Текст книги "Сунь Ят-сен"

Автор книги: Исаак Ермашев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)

5. Новый век – новые труды

Двадцатый век Китай встретил, охваченный огнем нового восстания на севере страны.

До Токио дошли подробные вести о движении тайных обществ на Севере, в Шаньдуне, Чжили, Шаньси и Маньчжурии. Начавшись как протест против гнета помещиков и чиновников, оно постепенно превратилось в массовое восстание против иностранных держав. Движение разрасталось, в него вливались массы разоренных крестьян, ремесленников, трудового люда городов, нищие, бродячие монахи, бывшие солдаты, кули, лодочники, оставшиеся без работы в связи с постройкой железных дорог. Вначале маньчжурские власти пытались подавить движение силой. Не удалось. Юань Ши-кай пустил в ход свои войска; теперь он был большим сановником – наместником столичной провинции Чжили и командующим «новыми войсками», расположенными в районе Пекин – Тяньцзинь. Все же отряды повстанцев заняли китайскую часть Тяньцзиня и начали постепенно, с боями пробиваться к столице. Правительственные войска не хотели сражаться против повстанцев. Юн Лу, губернатор столицы, требовал от Цыси приказа о беспощадном разгроме восставших. Цыси колебалась. Затем в ее хитром мозгу возник план грандиозной провокации. Она объявила себя сторонницей восставших, готовой поддержать их борьбу против иностранцев. Отряды повстанцев были впущены в Пекин и размещены внутри Императорского города – дворцовом районе, где находились важнейшие правительственные учреждения. При участии представителей правительства отряды повстанцев были реорганизованы в «Полки мира и справедливости» (по-китайски «Ихэтуань») с принцем Дуанем во главе. Их одели в красные куртки (не для того ли, чтобы было легче в них попасть при встрече с иностранными войсками?) и приняли на казенное содержание. Мало того, 20 июня 1900 года Цыси провела через Большой совет императорского дворца решение об объявлении Китаем войны иностранным державам. Это был безрассудный акт: Китай не имел ни настоящей армии, ни флота, ни союзников. Поднять народ маньчжуры вовсе не хотели – боялись. Расчет Цыси – иностранные войска разгромят ихэтуаней. Иностранные державы потребуют новых уступок и контрибуций? Пусть! Китай достаточно велик. Для маньчжуров хватит и того, что останется. В то же время движение против иностранцев покажет им, что их грабеж имеет пределы, если они не хотят вызвать поголовное восстание в стране.

В конце концов империалисты собрали большие силы и зверски расправились с восстанием ихэтуаней. Цыси и ее клика капитулировали.

Сунь не испытывал радости по поводу восстания на Севере, принявшего столь странный характер. Вместе с боевыми друзьями деятельно работал над – подготовкой восстания на Юге. В одном из районов Гуандуна уже собрался первый вооруженный отряд членов тайных обществ: шестьсот человек с оружием. Правда, у них мало винтовок.

Благоприятный признак: на сторону союза перешел бывший последователь реформаторов Би Юн-нянь.

Теперь решительное объяснение с Миядзаки Торадзо. Где оружие? Где деньги? Тот клятвенно уверяет, что и то и другое будет.

Ян Цюй-юань и Ши-лян прибыли в Йокогаму. Приступили к разработке плана: Сунь, Ян, Ши-лян, Миядзаки и некоторые японские военные советники. План исключительно военный. Не предусматривает никаких действий на случай победы или поражения, не выдвигает никаких лозунгов, понятных массам. Главная идея: захват нескольких горных районов Гуандуна и Фуцзяни, закрепление своих позиций, мобилизация сил тайных обществ. Контроль над каким-нибудь портом – Сватоу или Амоем, куда из Японии прибудут суда с вооружением и необходимыми припасами. А там видно будет.

Ян и Ши-лян возвращаются в Гонконг. Миядзаки уезжает в Токио и достает там у одного предпринимателя значительную сумму денег. Как с оружием? Миядзаки не говорит ничего определенного. В душу Сунь Вэня закрадывается сомнение. Но остановить восстание уже нельзя. К повстанцам выехали Чжэн Ши-лян и Ян Цюй-юань. Ши-лян назначен главнокомандующим.

Тут вмешиваются англичане в лице губернатора Гонконга Блейка. Они каким-то образом пронюхали о подготовляющемся восстании и сообщили об этом в Лондон. Оттуда директива: попробовать сколотить «независимое правительство Южного Китая» во главе с Ли Хун-чжаном (наместником Лянгуана) и революционером Сунь Ят-сеном. Внутренний смысл этого плана в том, чтобы оторвать Юг от остального Китая и поставить его под английский контроль. Англичане тонко учли, что именно на Юге, в Кантоне и вообще в Гуандуне сильны традиции борьбы против врагов Китая – внешних и внутренних – и не менее традиционны тенденции к независимости от Пекина. Учли они и то, что Ли Хун-чжан был в опале и мог пойти на разрыв с Цыси. Доверенный человек англичан еще в марте разыскал Чжэн Ши-ляна и передал ему предложение Блейка. А в начале июня Сунь Вэнь получил от видного кантонского дельца Лю Сюэ-сюня извещение о том, что Ли Хун ^:чжан хотел бы встретиться с ним для обсуждения вопроса об объявлении наместничества Лянгуана независимым от Пекина. Это вполне могло быть и ловушкой, чтобы заманить Сунь Вэня и убить его.

Все же решил ехать.

Сунь Вэнь, Чэнь Шао-бо, Миядзаки и еще два японских советника отплыли на специально зафрахтованном пароходе «Ниппон мару» в Гонконг. Недалеко от Гонконга, в море, их поджидало небольшое китайское судно, присланное Лю Сюэ-сюнем для Сунь Вэня. Но еще в пути из Японии было решено, что с Лю встретится не Сунь Вэнь, а японский советник. В китайское судно сели Миядзаки и еще два японца. Переговоры с Лю продолжались много часов. Договорились привлечь к этому делу и Кан Ю-вея, находившегося в Сингапуре. Лю сообщил, что кантонская знать опасается беспорядков и готова ассигновать несколько миллионов таэлей для финансирования южного правительства. Часть денег предложили Кан Ю-вею.

Вернувшись на «Ниппон мару», Миядзаки передал весь разговор Сунь Вэню, после чего вместе со своими спутниками выехал в Сингапур. Сунь Вэнь и Чэнь Шао-бо остались на «Ниппон мару». От Ши-ляна приходили отличные вести: армия повстанцев быстро растет, требуется вооружение.

Миядзаки постигла в Сингапуре полная неудача. Кан Ю-вей не только наотрез отказался впустить их в свой дом, но вызвал полицию, чтобы она спасла его «от подосланных убийц»! Миядзаки и один из его компаньонов оказались в тюрьме. Полиции показалось подозрительным, что у арестованных нашли два японских самурайских меча и тридцать тысяч таэлей. Узнав об этом, Сунь Вэнь поспешил в Сингапур, заверил полицию, что деньги принадлежат ему, а мечи – всего лишь символ храбрости у японцев, поэтому они с ними не расстаются. Японцев отпустили. Вместе с Сунь Вэнем они возвратились в Гонконг на японском пароходе «Садо мару». «Ниппон мару» ушел.

Сунь решил отправиться на Тайвань, чтобы быть ближе к Гуандуну и готовым выехать в Амой, когда восстание развернется в полную силу. Би Юн-няня откомандировали в район бассейна Янцзы для связи с тайными обществами.

…А в штабе Чжэн Ши-ляна, в деревушке Сань-чжоутянь, недалеко от побережья, все в ожидании: когда прибудет оружие. Из многих районов провинции стягиваются отряды. Всего у Ши-ляна триста старых ружей и очень мало боеприпасов. Надеялся, что удастся как-нибудь взять оружие и патроны в Кантонском арсенале на острове Вампу. Но власти были уже предупреждены и усилили охрану арсенала. Не хватало и продовольствия. Отряды начали расходиться по домам. Осталось всего восемьдесят человек. Против этой горстки партизан был двинут отряд из Вэйчжоу. Чжэн Ши-ляну пришлось принять бой. Он разбил наголову отряд маньчжуров. Дал знать на Тайвань Сунь Вэню, что необходимо срочно доставить оружие. Ответ гласил: «Оружие будет, прорывайся к Амою».

Уже стоял октябрь на дворе. Сунь Вэнь, глубоко возмущенный японскими проволочками, категорически требовал: немедленно дать обещанное оружие! Обещал его и губернатор Тайваня генерал Кодама.

Чжэн Ши-лян начал наступление. Взял у противника немного оружия и боеприпасов. Отряд быстро увеличивался, и скоро его численность уже достигла десяти тысяч бойцов. Солдаты китайцы из маньчжурских войск начали переходить на сторону повстанцев. Население Вэйчжоу восстало и прогнало маньчжуров. Повстанческая армия вступила в Вэйчжоу, отдохнула здесь и двинулась на Амой. Следом шли маньчжуры. В горах на границе Гуандуна и Фуцзяни армия повстанцев оказалась окруженной войсками противника.

В это трудное время Сунь Вэня ошеломило и потрясло сообщение Миядзаки: оружия нет. И Кодама говорит, что ничего дать не может: правительство запретило. Японцы гнусно предали, бросили на произвол судьбы в решающий момент, когда восстание уже можно было считать удавшимся. Чжэн Ши-лян, умело командуя революционной армией, прорвал кольцо окружения, разбил маньчжуров в нескольких боях и двинулся на Амой. И тут его настиг курьер Сунь Вэня с приказом: армию следует распустить, лучшие кадры постараться увести в Гонконг или в Макао.

Как сообщить об этом бойцам? И нельзя не сообщить. Сказал им правду. Многие воспротивились такому решению и предложили биться насмерть! Но приказ – это приказ. Его надо выполнить. Чжэн Ши-лян распустил армию. Несколько сот товарищей направил в Гонконг и Макао. Сам решил пробираться в Гонконг. Сопровождал его Ян Цюй-юань. Но за ними уже следили, и в один из мрачных для революционеров дней, 10 января 1901 года, Ян был сражен ножом маньчжурского наемного убийцы. Би Юн-нянь разуверился в революции и ушел в монастырь.

И еще один страшный удар.

В Кантоне схвачен и казнен Ши Цзянь-жу. Правление союза поручило ему поднять в городе восстание, как только отряды Чжэн Ши-ляна перейдут в наступление. Восстание организовать не удалось. Тогда Ши Цзян-жу решил подвести минную галерею под дворец наместника, однако заряд оказался слишком слабым. Смелого боевика схватили и обезглавили.

Тяжелая утрата! Гибнут в неравной борьбе храбрейшие. Но революционеры на то и революционеры, что не отступают даже перед неимоверными трудностями борьбы, перед потерями и утратой любимых товарищей. Сунь Вэнь сказал себе уже давно: революция – труд, борьба, кровь, удары из-за угла. Революция – удел отважных. В конечном счете они победят, ибо жизнь и народ на их стороне.

Неясной была и судьба Чжэн Ши-ляна. Он исчез из Гонконга. Ходили слухи, что он уехал в одну из стран Юго-Восточной Азии. Больше о нем не было никаких вестей. Только много месяцев спустя стало известно, что Ши-лян заболел и умер в том же 1901 году.

Сунь Вэнь понимал, что делу революционной партии нанесен тяжелый удар. Теперь не скоро удастся поднять народ на восстание.

А поведение японцев вполне объяснилось: они сами готовились захватить Амой – и войска уже были погружены на транспорты, и военные корабли уже вошли в амойские воды… Так вот чем объяснялись проволочки Миядзаки!

Но восстание также показало, какие огромные резервы революционной энергии таятся в китайском народе, в крестьянстве. Серьезно подготовленное и проведенное восстание может послужить сигналом к революции. И вывод, который Сунь Вэнь сделал, гласил: еще лучше организовать кадры революции, накапливать силы. И не рассчитывать на кого-либо, кроме как на самих себя. Японцы такие же империалисты, как все остальные. Пожалуй, еще более опасные: они всех ближе к Китаю.

Настали тяжелые времена для Сунь Вэня и его друзей. Жили уединенно в Иокогаме, в мрачном старом доме китайского квартала. Жили крайне скудно. Иногда Сунь Вэню приходилось занимать костюм, чтобы выйти на улицу, свой совсем износился. Все время отдавал изучению главным образом военных вопросов. Тщательно следил за англо-бурской войной. Его привлекали вопросы тактики. Говорил, что партизанская тактика буров может быть еще с большим успехом применена в Китае.

Иногда к нему заходят посетители, главным образом китайцы. Его знают и уважают. И всегда их поражают его вера в победу, его бодрый вид, сила воли, энергия.

– Мы ни в коей мере не чувствуем себя в состоянии уныния, наоборот, мы полны решимости, – говорит он, – ибо знаем, что можем разбивать императорские войска при условии, конечно, что революционные силы соответственно вооружены и подготовлены. Реформы? Нет, пустые мечты. Только революция спасет Китай! Трудности нас не пугают! Я уверен, что Китай за пятнадцать лет сделает то, чего Япония достигла за тридцать лет. Конечно, это большая задача. Но…

Он сделал несколько шагов по комнате, выдохнул густое облако дыма и решительно сказал:

– Ей стоит отдать жизнь…

Так прожил он в трудах, раздумьях, в беседах с друзьями до января 1903 года. Выехал в Индокитай, где было много китайцев-эмигрантов. Пробыл здесь семь месяцев. Познакомился с французским губернатором, обещавшим ему содействие – дать разрешение использовать территорию Индокитая для переброски повстанческих отрядов в Юго-Западный Китай.

Еще до отъезда сумел организовать в Токио тайную офицерскую школу с восьмимесячным курсом. Слушатели получали подготовку по следующим предметам: общее военное образование, изучение основных видов оружия, особенно ручного огнестрельного и артиллерии. В школе занимались китайские – студенты, учившиеся в японских университетах.

В конце 1903 года Сунь Вэнь решил, что настало время активизировать деятельность союза. Для сбора денежных средств и привлечения в союз новых членов, особенно из среды китайских студентов, учившихся в США и европейских странах, Сунь Вэнь предпринял весной 1904 года второе кругосветное путешествие. Побывал проездом в Гонолулу, повидал своих. Все были здоровы, детей его брат отправил учиться в Америку. Вэнь поехал туда. Разъезжал по всей стране, посетил Канаду, всюду его сердечно встречали, он был признанным вождем революционных сил. Денежные средства притекали не в большом количестве, но трудовые гроши китайских рабочих, кули, ремесленников были ему дороже всего. Один китаец, имевший небольшую прачечную, принес ему в гостиницу сбережения всей жизни: четыре тысячи долларов, которые собирал для оплаты своих похорон.

– Берите, берите, уважаемый Сунь Вэнь, – шептал старый человек. – Я обойдусь меньшей суммой, а революция важнее моих похорон.

Сунь Вэнь был глубоко тронут.

Находясь в США, Сунь Вэнь узнал о начале войны между Японией и Россией. Разумеется, он не желал победы царского правительства. Но и победы Японии его также не радовали. Единственно, на что он считал полезным обращать внимание друзей и вообще слушателей, это на то, что недавно еще слабая азиатская страна – Япония, используя достижения новейшей науки, смогла нанести сильные поражения огромной, правда отсталой, империи Романовых. Русский царизм насквозь прогнил. Как Цины. Два сапога – пара! Поражение царской России в этой войне неизбежно, это ясно. И это будет иметь огромные последствия. Особенно для Азии и, в частности, для Китая. Вэнь не предполагал тогда, что Россия рабочих и крестьян даст Азии и Китаю куда более мощный толчок к усилению борьбы за свободу, чем тот, который дала русско-японская война, и что наступит пробуждение Азии, пробуждение Китая.

В один из январских дней 1905 года Сунь Вэнь, развернув газету, прочел волнующее сообщение из Петербурга, столицы русских царей: в России началась революция!

Это было великолепное вступление к новому году борьбы. И он тотчас же вспомнил разговор с русским публицистом в те далекие дни, после «похищения в Лондоне». Тот сказал, что в русском обществе Китай имеет друзей. Революция в России – это же сигнал, призыв боевой трубы для китайских революционеров! Теперь задача момента – организовать, объединить силы и снова поднять знамя революции.

Он быстро собрался и выехал в Европу.

Часть II. ОТЕЦ РЕСПУБЛИКИ

Глава четвертая
ПЕРЕД ГРОЗОЙ

1. В покоях Летнего дворца

Разложившаяся маньчжурская верхушка продолжала вести прежний, давно заведенный образ жизни, стараясь не замечать, что страна, которую они держали в цепях, напрягает все силы, чтобы сбросить с себя ненавистное иго.

В 1903 году возвратился в Пекин бывший китайский посол во Франции принц Ю Гэн и расположился с семьей в своей пекинской резиденции. «Дом» Ю Гэна – настоящее феодальное поместье. На участке в десять акров, обнесенном высокой каменной оградой, среди зелени садов и цветников стоят шестнадцать одноэтажных каменных палат, соединенных сплошной застекленной верандой. Всего в этих палатах сто семьдесят пять комнат и зал, обставленных со всей возможной роскошью, конечно на маньчжурский вкус. Семью принца (далеко не самого высокого по рангу) обслуживали пятьдесят пять человек: управляющие, секретари, писцы, посыльные, кучера, повара и поварята, горничные, сторожа, носильщики паланкинов и т. д.

Столица страны Пекин включала Внешний (Китайский) город и Внутренний (Маньчжурский). В состав Внутреннего входил Императорский город, а тот, в свою очередь, включал Запретный город – императорские дворцы. Вокруг каждого города – своя крепостная стена. У каждых ворот – стража, вооруженная до зубов. Начальник каждых ворот – генерал маньчжурских знаменных войск. И внутри каждого города-крепости – стража. И тайные агенты по всем углам и закоулкам, в Китайском городе, особенно на базарах, в уличной толпе.

Страшно маньчжурам и китайским прислужникам, несмотря на стены и стражу.

И Цыси неспокойно в апартаментах Запретного города. С того времени, как на деньги, отпущенные на флот, построили вдовствующей императрице Летний дворец, она поселилась там со своей челядью, евнухами, приживалками, фрейлинами и статс-дамами, у которых одна забота – ублажать старуху.

Она питает большую слабость к театральным представлениям. Инсценировки древних легенд, нравоучительные и морализующие диалоги, приключения обитателей небес забавляют ее. Бывает, что тут же, в театральном павильоне, засыпает. И горе тому, кто нарушит сон «великой прародительницы»! Все присутствующие обязаны превратиться в мумии. Она спит!

Вот и сейчас она спит, хотя уже шесть часов утра – время, когда во дворце все должны быть на ногах. Сквозь опущенные желтые, расшитые драконами атласные занавеси проникают лучи неяркого на Севере зимнего солнца, и от его рассеянного света в спальне Цыси стоит золотистый сумрак. Императрица спит. Или притворяется. Глаза закрыты. Дыхание ровное.

У стены, напротив пышного ложа, сидит дежурная фрейлина. У самих дверей, на полу – евнух. Охрана. По ту сторону двери – еще два евнуха. Все бодрствуют, ждут, когда повелительница откроет глаза.

Почему-то по утрам, как-то призналась она своей очередной любимице, ей вспоминаются многие события прошедших лет. Была тогда молода и очень красива. Когда стала императрицей Западного дворца – второй супругой императора Ичжу – и принесла ему сына, долгожданного наследника, почувствовала себя прочно на ногах. До того никому не известная маньчжурская девица Иехонала, дочь обедневшего офицера знаменных войск, превратилась в важное лицо дворцовой иерархии. Она решила, что не упустит возможности стать над всей иерархией: правительницей.

Хилого мужа, Ичжу, разбитого параличом, было нетрудно спровадить, по крайней мере ускорить переселение в лучший мир. Назначенных им регентов ей удалось устранить – их казнили, обвинив в «заговоре» против «воли усопшего монарха». Ее собственный сын Цзайшунь, занявший в шестилетнем возрасте «Трон дракона», пытался, когда вырос, взять бразды правления в свои руки и отстранить жадную до власти мамашу, но не рассчитал: его также отправили на тот свет, к папаше. И снова Иехонала была полноправной госпожой в Небесной империи. Мешала ей первая супруга покойного Ичжу – велела отравить ее. Мешал ей Цзайтянь, посмевший покуситься на ее «права», – его фактически свергли. Самую молодую его жену, заступившуюся за мужа, заточили на том же острове посреди императорского дворцового озера в Пекине, что и самого императора, а затем бросили в глубокий колодец.

Конечно, в покоях Летнего дворца не смеют вспоминать о кровавых событиях, заполнявших жизнь вдовствующей императрицы, более полувека правившей Китаем. Маньчжурская феодальная знать и китайская феодальная верхушка поддерживали Цыси. Такая правительница вполне устраивала господствующие классы тогдашнего китайского общества.

В начале XX века «Божественной» было уже под семьдесят. Но характер ее не изменился. Как и в молодости, она была крайне ленива. На заседаниях Государственного совета скучала, зевала, нетерпеливо выслушивала министров и отсылала прочь. Могла часами перебирать драгоценности, накопленные за многие десятилетия и занявшие целый апартамент во дворце. Там находилось свыше пяти тысяч шкатулок с дорогими безделушками. Гардероб непрерывно пополнялся новыми нарядами: из шелка, парчи, из тканей, шитых золотом, жемчугом. Ее очень мало занимало, что происходит за воротами ее дворца, кроме, разумеется, случаев, когда где-либо в империи обнаруживалась «крамола». Тогда она преображалась и успокаивалась только после того, как докладывали, что «преступник понес наказание», что означало: обезглавлен или четвертован. День казни кого-либо из ее врагов был счастливым днем ее жизни.

Но и это не приносило покоя. Цыси как-то сказала любимой молодой фрейлине:

– Все вызывает во мне разочарование. Все получается не так, как я хотела бы.

Жаловалась на министров: нет от них никакого толку. И тут же:

– Одна ничего не могу решить.

Настроение менялось поминутно. То скажет, что не надо нарушать старины. То пожалуется, что сознает необходимость реформ, но не знает, с чего начать.

Вся маньчжурская бюрократия брала пример с Пекина. Каждый наместник, каждый губернатор, каждый чин, каким бы ничтожным ни был, вместе олицетворяли систему, тяжко придавившую страну. В императорском Китае числилось девять наместничеств. Каждое из них – самостоятельная сатрапия. Вывозить товары из одной в другую запрещено; на границах – заставы: плати лицзинь, налог, пошлину. Если в одной сатрапии голод, мор, наводнение, землетрясение, это не касалось остальных. Как сказал старшина деревни Цуйхэн, когда французские агрессоры напали на Фучжоу: «Воюет наместник провинций Фуцзянь и Чжэцзян, нас это не касается!» Страна фактически распалась на девять частей, а каждая, в свою очередь, делилась на полуавтономные провинции.

Дорог нет. Сообщение между Севером и Югом поддерживается по старинному, пришедшему в негодность Императорскому каналу, построенному за много столетий до прихода маньчжуров. Имеются еще тропы и тачечные колеи. И все. Ни шоссе, ни железных дорог, которые только кое-где строятся иностранцами.

Грузы перевозят на ручных тачках и тележках. Или совсем просто: их переносят на своих спинах кули. На тысячи километров, даже в далекий Тибет, по кручам гор, высочайших на земле, по козьим тропам тащатся человеческие караваны с солью и чаем. Годы уходят на то, чтобы доставить нужный груз.

Экономически страна разобщена. Местные рынки объединяют уезд, округ. Выше, в столицу провинции, уже не добраться. Невыгодно. Налоги и поборы лишают крестьянина и купца дохода. Общегосударственного рынка фактически нет. Рис, привозимый из южных провинций на Север, не товар, а дань, феодальная рента натурой. Китай и в двадцатом веке стоит одной ногой в средневековье.

А вокруг хищные и жадные искатели наживы. Что им до китайского народа! Их вторжение в страну, приведшее к ликвидации таможенных преград и к массовому ввозу фабричных изделий, вконец разрушило китайскую кустарную промышленность. Постройка в Китае иностранных фабрик и заводов, закладка иностранными фирмами шахт и рудников, развертывание сети торговых предприятий для сбыта товаров и выкачки сырья означают широкое наступление иностранного капитала на китайский внутренний рынок. Тут-то и рождается новый социальный тип – компрадор, финансист-посредник, первая разновидность китайской торгово-финансовой буржуазии, зависящей от иностранного капитала и преданная ему душой и телом. Китай становится полуколонией иностранного капитала. Компрадор – один из рычагов полуколониального порабощения страны.

Иностранному капиталу нет дела до традиций китайской старины, он отбрасывает их, если они ему мешают. Ему нужен рынок всего Китая, он его и создает. Ему нет дела до обветшалой иерархии управления и административного деления. Если они ему нужны – сохраняет, если нет – ломает и крушит все вокруг, прокладывает дороги, чтобы открыть себе доступ туда, где можно взять наибольшую прибыль. Западный делец быстро превосходит маньчжурских сановников в любом виде ограбления страны. Насильно, жестокими мерами принуждения, кровавыми войнами, избиениями сотен тысяч китайцев иностранный капитал втягивает, прямо-таки вбивает империю богдыханов в мировые экономические связи, в мировой рынок.

Китай уже полуколония империализма. А впереди грозная опасность полной потери независимости. Настолько уже иностранные державы пренебрегают пекинским двором, что ведут друг против друга войну на китайской территории и даже не считают нужным поинтересоваться: а каково по этому поводу мнение китайского правительства?

Так мстит за себя отсталость: экономическая, политическая, военная.

Цыси и ее окружение просто не в состоянии постигнуть, что все это значит и что таится в происходящих событиях. Они сами функция отсталости. По старинке твердят: «Заморские дьяволы…» И все.

Китаю грозит гибель. Драконы не спасут. Драконы мертвы.

Иехонале все равно. Ей остается недолго жить. О чем печалиться?

Она как Людовик XV: «После нас – хоть потоп!»