Текст книги "Пограничные зори"

Автор книги: Иван Медведев

Соавторы: Анатолий Марченко,Лев Канторович,Ата Каушутов,Валентин Рыбин,Евгений Воеводин,Лев Линьков,Берды Кербабаев,Иван Жупанов,Ата Атаджанов,Павел Карпов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

Берды Кербабаев
У ГРАНИЦЫ

I. Таинственные тени

Май в тот год выдался нежаркий. До июня оставались уже считанные дни, а по вечерам было еще совсем прохладно.

На западной окраине небольшого селения, раскинувшегося у самого подножия горы, неподалеку от границы, стоял маленький домик, обнесенный невысоким дувалом. За дувалом пышно зеленели фруктовые деревья.

Итак, была весна, в школах кончались занятия, и по всей большой Советской стране у мальчиков и девочек наступали каникулы.

Черкез Чарыев, самый младший из обитателей небольшого домика, стоявшего на отшибе, привык в эту пору плескаться с утра до вечера в быстром горном ручейке, который перерезал село тайно посередине. Прозрачная, как глаза журавля, вода весело журчала, словно приглашая освежиться. Однако в такую прохладную погоду, как этой весной, даже Черкез ни разу еще не отважился окунуться в ручей.

Да и вообще в нынешнем году все шло как-то по-иному. Черкеза не тянуло к любимой игре в пятнашки. Он начал помогать отцу в колхозных делах, и эти дела все больше и больше захватывали мальчика.

Вот и сегодня, позабыв про все игры, он отправился к отцу на дальние поля, где колхоз уже начинал уборку ячменя. Отец уехал туда еще накануне и заночевал там, а Черкез отвез ему полный хурджин [7]7
  Хурджин – ковровая переметная сума.


[Закрыть]хлеба и всякой еды, которую приготовила мать, осмотрел вместе с ним пшеницу, посеянную на одном из горных склонов, и не спеша возвращался теперь на своем маленьком ослике домой.

Мальчику не хотелось ехать той же дорогой, которой он обычно ездил. Черкез хорошо знал свои родные горы. Вместе с отцом – лучшим охотником на селе и знаменитым на весь район следопытом – он исходил их в окрестностях села вдоль и поперек, и каждая пещера, каждый камень и куст были ему тут знакомы.

Добравшись до перевала, Черкез уверенно двинул своего ослика вниз по крутому склону.

Посвежело. Солнце зашло за горы, и на долины легли синеватые тени. Но пустынные вершины гор все еще отчетливо вырисовывались на потемневшем небе. Непривычному человеку окружающее безлюдье и эта настороженная тишина, наверно, показались бы страшными, но Черкез не чувствовал страха. Не впервые случалось ему возвращаться домой в темные, безлунные ночи. Серенький ослик, оставив свою поклажу на поле, шел теперь налегке. Уверенно переступая острыми, как у джейрана, копытцами, он осторожно спускался по крутой тропке. Седло со шлеей удобно и прочно держало Черкеза.

Когда тропка чуть приметно расширялась или спуск становился менее крут, серенький ослик веселее припускался вперед, оставляя за собой легкое облачко пыли. Тогда, увлекаемый быстрым движением, Черкез запевал песню. Эхо, перекатываясь из ущелья в ущелье, звонко отдавалось в скалах, но горные птицы, уже привыкшие к этому высокому детскому голосу, не пугались его.

У одного из поворотов тропинки, примерно на середине спуска, за зубчатой грядой скал, открывался вид на противоположный склон горы. Глубокое ущелье разделяло два горных склона, и только острые глаза маленького горца могли приметить что-то необычное там, вдали…

Остановив своего ослика, Черкез пристально вгляделся.

Склон горы, утонувший в этот вечерний час в густой тени, казался на первый взгляд таким же пустынным, как все вокруг. Но там, в неверном сумраке, что-то бесшумно двигалось, и в этом безмолвном, неясном движении заключалось именно то необычное, что привлекло к себе внимание Черкеза.

Прикусив нижнюю губу, Черкез продолжал напряженно всматриваться. Нет, ему не померещилось! Там, по склону горы, и в самом деле двигалось что-то под покровом спускавшейся ночи.

Что же это могло быть?

Как истый горец, Черкез прежде всего подумал о животных. Джейраны? Нет, он хорошо знал их повадки. У них такие зоркие глаза – джейраны непременно заметили бы Черкеза, а заметив, сначала замерли бы на месте, а затем мгновенно скрылись бы из виду. Нет, это не джейраны.

Волки или шакалы? Но подлую натуру этих зверей Черкез изучил давно. Они хоть и хищники, а тоже пугливы, как и джейраны, трусливы даже. Увидев его, и они поспешили бы спрятаться. А ведь он со своим осликом стоит на краю тропы, на виду.

Лошади? Коровы? Овцы? Но как они могли забрести на тот склон в такое неурочное время? Быть того не может.

Оставалось предположить одно, и Черкез сделал этот вывод: значит, там люди.

Но кто же они такие?

«На том склоне не водится дичи, – думал Черкез, – и охотникам там делать нечего. И пастбищ там нет. Значит, это и не пастухи с подпасками». И все же Черкез был уверен, что там движутся люди, – движутся в темноте, тихо, опасливо, скрытно.

И тут ему вспомнилась заметка, которую он прочел как-то в газете: в одном селе, неподалеку от границы, наши пограничники выследили и задержали бандитов. И помог им в этом деле мальчик, пионер. Читая эту заметку, Черкез, помнится, еще был очень раздосадован, что в газете так скупо рассказана эта интересная история.

Быть может, и тот пионер так же вот случайно, ночью заметил что-то необычное. Заметил, встревожился и решил дознаться, в чем дело. А он, Черкез Чарыев, как должен поступить? Ясно: надо расследовать, что там такое.

Итак, Черкез, обдумав все и сопоставив, принял решение. Он понял, что нужно действовать. Но как – этого он еще не знал и в раздумье погладил шею своего верного ослика. «Нужно выбрать путь покороче и поехать им наперерез», – думал он. А дальше что? Ну доберется он до них. Увидит, друзья это или враги. А если враги – что тогда? Если это бандиты, разбойники, что может он, мальчик «величиной с кулак», один, против них сделать? И если это люди с черным сердцем, они могут попросту прикончить Черкеза где-нибудь в ущелье.

Но у Черкеза сердце хоть и маленькое, а храброе, и он не дал угнездиться в нем этой последней, страшной мысли.

– Да что тут думать-то! Все равно, стоя на месте, ничего не придумаешь, – буркнул он, досадуя на себя за свое, как ему показалось, малодушие. – Там видно будет…

Решительно хлопнув по шее своего ослика, Черкез повернул его в ту сторону, где оба склона, понижаясь, сближались, и стал спускаться с горы напрямик.

Серенький ослик был, в общем, довольно послушным созданием. Почувствовав решимость своего хозяина, он весело побежал вперед, помахивая хвостом.

II. Не удалось

Луна еще не выглянула из-за гор, когда Черкез спустился на своем ослике в ущелье. Теперь он был уже близок к тому месту, где, по его расчетам, путь неизвестных должен был скреститься с его путем. Тени вокруг сгустились, и Черкез приостановился, всматриваясь в темноту и раздумывая, как ему быть дальше.

Неожиданное происшествие положило конец его раздумью. Виной всему был его друг ослик. То ли ему наскучило смирно ожидать решения Черкеза, то ли захотелось громогласно высказать собственное мнение, но только он, навострив уши, протяжно и громко закричал.

Если уж говорить правду, то голос осла едва ли способен привести кого-либо в восхищение, но, пожалуй, никогда ни один осел не подавал голоса в столь неподходящий момент. Не приходится поэтому удивляться, что Черкез очень рассердился. Ударив своего любимца палкой по стоявшим торчком ушам, мальчик прошептал сквозь зубы:

– Ах ты, паршивец! Ты, никак, хочешь выдать меня врагам? Недаром говорят – не бери себе осла в товарищи.

Ослик возмущенно замотал головой и уже собрался заявить решительный протест, но тут Черкез ловко накинул ему на голову торбу, в которой возил отцу гостинцы из дому.

Обвязав морду осла торбой, Черкез злорадно сказал:

– Теперь кричи сколько влезет!

Но тот уже не мог кричать и стал рваться вперед, быть может, почувствовав где-то неподалеку присутствие людей. Черкез ткнул его палкой в подбородок и заставил стоять смирно.

Черкез и осел – оба замерли. Вот теперь уже было над чем призадуматься. Положение Черкеза стало довольно плачевным. Неизвестные люди слышали, конечно, крик этого дурного осла и знают, что здесь, в ущелье, кто-то есть. Теперь враги настороже, притаились и ждут. А в том, что это враги, Черкез больше не сомневался. Иначе почему они не разговаривают громко, открыто, не поют и не смеются? Будь это люди из их села или другие честные люди, чего бы ради стали они молчать и таиться? А эти двигаются бесшумно, тайно, скрываясь в тени, стараясь ничем не выдать себя. Они прячутся!

Значит, верно: чужие. Чужие в пограничной полосе!

Осознав грозившую ему опасность, Черкез только укрепился в своем решении: этих людей необходимо выследить. Однако действовать надо было обдуманно и осторожно.

Черкез не стал больше мешкать. Стараясь двигаться бесшумно, он слез с осла, завел его в чащу и привязал там. Затем снова выбрался на открытое место и, пригнувшись, начал осторожно пробираться вперед. Кругом по-прежнему было тихо: «А ведь они, выходит, боятся Черкеза величиной с кулак! – подумал он вдруг и улыбнулся. – Или их уже нет здесь? Неужто улизнули?» Да нет, Черкез знал все тропки на том склоне: тот путь длинней, они не могли его опередить. Они же не бежали сломя голову – старались пробираться потихоньку. А напрямик здесь чужакам не пройти и подавно. Ясно, они где-то там у спуска в ущелье.

И Черкез продолжал осторожно, бесшумно продвигаться вперед, временами останавливаясь и прислушиваясь, больше чутьем, чем зрением определяя направление.

Он подумал, что прежде, когда ему случалось проезжать здесь на своем ослике, какой-нибудь зверь нет-нет да и попадется навстречу. А уж как смеркнется, так и подавно. Приходилось ему видеть и волка, и неуклюжего рыжего шакала. Частенько пробегала лисица, помахивая хвостом, как куделью… А вот сейчас ущелье словно вымерло. И это лишний раз укрепляло его уверенность. Нет, ему не почудилось – здесь были люди, и они спугнули зверей.

Пробравшись сквозь кустарник, Черкез осторожно выглянул на открытую луговину, и в эту самую минуту луна тоже, как назло, высунулась из-за края горы. Черкез поспешно лег в траву ничком. Прислушался – ни звука. Пополз вперед. Теперь, по его соображениям, до той тропы, по которой должны были спуститься неизвестные, было совсем близко.

Если, например, хорошенько изловчиться и запустить камнем, так наверняка долетит…

Внезапно Черкез почувствовал, что ему неудержимо хочется чихнуть. «Ну, пропал!» – подумал он. Густая ароматная трава щекотала ему лицо. Он тихонько перевернулся на спину и немного полежал, затаив дыхание, глядя в мерцающее звездами темное небо. Легкий ветерок пронесся над ущельем, и Черкез, лежа в траве, ощутил его прохладу на своем разгоряченном лице.

Когда Черкез собрался ползти дальше, ему показалось, что один из кустов на противоположном склоне – до него было уже рукой подать, – темнее остальных. Мальчик приостановился, вгляделся, не движется ли там что-нибудь. Нет, никакого движения не заметно. И все же… Словно там какое-то темное пятно, тень. Может, дикая свинья с поросятами?

Черкез стал медленно приближаться к кусту. Сердце бешено колотилось у него в груди, и ему казалось, что этот стук разносится по всему ущелью.

Вдруг Черкез отчетливо увидел, что возле куста что-то движется. Темное пятно колыхнулось, отделилось от куста, и в ту же минуту чья-то сильная рука ухватила Черкеза за плечо.

III. Попался

На него навалились двое.

Он даже пробовал отбиваться, но увидел, что это ни к чему, и с ужасом переводил взгляд, с одного державшего его бандита на другого.

Один из них был здоровенный детина с усами, как две метелки, и подбородком, который казался больше всего лица. На лбу у него Черкез заметил глубокий шрам – словно осел рассек ему левую бровь копытом. Второй был немногим старше Черкеза и худой, как щепка. Был и третий: черный, горбоносый, с очень бледным лицом и горящими, как показалось Черкезу, глазами.

– Ты кто такой? – негромко спросил тот, что со шрамом, наклоняя к лицу Черкеза свой страшный подбородок.

Черкез молчал, не успев собраться с мыслями.

– Откуда ты? Куда шел?

Черкезу вдруг вспомнилось, что в одной книге, которую он читал, советский боец, попав в руки фашистов, отвечал не торопясь, взвешивая каждое слово. И Черкез нахмурив свои тоненькие брови и подумав немного, смело ответил:

– Я шел к отцу.

– Где твой отец?

– В горах.

– Что он там делает?

– Жнет.

– А зачем ты шел к отцу?

– Вез хлеб.

При слове «хлеб» все трое заговорили разом, перебивая друг друга, а рука человека со шрамом еще больнее стиснула плечо Черкеза.

– Хлеб? А где он?

– На чем ты его вез?

Прислушиваясь к их голосам, вглядываясь в их лица, Черкез понял: эти люди голодны. Очень голодны, прямо умирают с голоду. Он стал напряженно соображать…

– Я вез хлеб на своем ослике, – медленно проговорил он.

– А где твой осел?

– Вырвался из рук.

Бац!

Горбоносый размахнулся и отвесил Черкезу такую затрещину, что у того на мгновение стало совсем черно в глазах.

– Не ври! Говори, где осел?

– Я не вру. – Черкез старался говорить твердо, но это ему плохо удавалось. – Ночь темная, страшно. Показалось: идет кто-то. Я спрятался за куст, а как вылез – осла-то и нету. Может, увел кто.

– Врешь, врешь, паршивец! – зашипел горбоносый.

– Если вру – сами найдите.

– Молчи, щенок!

Черкез молча опустил голову.

– Говори, где осел? – сдавленным шепотом произнес вдруг тот, что моложе всех, безусый.

Черкез молчал.

– Ты что молчишь?

– Он, – Черкез мотнул головой на горбоносого, – велел молчать. Я и молчу.

– Не прикидывайся и не ври. Говори, где осел? Он здесь где-то. Мы слышали, как он кричал.

– Зачем мне врать? Я тоже слышал – кричит где-то мой осел. Стал бегать туда, сюда. Темно, не найду. Да, может, это вы его спрятали?

– Так ты, значит, осла искал? А зачем же ты на брюхе полз?

– Да чтобы волк не увидел. Страшно-то как!

– Почему же ты не звал своего осла?

– Так я ж говорю вам: волки, шакалы кругом – боялся я. Да и медведи здесь тоже водятся. А ну как схватят и утащат к себе в берлогу!

– Осла позвать ты боялся? А песни горланить – это тебе не страшно?

– Песни? Какие песни? Не пел я ничего.

– Не ты, скажешь, что ли, орал во все горло, когда солнце коснулось края земли: «Взойдем на гору стеклянную…»?

– Да я и песни такой не знаю.

Неизвестные заговорили между собой на чужом языке. Но Черкез недаром родился и вырос в пограничном селении, многие жители которого, в том числе и отец Черкеза, говорили на двух языках.

Прислушиваясь к их приглушенным голосам, Черкез улавливал общий смысл речей, хотя и не все слова были ему понятны. Человек со шрамом говорил, что Черкезу нельзя доверять. «Я среди них жил, я их знаю, – все повторял он. – У них даже маленькие дети хитрые, себе на уме».

А Черкез в это время с горечью и страхом думал о том, что никакая хитрость не приходит ему на ум и не знает он, как ему спастись, как вырваться из лап этих негодяев. А ведь он должен, должен сообщить на погранзаставу об этих подозрительных людях, которые бродят зачем-то ночью по горам, стараются не шуметь и даже боятся говорить в полный голос…

Из дальнейших их слов Черкез сделал заключение, что они сбились с пути, заблудились в горах, сильно проголодались, и каждый винил в беде других и выгораживал себя. Когда они снова заговорили о том, что надо раздобыть хлеба, не то дело их пропащее, Черкез нашел момент подходящим, чтобы вставить свое слово.

– Помогите мне, добрые люди, найти моего ослика! – тоненьким голоском проговорил он. – Отец, небось, голодный сидит, а там у меня столько хлеба! Мать целый хурджин навьючила… Я ведь знаю, куда побежал этот глупый осел, – там такая чащоба, далеко не уйдет, только боюсь я один-то идти.

Посовещавшись еще немного, а больше – поспорив, неизвестные объясняли Черкезу, что они здесь по специальному заданию, но у них кончились запасы продуктов. Они приказали ему вести их туда, где он потерял осла, и все четверо стали взбираться по склону горы. Черкез шел впереди. Горбоносый придерживал его за ворот рубахи.

Они поднялись довольно высоко, когда чуткое ухо Черкеза уловило внизу, в ущелье, какие-то новые звуки. Он чуть замедлил шаг, стараясь вслушаться. Время от времени раздавался едва слышный треск, словно ломалась сухая ветка. Вот как будто покатился камешек, выскользнув из-под ноги… Зверь или человек? «А что, если это пограничники? – пронеслась у Черкеза мысль. – Пройдут мимо и ничего не узнают. Надо как-нибудь привлечь их внимание…»

И, пренебрегая грозившей ему опасностью, он закинул голову и закричал что было мочи, словно подзывая осла:

– Кур, кур! Сюда, сюда!

Больше он уже ничего крикнуть не успел. Ему заткнули рот, и он почувствовал, что задыхается.

IV. Друг выручил

Серому ослику давно прискучило его вынужденное одиночество. Когда хозяин неожиданно бросил его одного в густых зарослях, ослик некоторое время послушно стоял как вкопанный, лишь чуть-чуть пошевеливая ушами и хвостом. Сколько протекло времени, он, конечно, не мог бы определить в часах и минутах, но, по его разумению, простоял он так немало.

Наконец ослик стал проявлять нетерпение. Прежде всего, показалось ему обидным, что закрутили ему зачем-то вокруг морды торбу. Торба мешала дышать, нельзя было пощипать травку, а самое главное – никак нельзя было подать голос. А всякому уважающему себя ослу это время от времени совершенно необходимо.

Ослик принялся мотать головой, но толку от этого получилось немного. Тогда, потоптавшись на месте, он сунул морду в самую середину густого куста и начал стаскивать торбу, цепляя ее за ветки. Сначала это тоже не особенно помогло, но, как говорится, упорство и труд все перетрут, и мало-помалу торба начала сползать. И в эту минуту до ушей ослика долетел отдаленный протяжный крик. Ослик снова мотнул головой – торба свалилась на землю. Ослик вздохнул полной грудью, потом еще раз набрал в легкие побольше воздуха и нарушил величественную тишину ночи громким, торжествующим ревом.

Рев осла прокатился по горам и замер где-то в глубине ущелья. После этого ослик совершенно успокоился и начал удовлетворенно пощипывать молодые листочки на кусте.

Теперь время уже не текло так томительно медленно, и, увлеченный своим занятием, ослик даже не заметил, откуда появился вдруг его хозяин.

А Черкез, подойдя к ослику, неожиданно обнял его серую голову, прижал к груди, погладил.

Ослик совсем не привык к таким нежностям и довольно нетерпеливо замотал головой. Черкез быстро вывел его из зарослей, вскочил ему на спину и, замолотив пятками по бокам, направил его совсем не в ту, как показалось ослику, сторону. Скоро ослик с удивлением убедился, что они и в самом деле направляются туда, откуда прибыли.

А Черкез спешил к отцу. Что греха таить, ему было страшно, очень страшно. Он ведь не знал: не гонятся ли за ним по пятам? Тихий стук копыт его ослика громом перекатывался у него в ушах. Он бы обвязал ослику копыта травой, да боялся остановиться. И не только страх за себя гнал его к отцу – он знал, что надо действовать, надо сообщить об этих людях на погранзаставу, а где погранзастава, этого он не знал.

До богарных полей было ближе, чем до села, и потому Черкез погнал своего ослика туда. К тому же мальчику было известно, что на селе он сейчас не найдет ни председателя колхоза, ни председателя сельсовета – оба уехали в район.

Но когда Черкез добрался до богарных полей, его постигло разочарование: он не нашел там никого из жнецов. И отца тоже не было. Никого, кроме древнего старика сторожа. Где отец Черкеза, сторож не знал. Пришел какой-то человек, потолковал с ним о чем-то, и они ушли вместе.

– Кулы-ага, а Кулы-ага, ты не знаешь ли, где погранзастава? – прокричал Черкез в ухо старику (сторож был глуховат).

– Когда-то было время, сынок, – неторопливо проговорил Кулы-ага, – сказал бы ты мне: «Кулы-ага, сведи меня к колодцу в песках», – я бы свел. Сказал бы ты: «Кулы-ага, сведи меня на самую высокую гору», – я бы свел, А теперь стар стал Кулы-ага, глаза плохи, уши плохи… Нет, не знаю, сынок, где погранзастава, А зачем тебе? И чего это ты ночью по горам шляешься?

Время было дорого, и Черкезу не стоялось на месте, но как не уважить старика, не ответить на его вопрос? Черкез стал наскоро рассказывать, что приключилось с ним в этот вечер.

Нагнувшись к Черкезу, выставив вперед седую бороду, Кулы-ага внимательно слушал его торопливый рассказ.

Когда Черкез на секунду умолк, чтобы перевести дух, старик нетерпеливо спросил:

– Да как же ты от них удрал-то?

– А вот, друг выручил, – ответил Черкез, шлепнув ладонью по шее осла.

И мальчик рассказал старику, как он закричал, чтобы привлечь внимание тех, кто, как ему показалось, проходил низом ущелья, и, тогда неизвестный схватил его за горло и чуть не придушил. Но тут откуда-то издалека донесся громкий крик осла, и неизвестные страшно обрадовались, потому что их мучил голод, и они все поспешили туда – на крик осла. Но он, Черкез, нарочно стал их кружить и завел в чащу на самом краю крутого обрыва – только они не знали, что там обрыв. А он улучил минуту, юркнул в кусты и кубарем полетел вниз. Он знал куда летит, знал, что там внизу не камни, а мягкая лужайка, – не раз при ярком солнышке он потехи ради скатывался с этого обрыва, Так он от них и удрал – и прямо к своему ослу…

Слова Черкеза произвели сильное впечатление на Кулы-ага.

– Да-а, видел, чего в двенадцать-то лет натворить можно! – с завистью произнес старик. – А мне вот уже восемьдесят второй пошел… – прибавил он со вздохом – Ну, ты молодец, парень! Чтоб твои уши и глаза всегда были такими чуткими и зоркими…

– Кулы-ага, посоветуй, что мне теперь делать? – попросил Черкез.

Кулы-ага просто сознался:

– Для таких сложных вопросов, сынок, голова моя уже слаба. Спросил бы ты меня что-нибудь насчет жатвы… Думается мне все же, что надо тебе поспешить в село – там народ поднимать. Только смотри не попадись опять этим в лапы.

Черкез и сам уже пришел к такому решению. Ударив ослика пятками в бока, он ткнул его палкой в шею и поч катился вниз.

И снова в тишине ночи зацокали копыта по каменистой тропке, и луна, поднявшаяся уже на высоту пики, отбросила на склон холма длинную скользящую тень мальчика верхом на осле.