Текст книги "Пропало лето. Спасите утопающего."

Автор книги: Исай Кузнецов

Соавторы: Авенир Зак
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

Откуда-то издалека, вероятно из дома отдыха, доносилась знакомая песня:

 
И снег, и ветер,
И звёзд ночной полёт.
Меня моё сердце
В тревожную даль зовёт!
 

Андрей грёб, а Гуля, опустив руку в воду, тихо говорил:

– Мама тесто поставила. Пироги будет печь… с крыжовником… – Он помолчал и добавил: – Когда всё кончится, пойдём ко мне пироги есть?

Тем временем лодка оказалась на том самом месте, которое было выбрано накануне.

– Приехали? – спросил Гуля.

– Приехали, – сказал Андрей, поднимая вёсла и складывая их в лодке.

– Уже?

– Погоди.

– А чего… годить?

– Рано. Народу нет.

Берег был пуст. На пляже, как на грех, не было ни души. То ли рано ещё было, то ли купались в другом месте, но так или иначе для готовившегося спектакля не было зрителей.

И вдруг, откуда ни возьмись, под звуки барабана, с высокого берега на пляж хлынула толпа ребятишек. С криком и визгом они бросились в воду, а сверху бежали всё новые и новые ряды пионеров, и на какое-то мгновение весь берег заполнился до отказа. В воде бултыхалось, прыгало, ныряло, кричало, визжало и смеялось великое множество ребятишек.

– Вытаскивай пробку! – шёпотом, как будто на берегу могли его услышать, скомандовал Андрей.

Гулька бросился выполнять приказ. Он схватился за скользкую от воды затычку и потянул на себя. Руки соскользнули, и Гулька упал на дно лодки.

– Эх, ты… – зашипел Андрей. – Тащи, говорю!

Гулька снова схватился за пробку, и снова руки соскользнули.

– Она мокрая… не вылезает… Ты её забил… Её не вытащишь… – лепетал. Гулька, снова и снова пытаясь вытащить затычку.

Андрей тем временем изображал безмятежность. Он лежал на носу, как бы млея от неги, подставив своё тело солнцу.

– Ну и тип… Ну и недотёпе… – шипел он. – Пробки вытащить не можешь… Руки вытри, чтобы сухие были…

– Обо что? Тут всё мокрое, – оправдывался Гулька.

– Поленом, поленом, – командовал Андрей.

Гулька взял полено и ударил по пробке.

– Да не забивай, не забивай… По боку! По боку! Раскачивай! – злился Андрей и наконец, не выдержав, сам бросился к пробке.

Он попытался вытащить её руками, потом стал орудовать поленом, но пробка не поддавалась.

– Андрей, Андрей… – шепнул Гулька. – Сюда плывут.

Андрей оглянулся, увидел подплывающих к лодке ребят, поспешно растянулся на корме, приняв снова безмятежную позу.

Ребята облепили лодку, хватаясь за борт.

Гулька испугался.

– Андрей, они перевернут лодку! Они нас потопят!

Андрей поднялся.

– А ну, отцепитесь! Давайте отсюда!

Ребята со смехом поплыли обратно. И когда они были уже на порядочном расстоянии, Андрей снова принялся за пробку. Он бил её веслом, ковырял какой-то железкой, раскачивал руками. И вдруг пробка подалась. Она осталась в руках у Андрея, а из дырки хлынула вода… Андрёй бросил пробку.

И в ту же минуту раздался горн. Андрей взглянул на берег и увидел, как пионеры, мгновенно построившись, покидали берег под звуки барабана.

– Пробку, пробку ищи! – крикнул Андрей Гульке и сам стал шарить по дну. Вода всё прибывала, а Гулька и Андрей, глядя друг на друга, судорожно ощупывали дно.

– Нашёл! – радостно крикнул Гулька.

– Затыкай! – скомандовал Андрей.

– А где дырка? Дырка где?

– Дай сюда!

Андрей нащупал дырку и заткнул её.

Ребята облегчённо вздохнули и, вооружившись консервными банками, начали вычерпывать воду…

С асфальтированного шоссе свернули три ярких туристских автобуса и подрулили к берегу. Пёстрая толпа туристов выплеснулась и тут же затараторила чуть ли не на всех европейских языках. Мужчины и женщины, старики и молодые, плешивые и кудрявые, тонкие и пузатые, обвешанные киноаппаратами и биноклями, фотокамерами и подзорными трубами, они обступили молодого, элегантно одетого гида.

– Мы с вами, друзья, – заговорил он неторопливо, – въезжаем в город, который ещё недавно не знал большой воды.

И сразу же его слова, как эхо, повторили переводчики.

– И вот руками советских людей, – продолжал гид, – два года назад создано это море, которое вы видите перед собой. Взгляните налево. Водный стадион «Динамо». Вышка для прыжков в воду. Здесь обычно тренируется олимпийский чемпион Володя Севриков, житель нашего города.

Имя Севрикова было, очевидно, хорошо известно туристам.

– Севриков, Севриков, – не ожидая перевода, одобрительно зашумела толпа туристов.

– Взгляните сюда. – Гид указал на плоскодонку с нашими героями. – Эти мальчики ещё недавно, быть может, даже в глаза не видели лодку, а теперь…

А для мальчиков прибытие туристов было как бы сигналом, чтобы снова приняться за своё дело.

– Тащи пробку! – скомандовал Андрей, снова принимая живописную позу.

Гулька схватился за пробку, раскачал её и вытащил. Но вода почему-то не пошла.

– Что у тебя там? – спросил Андрей. – Вытащил?

– Вытащил, – удивлённо сказал Гулька. – А вода не идёт…

– Как – не идёт?

– Не идёт.

– Прочисти дырку, – распорядился Андрей.

– Чем?

– Пальцем.

Гулька безуспешно возился с капризным отверстием.

– Там что-то мешает… Какая-то фанерка.

– Фанерка? – Андрей подполз к дырке и сунул в неё уключину. Из отверстия фонтаном ударила вода.

– Взгляните направо, друзья, – продолжал разглагольствовать гид. – Перед вами пристань. Здесь вы видите…

Но туристы не слушали его. Они не смотрели направо. Они смотрели налево, туда, где медленно погружалась в воду плоскодонка с Андреем и Гулькой. Туристы дёргали за рукав переводчиков и гида, явно взволнованные происходящим.

Но гид был невозмутим. Взглянув на тонущую лодку, он сделал рукой успокаивающий жест.

– Спокойно, друзья, спокойно, – говорил он. – Все местные дети отлично плавают, и у нас нет ни малейшего основания беспокоиться за их судьбу.

– Спасите! Тону! Спасите утопающего!

Гулька нелепо барахтался в воде, то погружался, то вновь появлялся на поверхности.

– Андрей! Где ты, Андрей! – кричал Гулька. – Тону! Я правда тону.

Гулька хлебнул воды, и в глазах его появился ужас.

В этот момент рядом с ним появился Андрей. Гулька схватил его за волосы.

– Пусти! Больно! – закричал Андрей. – Хватайся за шею!

Гулька отпустил волосы и снова погрузился в воду.

Андрей нырнул за ним и вытащил его на поверхность. Гулька тяжело отфыркивался, а Андрей лёг на спину, взял Гульку под подбородок и поплыл к берегу.

Туристы щёлкали фотоаппаратами, вращали кинокамеры. Дамы всплёскивали руками и вытирали слёзы.

– Друзья, – торжественно произнёс гид, – мы с вами стали невольными свидетелями происшествия, которое является ярким примером повседневного героизма наших детей!

Андрей вытащил перепуганного, бледного Гульку на берег, положил его на траву и начал делать ему искусственное дыхание.

– Не надо, Андрюша, спасибо, я уже дышу, – пролепетал Гулька.

Толпа туристов окружила Андрея и Гульку. Кто-то похлопывал Андрея по плечу, кто-то гладил по голове, множество рук протягивали ему сувениры – шариковые ручки и записные книжки, какие-то значки, открытки и даже фотографии, запечатлевшие момент спасения Гульки.

И тут же к Андрею протиснулся толстяк в тирольской шляпе с любительской кинокамерой, оснащённой гигантской трубой – телеобъективом.

Весело ткнув пальцем в живот Андрея, он захохотал и что-то стал говорить молоденькой переводчице в тёмных очках.

– Товарищ Квадрачек, – заговорила переводчица, – счастлив, что ему удалось заснять на киноплёнку это замечательное происшествие. Товарищ Квадрачек утверждает, что с помощью этого уникального объектива ему удалось однажды запечатлеть зелёненького кузнечика на расстоянии около ста метров.

Толстяк захохотал, снова ткнул пальцем в живот Андрея и опять что-то сказал переводчице.

– Товарищ Квадрачек, – торжественно провозгласила переводчица, – обещает прислать вам эту плёнку на память о вашем прекрасном поступке, после того как покажет её своему сыну Гурвинеку и дочке Кларе.

И под аплодисменты всех присутствующих товарищ Квадрачек пожал руку Андрею и Гульке.

В довершение торжества, откуда ни возьмись, появился сам А. Подушкин.

– Я всегда верил в тебя, – сказал он, похлопывая по плечу Андрея. – Молодец!

– Мо-лод-цы! – скандируя, подхватили туристы. – Мо-лод-цы!

И тут Квадрачек вдруг закричал:

– До то-го!

И чешская группа туристов подхватила:

– До то-го! До то-го!

Андрей счастливо улыбался, растерянно оглядывался по сторонам.

Всё получилось как нельзя лучше – спасение Гули не только не вызвало ни у кого ни малейшего сомнения, но и произошло в присутствии множества людей, а поскольку большинство из них были иностранцы, подвиг Андрея сразу приобрёл, можно сказать, международное значение. Он был даже документально подтверждён фотоснимками, сделанными в момент события при помощи неизвестных Андрею хитроумных фотоаппаратов, изготовляющих снимки тут же, на месте съёмки. И наконец, везение Андрея довершилось тем, что на месте происшествия оказался сам Подушкин, будущий глашатай его славы. Сейчас Подушкин уже не казался Андрею таким маленьким и противным.

А главное, с Андреем произошло нечто совершенно непонятное: приветствия, улыбки, похлопывания по плечу, незамысловатые подарки и всеобщая радость по поводу спасения Гули каким-то непостижимым образом сделали то, что Андрей и сам поверил в свой подвиг. Будто по мановению волшебной палочки он забыл всё, что предшествовало этому мгновению, и стоял перед толпой мокрый и счастливый, смущённо улыбаясь, будто и в самом деле спас бедного Гулю. Он чувствовал себя героем.

Так Андрей наконец-то приобщился к славе. Никому и в голову не пришло, что подвиг был подстроен им, или, как говорится, инсценирован, что парень заслуживал скорее порицания, нежели восхваления. Увы, все были убеждены в том, что Андрей Васильков спас своего друга.

В тот же день А. Подушкин выкладывал на стол редактора местной газеты фотографии подвига Андрея Василькова.

Усталый немолодой уже человек с любопытством разглядывал фотографии. А фотографии были и верно уникальны. На одной из них была ещё видна погружающаяся под воду плоскодонка с Андреем и Гулькой, на другой – Гулька, хватающий Андрея за волосы, и, наконец, на третьей – Андрей, делающий Гульке искусственное дыхание.

Редактор встал.

– Как зовут твоего парня?

– Андрей Васильков, – отрапортовал Подушкин.

– Хорошо зовут. Как он вообще-то? Годится?

– Вообще-то годится.

– Учится как?

– Хорошо учится.

– Это хорошо. Да, и ещё… Будешь писать, особо остановись на том факте… – Редактор улыбнулся и подмигнул Подушкину, – что это первый случай за два года существования нашего моря, когда человек хотел было утонуть, а ему не дали. А кто не дал? Друг-товарищ, этот самый… как его?

– Андрей.

– Вот видишь, Андрей. А он дружит с этим… «утопленником»?

– Дружит.

– Вот видишь, дружит. Ну что ж, пиши. Молодец, Подушкин. Есть у тебя эта самая… журналистская хватка. Далеко пойдёшь. Пиши. Будем поднимать этого… твоего героя, тем более водный праздник на носу, два года нашему морю, и всё такое…

И, задумчиво почесав правую бровь, спросил:

– Сколько строк просишь?

Подушкин от изумления уронил портфель. Его, Подушкина, как заправского журналиста, спрашивали, сколько он, он сам, просит строк.

И мальчик понял, что пришёл его час. И он может, нет, должен воспользоваться случаем и запросить как можно больше.

– Полсотни дадите? – бросил он нарочито небрежно и нагнулся, чтобы поднять портфель и скрыть от редактора свою счастливую улыбку.

Редактор, щурясь, посмотрел на Подушкина и укоризненно покачал головой.

– Недооцениваешь материал, Подушкин, – вздохнул он, прикрыл глаза и, взвесив в уме какие-то ему одному понятные обстоятельства, спросил: – Триста строк потянешь?

Подушкин зарделся и почувствовал себя сантиметров на двадцать выше ростом.

– Потяну, товарищ редактор, – сказал он невесть откуда взявшимся басом.

Андрей ещё не подозревал, как далеко зайдёт его слава, зато Гулька уже пользовался реальными плодами самоотверженного соучастия в «подвиге» своего друга.

Компания Макара снизошла к Гульке, он был не только принят, как свой, но на первых порах ребята окружили его особенным вниманием. Было решено научить Гульку плавать. На берегу сидели Шурка и Андрей. Они, смеясь, наблюдали за тем, как Гулька, поддерживаемый Макаром, Яшкой и Даваем, шлёпает руками и ногами по воде.

– А ну, давай! – командовал Давай, и ребята разом отпускали Гульку, который тут же погружался в воду с головой.

Ребята смеялись, а из воды появлялась сконфуженная Гулькина физиономия, и он, отфыркиваясь, смущённо лепетал:

– Нет, братцы, ничего не выйдет. Меня дедушка учил, бабушка учила…

– У бабушки не вышло, у нас выйдет, – смеялся Яшка.

И Гулька снова опускался на дно. Смеялись ребята. Макар вытаскивал захлёбывающегося Гульку, а тот повторял всё то же:

– Меня ещё дедушка учил…

Андрей поглядывал на смеющуюся Шурку, и его так и подмывало доверить ей тайну своего подвига. Именно Шурке, а не кому-нибудь другому. Мнением Шурки он дорожил, и мы не исключаем мысль, что Шурка была именно тем человеком или, во всяком случае, одним из тех, ради кого ему всегда хотелось совершить что-нибудь выдающееся. Впрочем, чужая душа – потёмки, и скорее всего, хотя Шурка и играла известную роль в поступке Андрея, но причины его, конечно, были более сложными и значительными.

Операцию по «спасению» Гульки Андрей безусловно провёл из самых высоких соображений, как это ни покажется кому-нибудь странным. Впрочем, нельзя, конечно, исключить и такие низменные, а может быть, и не такие уж низменные побуждения, как желание славы, тщеславие или, лучше сказать, – честолюбие.

Но так или иначе, во всём этом, неясном самому Андрею сложном переплетении причин безусловно занимала какое-то существенное место и эта чёрненькая, живая девчонка, не расстающаяся со своим верным Транзистором.

Сейчас Андрею очень хотелось поговорить с Шуркой о своём «подвиге», но, глядя на потешающуюся над Гулькой девчонку, он никак не мог придумать, с чего начать. Признаться ей во всём? Но ещё неизвестно, как она воспримет это признание. Хорошо бы рассказать, как ему вдруг стало страшно, что Гулька и вправду тонет, как он и впрямь чуть не потащил его на дно. Да и потом, в конце концов, без него Гулька, пожалуй, и впрямь утонул. Андрей окончательно запутался в своих мыслях и решил, что лучше об этом ничего не говорить. Правду нельзя сказать, а врать Шурке он не мог. Да, как ни странно, врать Андрей не умел, не любил, а уж Шурке врать и вовсе было невозможно.

И оттого, что сказать ему было нечего, он достал из кармана шариковую ручку, подаренную кем-то из туристов, и протянул её Шурке.

– Возьми.

– Ещё одну? – удивилась Шурка.

– Тут четыре цвета – красный, синий, чёрный и зелёный… – объяснил Андрей.

– А у тебя какая? – спросила Шурка.

– У меня своя, старая, – ответил Андрей.

– Всё раздарил? – удивилась Шурка.

– Раздарил, – кивнул Андрей.

Шурка одобрительно улыбнулась.

В это время Транзистор с лаем бросился навстречу выехавшему на пляж грузовичку, на борту которого было написано: «Читайте газеты». Какие именно газеты следует читать, сказано не было. Просто – читайте газеты, и всё. Эта машина принадлежала редакции местной газеты, и в городе все её знали. Из кабины выскочил Подушкин и, размахивая портфелем, направился к Андрею.

– Васильков, поедешь со мной! – начальственно заявил Подушкин. – Мы решили тебя поднимать.

– Как это – поднимать? – заинтересовалась Шурка, но Подушкин даже не взглянул на неё, не удостоил ответом.

– Где твой «утопленник»? Бери его, и поехали. Быстрей, быстрей, – скомандовал он.

Гульку извлекли из воды и, не дав ему как следует обтереться, стали натягивать на него одежду. Ничего не понимающий Гулька пытался выяснить, что происходит у Андрея, но и тот ничего толком объяснить не мог.

– Скорей, скорей, – торопил их Подушкин.

Растерянного, мокрого Гульку затолкали в кузов, Подушкин посадил рядом с Гулькой Андрея, а сам сел с шофёром и скомандовал:

– Поехали!

Когда машина, слегка побуксовав, выбралась на дорогу и скрылась из глаз, Шурка задумчиво сказала:

– Поднимать будут.

– Куда поднимать? – не понял Давай.

– «Куда, куда»! – усмехнулся Яшка. – Прославлять их будут, возвеличивать!

– Вот какое дело, – сказал Макар, по-видимому не придавший значения приезду машины. – В одном месте покупают лягушек для опытов. Я знаю, где их много. Ну как, пойдём?

– Девай, – согласился Давай.

– Пошли, – сказала Шурка.

Яшка запел песенку и под аккомпанемент весело гавкающего Транзистора ребята двинулись с пляжа.

…Итак, машина славы завертелась, а Андрею не оставалось ничего иного, как поспевать за её стремительным бегом.

В тот момент, когда Подушкин привёз в редакцию Андрея и Гульку, в небольшом зале шла встреча с читателями, так называемый редакционный вторник. На эстраде выступал жонглёр. Под весёлую цирковую музыку он подбрасывал вверх большие остро отточенные ножи, и пока Гулька с замиранием сердца следил за сверкающими в воздухе ножами, Подушкин наставлял Андрея:

– Начнёшь так. «Было знойное летнее утро…»

Андрей хихикнул.

– Слушай меня, – рассердился Подушкин. – Я знаю, что надо говорить.

Один за другим, завершая номер, ножи вонзались в пол.

Подушкин подтолкнул Андрея, и Андрей появился на эстраде. Его встретили одобрительным шумом. Андрей чувствовал себя неловко, он опустил голову, уставившись на дырки, оставшиеся в полу от ножей жонглёра.

– Говори, – зашипел Подушкин.

– Чего тут говорить… – замямлил Андрей. – Говорить тут нечего…

По рядам прошёл шум одобрения.

– Хороший парень, скромный, – шепнула интеллигентная старушка своему пожилому соседу.

– Стояло знойное летнее утро, – подсказал Подушкин.

Андрею не хотелось повторять чужие слова, но и своих у него не было, как, впрочем, не было и самого подвига. Он вспомнил, как сидел только что на берегу возле Шурки и ничего не мог ей рассказать. Легко было устроить «спасение» Гульки, но рассказывать, выдумывать – этого Андрей не мог. И ничего не оставалось, кроме единственной возможности повторять слова Подушкина.

– Стояло знойное летнее утро, – донёсся до него сердитый шёпот его нового друга.

Поморщившись и тяжело вздохнув, Андрей неохотно выдавил из себя:

– Стояло знойное летнее утро.

Голос его звучал неуверенно.

– Над нашим городом плыла жара, – снова подсказал Подушкин.

Андрей нехотя повторил и эти слова. А потом, постепенно осваиваясь в новой роли, произнёс вслед за Подушкиным:

– Так и хотелось окунуть своё разгорячённое тело в прохладные воды нашего замечательного моря.

Андрей говорил всё увереннее и увереннее, и, как ни горько признаться, голос его звучал всё звонче и проникновенней.

…Колесо славы вертелось с невероятной быстротой. Андрей выступал то на лесной поляне у пионерского костра, то в красном уголке местного санатория, то в клубе охотников.

Уже без всякой подсказки повторял он заученные подушкинские слова:

– Вместе с моим закадычным другом Серёжей, которого все попросту называли Гулькой, мы направились к берегу моря…

Выступал ли он в естественном амфитеатре лесного пригорка перед пионерами или с огромной трибуны большого клуба швейников, предназначенной для ораторов самого высокого ранга, – слова были все те же – подушкинские:

– И вдруг я увидел, как из щели засочилась вода. «Неужели лодка дала течь?» – подумал я с тревогой. А вода всё прибывала и прибывала…

Торжественно восседали за столами президиумов довольный, гордый собой Подушкин и слегка растерянный Гуля. А голос Андрея от выступления к выступлению делался всё более уверенным, всё более вдохновенным:

– Я понял, что лодка идёт ко дну. «Что же будет с моим другом? – пронеслась в моём мозгу недобрая мысль. – Ведь он не умеет плавать!..»

Слушали Андрея хорошо, сочувственно кивали, улыбались, долго аплодировали.

Наконец слава привела его в радиостудию.

Андрей сидел в звуконепроницаемой комнате, обитой квадратами ячеистой упаковки для яиц. Он сидел перед микрофоном и произносил свой текст, глядя через стекло на звукооператора.

Звукооператор кивал головой и что-то говорил, а репродуктор, висевший на стене, повторял его слова.

– Повторите последнюю фразу, – сказал репродуктор, и Андрей повторял.

– «Что же будет с моим другом?» – пронеслась в моём мозгу недобрая мысль…

Звукооператор за стеклом поморщился.

– «В мозгу» не годится, – перебил Андрея репродуктор. – Скажи просто: «подумал я».

– «Что же будет с моим другом?» – просто подумал я, – сказал Андрей и взглянул через стекло на звукооператора.

Оператор за стеклом наклонился к микрофону.

– Тьфу, – сказал репродуктор. – Не говори «просто». Слово «просто» не говори, а просто скажи – подумал.

– «Что же будет с моим другом?» – подумал я, – повторил Андрей и тут же спросил: – Так? Правильно?

– Правильно. Но ещё раз. «Правильно» говорить не надо.

– А как надо? – растерялся Андрей.

– Так и надо, – кивнул оператор. – Всё говоришь правильно, но «правильно» говорить не надо. Понял? – повторит за оператором репродуктор.

– Нет.

– Слово «правильно» говорить не надо. Ну, говори.

Андрей устало сказал:

– «Что же будет с моим другом?» – пронеслось в моём мозгу…

– Мозгов не надо! – закричал репродуктор.

– Извините, – сказал Андрей. – Я устал.

– Хорошо, отдохни, – махнул рукой звукооператор и выключил аппаратуру.

Андрей опустился в кресло.

Слава становилась обременительной и какой-то нерадостной. Андрею надоели все эти выступления, чувствовал он себя скверно. Он никак не предполагал, что дело зайдёт так далеко. А дело заходило всё дальше и дальше…

Выступление Андрея по радио передавали в то самое время, когда он вместе со всей компанией возвращался в город. Ребята несли большие стеклянные банки, набитые лягушками, предназначенными для развития отечественной науки. Возвращался с ребятами и Гуля, принимавший на этот раз участие в экспедиции на правах законного члена компании.

Всякий, кому доводилось ловить лягушек, знает, что дело это требует особой сноровки и расторопности. Не так уж трудно приблизиться к лягушке даже на расстояние самое короткое. Но стоит протянуть руку, чтобы схватить, казалось бы, лёгкую добычу, как лягушка, не спеша, делает прыжок и оказывается вне пределов досягаемости. Особенно поражало Гулю, что они, эти самые лягушки, чуяли приближающуюся опасность спиной. Гулька с тоской и завистью глядел на Шурку, которая с лёгкостью просто невероятной наполняла лягушками свою банку, не сходя с места. Казалось, лягушки сами прыгают в неё. Впрочем, с не меньшим успехом наполняли свои банки и остальные, все, кроме Гульки, который, излазив болото вдоль и поперёк, поймал всего трёх крохотных лягушат.

И тем не менее Гулька был счастлив, он шёл, гордый богатым уловом своих друзей, и единственное, что его мучило, это вопрос: для чего, собственно, ребята собирают деньги и на что им не хватает тридцати двух рублей сорока семи копеек. Он уже хотел было спросить об этом у Андрея, как вдруг из раскрытого окна раздался искажённый репродуктором голос его друга:

«…ведь он не умеет плавать. Я огляделся вокруг. Гульки не было…»

Андрей ускорил шаг, делая вид, что он не слышит своего голоса.

А ребята остановились возле окна.

«У меня упало сердце. Неужели утонул? – доносился голос Андрея. – «Не бывать этому», – подумал я…»

Андрей вернулся, дёрнул Шурку за рукав.

– Ну, чего остановились?! Пошли.

Ребята со смехом двинулись дальше.

– Ну, Андрей, давай расскажи, куда сердце-то упало? – смеялся Давай.

– Как – куда? Ясное дело – в воду, – балагурил Макар.

– А какая недобрая мысль пронеслась в твоём мозгу? – издевался Яшка.

– Чего вы смеётесь? – вступилась за Андрея Шурка. – Это всё Подушкин написал.

– А он что, попугай, что ли?! – сказал Макар. – Зачем чужие слова повторяет?!

– А ты сам по радио не выступал? – снова вступилась Шурка. – Не знаешь, что ли, как это делается?!

Теперь голос Андрея слышался из разворачивавшейся на перекрёстке легковой машины:

«Посиневшие губы моего друга чуть заметно шевельнулись, и он глубоко вздохнул. Жив, жив! Не помня себя от радости…»

Машина скрылась за поворотом, обдав компанию пылью.

Когда облако рассеялось, перед ребятами возникла атлетическая фигура в пёстрой рубашке. Это был Нил Русалкин.

– Васильков… – сказал он как-то особенно внушительно и протянул руку Андрею. – Поздравляю. Я, маешь ли, был в командировке на семинаре спасателей, а ты, маешь ли, тут без меня… Молодец! Мы тебя, маешь ли, представили к награде. В воскресенье, на водном празднике, будем, маешь ли, вручать… Так что готовься!

Проехавшая машина обдала пылью Русалкина. И когда пыль рассеялась, Русалкина уже не было.

– Качать Андрея! – тихо приказал Макар.

Ребята окружили Андрея.

– Ну что? Ну чего? – насупился Андрей. – Издеваетесь?! Издевайтесь! Издевайтесь!

Андрей бросил банку с лягушками и побежал прочь. Банка разбилась, и лягушки заполнили всю улицу. Они прыгали, скакали, квакали… Ребята растерянно смотрели вслед удаляющемуся Андрею.

– Зачем человека обидели? – сердито сказала Шурка. – Что он плохого сделал? – Шурка передала свою банку Даваю и побежала за Андреем.

Транзистор, почуяв настроение своей хозяйки, тявкнул на Макара и бросился за Шуркой.

Ребята подавленно молчали.

Андрей слышал, что за ним бежит Шурка, но сейчас ему не хотелось ни видеть её, ни разговаривать с ней. Он вбежал в свой подъезд и захлопнул дверь.

Шурка остановилась у подъезда. Она не знала, что Андрей стоит, не дыша, за закрытой дверью. А может быть, и догадывалась, но каким-то своим девчоночьим чутьём поняла, что не надо его трогать. Постояв у двери с минуту, она свистнула скотчу и пошла навстречу ребятам.

На столе стоял большой торт с замысловатым кремовым узором. Мать Андрея раскладывала торт по тарелочкам, а отец благодушно хвастался дедушке, специально приехавшему навестить своего внука-героя:

– Прихожу в автопарк, меня, как именинника, встречают, все ручку жмут. Молодец, говорят, Васильков, вырастил сына на славу…

– В первую империалистическую, – перебил дедушка, – я тоже чуть героем не стал. Хотели Егория дать, да бумага где-то запропастилась…

– Кушай, папа, кушай, – перебила его мать. – В моём садике дети его фотографию просят, – сказала она. – Хотят на видном месте повесить.

И снова вмешался дедушка:

– А ещё помню, пароход тонул. «Титаник». Народу погибло – тьма…

– Кушай, папа, кушай, – снова сказала мать и спросила у Гульки: – Вкусно?

– Вкусно, – с набитым ртом ответил Гулька.

– Сладко? – спросил отец.

– Сладко, – широко улыбнулся Гулька.

– А ещё помню, – снова начал дедушка, – корова под лёд провалилась…

– Какая корова, папа? – рассердилась мать.

– Какой масти, что ли? Не помню. Какой масти была корова, убей бог, не припомню.

С улицы послышался женский голос:

– Андрей! Андрей!

Андрей выбежал на балкон и увидел внизу почтальоншу.

– Зайди на почту, – сказала она. – Там тебя посылка дожидается. Из-за границы.

На почте Андрей получил плоский квадратный пакет, заклеенный яркими иностранными марками. Он расписался в получении, и незнакомая девушка в окошечке улыбнулась ему, а когда он отошёл, восторженно поглядела вслед.

– Это Васильков, тот самый! – сказала она пожилой женщине, подававшей ей квитанцию.

У входа Андрея поджидал Гуля. Он смотрел на Андрея выжидающе, слегка приоткрыв измазанный тортом рот.

– Вытри рот, – сказал Андрей и, отойдя в сторону, стал рассматривать пакет.

Гуля заглядывал из-за его спины, стараясь прочесть обратный адрес, написанный латинскими буквами.

– Прага… Улица Фучика, семнадцать… – прочёл Гуля.

– Квадрачек, – понимающе кивнул Андрей.

Аккуратно вскрыв обёртку, ребята обнаружили плоскую коробку с цветным изображением Карлова моста в Праге. Андрей поднял крышку. В коробке лежала плёнка.

Перед ними была плёнка, на которой жизнерадостный Квадрачек запечатлел спасение Гули. Он прислал им плёнку, подтверждающую документально подвиг Андрея. И хотя никаких таких подтверждений не требовалось, всё же наличие плёнки делало так называемый «подвиг» более зримым и наглядным.

Андрей посмотрел плёнку на свет, но крохотное, восьмимиллиметровое изображение не давало возможности разглядеть подробности. Ясно было только, что плёнка цветная, и Квадрачек действительно снял самый захватывающий момент.

Вечером ребята собрались на квартире у Гульки. Гулькина мама налаживала проектор, проверяя рамку кадра, а все ребята сидели напротив экрана.

Гулька включил проигрыватель, зазвучал бодрый джазовый марш. Андрей выключил свет, и на экране появился знакомый нам Квадрачек. Он приветственно помахал рукой, в кадр вошли мальчик и девочка. На экране появилась надпись: «Гурвинек и Клара поздравляют героя!»

Мальчик и девочка аплодировали и посылали воздушные поцелуи.

И снова появилась надпись:

«Слава Андрею!»

Затем замелькали на экране туристические автобусы, знакомый гид, берег моря, пёстрая толпа туристов и, наконец, лодка с Андреем и Гулькой. На экране снова возникло все, что произошло в то знаменательное утро, с той только разницей, что знаменитый телеобъектив Квадрачека запечатлел кое-какие детали с некоторыми излишними натуралистическими подробностями. В частности, хорошо была видна подозрительная возня на дне лодки.

– Чего вы там делаете? – спросил Яшка.

– Не видишь, что ли, дырку затыкают, – ответил ему Давай.

– Не затыкают, а чего-то дёргают, – сказал Яшка.

– Не мешайте смотреть, – рассердилась Шурка.

На экране замелькали кадры спасения Гульки, искусственного дыхания, вызвавшего смех зрителей, и снова появился улыбающийся Квадрачек со своими детьми.

– Чего вы там дёргали? – снова спросил Яшка.

– Чего ты к ним пристал? – сказал Давай. – Ничего не дёргали.

– Нет, дёргали! – упорствовал Яшка. – Они пробку вытаскивали. Там на дне дырка здоровая и пробка. Вот они и вытащили её.

– Зачем? – удивился Давай.

– Я не знаю зачем, только они сами лодку потопили.

– То есть ты хочешь сказать… – закричала Шурка. – Хочешь сказать…

– Яшка, брось! – рассердился Макар.

И за спором никто, кроме Гулькиной мамы, не заметил, как невесело переглянулись Андрей и Гулька.

Ребята разошлись довольно быстро. Яшка, засунув руки в карманы, шёл, насвистывая, впереди, остальные молча двигались за ним. Шествие заключал Транзистор, но и он брёл как-то невесело, изредка, безо всякого интереса, тявкая на прохожих. Все были раздосадованы поведением Яшки, но говорить не хотелось, и сочувствие Андрею выражалось лишь крепким рукопожатием, которое следовало всякий раз, когда кто-либо из компании приближался к своему дому.

Уже скрылся в подъезде многоэтажного дома Макар, попрощался Давай, и Андрей шёл вдвоём с Шуркой. Впереди болталась тощая фигура Яшки. Когда подошли наконец к Шуркиному дому и Транзистор скрылся в щели ворот, Шурка протянула Андрею руку и сказала:

– Ты не обращай внимания на Яшку. Глупости он говорит. – Она улыбнулась Андрею и хлопнула калиткой.

Андрей долго стоял, провожая взглядом удаляющуюся фигуру Яшки, потом вздохнул и пошёл обратно. Но шёл он не домой. Он шёл к Гульке.