Текст книги "Женщины души моей (ЛП)"

Автор книги: Исабель Альенде

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

Есть разница между иммигрантами и беженцами. Первые принимают решение отправиться в другое место, чтобы улучшить свои условия жизни. Обычно это молодые и здоровые люди – старики не в счёт —, и они стараются как можно скорее адаптироваться, смотрят в будущее и хотят обосноваться на новом месте. Беженцы стремятся находиться как можно дальше от вооружённых конфликтов, преследований, преступности и крайней нищеты. Это отчаявшиеся люди, которые были вынуждены оставить всё, что им знакомо, и искать убежища в другом месте, где их, скорее всего, встретят враждебно. Половину из семидесяти миллионов беженцев в 2018 году составляли женщины и дети; эта цифра увеличивается из года в год.

Беженец живёт лишь воспоминаниями и ностальгией, смотрит в прошлое и мечтает вернуться домой, но в среднем он проводит вдали от родного очага от семнадцати до двадцати пяти лет. Многие никогда не смогут вернуться; они всегда будут иностранцами. Этот глобальный кризис, который вскоре усугубится новыми волнами беженцев, покидающих свои земли из-за изменения климата, решается не возведением стен, а за счёт помощи в устранении причин, по которым люди покидают места своего происхождения.

Тебе необходимо понять, что никто не сажает своих детей в лодку,

если только море не безопасней суши.

Никто не стирает до мяса свои ладони, цепляясь под поездом между вагонами,

никто не проводит в брюхе грузовика дни и ночи,

питаясь на грязных газетах, если только

все километры не значат больше, чем просто поездка.

Никто не ползает под колючей проволокой, никто не хочет, чтобы его били или жалели.

Никто не выбирает лагерь беженцев

или раздеваться при обыске, после которого ещё долго чешется тело

никто не выбирает тюрьму, которая безопаснее, чем полыхающий город,

и ночной визит тюремщика всё равно лучше,

чем целый грузовик с мужчинами, которые все до единого похожи на твоего отца.

Уорсон Шир, «Очаг».

Перевод Евгении Некрасовой

Одним из наиболее эффективных способов оказать положительное влияние на мир является инвестирование в женщин. В наиболее нуждающихся регионах матери тратят весь свой доход на семью, в то время как мужчины выделяют на неё лишь треть своих доходов. Проще говоря, женщины занимаются питанием, здоровьем и обучением своих детей, в то время как мужчины тратят средства на самих себя, будь то развлечения или покупка чего-либо, что придаст им определённый престиж, например, мобильного телефона или велосипеда.

Я усвоила, что с небольшой помощью можно сделать многое. Если женщина имеет право принимать решения и располагает собственными доходами, положение её семьи улучшается; если процветают семьи, развивается в лучшую сторону общество и, соответственно, страна. Таким способом прерывается цикл нищеты. Наиболее отсталыми являются те общества, в которых у женщин подчинённое положение. Однако правительства и некоммерческие организации часто игнорируют эту очевидную истину. К счастью, ситуация меняется по мере того, как всё большее количество женщин наделяют правом принимать политические решения, или они располагают ресурсами для благотворительности, которые в основном направляют на феминистские проекты.

Женщинам необходимо быть взаимосвязанными. По словам Эдриенн Рич, американской поэтессы-феминистки, «связи между женщинами – это самая опасная, самая проблемная и потенциально преобразующая сила на планете». Это интересное наблюдение объясняет дискомфорт, который испытывают многие мужчины, когда женщины собираются вместе. Они думают, что мы сговорились, и иногда они правы.

Женщины должны быть связаны друг с другом. С незапамятных времён они собирались вокруг колодца, кухни, колыбели, на полях, на фабриках и в домах. Они хотят поделиться своей жизнью и услышать истории друг друга. Нет ничего более интересного, чем разговоры женщин между собой, которые почти всегда интимные и личные. Также забавны и сплетни, зачем это отрицать. Наш кошмар состоит в том, что нас исключат и изолируют, потому что в одиночку мы уязвимы, тогда как, будучи вместе, мы расцветаем. И всё же миллионы женщин живут в замкнутом пространстве, не имея ни свободы, ни средств, чтобы уехать за пределы ограниченного радиуса своих домов.

Несколько лет назад мы с Лори посетили небольшое женское сообщество в Кении. Нам дали довольно расплывчатые указания, но Лори, женщина, гораздо более предприимчивая, чем я, приказала мне надеть шляпу, и мы пошли по тропинке, петлявшей среди растительности. Вскоре тропинка исчезла, и мы долго шли вслепую; я чувствовала себя потерянной навсегда, а Лори морально держалась девизом, что все дороги ведут в Рим. Когда я была готова расплакаться в густых зарослях, мы услышали голоса. Это было волнующее пение женских голосов, напоминавшее набегающие на берег моря волны. Это был компас, указавший нам путь в Кибисон.

Мы вышли на лесную поляну, большой двор с парой основных жилищ и чем-то вроде сарая для приготовления пищи – там местные обедали, учились, шили, и занимались ремёслами. Мы собирались навестить Эстер Одиамбо, женщину-профессионала, которая вышла на пенсию после многих лет работы в Найроби и решила вернуться в свою деревню недалеко от озера Виктория. Там она столкнулась с настоящей трагедией. Мужчины приходили и уходили, ведя кочевой образ жизни в поисках работы, не было экономической стабильности, проституция распространялась, а СПИД уничтожил население и покончил с промежуточным поколением отцов и матерей, оставив лишь бабушек, дедушек и детей. Женщины и мужчины умирали в равной степени.

Когда приехала Эстер, было очень мало информации о болезни и форме заражения, которые связывали с магическими причинами, не было и доступного лечения. Она намеревалась бороться с суевериями, дать образование людям и особенно помочь женщинам, которые располагали крайне скудными средствами. Она отдала своё имущество ради этого дела.

Прибыв туда, мы с Лори увидели детей: одних играющих, других выполняющих школьные задания мелом на небольших дощечках или рисующих цифры и буквы палочкой на земле, и группы женщин: одних готовящих, других стирающих, третьих занятых ремёслами, продукт которых они продают и таким способом помогают поддержать сообщество.

Мы представились на английском языке, и Эстер Одиамбо была нашей переводчицей. Увидев, что мы иностранки, и узнав, что пришли издалека, женщины закружились вокруг нас, предложили нам красный горький чай и сели в круг, чтобы рассказать о своей жизни, которая в основном состояла из работы, потерь, боли и любви.

Это были вдовы, брошенные жёны, беременные подростки, бабушки на иждивении внуков или осиротевших правнуков. Так было и в случае с женщиной, казавшейся очень старой, хотя она сама не знала своего возраста. Она кормила грудью ребёнка, которому было несколько месяцев. Столкнувшись с нашим явным ступором, Эстер объяснила нам, что иногда бывает так, что у бабушек снова появляется молоко из-за необходимости кормить внука. «Этой даме, должно быть, около восьмидесяти лет», – добавила она. Возможно, она преувеличивала... Я много раз рассказывала этот анекдот, и никто в этих краях мне не верил, хотя на самом деле мне довелось видеть нечто подобное в небольшой деревушке на озере Атитлан в Гватемале.

Истории женщин Кибисона были трагическими, некоторые, заразившись СПИДом, потеряли почти всех членов своей семьи, но они не выглядели грустными. В этом кругу любой предлог вызывает смех, шутки и желание подшутить друг над другом и всем вместе над Лори и надо мной. Эстер Одиамбо резюмировала происходящее одной фразой: «Когда женщины собираются вместе, они становятся весёлыми», – сказала она. Ближе к вечеру они проводили нас песнями. Эти дамы пели всегда. Возможно, сообщества в Кибисоне больше не существует, потому что это приключение с Лори случилось несколько лет назад, но урок был незабываемым.

Мне ничего не стоит представить группы женщин, подобных той, какую я видела в Кибисоне, всех рас, вероисповеданий и возрастов, сидящих в кругу, делящихся своими историями, своей борьбой и надеждами, плачущих, смеющихся и работающих вместе. Какая мощная сила шла от этих кругов! Миллионы из них могли бы покончить с патриархатом. Было бы неплохо. Мы должны дать шанс этому огромному природному и возобновляемому ресурсу, который называется женская энергия.

В шестидесятые годы, когда таблетки и другие противозачаточные средства стали доступны общественности, женское освободительное движение расширилось. Наконец, женщины могли иметь полноценную сексуальную жизнь без страха перед нежелательной беременностью. Представьте себе противостояние религии и мачизма в Чили! Тогда я предположила, что конец патриархата неизбежен, но мы всё ещё далеки от этого. Мы многого достигли, но многое нам ещё предстоит сделать. Наши права, если они у нас есть, нарушаются под любым предлогом: война, фундаментализм, диктатура, экономический кризис или любая катастрофа. В Соединённых Штатах во втором тысячелетии обсуждается не только право на аборт, но и право на женские противозачаточные средства. Конечно, никто не оспаривает право мужчины на вазэктомию или презервативы.

Мой фонд помогает финансировать клиники и программы, посвящённые контролю рождаемости, включая аборты. Это касается и меня, потому что в восемнадцать лет мне пришлось помочь забеременевшей пятнадцатилетней девочке-старшекласснице. Назовём её Селиной, так как я не могу назвать её настоящее имя. Она обратилась ко мне, потому что не осмелилась признаться в этом своим родителям; отчаявшись, она пришла к мысли о самоубийстве – вот насколько серьёзным было то, что с ней произошло. В Чили аборты строго наказываются законом, но на практике, хотя и подпольно, широко распространены (и до сих пор так и есть). Условия были и остаются очень опасными.

Не помню, как я узнала имя человека, который смог решить проблему Селины. Мы сменили два автобуса, чтобы добраться до скромного района, и более получаса ходили, ища нужный адрес, который я записала на бумаге и носила с собой. Наконец мы отыскали квартиру на третьем этаже кирпичного дома, такого же, как и десяток других на этой улице, с висящей на балконах одеждой и переполненными мусорными баками.

Нас встретила устало выглядящая женщина, которая нас ждала, потому что я предупредила её по телефону, назвав своё имя. Криком она приказала двум детям, игравшим в зале, запереться в своей комнате. Было очевидно, что дети привыкли к такому обращению, потому что ушли, не сказав ни слова. В углу кухни гудело радио с новостями и рекламой.

Женщина спросила Селину о дате последней менструации, произвела свои расчёты и, казалось, согласилась. Она сказала нам, что это быстро и безопасно, и что если мы заплатим немного больше оговорённой цены, она всё сделает с анестезией. Она положила клеёнчатую скатерть и подушку на единственный в этом месте стол, вероятно, обеденный, приказала Селине снять трусики и лечь сверху. Она кратко осмотрела её и приступила к установке зонда в вену руки. «Я была медсестрой, у меня есть опыт», – сказала женщина в качестве объяснения. И добавила, что моя роль заключалась в том, чтобы понемногу вводить моей подруге анестезию, ровно настолько, чтобы одурманить её. «Будь осторожна, только не переусердствуй», – предупредила она меня.

Через несколько секунд Селина была в полубессознательном состоянии, а менее чем через пятнадцать минут в ведре у подножия стола оказалось несколько окровавленных тряпок. Я не захотела представить себе, каким было бы это вмешательство без анестезии, как оно практикуется почти всегда в схожих обстоятельствах. У меня так тряслись руки, что я не знаю, каким образом я справилась со шприцем. Закончив, я попросила разрешения сходить в туалет, и меня вырвало.

Через несколько минут, когда Селина проснулась, женщина отпустила нас, не дав ей времени прийти в себя, и вручила ей несколько таблеток, завёрнутых в лист бумаги. «Антибиотики, принимайте по одной таблетке каждые двенадцать часов в течение трёх дней. Если у вас поднимется температура или начнётся сильное кровотечение, вам придётся лечь в больницу, но с вами этого не произойдёт; я хороший специалист», – сказала она. И предупредила нас, что, если мы назовём её имя или адрес, последствия будут для нас очень серьёзными.

Я никогда не смогла забыть того опыта, пережитого шестьдесят лет назад. Я описала его в нескольких своих книгах, и он повторяется в кошмарах. Ради Селины и миллионов женщин, которые проходят через что-то подобное, я непреклонно защищаю репродуктивные права. Если аборт разрешён и проводится в соответствующих условиях, это не особенно болезненно, как показывают многие исследования. Бóльшую травму переживают женщины, которые не могут сделать себе аборт, и вынуждены до положенного срока жить с нежелательной беременностью.

Я уважаю тех, кто отказывается от абортов по религиозным или иным причинам, но неприемлемо навязывать такой критерий тем, кто не разделяет эту точку зрения. Этот вариант должен быть доступен тем, кто в нём нуждается. Противозачаточные средства должны быть бесплатными и доступными для каждой молодой женщины, как только у неё началась менструация. Если бы это было так, было бы меньше неожиданных беременностей, но реальность такова, что сделать аборт – дорого, часто для процедуры требуется рецепт врача, она не покрывается медицинской страховкой и может иметь очень неприятные побочные эффекты. Кроме того, не всегда гарантируется желательный результат.

Бремя планирования семьи ложится на женщин – многие мужчины отказываются использовать презервативы и эякулируют, не взвешивая последствий —, а виноваты женщины, если они забеременели «из-за неосторожности». У нас есть выражение: «Она позволила себе забеременеть», то есть она допустила это и должна за это заплатить. Те, кто выступает против абортов, не привлекают к ответственности мужчин, без участия которых оплодотворение невозможно. Они также серьёзно не задаются вопросом, почему женщина предпочитает прервать беременность, какие у неё практические или эмоциональные причины, что будет означать ребёнок в этот момент её жизни.

Мне повезло, потому что я никогда не проходила через то, через что прошла Селина, и я смогла спланировать свою семью – двоих детей – сначала с помощью таблетки, а затем прибегнув к внутриматочной спирали. Когда мне было тридцать восемь лет, я не вытерпела ни одного из обычных методов, и, в конце концов, мне пришлось перевязать маточные трубы. Это было решение, показавшееся мне неизбежным, но потом я надолго огорчилась, отчасти из-за того, что операция осложнилась серьёзной инфекцией, и отчасти из-за того, что я почувствовала себя изувеченной. Почему я должна была пройти через это? Почему мой муж не прибегнул к вазэктомии, что является гораздо более простой процедурой? Потому что я была не настолько феминисткой, чтобы потребовать этого.

Две мои внучки решили, что у них не будет детей, потому что они много работают, а планета перенаселена. С одной стороны, мне немного грустно, что они упускают тот опыт, который в моём случае был прекрасным, а с другой, я рада, что у этих молодых женщин есть такая возможность. И всё же я боюсь, что наш род прекратится, если только мой единственный внук не воодушевится и не найдёт себе в пару сговорчивую партнёршу.

Веками женщины могли управлять своей способностью к воспроизведению потомства, зная о менструальных циклах, травах и методах прерывания беременности, но эти знания были искоренены. В результате обесценивания женщин мужчины взяли на себя власть над женским телом.

Кто решает, какое у женщины тело и сколько детей она может или хочет иметь? Мужчины в политике, религии и юриспруденции, которые не сталкивались с беременностью, родами или материнством на собственном опыте. Если законы, религия и обычаи не возлагают на отца такую ​​же ответственность за беременность, как и на мать, мужчины не должны иметь права голоса в этом вопросе, это не их дело. Это личное решение каждой женщины. Контроль над собственной способностью к воспроизведению потомства является фундаментальным правом человека.

В нацистской Германии аборт карался тюремным заключением, принудительной беременностью для женщины и смертью для тех, кто делал аборты. Рейху надо было, чтобы рождались дети. Матери восьмерых детей получали золотую медаль. В ряде латиноамериканских стран законы по этому вопросу настолько драконовские, что если у женщины случился выкидыш, её могут обвинить в том, что она всё спровоцировала сама, и в конечном итоге посадить в тюрьму на несколько лет. В 2013 году в Чили одиннадцатилетняя девочка Белен, изнасилованная отчимом, забеременела, и ей не разрешили сделать аборт, несмотря на международный скандал и давление со стороны гражданских организаций.

Аборт нужно декриминализировать, другими словами, отменить за него наказание. Это отличается от легализации явления, потому что патриархат навязывает законы и, сделав аборт законным, власть по-прежнему остаётся в руках судей, полиции, политиков и прочих структур, отличающихся сугубо мужским руководством. В скобках могу здесь добавить, что по той же причине люди, предоставляющие секс-услуги, желают не легализации проституции, а её декриминализации.

В качестве анекдота в этой связи следует отметить, что конгрессмен США Стив Кинг предложил отменить право на аборт даже в случаях изнасилования или инцеста, потому что «что бы произошло, если бы мы проверили все генеалогические древа и удалили всех, кто был результатом изнасилования или инцеста? Останется ли что-нибудь от населения мира, если мы это сделаем? Принимая во внимание все войны и все изнасилования и грабежи, которые имели место в разных странах, я не могу заверить вас, что я сам не являюсь их продуктом». Проще говоря, защита от изнасилования и инцеста естественна и нормальна. Восемьдесят четыре конгрессмена от Республиканской партии подписали предложение.

Другой американский конгрессмен, Тодд Акин, сказал, что беременность из-за изнасилования случается редко, потому что у женского тела есть способы закрыться, чтобы предотвратить её. По словам Акина, матка волшебным образом знает разницу между «законным изнасилованием» (?) и другой формой секса. Этот гений был членом Комитета по науке, космосу и технологиям.

В Соединённых Штатах ежегодно регистрируется тридцать две тысячи случаев беременности из-за изнасилования.

Женщины хотят контролировать свою жизнь, а также свою способность к воспроизведению потомства, но это невозможно, если они страдают от домашнего насилия и их судьба находится в руках обидчика. Давным-давно, в конце шестидесятых-начале семидесятых годов, когда я работала журналисткой в Чили, мне пришлось сделать несколько репортажей об очень бедных слоях населения, семьях в картонных и дощатых домах, безработных мужчинах, алкоголиках, обременённых детьми женщинах, жертвах нищеты, жестокого обращения и эксплуатации. Обычная сцена была такова: мужчина приходил домой пьяным или просто расстроенным и избивал жену или детей. Полиция не вмешивалась, отчасти из-за безразличия, поскольку эти сотрудники нередко делали то же самое в своих домах, а отчасти потому, что они якобы не могли проникнуть в дом без ордера на обыск. Столкнувшись с этой реальностью, соседи договаривались между собой, и когда они слышали крики женщины или детей, то приходили с кастрюлями и черпаками, чтобы воздать разбуянившемуся по заслугам. Система была эффективной и оперативной.

Я со стыдом признаю, что Чили была и остаётся одной из стран с самым высоким уровнем домашнего насилия в мире, хотя возможно, это связано с тем, что у нас регистрируется больше подобных случаев, чем где-либо ещё, и ведётся статистика. Это происходит во всех социальных сферах, хотя в высших слоях общества об этом умалчивается. Иногда нет физического насилия, но психологические пытки и эмоциональное насилие могут быть одинаково вредными.

Каждая третья женщина в своей жизни подвергается физическому или сексуальному насилию в той или иной форме, независимо от её внешности или возраста. Я напомню вам песню, сочинённую четырьмя молодыми чилийскими женщинами в 2019 году, которая разошлась по миру, превратилась в феминистский гимн, переведена на многие языки и исполняется на улицах и площадях тысячами и тысячами женщин с завязанными глазами. Национальная полиция Чили, отличающаяся агрессивными методами, подала в суд на феминистскую группу LASTESIS за «угрозы в адрес учреждения, нападение на власть и подстрекательство к ненависти и насилию». Это вызвало международный резонанс в поддержку женщин, написавших песню.

В песне в нескольких строках говорится о том, что переживает или боится каждая женщина:

Патриархат-это судья.

Я родилась, виновна я.

И наказание для меня – насилие день ото дня.

Фемицид.

Убьют, тогда и приходите.

Ушла из дома, не вернулась.

Близкий родственник – растлитель.

И вина здесь не моя,

ни в чём была я, ни где была.

Насильник-это ты!

Lastesis, Насильник на твоём пути

перевод Алёны Малахаевой.

Насилие в отношении женщин существует на протяжении тысячелетий и в таких масштабах, что мы автоматически избегаем подвергать себя риску. Это сильно ограничивает нас. То, что большинство мужчин делает не задумываясь, например, идёт по улице ночью, входит в бар или ловит попутку на дороге, у нас, женщин, вызывает определённое беспокойство. А стоит ли рисковать?

Домашнее насилие в Чили настолько распространено, что наш первый президент Мишель Бачелет (2006-2010 и 2014-2018 годы) считала основным приоритетом в своём правительстве борьбу с ним при помощи образования, подготовки, информации, приютов и законов о защите прав женщин. Она также обеспечила бесплатный и лёгкий доступ к противозачаточным средствам. Конгресс не смог принять закон о декриминализации абортов.

Жизнь этой героини – роман. Она изучала медицину, потому что это был конкретный способ помощи страдающим людям, как она сказала в интервью, и она специализировалась на педиатрии. В первые дни военного переворота 1973 года её отец, генерал Альберто Бачелет, был задержан своими товарищами по оружию за отказ участвовать в восстании против демократического правительства и умер в марте 1974 года от остановки сердца в результате пыток.

Мишель с её матерью были арестованы политической полицией и подвергнуты пыткам на печально известной вилле Гримальди, которая сегодня является музеем зверств тех лет. Её спасли, сослали в Австралию, а оттуда в Восточную Германию. Через несколько лет она смогла вернуться в Чили, где завершила своё медицинское образование. Она проработала на разных должностях, пока не начала свою политическую карьеру после восстановления демократии в 1990 году.

Будучи министром здравоохранения, Мишель разрешила распространение «таблетки следующего дня» среди женщин и девочек старше четырнадцати лет, чтобы избежать беременности сразу после полового акта. В Чили, где католическая церковь и правые партии обладают большой властью и где аборты запрещены, эта мера вызвала и огромное сопротивление, и принесла министру уважение и популярность.

В 2017 году чилийский Конгресс утвердил аборт по трём основаниям: непосредственная опасность смерти матери, патология эмбриона, несовместимая с жизнью вне матки, и изнасилование. Его можно сделать в течение первых двенадцати или четырнадцати недель, если девочке четырнадцать лет или меньше. Ограничений, накладываемых даже в этих случаях, так много, что закон – это почти издевательство, призванное успокоить большинство женщин, которые его требуют. На массовых демонстрациях, которые он вызвал, многие женщины шествовали с обнажённой грудью, чтобы подчеркнуть, что они – хозяйки своих собственных тел.

В 2002 году Мишель назначили министром обороны; она стала первой женщиной, получившей этот пост в Латинской Америке и одной из немногих в мире. Перед ней стояла титаническая задача – примирить между собой военных и жертв диктатуры и получить обещание, что вооружённые силы больше никогда не восстанут против демократии.

Мне трудно представить, как эта женщина смогла преодолеть травму прошлого и примириться с учреждением, которое не только устанавливало в её стране террор на протяжении семнадцати лет, но и погубило её отца, замучило её мать и её, а затем ещё и отправило в ссылку её саму. Один из её мучителей жил в том же здании, и они часто встречались в лифте. Когда Мишель Бачелет спросили о необходимости национального примирения, она ответила, что это личное решение; никто не может требовать прощения от репрессированных. Страна должна двигаться вперёд, в будущее, с тяжёлым бременем прошлого.

Я снова пройду по улицам

того города, который был залитым кровью Сантьяго,

И на прекрасной освобождённой площади

Остановлюсь, чтобы оплакать тех, кого с нами нет.

Пабло Миланес

Я снова пройду по улицам.

Перевод Аноним

Халифу Багдада было бы приятно узнать что мы, женщины, как никогда хотим любви. У нас есть что-то странное в мозгу, своего рода опухоль, которая заставляет нас любить. Мы не можем жить без любви. Ради любви мы терпим наших детей и мужей. Наше самоотречение становится формой рабства. Вы заметили, что индивидуализм и эгоизм считаются положительными чертами у мужчин и недостатками у женщин? Как правило, мы многое откладываем на потом из-за детей, партнёров, родителей и практически из-за всего остального. Мы подчиняемся и жертвуем собой ради любви, и это кажется нам проявлением высшего благородства. Чем больше мы страдаем из-за любви, тем мы благороднее, что хорошо видно в мыльных операх. Культура превозносит любовь как самое возвышенное, и мы, будучи с опухолью в мозге, добровольно попадаем в эту восхитительную ловушку. Я не исключаю, что моя опухоль одна из самых злокачественных.

Я буду избегать упоминания материнской любви, потому что она неприкасаема, и любая шутка, которую я осмелюсь озвучить по этому поводу, будет стоить мне очень дорого. Однажды я сказала своему сыну Николасу, что вместо того, чтобы производить на свет детей, ему следовало бы завести себе собаку, и он мне этого никогда не простил. Он женился в двадцать два года, и за пять лет у него появились трое детей. У него слишком развитый материнский инстинкт. Внуки у меня неплохие, но собак я тоже люблю.

Я не осмеливаюсь критиковать навязчивую любовь матерей, потому что это, безусловно, единственная причина, по которой выжили различные виды – от летучих мышей до технических специалистов. Я также не буду ссылаться на любовь к природе, Богу, богиням или другим подобным понятиям, потому что это даже отдалённо не возвышенные рассуждения, это просто неформальная болтовня.

Давайте поговорим вместо этого о романтической любви, этой коллективной иллюзии, которая стала ещё одним потребительским продуктом. В смысле зависимости индустрия романтических отношений конкурирует с незаконным оборотом наркотиков. Я полагаю, что для каждой женщины у романтики своё лицо, не все из них одержимы каким-либо киноактёром, как я, возможно, найдётся кто-то, кто влюбится в простолюдина, как принцесса из сказки. В моём случае внешний вид жертвы не имеет значения, если он хорошо пахнет, у него собственные зубы, и он не курит. Но у меня есть требования другого типа, которые в реальной жизни редко объединяются между собой: нежность, чувство юмора, доброе сердце, терпение по отношению ко мне и другие качества, которые я сейчас не помню. К счастью, у моего нынешнего возлюбленного их предостаточно.

Пришло время рассказать вам о Роджере, как я и обещала.

Незабываемые уроки в школе строгости моего деда были очень полезны. Они сформировали мой характер и помогли мне продвинуться вперёд во время великих невзгод, хотя и негативно повлияли на мои партнёрские отношения, потому что я не отдаю себя человеку; я самодостаточна и отстаиваю свою независимость, я с лёгкостью отдаю всю себя людям, но с трудом получаю от них что-то для себя. Я не принимаю одолжений, если не могу их вернуть, я ненавижу, когда мне делают подарки, и я не позволяю другим праздновать мой день рождения. Одна из моих самых больших проблем заключалась в том, чтобы принять свою уязвимость, но теперь сделать это гораздо легче благодаря новой любви, которая, я надеюсь, будет последней.

Однажды в мае 2016 года овдовевший адвокат из Нью-Йорка Роджер услышал меня по радио на пути из Манхэттена в Бостон. Он прочитал пару моих книг, и что-то, что я сказала в этой программе, должно быть, привлекло его внимание, потому что он написал в мой офис. Я ответила ему, и он продолжал писать мне утром и вечером каждый день в течение пяти месяцев. Обычно я отвечаю только на первое сообщение от читателя, потому что моей жизни не хватило бы на то, чтобы регулярно переписываться с сотнями людей, которые мне пишут, но упорство нью-йоркского вдовца впечатлило меня, и поэтому мы поддерживали связь.

Моя тогдашняя помощница Чандра, увлекающаяся детективными сериалами и обладающая феноменальным чутьём, намеревалась узнать как можно больше о таинственном вдовце, который вполне мог быть психопатом, мало ли что. Удивительно, сколько информации находится в пределах досягаемости любого, кто хочет копаться в нашей личной жизни. Хочу сообщить вам, что Чандра предоставила мне полную информацию, включавшую даже номер автомобиля и имена пяти внуков этого человека. Его жена умерла несколько лет назад, он жил один в особняке Скарсдейл, каждый день он ездил на поезде до Манхэттена, его офис располагался на Парк Авеню, и т. д. «Это кажется законным, но не доверяйте никому, это может быть приспешник архитектора Бренды», – предупредила меня Чандра.

В октябре я отправилась в Нью-Йорк на конференцию, и мы с Роджером, наконец, встретились. Я смогла убедиться, что он такой же, каким и представлялся в своих письмах по электронной почте, а Чандра выяснила: прозрачный тип. Он мне очень понравился, но это не было вспышкой неудержимой страсти, как случилось с Вилли, когда мне было сорок пять лет. Это подтверждает сказанное мною ранее: гормоны имеют решающее значение. Он пригласил меня на ужин, и через полчаса я прямо спросила, каковы его намерения, потому что в моём возрасте нельзя терять время. Он подавился равиоли, но не убежал, как поступила бы я, если бы он устроил мне такую же засаду.

За три дня до моего вынужденного отъезда в Калифорнию мы стали встречаться, и этого времени хватило Роджеру, чтобы решить, что если он встретил меня, то уже не отпустит. По дороге в аэропорт он сделал мне предложение. Я ответила ему в духе респектабельной зрелой дамы: «Насчёт женитьбы не может быть и речи, но если ты готов часто ездить в Калифорнию, мы можем быть любовниками, как ты думаешь?» Бедный мужчина... что он мог мне ответить? Да, конечно.