Текст книги "Сунь Ят-сен"
Автор книги: Исаак Ермашев
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)
Вот и теперь созрел обширный заговор против революции, против Гоминьдана и против него самого. Что ж, он знал, что борьба предстоит жестокая.
А заговор складывается сложный, многосторонний. Задуман он в Гонконге, а может быть, и в посольском квартале в Пекине и даже еще в более далеких и «высоких» сферах. Втянуты в него все черные силы контрреволюции: правые в Гоминьдане, недобитые милитаристы, кантонские купцы – компрадоры, гуансийские и юньнаньские генералы – грабители, чжилийцы из окружения У Пей-фу. И в этом водовороте имен и групп – особая группа террористов, шныряющих вокруг, готовых по первому же сигналу нанести предательский удар.
Ядро заговора – кантонские купцы-компрадоры, сконцентрированные в своей цитадели – районе Сигуань (в западной части Кантона), имевшие самую тесную связь с английским капиталом и поддерживавшие постоянный контакт с Гонконгом, где укрывался главный дирижер контрреволюционного заговора – сэр Роберт Ходун. Чэнь Лянь-бо – главарь кантонских купцов – был человеком этого Ходуна. О реальном весе этих господ можно судить по состоянию, награбленному Чэнь Лянь-бо. Капитал его достигал двухсот миллионов долларов. И он был всего лишь агентом Роберта Ходуна и английского Гонконг-Шанхайского банка. Какими же несметными богатствами должен был обладать сам Ходун?
Чэнь Лянь-бо занимал важный пост председателя кантонской торговой палаты – штаба хорошо организованных местных компрадоров-купцов. Купцы имели свою частную армию, состоявшую из нескольких тысяч босяков, бродяг, беглых солдат, всяких социальных отбросов большого восточного города, развращенных еще соседством такого империалистического гнойника, как Гонконг, и такого города-притона, как Макао. Во главе этой армии, именовавшейся «шантуань», стоял тот же Чэнь Лянь-бо. Шан-туань – не что иное, как своеобразная разновидность итальянских чернорубашечников Муссолини в китайско-гонконгском оформлении. Впоследствии, когда эта армия была разгромлена, Сунь Вэнь писал, что кое-кто надеялся с ее помощью установить в Кантоне «фашистское правительство». В Гонконге и возник план, который Чэнь Лянь-бо должен был осуществить, притом вполне легально, на территории Гуандуна: под видом «усиления» отрядов шантуаней сформировать из всякого отребья большую контрреволюционную армию наемников, вооружить ее новейшим оружием и сосредоточить в купеческом районе Кантона – Си-гуани; укрепить оперативное взаимодействие с контрреволюционными войсками Чэнь Цзюн-мина; установить контакт с реакционными группами внутри Гоминьдана; подготовить одновременный удар по Кантону – извне (Чэнь Цзюн-мин) и изнутри (Чэнь Лянь-бо и реакционные группы в Гоминьдане) и совместными силами захватить город и свергнуть революционное правительство Сунь Вэня. Войска У Пей-фу должны были тем временем двинуться с Севера и занять весь Гуандун.
В плане контрреволюционного заговора был еще один раздел, самый секретный и тщательно оберегаемый от чужого глаза. Даже главарь «бумажных тигров» не был посвящен в его детали. Этот раздел касался физического истребления революционных руководителей, убийства Сунь Вэня и его ближайших товарищей в момент вооруженного нападения бандитов обоих Чэней на Кантон.
В этом сверхсекретном плане определенное место отводилось контрреволюционной группе Фэн Цзы-ю, уже имевшей связь с Чэнь Лянь-бо. Была взята на учет как возможный союзник и контрреволюционная группа Дай Цзи-тао. Но в этом плане было кое-что и поважней: связи с командованием и штабом 2-й Гуандунской армии, с ее командующим Сюй Чун-чжи и офицерами его штаба. Сюй Чун-чжи опасался непосредственно иметь дело с заговором, он действовал при посредстве бывшего начальника кантонской полиции Вэй Бан-бина, связанного с «бумажными тиграми». В то время 2-я Гуандунская армия Сюй Чун-чжи была самой сильной по численности частью войск кантонского правительства. А командующий ее, оказывается, был связан с контрреволюционным заговором!.. Мало того, через некоего Лу Гун-ю, бывшего офицера бывшей 1-й Гуандунской армии, перешедшего на службу во 2-ю Гуандунскую армию, Сюй Чун-чжи связался с мятежником Чэнь Цзюн-мином, которому когда-то подчинялся. С заговорщиками были связаны гуансийские и юньнаньские генералы, служившие под командой Сунь Вэня, и некоторые офицеры других частей армии кантонского правительства.
Была еще группа, наиболее засекреченная и законспирированная, – группа Чжу Чжо-вэя – Ху И-шэна. Этот Чжу, бывший офицер авиации, имел постоянный «провод» на Гонконг, откуда получал деньги и указания. При нем состоял десяток или больше платных убийц, готовых за определенную сумму выполнить любой «заказ». Чжу проживал в Кантоне открыто, никто его не трогал, все его дела (кровавые и грязные) обделывались на квартире Ху И-шэна, брата одного из виднейших гоминьдановцев Ху Хань-миня. Ху И-шэн был оборотной стороной Чжу Чжо-вэя и его наилучшей защитой. Тот выполнял, Ху И-шэн обеспечивал информацией, прикрытием, явками [11]11
20 августа 1925 года террористы, принадлежавшие к этой организации, которой помогали многие военные из состава кантонской армии старого формирования, убили друга Сунь Вэня, председателя национального кантонского правительства Ляо Чжунь-кая, а в последующие семь месяцев – двести коммунистов и левых гоминьдановцев, верных заветам Сунь Вэня.
[Закрыть].
Существование столь обширного заговора не могло оставаться долгое время неизвестным кантонским властям. Но можно ли было ожидать, что Чан Кай-ши, под командой которого находились лучшие части кантонских войск, или Ху Хань-минь, фактически покровительствовавший своему преступному братцу И-шэну, поднимут массы на борьбу против новых злодейских замыслов империалистов и их китайского реакционного охвостья? Жизнь Сунь Вэня, само существование революционной базы на Юге были в большой опасности.
И к тому же Сунь Вэнь был болен. Тяжко болен… Еще никто не знал об этом.
В это время он выполнял еще одну трудную задачу. В январе, когда еще заседал конгресс Гоминьдана, начал он читать серию лекций о «Трех народных принципах». Заново написать то, что погибло в огне в ту страшную ночь, 16 июня 1922 года, не было ни сил, – ни времени, ни материалов. Он решил устно изложить товарищам по партии свои взгляды по важнейшим вопросам теории революционного преобразования китайского общества, чтобы они могли лучше, успешнее самостоятельно вырабатывать революционное мировоззрение. Первому разделу – принципу национализма – он посвятил шесть лекций. Второму разделу – принципу народоправства – столько же. И столько же лекций думал он прочитать о третьем (важнейшем) разделе – о принципе народного благосостояния. Читал вначале по одной лекции в неделю. Иногда приходилось переносить очередную лекцию на следующую неделю или откладывать на две недели. 24 августа он читал четвертую лекцию по принципу народного благосостояния. Уже перед самым концом лекции ему стало очень плохо. Страшная боль раздирала правый бок. Он упал и потерял сознание.
Больше всех других он переживал случившееся. Нельзя показывать свои слабости на людях. И нельзя доставлять радость врагам.
Дома, когда остался один, тщательно прощупал правую сторону живота. Печень явно увеличена, уплотнена, и край ее неровный. Неужели опухоль?
Советоваться с врачами? Оперироваться? Если с печенью плохо – операция ни к чему. А вмешивать в дело врачей, значит поднять шум. Нет! Его болезнь – государственная тайна. Об этом никто не должен знать. Никто. Если завтра в Сигуани узнают, что он тяжко болен, завтра же oб этом будут знать Гонконг и весь враждебный мир контрреволюции, а послезавтра этот мир постарается обрушиться на революционную базу всеми силами, которые уже подготовлены тайно или развертываются явно. Но, с другой стороны, знать о том, что он, быть может, опасно болен, и ничего не предпринимать – разве это не равносильно самоубийству? Пусть! Сейчас весть о его болезни может обострить опасность для революционного дела. Значит, сейчас нужно скрывать и молчать. Только бы унять боль, не дающую ни думать, ни работать…
А тем временем громоздкая машина заговора понемногу приходит в движение: Армия шантуаней укомплектовалась новыми отрядами. Агенты Чэня набрали до двадцати тысяч головорезов. По всему Гуандуну шла «тихая» мобилизация резерва: помещичьих стражников – миньтуаней. Ждали лишь прибытия дополнительного груза оружия и боеприпасов, закупленных Чэнем в Гонконге еще в июне: семьдесять тысяч винтовок и пистолетов «маузер» и три миллиона патронов. Груз ожидался со дня на день. Другой Чэнь (Чэнь Цзюн-мин) приводил в боевую готовность свои войска: пятьдесят-семьдесят тысяч человек. И секретные группы готовились к своим операциям.
10 августа груз прибыл на норвежском пароходе «Хаф», который стал на якорь недалеко от острова Вампу. Для ввоза оружия частными лицами требовалось разрешение военного министерства. Шантуани, недолго думая, обратились к чиновнику, ведавшему выдачей таких разрешений, и тот (возможно, за взятку или потому, что сочувствовал просителям) все оформил. Испрашивая разрешение, главари шантуа-ней, однако, скрыли, что оружие уже прибыло в Кантон. Сунь Вэнь, узнав 11 августа об этой истории, приказал: чиновника с работы снять, оружие конфисковать и передать курсантам академии Вампу, а лидерам шантуаней, господам Чэнь Лянь-бо и Чэнь Гун-шу, явиться к нему для объяснений. Ни тот, ни другой не подчинились и бежали в Гонконг. А шантуа-ни устроили сбор и потребовали выдачи их оружия, угрожая восстанием. Они отправили две тысячи своих молодчиков к дому Сунь Вэня с криками: «Возвратите оружие!» Крикунов разогнали.
Правые, гоминьдановские лидеры, «союзные» гуансийские и юньнаньские генералы, тайно связанные с шантуанями, оказывали сильное давление на Сунь Вэня, чтобы склонить его к «компромиссу» – выдаче оружия заговорщикам.
20 августа кантонские купцы-компрадоры объявили забастовку и начали строить оборонительные сооружения в западных районах города, особенно в Сигуани. Сунь Вэнь приказал подтянуть войска и вооружить рабочих и окрестных крестьян. Шантуаии не дремали и лихорадочно готовились к мятежу. Для обеспечения политической поддержки империалистов они 24 августа обратились к дипкорпусу в Пекине с призывом о вмешательстве. Узнав об этом, Сунь Вэнь заявил, что, желая избавить жителей Кантона от ненужных опасностей, правительство пыталось уладить конфликт с шантуанями мирными средствами, полагая, что они одумаются и подчинятся властям. Но ввиду их агрессивного поведения правительство объявляет попытку ввоза оружия актом государственной измены, который будет, безусловно, подавлен всеми средствами, имеющимися в его распоряжении. К этому Сунь Вэнь добавил, что, если шантуани будут продолжать свои военные приготовления, он, не колеблясь, прикажет открыть огонь. Пришло время, когда революция могла заговорить со своими врагами языком пушек!
На выручку шантуаням бросился британский генеральный консул в Кантоне сэр Бертрам Джайлс. 29 августа он отправил Сунь Вэню «предупреждение», что в случае, если он прикажет открыть огонь по Сигуаню, английский флот начнет бомбардировку Кантона.
Сунь Вэнь с гневом и презрением отверг английские угрозы. Не те времена, господа! Первый проект ответа, составленный в министерстве иностранных дел, он забраковал. «Разве таким бесхребетным языком следует сейчас разговаривать с этими разбойниками с большой дороги!» – возмутился Сунь Вэнь. И совместно с Чэнь Ю-жэнем, своим ближайшим сотрудником, написал ответ в форме обращения к внешнему миру.
Правительство «рабочей» партии, бывшее тогда у власти в Англии, едва ли могло представить себе, каким скандальным провалом закончится его авантюра в Кантоне. Ответ кантонского правительства был услышан во всем мире. Он прозвучал как пощечина зарвавшимся английским империалистам.
Английское вмешательство вызвало волну протестов в Китае и во многих других странах и в самой Англии. Наиболее горячую поддержку китайскому народу оказали советские люди. В СССР началось массовое движение под лозунгом «Руки прочь от Китая!», облетевшим весь мир.
В эти дни народный комиссар иностранных дел СССР Г. В. Чичерин писал в «Правде»:
«Столицей освободительного движения в Китае является Кантон. Это территориальная база демократической национально-революционной партии Гоминьдан с ее испытанным вождем старым революционером Сунь Ят-сеном во главе. В это место империализм должен был прежде всего ударить. И эту задачу, задачу удушения освободительного движения, взяло на себя правительство Макдональда. Оно желает, чтобы в Китае при его помощи, так оказать его руками, воцарилась жестокая контрреволюция, точно так же, как с помощью правительства рабочей партии Англии держится в Болгарии правительство погромщика и палача Цанкова».
Правительству Макдональда пришлось забить отбой.
Шантуани временно присмирели.
На Севере Китая в это время началась очередная драка между чжилийскими и фынтяньскими милитаристами. Сунь Вэнь решил воспользоваться этим и нанести удар по тылам У Пей-фу. Он приказал сосредоточить часть кантонских войск в Шаогуани, недалеко от границы провинции Цзянси.
Пришли важные известия. Москва согласна предоставить кантонскому правительству заем в сумме десяти миллионов юаней на создание Центрального банка в Кантоне. И еще очень важная новость: на подходе к Кантону несколько советских транспортов с важными грузами для Национально-революционной армии.
Первый транспорт стал на якорь возле Вампу 7 октября. Его срочно разгружают. И в тот же день прибыл в Кантон первый советский военный корабль – посыльное судно «Воровский».
В восемь часов утра «Боровский», шедший ночью, осторожно, ощупью по трудному, капризному фарватеру Жемчужной реки подошел к Вампу и стал на середине реки, как раз напротив острова. Большое и волнующее событие – первый военный корабль дружественной братской страны в Кантоне! Прозвучал салют на старых фортах в ответ на приветственный салют советского корабля, прогремевший ладно, стройно, с соблюдением точных интервалов. Стоящие тут же китайский крейсер, канонерские лодки и форты на берегу расцвечены флагами. На пристани в честь советских моряков – торжественная арка, убранная цветами, зеленью, флагами, приветственными надписями.
Из Кантона приехали гости. Осматривали корабль. Моряки с «Воровского» гостили в Кантоне, где их встречали радушно. Возили по городу, показывали достопримечательности. Советские друзья побывали на кладбище, где покоятся останки семидесяти двух героев. Теперь тут был мавзолей-монумент.
Сунь Ят-сен прислал командиру «Воровского» дружеское письмо. Сунь Вэнь приветствует приход в китайские воды дружественного военного корабля Советского Союза, который видит свой священный долг в том, чтобы свергнуть империализм и ликвидировать угнетение малых и слабых народов. «Ваш покорный слуга… также посвятил себя борьбе за торжество китайской и мировой революции», – писал Сунь Вэнь, подчеркивая, что считает себя солдатом не только китайской, но и мировой революции.
А вслед за тем он сам появился на корабле. На «Воровском» – все в сверкании. Команда по сигналу «большой сбор» в парадной форме замерла вдоль бортов.
Сунь Вэнь, в кителе из легкой ткани защитного цвета, в брюках навыпуск, в тропическом шлеме, идет, чуть-чуть опираясь на трость. Плотный человек среднего роста. Принял рапорт командира и вместе с ним обошел строй моряков – молодец к молодцу, стройные, загорелые советские юноши. Потом осмотрел корабль и, тепло попрощавшись с командой, уехал.
9 октября Сунь Ят-сен выехал к войскам, в Шао-гуань. Его сопровождала необычная охрана – вооруженные крестьянские дружины. Такие дружины были организованы коммунистами во многих уездах Гуандуна. С таким крестьянским эскортом он чувствовал себя прекрасно. Даже боли стихли.
В обращении к народу о необходимости Северного похода Сунь Вэнь писал: «Цель похода не только свержение милитаристов, но особенно империализма, от которого милитаристы зависимы. Пора вырвать с корнем контрреволюцию, чтобы Китай сбросил с себя ярмо полуколонии и стал свободным и независимым государством».
В Кантоне было плохо. Очень плохо. Не успел он уехать, как на следующий день, 10 октября, Ху Хань-минь, оставленный за «главного», приказал вернуть шантуаням половину всех конфискованных винтовок и боеприпасов.
10 октября – День независимости, годовщина победоносного учанского революционного восстания 1911 года, стал в Кантоне днем террора и кровопролития. Получив оружие и боеприпасы, шантуани зверски расстреляли демонстрацию кантонцев: двадцать убитых, десятки раненых. Они тут же предприняли попытку захватить Кантон. Правительству пришлось перебраться на остров Вампу, под защиту курсантов военной школы и флота. По телеграфу о случившемся сообщили Сунь Вэню.
Сунь Вэнь – немедленно дал указания Чан Кай-ши, оставленному в Кантоне начальником всех вооруженных сил:
«Необходимо срочно создать Революционный комитет для решения различных чрезвычайных дел. Можно и без участия Ху Хань-миня и Ван Цзин-вэя. Поскольку сейчас революция немыслима без изучения опыта России, а Ху Хань-минь потерял веру в изучение этого опыта, естественно, не следует вводить его в Революционный комитет – так будет лучше для дела… Ван Цзин-вэй тоже не является сторонником русской революции, и его также можно не вводить в комитет. Дальнейшая революционная борьба нашей партии будет безрезультатной, если мы не будем учиться у России».
Оружие, конфискованное у шантуаней, Сунь Вэнь приказал переправить в Шаогуань.
11 октября Сунь Вэнь отправил Чану новую директиву: прибывшее оружие использовать для подготовки «бесстрашной революционной армии». Ее солдат необходимо набрать из рабочих и крестьянских организаций Гуандуна и из числа стойких революционеров других провинций. Костяком этой армии должны стать курсанты школы Вампу.
12 октября он снова пишет Чану:
«…Если Вы не сможете немедленно отправить оружие в Шаогуань, то раздайте его тем отрядам наших товарищей, которые готовы уничтожить предателей моего дела… Необходимо… до конца уничтожать в нашей провинции всех предателей – солдат и купцов, чтобы сохранить таким образом территориальную базу революции».
Может быть, так лучше, думал Сунь Вэнь. Может быть, лучше, что нарыв созрел и лопнул и теперь его можно будет раз и навсегда выжечь. Но у Ревкома не хватит решительности. Надо возвращаться.
14 октября Сунь Вэнь вернулся в Кантон. Созвал заседание Ревкома. Задачу определил коротко: бунт раздавить беспощадно! Изолировать гуансийцев и юньнаньцев, которые, по его данным, уже снюхались с шантуанями. Ввести в дело курсантов Вампу – они могут дать великолепный ударный отряд в две с лишним тысячи бойцов. Подтянуть войска Сюй Чун-чжи, лучшую их часть. Поднять народ. Вооружить рабочих и окрестных крестьян. Широко развернуть пропаганду – печатную и устную. Изолировать бандитов. Предъявить им ультиматум и, если не сдадутся, разгромить их артиллерийским огнем. Главное – действовать решительно и быстро. И выставить заслон против Чэнь Цзюн-мина. И этот шакал зашевелился.
Сунь Вэнь непосредственно руководил операцией. Помогали советские военные специалисты.
15 октября курсанты Вампу, вооруженные отряды рабочих и боевые дружины крестьян, а также части Сюй Чун-чжи атаковали позиции бунтовщиков. Те отчаянно дрались. Они рассчитывали на затяжные бои и на прорыв в Кантон Чэнь Цзюн-мина, на восстание гуансийцев и юньнаньцев, на вмешательство иностранных держав. Поэтому не придали значения ультиматуму: сложить оружие и разойтись. Они хорохорились до 17 октября. Сунь Вэнь приказал ввести в дело артиллерию. 17 октября шантуани, потеряв до двух тысяч убитыми и ранеными, капитулировали и были разоружены.
Что потрясло господ с Запада? Быстрота и беспощадная решительность действий правительства Сунь Вэня и полнота победы молодой революционной армии над бывалыми, опытными бандитами из отрядов шантуаней. С одним Чэнем было покончено. Заговору нанесен первый разящий удар.
Положение на Юге сразу резко улучшилось.
6. Последняя борьбаА в состоянии Сунь Вэня наступило резкое ухудшение. Страдания становились непереносимыми.
Но он и не думал сдаваться.
Во-первых, надо разбить и добить второго Чэня.
Во-вторых, круто изменилось положение на Севере. Один из генералов У Пей-фу, Фэн Юй-сян, порвал с У и ударил по его тылам. Дивизия Фэна заняла Пекин. Армия У потерпела страшное поражение и бросилась наутек. Сам У бежал. Режим Цао Куня рухнул. «Президент» угодил в тюрьму. В столицу вернулся старый знакомый – Дуань Ци-жуй. Войск у него не было, был лишь маршальский жезл. Дуаня сделали «временным правителем государства».
Фэн высказался за поддержку Сунь Вэня, за сотрудничество с Коммунистической партией Китая и сближение с СССР. Свои войска он стал именовать «Народной армией». Фэн считал необходимым пригласить Сунь Вэня в Пекин и обсудить с ним вопрос о созыве Национального собрания для объединения страны. Дуаню пришлось подчиниться, хотя он был настроен против плана, выдвинутого Фэном.
Фэн направил Сунь Вэню дружественное послание и приглашение. Дуань послал в Кантон своего секретаря с приветом от «временного правителя» и приглашением прибыть в столицу.
Сунь Вэнь решил ехать. Северный поход отпал сам собой.
3 ноября, за несколько дней до отъезда в Пекин, Сунь Вэнь выступил с речью перед слушателями школы Вампу. Исполнилась и эта мечта. Создается революционная армия. Перед ним сотни лиц. Новая молодежь. Будущее Китая.
Он обращается к ним. О чем говорит? О необходимости изучать опыт Октябрьской революции. С этой мыслью он не расставался до последних минут жизни. Был верен своему убеждению, что нужно идти «путем Ленина». Курсанты затаив дыхание слушали.
Сунь Вэнь бледен. Говорит медленно, как бы обдумывая каждое слово:
– Успехи русской революции гораздо глубже, чем успехи революций во Франции или в Америке, происходивших более ста лет назад. Это произошло потому, что в России появился революционный мыслитель, всем известный Ленин. Он создал революционную партию с железной дисциплиной. Эта партия стала огромной силой, и успех революции в России сказался очень быстро. Эти русские революционные методы должны служить для нас прекрасным образцом…
Говорил об успехах школы, благодарил преподавателей и советских товарищей, упомянул о роли курсантов академии в разгроме «тигров» и о предстоящих операциях против Чэнь Цзюн-мина. Сделал паузу. Как-то странно посмотрел на слушателей и неожиданно сказал тихо, но внятно:
– Теперь, когда у нас есть Вампу, я могу умереть спокойно…
Слова потрясли всех, кто был в зале. Почему он сказал про смерть?
Сунь Вэнь простился с курсантами, начальниками и наставниками. Он очень устал. Вообще в последнее время быстро уставал.
Перед отъездом из Кантона состоялся ряд совещаний: о подготовке и проведении операции для разгрома и изгнания из Гуандуна шаек предателя Чэнь Цзюн-мина; об организации революционной власти; о борьбе с правыми в партии и о беспощадном пресечении заговоров и интриг.
Руководство правительственной и партийной деятельностью на Юге Сунь Ят-сен возложил на своих верных соратников. Заместителем генералиссимуса назначил Ху Хань-миня. Пригласил Ван Цзин-вэя сопровождать его.
11 ноября Сунь Вэнь опубликовал «Обращение к народу в связи с поездкой на Север». Объяснил, что главная задача – покончить с господством милитаристов и с засильем иностранного империализма, от которого зависят милитаристы. Необходимо объединить страну и для этого созвать полномочное Национальное собрание.
«Я получил, – говорилось в обращении, – еще одно доказательство того, что любые военные силы, связанные с империализмом, неизбежно обречены на провалы, наоборот, силы, связанные с народом и ускоряющие национальную революцию, непременно одержат победу. С сегодняшнего дня наступает новая эпоха национальной революции, и она навсегда положит в нашей стране конец такому явлению, как союз армии с империализмом. На смену ему придет новое явление – сперва будет установлен союз армии с нацией, а затем сама армия станет национальной. И тогда дело национальной революции обязательно увенчается успехом».
Китайская революция имеет могущественного друга – Советский Союз.
«Не забывайте, – писал Сунь Вэнь в обращении к народу, – что там, в свободной России, раздался призыв: «Руки прочь от Китая!» Быть может, европейские капиталисты иронически относятся к этому лозунгу, думая, что он ничего не сделает, ибо Советский Союз далек от Китая. Но в том-то и дело, что для лозунгов, раздающихся из Москвы, расстояния не существует. Молниеносно они облетают всю землю и находят отклик в сердце каждого труженика. Мы знаем, какую роль сыграло сочувствие Советов в победе освобожденной Турции над ее врагами. Это сочувствие надежнее пушек… Мы знаем, что Советы никогда не становятся на сторону неправого дела. Если они за нас, значит истина за нас, а истица не может не победить, право не может не восторжествовать над насилием».
Глубока была вера Сунь Вэня в силу и значение советско-китайской дружбы!
За два дня до выезда из Кантона Сунь Вэнь присутствовал на торжественном открытии Гуандунского университета, созданного по его инициативе. Произнес краткую речь о просвещении народа.
13 ноября навсегда покинул город, с которым связана вся его революционная борьба. Знал, что не вернется сюда никогда. Сунь Вэнь был врач. Он понимал, что с ним…
Выехали пароходом в Шанхай. Над морем дули злые ветры, холодные, колючие. В Шанхае его встретили злобным воем газетные шакалы империалистов. Но Сунь Вэнь был спокоен и тверд в решении поднять народ-гигант против империализма. В своем доме в Шанхае он провел 19 ноября 1924 года последнюю пресс-конференцию. Сказал журналистам: «Корнем всех бедствий и смут в Китае является произвол милитаристов и империализм, на котором они держатся. Чтобы избавить Китай от терзающих его бедствий и смут, в настоящее время необходимо: во-первых, разбить милитаристов и, во-вторых, разбить империалистов, помогающих милитаристам. Только покончив с этими злодеями, Китай сможет добиться мирного объединения, благополучия и спокойствия на долгие годы». Добавил, что едет в Пекин как «глашатай мирного объединения страны», но с милитаристами ни на какие компромиссы не пойдет. Он едет на Север для участия в подготовке созыва Национального собрания, целью которого должно быть: аннулирование неравноправных договоров и мирное объединение страны.
За это время в Пекине произошли важные перемены. Дуань столковался с маньчжурским диктатором Чжан Цзо-линем (в конце концов оба служили одному хозяину – японскому империализму!) о том, чтобы отложить переговоры о созыве Национального собрания. Войска Фэна стали уходить из Пекина, туда вступали войска Чжан Цзо-линя. Стоит ли сейчас ехать в Пекин? Не лучше ли подождать, пока обстановка не выяснится полностью? Нет, время не терпит. Весть о подготовке созыва Национального собрания была с огромным энтузиазмом встречена всей страной. Принял решение выехать в Тяньцзинь, но по несколько необычному маршруту: Шанхай – Нагасаки – Тяньцзинь: на прямые рейсы свободных билетов не было.
В Японии власти встретили его холодно. Нетрудно было понять, что это результат махинаций Дуаня. В Токио Сунь Вэнь даже не заглянул. Побыл в Нагасаки, Модзи, Осака, где разгружался пароход, на котором он следовал в Тяньцзинь.
Конечно, как только он высадился в Нагасаки, его обступили журналисты. Был ему задан вопрос: верно ли, что гуандунское правительство находится в близких отношениях с Россией? Ответил: «Цели китайской революции совпадают с целями русской революции, как цели русской революции совпадают с целями китайской революции. Китайская и русская революции идут по одному пути. Поэтому Китай и Россия не только находятся в близких отношениях, но по своим революционным связям воистину составляют одну семью». Спрашивали еще, что, по его мнению, нужно для того, чтобы между Японией и Китаем установились отношения дружбы. Ответил: «Пусть Япония вернет Китаю все, что она отняла у него, как это сделала Россия!»
Не в бровь, а в глаз!..
Из Нагасаки выехали в Тяньцзинь. Переход показался Сунь Вэню долгим и мучительным. Ужасно качало. Было очень холодно, особенно для него, южанина. Простудился. Поднялась температура. Не мог глотать. Ослаб. И снова появились адские боли в правом боку. Но когда в Тяньцзине, куда прибыли 4 декабря, на пристани собралась несметная толпа, чтобы приветствовать его, он вышел на перрон с высоко поднятой головой, с глазами, полными блеска жизни. Но все заметили, что он очень бледен.
В Тяньцзине его уложили в постель. Врачи прописали полный покой. Покой! Он работал лежа. Составил проект созыва Национального собрания, рассылал заявления, принимал общественных деятелей, писал в Кантон, вызывал оттуда людей. Он еще жив, черт побери!
На его имя приходили ежедневно в Тяньцзинь сотни телеграмм, еще больше писем. Газеты были полны сообщений о состоянии его здоровья. Приводились его слова. Китай прислушивался к тому, что говорил великий Сунь. С трепетом читали вести о том, какой у него пульс, какая температура, какое самочувствие. Страна жила тем, что делалось в доме, где лежал прикованный к постели Сунь Вэнь. Вот в эти дни весь мир мог понять, как сильно китайский народ – 400–500 миллионов сердец – привязан к этому скромному человеку с большой душой и одухотворенным лицом.
Когда состояние несколько улучшилось, выехали поездом в Пекин. Было это в последний день 1924 года – 31 декабря. В Пекине пришлось сразу же лечь в постель. Болезнь усиливалась. Но он еще боролся с недугом, боролся с неослабным мужеством – как с новым врагом.
В Пекине понял, что все надежды на созыв Национального собрания в ближайшее время рухнули. Дуань планировал «конференцию по восстановлению», в которой должны были принять участие генералы-милитаристы и «уважаемые деятели», то есть старые бюрократы времен империи. Сунь наотрез отказался участвовать в обмане народа и в специальном заявлении разоблачил затею Дуаня. С этим было покончено.
Снова усилились боли.
Родные и товарищи советовали ему согласиться на операцию. Согласился. Что он терял? Хуже не будет. Лучше? Едва ли. Операцию сделал известный хирург 26 января. Что она показала? Подтвердила, что Сунь Вэнь болен страшной, неизлечимой болезнью: рак печени. Спасти его нельзя. Болезнь вступила в последнюю стадию. Сунь Вэнь был спокоен. Позерство было ему чуждо. Сказал товарищам:
– Я приехал в Пекин с целью достижения объединения страны и построения нового государства. Теперь я нахожусь в когтях неизлечимой болезни. Я не боюсь смерти. Мне только жаль, что не удалось увидеть полного осуществления идей, которых я твердо держался на протяжении десятилетий. Я надеюсь, что товарищи приложат все свои силы в борьбе за достижение цели нашей революции.
