Текст книги "Ненависть (СИ)"

Автор книги: Иван Белов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

– Понимаю господин обер–лейтенант, – поправил офицер, достал шикарный, серебряный портсигар с хищным орлом на крышке, и закурил. – Ты где воспитывался, в хлеву? Я твой хозяин, ты исполняешь мои малейшие прихоти, все проще некуда, и доступно даже твоему примитивного мозга. Бери рюкзак, тащи в «кубель», и не пытайся ничего украсть, руки лично переломаю. Пошел, быстро.

Рудольф в замешательстве замер. Дать бы в напыщенное рыло. Ага, попробуй, тут твоя история и окончится. Немыслимо поднять руку на немца, если всю твою жизнь немец был для тебя идеалом. Немцы не такие, немцы вежливые и обходительные, а этот…, среди любого народа есть вот такие козлы.

– Чего встал? Рюкзак сам себя не потащит! Тупой выродок.

Руди машинально подчинился. Вытащил рюкзак и понес к командирскому внедорожнику, чувствуя, как лицо заливает горячий огонь. Хорошо, дорога позора всего десяток шагов. Чувствуешь себя последним дерьмом.

– Справился? – осведомился обер, едва рюкзак лег на место. – Видишь, ничего сложного, даже для такого придурка как ты, и слюнями ничего не запачкал. Вечером почистишь ботинки, а я позволю тебе вылизать свою тарелку. Хотя нет, вдруг ты болеешь чем, двери открой.

Руди с трудом сдержался, чтобы не достать пистолет, и не пристрелить эсэсовскую скотину на месте. И ведь этот кусок говна, лицо третьего Рейха.

Лейтенант уселся в машину, и Рудольф поспешил скрыться из вида. В последний раз его так унижали в классе, наверное, третьем.

Стрелок встретил наглой усмешкой. В глазах прыгали веселые чертики.

– Какой-то ты недовольный.

– Все в норме, – бодро соврал Рудольф. – Утро прямо не задалось, черная полоса продолжается. Я с этой скотиной еще поквитаюсь.

– Прозрел? – хохотнул Стрелок. – Всего пять минут побыл унтерменшем, а уже ненавидишь немцев. Раньше, когда немцы избивали слуг, травили собаками и мешали с дерьмом, тебя это мало смущало. Типо так устроена жизнь.

Рудольф ничего не ответил. Рыло и правда в пушку. Однажды, после школы, шатались по улицам и наткнулись на пьяного унтерменша. То-то была потеха. Руди содрогнулся, вспомнив глухие звуки ударов в тщедушное тело. Он даже не сопротивлялся, тихонечко выл и сжимался в комок, а подростки зверели от запаха крови. К унтерменшу нельзя испытывать жалости, он не человек, только страх держит его в покорности. Они ушли, оставив кусок изуродованного, скулящего мяса. На следующий день всех нашла полиция, унтерменш сдох. Кого-то наказали? Нет, немного пожурили, и в словах офицера слышалось плохо скрытое одобрение. А теперь, спустя годы, появился противный осадок.

– По машинам! – послышался голос Мамчура.

Руди, по специальным сходням, забежал в грузовик. «Опель» последней модели со всеми положенными модификациями. Противоосколочная броня, круглые бойницы в бортах, твердые, узкие сиденья закреплены к потолку для амортизации при подрыве. Иначе от самого пустякового фугаса, машина превращается в пирожок. Снаружи красота, а внутри мелко нарубленный фарш, мечта патологоанатома. Рядом втиснулись Стрелок и Зульфат. Наемников насчитал четырнадцать человек, не считая водителя, плюс в «кубеле» пятеро, всего в отряде, значит, чуть больше двух десятков бойцов. С некоторыми уже заочно знаком. Напротив уселся Мага, пристроив пулемет между ног, рядом молодой парень по имени Тиль, этот вечно в наушниках, с плеером не растается, дальше елозил на сиденье Кникер, тот самый мародер из деревни, щеголявший в женском платке.

– Почему на машинах? – тихонечко поинтересовался Рудольф. – Я думал там нет дорог.

– Ты прав о мой юный, девственный друг, – поздравил Стрелок. – На выезде из города, у горы Березовой, будет последний блокпост на пути в Мертвые земли. Оттуда ножками двинем, машины с водителями вернутся назад.

Лишний километр на колесах, дорогого стоит, – порадовался про себя Рудольф. Момент новой встречи с местными чащобами хочется оттягивать до последнего. Первоуральск спал. За бронестеклами проплывали утлые домишки нищих окраин. Улицы пусты. Постройки сменились редколесьем и заброшенными полями, теряющимися в серой, растянутой дымке. Руди испытал странное облегчение, покинув этот хмурый, тоскливый, никчемный город. Такое бывает после посещения хосписа, выходишь на улицу и радуешься деревьям и солнечному свету, вырвавшись из помещения наполненного страданиями, болью и смертью.

Поездка закончилась непростительно быстро. Скорость упала, машина мягко качнулась и замерла. Пассажирам просьба освободить салон. Двери грузовика отворились, и Руди одним из первых соскочил вниз. Обещанной горы не обнаружилось, так, небольшая возвышенность поросшая лесом, у подножия обширный участок отвоеванный у тайги, и пара строений. Приземистый, деревянный барак, будка из бетонных блоков, скворечник сортира и покосившийся, местами держащийся на честном слове забор. Слабо для последнего оплота цивилизации. Хотя, какая цивилизация, такой и оплот. На свет божий выползли несколько местных обитателей. Первоуральская пограничная служба больше походила на кучку вооруженных бомжей. Помятые, оборванные, сивухой разят во все стороны. Кого они защитят? Это их защищать надо, или добрых людей от них. На ранних гостей посматривали, как на придурков, но помалкивали и даже пытались сделать вид, что службу несут по все строгости, хотя дураку ясно, разбудили их только сейчас, вырвав из объятий проспиртованного Морфея.

– Чувствуешь величие момента? – поинтересовался Стрелок.

– А должен? – Руди прислушался к ощущениям.

– Темный ты, – посетовал террорист. – На этом месте заканчивается Европа и начинается Азия.

– По мне так Европой тут и не пахнет, – поделился наблюдением Руди, пытаясь разглядеть в указанном направлении юрты кочевников и конные орды.

– Тем не менее легенда красивая. Был даже памятник, его сносили, возводили по новой, короче до наших дней он не дожил, скорее всего пошел на фундамент. Тебе повезло несказанно, все местные достопримечательности встретятся нам на пути, располагаясь вдоль старого, московского тракта. Уникальный случай для туриста средней руки.

Вольф, слегка прихрамывая, прошелся вдоль строя, проверил у каждого снаряжение. Остановился перед солдатом в наушниках и ткнул пальцем в плеер.

– Убрать.

– Ну господин гауптман, – взмолился наемник. – Скучно же, а я тут аудиокниг накачал.

– Тиль любит приятные мужские голоса, – поддел веселый голос, по строю прокатился смешок, посыпались скабрезные шуточки.

– Убрать я сказал, не на прогулку идем.

Тиль вздохнул и подчинился.

Послышался противный голос обер-лейтенанта, и Рудольф поспешил спрятаться за спины наемников. Ожидал напутственных речей, пафосных слов о важности миссии. Ничего подобного, зондеркоманда быстренько разгрузилась, и колонной по два двинулась к лесу. Стрелок с Дирлевангером что-то в пол голоса обсудили. Бандит жестом подозвал Рудольфа и сообщил:

– Пойдем головным дозором, расчехляй ствол.

Основная группа чуть поотстала, и они остались вчетвером: Стрелок, Руди, Зульфат и наемник с лисьим хвостом на панаме.

– Это Лис, – мельком представил Стрелок. – Идет замыкающим, держит связь с остальными, я впереди, Зуля смотрит левую сторону, Немец правую. Предельная внимательность, интервал три метра.

Наемник согласно кивнул, и примостил на руках видавший виды СТГ–80. Руди успел достать «гевер», и защелкнул магазин. Вроде готов.

– Палец с крючка убери, – мягко пожурил Стрелок. – Знал бы ты сколько хороших парней словили пулю в спину, из-за недоумков держащих шелудивые пальцы не в носу, а на спуске.

Руди поспешно убрал палец. Стыдища какая, показываешь себя неразумным младенцем. А тебя, дурака, в головной дозор взяли, здесь ушами хлопать нельзя, выживание всей группы зависит от головного дозора: выбор пути, обнаружение противника, мин и ловушек, ошибок быть недолжно, в пластиковые пакеты никто паковать  насне будет, останемся под елками отдыхать.

От основной группы удалились метров на семьдесят, и первыми вступили в лес. Наемник щелкнул тангеткой рации и сказал четко выговаривая слова:

– Белый волк, я Лис, как слышишь меня?

Сухо треснуло, голос Руваса бодро доложил:

– Волк на связи, слышу тебя хорошо.

– Продолжаю движение. Конец связи, – отрапортовал Лис, и выжидающе уставился на Стрелка.

– Начнем помолясь, – Стрелок натянул на лицо зеленый платок, и нырнул в заросли. Сердце учащенно забилось. Раньше проще было, вели как теленка на привязи, решали все за тебя, тыкали носом. Теперь ты на равных и за промашки отвечать придется тебе. Руди двинулся, копируя походку бандита, стараясь ступать бесшумно, и вертеть башкой на триста шестьдесят градусов. Движение быстрое, без остановок, на обычно сверхосторожного Стрелка совсем не похоже. Ладно, ему видней.

Небо далеко на востоке позолотили первые солнечные лучи, длинными полосами пронзая сомкнутые вершины вековечных елей и пихт. Лес на удивление чистый, небольшой бурелом попался однажды и был обойден без труда. Под ногами мох, камни и жесткая трава, жмущаяся к полянкам. В кронах беззаботно застрекотали ранние птахи. Сплошное умиротворение и красота. Мертвые земли представлялись совсем по-другому: запустение, пепел, озера с кислотой, тошнотворные испарения, костяки издохших животных и путешественников, мертвые деревья царапающие хмурые облака высохшими ветвями. Ничего подобного, лес как лес, никакой чертовщины. Руди даже расстроился.

Первый привал сделали через час. Лис связался с командой, засмеялся и сообщил остальным:

– Эсэсовец лютует, говорит медленно идем, а вам, выкидышам, вообще нельзя доверять. Тварь.

– Странный типок, – согласился Стрелок, напряженно вглядываясь в чащу.

– Заноза в жопе, – хмыкнул Лис. – Народ плачет уже, так сильно зудит в причинных местах. Обер-лейтенант Клаус Линдер, истинный ариец до мозга костей, генеральский сынок. С отличием окончил военную школу в Дрездене, пророчили большое будущее, папка подобрал теплую должность, а этот придурок все бросил, и подался в уральское захолустье. Ну не дебил ли? Думал тут война, как в дешевых романчиках, угроза с востока, подвиги и боевые награды. Естественно обломался, получив вместо подвигов грязь, коррупцию, бюрократию и возможность гонять по лесам кучку бандитов, вооруженных вилами и ножами. Теперь и рад бы сбежать, да эсэсовская честь не дает, вот крыша и едет. Подозреваю к нам самостоятельно напросился, крыса прошареная.

– Ну не знаю, нашему Немцу лейтенант очень понравился, – подмигнул Стрелок.

Руди вымученно улыбнулся и поспешил перевести разговор на другую тему:

– Впереди больше нет человеческого жилья?

– Нет. До самой Оби не осталось городов. Блокпост последнее место, где тебя могут обчистить до нитки, подведя под это дело идеологию. Дальше режут уже просто так, порой из спортивного интереса, свободный край и анархия. Раньше, до семидесятых годов прошлого века, на тракте теплилась деревенька Новоалексеевское, после войны измельчавшая до трех десятков дворов. Народ рыбку ловил, картошку сажал, скотину разводили, варили самогон. Правда недолго.

– А что случилось?

– Все закончилось осенью семьдесят третьего, – помрачнел Стрелок. – Жители исчезли в одну из ненастных ночей. Женщины, старики, дети, живность, включая собак. Утром приехала автолавка, а деревня пустая. Печи теплые, на столе каша нетронутая, вещи на месте, а люди растворились в тумане. Ночь забрала живых. Мертвые земли вплотную подступили к Первоуральску. Остатки Новоалексеевской встретятся нам на пути, увидишь своими глазами.

– Куда они делись? – утро теплое, а по спине побежала холодная дрожь.

–Понятия не имею, тайга умеет хранить свои тайны,– отозвался вставая Стрелок,– Лис, связь, выдвигаемся.

Хорошая история. Рудольф взглянул на безмятежный лес совсем по другому. В голову полезли бредовые мыли. Возможно это просто страшная сказка, но легче от этого не становится. Умиротворение этого места обманчиво.

Лесные тропинки побежали навстречу, начали попадаться полустертые погодой и временем, следы присутствия человека. Поваленные столбы, с остатками проводов, высокая, явно рукотворная насыпь теряющаяся в лесу, одиночный фундамент из красного кирпича, заросший кустарником, участки мощеной дороги, со вставшим дыбом асфальтом, практически скрытым в траве. Когда-то здесь кипела жизнь. Теперь все обратилось в прах.

Развалины появились спустя час. Лес поредел, чаща сменилась молодыми деревьями, выросшими явно на местах былой вырубки. От первой избы осталась груда истлевших бревен. Дальше раскорячилась оплывшая печь без трубы. Из земли торчала борона или плуг, с хищно загнутыми, ржавыми остриями.

– Новоалексеевское. – шепотом сообщил Стрелок.

Следующий дом накренился и рухнул, шиферная крыша покрылась мхом и болезненными березками. Рядом худая, металлическая бочка. Кучи битого кирпича, разъеденная осадками, остатки некогда пышного, плодового сада с одичавшими яблонями. Рассохшаяся собачья будка, с обрывком цепи.

Вышли к на удивление хорошо сохранившейся избе, ушедшей в землю, под собственной тяжестью, по самые окна. Дверь призывно раскрыта.

– Зайдем? – загорелся Рудольф. Всегда испытывал к развалинам болезненный интерес.

Стрелок едва заметно кивнул. Руди проскользнул внутрь. Крыша держалась на одном честном слове. В нос ударили ароматы гнили и старого дерева. Глаза постепенно привыкли к таинственной полутьме. Под ногами зазвенело не вовремя подвернувшееся ведро. В комнате, навеки, застыло время. В углу раскорячилась печь, напротив железная кровать с круглыми шарами на спинке, такие в детстве не удержался бы, пооткручивал. Кровать заправлена, матрас, одеяло и подушки превратились в сгнившее месиво. На провалившемся полу, размокший, домотканный коврик. Под потолком, у окна две большие фотографии в рамках, женщина с усталыми глазами и мужчина в военной форме с залихватски закрученными усами. Толстый слой пыли прочерченный цепочками мышиных следов. Руди поднял со стола чайную ложку и спросил удивленно вскинув брови:

– Странно, столько лет и все сохранилось.

– А кому надо? – пожал плечами Стрелок. – Зверье в кроватках не спит, с тарелок не кушает. Как жители пропали, мужики первоуральские начали было вещи таскать, не пропадать же добру, но на тех кто брал, мор странный напал. Язвами покрывались, поносили кровью и за неделю сгорали. С тех пор деревня проклятой считается, люди сюда почти не заходят.

Руди поспешно положил ложку на место, и принялся с остервенением тереть ладонь о штаны. Не хватает подхватить заразу какую.

– А может и врут, давно это было, – успокоил Стрелок, – Пойдем, тут на соплях все держится, накроет еще. Не нравится мне здесь.

Рудольф с радостью покинул ветхое строение и подставил лицо теплому солнышку. Нехорошее место, вроде нет никого, а паскудное ощущение чужого взгляда заставляет в панике озираться и ждать самого страшного.

Дальше шли молча, состояние угнетенное. Хорошее настроение улетучилось, разум играет в странные игры,  мысли лезут одна паскуднее другой. Сам себя накручиваешь, выдумывая всякие гадости. Старые развалины, парочка мифов, и уже начинаешь расклеиваться, выращивая в сердце крохотные зернышки страха.

Вброд преодолели мелкую, заболоченную речонку, и километра через три вышли к насыпи железной дороги, почти полностью поглощенной разросшимся лесом. Шпалы давно сгнили, оставив на земле практически ровные полоски проржавленных рельс. Казалось сейчас прозвучит истошный гудок, и промчится призрачный поезд с мертвыми пассажирами, следующий из ниоткуда, прямиком в ад.

Здесь решили устроить большой привал. Наемника выставили охранение и зашуршали обертками армейских пайков. Лиса вызвали к Вольфу, вернулся хмурый и сообщил:

– Вам конец парни. Наша геморроидальная шишка настояла на том, что дальше с вами пойдет именно он. Сочувствую.

Этого еще не хватало, – совсем расстроился Руди. – Всю дорогу будет мозги промывать.

И естественно не ошибся.

– Командование беру на себя, – безапелляционно заявил сучий лейтенантик, едва возобновили движение. – Вам я не доверяю, унтеровские морды, пусть герр гауптман уверяет в обратном. Знаю ваши грязные мысли, заведете в засаду таких же бандитов, и поживитесь на славу. У меня навигатор, а в лесу я ориентируюсь как рыба в воде.

Стрелок молча пожал плечами, и посторонился, пропуская напыщенного ублюдка вперед. Линдер презрительно фыркнул и уверенно направился в самые дебри. Хватило обер-лейтенанта совсем ненадолго. Не прошли и полукилометра, а чудо прибор привел владельца прямиком в топкое, с виду совершенно непроходимое болото, поросшее камышом.  Эсэсовец было сунулся, провалился сразу по колено, и с трудом выбрался, перемазав новенький камуфляж вонючей, зеленой жижей.

– Не понял, – удивился Клаус, тряся навигатором. – Чистая дорога обозначена, вот дерьмо.

– Так бывает герр лейтенант, – многозначительно смежил веки Стрелок. – Прямая дорога в тайге самая длинная.

– Поумничай у меня, – огрызнулся Клаус, и направился в обход препятствия, бурча под нос, и тыкая пальцем в сенсорную панель. Еще через минут двадцать он заблудился окончательно, и властно приказал Стрелку:

– Ладно, веди давай умник, но учти, я за тобой буду следить.

Стрелок пожал плечами, занял привычное место и принялся распутывать наплетенные эсэсовцем кружева. Путь пошел под уклон, уводя в бесконечный лабиринт буреломов, старых, раскрошенный скал и сырую полутьму елового бора.

Солнце застыло в зените. Стрелок остановился, припал к земле и жестом велел осмотреть местность левее.

 Рудольф послушно продвинулся  дальше, и едва не напоролся лицом на ржавую, колючую проволоку. Вот так сюрприз. Колючка оказалась натянута между металлических столбов с болтающимися прожекторами. Ограда основательная, высотой в два человеческих роста. Кому понадобилось отгораживать кусок красивого, но совершенно бесполезного леса?

– Чего встал, идиот? – зло прошипел в спину Клаус.

Руди посторонился, и взглядом указал эсэсовцу на препятствие.

– Твою мать, – лейтенант присел и щелкнул предохранителем. – Ты куда завел нас, свинья?

– Куда нужно, – спокойно пояснил Стрелок. – Бояться нечего герр Клаус, это просто забор, он не кусается.

– Вижу не парк аттракционов, – вскипел немец. – Откуда? У меня на карте ничего нет.

– Наследие третьего Рейха, вам понравится, – загадочно сообщил Стрелок ,и жестом увлек за собой. – Сообщите группе, как упрутся в колючку, пусть идут вдоль нее на восток.

Клаус нехотя подчинился. Зашипела и защелкала рация.

 В глубине периметра, за деревьями и разросшимся малинником, угадывались строения, торчали крытые ржавым железом крыши. Бесконечный ряд столбов увенчала скособоченная временем вышка, дальше угадывалась еще одна. Появился просвет, и они осторожно выбрались на опушку. Руди увидел распахнутые настежь ворота, одна створка сорвана с петель и отброшена в сторону, рядом будка охраны, с обвалившейся крышей. Просматривалась дорога из массивных, бетонных плит. Над воротами надпись на немецком «Труд освобождает». Все встало на свои места. Один из множества исправительных лагерей, разбросанных по всей территории Германской империи. После Великой войны  в таких перевоспитывали унтерменшей. Последний закрыт лет двадцать назад, а этот судя по состоянию, и того раньше.

– Лагерь? – подтвердил догадку Клаус.

– Трудовой лагерь «Решеты», чуть к северу от одноименного, давно исчезнувшего поселка, – кивнул Стрелок. – Такие еще называют лагерями смерти, но это, конечно, наглая ложь, призванная очернить немецкий мир.

– Не знал о его существовании, – признался эсэсовец.

– Место не популярное, – согласился Стрелок. – Действовал с пятьдесят первого по семьдесят пятый год, единственный на всю бывшую Свердловскую область. Закрыт в виду исчерпания человеческого ресурса.

– Всех перевоспитали? – догадался Рудольф.

– Еще как, – Стрелок посмотрел странно и отвернулся.

Руди понял, что ляпнул какую-то хрень. Бандит помрачнел и нахмурился. Лагерь и лагерь, вроде ничего необычного. Рейх, расширяя территорию, принял к себе сотни миллионов дикарей с востока, которые не то чтобы работать, мыться регулярно не умели, живя законами кровной мести и торгуя рабами. И тогда немцы стали строить трудовые лагеря, несмотря на трудности голодного, послевоенного времени. Заботились прежде не о себе, а о людях, веками влачивших самое жалкое существование. Здесь унтерменши получали первое образование, знакомились с техникой, и много работали. В приюте показывали старую кинохронику. Там счастливые люди спешили на работу и внимали каждому слову великодушных немецких наставников. Сколько нужно средств и терпения, чтобы сделать из дикого стада, людей способных на созидание? Настоящий подвиг во имя всего человечества. Естественно не курорт, исправительное учреждение со строгим режимом. А как иначе? Не будь забора, унтерменши разбежались бы по своим дремучим лесам. Друзья не поверят, настоящая живая история великой германской империи.

– Там никого? – осведомился Клаус. – Обычно в подобных местах селится всякая шваль.

– Пусто, – едва слышно отозвался Стрелок. – ТОлько заблудшие души глядят на живых.

Невероятно, но лицо эсэсовца искривилось, словно понял о чем говорит Стрелок. За оградой дрогнули ветки, на поляну вышли две косули, настороженно прислушались и скрылись в лесу. Верный признак отсутствия человека.

Зашуршали кусты, послышались приглушенные голоса. Подтянулась основная группа. Первым, слегка хромающий Вольф, следом Рувас с развернутой антенной радиостанции за спиной, Кникер, Мага с ручным пулеметом и остальные.

– Герр гауптман, обнаружили ла…, – начал было докладывать Клаус.

– Спасибо, я слеп только на один глаз, – оборвал Дирлевангер.

– Герр гауптман, позвольте осмотреть, – загорелся Лис, тряся хвостом на панаме. – Такой шанс выпадает раз в жизни.

– Проводник? – Вольф выжидающе поглядел на Стрелка.

– График опережаем, время в принципе есть, – отозвался бандит.

Со всех сторон умоляюще загомонили наемники.

– Хорошо, – согласился Дирлевангер. – Даю пол часа. Фельдфебель?

– Побуду за экскурсовода, – благодушно пробасил Мамчур, направляясь к лагерю. – Прошу за мной.

Фельдфебель явно дурачился, что совершенно не вязалось с внешностью потасканного жизнью борца, тяжелого веса. Точно, – вспомнил Руди. – Шпион ведь упоминал про работу Мамчура в трудовом лагере где-то в Европе. Сейчас все узнаем из первых рук.

– Главные ворота, – фельдфебель мельком коснулся уцелевшей створки. – Железная дорога, как я понял, чуть южнее, контингент подвозили со станции на машинах, а скорее всего гнали пешком. Лагеря однотипные, на месте леска за воротами была площадь. Утром и вечером перекличка, тут же сортировка вновь прибывших. Здоровых в стойло, остальных в брак.

Наемники захихикали, один Руди ничего не понял. Какой брак? Переспросить постеснялся, не желая прослыть деревенщиной.

Шуршала сухая сосновая хвоя, солнце прогрело землю, приглашая прилечь и отдохнуть, щелкали и чирикали птицы. Впереди выросли развалины длинного, кирпичного здания. За ним еще и еще. Крыши у большинства провалились внутрь, стены рассыпались, обвалились, и заросли отсырелым лишайником.

– Загоны для скотины, – пояснил Мамчур, и выбрал барак в достаточной мере сохранности, на считая сгнившей двери и местами провалившейся крыши. Сколько лет без ухода и надо же, стоит, чувствуется немецкое качество. Внутри полутьма и пыль. Узкие проходы и деревянные нары в четыре яруса. В фильме было немного иначе: кровати, тумбочки, шкафы для одежды и личных вещей, большие, светлые окна. Какой-то неправильный лагерь. Внутрь никто не вошел, строение ветхое.

– Большой лагерь, – на вскидку определил Мамчур. – Тысяч десять одновременно держали.

– А где производственные объекты? – сунулся любознательный Руди.

– А их нет, – огорошил фельдфебель. – Не путай, парень, трудовые лагеря на востоке и западе. В Европе заключенных использовали на заводах и фабриках, а здесь исключительно на лесозаготовках. Хотя вру, есть тут парочка производств, идите за мной, покажу.

Мамчур, с легкостью ориентируясь на территории лагеря, миновал бесконечные развалины жилых бараков, и привел экскурсию к бетонному зданию, похожему на коробку без окон. На торце остатки мощной вентиляционной системы.

– Вот первое, – Мамчур любовно провел рукой по намертво приржавевшим воротам, способным пропустить грузовик. – Помогите.

Створки поддались напору наемников и с жутким скрипом открылись, выпустив волну ледяного, наполненного влагой воздуха.  Внутри небольшое помещение и новые ворота, на этот раз открытые настежь. По изъеденным временем стенам забегали лучи фонарей. Большое, холодное, абсолютно пустое здание. Склад или хранилище какое.

– Забойный цех, – спокойно сообщил Мамчур. – Загоняли скотину, сыпали «Циклон» в гранулах, пятнадцать минут и готово, вентиляция газ вытягивает и можно вытаскивать.

– Сурово, – произнес кто-то из наемников.

– Да нормально, – хохотнул Мамчур. – Главное без крови, одно дерьмо остается, гадят от страха. Мы, поэтому, завтрашнюю смену не кормили, меньше уборки, и на харчах экономия.

– И сколько вместимость?

– Голов триста можно набить, – прикинул Мамчур. – А рядом еще три камеры, вот и считай.

– О какой скотине идет речь? Это бойня? – изумился Рудольф.

–Ты тупой или прикидываешься? – Мамчур посветил прямо в лицо.

– Он ничего не знает, – послышался голос невидимого в темноте Стрелка. – Святая простота в первозданном виде.

– Жертва телевизора? – расхохотался Мамчур. – Это фабрика смерти малыш, для переработки таких как ты в промышленных масштабах. Мероприятия в рамках госпрограммы по снижению численности населения захваченных территорий. Всего каких-то сто двадцать миллионов нелюдей, вылетевших в трубу. Как птички, фьють-фьють.

– Нет, – Руди отшатнулся и едва не упал.

– Да, – голос Мамчура ударил набатом.

– Егор, – беспомощно позвал Руди, чувствуя, как воздух сгустился и наполнился ядом.

– Слушаю, – бесстрастно прозвучало из темноты.

–Почему ты мне не сказал?

–А ты бы поверил?

Рудольф повернулся и молча вышел, ориентируясь на пятно белесого света, нестерпимо режущего глаза. Позади отдельные реплики и злые смешки. Голова кругом. Он рухнул на колени, и шумно проблевался в ближайших кустах. Господи, почему? Так не должно быть. Принялся жадно хватать воздух ртом, чувствуя острый, терпкий привкус мертвечины.

Послышались шаги, рука легла на плечо, и знакомый голос спросил:

– Ты в порядке?

Руди оглянулся, увидел Рокаса и промямлил:

– Уходи, я побуду один.

– Это ничего не изменит, – пожал плечами радист. – Попробуй успокоиться.

– Тебе легко говорить.

– А тебе легко судить? Ты ни хрена не знаешь, твои глаза открылись минуту назад, как у щенка несмышленыша, мои годом ранее. Я приехал в поисках романтики и приключений, а увидел такое, от чего волосы встали дыбом, и невозможно заснуть, проваливаясь в бездну кошмаров. Хотел заработать, купить маленький домик на берегу Балтийского моря. И знаешь что? Теперь он мне не нужен, его стены будут сочиться кровью, а фундамент будет стоять на костях, и я всю жизнь буду держать это в себе, и никому не открою малейшей толики правды. Все кто с нами, попали в замкнутый круг насилия, грязи и лжи. Это не оправдание, это приговор для каждого из нас, вынесенный на небесах.

– Нас обманывали, – глухо обронил Руди. – Я верил… А что теперь?

– Теперь придется смирится. В прошлом обитают чудовища и лучше их не тревожить. Забей правду в самые грязные уголочки души, заглуши вином, наркотиками и кровью, здесь каждый так делает

Рудольфа забила мелкая, противная дрожь. Некоторым знаниям лучше оставаться во тьме. Иначе они прорывают тонкую, защитную оболочку, рвут сердце на части, перемалывают ослабевший разум в труху, и ты уже размазан по стене тонкими, жалкими клочьями. Смят, как обрывок бумаги в сильной руке, не долетевший до урны и катящийся по мостовой под порывами ветра.

– Сейчас покажe забавную штуку! – послышался голос Мамчура. Наемники покинули газовую камеру, и направились вглубь заброшенного лагеря смерти. Стрелок даже не посмотрел в его сторону. Руди поднялся, и словно в бреду поплелся за остальными.

– Крематорий, – возвестил фельдфебель, подойдя к низкому, заглубленному в землю зданию с потрескавшейся кладкой, покрытом мхом и лишайником, и торчашим сбоку огрызком рассыпавшейся, кирпичной трубы. – Самая паршивая работенка какую я знаю, заключенные на подвозе трупья, с ума пачками сходили, менять приходилось еженедельно.

Крематорий сохранился почти идеально, наемники осторожно проследовали внутрь, заинтересованно вертя головами. Свет проникал в высокие окна, стены отделаны пожелтевшим, расколотым кафелем, на полу догнивали стальные каталки, под ногами хрустело стекло. Рудольф замер на входе. У противоположной стены четыре огромные печи, две скалились черными провалами топок, две закрыты. Аккуратно приставлены совковые лопаты, щетки на длинных рукоятях, железные кочерги. Люди словно вышли минуту назад, сейчас откроется дверь и рабочий озлобленно заорет, прогоняя непрошенных посетителей.

– Отличные муфельные печи, фирмы «Топф и сыновья» из города Эрфурта, – Мамчур с грохотом выдвинул металлический поддон. – Старые модели работавшие на коксе, тело сгорает примерно за тридцать минут, остальное отправляют в костедробилку.

–Угля, наверное, уйма уходит, – предположил Лис.

– Да не очень, – Мамчур продолжил инспекцию страшных печей. – Главное разжечь, потом само полыхает, одна хитрость, хозяюшкам на заметку, в начале самых толстых нужно пихать, они горят лучше, жирок так и шкворчит. Детей живыми бросали, корчились они уж больно забавно.

Наемники засмеялись.

– Печами редко пользовались, нерентабельно, пепел на поля cбрасывали, помидорчики растут, залюбуешься, – пояснил фельдфебель, возясь с заслонкой. – Здесь не Европа, земли навалом, основную массу хоронили за пределами лагеря в общих могилах, если прогуляться, сразу найду.

– Точно нет, – отказал Вольф, безучастно разглядывая стены и потолок. – Мы спешим.

Мамчур открыл печь и поморщился:

– Лентяи, мать их, последняя смена недоработала, – он вооружился лопатой и принялся шуровать в топке, выгребая страшные находки: кучу костей, позвонки, почти целую, грудную клетку. Последним выпал, и покатился по полу выбеленный человеческий череп без нижней челюсти.

Голова мертвеца, в абсолютной тишине, процокала по кафелю, замерла и злорадно уставилась на Руди пустыми глазницами.

– Ого, да тут такого добра навалом, – фельдфебель обследовал остальные печи и нагреб целую гору костных остатков, различной степени обгорелости, в том числе еще четыре черепа, два из которых подозрительно маленькие, скорее всего принадлежащие детям. Ну или карликам, попытался успокоить себя Рудольф.