Текст книги "Екатерина Медичи"

Автор книги: Иван Клулас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 28 страниц)

В октябре 1586 года Маргарита покинула Карла и уехала в Ибуа – овернский замок, подаренный ей матерью. Она отправилась туда со своим любовником – одним из своих конюших, Жаном, сеньором д'Обиаком – простым дворянином с великолепной выправкой. Как только Екатерина узнала эту скандальную новость, она потребовала, чтобы сын остановил принцессу, не дав ей опозорить королевскую семью. Необходимо было немедленно прекратить «эту невыносимую муку». Ненавидевшего сестру Генриха III не надо было ни о чем просить. Он приказал правителю Верхней Оверни де Канийяку схватить королеву Наваррскую и заключить ее в крепость Юссон, окруженную тройными [371] крепостными стенами. По его приказу в официальных документах должно было быть выражено его презрение: «Я желаю называть ее только «сестрой», без «милая и любимая» – уберите это». Он приказал повесить д'Обиака: «И пусть это произойдет в присутствии этой несчастной во дворе замка Юссона». Но Канийяк не осмелился этого сделать. Он отправил дворянина в Париж. Прево резиденции короля, который его сопровождал, казнил его без суда в Эгперсе.

Новость об аресте преступницы была передана Екатерине во время встреч в Сен-Брисе, и она тут же использовала ее в переговорах: если король Наваррский обратится в католичество, она заключит Маргариту в монастырь, а когда брак будет расторгнут, устроит союз Беарнца со своей внучкой Христиной Лотарингский. Но Генрих III не поддержал ее затею: «Не следует, чтобы он ждал, что мы будем к ней бесчеловечно относиться, ни того, чтобы он развелся и тут же женился на другой. Я хотел бы, чтобы ее отправили туда, где он сможет ее видеть, когда захочет иметь детей. Следует сделать так, чтобы он принял решение не жениться на другой, пока она жива, и что, если он забудет об этом или решит поступить иначе, его потомство будет считаться сомнительным, а в моем лице он найдет своего злейшего врага».

Обещание официально освободить короля Наваррского от супружеских уз, практически уже давно разорванных, не стало для него решающим аргументом, чтобы взамен пообещать обращение в католичество. Участники переговоров разъехались, пообещав друг другу встретиться позже вместе с делегатами протестантских церквей: перемирие было продлено еще на два с половиной месяца без всяких условий. Это был ничтожный результат. Но, по крайней мере, диалог был возобновлен. Он продолжался после окончания встреч в Сен-Брисе.

В январе 1587 года король предложил одногодичное или двухлетнее перемирие, чтобы можно было созвать Генеральные штаты, но взамен требовал обращения короля Наваррского. Он обещал ему содержание в 100000 турских ливров, «сколько обычно дают французскому наследному принцу». [372] Беарнец не отказался, но ответ дал не сразу. Он назначал встречи Екатерине, на которые сам не являлся. Через виконта де Тюренна он представил план общих с королем действий для уничтожения Лиги. Екатерина, наконец, поняла, что он ее просто обманывает, чтобы дождаться подхода немецких рейтар: 7 марта 1587 года она прекратила встречи в Ниоре с виконтом де Тюренном.

К этому времени она лишилась своего козыря – обещания развода с Маргаритой. В середине февраля правитель Юссона и тюремщик ее дочери де Канийяк сговорился с несколькими руководителями Лиги – Пьером д'Эпинаком, архиепископом Лионским, де Мандело, королевским наместником в Лионе, и де Ранданом, правителем Оверни. Он пообещал им освободить королеву Наваррскую. Впрочем, она покорила его своей красотой и подкупила звонкой монетой. Поэтому в одно прекрасное утро Канийяк приказал вывести своих швейцарцев из города и передал Юссон Маргарите. Из тюрьмы крепость превратилась в место удовольствий: даже не имея больших средств, королева Наваррская жила там спокойно, писала свои мемуары и занималась любовью с мужчинами, которых она выбирала по своему вкусу, нимало не заботясь об их происхождении.

Освобождение Маргариты Екатерина восприняла как подвох. Она об этом узнала в тот момент, когда, потеряв надежду, возвращалась в Париж. Со всех сторон горизонт был затянут черными тучами. За семь с половиной месяцев, пока королева отсутствовала, положение короля значительно ухудшилось. В октябре 1586 года на собрании в аббатстве Урском около Нуайона руководители Лиги решили потребовать от короля выполнения эдикта об объединении – пункт за пунктом. Участники дали клятву не повиноваться суверену, если он заключит соглашение с еретиками. Зимой Гиз атаковал герцога де Буйона, захватил Рокруа и Рокур и осадил Седан и Жамец. Эти города были базой для беглых протестантов, угрожавших Лотарингии. В Пикардии Омаль захватил Дулленс и Ле Кротуа. Попытка захвата лигистами Булони провалилась: этот порт очень хотел заполучить Филипп II, чтобы использовать его в качестве места [373] остановки и отступления во время большой морской экспедиции в Англию.

Ободренные возвращением Майенна в столицу, парижские лигисты решили захватить власть в городе. Их план предусматривал взятие Бастилии, Арсенала, Городской ратуши, Шатле и Тампля. Четыре тысячи аркебузиров должны были перекрыть подходы к Лувру. Король чудом раскрыл этот заговор. Он немедленно собрал все свободные войска, расставил охрану у всех застав и на мостах Сен-Клу и Шарантон, доверил командование преданным офицерам. Майенну пришлось поспешно покинуть Париж. Но Генрих III не на шутку встревожился.

Самые фанатичные члены Лиги не считали себя побежденными. Они разъехались по провинциям, чтобы организовать нечто вроде федерации верных Лиге муниципалитетов, и хотели, чтобы принцы руководили только военными операциями: принимать решения и контролировать финансы должны Генеральные католические штаты. Предполагалось на деньги городов Парижа, Руана, Лиона, Орлеана, Амьена, Бове и Перонна собрать армию в 20000 пехотинцев и 4000 всадников. Затем просить короля назначить ее главнокомандующего, но если он откажется, тогда войсками будет командовать один из принцев Лиги. В случае, если Генрих III умрет, не оставив детей, будут созваны Генеральные штаты и их попросят избрать королем кардинала Бурбонского, чтобы не допустить на престол еретика «принца Беарнского». Назначение нового короля станет прелюдией к восстановлению монархии и сословий «по древним фундаментальным законам»: здесь речь шла об организации федеральной структуры с правительствами на местах – в каждом городе это будет совет из шести человек, постоянно поддерживающих связь с Парижем. В результате Парижская коммуна возьмет на себя нечто вроде президентства над коммунами Франции.

Такую революционную обстановку застала Екатерина в столице, когда вернулась туда в конце марта 1587 года. В течение восьми месяцев, пока она тщетно колесила по дорогам Пуату, ее преследовали неудачи. Повсюду она видела [374] разбой, не имевший отношения к религиозному конфликту: страну грабили солдаты всех партий, воровство денег из королевского казначейства стало обычным повседневным делом. На местах ей было бесконечно трудно получить деньги для себя и своих советников и заставить выплачивать 7500 экю каждый месяц по требованию короля Наваррского для продления перемирия.

Екатерина пришла к неутешительному выводу: она поняла причины проволочек своего зятя. В январе 1587 года он заключил договор с Яном-Казимиром. За 150000 флоринов, часть из которых дала королева Английская, он обеспечил себе крупную армию наемников, которыми командовал прусский бургграф [23]23
  Бургграф (нем.) – командующий войсками крепости или города в Святой Римской империи (прим. перев.).


[Закрыть]Фабиан де Дона. В феврале Екатерина получила подробные сведения о составе этих войск: 12000 рейтар, 8000 ландскнехтов, 6000 швейцарцев и 5000 французских пехотинцев, усиленных 22 артиллерийскими орудиями. Готовилась еще одна армия из 6000 рейтар, «чтобы освежить других».

Но тревогу вызывало не только это казавшееся неминуемым вторжение: 1 марта в Париже узнали новость, взбудоражившую умы. 18 февраля в Фотерингей по приказу Елизаветы Английской была казнена Мария Стюарт. В январе король направил Бельевра ко двору в Лондон, чтобы просить о помиловании королевы Шотландской, приговоренной к смерти 26 октября 1586 года Верховным судом за предательство. Узнав о провале этой миссии, Екатерина была потрясена. «Господин де Бельевр, я крайне огорчена, что вы не смогли ничего сделать для этой бедной королевы Шотландской. Такого еще никогда не бывало, чтобы одна королева судила другую, отдавшуюся под ее защиту, как она это сделала, когда бежала из Шотландии. Вы можете сказать, что небо, земля и бездна восстали против этого королевства: я даже не знаю, на что можно надеяться. Должно быть, Господь сильно разгневался, а мы были слишком злыми, что на нас обрушились такие несчастья и нет никакой надежды из этого выйти, если он не сделает этого умышленно. Я [375] уповаю только на то, что он хочет показать свое могущество и хочет, чтобы мы знали, что он один может нас спасти».

Королева узнала о казни Марии Стюарт 7 марта из письма Бельевра, когда уже возвращалась в Париж. Ее первой реакцией было предаться искреннему огорчению и показать «свое крайнее неудовольствие по поводу жестокой смерти этой бедной королевы», но вторая реакция была иной – она решила извлечь некоторый урок из этого события. «Мне очень тяжело сознавать, насколько мало уважения выказала королева Английская к тому, что вы передали ей от лица короля, моего сына, и она показала большое презрение и нимало не испугалась того, что может из этого выйти. Вот что нам приносят несчастья и смута в королевстве; и пока они не кончатся, так и будет. И именно поэтому я говорю, что раз Господь не хочет дать нам отдохнуть от них, хотя мы так нуждаемся в мире, значит, он все еще гневается на нас, и мы должны молить его сжалиться над этим бедным королевством, которое так измучено; если бы вы видели, как там, откуда я возвращаюсь, все огорчены, что я уехала, а им не смогла оставить ни мира, ни надежды, что он наступит, вы бы тоже были огорчены. И если король не проявит свою силу, чтобы прекратить это зло, я обещаю вам, что есть опасность, что не желая так жить, все найдут решение без него».

Но этот печальный вывод не сломил ее, а только придал сил, чтобы служить своему сыну. 29 марта она писала Бельевру: «Несмотря на все мои болезни, я отправляюсь в путь и со всей поспешностью, на которую я способна, чтобы как можно скорее оказаться рядом с королем, моим повелителем и сыном, чтобы служить ему по мере своих сил. Сердце с трудом выдерживает все это, но Господь мне его укрепляет и дает ему силы выдержать дела, к которым мое женское сердце не привыкло. Я верю, что скоро король одолеет все свои несчастья, ему будут верно служить и давать мудрые советы и только от него будет зависеть, чтобы все шло так, как должно. Для этого нужны сила, терпение, время».

Возвращение королевы-матери придало королю храбрости. В это же время вернулся герцог д'Эпернон, въехавший [376] в Париж с большой помпой в окружении трехсот всадников, что потрясло лигистов. Спустя некоторое время из Нормандии приехал и герцог де Жуайез, но доверие к нему было утрачено, потому что Генрих III находил, что у него слишком уж сердечные отношения с партией Гизов. В результате последовавших за этим встреч король потребовал принудить лигистов к повиновению и прежде всего заставить их вернуть города, которые они незаконно захватили в Пикардии и герцогстве Буйонском. Но чтобы навязать свою волю как лигистам, так и протестантам, Генриху III нужна была поддержка крупных военных сил, а следовательно – много денег.

Финансовые трудности не позволяли Генриху III спешить с началом военных действий. Определив тактическую роль каждого, он впал в набожность и апатию. В июле он участвовал в многочисленных процессиях в Париже, одетый белым раскаявшимся грешником, нимало не волнуясь из-за народных бунтов, во время которых чернь грабила булочные, чтобы добыть хлеб, на который у них не было денег. В августе без особых волнений он воспринял яростные нападки фанатичных проповедников на себя лично и на герцога д'Эпернона: он над ними просто посмеялся, отпраздновав 23 августа в Венсенне свадьбу этого фаворита и Маргариты де Фуа, графини де Кандаль. Новобрачный получил от своего повелителя 400000 экю, а новобрачная – жемчужное ожерелье стоимостью в 100000 экю. Именно в этот период бездеятельности пришла новость о том, что в Страсбурге концентрируются войска, собранные курфюрстом Саксонским и Бранденбургским и Яном-Казимиром.

К 8000 рейтар присоединились 16000 швейцарцев-протестантов, 2000 пехотинцев под командованием герцога де Буйона, сопровождаемые 300 всадниками; еще 4000 швейцарцев шли в Дофине. Король осознал опасность и приказал, чтобы его главная армия шла в Шампань. Он бросил Жуайеза против короля Наваррского. А сам с герцогами де Невэр и д'Эпернон направился 12 сентября 1587 года в лагерь под Этампом, где концентрировались войска. Накануне он вызвал в Лувр купеческого старшину, городских [377] советников и командиров ополчения: в свое отсутствие он приказал им повиноваться королеве, его матери и монсеньору де Вилькье – правителю и королевскому наместнику Парижа и Иль-де-Франса.

Екатерина снова взялась за работу интенданта, которую она так хорошо выполняла в 1552 году при жизни своего мужа. Она следила за фортификационными работами в Париже и во всех маленьких городах соседних провинций: Манте, Мелане, Пон-де-л'Арше, Верноне, Компьене, Мо и Мелене, торговалась с поставщиками сукна, шляп и обмундирования для солдат. Как она писала сыну 9 октября, «не проходит ни минуты, чтобы не было сделано все возможное, чтобы найти деньги». Она предлагала две новые возможности: использовать на оплату жалованья гарнизонам «доход от земель новых верующих, которые окажутся наиболее близко расположенными к этим гарнизонам».

Королева не только интендант. Она еще и военный инженер. По ее приказу тысяча двести землекопов укрепляют Париж. Она отвечает за резервы и тыл. В октябре отдает приказ выступить в поход подкреплению из Бретани и соединиться с королем на Луаре. Она приказывает бальи Иль-де-Франса, Нормандии и Турени начать мобилизацию армий; заказывает и отправляет на фронт палатки, пики и артиллерийские повозки; приказывает занять замки, расположенные вдоль нормандского побережья и следить за возможным нападением англичан; организует наблюдение за мостами и переправами через реки недалеко от Компьеня и в округе Иль-де-Франс. Она неутомима в своей деятельности. Но, несмотря на все свои заботы, она находится в постоянной тревоге, представляя опасности, подстерегающие ее сына. 15 октября она пишет Брюлару, находящемуся возле Генриха III, чтобы он сообщал ей новости как можно чаще: «Самым большим удовольствием для меня будет, если вы каждый день мне будете посылать хоть одно словечко. Когда вы сможете написать только о хорошем самочувствии, это будет для меня большим счастьем». Будет достаточно очень сухого бюллетеня: «Он в таком-то месте, а враги – в таком-то, и он в добром здравии». «Поверьте, [378] это значит – возвращать меня к жизни, потому что я должна исповедаться в моей слабости, которой я очень боюсь. Мне необыкновенно тягостно сознавать, что он зависит от прихотей боя или чьего-нибудь злого умысла». Она постоянно молит Бога о своем сыне. Правящая королева – нежная Луиза де Водемон ходит к причастию за спасение своего супруга каждые три дня.

Король ничего не знал о намерениях герцога де Гиза, который преследовал армию немцев и швейцарцев, не атакуя ее. Дело в том, что руководитель Лиги получил от своих парижских сообщников новое предложение – заключить под стражу Генриха III и захватить правительство. Пока он не дал этому хода и решил, что выгоднее увеличить свою славу с помощью нового боя.

Не зная подробностей этих махинаций, но подозревая о них, король решил договориться с наемниками. Он отправил герцога де Невэра к швейцарским протестантам с предложением 400000 дукатов за их отступление: у них оставалось только 7 или 8 тыс. солдат, а 5 или 6 тыс. погибли в боях или от болезней. Каждый должен был получить два экю и пропитание до достижения границы королевства. Им была назначена сумма в 6000 экю и разноцветное кисейное полотно, из которого можно было сделать шелковые штаны, а также на 1500 экю башмаков и шляп. Королева Екатерина занялась заказом и поставкой. Нагруженные парижскими изделиями и купленными в Труа шелковыми простынями солдаты-гельветы вернулись восвояси. Счета поставщиков были переданы духовенству, которые должны были их оплатить с дохода от продаж своей собственности. Эта своего рода капитуляция была подписана 27 ноября, и король не ответил на предложения о военной помощи герцога Лотарингского и герцога Пармского – правителя Нидерландов. Разъединение сил наемников было выгодно Гизу. Рейтары барона де Дона, поняв, что их бросили швейцарские союзники, объединились с гугенотами графа де Колиньи и спустились к Луаре. Гиз преследовал их и застал врасплох 24 ноября в местечке Оно между Шартром и Дурданом. Он убил две тысячи человек и захватил девять знамен, [379] которые с триумфом отправил королю. 8 декабря оставшиеся рейтары покорились и пообещали больше никогда не служить во Франции без разрешения короля и покинули королевство со свернутыми знаменами.

В глазах парижан единственным победителем был герцог де Гиз. Его превозносили больше, чем короля, исполняя Te Deum (Тебя, Господи, славим) во время благодарственных молебнов в Соборе Парижской Богоматери 28 ноября, а потом 14 декабря в присутствии двух королев, чтобы возблагодарить Господа, что обе армии наемников были вынуждены покинуть королевство. Восторженная Екатерина писала маршалу де Матиньону – королевскому наместнику в Гиени, что Бог доказал, что он любит короля и королевство: «Эта победа должна обратить всех гугенотов и доказать, что Господь не хочет больше от этого страдать». Но в действительности уход швейцарцев и немцев ничего не менял. Протестантская проблема по-прежнему не была решена, а Наварр, продолжавший удерживать южные провинции, был истинным победителем.

Видимость победы, которой так кичилась Лига, дала возможность устроить пышную церемонию в день возвращения короля в столицу – 24 декабря. Во время праздника были выпущены залпы из двадцати двух больших артиллерийских орудий, устроено шествие по расцвеченному огнями Парижу, пели Te Deum третий раз за несколько дней в Соборе Парижской Богоматери, а у входа в собор в шесть часов вечера был дан фейерверк. Но эти устроенные по приказу почести не могли скрыть злобу и враждебность по отношению к королю. В Сорбонне ученые доктора спорили, «можно ли лишить власти государей, которые оказались не такими, какими нужно, а также отстранить от руководства ставшего подозрительным опекуна». Генрих III созвал их, пригрозив суровым наказанием им и проповедникам, в частности Буше – кюре де Сен-Бенуа, постоянно бранившегося. Но впоследствии проявленное им снисхождение было истолковано как признание бессилия. Его авторитет был полностью уничтожен, даже если и что-то от него оставалось, когда стало известно, что папа прислал герцогу де [380] Гизу почетную шпагу, а герцогу Пармскому – свои поздравления. В отместку Генрих III осыпал самыми великими почестями своего фаворита д'Эпернона: уже бывший генерал-полковником французской инфантерии, правителем Прованса, Булони и Меца, он стал адмиралом Франции, а позже – правителем Нормандии.

Такая чрезмерная награда вызвала резкое ожесточение лигистов. В Париже герцогиня де Монпансье, сестра де Гиза, напоказ носила на своем поясе ножницы, для того чтобы, как она говорила, дать «третью корону брату Генриху де Валуа» – две первых были короны Франции и Польши, а последнюю – монашескую – она хотела выстричь на голове короля перед тем, как заточить его в монастырь по примеру Меровингов.

В Лотарингии в середине февраля 1588 года Гизы и другие предводители собрались в Нанси на тайные совещания. Они составили статьи, в которых повторялись и уточнялись их требования: предоставление безопасных городов, смещение д'Эпернона и его брата Ла Валетта, издание постановлений Тридентского собора, учреждение «святой Инквизиции», по крайней мере, «в добрых городах», содержание в Лотарингии вооруженных дворян для наблюдения за границами, продажа имущества еретиков, обращенных после 1560 года, немедленная казнь всех заключенных протестантов, если только они не поклянутся обратиться в католичество и выплатить наличными стоимость всего своего имущества. Они согласовали свои действия с Филиппом II, который готовился бросить свою великую Армаду против Англии. Их цель состояла в том, чтобы вынудить короля полностью передать свою власть Гизам и возобновить гражданскую войну в королевстве.

У Генриха III помутился разум. Чтобы снова бросить вызов Гизам, он решил устроить своему покойному фавориту герцогу де Жуайезу грандиозный триумф, достойный героя и короля. На эти похороны он истратил колоссальные суммы. По его приказу 8 марта 1588 года городские старшины отправились вместе с лучниками, арбалетистами и аркебузирами за телом Жуайеза и его брата де Сен-Совера в [381] церковь Сен-Жак-дю-О-Па. Нескончаемый кортеж под охраной королевских швейцарцев, состоящий из кающихся грешников всех оттенков, советников королевских трибуналов, епископов и тысячи двухсот бедняков с факелами, сопровождал катафалк до церкви августинцев, где состоялась вечерняя заупокойная служба. На следующий день в присутствии короля и всего двора состоялась пышная панихида.

Оставшийся в живых фаворит д'Эпернон стал мишенью для нападок Лиги. Архиепископ Лионский Пьер д'Эпинак, которого д'Эпернон публично обвинил в прелюбодеянии с родной сестрой, вместе с кюре-фанатиком Сен-Бенуа сделал перевод Трагической истории Гаверстона англичанина Уолсингейма. В предисловии д'Эпернона сравнивали с Питером Гаверстоном – фаворитом Эдуарда II Английского, который приобщил этого короля к содомии и чьи расточительность и высокомерие стали причиной восстания баронов, которые отрубили ему голову в 1312 году. Никогда раньше не осмеливались настолько открыто клеймить гомосексуальные наклонности Генриха III и так прямо угрожать его доверенному человеку.

Всеобщее возбуждение, поддерживаемое проповедниками и надменностью лигистов-аристократов, только разжигала война памфлетов. Король, отрезанный от народа и Гизов, оказался в трагической изоляции. Королева Екатерина, в тот момент серьезно болевшая (колики, ревматизм и сильная зубная боль), была безумно напугана и отправилась к Гизу и Майенну просить их «доставить удовольствие» королю. Они пообещали это сделать. Но уже с давних пор их слова оказывались всего лишь ложью.

Тем не менее для них было желательно успокоить королеву, потому что они рассчитывали на то, что она станет их союзницей. Она была бабушкой маркиза де Пон-а-Муссона – наследника герцогской короны Лотарингии, которого она надеялась женить на старшей дочери своего кузена Франческо Медичи – великого герцога Тосканского. Она практически удочерила Христину – одну из дочерей герцога Карла III и занималась поисками мужа для девушки. [382] Сначала она предполагала выдать ее замуж за одного из сыновей герцога и герцогини де Немур, единоутробным братом которой был Гиз; потом она ухватилась за возможность устроить брак девушки с новым великим герцогом Тосканским, экс-кардиналом Фердинандо Медичи. Он стал преемником своего брата Франческо, который, как и его жена Бьянка Капелло, 9 октября 1587 года умер ужасной смертью, причиной которой якобы был яд. К этим тесным семейным связям с Лотарингцами добавлялись дружеские отношения, связывавшие королеву с некоторыми членами семьи Гизов. Несмотря на оскорбительные речи пылкой Екатерины-Марии Лотарингской, герцогини де Монпансье, королева-мать продолжала у нее бывать. Ее дружба с мадам де Немур, непринужденность в обращении с Гизом и его братьями, давняя дружба с кардиналом Бурбонским и многое другое – например, ее тайное соперничество с великим фаворитом д'Эперноном, делали ее одной из тех, кто скрыто симпатизировал руководителям Лиги.

Вполне вероятно, что во всех этих принцах, которых она называла сыновьями, племянниками или кузенами, она видела побеги будущего от королевского корня. Раньше она возлагала надежду на короля Наваррского, но он потерял ее уважение, отказавшись обратиться в католичество, чтобы получить французский престол. Окончательный разрыв в семье Наварров и полная невозможность того, что с этой стороны может родиться ребенок, в жилах которого будет течь ее кровь, еще больше отдалили ее от легкомысленного Беарнца. Конечно, ее не могли обмануть уловки Лиги, но родственные и дружеские связи, здравый смысл и ее стремление к выгоде заставляли ее к этому приспособиться, чтобы сохранить не только Корону, но еще и жизнь своему сыну.

В связи с этими благоприятными для Екатерины заблуждениями лигистов на ее счет она могла, в определенной мере, продолжать защищать своего сына. Но этого уже не могли сделать молодые вельможи, которых король хотел сделать своей защитой и своим оружием против людей и бедствий. Похоронный звон раздавался по великим [383] фаворитам: блестящий Жуайез был мертв, впрочем, его повелитель почти лишил его милости и подозревал в тайных связях с Лигой; умного и властного д'Эпернона, окруженного смертельными врагами, глас народа приговорил к высшему возмездию.

Единственной защитой от великой ненависти дворян и народа была старая неутомимая королева, постоянно бывшая настороже. Даже не особенно надеясь на будущее, с помощью горстки верных слуг она продолжала поддерживать гибнущее дерево монархии Валуа. [384]