Стихотворения. Рассказы. Повести
Текст книги "Стихотворения. Рассказы. Повести"
Автор книги: Иван Бунин
Жанры:
Поэзия
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 199 страниц) [доступный отрывок для чтения: 70 страниц]
В гелиотроповом свете молний летучих
В небесах раскрывались дымные тучи,
На косогоре далеком – призрак дубравы,
В мокром лугу перед домом – белые травы.
Молнии мраком топило, с грохотом грома
Ливень свергался на крышу полночного дома —
И металлически страшно, в дикой печали,
Гуси из мрака кричали.
30. VIII.22
Черна, как копь, где солнце, где алмаз.
Брезгливый взгляд полузакрытых глаз
Томится, пьян, мерцает то угрозой,
То роковой и неотступной грезой.
Томят, пьянят короткие круги,
Размеренно-неслышные шаги,—
Вот в царственном презрении ложится
И вновь в себя, в свой жаркий сон глядится.
Сощурившись, глаза отводит прочь,
Как бы слепит их этот сон и ночь,
Где черных копей знойное горнило,
Где жгучих солнц алмазная могила.
9. IX.22
Была весна, и жизнь была легка.
Зияла адом свежая могила,
Но жизнь была легка, как облака,
Как тот дымок, что веял из кадила.
Земля, как зацветающая новь,
Блаженная, лежала предо мною —
И первый стих и первая любовь
Пришли ко мне с могилой и весною.
И это ты, простой степной цветок,
Забытый мной, отцветший и безвестный,
На утре дней моих попрала смерть, как бог,
И увела в мир вечный и чудесный!
9. IX.22
Плывет, течет, бежит ладьей,
И как высоко над землей!
Назад идет весь небосвод,
А он вперед – и все поет.
Поет о том, что мы живем,
Что мы умрем, что день за днем
Идут года, текут века —
Вот как река, как облака.
Поет о том, что все обман,
Что лишь на миг судьбою дан
И отчий дом, и милый друг,
И круг детей, и внуков круг,
Что вечен только мертвых сон,
Да божий храм, да крест, да он.
12. IX.22
Амбуаз
Ты на плече, рукою обнаженной,
От зноя темной и худой,
Несешь кувшин из глины обожженной,
Наполненный тяжелою водой.
С нагих холмов, где стелются сухие
Седые злаки и полынь,
Глядишь в простор пустынной Кумании,
В морскую вечереющую синь.
Все та же ты, как в сказочные годы!
Все те же губы, тот же взгляд,
Исполненный и рабства и свободы,
Умерший на земле уже стократ.
Все тот же зной и дикий запах лука
В телесном запахе твоем,
И та же мучит сладостная мука,—
Бесплодное томление о нем.
Через века найду в пустой могиле
Твой крест серебряный, и вновь,
Вновь оживет мечта о древней были,
Моя неутоленная любовь,
И будет вновь в морской вечерней сини,
В ее задумчивой дали,
Все тот же зов, печаль времен, пустыни
И красота полуденной земли.
12. X.22
Уж как на море, на море,
На синем камени,
Нагая краса сидит,
Белые ноги в волне студит,
Зазывает с пути корабельщиков:
«Корабельщики, корабельщики!
Что вы по свету ходите,
Понапрасну ищете
Самоцветного яхонта-жемчуга?
Есть одна в море жемчужина —
Моя нагая краса,
Уста жаркие,
Груди холодные,
Ноги легкие,
Лядвии тяжелые!
Есть одна утеха не постылая —
На руке моей спать-почивать,
Слушать песни мои унывные!»
Корабельщики плывут, не слушают,
А на сердце тоска-печаль,
На глазах слезы горючие.
Ту тоску не заспать, не забыть
Ни в пути, ни в пристани,
Не отдумать довеку.
10. V.23
«Опять холодные седые небеса,
Пустынные поля, набитые дороги,
На рыжие ковры похожие леса,
И тройка у крыльца, и слуги на пороге…»
– Ах, старая наивная тетрадь!
Как смел я в те года гневить печалью бога?
Уж больше не писать мне этого «опять»
Перед счастливою осеннею дорогой!
7. VI.23
Одно лишь небо, светлое, ночное,
Да ясный круг луны
Глядит всю ночь в отверстие пустое,
В руину сей стены.
А по ночам тут жутко и тревожно,
Ночные корабли
Свой держат путь с молитвой осторожной
Далеко от земли.
Свежо тут дует ветер из простора
Сарматских диких мест,
И буйный шум, подобный шуму бора,
Всю ночь стоит окрест:
То Понт кипит, в песках могилы роет,
Ярится при луне —
И волосы утопленников моет,
Влача их по волне.
10. VI.23
Она стоит в серебряном венце,
С закрытыми глазами. Ни кровинки
Нет в голубом младенческом лице,
И ручки – как иссохшие тростинки.
За нею кипарисы на холмах,
Небесный град, лепящийся к утесу,
Под ним же Смерть: на корточках, впотьмах,
Оскалив череп, точит косу.
Но ангелы ликуют в вышине:
Бессильны, Смерть, твои угрозы!
И облака в предутреннем огне
Цветут и округляются, как розы.
<25 сентября 1919–1924>
Уныние и сумрачность зимы,
Пустыня неприветливых предгорий,
В багряной смушке дальние холмы,
А там, за ними, – чувствуется – море.
Там хлябь и мгла. Угадываю их
По свежести, оттуда доходящей,
По туче, в космах мертвенно-седых,
Вдоль тех хребтов плывущей и дымящей.
Гляжу вокруг, остановив коня,
И древний человек во мне тоскует:
Как жаждет сердце крова и огня,
Когда в горах вечерний ветер дует!
Но отчего так тянет то, что там? —
О море! Мглой и хлябью довременной
Ты все-таки родней и ближе нам,
Чем радости реей этой жизни бренной!
<1925>
Смотрит луна на поляны лесные
И на руины собора сквозные.
В мертвом аббатстве два желтых скелета
Бродят в недвижности лунного света:
Дама и рыцарь, склонившийся к даме
(Череп безносый и череп безглазый):
«Это сближает нас – то, что мы с вами
Оба скончались от Черной Заразы.
Я из десятого века, – решаюсь
Полюбопытствовать: вы из какого?»
И отвечает она, оскаляясь:
«Ах, как вы молоды! Я из шестого».
<5.XI.38-1947>
Земную жизнь пройдя до половины (ит.).
[Закрыть]*
Дни близ Неаполя в апреле,
Когда так холоден и сыр,
Так сладок сердцу божий мир…
Сады в долинах розовели,
В них голубой стоял туман,
Селенья черные молчали,
Ракиты серые торчали,
Вдыхая в полусне дурман
Земли разрытой и навоза…
Таилась хмурая угроза
В дымящемся густом руне,
Каким в горах спускались тучи
На их синеющие кручи…
Дни, вечно памятные мне!
1947
Ледяная ночь, мистраль
(Он еще не стих).
Вижу в окна блеск и даль
Гор, холмов нагих.
Золотой недвижный свет
До постели лег.
Никого в подлунной нет,
Только я да бог.
Знает только он мою
Мертвую печаль,
То, что я от всех таю…
Холод, блеск, мистраль.
1952
В час полуденный, зыбко свиваясь по Древу,
Водит, тянется малой головкой своей,
Ищет трепетным жалом нагую смущенную Еву
Искушающий Змей.
И стройна, высока, с преклоненными взорами Ева,
И к бедру ее круглому гривою ластится Лев,
И в короне Павлин громко кличет с запретного Древа
О блаженном стыде искушаемых дев.
1952
P. S. По древним преданиям, в искушении Евы участвовали Лев и Павлин. (Примеч. И. А. Бунина.)
Стихотворения, не включенные Буниным в собрания сочинений
Истомлена полдневным зноем,
В немой тоске земля ждала,
Чтоб ночь прохладой и покоем
Ее во мраке обняла.
Но солнце жгло с небес лучами,
И вот, в затишье гробовом,
Восстала Буря над волнами,
Бледнея в гневе роковом.
И, вспыхнув, взор ее орлиный
От грозной страсти потемнел,
И ветер бурно налетел,
Промчавшись в море зыбью длинной.
И в горных соснах, меж ветвей,
Завыл в веселье горделивом…
О, не страшись его – смелей
Грудь подставляй его порывам!
Пусть бьются волны об утес,
Пусть резким холодом пахнуло,
И тьма растет, и альбатрос
Кричит к беде средь тьмы и гула —
То жизни пир, – ее побед
Канун, грозою омраченный…
Из мрака бури солнца свет
Опять взойдет, но обновленный!
<1895–1898>
Вдали еще гремит, но тучи уж свалились,
Как горы дымные, идут они на юг.
Опять лазурь ясна, опять весна вокруг,
И ярким солнцем чащи озарились.
Из-за лесных вершин далекой церкви шпиц
Горячим золотом трепещет и сверкает,
Звенят в низах ручьи, и льется пенье птиц,
А на полянах снова припекает.
Густеет облаков волнистое руно;
Они сдвигаются, спускаются все ниже —
И вот уж солнца нет; опять в лесу темно,
Дождь зашумел – и все слышней и ближе.
Нахохлясь, птицы спят, и тихо лес стоит
И точно чувствует, счастливый и покорный,
Как много свежести и силы благотворной
Весенняя гроза в себе таит!
1900
Не прохладой, не покоем,
А истомою и зноем
Ночь с горячих пашен веет:
Хлеб во мраке ночи зреет.
Обступают осторожно
Небо тучи, и тревожно,
Точно жар и бред недуга,
Набегает ветер с юга.
Шелестя и торопливо
Волны ветра ловит нива,
Страстным шепотом привета
Провожает их, – и мнится:
Ночь прощается тоскливо
С лаской пламенного лета,
Разметалась и томится…
Блеск зарниц ей точно снится,
Мрак растет над ней кошмаром,
И когда всю степь пожаром
Красный сполох озаряет, —
В поле чей-то призрак темный,
Величавый и огромный,
На мгновенье вырастает,
Чьи-то очи ярко блещут,
Содрогаясь от усилья,
И раскинутые крылья
За плечом его трепещут.
Как тот блеск ее пугает!
Точно в страхе пробегает
Знойный шелест по бурьяну…
Быть большому урагану!
Уж над этим смутным шумом
Все слышней, как за горою
Дальний гром ворчит порою,
Как в величии угрюмом,
Потрясая своды неба,
Он проходит тяжким гулом
Над шумящим морем хлеба…
Скоро бешеным разгулом
В поле ветер понесется,
Скоро гром смелее грянет,
Жутким блеском даль зажжется,
Ночь испуганно воспрянет,
Ночь порывисто очнется —
И обильными слезами
Вся тоска ее прольется!
А наутро над полями
Солнце грустно улыбнется —
Озарит их на прощанье,
И на нивы, на селенья
Ляжет кроткое смиренье
Тишины и увяданья.
1900
Темный ельник снегами, как мехом,
Опушили седые морозы,
В блестках инея, точно в алмазах,
Задремали, склонившись, березы.
Неподвижно застыли их ветки,
А меж ними на снежное лоно,
Точно сквозь серебро кружевное,
Полный месяц глядит с небосклона.
Высоко он поднялся над лесом,
В ярком свете своем цепенея,
И причудливо стелются тени,
На снегу под ветвями чернея.
Замело чащи леса метелью, —
Только вьются следы и дорожки,
Убегая меж сосен и елок,
Меж березок до ветхой сторожки.
Убаюкала вьюга седая
Дикой песнею лес опустелый,
И заснул он, засыпанный вьюгой,
Весь сквозной, неподвижный и белый.
Спят таинственно стройные чащи,
Спят, одетые снегом глубоким,
И поляны, и луг, и овраги,
Где когда-то шумели потоки.
Тишина, – даже ветка не хрустнет!
А, быть может, за этим оврагом
Пробирается волк по сугробам
Осторожным и вкрадчивым шагом.
Тишина, – а, быть может, он близко…
И стою я, исполнен тревоги,
И гляжу напряженно на чащи,
На следы и кусты вдоль дороги.
В дальних чащах, где ветви и тени
В лунном свете узоры сплетают,
Все мне чудится что-то живое,
Все как будто зверьки пробегают.
Огонек из лесной караулки
Осторожно и робко мерцает,
Точно он притаился под лесом
И чего-то в тиши поджидает.
Бриллиантом лучистым и ярким,
То зеленым, то синим играя,
На востоке, у трона господня,
Тихо блещет звезда, как живая.
А над лесом все выше и выше
Всходит месяц, – и в дивном покое
Замирает морозная полночь
И хрустальное царство лесное!
1886–1901
Тропинкой темною лесною,
Где колокольчики цветут,
Под тенью легкой и сквозною
Меня кустарники ведут.
Здесь полусвет и запах пряный
Сухой листвы, а вдалеке
Лес расступается поляной
К долине мирной и реке.
Садится солнце, даль синеет,
Кукушка стонет, а река
Уже от запада алеет
И отражает облака.
Вокруг меня деревья стройно
Уходят к ясной вышине,
И сердце радостью спокойной
Полно в вечерней тишине.
Пора и горе, и ненастье,
И зиму темную забыть,—
Одно есть только в мире счастье —
Весь божий свет душой любить!
<1901>
Светит в горы небо голубое,
Молодое утро сходит с гор.
Далеко внизу – кайма прибоя,
А за ней – сияющий простор.
С высоты к востоку смотрят горы,
Где за нежно-млечной синевой
Тают в море белые узоры
Отдаленной цепи снеговой.
И в дали, таинственной и зыбкой,
Из-за гор восходит солнца свет —
Точно горы светлою улыбкой
Отвечают братьям на привет.
1907
Над морем дремлют, зеленеют
Меж скал цветущие сады.
Лучи полдневные их греют,
Им слышен тихий плеск воды.
Здесь даже зимнею порою
Среди и лавров и олив
Под неприступною горою
Стоит, как зеркало, залив.
В затишье расцветают розы,
И кипарис в полдневный зной
Внимает, погруженный в грезы,
Как говорит волна с волной,
И смотрит вдаль, где, утопая
В лазурном море, паруса
На солнце искрятся, сверкая,
И точно манят в небеса.
<1901>
Стояли ночи северного мая,
И реял в доме бледный полусвет.
Я лег уснуть, но, тишине внимая,
Все вспоминал о грезах прежних лет.
Я вновь грустил, как в юности далекой,
И слышал я, как ты вошла в мой дом, —
Неуловимый призрак, одинокий
В старинном зале, низком и пустом.
Я различал за шелестом одежды
Твои шаги в глубокой тишине —
И сладкие, забытые надежды,
Мгновенные, стеснили сердце мне.
Я уловил из окон свежесть мая,
Глядел во тьму с тревогой прежних лет…
И призрак твой и тишина немая
Сливались в грустный, бледный полусвет.
1901
В поздний час мы были с нею в поле.
Я дрожа касался нежных губ…
«Я хочу объятия до боли,
Будь со мной безжалостен и груб!»
Утомясь, она просила нежно:
«Убаюкай, дай мне отдохнуть,
Не целуй так крепко и мятежно,
Положи мне голову на грудь».
Звезды тихо искрились над нами,
Тонко пахло свежестью росы.
Ласково касался я устами
До горячих щек и до косы.
И она забылась. Раз проснулась,
Как дитя, вздохнула в полусне,
Но, взглянувши, слабо улыбнулась
И опять прижалася ко мне.
Ночь царила долго в темном поле,
Долго милый сон я охранял…
А потом на золотом престоле,
На востоке, тихо засиял
Новый день, – в полях прохладно стало…
Я ее тихонько разбудил
И в степи, сверкающей и алой,
По росе до дома проводил.
1901
Несть, господи, грехов и злодеяний
Превыше милосердья твоего!
Рабу земли и суетных желаний
Прости грехи за горести его.
Завет любви хранил я в жизни свято:
Во дни тоски, наперекор уму,
Я не питал змею вражды на брата,
Я все простил по слову твоему.
Я, тишину познавший гробовую,
Я, воспринявший скорби темноты,
Из недр земных земле благовествую
Глаголы Незакатной Красоты!
1901
Ручей среди сухих песков…
Куда спешит и убегает?
Зачем меж скудных берегов
Так стойко путь свой пролагает?
От зноя бледен небосклон,
Ни облачка в лазури жаркой;
Весь мир как будто заключен
В песчаный круг в пустыне яркой.
А он, прозрачен, говорлив,
Он словно знает, что с востока
Придет он к морю, где залив
Пред ним раскроет даль широко —
И примет светлую струю,
Под вольной ширью небосклона,
В безбрежность синюю свою,
В свое торжественное лоно.
1901
Пока я шел, я был так мал!
Я сам себе таким казался,
Когда хребет далеких скал
Со мною рос и возвышался.
Но на предельной их черте
Я перерос их восхожденье.
Один, в пустынной высоте,
Я чую высших сил томленье.
Земля – подножие мое.
Ее громада поднимает
Меня в иное бытие,
И душу радость обнимает.
Но бездны страх – он не исчез,
Он набегает издалека…
Не потому ль, что одиноко
Я заглянул в лицо небес?
1901
Из тесной пропасти ущелья
Нам небо кажется синей.
Привет тебе, немая келья
И радость одиноких дней!
Звучней и песни и рыданья
Гремят под сводами тюрьмы.
Привет вам, гордые страданья,
Среди ее холодной тьмы!
Из рудников, из черной бездны
Нам звезды видны даже днем.
Гляди смелее в сумрак звездный —
Предвечный свет таится в нем!
1901
Жесткой, черной листвой шелестит и трепещет кустарник,
Точно в снежную даль убегает в испуге.
В белом поле стога, косогор и забытый овчарник
Тонут в белом дыму разгулявшейся вьюги.
Дымный ветер кружит и несет в небе ворона боком,
Конский след на бегу порошит-заметает…
Вон прохожий вдали. Истомлен на пути одиноком,
Мертвым шагом он мерно и тупо шагает.
«Добрый путь, человек! Далеко ль до села, до ночлега?»
Он не слышит, идет, только голову клонит…
А куда и спешить против холода, ветра и снега?
Родились мы в снегу, – вьюга нас и схоронит.
Занесет равнодушно, как стог, как забытый овчарник…
Хорошо ей у нас, на просторе великом!
Бесприютная жизнь, одинокий под бурей кустарник,
Не тебе одолеть в поле темном и диком!
1901
(отрывок)
Перед грозой, в Петровки, жаркой ночью,
Среди лесного ропота и шума,
Спешил я, спотыкаясь на коряги
И путаясь меж елок, за Веснянкой.
Она неслась стрелой среди деревьев
И, белая, мелькала в темноте,
Когда зарницу ветром раздувало,
А у меня уж запеклись уста
И сердце трепетало, точно голубь.
«Постой!» – хотел я крикнуть – и не мог.
Мы долго с ней бежали по болоту,
Вдоль озера, вдоль отмели, заросшей
Купавами, травой и камышами,
И наконец я выбился из сил.
Хочу сказать: «Остановись, не бойся!»
Она на миг оглянется – и в путь!
А между тем поднялся ветер,
Деревья недовольно зароптали,
Задвигали мохнатой хвоей ели,
И звезды замелькали из-за них.
Кричу за ней: «Остановись, послушай!
Я все равно до света не отстану,
Ты понапрасну мучишься…» Не слышит!
Вдруг молния всю чащу озарила
Таинственным и бледно-синим светом…
«Стой! – крикнул я. – Лишь слово! Я не трону…»
(Она остановилась на мгновенье.)
«Ответь, – вскричал я, – кто ты? И зачем
Ты здесь со мной встречалась вечерами,
Ждала меня над заводью темневшей,
Где сумрачно и тускло рдели воды?
Зачем со мной ты слушала, грустя,
Далеких песен радость молодую?
Зачем потом, когда они смолкали
И только комары звенели сонно
Да нежно пахло сонною водой,
Ты разбирала ласково мне кудри,
А я глядел с твоих колен в глаза?
Зачем во тьме, когда из тихой рощи
Гремели соловьи, ты наклонялась
К моей щеке горячею щекой
И целовала сладко, осторожно,
А после все томительней и крепче?
Скажи, зачем?..» Она лицо руками
Закрыла вдруг и кинулась вперед.
И долго мы, как звери за добычей,
Опять бежали в роще. Шумный ливень
По темным чащам с громом бушевал,
Даль раскрывали молнии, и ярко
Белело платье девичье… Но вдруг
Оно исчезло, точно провалилось.
Я выскочил с разбега на опушку,
Упал в овес, запутанный и мокрый,
И зарыдал, забился…
1901
Темный кедр растет среди долины, —
Я люблю долины тихих гор,
Видит он далекие вершины
И глядится в зеркало озер.
Темный кедр один в горах тоскует, —
Я люблю печаль весенних дней, —
А кругом зеленый лес ликует
И цветут фиалки у корней.
Божий мир люблю я, – в вечной смене
Он живет и красотой цветет…
Как поверить злобе иль измене?
Темный час проходит и пройдет!
Темный кедр растет среди долины, —
Расцветай, наперекор судьбе!
Быстро дни идут, но ни единый
Не пройдет без думы о тебе!
1901
Ударил колокол – и дрогнул сон гробниц,
И голубей испуганная стая
Вдруг поднялась с карнизов и бойниц
И закружилась, крыльями блистая,
Над мшистою стеной монастыря…
О, ранний благовест и майская заря!
Как этот звон, могучий и тяжелый,
Сливается с открытой и веселой
Равниной зеленеющих полей!
Ударил колокол – и стала ночь светлей,
И позабыты старые гробницы,
И кельи тесные, и страхи темноты,—
Душа, затрепетав, как крылья вольной птицы,
Коснулась солнечной поющей высоты!
1901
Ищу я в этом мире сочетанья
Прекрасного и вечного. Вдали
Я вижу ночь: пески среди молчанья
И звездный свет над сумраком земли.
Как письмена, мерцают в тверди синей
Плеяды, Вега, Марс и Орион.
Люблю я их теченье над пустыней
И тайный смысл их царственных имен!
Как ныне я, мирьяды глаз следили
Их древний путь. И в глубине веков
Все, для кого они во тьме светили,
Исчезли в ней, как след среди песков:
Их было много, нежных и любивших,
И девушек, и юношей, и жен,
Ночей и звезд, прозрачно-серебривших
Евфрат и Нил, Мемфис и Вавилон!
Вот снова ночь. Над бледной сталью Понта
Юпитер озаряет небеса,
И в зеркале воды, до горизонта,
Столпом стеклянным светит полоса.
Прибрежья, где бродили тавро-скифы,
Уже не те, – лишь море в летний штиль
Все так же сыплет ласково на рифы
Лазурно-фосфорическую пыль.
Но есть одно, что вечной красотою
Связует нас с отжившими. Была
Такая ж ночь – и к тихому прибою
Со мной на берег девушка пришла.
И не забыть мне этой ночи звездной,
Когда весь мир любил я для одной!
Пусть я живу мечтою бесполезной,
Туманной и обманчивой мечтой,—
Ищу я в этом мире сочетанья
Прекрасного и тайного, как сон.
Люблю ее за счастие слиянья
В одной любви с любовью всех времен!
1901
(отрывок)
Весенний день синеет в вышине,
А в сумраке ущелья снег таится
И в холоде, в глубокой тишине,
Под соснами на камнях серебрится.
Весенний ключ, прозрачный, как кристалл,
Журчит и звонко каплет между скал,
И широко и вольно веет влага
Из мокрого скалистого оврага…
Вдали, в окно его теснины,
Я вижу море. Здесь и тень,
И свежесть каменной лощины,
А там весенний ясный день,
Залив, лесистые долины
И голубых небес простор…
Иду, – утесы расступились,
Тепло и свет, – окрестных гор
Хребты лиловые открылись;
Кремнистый путь сбегает в лес, —
Ведет он в чащи на обрывах, —
И между сучьями, в извивах,
Синеет глубина небес…
Как тихо здесь, в тени узорной!
Как хороши и томны в ней,
Среди листвы сухой и черной,
Глаза фиалок у корней!
Взгляну на горы – там высоко
Меж скал ущелье поднялось
И в синее пятно слилось;
Взгляну в долины – там широко
В заливе море разрослось
И меж лесных стволов сияет…
А солнце мягко пригревает,
Лепечут птицы в тишине,
И в темном свете, в полусне,
Весь лес как будто замирает
И сладко грезит о весне!
<1902>
