Текст книги "Екатерина Медичи"

Автор книги: Иван Клулас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 28 страниц)

Армия гугенотов оставляла за собой укрепленные города с гарнизонами – Екатерина решила их уничтожить. Ее два сына – король и Анжу – осадили Сен-Жан-д'Анжели, который долго сопротивлялся – с 16 октября по 2 декабря. С этого момента оптимизм стал постепенно вытесняться сомнением. Нельзя одолеть постоянно ускользающего врага. Поэтому Екатерина начала переговоры. В феврале 1570 года она дошла до того, что предложила гугенотам мир и свободу совести. Ее противники ответили требованием свободы культа: лишение возможности свободно отправлять их культ было для них хуже, чем самая жестокая смерть, сказали они. Несмотря на возмущение Карла IX, королева-мать не прекратила переговоров. Ее очень тревожило продвижение [198] Колиньи к северу через долину Роны. 23 апреля она приняла де Телиньи, глашатая протестантов. Он потребовал разрешения на протестантские богослужения в королевстве и даже при дворе, когда туда прибудут королева Наваррская и принцы, а также возвращения конфискованного имущества, предоставления двух безопасных городов – Кале и Бордо, выплату жалованья рейтарам протестантов, одобрения продажи имущества духовенства и равного участия в палатах всех парламентов королевства.

Разъяренный таким бесстыдством, Карл IX схватился за кинжал и ударил бы Телиньи, если бы его не остановили. Но средств для ведения длительной войны не было, поэтому пришлось вступать в переговоры. Контрпредложением королевской стороны было предоставление на три года Ла Рошели, Монтобана и Сансера. На отправление культа будут иметь право только дворяне в своих домах. Послы короля де Бирон и де Малассиз изложили эти условия адмиралу. Последний, имея в своем подчинении армию в несколько тысяч всадников, уже прибыл к Форезу. Но сильная лихорадка остановила его в Сент-Этьене. Он всегда был сторонником мира, но сейчас отказался от перемирия и вскоре продолжил свое наступление: ускользнув от маршала де Коссе, в июле он стал лагерем в Ла Шарите на Луаре, откуда угрожал Парижу. На западе вперед продвигался Лану и вместе со своими гугенотами занял Ниор, Бруаж и Сент. Сила теперь была на стороне протестантов.

Изменение положения вынуждает Екатерину и короля торопиться с заключением мира. В это время королева разозлилась на Филиппа II, который, воспользовавшись тем, что был главой дома Габсбургов, только что женился на старшей дочери императора, оставив королю Франции младшую. Одновременно с этим он препятствовал браку Маргариты де Валуа с доном Себастьяном, молодым королем Португалии. Заключить мир с гугенотами значило отомстить этому невоспитанному зятю, которого королева теперь обвиняла в плохом отношении к его покойной супруге и в жестокости по отношению к его неуравновешенному сыну [199] дону Карлосу, которого в январе он посадил в тюрьму и который полгода спустя умер от отчаяния и беспомощной ярости в своей камере.

При дворе одним из последних сторонников войны оставался кардинал Лотарингский. Прелат отказывался обсуждать одно из положений мирного договора: брак Маргариты де Валуа, дочери Екатерины, с принцем Генрихом Наваррским. Семнадцатилетняя принцесса явно благоволила к юному Генриху де Гизу, и кардинала бы полностью устроил такой брак, приближавший его семью к трону. Но он не принял в расчет страсти: ревнуя сестру, герцог Анжуйский донес об этой идиллии матери. Придя в ярость, Екатерина потребовала немедленного разрыва: она собиралась выдать свою дочь замуж за суверенного государя. Ее союзницей стала гордость короля, уязвленного самонадеянностью лотарингских принцев.

25 июня в пять часов утра Карл IX, узнавший об амурах своей сестрицы, пришел в «одной рубашке» к своей матери и приказал позвать туда принцессу. Посол Испании рассказывает, что «мать и сын набросились на Маргариту и били ее изо всех сил. Когда, наконец, они прекратили, ее одежда была настолько разорвана, а волосы в таком беспорядке, что королева, ее мать, боясь, как бы этого не заметили, потом целый час приводила в порядок платье своей дочери». После этого король приказал своему брату, бастарду Ангулему, убить герцога де Гиза. Стремясь спасти свою жизнь, герцог поспешно объявил со своем браке с Екатериной Клевской, вдовой принца Порциана. Кардинал Лотарингский уехал в Реймс. Так, благодаря этому своевременному инциденту было сломлено сопротивление католических лидеров заключению мира.

Несмотря на горечь короля Испании («король и королева себя неизбежно погубят») и возмущение папы Пия V по поводу отвратительных еретиков («этот мир станет источником самых великих несчастий Франции»), полномочный представитель де Телиньи, прибывший в Сен-Жермен-ан-Лэ 29 июля, заключил мир в день своего приезда. Но до объявления о соглашении, были названы четыре безопасных города. [200] К Ла Рошели и Монтобану были добавлены вместо потребованных протестантами Ангулема и Сансера Ла Шарите и Каньяк. Эти города останутся в распоряжении протестантов в течение двух лет как временное убежище для защиты от жестокостей католиков.

Эдикт о мирном урегулировании от 8 августа 1570 года даровал право на свободу совести на всей территории королевства, отправление культа там, где это имело место до войны, в предместьях одного из двух городов, где имеется парламент, и в домах верховных судейских. Новая религия была запрещена при дворе, на расстоянии двух лье от каждой из королевских резиденций и на расстоянии десяти лье от Парижа. Протестанты допускались во все университеты, школы и больницы. У них были свои отдельные кладбища. Они имели право не признавать судей в парламентах. Была объявлена всеобщая амнистия. Заключенным будет дана свобода, а конфискованные имущество, должности и титулы будут возвращены.

Вся королевская семья торжественно поклялась исполнять положения этого мирного договора. 15 августа вместе со всем двором король отправился в Собор Парижской Богоматери на мессу и вечерню. Затем он поужинал в Парижской ратуше. Ночью были убраны виселицы и сняли чучела адмирала и других протестантских предводителей, повешенные на Гревской площади и Мокфоконе. Радостный народ толпой повалил на улицы и площади, где именем короля провозглашался мир и забвение прошлого.

После того как было найдено мирное решение проблем, военные страсти несколько смягчились. Снова можно было думать о праздниках. Сезон начался 3 октября – в прошлые годы этот роковой день приносил траур и сражения; но на этот раз в особняке Гизов в Париже состоялся великолепный прием по случаю брака молодого герцога Генриха и Екатерины Клевской, вдовы принца Порциана, гугенота. Екатерина Медичи тоже там присутствовала до полуночи. Дом был великолепно украшен золотыми и серебряными вазами, принадлежавшими кардиналу Лотарингскому. [201]

Закончится ли 1570 год, как и этот брак, союзом воды и огня, братством католиков и протестантов? Испания и Святой Престол в лице их представителей при дворе опасались этого и были чрезвычайно возмущены. Счастливая королева Екатерина радовалась: она помирилась со своими врагами, освободилась от необходимости личной мести, забыла об усталости военных походов и теперь, наконец, могла обеспечить Французской короне роль, достойную ее величия в международном плане. [202]

Глава V. Урожай корон и слез

Недавняя война со всей очевидностью показала, что Франция была использована в качестве поля битвы соперничающих европейских идеологий: в последовавшей за ней бурной дипломатической деятельности столкновение католиков и протестантов приняло новую форму – форму борьбы за брачные союзы. У Екатерины были весьма прозаические заботы – обеспечить самую лучшую партию для своих детей, и поэтому ее практически не смущали религиозные убеждения второй стороны. Но у ее партнеров задача была иной – через браки они боролись за свое собственное дело – католицизма или протестантизма.

После долгих увиливаний Филипп II Испанский согласился больше не препятствовать браку Карла IX с младшей дочерью императора, обеспечив себе старшую после смерти Елизаветы Валуа. Он считал, что, оставаясь шурином молодого короля, ему будет легче удерживать Францию в лагере католических держав. Это же соображение побудило его не мешать Екатерине начать переговоры в Португалии по поводу брака Маргариты Валуа и короля Себастьяна.

Эти брачные маневры вызывали крайнее беспокойство протестантов. Как только мир был заключен, они решили их опередить, предложив весьма заманчивые партии: руку Генриха Наваррского Маргарите Валуа и руку королевы Елизаветы Английской герцогу Анжуйскому. Это было первое официальное предложение, сделанное Екатерине.

Ослепленная таким предложением Екатерина потребовала, чтобы оно было подтверждено ее послу Ламотту-Фенелону. Тот обеспечил себе помощь фаворита Елизаветы Лестера. Разодетая и улыбающаяся королева приняла посла. [203] Она заметила, что уже далеко не молода. Если бы не ее обязанность обеспечить наследников, ей было бы стыдно выходить замуж, потому что женихов привлекает скорее ее королевство, а не она сама. Посол ответил, что герцог Анжуйский сумеет полюбить ее так, как она сама того желает.

Но дело еще не было решено. Несмотря на все выгоды такого брака, герцог вдруг начал сопротивляться: у него вызывали отвращение кокетство и вольности Елизаветы с ее предыдущими фаворитами. Екатерине очень не хотелось терять целое королевство из-за физического отвращения своего сына, и она попыталась как-нибудь решить проблему. Она намекнула, что Елизавета может удочерить одну из своих родственниц, сделав ее наследницей, на которой женится герцог Анжуйский. Если не подходит ее второй сын, она выдвинула кандидатуру самого младшего – герцога Алансонского – шестнадцатилетнего юноши маленького роста и смуглолицего. Его бы устроил брак с королевой, лишь бы отказаться от партии, предложенной Екатериной – жениться на дочери Августа Саксонского. Так закончился первый акт этой матримониальной комедии. Но вскоре главные действующие лица снова выйдут на сцену.

Очень важно было также решить судьбу принцессы Маргариты. Ее можно было использовать, чтобы обеспечить связи с католическими или, если надо, с протестантскими государствами. Нежная, умная, красивая и изящная принцесса Маргарита вскружила немало голов при дворе; не только Гизу, разумеется, но (как она будет хвастаться позже и что вполне вероятно) и своим родным братьям – королю, герцогу Анжуйскому и даже самому младшему из братьев, герцогу Алансонскому.

Папа Пий V был предупрежден о секретной статье Сен-Жерменского мирного договора, которая предусматривала брак Маргариты и гугенота Генриха Наваррского. Чтобы отвести опасность, он использовал все свое влияние при переговорах о браке принцессы и юного короля Португалии дона Себастьяна. Филипп II тоже, казалось, поддерживал этот проект. Но посланные ко двору в Лиссабон испанец [204] Луис де Торрес от Папской палаты, потом де Маликорн вернулись с неблагоприятным ответом. Женить короля было делом щекотливым: он был несколько странным, всегда носил на поясе одну из книг святого Фомы Аквинского и его везде сопровождали два монаха-театинца [12]12
  Театинец (лат.ТеаНпиз, житель Теате) – член монашеской конгрегации, основанной в 1524 г. в Риме Гаэтано Тиенским и Джан-Пьетро Карафа, будущим Павлом IV, епископом Кьети (бывш. Теате), с целью реформирования церковных нравов (прим. перев.).


[Закрыть]. Если кто-нибудь решит к нему подойти, «он тотчас же начинает перебегать с места на место, не останавливаясь, чтобы преследователи утомились и оставили, наконец, его одного с его театинцами». Тщетно посол в Испании де Фуркво пытался успокоить Екатерину: «Все, что о нем говорили Вашему Величеству, не соответствует истине. Его волосы подобны золотым нитям, он здоров и крепок, и даже если он не слишком интересуется женщинами, как говорят, то это только укрепит его здоровье и он будет прекрасным мужем». Но его окружение вело себя слишком сдержанно. Сен-Жерменский мирный договор был расценен как унизительная капитуляция по отношению к гугенотам. Прежде чем взять на себя какие-либо обязательства, советники короля Португалии решили выяснить, как будут разворачиваться события во Франции. Некоторые из их замечаний были чересчур дерзкими: так, они заявили, что тетка принцессы, Маргарита Французская, несколько лет ждала, пока не вышла замуж за герцога Савойского, и что дочь Екатерины тоже вполне могла бы подождать!

Обескураженные и раздраженные таким поведением, Карл IX и его мать отчаялись добиться положительного результата в этих переговорах. В ноябре 1570 года они подыскали другую партию для девушки: Генриха Наваррского. Протонотарий [13]13
  Протонотарий – высший сановник среди прелатов (не являющихся епископами) папского двора (прим. перев.).


[Закрыть]Франческо Браманте, посланный Пием V, чтобы выразить официальный протест против мирного договора, заключенного с еретиками, с ужасом констатировал, что кардинал Бурбонский изо всех сил склонял к [205] этому браку, который должен был принести очевидную выгоду его племяннику-еретику. Но король и его мать намекали нунцию Франжипани на некий план, который они составили против гугенотов и тайно его претворяли в жизнь. Ходили слухи, что милости, оказанные протестантам, и добрый прием, оказанный принцессе Конде, были всего лишь ловушкой, чтобы привлечь ко двору адмирала де Колиньи и юных принцев и схватить всех троих. В середине ноября 1570 года архиепископ Санса Никола де Пеллеве доверительно сообщил протонотарию, что мир был заключен только для того, чтобы выставить рейтар за пределы королевства и уничтожить протестантских главарей с помощью железа, яда или убить руками их сторонников, подкупленных для этой цели. Таким образом можно было надеяться, что все эти выродки перебьют друг друга в три дня.

Этот разговор состоялся в Мезьере, на границе с Империей, куда французский двор переехал по случаю свадьбы Карла IX и Елизаветы Австрийской, дочерью императора Максимилиана II. Сначала в этом маленьком городе, а потом в Париже были запланированы великолепные приемы. Будущую королеву, прибывшую в сопровождении архиепископа Трирского и целой толпы знатных немецких вельмож, встречали в Седане братья короля. 25 ноября она прибыла в Мезьер в своем золоченом экипаже с белой и алой обивкой, в который были впряжены четыре гнедых венгерских рысака. Королева-мать встречала свою невестку – очаровательную светловолосую принцессу шестнадцати лет. В честь ее приезда Екатерина в день свадьбы отказалась от своих траурных печальных одеяний, надев «светские шелка». Сама королева-мать и ее дочери Клод и Маргарита руководили церемонией одевания новобрачной: сначала платье из серебряной ткани, расшитое жемчугом, потом широкая накидка из фиолетового бархата, усеянная цветами лилий, венчала все закрытая корона, украшенная бриллиантами, рубинами и изумрудами. Перед свадьбой король пытался обмануть свое нетерпение, охотясь в нормандских лесах на оленей как раз недалеко от того места, которое он [206] выбрал для строительства дворца, впоследствии названного им Шарлеваль. Этому нелюдимому, длинному и худому юноше шел двадцатый год. Он обрадовался, увидев свою юную супругу, и был с ней очень любезен. Но он никак не мог соперничать в галантности и обходительности со своим братом Анжу. Незадолго до этих событий ревнивый Карл увидел в ушах брата серьги с огромными подвесками, каких не носили даже африканские мавры, и приказал пробить шилом уши пятидесяти дворянам, сопровождавшим его на охоту – даже тому, которому было чуть ли не семьдесят лет, и заставил их носить серьги. А потом вдруг приказал снять все эти драгоценные безделушки. Пытаясь скрыть от своей невестки все эти ревнивые выходки и грубости, Екатерина, поспешно договорившись с королем, решила заняться воспитанием Елизаветы и научить ее французским манерам с помощью переводчицы юной королевы Маргариты де Ла Марк, правящей графини Аренбергской.

Вскоре Карл IX покинул свою супругу и отправился в Вилле-Котре, куда переехал двор и где он неистово предавался охоте, потешным боям на снегу, которого в тот год было особенно много. Такие забавы взрослого ребенка продолжались в декабре в Ферте-Милон.

А при французском дворе тем временем готовились к великому событию – торжественному вступлению короля и королевы в Париж. Екатерина рассудила, что наступило время символически передать реальную власть, пусть даже только внешне, ее сыну, потому что теперь на трон взошла новая царствующая королева. Королеве-матери шел пятьдесят первый год, и она переживала весьма неблагоприятный период в своей жизни. Еще с осени она постоянно болела. Сначала она страдала от приливов крови, потом очень мучилась из-за ленточного червя, чье присутствие причиняло ей массу страданий и головные боли; когда она от него избавилась, тут же снова начала давать аудиенции, причем держалась очень мужественно, создавая иллюзию, что она в добром здравии, и пользуясь всевозможными ухищрениями – например, она носила накладные светлые волосы с рыжеватым оттенком. Но положение оставалось серьезным. [207]

6 марта 1571 года среди всего этого великолепия состоялось вступление Карла IX в Париж. Король появился в окружении представителей монашеских орденов, корпораций ремесленников и знатных вельмож. Он был в кольчуге и в мантии из серебряного сукна. Церемония закончилась молебном в Соборе Парижской Богоматери и пиром. Все заметили, что принцы Конде и Наваррский уклонились от участия в церемонии; они остались в Ла Рошели. Подобно принцам, многие дворяне игнорировали празднество, одни – из соображений безопасности, как и принцы, а другие выразили таким образом протест против обсуждавшегося в тот момент проекта – возложить на них часть государственных издержек.

10-го состоялась торжественная процессия, а 11-го – заседание в парламенте, где король произнес речь, выразив благодарность Господу Всемогущему и своей матери: «После Господа, именно королеве, моей матери, я более всего обязан. Благодаря ее нежности по отношению ко мне и к моему народу, ее старанию, ее рвению и ее осторожности она так хорошо вела дела этого государства в те времена, когда мой возраст не позволял мне ими заниматься, что никакие бури гражданской войны не смогли поколебать мое королевство». Могла ли Екатерина мечтать о большем триумфе? Ее сын во всеуслышание и с глубокой искренностью объявил о своей любви и преданности – не было ли это самой высокой наградой?

Церемония коронации юной королевы состоялась в Сен-Дени 25 марта, а вскоре после этого, 29-го, состоялось ее вступление в Париж: это позволило парижанам использовать «машины», подготовленные для вступления короля, и избавило дворян от обременительной поездки на праздник. Темой праздника на сей раз была естественная дружба Франции и Германии.

Арки, возвышения, всевозможные машины были украшены по-новому. На портале улицы Сен-Дени теперь был изображен король Пепин Короткий и его сын Карл Великий. У фонтана Понсо королева-мать возлагала на Елизавету [208] венец из лилий, а у их ног танцевали три Грации. У заставы Маляров между двумя большими серебряными колоннами открывалась арка, украшенная изображениями рек Франции и Империи, ее верх был украшен статуями Генриха II, «защитника германской свободы», и Карла IX. У фонтана Невинных Младенцев золотая статуя Сатурна в десять футов высотой заменила бога Гименея. Наконец, на мосту Собора Богоматери провозглашалось, что рождение королевского ребенка объединит весь мир вокруг Франции и Германии.

Пока в Париже проходили эти пышные празднества, в Ла Рошели состоялась другая церемония: под пение псалмов люди в суровых черных одеяниях праздновали свадьбу адмирала де Колиньи и мадемуазель д'Антремон. Свадьбу омрачило известие о смерти кардинала Оде де Шатильона в Англии. Такой контраст – королевская радость и сдержанная печаль – можно было бы истолковать как знак окончательного разрыва между католиками и протестантами из-за вступления короля, вследствие его брака, в лагерь Габсбургов.

Но каким-то странным образом такая ситуация была скомпрометирована рвением папы Пия V. Непримиримый враг еретиков и неверных, понтифик своей собственной властью дал титул великого герцога Козимо Медичи, желая вознаградить его за военные кампании во Франции и действия пизанских галер в Средиземном море. Только в ноябре 1570 года Франция нехотя приняла его буллу от 26 сентября 1569 года. Екатерине было в этот момент выгодно умаслить своего кузена, одного из основных кредиторов, дававшего не только деньги, но и солдат. Таким образом, она пожертвовала предпочтением, которое во времена Генриха II оказывали герцогу Феррарскому.

Молодой король тем временем сумел извлечь пользу из прямых контактов с вельможами и дипломатами во время празднеств в марте 1571 года. У него была конфиденциальная встреча с послом Петруччи, которому он четко выразил свою волю: «Если великий герцог и я договоримся прийти на помощь принцу Оранскому, то испанцам уже не придется [209] думать только об Италии и моем королевстве». Через несколько недель в присутствии всего двора Карл IX во всеуслышание заявил шевалье де Серру – хитрому дипломату и знатоку Италии, что он решил поддержать Козимо. Его собеседник одобрил его намерения: «Если к Франции и Флоренции присоединятся Венеция, Англия и немецкие государи, то придет конец испанскому владычеству как в Нидерландах, так и в Италии».

Воинственное настроение и независимость Карла тревожили Екатерину, которую сын намеренно держал в стороне от этих планов. «Королева, моя мать, слишком робка», – доверительно сообщил он Петруччи 11 июня. Но в действительности, он просто боялся открыть эти планы Екатерине и предпочитал довести переговоры до того момента, когда она просто будет вынуждена дать свое согласие. Он приказал передать конкретные предложения Козимо. Со своей стороны великий герцог направил к нему чрезвычайного посла Альбертани, который явился в начале июля 1571 года в Монсо. Осторожный ответ Козимо был передан одному королю: начинать военные действия против Филиппа II – дело сложное и важное, поэтому нужно узнать мнение королевы-матери и императора, ставшего теперь близким родственником этих королей. Но Карла IX не смутил такой уклончивый ответ, и он повторил свое предложение о вмешательстве.

Успех предстоящего вторжения, о котором Екатерина пока еще не знала, целиком зависел от участия Англии. А для того чтобы этого добиться, имелся простой способ – объединить Францию и Англию с помощью брака герцога Анжуйского и Елизаветы. Инициативу возобновить эти переговоры взяла на себя именно королева-мать. Она полагала, что ей удалось доказать своему сыну все преимущества этого брака: союз с английским престолом принесет ему «дружбу германских князей и поможет добраться до Империи и завоевать Нидерланды».

В Лондон с двумя портретами Анжу для Елизаветы отправились капитан гвардейцев герцога Ларшан и доверенный человек Екатерины Кавальканти. Королеве понравились [210] большое достоинство претендента на ее руку и серьезная зрелость, приличествовавшая ее будущему супругу. Она заметила, что разница в возрасте не так уж важна; и чтобы доказать это, она себя несколько омолодила, сказав, что ей всего тридцать пять лет. Но так как она не собиралась разрешать герцогу отправлять католический культ, переговоры снова зашли в тупик. Карл IX обвинил в этом своего брата: «Вы постоянно говорите о вашей совести; но вы не признаетесь, что есть другая причина – духовенство предложило вам крупную сумму, желая оставить вас здесь как борца за дело католицизма». Эти резкие слова вызвали слезы у Анжу и его матери.

К этому времени сын, наконец, соизволил сообщить своей матери о решении помочь великому герцогу Флорентийскому в его ссоре с Габсбургами. Она одобрила его планы и написала Козимо, посоветовав ему заручиться поддержкой венецианцев. Предвидя возможный конфликт с испанцами, было бы неплохо нейтрализовать протестантов. Поэтому Екатерина попросила своего кузена убедить папу, что приезд адмирала де Колиньи ко двору нужен для объединения внутри страны. Позже она попросила его получить в Риме разрешение на брак ее дочери Маргариты с принцем Наваррским.

В августе соглашение, достигнутое с Колиньи и содержавшее десять статей, было подписано королевой и королем: после досрочного предоставления четырех безопасных городов адмирал и Конде снова были в милости при дворе. Король не хотел предпринимать никаких действий во Фландрии, не посоветовавшись с ним: он пригласил адмирала в Блуа. 12 сентября Колиньи туда приехал; его приветливо встретил Карл IX в апартаментах Екатерины – у нее была лихорадка и она не вставала с постели. Встреча королевы и того, кого еще так недавно преследовала ее ненависть, свелась к приветствиям в соответствии с этикетом.

Екатерина смирилась с его присутствием. Ей нужно было, чтобы адмирал поспособствовал браку принца Наваррского и Маргариты и склонил бы Жанну д'Альбре явиться [211] ко двору. В остальном она была настроена против вмешательства французских протестантов в Нидерландах, потому что слишком опасалась могущества Испании.

Когда великий герцог понял, что опасность миновала, он самым естественным образом сблизился с императором и Испанией. В знак своей доброй воли он направил двенадцать галер присоединиться к флоту Святой лиги и попытался освободиться из пут заговора, который он начал было составлять: утром 3 октября Фрегозо явился к королеве с письмами ее кузена Козимо, который осторожно предлагал сохранить добрые отношения, уже существующие между королем и императором, и советовал убедить Колиньи и королеву Наваррскую вернуться в лоно католической религии! Екатерина торжествовала: проект вторжения в Нидерланды лишался теперь основной поддержки – итальянской. Она посоветовала своему сыну последовать этому «доброму и святому» совету.

Через некоторое время, 7 октября 1571 года, Испания утвердилась как могущественная морская держава после победы в битве при Лепанте, когда в жестокой схватке столкнулись турецкие галеры и христианская Армада под командованием дона Хуана Австрийского, сводного брата Филиппа II, венецианца Себастьяно Вениеро и римлянина Марка Антонио Колонна. Масштабы этой победы доказывали, насколько была оправданна сдержанность Екатерины. В присутствии венецианского посла Контарини Карл IX выразил большую радость, узнав об этом, но члены его совета предупредили его, что разгром турецкого флота означал, по сути, потерю французского военного флота и что ему следовало бы воздержаться от чрезмерных проявлений восторга.

Вскоре по инициативе барона де Ла Гарда, командующего галерами, были начаты работы на верфях в Марселе. Говорили, что будет построено до ста галер. Предполагалось, что часть кораблей выйдет в океан. Торговые корабли получили вооружение в Бордо и Нанте, а Фелиппо Строцци, полковник французской инфантерии, начал готовить [212] какую-то загадочную экспедицию. Борьба против Испании снова возобновилась. Посол Испании дон Франсес д'Алава нервничал, ощущая всеобщую враждебность. Его обвиняли в обнародовании грубого письма, написанного им самим одному кардиналу, хоть он и утверждал, что письмо было подделкой. В нем говорилось, что Карл IX напивается каждый вечер, что королева-мать родила семь детей от бывшего кардинала де Шатильона и что она беременна от кардинала Лотарингского! Страдая от мании преследования, Алава испугался, когда в ноябре король отправил его праздновать победу при Лепанте. Он бежал в Нидерланды, одетый «как попугай», скрыв лицо под маской. Екатерину очень повеселил этот комичный эпизод. Благодаря ему она забыла свои собственные страдания: лихорадку, катар и ишиас, причинявшие ей большие мучения, и снова пустилась в тонкие матримониальные переговоры, устраивая хорошие партии своим детям.

Снова зашла речь об английском браке, но на этот раз герцог Анжуйский решительно устранился, и она предложила Елизавете своего последнего сына – герцога Алансонского. Она говорила, что у него уже пробиваются усы. Его единственный недостаток – невысокий рост. Чтобы ей польстить, английский посол Смит напомнил, что великий король Пипин Короткий не доставал до пояса королеве Берте! Для этого брака Екатерина была даже готова заключить лигу между двумя нациями. Такой план устраивал Карла IX, который по-прежнему был настроен против Филиппа II: действительно, соглашение будет подписано 29 апреля 1572 года – одновременно оборонительный пакт и торговый договор.

Вскоре Совет одобрил брак принцессы, однако мать Генриха Наваррского долго не решалась приехать ко двору. Екатерина уточнила, что она приглашала ее не для того, чтобы навредить ей. Жанна насмешливо ответила: «Простите меня, если меня разбирал смех, когда я читала ваши письма, потому что вы просите меня не бояться, чего я и в мыслях не имела, хоть и говорят, что вы едите маленьких [213] детей». Обе королевы встретились 15 февраля в Шенонсо. Жанна подождала, пока уедет кардинал Александрийский, и явилась в Блуа, чтобы заключить брак своего сына с дочерью Екатерины.

Как и следовало ожидать, проблема религиозных взглядов каждого из супругов и церемония свадьбы в соответствии с католическим обрядом стали предметом тягостных переговоров, в ходе которых королева Наваррская консультировалась с министрами-протестантами и даже с послами Англии Уолсингеймом и Смитом, которые находились в Блуа, чтобы разработать брачный договор между Англией и Францией. Наконец, 11 апреля 1572 года Жанна д'Альбре подписала брачный контракт своего сына.

Ее это совсем не радовало; в разговоре с Генрихом она осуждала распущенность этого двора папистов: «Опасайтесь любых развлечений, могущих отвлечь вас от вашей религии и сбить с пути истинного. Такова их цель. Они этого даже не скрывают. Если вы останетесь здесь, вам не удастся этого избежать». Но при этом она давала своему сыну советы, как обольстить Маргариту, которую она считала красивой, разумной и пользующейся большим доверием своей матери и братьев: «Постарайтесь добиться расположения к себе. Не бойтесь говорить смело: запомните, от вашего появления будет зависеть мнение, которое о вас сложится. Возьмите в привычку завивать волосы, но не как у Нерака: пусть они свободно лежат; мне нравится эта последняя мода, так и я советую вам делать».

Замок Блуа действительно превратился в ослепительное прибежище разврата, где маскарады сменяли друг друга, предоставляя возможность для любовных приключений и грубых шуток. Однажды туда явился король с лицом, перемазанным сажей, потом все видели, как он изображал лошадь, водрузив себе на спину седло. Герцог Анжуйский удивлял всех, подражая придворным дамам, что ему самому чрезвычайно нравилось. Он обливался духами, как они, и носил роскошные подвески и великолепные платья. Оба брата по-прежнему безумно ревновали друг к другу. Их ненависть стала причиной кровавой сцены: королева-мать поспешно [214] приказала казнить одного дворянина, Линьероля, который якобы передавал то одному, то другому всякие интимные подробности, тем самым разжигая взаимную ярость.