смех смешался с криком чаек.
Мы дошли до старого, полуразрушенного причала, где когда-то швартовались рыбацкие лодки, и сели на скрипящие бревна, свесив ноги над темной прозрачной водой. Фьорд лежал перед нами, спокойный и величественный… Он отражал в своей чаше высокое осеннее небо.
– Знаешь, о чем я думаю, глядя на все это? – тихо спросил я, обводя рукой горизонт.
– О том, как все это защитить? – предположила она.
– Нет. Ну, то есть да, конечно… Но не только. Я думаю о том, как нам повезло.
Она повернула ко мне удивленное лицо.
– Повезло? Сейчас? Когда к городу подступает армия, а ты едва ходишь?
– Именно сейчас, – я крепче сжал ее руку. – Мы живем в мире, где все по-настоящему.Дружба здесь проверяется кровью, а не пустыми словами за кружкой эля в теплой таверне. Любовь… – я посмотрел ей в глаза, – это не томные взгляды и шепот в саду под луной. Это выбор. Решимость стоять друг за друга до конца. Жизнь здесь – это ежедневная битва за нее. А смерть… смерть всегда рядом. Она дышит тебе в затылок, и от этого каждый прожитый день, каждый миг, каждый вздох становится таким… ярким. Таким острым. Таким ценным.
Она слушала меня, не отрывая взгляда, и в ее глазах плескалось понимание.
– Я никогда не думала об этом так, – прошептала она. – Но ты прав. Здесь все честно.
Мы снова замолчали, глядя на воду.
Потом, набравшись смелости, я робко спросил:
– Астрид… А как у вас проходят свадьбы?
Она от неожиданности даже подпрыгнула на месте, а потом рассмеялась, и ее лицо озарила счастливая, игривая улыбка.
– Ох, Рюрик… Ну, и вопрос ты задал! – она покачала головой, но глаза ее сияли. – Это же целый обряд! Все начинается с помолвки. Жених должен прийти в дом к невесте и официально попросить ее руки у главы семьи. Принести выкуп. Обычно это оружие, скот или украшения.
Она устроилась поудобнее, явно наслаждаясь моментом.
– Потом назначается день. Свадьбу всегда играют в пятницу – это день Фрейи, богини любви и плодородия. Невеста… – она покраснела, – она должна принести в дом нового очага связку ключей от всех хранилищ, чтобы показать, что станет хорошей хозяйкой. А еще… ей расплетают девичью косу и заплетают волосы в косы замужней женщины. На голову надевают особый убор.
– А жених? – с интересом спросил я.
– Жених должен доказать, что достоин своей избранницы, – ее глаза хитро сверкнули. – Иногда это поединок с кем-то из родичей невесты. Иногда – состязание в скальдическом искусстве. Но самое главное… – она понизила голос до таинственного шепота, – это обмен мечами. Жених вручает невесте меч своего отца или деда – как символ защиты, которую он ей дарует. А невеста дарит ему меч своего рода. Чтобы он защищал не только ее, но и всю ее семью, ее род.
Она умолкла, глядя на меня, и в ее взгляде читался немой вопрос.
– А после? – подбодрил я ее.
– После – пир! Грандиозный пир, который может длиться несколько дней! Приносят в жертву животных, льются реки эля и меда, все едят, пьют, слушают скальдов… – она замялась и добавила уже совсем тихо: – А потом… молодых проводят в специальную комнату или в отдельный дом. И над их ложем… кладут обнаженный меч. Чтобы их первенец был сильным и храбрым воином.
Она закончила и смотрела на меня, слегка запыхавшись от долгой речи, ее щеки пылали румянцем.
Я слушал ее, завороженный. В этих обычаях, диких и прекрасных, была своя, суровая поэзия. Своя глубокая, многовековая мудрость.
– Что ж… – сказал я, глядя ей прямо в глаза. – Тогда сегодня вечером мы поженимся. И устроим пир. Пусть и не на несколько дней… Но всё же…
Ее глаза расширились от изумления, а потом наполнились таким счастьем, что моему сердцу стало тесно в груди.
– Ты… ты уверен? – прошептала она. – Сейчас? Прямо сейчас? Я могу… я могу начинать готовиться?
– Конечно, уверен! – я улыбнулся самой широкой и искренней улыбкой за последние недели. – Сколько можно ждать? Правда, я не смогу отплясывать на пиру, – я постучал посохом по доскам причала, – но, думаю, это можно простить жениху-калеке.
– О, Рюрик! – она бросилась ко мне, обвила мою шею руками и прижалась губами к моим губам. Ее поцелуй был стремительным, соленым от морского ветра и сладким от счастья. – Я так рада!
Она отпрянула, вскочила на ноги и, не в силах сдержать ликования, пустилась в пляс прямо на старых досках, раскинув руки, словно собиралась взлететь.
– Сегодня! Сегодня! – пропела она и, крутанувшись на месте, бросилась бежать обратно к городу.
Я смотрел ей вслед, и на душе у меня было светло и тревожно одновременно. Я видел, как она, запыхавшаяся и сияющая, подбежала к женщинам, как что-то им рассказала, и вся их группа разом взорвалась счастливыми возгласами, смехом, объятиями. Они бросили свою работу, окружили Астрид плотным кольцом и, щебеча, как стайка весенних птиц, повели ее в город, вероятно, чтобы начинать приготовления.
Идиллия среди подготовки к бойне. Свет среди надвигающейся тьмы.
Я остался сидеть на причале. Я глядел на уходящее за горизонт солнце и слушал, как набегающие волны ласкают камни. Я думал о том, как мне невероятно повезло. Умереть в своем скучном пластиковом мире и родиться здесь. Попасть в эту эпоху. В это время. В мир, где все было по-настоящему. Где дружбу скрепляли кровью. Где любовь нужно было заслужить. Где жизнь и смерть танцевали свой вечный танец у самого твоего порога.
И я был счастлив. До боли в сердце счастлив…
Глава 9
"…А эта свадьба, свадьба, свадьба пела и плясала;
И крылья эту свадьбу вдаль несли.
Широкой этой свадьбе было места мало;
И неба было мало, и земли!
Широкой этой свадьбе было места мало,
И неба было мало и земли…"
Желтая осень все еще дымилась под сводами Священной рощи. Пахло прелой листвой, сырыми дубами и далеким вечным дыханием моря. Было зябко. Изо рта у меня и у всех собравшихся вырывались белые клубы пара.
Я стоял напротив Астрид под сенью громадного дуба-прародителя. Рядом с нами, огибая исполинские корни, весело бежал серебряный ручей. Его журчание было единственной музыкой, нарушавшей торжественную тишину.
Вокруг, тесным полукругом, собрался почти весь Буянборг. Я видел суровые лица дружинников, руки ремесленников, мудрые глаза старейшин, улыбчивые взгляды женщин.
Но все эти люди меркли перед Астрид. Сейчас она казалась мне воплощением самой Фрейи, сошедшей в наш мир в этот хмурый осенний день.
Ее рыжие волосы горели, как осенний лес в последних лучах заходящего солнца. Синие глаза светились сапфирами, спрятанными в глубинах зимних фьордов. У меня перехватило дыхание перед такой красотой. Я вновь почувствовал себя недостойным варваром…
