Текст книги "Варяг III (СИ)"
Автор книги: Иван Ладыгин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)
Annotation
📜Пожилой и одинокий препод внезапно попадает в прошлое, во времена викингов. Но эта эпоха далека от той, которую он изучал. Мифы здесь реальны. А география сильно отличается... Да помогут ему Тор и Один... Или Перун с Велесом... Хоть кто-нибудь...
Варяг III
Глава 1
Глава 2
Глава 3
Глава 4
Глава 5
Глава 6
Глава 7
Глава 8
Глава 9
Глава 10
Глава 11
Глава 12
Глава 13
Глава 14
Глава 15
Глава 16
Глава 17
Глава 18
Варяг III
Глава 1
* * *
Ветер бесновался: он завывал в снастях, бил воздушным кулаком по мачте, царапал парус. Щедро зачерпывая пену с гребня волны, этот пройдоха швырял ее в лицо Харальду. Будто издевался…
Конунг старался не моргать и впитывал эту соленую боль. Она была единственным чувством, способным отвлечь от другой боли под мышкой. Клин клином, как говорится…
Он сидел на корме, закутанный в гору дорогих, пропахших дымом и морем шкур. Казалось, никакой жар не сможет прогнать лед, въевшийся в кости. В ране, куда проклятый Бьёрн ткнул обломком стрелы, шевелилось что-то горячее и живое. Она пульсировала, нарывала, и ее поганый запах просачивался даже сквозь плотные повязки и густой аромат смолы и кожи.
Поражение…
Это слово звенело в его ушах громче, чем вой стихии за бортом.
Он проиграл. Он был разбит. Уничтожен и растоптан.
Его взгляд упал на тело, завернутое в пропитанную кровью холстину. В ней прятался Его брат. Рагнар… Теперь это была просто холодная плоть с уродливой дырой в горле, оставленной зубами того безумца, Сигурда. Харальд смотрел на этот сверток и не видел родича. Он видел насмешку богов. Видел символ своего краха.
Две трети его гордой, закаленной в боях армады теперь кормили рыб на дне бухты Буяна. И столько же людей… Воины, которых он вел к славе и единству. Они остались там, на том проклятом берегу, их кости смешались с пеплом и грязью.
Но это было еще полбеды. Настоящая проблема сверкала в глазах тех, кто выжил.
Он ловил на себе их взгляды, быстрые, как уколы… Он слышал приглушенный шепот, когда притворялся спящим. Шепот недовольства. Зародыш будущего бунта. Воин простит своему конунгу жестокость, жадность, даже несправедливость. Но он никогда не простит неудачи. Непростительно вести людей на бойню и вернуться с пустыми руками и разбитым знаменем.
Вся его жизнь… все, что он строил… было растоптано каким-то провинциальным ярлом и его шавкой!
Тут мысли Харальда обернулись в сторону другого человека.
Рюрик…
Это имя уже начинало обрастать легендами даже за пределами Буяна. Умный. Целитель. Чудотворец! Выскочка-трэлл, вознесшийся до небес. Это он стоял за всей этой несокрушимой обороной! Это его ум придумал эти проклятые машины, эту цепь, это «Пламя Суртра». Бьёрн был воином и тараном. А Рюрик… Рюрик был стратегом. И этот стратег переиграл его, великого Харальда…
Он с ненавистью взглянул на небо. Оно клубилось черными, синюшными тучами. В их грязной вате мелькали желтые, ядовитые зигзаги молний. Картина, достойная его настроения. Боги смеялись над ним. И Тор – громче всех…
Он почувствовал приступ слабости, и его прошибла дрожь. Паршивая рана… Она сводила на нет все его планы. Сейчас нужно было не мстить, не строить новые завоевания. Сейчас нужно было просто выжить. Добраться до дома. До своей крепости, до своей жены, до сыновей.
Мысль о последних заставила его сжать кулаки. После его смерти мог начаться кровавый хаос, дележ власти, междоусобица. Его дело, дело объединения, могло рухнуть в одночасье. Нужно было определять наследника. Сейчас, пока он еще дышал, пока его слово еще имело вес.
Он откинулся на шкуры, закрыв глаза, чтобы вновь увидеть то, что не давало ему покоя. Последний взгляд Бьёрна. Эта стальная решимость, эта глубинная вера в свой путь, переплетенная с запредельной ненавистью… А еще бесконечная, вселенская усталость.
Драугр тебя побери, Весельчак, – прошептал он в душе. – Ты все же сумел меня удивить!
* * *
Самое паршивое чувство на этом свете – это чувство вины. Оно не жжет, как ярость, не холодит, как страх. Оно давит мокрым и грязным камнем, намертво привязанным к твоей шее. И ты тащишь его за собой, спотыкаешься, падаешь лицом в грязь, а он все давит, не давая вдохнуть полной грудью.
Я ощущал его всем своим естеством. Я был виноват перед всеми.
Перед Бьёрном, который поверил мне и положил на алтарь этой веры свою жизнь, свою жену, своих детей. Перед Ингвильд, чье материнское тело так и не смогло защитить ее мальчиков. Перед Акселем и Олафом, которые так и не успели вырасти. Перед каждым воином, каждым жителем Буяна, чьи дома теперь были черными скелетами, а жизни – пеплом.
Мне не хватило ума. Не хватило слов. Не хватило силы, чтобы найти другой путь, чтобы переубедить этих упрямых, гордых людей, что с Харальдом можно договориться, что можно избежать этой бойни. Я когда-то преподавал историю, черт возьми! Я знал, к чему ведут такие войны! Но знание оказалось беспомощным против ярости и долга.
На душе было мерзко и пусто. Все, чего я хотел, – это рухнуть в темный угол, закрыть глаза и провалиться в небытие, где нет ни боли, ни ответственности. Но мир, жестокий и требовательный, не оставлял мне такой роскоши…
Едва стих последний лязг оружия и отчаянные крики сменились стенаниями раненых, ко мне начали стягиваться люди. Сначала по одному, застенчиво, с потерянным видом. Потом – группами. Они смотрели на меня с ожиданием. С некой потребностью.
Их миропорядок рухнул. Их конунг пал. Их вожди были мертвы или ранены. И они, как дети, искали того, кто скажет им, что делать дальше. Кто укажет дорогу в этом новом, ужасном мире. А дорогу указывать пришлось мне. И эта проклятая ответственность злила меня, жгла изнутри, как желчь.
Эйвинд подошел ко мне первым. Он был весь в саже и крови, но в его глазах по-прежнему прыгали игривые чертики. Он, ко всему прочему, шутливо раскланялся, размашисто и театрально.
– Ну что, конунг, – прохрипел он, – каковы будут первые повеления? Прикажешь заложить пир на тысячу человек? Или начнем с малого – найдем тебе корону поприличнее?
– Не сейчас, Эйвинд, – голос мой звучал хрипло и отчужденно. – Не тот момент.
– А по-моему, тот самый, – парировал он, не смущаясь. – Людям нужно видеть, что у руля стоит не призрак, а живой человек. Пусть и хромой, злой и некрасивый.
Он был прав. Черт его побери, он всегда был прав в этих простых, человеческих вещах. Но от этого не становилось легче.
– Ладно, – выдохнул я, смиряясь с неизбежным. – Первое: собери людей, тех, кто еще может держать ведро. Туши, что еще горит. И найди мне всех раненых. Всех, понял? Наших, чужих – всех.
– Будет сделано, ярл, – кивнул Эйвинд, и в его глазах мелькнула тень былой серьезности. Он развернулся и пошел, уже отдавая первые приказы своим уставшим товарищам.
Я видел, как Астрид, бледная, но собранная, уже руководила группой женщин и нескольких уцелевших мужчин. Они методично, с каменными лицами, стаскивали тела в длинные ужасающие ряды. Опознавать было почти некому. Она встретила мой взгляд, и в ее глазах я прочел железную решимость. Мы просто должны были сделать это. Должны были закончить этот кошмар и остаться людьми.
Я поймал взгляд Асгейра. Старый воин стоял, опираясь на секиру, его могучее тело было испещрено ссадинами и порезами. Рядом с ним, на голой земле, сидел Торгрим.
– Асгейр! Торгрим! – крикнул я. – Организуйте патрули вокруг всего поселения. Мало ли, вдруг Харальд приготовил нам сюрпризы? Или он может вернуться, почуяв нашу слабость.
Асгейр лишь мотнул головой, без лишних слов собирая вокруг себя верных людей. Торгрим молча кивнул и поднялся на ноги. Его умные глаза уже оценивающе скользили по остаткам частокола.
– Лейф! – мой голос сорвался на крик. Я увидел высокую фигуру воина, который, казалось, искал, куда бы приложить свою ярость. – Собери пленных в одном месте. Всех, кто выжил из отрядов Харальда. И организуй надежную охрану. Я не хочу самосуда.
Лейф хотел было возразить, но затем лишь сурово кивнул и сильнее сжал рукоять своего топора.
– Будет сделано, Рюрик.
Все разошлись, и на мгновение я остался один посреди этого хаоса. Но одиночество было обманчивым. Десятки глаз по-прежнему следили за мной. Ждали. Я был тем, кто должен был нести этот груз. А мне до смерти хотелось от него спрятаться…
Главный дом Бьёрна, еще недавно бывший символом власти и семьи, теперь представлял собой жалкое зрелище. Дверь висела на одной петле, внутри пахло дымом, кровью и страхом. Я превратил его в подобие лазарета. Лучшего места не было.
Первое, что я сделал, входя внутрь, – окинул взглядом большую горницу, ища глазами белоголовых мальчишек. Но, понятное дело, я их не увидел… Вокруг звучали лишь стоны раненых, разложенных на полу на разостланных шкурах.
Ко мне подошел один из хёвдингов, старый воин с перевязанной головой.
– Рюрик… Дети ярла Гранборга – те, кого усыновил Бьёрн… – он качнул головой, его глаза были пусты. – Их убили в первую же атаку. Прямо у ворот. Они… они выбежали с деревянными мечами.
Я скрипнул зубами. Звук был настолько громким в моей голове, что на мгновение заглушил все вокруг. Аксель. Олаф. Дети Эйрика… Их детские, одухотворенные лица, их мечты о подвигах… Все оборвалось тупым ударом топора какого-то безликого воина Харальда.
Вера в людей в моем сердце начинала стремительно таять. Большая ее часть сгорела вместе с Буянборгом, истекла кровью на его улицах. Остались лишь инстинкты. Инстинкт выживания. Инстинкт долга. И единственным лекарством от этой всепоглощающей тьмы была суета. Какое-нибудь дело. Какое-нибудь физическое, ощутимое действие.
И я окунулся в работу с исступлением утопающего.
Люди Эйвинда, сами едва держась на ногах, приносили раненых. Это был кровавый конвейер, не знающий конца. Я мыл раны кипяченой водой, которую удалось в спешке вскипятить на очаге. Поливал их медом, найденным в разгромленных кладовых. Накладывал повязки из разорванных рубашек. Ампутировал раздробленные конечности, прижигал культи раскаленным железом, которое подносил мне один юркий юнец – сын какого-то хёвдинга, потерявшего руку. Я поил их отварами из ромашки и тысячелистника – единственное, что мне удалось тут найти.
Я работал на автомате, мои движения были резкими, точными, но душа отсутствовала. Она пряталась где-то глубоко внутри, свернувшись клубком ужаса. Я и сам еле стоял на ногах. Рана на икре пылала адским огнем, каждый шаг отзывался в мозгу ослепительной вспышкой. Запястье, поврежденное в схватке, ныло тупой, изматывающей болью. Рука опухла и плохо слушалась.
Но я не мог остановиться. Пока я штопал, резал, прижигал – я что-то контролировал. Я не позволял хаосу поглотить себя. Я созидал. Не дома, не крепости, а самую малость – я возвращал людям шанс на жизнь. Одному воину. Другому. Третьему. И с каждой спасенной жизнью камень вины на моей шее становился чуть-чуть легче.
Ко мне подвели юного парня, не старше двадцати. У него была ужасная рана на животе. Кишки вываливались наружу. Он смотрел на меня широко раскрытыми, полными слез глазами.
– Я умру? – прошептал он.
Я смотрел на него и знал, что умрет. Знания моего времени были бессильны здесь, без антибиотиков, без стерильных условий, без сложной хирургии. Да и какой из меня хирург⁈ Обыкновенный обыватель – дилетант!
– Я буду молиться богам за тебя, – хрипло сказал я, начиная промывать рану. Я знал, что это бесполезно. Но я не мог просто оставить его умирать в одиночестве.
Именно в этот момент, глядя на его страдающее лицо, я твердо решил: хватит. Этот мир не должен зависеть от одного-единственного «целителя», пришедшего из иного века. Я обучу их всех базовой гигиене, обработке ран, остановке кровотечений. Пусть это знание, как крошечные семена, прорастет здесь и спасет хоть кого-то в будущем…
Время потеряло смысл. Свет из проломов в стене сменился вечерними сумерками. Я уже не чувствовал ни рук, ни ног, только одно сплошное, огненное пятно боли и усталости. Я делал перевязку старому воину, когда ко мне подошел один из викингов, чье лицо мне было знакомо, но имя я забыл. Он молча протянул мне бурдюк.
– Мед, – хрипло сказал он. – Выпей, Рюрик. Ты нам еще нужен.
Я кивнул, слишком измотанный для слов. Принял бурдюк и сделал несколько долгих, сладких глотков. Густая, тягучая жидкость обожгла горло, но тут же по телу разлилась благодатная теплота, ненадолго отогнав предательскую дрожь истощения.
– Спасибо, – выдохнул я, возвращая бурдюк.
Он кивнул и отошел в сторону. Я глубоко вздохнул, собираясь с силами, и подошел к следующей группе раненых, расположившихся у дальней стены.
И тут мое сердце упало. Среди них лежал Карк.
Он был бледен, как полотно, его жилистое тело не шевелилось. Темные и колючие глаза были открыты и смотрели на меня с мрачной иронией. На его грязной рубахе ниже ребер расплывалось огромное багровое пятно.
– О-о-о, здравствуй, Рюрик, – просипел он, и на его губах выступила розовая пена. Голос был слабым, но насмешливым. – Видишь, как оно сложилось? Боги, видимо, таки заметили мои скромные пакости и решили покарать меня за грехи.
Я молча опустился на колени рядом с ним, отодвигая окровавленную ткань одежды. Рана была ужасной. Глубокая, рваная, явно нанесенная боевым топором. Сквозь нее проглядывало что-то темное и пульсирующее. Смертный приговор.
– Как тебя ранили? – спросил я, хотя все и так было ясно.
Карк кашлянул, и брызги крови окрасили его подбородок.
– В мою «темницу» ворвались… – он имел в виду сарай, где его держали под замком. – Думали, что у меня серебро припрятано… В общем, одного я уложил… успел, старый пес… Ну а другие церемониться не стали. В итоге… в итоге брюхо мне распороли. – Он попытался усмехнуться, но получился лишь болезненный оскал. – Не хочу светить перед тобой кишками, скальд. Дай мне просто спокойно умереть. Закрой глаза и свали.
Я посмотрел на него. На этого подлого, жестокого наемника, который не раз пытался меня убить, который убил Эйнара. Но в этот момент я не видел врага. Я видел страдающего человека, обреченного на мучительную, долгую агонию.
– Я не могу, – тихо сказал я.
– Можешь, – настойчиво прошептал Карк, и в его глазах вспыхнул странный огонек. – Я хоть и прожил паскудную жизнь, но хочу в Вальхаллу. А туда, как ты знаешь, берут не с перерезанным горлом в постели, а с мечом в руках. Так что катись-ка ты отсюда. Это мое последнее проявление мужества. Не отнимай его у меня. Оставь мне право на него. – Он снова закашлялся. – А твоим друзьям, которых я порешил… Эйнару тому же… я передам привет от тебя. Обещаю.
Я отстраненно кивнул. Его логика была чудовищной, но в рамках этого мира – безупречной. Он просил не о жизни, а о достойной смерти. О последнем акте контроля над своей судьбой.
Я медленно поднялся. Зашел к нему за голову, чтобы он не видел моего лица. Чтобы это было между ним и богами, в которых он верил. Мои пальцы сжали рукоять сакса.
Он все равно уже был мертвецом. Его страдания могли длиться часами, днями. А многие в этом зале, те, кто помнил его злодеяния, могли не выдержать и добить его с насмешками и плевками, лишив его последней надежды на Вальхаллу.
Я занес нож. Последовал резкий и точный удар вниз. Лезвие вошло между ребер, прямо в сердце, с тихим, влажным звуком.
Тело Карка вздрогнуло и обмякло. На его лице, прямо у меня на глазах, расплылась благодарная улыбка. Будто он хотел сказать «спасибо».
Я вытащил клинок и вытер его о свою штанину. Я ничего не чувствовал. Ни облегчения, ни печали, ни отвращения. Лишь пустоту. Глухую, бездонную пустоту. Убийство начинало входить у меня в привычку…
Я поднял взгляд. Несколько викингов в зале, наблюдавших за сценой, переглянулись. И затем, один за другим, они одобрительно кивнули мне.
Я хотел было пойти к следующему раненому, но меня отвлек грохот распахивающейся двери. На пороге возник запыхавшийся, испуганный воин. Его взгляд метнулся по залу и нашел меня.
– Беда, Рюрик! – выкрикнул он, и в его голосе вспыхнула паника. – Наших бьют! Лейф долго не продержится! Нас слишком мало!
Недоброе предчувствие веретеном прокатилось по моей спине. Я встал, игнорируя пронзительную боль в ноге.
– Что случилось⁈ Кто бьет?
– Все! Все хотят их убить! – воин был на грани истерики.
– Да кого убить-то⁈ – рявкнул я, теряя последние остатки самообладания.
– Пленников! – выдохнул он. – Тех, которых ты велел собрать в одном месте! Возле старой кузницы!
– Проклятье!
Я окинул взглядом зал. Десятки глаз, полных боли и надежды, смотрели на меня. Несколько человек были в критическом состоянии. Без моей помощи они могли не дожить до моего возвращения.
Но делать было нечего. Там, у кузницы, назревала резня. И если она начнется, остановить ее будет невозможно. Это будет конец. Конец любым попыткам построить что-то новое. Мне нужны были эти пленные…
– Я… я скоро вернусь, – сказал я раненым, и мой голос прозвучал слабо и неубедительно. – Держитесь.
Затем, прихрамывая, я почти побежал к выходу. Следуя за воином Лейфа, я выскочил на улицу, и меня окутал холодный вечерний воздух, смердящий гарью, смертью и свободой. Багровое и равнодушное солнце садилось за горизонт, окрашивая дым от пожаров в зловещие лиловые тона.
Я очень надеялся, что кровь не прольется, что Лейф выстоит, что люди услышат глас рассудка… Мне хотелось в это верить…
Глава 2
Воздух у старой кузницы пропитался страхом и звериным возбуждением. В этом густом и колючем мареве трудно было дышать.
Преодолевая острую боль в икре, я втиснулся в стену спин, разделявшую Лейфа и его людей от моря ярости. Перед нами, за хлипким заслоном из сомкнутых щитов, клокотала толпа. Живой, дышащий ненавистью организм. Сотни глоток выплевывали оскорбления, выдавали очередь из раздраженных криков.
– Отдайте их! Пусть ответят! Око за око! Мы в своем праве!
– Они убили моего сына! Совсем мальчишку! Вон он, тот ублюдок, что это сделал! Сидит связанный и скалится! Отдайте мне убийцу моего ребенка!
Пленные воины Харальда сидели на земле, спинами прижавшись друг к другу. Молодые пацаны с первым пушком на щеках, седые ветераны с пустыми взглядами, изувеченные, с окровавленными повязками. Они смотрели в землю, на свои руки, куда-то внутрь себя. Они знали. Их судьба висела на волоске, и этим волоском была моя воля, хрупкое терпение Лейфа и тонкая пленка человечности, которая уже не выдерживала напора праведного гнева.
Какой-то могучий детина рванулся вперед. Он швырнул в Лейфа окровавленный обломок копья.
– Альфборгский выродок! Что ты тут вообще делаешь! Свали! Не твое это дело – наших обидчиков от смерти закрывать!
Лейф, великан, на чьей кольчуге запеклась и наша, и чужая кровь, лишь напряг свои бугристые плечи. Его челюсти сдвинулись, заскрипели, скулы выступили белыми пятнами. Он не удостоил обидчика взглядом, его холодные синие глаза были прикованы ко мне, полные немого вопроса и готовности. Его воины, человек десять, все как на подбор – крепкие, закаленные – сомкнули строй еще теснее. Они не обнажали оружия, работали плечами, локтями, грудью, оттесняя самых яростных, принимая на себя плевки, проклятия и удары.
Сердце колотилось где-то в горле. Нужно было действовать. Сейчас. Пока первая стрела не просвистела в сторону беззащитных пленных и не началась та самая бойня, которую уже нельзя будет остановить.
Я сделал шаг вперед, разрывая линию щитов, и поднял руку. Боль в ноге ударила настолько остро, что в глазах потемнело, но я вжал ее в землю, выпрямившись во весь свой не самый выдающийся рост.
– Буянцы! Соплеменники! Услышьте меня!
Гул на мгновение схлынул, сменившись настороженным шипением. Они знали меня. Целителя. Скальда. Человека, который сегодня смог продемонстрировать свои невероятные таланты по уничтожению себе подобных. Того, кто смог потопить большую часть флота Харальда. В этом мире такое особенно ценилось.
– Мы не станем их казнить! Не сейчас! Не вот так, сгоряча, как стая волков!
– А зачем мы тогда кровь свою проливали⁈ – взревел седой воин с окровавленной повязкой на голове и пустыми глазами. – Моего брата, моего названого брата, они зарубили! Я требую его голову! Десять их голов за одну его!
– И я! – подхватил другой, тряся обгоревшим обломком копья. – Они мой дом спалили! Все, что копил, все, что строил – всё в пепел! Пусть ответят!
Волна гнева снова ударила в нас, угрожая смыть последние преграды. Я понял: разум здесь бессилен. Нужно было говорить на их языке. Языке выгоды и выживания.
– Месть для викинга – это всё! – крикнул я, и мой голос неожиданно для меня самого обрел новую металлическую силу. – Я понимаю! Клянусь Одином, я понимаю вашу ярость! Меня бы тоже распирало! И у меня, как и у вас, тоже есть право на отмщение!
Я резко вытянул руку, указав на руины за спиной толпы.
– Но посмотрите вокруг! Взгляните на наш Буянборг! Видите эти головешки? Чуете этот пепел, в который превратились ваши дома? Ваши амбары с зерном? Ваши корабли на причале, что были вашей славой и кормильцами⁈
Они замолчали, нехотя оглядываясь. Картина тотального разрушения была красноречивее любых моих слов.
– Кто все это отстроит заново? Вы? Одни? Сгорбленные над бревнами, забыв про луга и стада? Про торговлю и славу? Пока вы будете восстанавливать свои жилища, кто будет рыбачить и охотиться? Кто будет ковать оружие для новых битв? А в том, что они будут, я ни капельки не сомневаюсь!
Я сделал паузу, давая им немного подумать.
– Нам нужны рабочие руки! – я ткнул пальцем в сторону пленных. – Сильные, мужские руки! Они будут валить лес в наших чащобах! Таскать камни для новых стен! Восстанавливать причалы! Они отработают свою жизнь сполна! Каждую крошку хлеба, каждую каплю эля они будут добывать потом и кровью за свое вторжение! За каждый сожженный дом! За каждую нашу слезу!
По толпе прошелся ропот. Уже не такой яростный. Во всяком случае, я стал видеть проблески здравого смысла в глазах некоторых жителей.
– Давайте дадим им эту возможность! – продолжал я, подхватывая эту зыбкую волну. – Пусть поработают на наше благо. Пусть помогут нам снова встать на ноги, стать сильнее, чем были! А уж когда все будет отстроено, когда мы окрепнем… тогда и решим, что с ними делать. На тинге. По закону наших отцов!
Мой довод, наконец, попал в цель. Я видел, как в глазах многих гаснет слепая ярость и зажигается искра того самого холодного, скандинавского прагматизма. Выжить. Восстановиться. Использовать врага. Обратить его силу в свою пользу. Это был язык, который они понимали на уровне инстинктов.
Но в эту зыбкую неустойчивую тишину вклинился новый голос. Глубокий, бархатный, обволакивающий, как теплый мед. Голос, привыкший вещать и убеждать.
– Рюрик, конечно, прав… Мудро рассуждает юноша. Очень мудро.
Толпа расступилась с почтительным подобострастием, пропуская вперед группу людей. Впереди всех шел дородный викинг в отборных, лоснящихся мехах, поверх которых была небрежно накинута роскошная синяя накидка тонкой шерсти, испещренная сложной серебряной вышивкой. И – я не мог не заметить – пятнами чужой, запекшейся крови, будто специально оставленными для демонстрации.
Его личные дружинники, человек пятнадцать, держались сзади, но их руки, лежащие на рукоятях топоров, говорили о спокойной профессиональной готовности к бою.
Я сразу узнал его… Это был Берр. Хозяин восточных хуторов, владелец лучших пастбищ и самого большого торгового корабля. Один из самых богатых и влиятельных людей Буяна. Он часто крутился рядом с Бьёрном.
– Друзья мои! Братья! – обратился он к толпе, раскинув руки широким, отеческим жестом, будто желая обнять всех разом. – Рюрик предлагает нам путь разума. И это похвально! Но… – он сделал театральную, выверенную паузу, и его умные, хищные, как у старого лиса, глаза медленно скользнули по мне, оценивающе, снисходительно, – позвольте же мне спросить. Кто дал ему, в сущности, право решать за всех нас?
Лейф резко, как на пружине, дёрнулся. Его рука сама собой легла на рукоять боевого топора. Его люди, словно отражение, синхронно сделали полшага вперед, и воздух снова наэлектризовался, запахло новой кровью. Дружинники Берра ответили тем же, их строй стал плотнее. До боя оставался один неверный вздох.
Берр лишь благодушно улыбнулся, снова подняв руку в том же примирительном жесте. Жесте хозяина положения.
– Я никого не хочу оскорбить! Ни в коем случае! Ничьих заслуг не умаляю! – его голос звенел искренней, почти отеческой заботой. – Я просто называю вещи своими именами! Вы все меня знаете! Берра с восточного хутора! Вы все знаете, чей скот первым идет на продажу, чьи корабли привозят лучший товар, кто здесь самый богатый и, осмелюсь сказать, уважаемый человек после… после нашего павшего, оплакиваемого конунга Бьёрна? Это – я!
Он похлопал себя по груди ладонью, и в его голосе зазвучали ноты неподдельной, уверенной в себе силы.
– Я знаю, как вести дела. Я знаю, как торговать. Я знаю, как считать скот и зерно. Я знаю, как привести этот край к благоденствию, к процветанию! Поэтому, братья мои… на предстоящем тинге голосуйте за меня! Изберите меня вашим ярлом! Вашим конунгом! И я сразу же, в первый же день своего правления, уважу вашу праведную, вашу справедливую просьбу! Мы решим судьбу этих псов Харальда так, как того требует наша честь и наша выгода! А пока… пока, как верно заметил Рюрик, пусть живут. И приносят пользу. Под строгим надзором, разумеется.
Он был чертовски хорош. Он говорил просто, понятно, без заумных слов, играя на их самых базовых чувствах – уважении к богатству, к авторитету, жажде порядка и стабильности.
Толпа загудела одобрением. Имя «Берр!» понеслось над головами единым хором. Угроза резни миновала, но ее сменила другая угроза – угроза власти этого сытого и хитрого человека.
Люди, кивая и переговариваясь, начали расходиться, бросая на нас с Лейфом последние насмешливые и упрекающие взгляды.
Берр неспешно подошел к нам. Его дружинники остались на почтительном отдалении.
– Рано тебе еще в ярлы метить, парень, – снисходительно сказал он мне, и на его блестящих жиром губах растянулась жалостливая улыбка. Он подмигнул, будто делил со мной негласную шутку. – Без обид! Ты победил Харальда. Вернее, твои хитрости помогли его победить. Ты, без сомнения, талантлив. Умен. Но одного ума, поверь старому, мало. Нужны связи. Ресурсы. Золото. Люди, которые будут тебя слушаться не из страха или восторга, а потому что ты – источник их благополучия. – Он обвел рукой окрестности, и этот жест был полон безраздельной собственности. – Вступай под мои знамена. Будь моей правой рукой. Моим советником. Моим голосом на тинге. И мы с тобой многого добьемся. Очень многого. Я тебя не обижу и обласкаю. Уж поверь!
Мозг заработал с бешеной скоростью, анализируя, взвешивая, просчитывая варианты. Открытое противостояние сейчас было чистым самоубийством. У него – деньги, земли, влияние, вооруженные до зубов и преданные люди. У меня – зыбкий авторитет «героя», добрая воля немногих и десяток верных, но измотанных, истекающих кровью воинов. Нужно было время. Нужно было играть. Притворяться. Гнуть спину, чтобы потом выпрямиться.
Я сделал на лице максимально искреннее, даже немного растерянное и польщенное выражение.
– Это… это щедрое предложение, Берр. Очень щедрое. Честно говоря, я не ожидал… Позволь мне обдумать его. Как следует. На досуге. И… спасибо. Большое спасибо. Что согласились пощадить пленных. Для Буяна, для всех нас, это сейчас важнее всего. Важнее любых амбиций.
Берр рассмеялся. Его смех был громким, раскатистым, заразительным, но до холодных и оценивающих глаз он не доходил.
– Пустое, Рюрик! Пустое! Время сейчас такое. Сейчас нам это всем выгодно!
Он хлопнул меня по плечу, как старший товарищ по оружию, развернулся и, кивнув своим верным «мордоворотам», неспешно и уверенно зашагал прочь. Чертов победитель, не оставляющий сомнений в том, кто здесь истинный хозяин положения.
Лейф повернулся ко мне. Его лицо можно было выставлять заместо туч во время шторма.
– Не нравится он мне, Рюрик. Совсем. От него разит предательством и подлостью, как от протухшего кита. Ты, действительно, думаешь склонить голову перед этим торгашом? Стать его прихвостнем?
Я провел рукой по лицу, смывая с него маску подобострастия и наивности. Боль, усталость, горечь – все вернулось ко мне сторицей.
– Нет у меня никакой власти, чтобы ее отдавать, Лейф. Есть только долг. Раны. И горы трупов, которые нужно предать огню. Я не конунг. Я даже не ярл. Я просто… человек, который пытается заткнуть дыры в тонущем корабле.
– Ошибаешься, – сурово сказал Лейф. – Власть – это не трон из дуба и не золотая цепь на шее. Это взгляды, которые тянутся к тебе в твоем лазарете. Это мечи, которые обнажаются, когда ты идешь в бой. Это тишина, которая воцаряется, когда ты начинаешь говорить. Многие тут за тебя горой. Я – за тебя горой. Если хочешь… я могу заняться этим Берром. Тихо. Чисто. Чтобы никто и не узнал, откуда ветер подул.
В его голосе не было ни злобы, ни кровожадности. Была простая, солдатская, безэмоциональная констатация факта. Решение проблемы. Как срубить мешающее дерево.
– Откуда такое рвение? – спросил я, глядя ему прямо в глаза, пытаясь разглядеть в их синеве истинные мотивы.
– Ты знаешь, откуда, – так же прямо, без обиняков, ответил он. – Ты спас моего отца, когда все остальные махнули на него рукой. Ты – мой друг. И я видел, как ты сражался сегодня. Не ради добычи или славы. Ради людей. Ради жизни. Такие, как Берр, этого не простят. Они либо сломают тебя, либо купят, либо убьют. Третьего не дано.
– Да, знаю, – кивнул я, и в горле снова встал ком. – Но я не хочу играть в темную. Не хочу начинать свое правление, если оно случится, с тайного убийства. Ты ведь слышал Вёльву и Сейдмада? Боги сделали свой выбор. А я… я лишь хочу спасти как можно больше жизней и восстановить Буянборг. По опыту знаю… – я горько усмехнулся, вспоминая запыленные тома по истории, лекции о феодальной раздробленности и придворных интригах, – такие люди, как Берр, – большие занозы в заднице. Но пока они с тобой, а не против тебя, они бывают чертовски полезны. У него есть зерно, чтобы нас всех прокормить зимой. У него есть скот. У него есть целые корабли, уцелевшие вдали от бухты. То, чего у нас сейчас нет. Нужно быть гибким, Лейф. Как ива, что гнется под ветром, но не ломается.
Лейф хмыкнул, недоверчиво покачав головой.
– Вряд ли ты его под себя подомнешь, Рюрик. Он старый, матерый волк. А ты… ты для него щенок. Умный, хитрый, но щенок. Он тебя сожрет и не поперхнется.
– Если меня изберут на тинге, – тихо, но с железной, непоколебимой уверенностью произнес я, – то подомну. Не сомневайся. У меня есть методы. Не такие, как у него. Не кинжал из-за угла и не подкуп. Другие. Более изощренные. Я заставлю его самого захотеть работать на общее благо.
