Текст книги "Пограничные зори"

Автор книги: Иван Медведев

Соавторы: Анатолий Марченко,Лев Канторович,Ата Каушутов,Валентин Рыбин,Евгений Воеводин,Лев Линьков,Берды Кербабаев,Иван Жупанов,Ата Атаджанов,Павел Карпов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

Седоволосый пограничный офицер, знавший железнодорожника Петра Медунова, говорил Медунову-младшему:

– Никогда не забывай про своего отца, Дмитрий… И помни: месть врагам – святая месть, а ярость – благородная.

С такими выползнями змеиных гнезд, как задержанный «человек с серпом», у Дмитрия Петровича есть и личные счеты, порожденные давно погасшим и унесенным каруселью вечности черным днем.

Большая семья Медуновых жила тогда в Чарджоу. Отец работал машинистом на паровозе, а мать, Раиса Семеновна, домохозянничала, воспитывала детей, которых она, как говорил муж, повадилась рожать двойнями: Митю вместе с Любой, Володю с Олей, а Мишу с братиком Сережей. Девятилетний Митя в последний раз видел отца. Был он неугомонным охотником, имел утлую лодчонку, дорогое фамильное ружье, легавую старенькую суку Зазнобу. Однажды, в летнее воскресное утро, отправился он с Зазнобой на охоту и больше не вернулся домой, оставив своих горластых двойняшек сиротами. Говорили потом, что видели его лодку на той стороне Аму-Дарьи. Оттуда, из Фараба, вплавь добралась до Чарджоу любимица семьи Зазноба. У кого он был и что там делал? Эта роковая тайна долго оставалась неразгаданной. Думали всяко, но до истины докопаться не могли.

После исчезновения машиниста Медунова прошло более двух лет. Знакомые стали о нем забывать; вспоминали каждодневно и по-прежнему горевали о нем жена с детьми да закадычный друг Петра – фарабский лесник Федор Сухов.

Осторожный и дотошный мужик, Сухов догадывался, что дело здесь нечисто, однако доказательств никаких добыть ему не удалось.

Как-то ехал он в поезде со стороны Ташкента и повстречал в вагоне «желанного» человека, которого ему будто сам господь послал в спутники. Вез этот человек что-то тяжелое, завернутое в промасленную мешковину. Федора Сухова взяло любопытство, но спросить он не решался, выжидал удобного момента, чтобы на ощупь попробовать непонятный груз. К счастью, попутчик сам заговорил неподалеку от Фараба.

– Ты здешний? – спросил он Сухова.

– Как будто. А что?

– Дело у меня есть… Ружье вот надо зарегистрировать.

– Новое, купил?

– Купил, только старенькое.

– Покажи, любопытствую поглядеть. Люблю оружие: охотник и лесник… – проговорил Сухов, прикрывая полой плаща от проводника разобранное ружье.

– Посмотри.

Посмотрел Сухов на ложе и на казенную часть двустволки и не удержался от изумления.

– Ба! Вот так штука…

– Что? Плохое ружье? – забеспокоился непонятной национальности пожилой пассажир.

– Ничего… У кого купил?

– Э-э, длинная история! Я купил у одного белуджа, а тот приобрел у какого-то амбала на пристани… Дурной амбал, почти задарма отдал двустволку, а сам сторговал ружье у фарабского сапожника…

На этом биография ружья обрывалась.

Не похоже было на то, что пассажир врал, да это для лесника Федора Сухова и не имело большого значения, конец запутанного клубка был у него в руках, а распутать есть кому. Сухов забрал у обалдевшего от испуга спутника ружье Петра Медунова, а вместе с фамильной двустволкой забрал и самого пассажира. Вызывали после к следователю и Раису Семеновну, и старших детей Митю с Любой. Они опознали отцово ружье и получили его на хранение.

Запутанный клубок постепенно размотали. В то последнее свое утро Петр Медунов сел с собакой в лодку и переправился на правый берег, к Фарабу. Перед тем как уйти за дичью в плавь, Петр зашел к знакомому арбакешу Рахману. Зашел и… обратно не вышел. Басмач Рахман со своими подручными зарезали Петра; ночью, завернутого в лошадиную попону, с железякой у ног, его сбросили в Аму-Дарью… Митя был с матерью на суде; холодея от страха и ненависти, слушал историю убийства, видел желтозубого, со впалыми щеками и красивыми овечьими глазами бандита Рахмана. Через неделю после суда в городской газете было напечатано: Рахмана и его сообщников расстреляли. Медунов до сих нор помнит желтозубое лицо, и каждый раз, встречаясь с «незнакомцами» у границы, находит у них черты того басмача, который предательским ударом ножа с ручкой из джейраньего рога (нож показывали на суде) убил радость семьи Медуновых, утопил вместе с отцом в мутной реке и солнышко детства Мити.

Безотцовщина. Смысл этого леденящего слова он вполне постиг. С сестренкой Любой его приютили в детском доме. Окончил шесть классов. Поступил в школу ФЗО. Там мастер сразу же определил: «Мастак ты, Митька!» Выучился на токаря. Потом – армия… Фронт. Отечественной войны… Участок Бассага-Керкинского капала… Протяженнейшая трасса в Каракумах…

Он возводил это сооружение своими руками, потому и был уверен в его стойкости, лишь бы злые силы не ударили в спину, как тогда в Фарабе. Смотря за водой, как за разумным – и неразумным живым существом, Медунов проникал памятью в прошлые дни, когда в сухом котловане они жарились, как в тамдыре для чуреков: переплетали прутья арматуры, высасывали тупыми, с дырками, иглами подпочвенную воду, заливавшую своей прозеленью огромную чашу с бетонным наваром.

Он, Медунов, испытывал не раз стожильную силу бетона, но не хуже того знал никем еще не измеренную силу кипящей воды в Аму-Дарье, опасность ее непредвиденных вывертов; знал сложный и разнообразный мир тугайных берегов. В период застойного мелководья инженер в хлопотах о воде прошел, проехал и проплыл по каналу почти до Захмета, чуть ли не на ощупь проверил все насыпи, быстротоки и запруды. А прошлым летом вместе с женой Лидией Ивановной они совершили на простенькой весельной лодке двухсоткилометровый проплыв по Аму-Дарье от Головного до Чарджоу. Немало полезного, не описанного еще в книгах, узнал Дмитрий Петрович, изучая повадки реки, соизмеряя ее непостоянства и возможности поддержания надежных горизонтов в местах впадения в канал.

Навыки зрелого гидромеханизатора инженер Медунов накапливает и по учебникам, и в черновых будничных тяготах, в том труде, который бывает и незаметным, нудным, но порой с такими романтическими приключениями, что не всякий поверит в их реальность. Тут все важно, за всем нужен глаз, необходимы натренированная годами наблюдательность, жадность к явлениям-загадкам, в которых глубоко скрыта научная основа.

…Дикий кабан – зверь хитрый, пугливый и осторожный. Что же понуждало его устраивать прогулки около человечьих троп, заходить даже в зону сооружений, в опасные для него места? Зря ничего не бывает. Медунов пригласил энергетика Чернявского, такого же, как сам, следопыта, – и они под эскортом пяти собак отправились по тугаям и дженгелям. Кабаньи тропки тянулись в различных направлениях, сходились, пересекали друг друга; в стороне от старых знакомых маршрутов пролегал новый. По нему и решили пройти подальше инженеры. Амударьинские кабаны приспособились к уничтожению некрупной рыбешки в спокойных заливчиках, и оказалось, что хищники открыли для себя дополнительные пастбища там, где на картах значились глубокие и как бы резервные, подпитывающие при нужде канал, водоемы. Влага в них начала испаряться как с жаровен, и для кабанов открылись новые харчевни с богатым рыбным меню. Свиньям – раздолье, а для канала – прямая угроза маловодья.

– Поневоле скажешь спасибо за своевременную услугу, – пошутил на привале у края залива Медунов. – Дикие кабаны стали нашими помощниками.

Шутка оказалась невпопад: внезапная встреча с одним из этих «помощников» едва не стоила жизни… На привале они развели костер, закусили, напились чаю и по разным стежкам решили обойти поросшее камышом топкое место. На широкой луговине Чернявский и повстречался со старым, огромным, гривастым кабаном – секачом, воинственно поднявшим длинные клыки. Расстояние позволяло, и Чернявский, вскинув карабин, выстрелил. Пуля не свалила зверя, но рана в левом боку разъярила его до предела. Брызгая кровавой пеной, пузырившейся во рту, нацелив острые, смертоносные клыки, секач бежал на человека. Чернявский, чтоб быстрее сблизиться, тоже начал двигаться, глядя в немигающие, свирепые глазки кабана. Раздался второй выстрел… На этот раз пуля вошла в лопатку. Зверь на мгновенье остановился, дико взвизгнул и снова устремился вперед. Напрасно Чернявский старался сразить его третьей пулей. Случился перекос патрона, и карабин теперь годился только для рукопашной… От Медунова примчались с лаем собаки и кинулись на окровавленного кабана. Собаки лишь замедляли его движение, но остановить не могли.

Когда Медунов выбежал на прогалину, то увидел, как секач вспорол брюхо третьей овчарке. Поворот тяжелой, клыкастой головы – и четвертый пес полег замертво с выпущенными кишками. Зверь бросился к безоружному Чернявскому и… упал в трех шагах от него. Быстро опустившись на колено, Медунов сбоку выпустил подряд две пули. Трофей был большим, а урок и того больше. Настоящим сражением закончилась мирная разведка дальних водоемов. Нередко случается и такое в работе Медунова.

В один день – и сразу столько известий, да еще каких!

Раненько, солнце только-только всплыло над Аму-Дарьей и заглянуло в ее тайники, – въехали четыре всадника в открытый всем ветрам двор Дмитрия Петровича. Трое остановились около высокой «сейфобани» (сделанной из толстых листов железа, без окон и трубы, с нишей для форсунки), а четвертый, офицер, подъехал к веранде и сразу же был встречен жильцами проснувшегося домика. Гостя провели в комнату, и тут Медунов узнал от начальника заставы, что и выловленный утопленник, и задержанный им «человек с серпом» оказались для пограничников весьма кстати. Командование по всей воинской форме объявило Дмитрию Петровичу благодарность. Офицер с торжественностью и пограничным почетом передал это Медунову, пригласил его в гости на заставу.

– Служу Советскому Союзу! – по-солдатски кратко ответил бывший фронтовой разведчик Дмитрий Медунов.

До вечера он пробыл на воде, измучившись с установкой порванных у землесоса труб для подачи пульпы. Здесь его и разыскал колхозный мираб Эмин-ага, который привез внука на мотоцикле.

– Радио слышал, Петрович? – Не дав опомниться Медунову после бурного приветствия, спросил старик. – Не слышал. Режь барана, на той зови: тебя орденом наградили, Не веришь? Джомот, скажи!

Джомот, широко улыбаясь краснощеким лицом, подтвердил сообщение деда: вместе с другими строителями первой и второй очереди Каракумского канала, наградили Медунова. Казалось, старый мираб был рад больше самого инженера, он подталкивал его в бок кулаком и не переставая говорил:

– Той, той!

Поздравили Медунова командир и багер землесоса, моторист катера, реечники-наблюдатели. Но прежде всех – Эмин-ага. Старик вдруг умолк и усадил инженера на бочку из-под бензина.

– Знаешь еще что, Петрович? – спросил он.

– Не знаю…

– Воду надо мутить!

Дмитрий Петрович с мольбой прижал руку к сердцу, поморщился.

– Недавно мутили, яшули, нельзя так часто.

– Можно! – воскликнул энергично старик. – Мути, Петрович!

Искусственное замутнение воды в некоторых выходах из канала было техническим нововведением Медунова: в зоне нового орошения шло быстрое освоение под хлопчатник целинных залежей, прокладывалось много арыков. От колхозных мирабов Дмитрий Петрович не раз слышал жалобы на усиленную фильтрацию и выход подпочвенных вод. Тогда инженер посоветовал колхозникам в течение нескольких суток пропускать по арыкам воду с повышенным замутнением. Попробовали. Новые арыки словно полудой покрылись – крепко удерживали текучую воду.

– Еще арык к целине подвели? – допытывался Медунов.

– Сразу три прокопали. Новая хлопководческая бригада у нас организована. Мути воду… Арыки открывать надо. Сделаешь?

– Как тебе, Эмин-ага, откажешь! Вон какую весть ты привез. Будет вода, – ответил Медунов.

Мягко покачиваясь в люльке мотоцикла, Эмин-ага сказал уезжая:

– Зови на той, Петрович. С дутаром приеду, песни буду петь для твоих гостей.

Алексей Арефьев
МОРСКАЯ ДОБЛЕСТЬ

В этом рассказе, по существу, нет ничего выдуманного. Автору не понадобилось менять фамилии героев и, тем более, приукрашивать факты. Взяты они из жизни одного морского пограничного поста, охранявшего южное побережье Каспийского моря зимой тысяча девятьсот пятидесятого года.

О новом своем назначении старшина I статьи Виталий Марченко узнал от начальника штаба дивизиона. Капитан 2 ранга Михайлов вызвал старшину к себе, коротко сказал:

– Назначаетесь боцманом в береговую команду.

– Не хочется уходить с корабля, товарищ капитан 2 ранга, – откровенно признался Виталий.

– Понимаю. Сам люблю море. А вот, видишь, приходится быть на берегу. Надо…

Надо так надо. Приставил ладонь к козырьку и попросил разрешения идти.

– Погоди. – Михайлов подошел к старшине и крепко стиснул ему широкие плечи. – Я, между прочим, возражал. Ты же знаешь, что наша команда пловцов остается без опытного тренера. Теперь вся надежда на Имангулова. Справится он?

– Справится, товарищ капитан 2 ранга. Спортсмен неплохой.

– А может, ты и там подберешь себе команду, а? Вот будет сюрприз!

– Постараюсь, товарищ капитан 2 ранга.

– Добро.

Виталий вышел из кабинета. «А что? На прошлых соревнованиях, – припомнил он, – один из матросов поста показал неплохое время…» Но Виталию не до того сейчас было. Он направился в строевую часть за проездными документами. У порога канцелярии встретился со своим командиром.

– Ну как? – спросил тот на ходу.

– Еду.

– Жаль, – услышал Марченко.

Рывком он открыл дверь и вошел в маленькую комнату. Белокурая секретарша Наташа молча подала ему командировочное предписание и принялась стучать на пишущей машинке.

Виталий обошел письменный стол и встал перед девушкой. Она была в том самом платье, в котором год назад он впервые встретил ее в городском саду. Наташа тогда сразу понравилась ему. Но случилось так, что в последнее время Виталий редко виделся с девушкой, и это наложило свой отпечаток на их отношения.

Он хотел обнять ее – она встала и отошла. Виталий смотрел на девушку и невольно отмечал про себя: она похорошела, на щеках румянец.

– Наташа, – вырвалось у Виталия.

– Что?

Стало тихо, очень тихо.

– Ты не видела комсомольского секретаря? Я же не снялся еще с учета…

С минуту он постоял, охваченный внезапной растерянностью, слыша, как бешено у него колотится сердце, потом выбежал во двор.

Когда были уложены в чемодан все вещи, Марченко еще раз окинул взглядом кубрик, прошелся по нему, остановился. И долго смотрел в иллюминатор.

Море в смятении билось о берег. И у Виталия на душе было нечто подобное. Конечно, это не худо, что ценят и доверяют, а грустно покидать корабль, на котором проплавал без малого четыре года и который стал милее дома родного.

Еще в детстве он вместе с отцом побывал на многих судах, на судне заочно окончил школу, начал работать. Матери он не помнит, отец был для него всем. Матрос-коммунист с крейсера «Аврора», Марченко-старший прожил суровую жизнь и умер рано, в пятьдесят пять лет.

Теперь Виталию шел двадцать третий год. Парень повзрослел, стал выше ростом. Светло-русые волосы, несколько настороженный взгляд. Перед глазами прошли годы службы. Сначала был мотористом, потом год – старшиной катера и наконец боцманом на большом корабле. Вот, кажется, и вся биография.

Нет, не вся.

…Осень. На Каспийском море в эту пору часты штормы. Катер «ПС-402» в дозоре.

Студеный, колючий норд-ост налетает шквалами, волны с ревом и стоном обрушиваются на палубу.

В машинном отделении на вахте – старший моторист Виталий Марченко. Рядом с ним – его помощники матросы Лобода и Кузякин. Ходит под ногами железный настил. Стоять трудно. Но Виталий держится крепко. Его голубоватые глаза неотрывно смотрят на стрелки приборов.

Очередной удар волны. Что это?

Глаза Виталия расширились и застыли. Стрелка резко пошла вверх. Увеличились обороты.

Марченко быстро проверил основные узлы: все нормально. Он открыл задвижку и потрогал рукой главный вал. Неужели слетел гребной винт?

Марченко сразу представил всю опасность, нависшую над катером. Он подошел к Лободе, приказал:

– Выключить сцепление!

И тут же по трапу поднялся на верхнюю палубу. Обрушилась волна и чуть не смыла его за борт. Но Марченко успел ухватиться за поручни.

– Куда тебя черт несет! – крикнул командир, стоявший на мостике.

– Винт… – только и расслышал офицер.

С большим трудом Виталий перебрался на корму и, выждав, пока катер подняло на волне, проверил, на месте ли винт Так, ясно: винта нет. Что делать? Катер не может маневрировать, он теперь во власти стихии, но не сидеть же сложа руки и ждать новой беды.

Доложив о положении командиру, Марченко решается.

На палубе трое: Виталий Марченко, Николай Кузякин и сигнальщик Борис Ярцев. На руле – командир. Он знает, как нелегко поставить винт, но уверен в своих людях, в их морской выучке.

Ветер достиг ураганной силы. Стало трудно не только ходить – даже стоять. Поминутно на палубу рушатся белопенные валы.

Опущен в воду запасной винт. Виталий Марченко, в маске, с кислородным баллоном, прыгает за борт…

Четыре часа ушло на то, чтобы поставить винт на место. Виталию пришлось множество раз подниматься на-палубу, отогреваться, натирать себя жиром и снова прыгать в леденящую воду. Вот где пригодилась отличная физическая закалка!

Виталий взял со стола коробку с папиросами, закурил и прилег на койку. В воображении возникают лица офицеров, старшин и матросов, с которыми ему довелось вместе служить. Со многими он попрощался, а вот Имангулова еще не видел.

Он встал, надел фуражку и, сунув потухшую папиросу в пепельницу, поднялся по трапу на палубу.

Дул влажный, не жесткий ветер. На берег налетали белесые волны. Внизу на причале работали матросы, громко переговариваясь между собой.

– Нет Имангулова? – спросил вахтенного Виталий.

– В кубрике, – ответил тот.

Действительно, в носовом кубрике, куда вошел Марченко, Имангулов старательно наглаживал обмундирование, готовился на вахту. Они поздоровались.

– Вот зашел, – сказал Марченко, – а то стал бы думать: уехал, не повидавшись с другом.

– Стал бы. – Имангулов улыбнулся. Он уже знал, что старшина уезжает на оперативный пост. – Теперь как же команда?

– Поручат тебе.

– Да я…

Марченко перебил:

– Ничего. Не хуже меня справишься, будем соревноваться. Ты здесь готовь команду, я – там. Весной встреча. Понял?

Морской пост располагался в центре рыбацкого поселка и занимал помещение потребительской кооперации. Невдалеке стояла тридцатиметровая металлическая вышка, на которой днем матросы несли службу. Чуть подальше находился причал. Из окна комнаты, где жил боцман Виталий Марченко, было хорошо видно, как одни сейнеры отваливали от причала, другие пришвартовывались, груженные рыбой. Потом она сплошной серебристой массой шла в цехи, где ее сортировали, закладывали для засолки в большие деревянные чаны.

Прошло два месяца, а Виталий никак не мог привыкнуть к новой жизни, тянуло на корабль. Единственное, что успокаивало старшину, – это море, его острый запах, привычный с детства. Виталию нравилось, что матросы к нему относятся с уважением и себя считают настоящими моряками. Службу несут исправно, хорошо учатся. Доволен он был и командой гребцов, которую начал тренировать с первых дней. Одним словом, матросы соблюдали полный морской порядок: драили шваброй пол, как палубу, до блеска начищали пуговицы, бляхи, вечерами учились играть на гитаре и плясать «яблочко».

Но все это самообман. То ли дело корабль – вот где настоящая морская жизнь! Там тебе и ветер, и штиль, и шторм. Виталий сел за стол, на котором лежало недописанное письмо Наташе. Пробежал глазами прямые строчки, подумал: «До чего же ты добрая у меня, не даешь скучать: по четыре письма в неделю шлешь. Буду увольняться, обязательно заберу с собой». Хотел было опять взяться за перо, но пришел на ум нелепый случай… Из-за девушки с матросом Масловым поссорились, чуть за грудки не схватились. И лишь когда вмешалась она сама, обошлось. Но Маслов затаил обиду на старшину.

Поселковая фельдшерица Валя, умная и веселая, с кокетливыми косичками, увлекалась плаванием. Она упросила как-то Виталия потренировать ее на водной дорожке. Тот согласился. Они уже несколько раз были на пляже, и все шло как надо. И вот на тебе!..

Ему стало тоскливо. Он встал, надел бушлат и вышел.

На причале без изменений: по дощатому настилу сновали рыбаки в брезентовых куртках и резиновых сапогах, кто-то командовал, поднося ко рту жестяной рупор.

Виталий присел на скамейку, достал папироску, но не оказалось спичек. Он огляделся: никого поблизости. Стал мять пальцами папироску. Вскоре за спиной послышались шаги. Марченко обернулся и вскочил: увидел командира поста – капитан-лейтенанта Тихонова. Они и прежде были немного знакомы, а когда старшина прибыл сюда, между ними завязалось нечто вроде дружбы. Офицер давно служил на пограничном флоте, хорошо знал свое дело, умел работать с людьми. «Берег что твой корабль, – говорил он. – Бушует шторм – берегу неспокойно. На море штиль – тихо и на берегу. И люди любят именоваться моряками». Марченко отвечал: «Это верно. Но, что ни говорите, корабль есть корабль».

– Товарищ капитан-лейтенант, не найдется ли спички? – спросил боцман.

Офицер достал коробок.

– Как себя чувствует матрос Маслов? Да вы садитесь, пожалуйста… Какое настроение у него, знаете?

Прикуривая, Марченко подумал: «Еще бы! А вам-то откуда известно?» Он поднял голову, и они встретились взглядами. Глаза старшины спрашивают: «Ну что же мне делать?»

– Некрасиво получилось, – заговорил капитан-лейтенант. – Почему сами не доложили?

Боцман коротко ответил:

– Виноват. Но все уже улажено…

– Приходил ко мне Маслов, – продолжал офицер. – Рассказал обо всем, что у вас получилось. Ругал себя, извинялся. «Понимаете, – говорит, – мы с Валей дружим. А тут вижу: наш боцман вроде бы за ней волочится. Вот и не смог с собой совладать». Я спросил: «Теперь как?» – «Стыдно, – говорит, – смотреть в глаза боцману. Помогите…»

На лице Марченко появилась улыбка.

Над поселком нависли сумерки. Матросы готовились к ужину, а на скамейке все еще сидели капитан-лейтенант и старшина. Толковали о многом. «Взять матроса Маслова, – говорил офицер. – Неплохой моряк. А вот видишь, невыдержанность показал. На тренировках, говоришь, темп у него вялый? Почему – не интересовался?» Когда офицер собрался уходить, боцман сказал:

– Да я, конечно, понимаю… Ну просто не придавал еще этому значения… Заметили вы очень верно, товарищ капитан-лейтенант… Из него может получиться отличный пловец. Вот увидите.

Октябрь. Свинцовое море до горизонта в белых барашках. На самодельном мостике, широко расставив ноги, стоит Виталий. Внизу, на дощатом настиле, шеренга матросов. Правофланговый – матрос Маслов. На душе у него легко. Еще бы! Со старшиной теперь самые хорошие отношения.

– Сегодня у нас последняя зачетная тренировка, – объявляет Марченко. – Затем продолжим занятия на шлюпке. А сейчас – на старт!

Матросы сделали шаг вперед и, согнувшись, замерли в ожидании следующей команды.

– Марш!

Разом прыгнули в воду. Вперед вырвался Маслов. Виталий внимательно следил за стрелкой секундомера, поглядывая на пловцов. Вот рядом с Масловым появилась курчавая голова Рылкина. «Ага! – отмечал про себя Марченко. – А твердил, что ничего не получится». Месяц назад Рылкин не верил в свои способности. Виталию удалось задеть его самолюбие, вызвать в нем гордость. «Ты что – хуже всех? – говорил боцман. – Не можешь взять себя в руки?» – «Попробую…» – Робкая улыбка скользнула тогда по лицу Рылкина. Наблюдая сейчас за матросом, Виталий был доволен.

Тренировка закончилась. Старшина отпустил матросов, а сам остался на мостике, занялся подсчетами. Минут через пять вернулся Маслов, молча сбросил с себя одежду.

– Ну, командуйте…

Боцман улыбается: Маслов верен себе.

Раза три делал он заплывы, но результат ни на секунду не улучшился. Маслов сердился на себя, вспомнил, как учили его, однако ничего не помогало. Марченко не выдержал, подошел:

– А может, хватит?

– Нет уж, еще раз.

– Вон ты какой!..

Февраль месяц. В это время море коварно. С утра, смотришь, тихо, солнышко, а к вечеру – уже волна, буря-ураган. Бывает наоборот: с полуночи начнет крепчать ветер и к утру разыграется такой шторм, что потом долго не утихает.

Обычно о штормовой погоде заранее предупреждают, но на этот раз Каспий обманул синоптиков и моряков.

В полдень, когда матрос Маслов залез на вышку, море было спокойно, а к четырем часам все переменилось. Сначала потянулись низкие тучи. Они принесли холодный ветер и мокрый снег. Море нахмурилось. Потом на берег начали набегать крутые волны.

Всего каких-нибудь полчаса назад Маслов отчетливо видел в бинокль рыбаков на кулазах [6]6
  Кулаз – рыбацкая лодка.


[Закрыть], а теперь их скрыла мгла, нависшая над морем. Людям явно угрожала опасность. Маслова охватила тревога. Он посмотрела на причал – никого. Попытался вызвать дежурного – отказала сигнализация. Не долго думая, он спустился, забежал в казарму и, немного отдышавшись, крикнул:

– Там… рыбаки!..

На причал по тревоге прибыли матросы береговой команды. Вскоре сюда подоспели люди из поселка. Среди них был председатель артели.

– Вся надежда на вас, – обратился он к капитан-лейтенанту Тихонову. – Наши суда – далеко в море.

В поход пошли самые ловкие и сильные: Владимир Рылкин, Александр Щанников, Юрий Маслов, Павел Казаков, Александр Скворцов, Николай Копылов. Виталия Марченко капитан-лейтенант назначил командиром шлюпки.

Шлюпка отошла от причала, когда уже кругом темнело. Ветер усиливался, все круче шли волны. Марченко, напрягая зрение, смотрел по сторонам и, не отпуская руля, командовал:

– Вперед! Вперед!

Матросы налегали на весла, но шлюпка продвигалась медленно. Белопенные валы, набегая, с шумом рушились и обдавали моряков ледяными брызгами. Нелегко было заметить рыбацкую лодку среди вздыбившихся волн.

Марченко мысленно рассуждал: кулазы теперь у границы… Надо торопиться. В курсе шлюпки он был уверен: ветер, а вместе с ним и волны – идут с северо-запада.

– Левые табань! Так держать! – слышался его непривычно сердитый голос.

По напряженным фигурам матросов было видно, каких трудов стоило им повернуть шлюпку, руль которой то и дело оказывался над водой.

– Еще левые табань!

Шлюпка медлительно разворачивается. На ее пути непреодолимой стеной встают волны. Матросы проворно гребут.

– Где же рыбаки? – не выдержав, спросил Щанников и так посмотрел на Маслова, словно Юрий в чем-то был виноват.

Потом послышался сдавленный голос Казакова:

– Эдак и занести может…

– Ты чего, Павел? – Маслов покачал головой, насупился.

– Что за разговоры! – крикнул боцман. – А ну на лечь на весла! – И начал командовать: – И раз!.. И раз!..

Разыгрался шторм. Ураганной силы ветер срывал с волн пенистые гребни и косым дождем бил в лица. У носа шлюпки то и дело взлетали фонтаны, как если бы там рвались снаряды.

«Да, – подумал Виталий, – вот это ветер! Нет, не ветер – ураган!»

С тоской посмотрел он на матросов. Может, пока не поздно, повернуть назад? А как же рыбаки? Струсил, скажут.

– Полный вперед! – скомандовал Виталий.

Тревожились за судьбу своих товарищей и на причале. Каждый старался представить себе, что с ними сейчас там, в море, и питал надежду на благополучный исход.

А море бушевало, вставая сплошной стеной. Если, обычная стена может упасть один раз, то эта все время рушилась, давила, толкала за борт. Шлюпку неистово швыряло. Но это не страшило пограничников. Окровавленными ладонями они, промокшие до нитки, налегали на весла, сильно гребли.

Матрос Скворцов повернул голову, куда неотрывно смотрел боцман.

На гребне волны показался опрокинутый кулаз, за который держался рыбак.

– Есть один! – крикнул Марченко. – Табань весла!

Обрадованный Маслов вскочил.

– Стой! – не своим голосом закричал Виталий. Поборов волнение, он добавил: – Этим не шутят, брат…

Маслов сел.

– Подавай носовой! – последовало распоряжение матросу Скворцову.

Потребовалось немало отваги, самообладания, сноровки, чтобы в нужный момент изловчиться, подхватить обессилевшего рыбака под руки и поднять его в шлюпку.

– Там еще… – бормотал он.

А шлюпку валило с борта на борт. Вот, закручиваясь, закипел гребень волны. В хлопьях пены мелькнули два черных силуэта.

– Кулазы! – воскликнул Казаков, первым заметивший их.

Пока шлюпка металась от одного кулаза к другому, Марченко потерял ориентировку. Он глянул на часы: половина четвертого. Оставалось одно – промерить глубину, чтобы принять решение, куда держать курс. Виталий приказывает матросу Маслову опустить лот.

– Пять метров.

«Значит, где-то поблизости берег», – подумал боцман.

– Весла на воду! – командует он.

Шторм не унимался. С грохотом ударялись волны о борт потяжелевшей шлюпки, и постепенно она наполнялась водой. Воду вычерпывали, но сколько ни старались, ее не убавлялось. Шлюпку и бросало из стороны в сторону как прежде, и валило то на один борт, то на другой. Положение становилось угрожающим. Оставаться в шлюпке – значило бы рисковать жизнью людей.

– На берег! – решил Марченко.

Первыми бросились вплавь Казаков, Щанников, Рылкин и с ними рыбаки. Затем Скворцов, Копылов. В шлюпке остались окоченевший от холода Виталий Марченко и Юрий Маслов.

– Ну, прыгаем? – проговорил старшина, когда Маслов убрал весла.

– Прыгаем! – крикнул Юрий и так оттолкнулся ногами, что борт ушел под воду. Вскоре голова Маслова скрылась в темноте.

Марченко тоже прыгнул. Его тут же накрыло с головой и вынесло далеко вперед. Старшина вдохнул полной грудью и поплыл. Перед ним поминутно вырастали, закручивались белыми гребнями громадные волны. Вдруг Марченко почувствовал, что у него стали неметь ноги и руки. Неровными глухими толчками забилось сердце.

– Маслов! – крикнул он.

– Я тут, тут, боцман.

– Помоги…

Он поднял руку и скрылся в пене прибоя.

Маслов бросился к старшине.

– Боцман!

Волна ушла, и на ее месте показалась фигура старшины. Широкая спина была как-то неестественно согнута. Он еле двигался.

– Что с тобой?

– Помоги. Судорога… – хрипел он.

Маслов навалил его себе на грудь и с силой стал грести. «Старшина перемерз, – думал Юрий, – надо было ему поработать веслами».

– Потерпи… – Маслов еще хотел что-то сказать, но хлебнул воды и закашлялся.

Марченко молчал, тяжело дыша.

– Немного осталось… Так… Ну вот…

Маслов уперся ногами в дно и поволок старшину к берегу.

– Они, – послышался чей-то голос.

Матросы подхватили боцмана, подняли его, понесли. Он что-то проговорил, а потом потерял сознание.

– Да что с тобой? – теребил его Маслов.

Над Марченко наклонились лица.

– Боцман…

– Виталий…

А у того безжизненно распростерлись руки.

– Он мертв! – отчаянно закричал Маслов, упал ничком и зарыдал.

Рядом стонало море.