Текст книги "И.Ефремов. Собрание сочинений в 4-х томах. т.2"
Автор книги: Иван Ефремов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 39 (всего у книги 59 страниц)
– Почему?
– Потому что владыки и тираны, полководцы и архонты боятся потерять свои права в новом государстве, раствориться среди множества достойнейших. Они заставят свои народы сражаться. Принудить их к повиновению можно, только сломав их крепости, убив военачальников, забрав богатства.
– И ты в силах сделать это в громадной необъятности ойкумены?
– Только я. Боги сделали меня непобедимым до самой смерти, а ойкумена не столь уже необъятна, как я говорил тебе. Пройду к Парапамизу за крышу мира, до Инда и дальше на юг до океана, а Неарх обмерит берега от Вавилона до встречи со мною на краю земли.
– Слушая тебя, веришь учению еврейских мудрецов, – воскликнула Таис. – У них сефирот – разум, иначе Сердце – Бина – женское начало, мудрость, или Хокма, – мужское. С тобой я понимаю, что если женщины – это разумный порядок, то мудрость, его разрушающая, – истинно мужская!
Философические рассуждения Таис были прерваны появлением Черного Клейта. Он оглянулся на афинянку, уловил едва заметный кивок полководца и сказал:
– Тебя домогается некий мудрец. Он говорит, что владеет важным аппаратом (под этим именем македонцы подразумевали боевые машины) и может рассказать о нем только тебе. А ты завтра покидаешь лагерь…
– Вот как! Они знают даже раньше меня! Пожалуй, это в самом деле мудрец или великий механик. Пусть войдет.
Полноватый человек небольшого роста, с быстрыми глазами, вошел, низко кланяясь, настороженно осмотрел Таис, нашел, очевидно, что столь красивая женщина, несомненно, глупа, как беотийская овца, и опустился на колени перед Александром.
– Каков же твой аппарат и где он? – спросил царь.
– Пока только здесь, – пришелец показал на лоб и сердце.
– Как же ты смел…
– Не гневайся, о царь! Идея настолько проста, что создать аппарат – дело получаса и самых простых рук. – Изобретатель извлек из складок одежды массивный, очень острый и заершенный медный гвоздь в эпидаму длиной [236]236
21 сантиметр.
[Закрыть].
– Надо взять широкие кедровые доски и усеять их этими гвоздями. Сотня таких досок, разбросанных перед защищающимися, остановит любую самую бешеную атаку конницы, а ведь можно изготовить не одну, а многие сотни. Они легки для перевозки и просты в обращении. Представляешь, насколько действенна такая защита? Лошадь, наступившая на гвоздь, оторвет ногу, лишь оставив копыто, а наступив обеими ногами, упадет и сбросит своего всадника. А тот, если доски будут настелены достаточно хорошо, тоже упадет на гвозди – и конец, более уже не подымется с заершенных гвоздей, умирая страшной смертью. Твоим воинам останется лишь подобрать оружие и украшения… Очень простая и очень действенная защита.
– Действительно, очень простая и действенная, – медленно сказал Александр, пристально оглядывая изобретателя. Уголком глаза царь увидел отвращение на лице Таис, которого афинянка не пыталась скрывать.
– Ты один придумал такое? Больше никто не знает?
– Нет, нет, великий победитель! Я – только тебе… думал, что только ты сможешь оценить все значение придуманного мною! И – наградить…
– Да… наградить, – задумчиво и тихо сказал Александр, и вдруг глаза его загорелись гневом: – Есть вещи, которых не позволено переступать ни смертному, ни даже богам. Истинная судьба решается в честном бою лучших с лучшими…
Клейтос! – крикнул он так, что поднявшийся было с колен изобретатель вновь упал перед царем.
Гигант вихрем ворвался в шатер.
– Возьми его и убей, заткнув рот, немедленно!
Вопли изобретателя за палаткой оборвались. В наступившем молчании Таис опустилась на ковер к ногам Александра, восхищенно глядя на него снизу и поглаживая ладонями глубокие шрамы на его обнаженных голенях. Александр положил руку на ее затылок, под тяжелый узел волос, и хотел приподнять афинянку для поцелуя. Снаружи шатра послышались веселые голоса, оклик Черного Клейта, смех Гефестиона. Вошли приближенные Александра, среди них и Птолемей.
Прибыл посланный от Лисимаха. Мост через Евфрат у Тхапсака готов. Передовой отряд агриан уже перешел на левый берег. Сведения от криптиев – тайноглядов – путаны и противоречивы, поэтому переправа приостановлена…
– Зачем? – Александр поднялся во весь рост, забыв о Таис. Гетера выскользнула из палатки, сделала прощальный знак Черному Клейту, восседавшему подобно статуе на крепком сундуке в первом отделении царского шатра, и вышла под крупные звезды сирийской ночи. Осторожно спускаясь по сыпкой щебнистой тропке к ручейку, у которого стояла ее палатка, она услыхала взрыв могучего смеха, далеко разнесшегося в ночной тишине из палатки Александра.
Таис в задумчивости остановилась у входа. За-Ашт со своим шипящим акцентом звала ее для вечернего омовения. Гетера отослала финикиянку спать и уселась на дамасской кожаной подушке слушать слабый плеск ручья и смотреть в небо. За последнее время ей редко удавались свидания с небом, необходимые для восстановления душевного мира. Колесница Ночи склонялась за холмы, когда на склоне посыпались камешки от твердых, тяжелых шагов Птолемея.
– Я пришел проститься! – объявил македонец. – Завтра мы помчимся впереди всех на Дамаск и оттуда на север через Хамат на евфратскую переправу.
– Как далеко?
– Три тысячи стадий.
– Артемис агротера! – вырвалось у Таис. От неожиданности она всегда призывала Артемис.
– Пустяки, милая, в сравнении с тем, сколько еще предстоит пройти. Тебя я поручаю начальнику отряда, назначенного охранять переправу. Ты переждешь решения судьбы…
– На реке, в воинском лагере?
– Нет. Сам Александр посоветовал… он почему-то заботится о тебе.
– Разве ты забыл, что он пригласил меня еще в Афинах?
– Забыл! Он поступает, как будто ты…
– Может быть, я и хотела бы, но это не так. Что же советовал Александр?
– Триста стадий на север от переправы, на царской дороге из Эфеса в Сузу, в сосновых рощах на священных холмах, лежит Гиеранополь с древними храмами Афродиты Милитис. Ты передашь главной жрице этот серебряный ларец с печатью Александра, и они примут тебя как посланницу бога.
– Кто не слыхал о гиерапольском святилище! Благодарю и завтра же тронусь в путь!
– До переправы тебе не нужно охраны, а потом – дело одноглазого Гигама – у него триста воинов. Но довольно о делах – все решено. Ты подождешь меня или посланного за тобой или иного известия!
– Не хочу «иного известия», верю в победу! – Таис обняла Птолемея, привлекая к себе. – Потния Терон (владычица зверей) будет за вас. Я принесу ей богатые жертвы, ибо все уверены, что она владычествует на равнинах за рекой и дальше…
– Это будет хорошо, – сказал македонец, – неизвестность лежит перед нами, пугая одних, разжигая других. Только что мы с Александром вспомнили, как в Ливийской пустыне охотились на бория – зверя, которого никто из жителей Египта не видел, а ливийцы страшились настолько, что опасались даже упоминать о нем. Мы не нашли бория – не повторится ли с Дарием то же самое?
– Этому вы и смеялись, когда я ушла?
– И еще одной вещи, о которой не принято говорить с женщинами, – ответил Птолемей.
Македонец покинул Таис, когда начинало светать и бряцание конской сбруи разнеслось по лагерю. Птолемей остановился, отбросив занавесь входа, с горящими глазами и раздувающимися ноздрями.
– Кинюпонтай фонон халинои! – произнес он звучно строфу известной поэмы – «удила коней звенят о смерти!».
Таис сделала пальцами охранительный знак, занавесь упала, и македонец поспешил к шатру полководца, где собирались его приближенные. Таис, по своему обыкновению, простерлась на ложе, раздумывая и прислушиваясь, пока шум в лагере не прекратился и копыта затихли вдали.
Глава девятая
У МАТЕРИ БОГОВ
Странен и диковат был храм Великой, или Превышней, Богини Ашторет, Владычицы Нижней Бездны, Женственной Триады: Аны, Белиты и Давкипы, Царицы Земли и Плодородия, Кибелы и Реи Всеуносящей, Матери Богов, Властительницы Ночей. Вовсе не Афродиты, как ошибочно назвал ее Александр, а за ним и Птолемей.
На опушке рощи громадных сосен двойные стены с кубическими башнями очерчивали квадрат обширного двора с рядами низких раскидистых деревьев неизвестной Таис породы. К изумлению гетеры, между деревьями ходили и лежали огромные пятнистые быки, лошади и львы, а на стенах восседали черные орлы.
Стража в позолоченной броне с копьями длиной в десять локтей пропустила только Таис и За-Ашт, оставив в междустенье всю охрану гетеры. Прядая ушами, кони чуяли присутствие хищников, в то время как их собратья во дворе храма не обращали на львов никакого внимания. Даже сюда достигал аромат аравийских благовоний, струившийся из раскрытых дверей храма, стоявшего на платформе неотесанных камней. Таис поспешила дойти до лестницы, но странная компания зверей не удостоила женщин и провожатых даже взглядами.
Столбы черного гранита по сотне локтей вышины, по преданию воздвигнутые якобы Дионисом, охраняли вход в южную часть двора с широко раскинувшимися крыльями храма из крупных зеленых кирпичей. На крышах боковых пристроек росли сливы и персидские яблоки. С платформы белокаменная лестница вела к главному входу над широким кубическим выступом, облицованным блестевшей на солнце глазурованной темно-красной керамикой. Вход разделялся двумя колоннами на три проема в широкой раме из массивных глыб черного камня, по сторонам которой по семь квадратных колонн поддерживали плоскую крышу с садом и прогулочной площадкой. Центр крыши увенчивала прямоугольная надстройка без окон и дверей. Кто-то из могущественных покровителей Таис предупредил о ее приезде. Едва гетера ступила на площадку у входа, как перед ней очутилась целая толпа женщин. В центре группы стояли мужчина и женщина в тяжелых расшитых одеяниях одинакового покроя, но разного цвета – белого у мужчины, черного у женщины.
Таис передала ящичек от Александра и удостоилась низкого поклона. Жрица в черном пеплосе взяла ее под руку и повела в глубь храма. За дверями, обитыми зеркально полированным электроном, находилось святилище с потолком из листового золота.
На прямоугольной глыбе белого камня восседала небольшая, в два с небольшим локтя вышины, статуя Великой Матери – Астарты, или Реи. Очень древнее изображение (по преданию, ему было несколько тысяч лет) нагой женщины из терракоты, покрытой светло-коричневой глазурью цвета очень загорелой кожи. Женщина сидела на подогнутых под себя ногах, слегка повернув туловище направо, и, подбоченившись, упиралась ладонями в свой выпуклый живот. Необъятные бедра, куда шире массивных плеч, служили пьедесталом могучему телу с тяжелыми руками, большими и правильными полусферическими грудями. Шея прямая и высокая, почти равная по окружности узкой удлиненной голове с едва намеченным лицом придавала статуе гордую напряженность – Энтазис.
Сетчатые цепочки из золота, унизанные фиолетовыми гиацинтами и изумрудами, спускались с плеч статуи, а на ее лбу горел живым огнем какой-то невиданный камень. Позднее Таис узнала, что камень ночью светится ярко, озаряя святилище.
На шаг позади в тени ниши на такой же глыбе стояло изваяние бога-мужчины с грубо нарезанной лопатообразной бородой. Бронзовые колеса с широкими ободьями подпирали оба пьедестала. В большие лунные празднества эти тяжкие колесницы как-то спускались во двор храма. Дальше Рею-Астарту везли львы, а бога-мужчину, имя которого Таис не разобрала, – священные быки.
Главная жрица, не хотевшая или не умевшая говорить на койне [237]237
Греческий разговорный язык, употреблявшийся на всем Средиземноморье.
[Закрыть], молча расстегнула застежки хитона Таис, спустив его до пояса. Из темной глубины святилища быстро и бесшумно вышли две группы жриц, молодых, с сосредоточенными, хмурыми, почти грозными лицами, удивительно подобранные по росту и цвету волос. Они выстроились по правую и левую стороны статуи Кибелы-Реи, и Таис смогла их рассмотреть вблизи. Те, что стояли направо, все имели темно-рыжие «финикийские» волосы и вместо всякой одежды были обтянуты от шеи до колен сеткой, вроде рыболовной, из толстых нитей красного цвета, сплетенной точно по фигуре. Черная цепь с квадратными звеньями-пряжками стягивала вместо пояса этот необыкновенный наряд. У основания шеи сетка прикреплялась к черному же широкому ремню с металлическим набором. Черные браслеты закрепляли сеть выше колен и на запястьях. Волосы, подрезанные как у рабынь, отброшенные назад и скрученные тугим узлом, у всех на подбор вьющиеся и густые, обрамляли низкие широкие лбы, подчеркивая недоброе пламя темных глаз.
Жрицы принадлежали к разным народностям, но походили одна на другую не только цветом волос, но и строгой правильностью лиц, совершенством сильных тел, одинаковым ростом не выше средней эллинки…
Слева стояли женщины с темно-бронзовой кожей, черноволосые, в черных, более толстых сетках, с поясами, браслетами и ошейными перевязями из красной бронзы. Диким пламенем горели их блестящие, упорные глаза. В тяжелых узлах их длинных волос торчали золотые рукоятки кинжалов. Жрицы с любопытством разглядывали меднотелую знаменитую гетеру. Таис было улыбнулась им, но даже тени ответной усмешки не промелькнуло в сумрачных взорах служительниц Астарты-Реи-Кибелы.
Красные жрицы стояли, держа кисти рук на уровне плеч, с ладонями, направленными вперед. Черные – уперев прижатые к телу руки ладонями в крутые бедра и отставив в стороны пальцы.
Самая правая красная осторожно подала верховной жрице маленький золотой сосуд. Та обмакнула в него мизинец и помазала Таис над бровями красным маслом с запахом жгучим и свежим. Голова афинянки слегка закружилась. Она смутно припомнила где-то слышанный рассказ о красном масле Ашторет, одна драхма которого стоила баснословных денег.
Черная жрица слева подала чашку из халцедона. Только сейчас Таис заметила, что у всех, черных и красных, ногти были покрыты заостренными пластинками электрона, сверкавшими маленькими зеркальцами. Верховная жрица вынула из чашки немного темной мази, крестообразно прочертила ею Таис между грудей, под ними, и обвела соски. На коже выступила синеватая окраска. Таис встревожилась, не останутся ли пятна.
По-прежнему молча жрица расстегнула ожерелье с золотыми звездами, рассмотрела их и впервые улыбнулась. Она сняла с себя необычайной красоты ожерелье из ярко-голубых, как небо, бериллов, заделанных в светлое золото. Таис сделала протестующий жест, жрица не обратила на него внимания, обвивая шею афинянки бериллами. Она обхватила руками тонкий стан гетеры, еще раз улыбнулась и застегнула звездное ожерелье на ее талии. Еще один взмах тонких пальцев – и синяя стрела обозначилась вдоль живота Таис. Жрица отступила, хлопнула в ладоши. Тотчас ей поднесли кратер с каким-то напитком. Она пригубила, велела отпить Таис, и чаша обошла всех красных и черных жриц, которых Таис насчитала восемнадцать, по девять с каждой стороны. Они молчаливо рассматривали гостью. Таис стало не по себе от пристальных и очень серьезных глаз, со всех сторон устремленных на нее без осуждения или одобрения, симпатии или вражды.
– Случилось знаменательное, – внезапно заговорила по-эллински главная жрица с четким эолийским произношением, – наша гостья носит древний знак женской тайны и силы, букву «мю», – она показала на звездное ожерелье, перекочевавшее на талию гетеры. – Поэтому я посвящаю ее в высший разряд. Отведите ее в жилье, приготовленное заранее. – С этими словами жрица поцеловала Таис горячими и сухими, как в лихорадке, губами и повторила сказанное на языке, афинянке неизвестном.
Две стоявшие с внешних сторон шеренги, черная и красная, подошли к гетере, почтительно поклонясь, застегнули хитон и осторожно взяли ее под руки. Рассмеявшись, Таис освободилась и пошла между двумя женщинами, не забыв поклониться статуе Реи.
Очень длинный коридор в толще стен полого спускался вниз. Он напомнил гетере египетские храмы. На миг тоска по минувшему, еще столь живому в памяти, резанула ее по сердцу. И конце коридора масляный светильник тускло озарял массивную медную решетку, перекрывавшую проход. Черная жрица издала шипящий свист. Звякнула цепь, у решетки появилась женщина, очень похожая на черную жрицу, но без сетки, пояса и браслетов, с растрепанными охапкой волосами. Она распахнула решетку, прикрывая лицо, и отскочила к стене. Таис увидела, что женщина прикована к стене легкой цепью.
– Разве это рабыня? – спросила гетера, забыв, что ее спутницы могут не знать языка эллинов. – Она похожа на… – Таис показала на черную жрицу.
Легкая усмешка впервые мелькнула у черной, но ответила красная, с трудом подбирая слова койне.
– Она – жрица, наказана, пожалела, не убила!
Дальнейших разъяснений жрица не захотела сделать. Тяжелая дубовая дверь преградила выход из коридора. Красная жрица трижды постучала, и дверь открылась, ослепив гетеру дневным светом. Ее отворила За-Ашт, обнаженная и с распущенными волосами.
– Что, здесь тебе велели так ходить? – насмешливо спросила Таис, оглядывая финикиянку.
– Прости, госпожа, я не успела одеться. Они привели меня сюда через нижний храм и сняли одежду…
– Зачем?
– Стали меня рассматривать, как на рынке.
Как бы в подтверждение ее слов красная жрица подошла к финикиянке, прощупала ее плечи и руки. Таис негодующе оттолкнула бесцеремонную женщину, красноречивым жестом приказывая убираться. Финикиянка захлопнула дверь и задвинула тяжелый засов.
Все вещи гетеры уже лежали на коврах во второй комнате, выходившей на открытую террасу. Лестница спускалась к дороге под высокими соснами. Отведенное Таис жилье находилось с внешней стороны храмовых стен, а проход с решеткой, очевидно, пронизывал их толщу.
Таис глубоко вдохнула сухой, насыщенный запахами сосновой смолы и полыни воздух. Она чувствовала себя заболевшей – такого с ней еще не бывало. Непрерывно кружилась голова, горели грудь и живот, намазанные синим снадобьем. Во рту остался терпкий вкус храмового напитка. Озноб пробегал по спине. Таис вернулась в комнаты, не в силах осматриваться и разбираться. Смутно, будто в дремоте, она заметила странный блеск глаз За-Ашт, хотела спросить, давали ли ей что-нибудь в храме, но, объятая внезапной истомой, повалилась на ложе, среди подушек и покрывал с чужим запахом. Таис заснула мгновенно, вскакивала в тревоге, падала, объятая снова дремой. Череда видений и ощущений неиспытанной силы, более ярких, чем сама жизнь, была мучительна. Колдовская мазь или напиток, или то и другое вместе, вызвали в гетере любовное стремление неодолимой мощи. Таис с испугом ощутила собственное тело как нечто отдельное, наполненное дикими желаниями, сковавшими разум и волю, сосредоточившими все силы и чувства тела в едином фокусе женской его природы. Глубочайшая жаркая тьма без проблеска света и прохлады окутала Таис. Она металась, стонала и вертелась в чудовищных сновидениях, каких прежде не могла представить даже в самой горячей грезе. Ужас перед раскрывшейся в ней самой бездной заставлял ее несколько раз просыпаться. Таис не знала противоядия данной ей жрицей отравы. Дурман одолевал ее, пламя бушевало в горящем от мази теле. Таис опускалась все ниже в своих желаниях, воплощаясь в первобытных мифических героинь – Леду, Филаррениппу, Пасифаю. Гетера изнемогла под бременем темных сил Антэроса. Если бы не духовная закалка, приобретенная у орфиков, она бросилась бы в храм Реи молить богиню об освобождении. В очередное пробуждение она, шатаясь и дрожа, добралась до ларца с лекарственными снадобьями и кое-как растолкла в вине кусочки сухого сока маковых головок. Осушив целую чашку, Таис вскоре забылась в глухой пелене сна без памяти и видений… Ветер, чистый и холодный, на рассвете прилетел из восточных равнин, ворвался в раскрытую дверь и оконные проемы и заставил проснуться окоченевшую афинянку. Таис едва сдержала стон, чувствуя боль во всех мышцах, будто после непрерывной скачки в двадцать парасангов. Искусанные губы распухли, до грудей нельзя было дотронуться. Таис нашла За-Ашт в соседней комнате, на ковре из плетеного тростника, разметавшейся словно в лихорадке. Разбуженная, она никак не могла прийти в себя, поглядывая на госпожу не то с испугом, не то с яростью. Холодная злость нарастала и в самой Таис, мысленно посылавшей к воронам столь интересовавшие ее прежде храмовые обычаи и коварных жриц Астарты, нарочито давших ей сильного зелья, чтобы поклонница Афродиты испытала силу Великой Матери.
Она напоила финикиянку, растерла ей виски освежающим маслом. Наконец За-Ашт, едва передвигаясь, достала теплой воды, выкупала и растерла Таис и сама очнулась окончательно. Из храма принесли еду – по счастью, очень простую: мед, молоко, лепешки, сухой виноград, куда нельзя было подмешать еще какой-нибудь отравы.
Поев, Таис окрепла, спустилась к роще и пошла проведать свою охрану, поселенную вне пределов храма. Она ускоряла шаг, ощущая возрождение сил, и наконец, радуясь всем телом, пустилась бежать. За поворотом дороги гетера едва не попала под копыта лошадей. Пять всадников мчались навстречу, ведя в поводу двух покрытых персидскими потниками лошадей. Одна из них взвилась на дыбы с пронзительным ржанием. Таис узнала Салмаах лишь после того, как кобыла позвала хозяйку, и удивилась своей рассеянности, приписав ее действию отравы. Бежавший рядом с Салмаах Боанергос тихо приветствовал Таис, как будто стесняясь проявления чувств. Салмаах, заложив уши, попыталась его лягнуть, мешая ему подбежать к хозяйке. Иноходец учтиво пропустил кобылу вперед и вдруг укусил ее за круп. Салмаах рванулась вперед и проскочила мимо, а Боанергос остановился прямо перед афинянкой. Без долгого раздумья Таис взвилась ему на спину, выдернула повод у коновода. Боанергос тронулся с места с такой быстротой, что сразу оставил позади всю компанию. Таис промчалась около схена, углубившись в рощу, и остановила рыжего, крепко сжав его коленями, оглаживая широкую шею. Начальник охраны – лохагос (сотник), догнав ее, сурово заметил, что здесь, в неизвестной стране, нельзя ни ходить, ни ездить одной. На веселую шутку гетеры македонский ветеран печально ответил, что хвалит ее смелость. Однако ему придется вскоре расстаться с жизнью, так и не оправившись как следует от ран и не побывав в новой славной битве.
– Почему? – воскликнула Таис.
– Потому что тебя украдут или убьют. Тогда мне останется лишь попросить товарищей заколоть меня – от позора, что я не сумел оберечь тебя, и чтобы избежать казни, которую придумает Птолемей… да что он – сам божественный наш Александр!
Искренность старого воина пристыдила гетеру. Она поклялась стиксовой водой, что будет послушна. Она не собирается удаляться от храма даже на лошади. «В таком случае, достаточно одного воина, – решил начальник, – он сумеет прикрыть отступление, пока Таис поскачет за подмогой». Тут же юный гестиот Ликофон, красивый как Ганимед, пересел со своего коня на Салмаах, покорившуюся наезднику, и помчался к дому македонцев за оружием. Четверо товарищей дождались его возвращения и с пожеланием здоровья прекрасной подопечной поскакали на соединение с семью другими македонцами, проезжавшими коней к югу от храма. Таис знала провожатого по совместному пути в Гиераполь и не раз замечала его восторженные взгляды. Улыбнувшись ему, она направила иноходца на восток, где сосны мельчали, редея, и начинались холмы песка с шапками тамарисков. В нескольких стадиях впереди волны песчаных бугров окружали крупную рощицу незнакомых, сходных с тополями, деревьев. Таис вдруг захотела заглянуть в уединенную заросль, казалось, скрывавшую нечто запретное. Лошади добросовестно трудились, увязая в песке, пока не приблизились к особенно большому холму. Едва всадники достигли его верхушки, как у обоих вырвался возглас изумления. Синим серпом прилегая к подножию холма, блестело маленькое озеро чистейшей воды. Там, где озеро углублялось и тень высоких деревьев стелилась по водной глади, густой бирюзовый цвет очаровывал, привлекая, как гигантская драгоценность. Ветер с востока не залетал сюда, и тростники, зеленым полукругом обнимавшие синюю воду, чуть покачивали тонкими вершинками. Пришельцы не заметили признаков человека, Таис загорелась желанием искупаться в этом прекрасном месте. Растительность указывала на пресную воду. У северо-восточной оконечности озера – «рога серпа» – кипели выходившие там ключи.
– Поезжай вниз, только не далеко, – сказала Таис Ликофону, – покормить лошадей, а я искупаюсь и приду к тебе.
Молодой тессалиец отрицательно покачал головой:
– Там растет иппофонт – трава-конеубийца. Надо будет предупредить товарищей, чтобы не гоняли туда лошадей.
За буграми на пологой равнине колыхалась бледно-зеленая тонкостеблистая трава, прорезаясь полосами между кустиками полыни и высокими пучками чия. Заросль тянулась до опушки удаленного соснового леса, по краю покрытых дубняком предгорий.
– Тогда держи коней, не давай спускаться к озеру. Мы не знаем, какая там вода…
– А для тебя, госпожа Таис…
Афинянка успокоительно подняла руку.
– Я попробую, прежде чем нырять. Ты лучше привяжи лошадей к дереву. – И Таис с веселой песней скользнула по крутому песчаному склону, едва остановившись у края воды, сбросила сандалии, попробовала ногой, потом плеснула себе в лицо. Чистая, холодноватая, ключевая вода. Давно уже Таис не видела ее так много после мутных рек Нила и Евфрата. Как истая эллинка, она очень ценила хорошую воду. С радостным визгом гетера кинулась в стеклянистую бирюзовую глубь, переплыла узкое озерко, выскочила на отмель белого песка, снова стала плескаться, наконец устремилась к северному «рогу». Здесь восходящее течение подземных ключей подбросило ее, затем, будто переваливая в мягких огромных лапах, потащило вниз. Таис не испугалась, а всплыла, откинувшись на спину и широко взмахивая руками. Ключи оказались не холодными. Таис поиграла на бурлящих водяных куполах, потом, утомившись, вернулась на глубину и снова легла на спину. Так она плавала, ныряла и плескалась, смывая все кошмары Антэроса, пока нетерпеливое ржание иноходца не напомнило ей о времени. Освеженная и счастливая, Таис взобралась на холм, где под деревом приютились кони и ее провожатый. По румянцу щек и легкому смущению Таис поняла, что молодой воин любовался ею.
– Так наслаждалась водою, как лучшим вином, госпожа, – сказал Ликофон. – И мне захотелось тоже…
– Иди и убедишься, насколько это лучше вина. Я побуду у лошадей. – Гетера потрепала по шее Боанергоса, в то же время поглаживая морду ревниво косившейся Салмаах.
Тессалиец расстался с оружием и военным поясом только на самом берегу. Таис одобрительно осмотрела его отлично сложенную мускулистую фигуру, гармонировавшую с красотой лица.
– Ты не женат? – спросила она Ликофона, когда воин, накупавшись, взобрался на вершину холма.
– Нет еще! У нас не женятся раньше двадцати пяти лет. До войны я не мог, а теперь не знаю, когда попаду домой. Может быть, совсем не попаду…
– Все в руках богов, но мне думается, они должны быть милостивы к тебе. От тебя пойдут хорошие дети!
Воин покраснел как мальчик.
– Но я не хочу накликать беду… – спохватилась афинянка. – Бывают завистливы боги… Поедем?
Салмаах и Боанергос понеслись во весь опор, как только выбрались из песков. Чтобы хорошенько размять лошадей, Таис повернула по дороге на север и, проехав около парасанга, поднялась на перевал в поперечную долину притока Евфрата. Корявые раскидистые дубы окружили замшелый портик с четырьмя колоннами, приютивший статую Иштар Кутитум из гладко полированного серого камня. Зелено-золотистые хризолитовые глаза блестели в тени. Слегка скуластое скифское лицо, обрамленное опускающимися на плечи подстриженными волосами, хранило презрительное выражение.
В глубине портика, за статуей, узкий проход вел в маленькую келью, хорошо освещенную широкими проемами под крышей. В нише восточной стены, над почерневшим деревянным алтарем, была вделана плитка обожженной глины с очень выпуклыми скульптурными изображениями. Обнаженная богиня стояла, тесно сомкнув оканчивавшиеся когтистыми совиными лапами ноги и подняв на уровень лица руки с обращенными вперед ладонями. В левой руке отчетливо изваян был узел веревки. За спиной изображения совиные крылья спускались до половины бедер, следы оперения виднелись над щиколотками.
Богиня стояла на спине льва, позади которого возлежал еще один, головой в другую сторону, а по сторонам нижние углы плитки занимали огромные совы, значительно больше львов.
По нижнему краю чешуйчатые выступы символически означали горный кряж. Все изваяние было раскрашено в яркие цвета: красный – для тела богини, черный – для львиных грив. В оперении ее крыльев и сов чередовались черные и красные перья.
В энтазисе выпрямленного струной тела богини, ее грозных спутниках, ужасных лапах и крыльях для Таис промелькнуло что-то пугающее, сразу же исчезнувшее в восхищении телесной красотой ее. Стройные сильные ноги, очень высокие полусферические груди, подобные которым Таис видела лишь на критских или позднеэллинских изваяниях. Узкий стан и крутые бедра – все было слито в гармонический образ, полный чувственной силы. Богиня была обольстительней Ашторет-Иштар, агрессивной в женской власти над зверями и людьми, грознее Реи-Кибелы, таинственнее Артемис и Афродиты.
Таис низко поклонилась древнему изваянию, пообещала принести ей цветов и ретировалась быстрее, чем следовало бы.
Позднее, когда афинянка расспросила главную жрицу о странной крылатой богине, она узнала, что при храмах Матери Богов во времена древних царей Месопотамии, около полутора тысяч лет тому назад, существовали отдельные святилища Иштар-Кутитум, которой поклонялись вместе с царицей ночей, богиней Лилит, которая всего лишь одно из обличий Великой Матери: Лилит – богиня служения мужской любви, и веревка в ее руке – символ этой обязанности.
Таис вспомнила рассказ Геродота о вавилонских обычаях служения Великой Богине, когда лучшие женщины города отправлялись в храмы Ашторет, чтобы там отдаваться чужеземцам. В знак своего служения они обвязывали толстую веревку вокруг головы.
Наверное, Иштар-Кутитум дала начало сирийской и финикийской богине Коттито, почитавшейся владычицей безумной страсти.
Но при первой встрече Лилит не показалась ей благожелательной. Стараясь отогнать вещее чувство недоброго, Таис погнала иноходца бешеной рысью вниз в сосновую рощу. Наслаждаясь быстротой, теплым ветром и свежестью выкупанного тела, Таис подъехала к храму Великой Матери, отдала поводья Ликофону и поблагодарила воина. С того момента, как они выбрались из озера Прибывающей Луны, как прозвала его Таис, тессалиец хранил молчание, словно под заклятием.
Финикиянка полностью очнулась от одурения. Она сказала, что явилась посланница верховной жрицы и оставила бронзовый диск. Как только госпожа отдохнет, то пусть ударит в него. Посланная придет снова и поведет в храм. Гетера поморщилась. Ей вовсе не хотелось идти в обиталище могучей богини. Она предчувствовала новые испытания.
