Текст книги "И.Ефремов. Собрание сочинений в 4-х томах. т.2"
Автор книги: Иван Ефремов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 59 страниц)
Теперь она пристально смотрела на Пандиона, прислонившись спиной к стволу невысокого дерева с сотнями красных цветов между листьями [185]185
Тюльпанное дерево из семейства магнолиевых.
[Закрыть]. Казалось, что алые лампады светились над головой девушки и красные блики их играли на блестящей коже Ирумы.
Пандион стоял, безмолвно любуясь девушкой. Ее красота казалась ему священной в тишине исполинского леса – храма неведомых богов, так резко отличавшихся от радостных небожителей его детства.
Светлая, спокойная радость наполнила душу Пандиона – он снова становился художником, и прежние стремления проснулись в нем.
Но внезапно встало из глубины памяти необычайно отчетливое видение. Там, на бесконечно далекой родине, под шум сосен и моря, так же стояла, прижавшись к дереву, Тесса в ушедшие, невозвратные дни…
Ирума закинула руки за голову, слегка перегнулась в тонкой талии и вздохнула. Смятенный Пандион отступил на шаг – Ирума приняла ту же позу, в какой он хотел изобразить Тессу.
Перед эллином воскресло прошлое, с новой силой вспыхнуло стремление в Энниаду. В путь, навстречу новой борьбе, прочь от Ирумы!..
Пандиона мучило раздвоение прежде всегда ясных его стремлений. Он обнаружил в себе неведомое ранее противоречие, и это испугало его.
Здесь с неудержимой силой звала его жаркая, как само солнце Африки, юная, как цветущая после дождей степь, мощная, как широкий поток, власть жизни. Там были все самые светлые его мечты о великом творчестве. Но разве не сама красота в образе темнокожей дочери африканских степей стояла перед ним, близкая и радостная? Так непохожи были Ирума и Тесса – они совсем разные, и все же в обеих жила одна и та же достоверность прекрасного.
Тревога Пандиона передалась девушке. Она приблизилась к нему, и певучие слова чужого языка нарушили тишину леса.
– Ты наш, золотоглазый… Я танцевала танец великой богини… Предок принял дары… – Голос Ирумы замер, длинные ресницы прикрыли глаза. Девушка крепко обняла Пандиона за шею и прильнула к нему.
У молодого эллина потемнело в глазах, отчаянным усилием он отстранился. Она подняла голову. Рот ее по-детски приоткрылся.
– Ты не хочешь жить здесь? Ты уйдешь с товарищами? – удивленно спросила Ирума, и Пандиону стало стыдно.
Пандион нежно привлек к себе Ируму и, подбирая подходящие слова, усвоенные из языка ее народа, пытался передать ей великую тоску по родине, по Тессе… Голова Ирумы запрокинулась вверх на широкой груди молодого эллина, ее глаза погрузились в золотистое сияние его глаз, зубы обнажились в слабой улыбке. Ирума заговорила, и в звуке ее слов была та же нежность, та же ласка любви, которая опьяняла Пандиона в устах Тессы.
– Да, если ты не можешь жить здесь, тебе нужно уйти… – Девушка запнулась на последнем слове. – Но, если я и мой народ хороши для тебя, оставайся, золотоглазый! Подумай, реши, приходи, я буду ждать!
Девушка выпрямилась, гордо закинув голову. Такой же серьезной и строгой видел ее Пандион во время танца.
С минуту молодой эллин стоял перед ней, затем, внезапно решившись, протянул к девушке руки. Но она исчезла за деревьями, растворившись во мраке лесной чащи…
Исчезновение Ирумы поразило Пандиона, как тяжкая утрата. Эллин долго стоял в мрачном лесу, потом побрел наугад сквозь золотистый туман поляны, борясь с желанием броситься вслед за Ирумой, разыскать ее, сказать ей, что любит, что остается с ней.
Ирума, едва только скрылась от Пандиона за деревьями, пустилась бежать, легко перепрыгивая через корни, проскальзывая между лианами. Девушка мчалась все быстрее, пока совсем не выбилась из сил. Она, тяжело дыша, остановилась на берегу спокойного водоема – тихой заводи расширявшейся здесь речки. Яркий свет ослепил ее, тело обдало жаром после мрака и прохлады леса.
Ирума сквозь слезы увидела свое отражение на гладкой поверхности воды и невольно осмотрела себя всю в этом большом зеркале… Да, она красива! Но, значит, красота еще не все, если чужеземец, золотоглазый, храбрый и ласковый, хочет уйти от нее. Значит, ему нужно еще что-то… Но что?..
Солнце садилось за холмистой степью. Косая голубая тень лежала у порога хижины, где сидели Кидого и Кави.
По тому, как беспокойно зашевелились оба друга, Пандион понял, что этруск и негр давно уже ждали его. Потупившись, молодой эллин подошел к друзьям. Кави встал, торжественный и суровый, положил руку на плечо друга.
– Мы хотим говорить с тобой – он и я. – Этруск кивнул в сторону ставшего рядом Кидого. – Ты не пришел на совет, но все решено – завтра мы уходим…
Пандион отшатнулся. Слишком много событий произошло за последние три дня. И все же молодой эллин не думал, что товарищи будут так торопиться. Он сам спешил бы не меньше, если бы… если бы не было Ирумы!
Во взглядах друзей молодой эллин прочитал осуждение. Необходимость на что-то решиться, давно точившая душу Пандиона и бессознательно отбрасываемая им в наивной надежде, что все как-нибудь уладится, теперь приближалась. Как будто стена опять загородила доступ к радостному миру свободы – той свободы, которая на самом деле жила лишь в мечтах Пандиона.
Он должен решить, остается ли он здесь с Ирумой или, навсегда потеряв ее, уходит с товарищами. Жить, не имея никакой надежды снова увидеть ее, когда его и Ируму разделит необъятное пространство… Ужасное «навсегда» горело в сердце Пандиона раскаленным углем. Но если он останется здесь, то это будет тоже навсегда: только в соединенных усилиях двадцати семи человек, готовых на все, даже на верную гибель, ради возвращения на родину, была возможность одолеть пространство, держащее их в плену земли. Значит, если он останется, то навсегда потеряет родину, море, Тессу – все то, что поддерживало его и помогло очутиться здесь.
Сможет ли он жить здесь, слиться с этой приветливой, но все-таки чужой жизнью, когда не будет с ним верных товарищей, испытанных в беде, на дружбу которых привычно и незаметно он опирался все время? И даже без раздумья, всем сердцем Пандион почувствовал ясный ответ.
А разве то, что он оставит друзей, спасенный и вновь ставший сильным благодаря им, не будет изменой?
Нет, он должен идти с ними, оставив здесь половину сердца!
И воля молодого эллина не выдержала испытания. Он схватил за руки товарищей, с тревогой наблюдавших душевную борьбу, отражавшуюся на открытом лице Пандиона, и принялся умолять их не уходить так скоро. Теперь, когда они свободны, что стоит им прожить здесь еще немного, лучше отдохнуть перед дорогой, лучше узнать незнакомую страну!
Кидого заколебался: негр очень любил молодого эллина. Этруск нахмурился еще сильнее.
– Пойдем туда, здесь чужие глаза и уши. – Кави втолкнул Пандиона в темноту хижины и, выйдя, вернулся вновь с угольком. Он зажег маленький факел. При свете, ему казалось, легче будет убедить смятенного друга. – На что ты надеешься, если мы останемся, – строго спросил этруск, и его слова врезались в душу Пандиона, – если ты потом все равно уйдешь? Или ты хочешь взять ее с собой?
Нет, мысль о том, чтобы Ирума пошла с ними в бесконечно далекую и смертельно опасную дорогу, даже не приходила на ум Пандиону, и он отрицательно покачал головой.
– Тогда ты непонятен мне, – жестко сказал этруск. – Разве другие наши товарищи не нашли себе здесь девушек по сердцу? На совете никто из них не колебался, что выбрать – женщину или родину, никто не подумал остаться. Отец Ирумы, охотник, думает, что ты не пойдешь с нами. Ты понравился ему, слава о твоей храбрости прошла в народе. Он сказал мне, что готов принять тебя в дом. Неужели ты покинешь нас, забудешь родину ради девчонки?!
Пандион опустил голову. Ему нечего было ответить, он не смог бы объяснить этруску то, в чем Кави был неправ. Как сказать ему, что Пандион не просто поддался страсти? Как выразить то, что захватывало его в Ируме как художника? Для него Ирума стала воплощением красоты, в ней искрилась и сверкала древняя сила жизни, так привлекавшая молодого скульптора, в котором вместе с любовью проснулось и творчество! А с другой стороны, суровая правда жгла его в речи этруска – он забыл, что у чужого народа есть свои законы и обычаи. Оставшись здесь, он должен будет стать охотником, слить свою судьбу с судьбой этого народа. Такова была неизбежная плата за счастье с Ирумой… Одна Ирума здесь близка ему. Спокойный и жаркий простор золотой степи вовсе не походил на шумный и подвижный простор родного моря. И девушка была частью этого мира, временным гостем которого он не переставал себя чувствовать… А там, вдали, маяком светила ему родина. Но если этот маяк угаснет, разве он сможет жить без него?..
Этруск выдержал паузу, чтобы дать Пандиону время подумать, и начал снова:
– Хорошо, ты станешь ее мужем, чтобы вскоре покинуть ее и уйти. И ты думаешь, что ее народ отпустит нас с миром и поможет нам? Ты оскорбишь их гостеприимство. Наказание, следуемое тебе по заслугам, падет на нас всех… А потом, почему ты уверен, что остальные товарищи согласятся ждать? Они не согласятся, и в этом я буду с ними!
Этруск помолчал и, как бы устыдившись резкости своих слов, грустно добавил:
– Сердце мое болит, ибо, когда достигну я моря, не будет у меня друга, искусного в корабельном деле. Мой Ремд погиб, и вся надежда была на тебя – ты плавал по морю, учился у финикийцев… – Кави опустил голову и замолчал.
Кидого бросился к Пандиону и надел на шею молодого эллина мешочек на длинном ремешке.
– Я хранил его, пока ты был болен, – сказал негр. – Это твой морской амулет… Он помог победить носорога, он поможет всем нам дойти до моря, если ты пойдешь с нами…
Пандион вспомнил про подаренный ему Яхмосом камень. Он совсем забыл об этом сверкающем символе моря, как забыл в эти дни еще и о многом другом. Он глубоко вздохнул. В эту минуту в хижину вошел высокий человек с большим копьем в руке. Это был отец Ирумы. Он непринужденно уселся на пол, поджав ноги; дружески улыбнулся Пандиону и обратился к этруску.
– Я пришел к тебе с делом, – неторопливо начал охотник. – Ты сказал, что через одно солнце вы решили уходить на родину.
Кави утвердительно кивнул головой и молчал, ожидая, что будет дальше. Пандион с беспокойством поглядывал на державшегося с простым и величавым достоинством отца Ирумы.
– Путь далек, много зверей стережет человека в степи и в лесу, – продолжал охотник. – У вас плохое оружие. Запомни, чужеземец: со зверями нельзя сражаться, как с людьми. Меч, стрела и нож хороши против человека, но против зверя самое лучшее – это копье. Только копье может удержать сильного зверя, остановить его, достать издалека сердце зверя. Ваши негодны для нашей степи! – Охотник пренебрежительно указал на прислоненное к стене хижины тонкое египетское копье с маленьким медным острием. – Вот какое здесь нужно!
Отец Ирумы положил Кави на колени принесенное им оружие и снял с него длинный кожаный чехол.
Тяжелое копье было больше четырех локтей в длину. Его древко, в два пальца толщины, было сделано из твердого, плотного, блестящего, как кость, дерева. Посередине древко утолщалось, обшитое тонкой шероховатой кожей гиены. Вместо наконечника на нем было лезвие в локоть длиной и шириной в три пальца, сделанное из светлого твердого металла – редкого и дорогого железа.
Кави задумчиво потрогал острое лезвие, прикинул на руке тяжесть оружия и со вздохом вернул охотнику.
Тот улыбнулся, следя за впечатлением, произведенным копьем на этруска, и осторожно сказал:
– Изготовить такое копье – большой труд… Металл для него добывается соседним племенем, и они продают его дорого. Зато копье спасет тебя не раз в смертельном бою…
Не понимая, к чему клонит охотник, Кави молчал.
– Вы принесли с собой сильные луки из Та-Кем, – продолжал охотник. – Мы не умеем делать такие и хотели бы поменять их на копья. Вожди согласились дать вам по два копья за каждый лук, а копья, я сказал, будут вам нужнее.
Кави вопросительно посмотрел на Кидого, негр кивком головы подтвердил мнение охотника.
– В степи много дичи, и нам не понадобятся стрелы, – сказал Кидого. – Но в лесах будет хуже. Однако лес далек, а шесть копий вместо трех луков надежнее при нападении зверей.
Кави подумал, согласился на обмен и принялся торговаться. Но охотник был непреклонен, доказывая, что предложенное им оружие – ценность. Они никогда не отдали бы по два копья за каждый лук, если бы не нужно было узнать, как изготовляются луки Черной Земли.
– Хорошо, – сказал этруск. – Мы отдали бы их вам в дар за приют и пищу, если бы не шли так далеко. Мы принимаем условие – завтра ты получишь луки.
Охотник просиял, хлопнул Кави по руке, поднял копье, вглядываясь в красный отблеск факела на лезвии, и надел на него кожаный чехол, украшенный кусочками разноцветных шкур.
Этруск протянул руку, но охотник не отдал оружие.
– Ты получишь завтра не хуже. А это… – отец Ирумы сделал паузу, – я дарю твоему золотоглазому другу. Чехол его сшила Ирума сама! Смотри, как он красив.
Охотник протянул копье молодому эллину, нерешительно принявшему подарок.
– Ты не идешь с ними, – отец Ирумы показал на этруска и негра, – но хорошее копье – это первое имущество охотника, а я хочу, чтобы ты прославил наш род, став моим сыном!
Кидого и Кави впились взглядами в друга; негр с хрустом сжал пальцы. Решительный момент наступил.
Пандион побледнел и внезапно резким, отстраняющим жестом протянул охотнику копье обратно.
– Ты отказываешься? Как мне понять это? – вскричал пораженный охотник.
– Я ухожу с товарищами, – с трудом произнес молодой эллин.
Отец Ирумы неподвижно стоял, глядя на Пандиона, потом с гневом швырнул копье ему под ноги:
– Пусть будет так, но не смей больше смотреть на мою дочь! Я сегодня же отошлю ее!
Пандион, не мигая, с широко раскрытыми глазами стоял перед охотником. Неподдельное горе исказило его мужественные черты, и какое-то смутное сочувствие ослабило гнев отца Ирумы.
– У тебя хватило мужества решить, пока не поздно. Это хорошо, – сказал он. – Но раз уходишь, уходи скорее…
Охотник еще раз угрюмо осмотрел Пандиона с головы до ног, издав какой-то неопределенный звук.
На пороге хижины отец Ирумы оглянулся на Кави.
– Что сказал, то и будет! – грубо буркнул он и исчез в темноте.
Негру стало не по себе от блеска глаз молодого эллина, и он почувствовал, что сейчас Пандиону не до друзей. Эллин постоял, вперив взгляд в пространство, точно спрашивая темную даль, как ему поступить. Он медленно повернулся и бросился на постель, закрыв лицо руками.
Кави зажег новый факел: ему не хотелось оставлять Пандиона в темноте одного со своими мыслями. Этруск и негр уселись в стороне и остались бодрствовать, не разговаривая. Время от времени они тревожно посматривали на друга, которому не могли ничем помочь.
Медленно шло время, наступила ночь. Пандион пошевелился, вскочил, прислушиваясь, и бросился вон из хижины. Но широкие плечи этруска заслонили вход. Молодой эллин натолкнулся на его скрещенные руки и остановился, сдвинув брови.
– Пусти! – нетерпеливо сказал Пандион. – Я не могу! Я должен проститься с Ирумой, если ее не отправили куда-то…
– Опомнись! – ответил Кави. – Ты погубишь ее, себя и всех нас!
Пандион молчал и пытался оттолкнуть этруска, но тот стоял крепко.
– Решил – тогда довольно, не гневи ее отца! – продолжал убеждать друга Кави. – Пойми, что может произойти…
Молодой эллин толкнул Кави еще сильнее, но сам получил толчок в грудь и отступил. Негр, увидев столкновение друзей, подбежал, растерянный, не зная, что предпринять. Молодой эллин стиснул зубы, глаза его загорелись недобрым огнем. Раздув ноздри, он кинулся на Кави. Этруск быстро выхватил нож и, повернув оружие рукояткой к Панд иону, гневно закричал:
– На, бери! Бей!
Пандион опешил. Этруск выпятил грудь, приложил к сердцу левую руку, а правой продолжал направлять рукоятку ножа в сторону Пандиона:
– Бей сразу, вот сюда! Все равно живой я не пущу тебя! Убей – тогда иди! – яростно кричал Кави.
В первый раз Пандион видел своего хмурого и мудрого друга в таком состоянии. Он отступил, беспомощно застонал и побрел к своей постели; опять упал на нее и повернулся к друзьям спиной.
Кави, тяжело дыша, вытер со лба пот и сунул нож за пояс.
– Мы должны стеречь его всю ночь и уходить скорее, – сказан он испуганному Кидого. – На рассвете ты предупредишь товарищей, чтобы собирались.
Пандион ясно расслышал слова этруска, означавшие, что ему не удастся увидеть Ируму. Он задыхался, почти физически ощущая тесноту вокруг себя. Эллин боролся с собой, напрягая всю волю, и постепенно бурное отчаяние, почти бешенство, сменилось тихой печалью.
* * *
И снова африканская степь раскрыла свой горячий простор перед двадцатью семью упрямцами, во что бы то ни стало решившими вернуться на родину.
Теперь после дождей, грубая, с большими бурыми колосьями трава [186]186
Слоновая трава – огромный злак, до 6 метров высоты.
[Закрыть]поднималась на высоту двенадцати локтей, и в ее душной чаще без следа скрывались даже гигантские тела слонов. Кидого объяснил Пандиону, почему нужно спешить: скоро окончится время дождей и степь начнет гореть, превращаясь в безжизненную, засыпанную золой равнину, где трудно будет найти пищу.
Пандион молчаливо соглашался. Его печаль была еще слишком свежа. Но, очутившись среди своих товарищей, которым он был столь многим обязан, молодой эллин чувствовал, как снова оплетают его узы мужской дружбы, как растет в нем самом стремление идти вперед, жажда борьбы и разгорается все сильнее маяк Энниады.
И, несмотря на острую тоску по Ируме, Пандион теперь чувствовал себя прежним, без тревоги идущим по избранному пути. Не исчезло жадное внимание художника к формам и краскам природы, желание творить.
Двадцать семь сильных мужчин были вооружены копьями, метательными дротиками, ножами и несколькими щитами.
Бывшие рабы, испытанные в бедствиях и сражениях, представляли собой значительную силу и могли не опасаться бесчисленных зверей.
В пути, среди высокой травы, опасность была серьезной. Поневоле приходилось идти гуськом, пробираясь по узким коридорам звериных троп, в течение долгих часов видя перед собою только спину идущего впереди товарища. А из шуршащих высоких стен справа и слева ежеминутно грозила опасность – в любой момент стебли могли расступиться и пропустить подкравшегося льва, разъяренного носорога или высокую, необъятную тушу злобного, одинокого слона. Трава разъединяла товарищей, и хуже всего приходилось идущим позади: на них мог обрушиться гнев зверя, встревоженного впереди идущими. По утрам трава была пропитана холодной росой, сверкающая пыль водяных брызг стояла над мокрыми телами людей. В знойное время дня роса исчезала бесследно, сухая пыль щекотала горло, ссыпаясь с верхушек стеблей; в тесных проходах нечем было дышать.
В конце третьего дня пути на храброго ливийца Такела, шедшего сзади, напал леопард, и только благодаря счастливой случайности юноша отделался незначительными царапинами. На следующий день на Пандиона и его соседа-негра прыгнул из травы огромный темногривый лев. Копье отца Ирумы сдержало хищника, и товарищ эллина, подхватив щит, который от неожиданности уронил Пандион, напал на льва сзади. Зверь повернулся к новому врагу и пал, пронзенный тремя копьями. Кидого прибежал, запыхавшийся от волнения, когда все было кончено и воины, тяжело дыша, стирали с копий быстро побуревшую львиную кровь. Хищник лежал, почти незаметный в желтой измятой траве. Сбежались все участники похода, громкие крики поднялись над местом сражения. Все доказывали двум коренастым неграм – Дхломо и Мпафу, вместе с Кидого ведшим отряд, – что в конце концов звери кого-нибудь убьют. Надо обойти эту равнину высокой травы. Проводники вовсе и не думали возражать. Отряд повернул круто к югу и еще до вечера приблизился к длинной ленте леса, протянувшейся как раз в нужном юго-западном направлении. Такой лес был знаком Пандиону – зеленый сводчатый коридор над узкой степной речкой. Леса-галереи пересекали степь в разных направлениях по руслам рек и ручьев.
Путникам повезло: под зеленым сводом не было колючих зарослей, лианы не сплели непроходимых завес – отряд бодро двинулся по узкой лесной ленте, лавируя между гигантскими корнями. Глубокая тишина и прохладный полумрак сменили шелест травы в духоте ослепительного дня. Лес протянулся очень далеко – день за днем шли по нему путники, изредка выходя в степь за дичью или влезая на низкие деревья опушки, чтобы проверить направление.
Хотя передвижение здесь было более легким и менее опасным, Пандиона угнетали сумрак и тишина таинственного леса. Молодой эллин возвращался к воспоминаниям о встрече с Ирумой в таком же лесу. Утрата казалась огромной, тоска окутывала для Пандиона весь мир серой дымкой, а неведомое будущее было таким же сумрачным, молчаливым и темным, как лес, по которому они шли.
Пандиону представлялось, что темная дорога в однообразном чередовании колоннад огромных древесных стволов, мрака и солнечных пятен, ям и бугров бесконечна.
Она вела в неизвестную даль, все глубже вонзаясь в сердце чужой и странной земли, где все было незнакомо и только круг бдительных товарищей спасал от неизбежной смерти. Море, к которому он так стремился, казавшееся легкодостижимым, когда он был в плену, теперь отодвинулось безмерно далеко, загражденное тысячами препятствий, месяцами трудного пути… Море оторвало его от Ирумы, а само осталось недоступным…
В конце леса перед путниками предстало обширное болото. Оно пересекало путь от края до края горизонта, протянулось вперед, закрытое вдали зеленоватой мглой влажных испарений, по утрам опоясываясь низкой пеленой белесого тумана. Белые цапли летали небольшими стаями над морем тростников.
Кави, Пандион и ливийцы, озадаченные препятствием, в недоумении смотрели на ярко-зеленую чащу болотных зарослей с горящими на солнце окнами воды. Но вожатые удовлетворенно переглядывались и улыбались: путь был верен, две недели трудного похода не пропали даром.
На следующий день отряд связал плоты из особого, необычайно легкого и пористого тростника [187]187
Амбаг – очень легкий и толстый тростник, до 7 метров высоты.
[Закрыть], коленчатые стебли которого достигали десяти локтей. Путники поплыли вдоль высоких зарослей метельчатых папирусов, лавируя между красновато-бурыми нагромождениями засохших и поломанных стеблей тростника, плавучими островами травы. На каждом плоту было по два или по три человека, осторожно балансировавших длинными шестами, мерно вонзавшимися в илистое дно.
Темная вонючая вода казалась густым маслом, пузырьки болотного газа поднимались на поверхность из-под шестов, липкая плесень пенилась ржаво-бурыми оторочками вдоль зеленых стен. Ни одного сухого места не было на всем видимом пространстве, влажная жара томила обливавшихся потом людей, сверху жгло беспощадное солнце. К вечеру миллионы зловредных мошек густыми тучами нападали на людей. Счастьем было найти незатопленный бугорок, на котором разводился огромный дымящий костер. Еще легче было при ветре, отгонявшем тучи насекомых и дававшем возможность выспаться после тяжелых дней и ночей. Ветер склонял тростник, волна за волной бежали по бесконечному океану зелени.
Несметное количество гадов пряталось в прелой воде и гниющих зарослях. Гигантские крокодилы скоплялись сотнями на буграх отмели или выглядывали из зеленых стен, наполовину скрытые стеблями. Ночами чудовища ревели – их глухой, низкий рев наполнял людей суеверным ужасом. В реве крокодилов не было ярости или угрозы – что-то бездушное и бесстрастное чудилось в этих низких отрывистых звуках, раскатывавшихся над стоячей водой в темноте ночи.
Путникам встретился мелкий залив, усеянный полуразмытыми конусовидными холмами из ила в полтора локтя высоты. Бурая вода издавала нестерпимую вонь, холмики были покрыты белой корой птичьего помета. Негры разъяснили, что это было место гнездовья больших длинноногих розовых птиц [188]188
Фламинго.
[Закрыть], которые в другое время тучами покрывали бы болото. От плохой воды и вредных испарений заболели несколько человек, главным образом ливийцев. Жестокая лихорадка изнуряла людей, безучастно лежавших на плотах под ногами товарищей.
На пятый день плавания среди болотных зарослей стали все чаще попадаться пространства свободной воды, из которой торчали вершины деревьев. Пандион с удивлением спросил Кидого, что это значит. Черный друг, улыбаясь во всю ширину своего большого рта, объяснил, что скоро конец мучениям.
– Здесь, – сказал негр, ткнув шестом в глубокую воду, – в сухое время земля горит от жары, а это разлив, от дождей.
– Какая же это река? – снова спросил Пандион.
– Здесь не одна река, а две [189]189
Две реки – подразумеваются Бахр-эль-Араб и Бахр-эль– Газаль, в древности более многоводные, чем в настоящее время.
[Закрыть]и длинная цепь болот между ними, – ответил негр. – В сухое время реки эти почти не текут.
Кидого, как всегда за последнее время, оказался прав – скоро плоты стали задевать за илистое дно, а впереди земля, повышаясь, переходила в ровную степь. Там росла особая трава с серебристо-белыми колосьями, и, блестя под лучами солнца, поверхность степи издалека казалась продолжением водяной глади. С чувством глубокого облегчения путники по пояс в грязи, распугивая криками крокодилов, выбрались на твердую горячую землю. Ветер, свежий и сухой, приветствовал их, прогоняя тяжелую духоту болота. Отряд добрался до возвышенности, на которой росли кусты с голубовато-зелеными листьями, покрытые оранжевыми плодами величиной с яйцо.
Здесь путники нашли чистую воду и решили остановиться. Они устроили вокруг лагеря колючую стену в шесть локтей высоты. Негры собрали груду оранжевых плодов, оказавшихся удивительно вкусными и нежными, и принесли еще каких-то листьев, соком которых принялись лечить больных лихорадкой товарищей. Здоровые отсыпались вволю, болячки, образовавшиеся от укусов болотных мошек, быстро заживали. Несколько дней подряд не лил дождь. По утрам бывало очень прохладно, и чернокожие участники похода зябли и страдали от холода.
Вскоре путешественники отправились дальше.
Двадцать пять дней шли они по степи. Теперь их осталось девятнадцать человек – восемь отделились после перехода через болото и ушли на север, к своим родным местам, до которых им осталось не более десяти переходов. Как ни звали они с собой остальных, упрямцы были верны себе в решении пробиваться к морю.
Серая дымка закрывала голубой небосвод, по-прежнему изливавший ослепительное сияние. По ночам небо нередко затягивалось тучами, страшный гром несся без перерыва над степью, но ни единый проблеск молнии не рассекал бархатночерную тьму ночи, ни капли дождя не падало на высохшую траву и трескавшуюся от жары землю.
В степи были разбросаны маленькие холмы – остроконечные конусы или башни с закругленными верхушками до десяти локтей высоты. Внутри этих холмов из твердой, как кирпич, глины жили бесчисленные крупные насекомые, похожие на муравьев, опасные своими сильными челюстями. Пандион уже привык к множеству зверей; его не удивляли более жирафы или скопища слонов по тысяче голов в стаде. Теперь он увидел стада странных животных полосатой, белой с черным, окраски. Они походили на лошадей Энниады, но и отличались от них: при небольшом росте и тонких ногах у полосатых зверей были более широкие крупы, прогнутые в крестце спины, плавный изгиб верхней губы, короткие хвосты и гривы. Пандион с любопытством смотрел на их многочисленные табуны, появлявшиеся у водопоя. Он мечтал о том, чтобы поймать полосатых лошадей и приспособить их к езде. Однако, когда он поделился своими соображениями с Кидого и другими товарищами-неграми, те долго и громко хохотали. Негры объяснили молодому эллину, что полосатые животные сильны, злы и неукротимы, что если бы и удалось поймать несколько более смирных, то двух десятков, нужных им, не собрать и в десять лет.
Второе разочарование пережил Пандион при встрече с буйволами. Он увидел массивных темно-серых быков с широкими, загнутыми на концах рогами и решил подкрасться к ближайшему, чтобы уложить его копьем, но Кидого, навалившись на юношу всем телом, придавил его к земле. Негр уверял друга, что эти быки чуть ли не самые опасные звери южной страны, что охотиться на них нужно, только имея луки или метательные копья, иначе гибель неминуема. Пандион послушался негра и укрылся в кустах, как и остальные, но страх Кидого перед этими быками остался ему непонятным – с его точки зрения, носорог или слон казались куда страшнее.
Дорогу нередко пересекали скалистые гряды, цепи холмов или группы торчащих разрушенных утесов. В таких местах часто встречались отвратительные собакоголовые обезьяны [190]190
Павианы.
[Закрыть]. Эти животные, заметив приближение людей, скоплялись на скалах или под деревьями, без страха рассматривали пришельцев и нагло гримасничали. Пандион с отвращением смотрел на их голые собачьи морды с синими надутыми щеками, обрамленные густой, торчащей дыбом шерстью, на их виляющие зады с красными мозолистыми проплешинами. Обезьяны были опасны. Однажды Кави не стерпел вызывающего поведения трех животных, загородивших ему дорогу, и ударил копьем одну из мерзких тварей. Завязалось серьезное сражение у подножия утесов. Скитальцы были счастливы, что унесли ноги, отступив без ущерба, но со всей возможной поспешностью.
На двадцать пятый день пути по незаметно повышавшейся местности на горизонте показалась темная полоса. Кидого радостно вскрикнул, указывая на нее: там начинался большой лес – последнее препятствие, которое им осталось преодолеть. За покрытыми лесом горами лежало долгожданное море – верный путь к дому.
К полудню отряд достиг пальмовых зарослей. Пандиона удивил странный вид рощи. Раньше в степи не попадались такие высокие и стройные растения, похожие на знакомые по Айгюптосу финиковые пальмы [191]191
Пальмы дулеб.
[Закрыть]. Каждый ствол поднимался точно из самого центра звездчатой иссиня-черной тени, отбрасываемой вершиной. Между черными звездами теней сухая почва казалась добела раскаленным металлом. По необычайному расположению теней Пандион увидел, что полуденное солнце стоит у него прямо над головой. Он сказал об этом Кави. Этруск недоуменно пожал плечами, а Кидого объяснил, что это так и есть на самом деле. Чем дальше к югу, тем выше поднимается солнце, и причину этого никто не знает. Старики говорят еще, что, по преданиям, далеко на юге солнце опять становится ниже.
Долго раздумывать над этой загадкой молодому эллину не пришлось – изнуренные жарой товарищи спешили к воде. На привале Кидого объявил, что к вечеру они достигнут леса и путь их пойдет по лесам и горам, протянувшимся до края земли.
– Там, – негр показал направо, – и там, – рука Кидого повернулась налево, – есть большие реки, но мы не можем плыть по ним. Правая [192]192
Правая река ныне называется Шари.
[Закрыть]заворачивает на север, к большому пресному морю у края северных пустынь. Левая [193]193
Левая река ныне называется Убанги – главный приток Конго.
[Закрыть]берет круто на юг и уведет нас далеко от нужного места. Кроме того, вдоль рек живут сильные племена, они едят человеческое мясо и уничтожат всех нас. Мы должны пройти на юго-запад прямо, как по полету стрелы, между обеими реками. Темные леса пусты и безопасны, а на горах никто не живет, боясь сильных гроз и темноты чащ. Звери здесь редки, но нас мало, и мы можем прокормиться охотой и плодами.
