Текст книги "Повести"

Автор книги: Исай Калашников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)

– Эх, Алексей Антонович, и вы, дорогой товарищ…

– Зыков. Следователь прокуратуры Зыков, – запоздало представил Алексей Антонович.

– Со стороны оно, знаете, видится иначе. – Степан поднял рюмку, выпил, сморщился. – Тьфу, гадость. Не буду больше. Себе, Тимофей, если хочешь, наливай. Вам, товарищи, не предлагаю. Понимаю… Что-нибудь обнаружили?

– Обнаружим, Степан Васильевич. Будьте уверены! – сказал Алексей Антонович.

– Надеюсь.

– У нас есть несколько вопросов. – Алексей Антонович выразительно глянул на ссутулившегося над рюмкой Тимофея. – Поговорить надо.

– Говорите. Это мой друг. И вчера мы целый день были вместе. Расстались за несколько минут до этого.

Алексей Антонович недовольно пожевал губами, но Зыков, опережая его, сказал:

– Это даже лучше, что застали вас вместе. Где вы были днем?

– Окунишек ловили. Тут есть недалеко озеро. Алексей Антонович знает.

– Во сколько возвратились в поселок?

– На часы не смотрел. Думаю, около семи. Как, Тимофей?

Тимофей молча кивнул головой.

– Пришли в поселок – потом что?

Вопросы были простенькие, спрашивал Зыков с доброжелательной улыбкой, и все же Степану трудно было вести этот разговор, хотелось, чтобы они скорее ушли, оставили их вдвоем с Тимохой.

– Потом – ничего интересного для вас. Промокли. У меня в запасе бутылка была. Позвал Тимофея. Чай сварили.

– Сколько времени сидели за чаем? – спросил Алексей Антонович.

– Может быть, час, полтора. Потом пошли в больницу.

– Вера Михайловна часто задерживалась в больнице? – спросил Зыков.

– Часто.

– Вы каждый раз ее встречали?

– Нет, конечно. Когда из тайги возвратишься – рад добраться до постели. Алексей Антонович знает, что значит ходить по хребтам да распадкам.

– В этот раз вы не устали?

– Не очень.

– Но промокли, замерзли – так?

– Ну, ясно! – Неотвязный этот Зыков со своей улыбочкой все больше не нравился Степану.

– А на улице шел дождь, было холодно, но вы все-таки пошли.

– Да.

– Вы кого-нибудь встретили по дороге? – успел вставить вопрос Алексей Антонович.

– Как будто нет. – Степан потер пальцем лоб. – Ты не помнишь, Тимофей?

– Не встретили, – буркнул Тимофей.

– Так вы вместе шли?

– Вместе, конечно, Алексей Антонович. Тимофею до больницы со мной по пути. У больницы с ним распрощались.

– Сколько же времени вы пробыли в больнице, Степан Васильевич?

– Несколько минут. Вера оделась, и мы пошли.

– И снова никого не видели?

– Нет, Алексей Антонович.

– М-да… – разочарованно подытожил Алексей Антонович. – Извините, Степан Васильевич.

Он поднялся, одернул китель. Встал и Зыков. Спросил:

– Почему все-таки пошли встречать жену?

– Да так… – Степан отвел взгляд в сторону.

– Заранее, утром, например, вы не уславливались о встрече?

– Мы никогда не уславливались заранее. Вера заканчивала работу в разное время.

– Значит, вы пошли просто так. Или была причина? – Зыков, кажется, не собирался уходить.

– Ну, была, была, – с раздражением сказал Степан. – Но это личное. Это никого не касается.

– Что личное, а что нет, сейчас решить нелегко, – заметил Зыков. – Не лучше ли разобраться вместе?

Алексей Антонович уже оделся, нетерпеливо посмотрел на часы. С неохотой Степан поднялся, принес листок бумаги, найденный вчера в кармане Веры, брезгливо держа его пальцами за уголок, подал Алексею Антоновичу, повторил:

– Это личное.

– Мы не злоупотребим вашим доверием, – сказал Алексей Антонович, без интереса пробегая текст записки. – Положитесь на меня. – Прочел еще раз, более внимательно, нахмурился, знаком подозвал Зыкова.

Со вчерашнего дня память Степана хранила текст записки, написанной стремительным рваным почерком.

«Вера, я здесь. Нам необходимо встретиться. Мы должны поговорить и выслушать друг друга. В половине девятого жду тебя в павильончике автобусной остановки. Виктор».

– Когда вы нашли записку? – спросил Алексей Антонович.

– Вчера вечером.

– Вы знаете, кто такой этот Виктор?

– Знаю… Виктор Николаевич Сысоев… – Степан произнес это имя вяло, но сразу же почувствовал, что оно ненавистно ему; подстегнутый ненавистью, заговорил быстро, торопливо, словно боялся, что не успеет всего сказать: – Мой бывший друг. И Верин… Она его когда-то любила. Да. А он… Себя одного любил. Зачем сюда заявился – догонять упущенное? Не будь этой записки, я бы не пошел за Верой. И все было бы иначе.

XIII

Жизнь шла своим чередом. Радуясь теплу, на улице играли дети, на лавочках возле палисадников судачили о чем-то старушки, во дворах хлопотали домохозяйки. Из лесу возвращались грибники с полными ведрами рыжиков. Взгляды людей встречали и провожали Алексея Антоновича и Зыкова. Они были средоточием неутоленного любопытства всего поселка. Алексею Антоновичу было приятно это внимание и молчаливое ожидание. Он все полнее осознавал значительность дела.

– Что вы скажете о записке? – спросил он у Зыкова.

В ответ Зыков неопределенно пожал плечами. Это могло означать и «ничего особенного», и «поживем – увидим», и многое другое. Странная манера у Зыкова.

Пожмет вот так плечами или улыбнется, а ты гадай, что у него на уме. Работу делают одну, но Зыков все вроде бы особняком держится, идет по какой-то ему лишь видимой тропке. Ясно же, что записка может приобрести большое значение. Не может не понимать этого Зыков. А если все-таки действительно не понимает? Хорошо, что пошел с ним к Минькову. Какой-то внутренний голос подсказал, что надо идти.

Навстречу им с пустой кошелкой медленно шествовала Агафья Платоновна. Зыков еще издали приветливо помахал рукой, поздоровался.

– Мы к вам, Агафья Платоновна.

– А я в магазин собралась. Ну не беда, идемте.

– Мы, собственно, не лично к вам. В гостиницу определиться надо бы.

– Жить тут собираетесь? Ничего не нашли, значит.

– Места-то в гостинице есть?

– Без малого пустая. Приехал вчера один постоялец, а больше-то никого нет.

– Он еще не уехал?

– Утром хотела проведать, а гостиница на замке. Ушел, должно, куда-нибудь. Да вы не беспокойтесь. Ключи у меня запасные есть. Открою.

– Вы, Агафья Платоновна, идите по своим делам, а мы посмотрим, может быть, постоялец вернулся, и гостиница открыта. Вчера он встречался с кем-нибудь?

– Да нет. Носа никуда не высовывал. Записку со мной Вере Михайловне отправил. Господи! – вдруг спохватилась Агафья Платоновна. – Про Верочку-то голубушку я ему ничего не сказала. Нет, постойте… Когда Верочку подымали, я его как будто видела. Или приблазнилось мне? Наверно, приблазнилось. Обеспамятевшая была.

Алексею Антоновичу хотелось уточнить эту деталь – видела или не видела, – но Зыкова интересовало иное.

– Он, этот постоялец, бывал здесь и раньше?

– Нет, не бывал.

– Вы, Агафья Платоновна, могли и запамятовать – людей к вам приезжает много.

– Такого не запамятуешь. Дерганый какой-то. И табачище палит – за артель мужиков.

– Это плохо. И Алексей Антонович, и я – некурящие, – с вполне серьезной озабоченностью сказал Зыков.

– Я ему скажу, чтобы поменьше дымил. Ну, вы идите, я чуть погодя подойду. В магазин мне надо, хлеб вышел. У Клавки могла бы взять, ее магазин поближе, а не хочу. Видеть ее не желаю.

– Чем она вас так обидела? – спросил Зыков.

– Меня-то ничем. Степку она охмуряла. Теперь, небось, радуется, что Верочки нету. Ну идите, идите, я быстро.

Она пошла, по-утиному переваливаясь с боку на бок. Зыков постоял, что-то соображая.

– Алексей Антонович, мне хочется побеседовать с этой продавщицей.

Алексей Антонович пожал плечами – делай, как знаешь. Его самого все больше занимала записка. Надо будет хорошо прощупать ее автора.

Гостиница была на замке. Алексей Антонович посидел на ступеньках крыльца, дожидаясь Агафью Платоновну. Пригрелся на солнышке, расслабился, отдаваясь отдыху. Он был очень чувствителен к недосыпанию. Для него ночь без сна – следующий день потерян, и голова не своя, и руки, ноги отваливаются. Но сейчас большой, необоримой усталости не чувствовал. Боль в коленях была тоже терпимой. Надо выдержать, не потерять боеспособности до завершения дела. А там… Он был уверен, что за этим обязательно воспоследуют перемены в его судьбе. На первых порах ему и нужно-то не очень многое – выбраться из этого района, выйти, как говорится, на оперативный простор, а уж там он сумеет показать: есть порох в пороховницах!

Хорошие это были мысли, приятные, он даже пожалел, что от них пришлось отвлечься. Пришла Агафья Платоновна, отомкнула дверь. Достаточно было взглянуть на кровать, чтобы установить – Виктор Сысоев здесь не ночевал. Постель была не разобрана, не измята. Можно было допустить, что он ушел вечером к кому-то в гости, там заночевал и сегодня в пустую гостиницу возвращаться не торопится. Но это допущение Алексей Антонович отбросил. У него появилось чувство, какое бывает у рыбака, подсекшего крупную рыбину.

– По какому документу вы его зарегистрировали?

– Господи, да я же его совсем не записала. Забыла. Совсем забыла.

– Вы меня удивляете, – холодно сказал он. – Вам что же, неизвестен установленный порядок?

– Известен, а то как же. Оплошала. Но беда небольшая, возвернется – запишу.

– А если не вернется?

– Портфель-то его вон стоит. А с чего у вас о нем такая забота? – вдруг всплеснула руками, ахнула. – На него думаете? А я-то, я-то, старая дура!.. Записочку передала, его конфетами угощалась. О господи!

Алексей Антонович приблизился к ней вплотную, сердито предупредил:

– Не вздумайте об этом сказать еще где! Ясно вам? Не вздумайте, говорю!

– Молчу, – осевшим голосом сказала Агафья Платоновна, – молчу. Мы понимаем. Господи, какая же я безголовая! – Она всхлипнула, тихо запричитала: – Не добрую весточку, погибель в руки Верочки вручила. И чуяла ведь сердцем, что не благо творю…

– Я вас очень прошу помолчать! – Алексей Антонович открыл портфель. В нем была чистая рубашка, электробритва, полотенце, зачитанная книга. Ничего интересного. Поставил портфель на место, еще раз предупредил Агафью Платоновну: – Никому ни слова.

Торопливо вышел. У Сысоева, чтобы скрыться, времени было больше, чем достаточно. И все же есть кое-какие возможности перехватить преступника. Первое, надо позвонить в отдел, дать указание произвести негласную проверку всех автомашин, идущих отсюда в город. Второе, попросить городских товарищей установить местожительство Сысоева и, если он проскользнет здесь, задержать его в городе.

XIV

– Мне бы сигарет, симпатичная. – Зыков стоял у прилавка, улыбался Клаве. – Мне бы хороших сигарет, славненькая. Чтобы с фильтром, чтобы коробка блестела.

Клава ответила на улыбку, лукаво повела бровью.

– Чего захотел! Придется покурить папиросы.

– Не для себя нужны. Люблю угощать друзей-приятелей. Сам не курю, потому что здоровье не позволяет.

От смеха у Клавы запрыгали кудряшки, кокетливо выглядывающие из-под белого чепчика.

– А видно, что изболел, бедняга. И чем это, интересно, жена откармливает.

– Секрет фирмы, – важничая, сказал Зыков. – Но ради вашего мужа могу и поделиться.

– Мужем еще обзавестись надо.

– Сложно, что ли, ясноглазая? Вам-то! Стоит свистнуть – набегут, знай выбирай.

– Боюсь свистнуть-то: побегут – расшибутся или друг другу ноги оттопчут.

– А вы тихонечко, чтобы не все слышали. Лучше всего – на ушко.

– И все-то ты знаешь!

– Что поделаешь, профессия знать обязывает.

– А что за профессия? Или опять секрет?

– Секрета нет – следователем работаю.

В глазах Клавы на миг метнулось беспокойство, невольным жестом она одернула халат, но сказала ровным, ничего не выражающим тоном:

– А, слышала: ночью приехали убийцу ловить.

Посмеиваться она перестала. И уже не подергивала лукаво бровью. Как часто бывает в таких случаях, возникла напряженность, резко меняющая людей. Зыкову этого не хотелось. Он хитровато, по-свойски подмигнул Клаве.

– Может быть, сигареты все-таки найдутся?

– Дефицита под прилавком не держу. Можете даже проверить.

– Ну что вы! – вроде бы даже обиделся он. – Разве можно не верить такой прекрасной девушке! И не проверять я вас пришел…

– Конечно, за сигаретами, которые не курите!

– И не за сигаретами. Это уж так, попутно. У меня к вам есть дело, совсем незначительное, но – дело. Во сколько вчера к вам заходили Степан Миньков и Тимофей Павзин?

– А я не знаю. Часы у меня встали. А и шли бы часы – что же мне, замечать, кто когда пришел-ушел?

– Справедливо. Долго они у вас пробыли?

– С полчаса.

– После них кто-нибудь заходил в магазин?

– А никого. Я сразу же его заперла и ушла к себе.

– У вас в тот вечер был кто-нибудь? Гости, скажем.

– Ну, кто по такой грязище в гости потащится! У меня никого не было, и я сама никуда не ходила. А что кружитесь вокруг да около? Спрашивайте прямо. Небось, уж кто-то настучал, что у нас со Степкой роман был? А и был бы – что с того? В таких делах всяк за себя отвечает. И не перед милицией, перед своей совестью. Вот и весь мой сказ.

– Вы правы – всяк за себя отвечает. Нравится вам Степан – дело ваше и только ваше. – Зыков помолчал, ожидая возражения, но Клава ничего не сказала, и он продолжил: – Но сейчас могут возникнуть всякие домыслы, догадки, слухи. Вы окажете нам большую услугу, если чуть подробнее расскажете о своих взаимоотношениях со Степаном Миньковым.

– А хорошие были взаимоотношения. Тут у меня ни родных, ни подруг. Одна. И Степан тоже был одиноким при живой жене. Она была очень занята своей работой и собой. А Степан был как бы сбоку припека. Извините, что я так говорю о покойнице. Нехорошо так говорить, а и не сказать нельзя. И вот еще что. Ничего такого, о чем думают, у нас со Степаном не было. Ваше дело верить или нет, но мы были друзьями. Бывал он у меня. И часто. Когда один, а когда и с Тимохой. Стрелять научил. Ружье подарил.

– О, да вы отчаянная женщина! Моя жена, например, скорее прикоснется к змее, чем к ружью.

– А будешь отчаянной. Три года в этой дыре. С тоски сдохнуть можно.

– До этого где жили?

– В городе, конечно.

– А работали где?

– В Доме торговли.

– Так, так. – Зыков весь просиял, словно сделал бог весть какое открытие. – Понимаете, смотрю на вас и все ломаю голову – лицо знакомое, видел где-то, а где – не вспомню. Именно в Доме торговли я вас и видел. – И уже как бы на правах старого знакомого, доверительно, с сочувствием, спросил: – Вам здесь не нравится?

– А что тут может нравиться? В городе многие завидуют – ах, живешь на Байкале, как это, должно быть, чудесно. Ах, воздух! Ах, природа! Ах, сибирское море! Ах, ах! А тут холодно. А выйти некуда. А телевизор показывает плохо. Говорю: тоска зеленая.

– Жаль, но наши вкусы не совпадают, – огорчился Зыков. – Мне тут все нравится. Единственное, что меня не привлекает – охота. Но ружья люблю. Часто охотничьи ружья, особенно подарочные, сделаны изумительно. Я был бы вам благодарен, если бы вы показали свое. Тем более, что покупателей, вижу, нет. И у меня свободного времени – девать некуда.

Клава не могла догадаться, что Зыков, прежде чем зайти в магазин, проделал простенькую операцию. На двери висела табличка из жести, на одной стороне было написано «Открыто», на другой – «Закрыто». Движением руки Зыков «закрыл» магазин. Покупатели, глянув на табличку, шли в другой. Клава задвинула внутренний засов и через задние двери провела его во двор, забитый пустыми ящиками, коробками, рассохшимися бочками. Рядом с входом в магазин была другая дверь. Клава открыла ее и пропустила вперед Зыкова. Он оказался в небольшой комнате, тесноватой, но уютной. На единственном окне висели яркие шторы («Как галстук у Миши Баторова», – отметил про себя Зыков), у одной стены стоял диван, закрытый пледом, у другой – квадратный стол под тяжелой скатертью, возле него в углу – телевизор.

– Хорошо, – сказал Зыков. – Тут и дом, тут и работа.

– А мало хорошего. В праздничные дни, ночь ли полночь ли, стучат в окно – выручи. Кофе хотите?

– Ну что вы! И без того неудобно, что напросился, можно сказать, навязался в гости к вам.

– Ничего особенного… У меня экспресс-кофейник, мигом сварю. – Она налила воды в никелированный цилиндр, толкнула штепсель в розетку. – Вы пока ружье посмотрите. Оно за диваном лежит.

Ружье оказалось маленькой, почти игрушечной одностволкой. Не штучное, массового производства. Дробовое, калибр тридцать два. Такие называют мухобойками. Открыл ствол, посмотрел на свет. Канал был серым от пыли. К нему давно никто не прикасался.

– Ну, и как мое ружье? – спросила Клава.

– Самое подходящее для женщины ружье. Легче перышка. Только вот содержать его надо бы поаккуратнее. Проржавеет, пропадет.

– А оно мне ни к чему. Вот и кофе готов. Садитесь к столу.

XV

Вечером, как заранее было условлено, все собрались в сельсовете. Печку на этот раз не топили. Баторов оседлал стул, навалился грудью на спинку. Курил сигарету. Без того смуглое лицо от солнца или усталости совсем почернело, кудри на голове как-то поосели. Его доклад был предельно кратким.

– Не нашел.

Зато Зыков говорил долго, так долго, что Алексей Антонович с трудом слушал и следил за его не всегда ясными мыслями. Зыков насобирал целый короб различных сведений, и часто требовалось незаурядное воображение, чтобы установить хоть какую-то связь этих сведений с делом. Под конец Алексей Антонович отвлекся, углубился в свои мысли. Вчерашний план, который ему так нравился логической стройностью, в связи с появлением на сцене Виктора Сысоева существенно менялся. Строго говоря, он отпадал. Следовало как можно скорее найти Сысоева. Может быть, всем выехать в район? Однако стопроцентной уверенности в том, что Сысоев является убийцей, нет. Это во-первых. План, предложенный лично им вчера, отменять, не осуществив и половины, вряд ли стоит – кто знает, как все обернется… Это во-вторых. А в-третьих, ему очень хочется самому, без посредничества Зыкова, раскрыть и обезвредить преступника. Он имеет на это право. И он это сделает.

Решение почти созрело, и он вновь стал внимательнее слушать Зыкова.

Поторопил его:

– Короче, Зыков, короче.

– Я, собственно, кончил.

– Прежде всего подобьем итоги. Мы работаем почти сутки. Что удалось выявить? В разное время егерем Степаном Миньковым за браконьерство было подведено под наказание двенадцать человек. Пятеро из них – леспромхозовские – давно здесь не живут. Еще два человека в отъезде, один на курорте, другой гостит у брата в Баргузине. Один болен, лежит в постели. Из двенадцати интерес представляют четверо.

На листке бумаги Алексей Антонович написал:

1. Василий Сергеевич Дымов – шофер леспромхоза.

2. Семен Матвеевич Григорьев – штатный охотник госпромхоза.

3. Ефим Константинович Савельев – лесовальщик леспромхоза.

4. Куприян Гаврилович Садин – пенсионер, бывший штатный охотник госпромхоза.

Спросил:

– Есть добавления? Баторов! Ваша пассивность мне не очень понятна и не очень нравится. Вы еще на службе. На службе, говорю!

– Я это знаю. – Баторов выпрямился, бросил сигарету. – Я со всем согласен… Только вот Куприян Гаврилович… Когда убили Минькову, он сидел за столом у Константина Данилыча. В этом списке он значится напрасно.

Кое-что Баторов, оказывается, уловил-таки. И, смягчаясь, Алексей Антонович пояснил:

– Это список оштрафованных. Нам предстоит составить другой – подозреваемых. И в этот второй список твой Куприян Гаврилович не попадает. Я его только что опросил. На Минькова старик зол. Но в момент убийства, как ты только заметил, он находился в доме Константина Данилыча. Что касается первых трех, шофера Дымова, охотника Григорьева и сына Константина Данилыча, то их мы, разумеется, включаем в список подозреваемых. Дальше – Виктор Николаевич Сысоев. Есть у вас какие-либо предложения?

– Запишите Клавдию Федоровну Дрицину, продавщицу, – сказал Зыков.

– Вы же только что говорили: ее ружье забито пылью.

– Может быть и другое ружье. И вообще… Медэксперты не смогли определить, из гладкоствольного или нарезного ружья была убита Минькова. С этим у вас мороки еще будет. А Дрицину все-таки запишите.

– Записать – запишу. Но честно скажу – не убежден, что женщина может решиться на такое. Не убежден.

– Я и сам не убежден, – сказал Зыков. – Но проверить нужно. Лучше сделать лишнюю работу и лишний раз ошибиться тут, чем допустить, чтобы преступник проскользнул меж пальцев или, того хуже, остался в стороне.

Зыков боится что-либо проглядеть, упустить. Истина одна, а дорог к ней бесчисленное множество. И он хочет двигаться к истине сразу по нескольким направлениям. Что ж, это не лишено смысла.

– Чем же, конкретно, вам, Зыков, не понравилась Дрицина?

– Она понравилась, мы с ней кофе пили, – вздохнул Зыков. – Замечательный кофе. – Почмокал полными губами. – Хорошо поговорили. Но что-то, какое-то несоответствие все время улавливалось. Будто думает одно, а говорит другое.

– Она же женщина, Зыков! Некоторые из них обладают особенностью – думать одно, говорить другое, делать третье.

– А я и мужчин встречал с такой же точно особенностью, – сказал Зыков.

– Все? – спросил Алексей Антонович и на новом листке бумаги стал составлять другой список.

Выглядел этот список следующим образом:

1. Василий Сергеевич Дымов – шофер, к Минькову относился с неприязнью. В момент убийства находился за селом в кабине якобы заглохшего лесовоза.

2. Семен Матвеевич Григорьев – охотник, не однажды называл Минькова «таежным царьком», грозил найти на него управу. В момент убийства был якобы в шалаше на реке, где охотился на уток.

3. Ефим Константинович Савельев – лесовальщик, в нетрезвом виде не однажды похвалялся расправиться с Миньковым. В момент убийства находился в непосредственной близости, якобы курил в сенях.

4. Виктор Николаевич Сысоев – инженер, когда-то был близок с В. М. Миньковой. Приехал в поселок с неизвестной целью, требовал от В. М. Миньковой, чтобы она пришла на свидание. Где был в момент убийства, не установлено.

5. Клавдия Федоровна Дрицина – продавщица, была неравнодушна к Минькову, что могло натолкнуть на мысль устранить соперницу, т. е. жену Минькова. В момент убийства якобы была дома.

Прочел список вслух и сказал:

– Объем работы, как видите, не так уж и велик. Но работа требует сугубого внимания и большой тщательности. Главное сейчас – не разбрасываться, не кидаться из стороны в сторону. Силы распределим так. Я беру на себя Сысоева. На вашей совести все остальные. – Спросил у Зыкова: – Вы согласны? – Тот молча кивнул, и он поднялся. – На сегодня все. Идем в гостиницу. Отдыхайте.

– А вы? – спросил Баторов.

– Я поеду домой. Организую поиски Сысоева.

– Вам лучше передохнуть, – сказал Зыков. – Машину вести трудно будет.

– Машину я не поведу. Поведет Володя. Он сейчас что-то там подтягивает.

– Он приехал? Ну молодец! Я так и знал – прибежит. Не любит доверять машину. Вот собственник! – Зыков засмеялся, встал, раскинул руки. – Ох, и дреману же я сейчас!