Текст книги "И.Ефремов. Собрание сочинений в 4-х томах. т.2"
Автор книги: Иван Ефремов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 51 (всего у книги 59 страниц)
Глава четырнадцатая
МУДРОСТЬ ЭРИДУ
Кончилась теплая вавилонская зима. Близкое лето грозило жарой, по-прежнему без вестей от Александра. Лисипп решил осуществить поездку в Эриду. Шутя, ваятель говорил, что Эриале и Эрис отправились в Эриду с Эрифилом. Четверо друзей поплыли вниз по Евфрату. Гесиона осталась дома поджидать Неарха, хотя и клялась, что это будет в последний раз, или она покинет его навсегда. Река на юге разделялась на множество рукавов, стариц и проток, образуя громадное болото в полтысячи стадий протяженностью – сплошное море тростников и осоки. Только очень опытные кормчие могли разыскать в этом лабиринте главное русло, отклонявшееся к западу, где вязкие глины и солончаки охраняли восточный край сирийской пустынной степи. Они проплыли около пятидесяти парасангов, или полторы тысячи стадий, за три дня, не приставая к берегу ни на час. Дальше Евфрат тек широким руслом, направляясь на восток. Еще через двадцать пять парасангов река стала огибать с севера каменистую возвышенную равнину, где некогда располагались изначальные города Месопотамии. Болота и солончаки простерлись на левый берег к северо-востоку и востоку. Нескончаемое пространство тихой воды, болот и тростников, населенное огромнейшими кабанами, доходило до русла Тигра и еще дальше, приблизительно на тысячу стадий.
На пятый день плавания, к вечеру, они причалили к древней, наполовину разрушенной пристани на правом берегу реки, с лестницей из огромных глыб камня. Отсюда широкая дорога, утонувшая в горячей пыли, повела их сначала к развалинам города незапамятной древности, а затем, минуя их, дальше на юго-запад к небольшому городку на плоском холме. Величественные развалины с убогими новыми жилищами и большой постоялый двор окружали три великолепных храма. Два из них, вернее один, более целый, напомнил Таис главное здание святилища Кибелы и похожие постройки Вавилона и Сузы. Третий храм, со следами неоднократного восстановления, отличался особенной архитектурой. Платформа с закругленными углами, облицованная кирпичом, поддерживала его основание. В центре ее широкая лестница вела к портику из трех колонн под тяжелой пирамидальной крышей невысокого преддверия. Позади этого помещения поднималась огромной высоты круглая башня с несколькими скошенными уступами. Если бы у ступенчатой башни Этеменанки перекрыли косыми крышами все уступы, сузив их ширину, получилось бы здание, похожее на эту башню.
Предупрежденные о приезде гостей, жрецы и служители встретили экбатанцев на платформе, отдавая им поклоны с достоинством и смирением. Среди них преобладали темнокожие, вроде знакомых Таис индийцев, приезжавших в Экбатану.
После церемонии приветствий четверых гостей препроводили в боковой придел, приспособленный, очевидно, для отдыха и ночлега, подали орехи, финики, мед, ячменные лепешки и молоко. Путники насыщались после омовения. Вошел высокий жрец в белой одежде с густой бородой до глаз и присел на скамье, избегая, однако, соприкосновения с чужеземцами. Таис увидела, как Лисипп начертил в воздухе знак и показал глазами на нее. Жрец встал, видимо, взволнованный, и тогда Лисипп вторично начертил в воздухе овал. Жрец сделал приглашающий жест и повел Таис с Лисиппом через высокий и узкий проход в помещение внутри башни. По дороге к нему присоединились еще двое: темнокожий и широкоплечий, с выпуклой сводом грудью, меньшего роста, но, видимо, громадной силы, а другой одетый в цветную одежду вавилонянина с тупо подрезанной узкой бородой и гривой завитых волос. Этот последний оказался переводчиком на койне. После обмена какими-то сведениями (Таис поняла, что посвященные орфики имеют доступ к тайнам храма) оба жреца выразили готовность служить эллинам своими познаниями.
Как бы желая доказать это, Лисиппа и Таис привели в длиннейший коридор, но стене которого блестели вертикальные ряды туго натянутых серебряных струн разной длины. Высокий жрец шел, касаясь то одной, то другой группы струн, отвечавших красивым, долгим стоном, разносившимся эхом по каменному проходу.
– Это звучит в каждом человеке, соединяет поколения, – пояснил жрец, – сквозь века и проносится в неизвестную даль грядущего. Если понимаете этот символ, то не нужно разъяснять другой. – Индиец показал на глубокие канавы поперек коридора, перекрытые досками с изображениями зверей или сказочных чудовищ. Таис посчитала это разъединением поколений темнотой и невежеством, доводящими человека до озверения. Она не постеснялась спросить у индийца. Жрец приветливо заулыбался.
– Первые капли дождя не напитывают землю, но предвещают ливень плодородия, – сказал второй темнокожий жрец. – И вы тоже – капли. Удалимся для беседы в место ненарушаемого покоя.
Таис подумала об Эрис. Черная жрица отпустила ее, надеясь на Лисиппа. Конечно, у нее хватит ума, чтобы не разгуливать по чужому храму. Жрица сама, она знает правила…
В круглой невысокой зале на выступах квадратных полуколонн горели какие-то странные факелы, без дыма и копоти. На циновках были разбросаны большие подушки из мягкой, тонкой кожи. Такие же подушки составляли меблировку отведенной женщинам кельи. Здесь стояли еще два небольших восьмигранных стола и твердые табуреты темного дерева, на которые уселись оба жреца.
Таис заметила между колоннами раскрашенные изображения зверей, знакомых ей лишь по рассказам: тигров, носорогов, диких быков. Чаще всего попадались изображения слонов, исполинских животных, известных в Месопотамии и иногда приводимых в Вавилон, но никогда не изображавшихся в местных храмах, дворцах или на воротах, подобных воротам Иштар. Тяжелый ароматичный дым из двух бронзовых курильниц ложился в зале голубоватым туманом.
– Что хотите вы взять темой беседы? – спросил темнокожий жрец, явно старший по рангу величественного высокого индийца.
– На протяжении нескольких лет нашей дружбы моя ученица не раз задавала мне вопросы, на которые я не сумел ответить. Может быть, вы, владеющие тысячелетней мудростью, соблаговолите просветить обоих, – скромно сказал великий художник.
Его простота и искренность понравились индийцам.
– Знание подобно добру, – ответил старший жрец, – не должно разбрасываться как попало. Подобно богатству или военной силе, знание, попав в негодные руки, служит глупому возвеличению одного народа и унижению других. Кроме того, и это очень важно, великие открытия вроде того, что Солнце – шар, вокруг которого ходят планеты, и сама Земля – тоже шар, а не плоская, и висит в пространстве, могут разрушить веру в тех богов, что созданы лишь человеческим воображением. У мудрого познание не сокрушит веры в величие мира и целесообразность его законов, которые так хорошо чувствуют поэты и художники. Глупец лишится вообще всякой веры и скатится в черную яму бессмысленного животного существования. К счастью, тупость невежды спасает неосторожных открывателей истины – им просто не верят или осмеивают, как получилось с вашим философом Анаксагором, впервые в Элладе учившим, что Солнце – раскаленный шар. От этого «смешного заблуждения» даже великая его мысль о «Нус» – мировом разуме, – совпадающая с нашей философией, не оказала на эллинов заметного влияния. Еще раньше был у нас исполин мысли Анаксимандр, который учил, что человек явился в результате длинной цепи поколений животных от первичных рыбообразных существ. Он же понял безбрежность космоса и обитаемых миров. Был Алкмеон, врач, ученик Пифагора, который открыл за два века до нашего времени, что мозг есть орган разума и восприятия чувств. Он же узнал, что планеты вращаются по орбитам, и также подвергся осмеянию. Но орфическое учение, индийское по духу, взято или от нас, или наших общих предков, и вы свободны в овладении мудростью без тупого самовозвеличивания.
– Ты сказал об осмеянии, – нерешительно начала Таис, – у нас есть бог Мом, порождение Ночи и бездны Тартара, который все отрицает и смеется над всем, разрушая даже покой олимпийских богов. Здесь я видела народы, у которых осмеяние и разрушение всего древнего, великого и прекрасного составляет основу бытия. Они осмеивают и Эрос, придумывая низкие кривляния и низводя божественную страсть до скотской похоти. В их глазах я, например, просто блудница, которую следует побить камнями.
– Я согласен с тобой относительно вредоносности невежественного осмеяния, – ответил высокий индиец, – но причина его, нам думается, не в том, что есть какой-то занятый этим бог. Маленькие народы, обитающие между могущественными государствами, Египтом и Месопотамией, всегда находились в унижении. Человек платит за унижение осмеиванием того, кто унизил, если не имеет силы. В малых народах жизнь людей неверна и быстротечна, нет ничего постоянного и не успевают установиться прочная вера и философия.
– Я прибавлю к этому сходство с обезьянами, – сказал старший жрец, – у нас в стране их очень много и некоторые считаются священными! Обезьяны самые бездельные из всех животных. Живя в безопасности на деревьях, в рощах, изобилующих плодами, обезьяны не тратят времени и усилий на пропитание, как другие звери – тигр, упорно гоняющийся за добычей, слон или бык, вынужденные подолгу есть траву, чтобы прокормить свое огромное тело. Поэтому они ценят время и не тратят его на пустяки. Бездельные же обезьяны, быстро насытившись, ищут развлечения в пакостях. Швырнуть орехом в глаз тигру, нагадить на голову слону и потом издеваться над ними, трясясь от хихиканья, с безопасной высоты! Они чувствуют свое ничтожество и бесполезность и мстят всем другим достойным зверям за это.
Эллины было засмеялись, но индиец говорил серьезно, и, дабы не уподобляться несносным тварям, Лисипп и Таис сконфуженно умолкли.
Давно наступил вечер, а беседа продолжалась, пока не разошлись за полночь. Таис поняла необходимость прогостить здесь несколько дней. Она предчувствовала, что другой возможности узнать древнюю мудрость далекой страны не представится.
Эрис сидела, поджав ноги, в обычной позе, поджидая Таис. Афинянка устало повалилась на подушки и забылась во сне, переполненном фантастическими обликами неведомых богов.
В последующие дни Таис узнала про двенадцать Нидан, или Причин Бытия. Каждая из них считалась следствием предыдущей и причиной последующей. Великая Природа, иначе – порождающая сила, Шакти, очень мало отличалась от Великой Матери доэллинских верований, с главенством женского божества. Шестой знак зодиака – Канья, или Дева, представляющая Шакти – Силу Природы, или Махамайю – Великую Иллюзию, указывает, что первичные силы должны соответствовать числу 6 и стоять в такой последовательности:
1. Парашакти – высочайшая сила тепла и света, порождающая все на земле.
2. Джнанишакти – сила разума или мудрого знания, она двусторонняя: Смрити, или память, – гигантская сила, способная оживлять прежние представления и будущие ожидания, и вторая сторона – ясновидение, прозрение сквозь завесу Майи во Время, которое едино во всех трех его аспектах – прошедшем, настоящем и будущем и гораздо сложнее, чем то, какое ощущается человеком по биению своего сердца.
3. Иччхашакти – сила воли, напряжение токов внутри тела для выполнения желания.
4. Крияшакти, или сила мысли, которая материальна и может производить действия своей энергией.
5. Кундалини Шакти – жизненный принцип всей Природы. Сила эта движется, змеевидно извиваясь, сочетая две великие противоположности притяжения и отталкивания, почему называется еще змеем. Кундалини уравновешивает внутреннее и внешнее в жизни. Поступательное ее движение внутри человека дает силу Камы – Эроса – и ведет к перевоплощению.
6. Мантрикашакти, или сила речи и музыки, знаков и букв.
Из всего этого перечисления материнских сил больше всего понравилось эллинам Кундалини Шакти, понятие, близкое им обоим, художникам и поэтам по духу, родственное диалектике Эфесского Гераклита, Анаксагора и Антифонта. Лисипп заметил, что у мудрых философов еврейских народов змей является силой зла, погубившей счастливую жизнь первых людей.
Оба индийца улыбнулись, и старший сказал:
– Наша священная книга Айтарея называет вашу Гею Землю – Сарпораджини, царицей змеев, матерью всего, что движется, ибо змей – символ движения в игре противоположных сил. По нашим преданиям, была прежде раса змеевидных людей, или Нагов, числом всего не более тысячи. Теперь новая порода людей, пятая по счету, символ который Бык и Корова. Бык – священен у вас на Западе, корова – у нас. От Нагов перешла к моему народу, – сказал индиец, – способность властвовать над страшными ядовитыми змеями Индии. Здесь, в нашем храме, есть жрица Нага, исполняющая обряд поцелуя священного змея. Никто из смертных, даже высшей касты, не может совершить этого обряда и остаться в живых!
Таис, загоревшись любопытством, заручилась обещанием старшего жреца, что ей будет показан страшный обряд.
Многое в рассказах индийцев осталось непонятным и для Таис, и для Лисиппа. Огромная продолжительность времени, исчисляемого ими от сотворения мира, в корне противоречила подсчетам египетских, финикийских, еврейских и пифагорейских мудрецов. Всего короче оно считалось у евреев – шесть тысяч лет. По индийским данным, первые настоящие люди появились на Земле восемнадцать миллионов шестьсот шестнадцать тысяч пятьсот шестнадцать лет тому назад. С такой пугающей точностью индийцы вычислили длительность грозного и темного периода бедствий в истории человечества, наступившей после великой битвы в Индии, когда погиб цвет человечества две тысячи семьсот семьдесят лет тому назад. Эта эпоха, или, как они назвали, Калиюга, должна продлиться еще 429 тысяч лет.
– Другие мудрецы исчисляют ее гораздо короче, – сказал высокий индиец, – всего в пять с небольшим тысяч лет.
Лисипп и Таис переглянулись. Такое громадное расхождение противоречило точности предыдущих колоссальных цифр. Заметив недоумение эллинов, индийцы продолжали повествовать о точных исчислениях, разработанных их математиками. В книге «солнечной науки» время делится особым, незнакомым эллинам способом. Один час равен 24 минутам эллинов, а минута, или викала, – 24 секундам. Дальше время дробится последовательно по 60 крат, и дробление это доходит до кашты: невообразимой человеку краткости мгновения в одну трехсотмиллионную долю секунды. На вопрос Лисиппа, зачем придуманы числа, которые нельзя ни измерить, ни вообразить, индиец ответил, что человеческий разум имеет две ступени сознания. На высшей ступени, называемой будцхи, он способен осмысливать столь малые величины и познать построение мира из мельчайших частиц, центросил, вечных и несокрушимо прочных, хотя они всего лишь точки энергии.
Эллины узнали о великом враче Дживаке, жившем триста лет назад, обладателе камня, который освещал органы внутри тела, о другом враче, умевшем предохранять людей от заболеваний оспой, втирая им в маленькую ранку кровь, взятую от перенесшего болезнь человека.
– Почему же теперь врачи повсеместно не пользуются этим способом, – воскликнула Таис, – и сами вы говорите о них как о чем-то полузабытом?
Старший жрец посмотрел на нее длительно и безмолвно, а младший вскричал с негодованием:
– Нельзя говорить так, прекрасная посвященная! Все это и еще многое другое – тайна, запертая в древних книгах. Если она забыта, значит, так угодно богам и Карме. Когда мы, жрецы высшей касты, узнаем, что чтение священных книг подслушано человеком низшей касты, мы вливаем ему в уши расплавленный свинец!
– Как же вы тогда заботитесь о распространении знаний? – спросила не без язвительности Таис. – Только что я слышала речь о бедах невежества.
– Мы заботимся не о распространении, а о сбережении знания среди тех, кому надлежит им обладать! – ответил высокий жрец.
– Среди одной касты? А как же с другими – пусть пребывают в невежестве?
– Да. И выполняют предназначенное. Если они его хорошо исполнят, то в будущей жизни они родятся в другой, более высокой касте.
– Знание, хранимое в узком кругу, неминуемо будет слабеть и забываться, – вмешался Лисипп, – а замкнутые круги каст хороши для выведения пород животных, а не людей. Спартанцы пытались создать породу воинов, даже преуспели в этом, но в жизни все меняется скорее, чем рассчитывают люди. И военная жизнь поставила лакедемонян на край гибели.
– У нас не одна, а несколько каст, на все, что потребно для жизни человека, – возразил индиец.
– Все же мне эллинское отношение к людям кажется более последовательным. Вы в своих священных книгах и творениях философов считаете людей наравне с богами, а на деле разводите как животных, держа в невежестве, – твердо сказал Лисипп.
– Разве эллины не признают благородство происхождения? – нахмурился старший жрец.
– Признают, и очень серьезно. Разница одна, но очень существенная. Мы считаем, что благородный человек может родиться у кого угодно и он заслуживает всего – знания, искусства и мастерства, какое он может усвоить и применить. Если он найдет себе такую же хорошую пару, то благородная линия потомков пойдет от такого человека во дворце Афин или в доме земледельца в Халкидике равно. Там и там может родиться и хорошее и плохое. Обычно считают, что особо прекрасные люди появляются на свет при участии богов или богинь.
– Но рабов вы не считаете за людей и унижаете до скотского состояния! – воскликнул индиец.
Таис хотела возразить. Лисипп остановил ее, незаметно сжав руку. Он поднялся и, оставив афинянку наедине с индийцами, вышел знакомой дорогой к своей келье и вернулся с большим ящиком из фиолетовой амарантовой древесины, окованным золотыми уголками. Осторожно поставив его на восьмигранный столик, ваятель открыл защелку. На свет появился странный механизм – переплетение зубчатых колес и рычагов самой различной величины. На посеребренных ободках были нанесены буквы и знаки.
Заинтересованные индийцы склонились над ящиком.
– Ученик пифагорейцев, Гераклит Понтийский, близкий с Аристотелем, открыл, что шар Геи вращается, подобно волчку, вокруг себя и что ось этого волчка наклонена по отношению к плоскости, в которой ходят планеты и Солнце.
Эта машина для расчета движения планет, без чего не может быть ни предсказания будущего, ни верного мореплавания. Здесь разум утверждает себя один раз, создав машину, а дальше работают лишь руки да памятные таблицы, начертанные на крышке. Человек освобождается от долгих вычислений и может заняться высокими размышлениями.
Пораженные жрецы притихли. Лисипп воспользовался их растерянностью и сказал:
– Мы, эллины, вместо того чтобы казнить искателей знания расплавленным свинцом, открываем настежь портики и сады наших академий, философских школ. И достигаем немало, догоняя вас, начавших размышлять о мире не на одно тысячелетие раньше.
– Это потому, что вас мало и вы принуждены беречь учеников, дабы обеспечить передачу факела знания! А нас очень много! Знание, если мы прокричим его на площади, будет немедленно искажено невеждами и обращено против истинных мудрецов. В Крияшакти и Кундалини мы нашли секреты личной силы и очень тщательно охраняем технику обучения и пользования его. Будет беда, если знание это попадет человеку несовершенной Кармы!
И Таис узнала о законе Кармы, или воздаяния, перед которой наивной, маленькой и слабой выглядела Немесис, дочь Нюкты (Ночи) – богиня справедливого возмездия эллинов.
Колоссальный космический механизм, работа которого лежит в самой основе мира! Все на свете – и боги, и люди, и звери – подлежат Карме. Они должны изживать свои ошибки, несовершенства и тем более преступления в череде последующих воплощений, судьба которых или ухудшается или улучшается в зависимости от личного и общественного поведения. Ложь и обман, особенно написанные в книгах, составляют страшные преступления, потому что ведут за собой вредные следствия для многих людей и могут быть изжиты лишь через тысячи лет. Разрушение прекрасного также относится к самым тяжким поступкам. Запрещение кому-либо чего-либо означает, что запрещающий берет на себя карму подневольного, какая бы она ни была.
– Значит, запрещая низшим кастам знание, вы берете их невежество на себя? Миллионов людей? – внезапно спросила Таис.
Старший жрец даже отшатнулся, а глаза высокого выразили злобу.
– Так же как и вы, эллины, не допуская к учению рабов, – ответил старший жрец. – Вас, свободных, мало, а их очень много и делается все больше. От этого ваш мир скоро погибнет, несмотря на великие ваши завоевания.
И опять Лисипп остановил порывающуюся возразить афинянку. Таис остыла, сообразив, что у каждой веры есть свои слабости. Бить по ним уместно разве в публичном диспуте, а не в мирной беседе. Вместо спора афинянка решилась наконец задать давно мучивший ее вопрос.
– Мой учитель, великий художник Лисипп, ужасно порицал меня за один проступок и отдалил от себя на целый год. Красота – единственное, что привязывает людей к жизни и заставляет ее ценить, бороться с ее невзгодами, болезнями и опасностями. Людям, разрушающим, искажающим или осмеивающим красоту, нельзя жить. Их надо уничтожать, как бешеных собак – носителей неизлечимого яда. И художники – волшебники, воплощающие прекрасное, – отвечают особенно строго, строже нас, не видящих, ибо они зрячие. Так сказал мне Лисипп три года назад.
– Учитель твой прав совершенно, в полном соответствии с законом Кармы, – сказал темнолицый.
– Следовательно, я, разрушив прекрасные дворцы Персеполиса, подлежу ужасному наказанию в этой и в будущих жизнях? – печально спросила Таис.
– Ты та самая женщина? – индийцы с любопытством воззрились на свою гостью. Помолчав довольно долго, старший сказал, и его слова, веские и уверенные, принесли облегчение афинянке:
– Хотящие повелевать строят ловушки для легковерных людей. И не только легковерных, ибо всем нам, от мала до велика, свойственна жажда чудес, порождающая тягу к необыкновенному. Те, кто хочет повелевать умами людей, строят ловушки игрой цифр, знаков и формул, сфер и звуков, придавая им подобие ключей знания. Желающие повелевать чувствами, особенно толпы, как деспоты и политики, строят огромные дворцы, принижающие людей, завладевающие его чувствами. Человек, попав в эту ловушку, теряет свою личность и достоинство. Дворцы Портипоры, как мы зовем Персеполис, и есть подобная ловушка. Ты верно угадала это и явилась орудием Кармы, подобно тому как зло в наказании иногда служит добру. Я бы снял с тебя обвинение Лисиппа.
– Я сам понял и простил ее, – согласился скульптор.
– И не пояснил мне? – упрекнула Таис.
– Не умом, а чувством, словесно объяснили нам только они, знающие Карму, учителя из Индии. – Лисипп поклонился, по азиатскому обычаю приложив руки ко лбу.
В ответ жрецы склонились еще ниже.
В этот день Таис, веселая, заигрывая и задирая Лисиппа, вернулась к себе ранее обычного.
Эрис, подвинув к ней столик с едой, подождала, пока афинянка насытилась, и, улыбаясь одними глазами, поманила за собой. Она бесшумно привела Таис к ступенчатому переходу из передней части храма в главную башню. На широком возвышении, с лестницами по обеим сторонам, перед тьмой глубокой неосвещенной ниши, стояла Артемис Аксиопена. Лучи света, падая из боковых оконцев вверху, скрещивались впереди статуи, усиливая мрак позади. Бронза резко блестела, будто Артемис только что вышла из мрака ночи, по следам какого-то преступления. У подножия ее сидел Эхефил, молитвенно подняв взгляд на свое создание. Углубленный в думы, он не пошевельнулся и не почувствовал появления женщин. Таис и Эрис беззвучно отступили и вернулись в келью.
– Ты погубила его, халкеокордиос (медное сердце)! – резко сказала афинянка, гневно глядя на черную жрицу. – Он не может теперь продолжать ваяние.
– Он губит сам себя, – безразлично сказала Эрис, – ему нужно лепить меня, точно статую, сообразно своим желаниям.
– Тогда зачем ты позволила ему…
– В благодарность за искусство, за светлую мечту обо мне, ты знаешь сама, как это!
– Но не может большой художник волочиться за тобой, как прислужник, к тому же еще мужского пола.
– Не может! – согласилась Эрис.
– Какой же для него выход?
Эрис только пожала плечами.
– Я не прошу любви!
– Но сама вызываешь ее, подобно мечу, подрубающему жизни мужей.
– А что велишь мне делать, госпожа? – тоном прежней рабыни спросила Эрис. Афинянка прочла в ее синих глазах печальное упрямство.
Таис обняла черную жрицу и прошептала несколько ласковых слов. Эрис доверчиво прижалась к ней, как к старшей сестре, утратив на миг богинеподобный покой. Таис погладила ее буйную гриву непослушных волос и пошла к Лисиппу.
Великий ваятель всерьез озаботился жалкой судьбой лучшего ученика и повел Таис снова к жрецам.
– Вы говорили о знании, – начал он, когда четверо опять уселись в круглом зале, – как о спасении. По-вашему, не было бы и малой доли того страдания, какое есть в мире, если бы люди больше задумывались над горем, происходящим от невежества. Абсолютно правильное это утверждение уживается у вас с бесчеловечными законами тайны знаний. Однако кроме разума есть чувства. Что вы знаете о них? Как справиться с Эросом? Гибнет будущий великий ваятель, создатель статуи, приобретенной вашим храмом.
– Если ты имеешь в виду богиню ночи Ратри, она не для храма и стоит здесь на пути в Индию.
– У нас она считается богиней луны, здоровья и юных жен, равной Афродите, – сказала Таис.
– Наша богиня любви и красоты Лакшми лишь одна светлая сторона божества. Черная сторона – богиня разрушения и смерти, карательница Кали. Прежде, в древности, когда каждое божество было одновременно и благожелательным и враждебным, обе они сливались в образе богини ночи Ратри, которой поклоняюсь я, – сказал темнокожий жрец.
– Как можешь ты поклоняться лишь женской богине, если ваши боги посылают небесных красавиц, чтобы сокрушить могущество мудрецов? – спросил Лисипп. – В этом ваша религия кажется мне одновременно и высокой, ибо ставит человека наравне с высшими богами, и низкой, ибо ее божества используют красоту как оружие недостойного соблазна.
– Не вижу ничего недостойного в таком соблазне, – улыбнулся жрец. – Соблазняет ведь не простая якшини, демон похоти, а солнечная красавица, наделенная искусствами и высоким умом, вроде нее, – он покосился на Таис.
Озорство, долго сдерживаемое, вдруг взмыло в ней, и она послала жрецу пламенный долгий взгляд, невинно раскрыв губы.
– О чем говорил я? – жрец потер лоб в усилии вспомнить.
Таис получила пинок от Лисиппа, сообразившего, в чем дело.
– Есть два пути совершенствования и возвышения, оба тайных. Один – это аскетизм, полный отказ от желаний, путь углубленной мысли, смыкающей низшее сознание с высшим. И прежде всего – уничтожение малейших помыслов о том, что вы называете Эросом. Здесь женщина с ее силой – враг!
– Как у евреев, где она – причина первородного греха, разрушения рая и прочих несчастий.
– Нет, не так. Кроме того, ты, видимо, не знаешь всей глубины их религии, тайно следующей вавилонской мудрости, не знаешь Каббалы. Как у нас на высотах философии священных Упанишад нет личного бога, а только Парабрахман – реальность всеобъемлющего Космоса, так и у Каббалы нет грозного личного Иеговы, а есть Эйн-Соф – бесконечное и беспредельное бытие. Откровение Истины дается в виде нагой женщины, скрытой под именем Сефиры. Сефира вместе с мудростью Хокма, мужским началом, и женским разумом Бина составляют троицу, или корону Кэтер, голову Истины. Запрета женщинам в святилищах нет. Девушки Кадешим, священные в своей наготе, посвящены богу, подобно нашим храмовым танцовщицам – финикийским и вавилонским женщинам храмов, не говоря уже о ваших служительницах Афродиты, Реи и Деметры. Очень много похожего во всех древних верах, исходящих из одного и направленных к одному.
– Почему тогда яростные проповедники евреев кричат, называя нас идолопоклонниками, ненавидя наши законы и утверждения?
– Есть писания элохические, где высока мудрость, и, составленные на пять веков позднее, писания о всемогущем, единственном боге, занятом только людскими делами, подобно верховному управителю Земли. Религия направлена к одной цели – сохранению древнего и малочисленного народа в окружении врагов. В них и найдешь ты прежде всего понятие греха, в равной степени незнакомое вам, эллинам, и нам, индийцам. Естественное назначение любви для продолжения рода у нас – священная обязанность человека. С самых древних времен женщины никогда не были отделены от мужчин и столь же свободны. Так пишут наши святые Веды. Как можем мы считать нечистой страсть, естественную как сама жизнь, в пламени которой рождаются будущие поколения?
– Тогда почему ваши боги мешают мудрецам подняться в высший мир с помощью страсти апсар – небесных гетер? – Таис показала вверх, вызвав улыбку у обоих жрецов.
– Высший мир мы называем так не потому, что он находится где-то наверху, а обозначая его качество по сравнению с окружающим, – сказал темнолицый. – Я начал говорить тебе о двух разных путях к достижению совершенства. Первый путь, повторяю, путь ясности мысли – это уничтожение всех физических желаний, даже желания продолжать жизнь. Но у темнокожих древних обитателей Индии, к которому принадлежу я, разработан другой путь, философия изначальная для всей индийской мысли, и особенно пригодная для современной эпохи невежества, зависти и злобы, именуемой Калиюгой. В ней – самые глубокие познания и самое мощное умение повелевать силами человеческого тела. Она называется Тантрой. Краткая суть ее в том, что человек должен испытать все главные желания жизни с высочайшим напряжением, чтобы в короткий срок изжить их и освободиться.
– И ты последователь Тантр? – спросила Таис.
Жрец ответил утвердительным жестом.
– И освободился навсегда от соблазнов и желаний? – снова озорная афинская девчонка заговорила в гетере. Она посмотрела на жреца так выразительно, что все мышцы его могучего тела закаменели. Он набрал полную грудь воздуха и продолжал:
– Тантра не отвергает желания, особенно Эроса, признавая в нем движущую силу жизни и возможность духовного возвышения. И мы никогда не отказываемся помочь другому в этом восхождении, памятуя историю Брахмы.
– Что это за история?
Индиец рассказал прелестную легенду о любви небесной апсары к главному богу индийской троицы Брахме. Занятый созерцанием и совершенствованием, он не ответил на ее призыв. Тогда апсара прокляла его, напророчив ему почитание, от верующих меньшее, чем для всех других богов. Брахма отправился к другому богу троицы, Вишну, и тот разъяснил ему, что совершен тяжкий грех, для исправления которого он должен стать любовником апсары и совершить еще тридцать других покаяний для очищения, ибо женщина – величайшая драгоценность и действенные руки Природы-Шакти. Мужчина, отказывающий женщине в страсти, кто бы она ни была, совершает большой грех. Поэтому последователи Тантры поклоняются Шакти и весьма изощрены в Эросе.
