Текст книги "Девять врат. Таинства хасидов"

Автор книги: Иржи Лангер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

Время шло к полуночи, когда в дом учения вошел святой Стрелиский. Это стало у него уже привычкой – сходить проверить, не нуждаются ли в чем его гости.

Айзик лежал на полу среди спавших попутчиков, не издавая ни звука. Казалось, он тоже спит.

Но он не спал.

И то, что он увидел, было и впрямь удивительным.

Реб Иреле ходил по дому учения между спавшими, как когда-то Аарон ходил между живыми и мертвыми. Ходил легонько, так тихо, словно его святые ноги и пола не касались.

Ходит реб Иреле, ходит взад-вперед, а Айзик, лежа на полу, подсматривает за ним.

И ни на минуту не может отвести глаз от лица святого, ибо захвачен таинственным сиянием, которое озаряет его.

Реб Иреле поворачивается к нему спиной и снова идет по дому учения, но уже в обратную сторону.

Теперь Айзик видит лишь спину святого, и сердце его сжимается от жалости, что больше уже не увидеть ему сияния на лице святого. Но что это?! Хотя реб Иреле обращен к Айзику спиной, он, Айзик, все равно видит его лицо совершенно отчетливо. Точно так, как и раньше, когда реб Иреле был обращен к нему лицом.

Напрасно Айзик трет глаза. Видит то, что видит. В какую бы сторону ни шел Иреле – его святой лик виден всегда. О том, что было дано Айзику узнать ночью, он никому из попутчиков не сказал. Однако про себя решил – как придет в Люблин, поведает все Провидцу.

Из Стрелиски в Люблин – изрядный путь, а у старого Айзика память уже хромала. Пока он добрался до Люблина, забыл обо всем.

Когда праздники минули, Айзик пошел со святым Провидцем проститься.

– Как придешь в Стрелиску, – сказал ему святой Люблинский, – передай реб Иреле, что я знаю про его два лица!

– Как раз об этом я и хотел вам рассказать! – воскликнул пораженный Айзик.

– Ты обязательно передай ему, что я тебе сказал! Смотри, не забудь! – еще раз напомнил Айзику Провидец.

Айзик торопился попасть в Люблин, а теперь еще пуще торопился в Стрелиску.

«Это не совсем так, – сказал ему реб Иреле, когда выслушал переданные ему слова Провидца. – У меня не два, а четыре лица!»

Стало быть, вы теперь знаете, почему мы величаем святого Стрелиского Суреф: ибо четыре лица имеют только ангелы Господни, серафимами названные. Так изобразил их пророк Иезекииль.

Впрочем, не следует думать, что Айзик был единственным смертным, кому суждено было познать ангельское лицо Иреле. Видели его и хищные звери.

Однажды зимней ночью реб Иреле ехал с хасидами в санях по лесу. Вдруг лошади остановились и ни с места. Ни взад, ни вперед. Как выяснилось, посреди дороги стоял огромный медведь и рычал.

Хасиды посинели от ужаса. А реб Иреле? Он улыбнулся ласково, как только он умел это делать. Слез с повозки, как ни в чем не бывало подошел к медведю и что-то сказал ему.

Хищник пораженно поглядел в святое лицо реб Иреле, опять проурчал что-то и, свесив голову, поплелся восвояси, как пристыженная собачонка.

Йиде-Герш из Стрешина был самым любимым учеником Иреле. Их связывала такая сильная любовь, какой была любовь Давида и Ионафана, а может, и того сильнее.

После кончины госпожи Фраде реб Иреле сочетался браком с Блиме, дочерью реб Копла, ученика святого Бааль-Шема. В результате этого брака Иреловым шурином стал реб Менделе из Косова.

И реб Менделе из Косова сказал: «Лишь в одном я завидую зятю: что у него такой ученик, как Йиде-Герш Стрешинский. Я никогда не встречал учителя, который бы так постоянно думал о своем ученике, как реб Иреле, и никогда не видел ученика, который был бы так привязан к своему учителю, как Йиде-Герш. Они точно Моисей с Иисусом Навином. И Моисей и Иисус Навин были – говорит Талмуд – как солнце и луна. Луна, которая отражает свет солнца».

А святой рабби Иреле сказал о своем ученике вот что: «Как придет Мессия – а станет это очень скоро, еще в дни нашей жизни, – выйдут ему навстречу святые во главе со святым Бааль-Шемом. Я же выйду со своим Йиде-Гершем, и поверьте, не придется мне краснеть за него».

Реб Иреле решил послать Йиде-Герша с заданием в Венгрию. И говорил потом, что никто не сможет оценить то, что Йиде-Герш там совершил. А откроется это миру, лишь когда придет Мессия.

Однажды Йиде-Герш пришел с такой миссией в Калев, что под Дебрецином. Калевский цадик, святой рабби Ицхек-Айзик Тоуб, попросил его поведать ему какую-нибудь из тех правд, какие реб Иреле заповедует.

– Возможно ли это? – возразил Йиде-Герш. – Слова моего учителя подобны манненебесной. Как манна сыплется с Неба, так и его святые слова. И как Талмуд говорит нам: кто съедает манну, тот ничего потом из тела своего не выделяет, а весь этот хлеб небесный переваривает полностью, без остатка, он весь поступает прямо в кровь, – так и души наши переваривают правды, которые возглашает наш наставник. Они освещают нас целиком. Так можно ли выделить что-нибудь из них? Нет, невозможно. Они стали кровью нашего тела.

– Тогда расскажите мне хотя бы о его деяниях и добродетелях, чтобы я мог ясно представить его.

Йиде-Герш обнажил грудь и сказал:

– Загляните мне в сердце! В нем вы увидите моего учителя во всей сути его.

По профессии Йиде-Герш был кошерак [23]23
  Кошерак – то же, что шойхет, резник ( идиш).


[Закрыть]. Но такой кошерак, каких раз-два и обчелся. Животные ничуть не боялись его ножа. Напротив, они мечтали о нем.

Издалека прилетали в Стрешин голуби, сами клали головку под наточенный нож Йиде-Герша и, воркуя, просили, чтобы он зарезал их своей любвеобильной святой рукой. Вот почему так долго реб Иреле не хотел сделать Йиде-Герша раввином. Он знал, что еще тысячи несчастных душ, воплотившихся в зверушек, ждут освобождения с помощью кошерного ножа Йиде-Герша. И кроме того, как мог реб Иреле допустить, чтобы Йиде-Герш стал раввином? Ведь когда однажды на праздник реб Ирле велел ему спеть после еды наполовину святую песню субботнюю, Йиде-Герш так расчувствовался, что упал в обморок. Два часа его приводили в сознание. А каково ему быть раввином и читать самые что ни на есть святые молитвы перед алтарем! Он свалился бы замертво на веки вечные! Вот такой это был батлен, человек-никчемушник…

Но прежде чем я расскажу вам кое-что об этом святом недотепе, прочту вам такое наставление.

Знайте: когда Господь Бог сотворил мир, все создания радовались. Радовались потому, что до тех пор, пока хасиды будут ими пользоваться, они Господа Бога восхвалять будут. Хлебушек хрустел от радости, ибо знал, что, пока мы есть его будем, Господа, царя всемогущего, славить будем за то, «что дает хлебу из земли взойти». Вино ликовало, что мы благословлять будем «Создателя за лозу виноградную», деревья радовались, что будем благодарить «Создателя за фрукты», овощи и травы радовались, что будем воспевать «Создателя всех плодов земляных». Козочки и коровки, барашки и агнцы плясали и прыгали, куры кудахтали, а утки крякали, охотясь за рыбками. Уже невмоготу было этим милым зверушкам дожидаться, когда же их мяско хасиды будут жарить и Господа Бога за то восхвалять. И вода смеялась, смеялась и водочка. Разве уже тогда не было им всем предназначено слышать, как мы говорим, стоя над ними: «Будь благословен Господь, Бог наш, царь Вселенной, словом которого стало все»? Ведь и пряности душистые знали, что, принюхиваясь к ним, мы будем благословлять Господа нашего за то, «что сотворил ароматы различные».

Да, все тогда радовалось, все ликовало, все смеялось – лишь один табакплакал.

– Господи всемогущий! – жалобно возопил табак, весь от слез промокший. – Господи всемогущий, за все благодарить будут Тебя хасиды и имя Твое до Небес возносить. Одному мне Ты не дал никакого благословения!

– Не плачь, дитя мое! – утешал его Отец наш небесный. – Вознагражу тебя за это богато. Знай, что ничем на свете люди не смогут ублаготворять друг друга так, как тобой.

И в самом деле! Ничем на свете мы не можем добиться такой признательности, и притом так легко и просто, как табаком. Это никогда не унизит нас, это нам почти ничего не стоит, и никто, кого мы одолжим табаком, не оскорбится и от стыда, что вынужден был принять это одолжение, не покраснеет. И все мы тут ровни: богатые и нищие, злые и добрые, скупые и щедрые.

Заходит сосед посидеть, а у вас в доме хоть шаром покати: ни ломтя хлеба, ни щепотки чаю, ни рюмки водки. И все-таки Господь Бог хочет, чтобы жест гостеприимства мы совершили так же красиво, как и наш татенька Авраам, который мог ради гостей зарезать теленка, в то время как наша маменька Сарра пекла пироги из ржаной муки. Да полноте, возможно ли это? Достает наш сосед трубку, вынимает из кармана кафтана мешочек с табаком, выколачивает трубку, набивает ее табаком и оглядывается по сторонам.

Мы видим, что сосед оглядывается, и понимаем…

И что мы делаем? Мы встаем, берем совок, разгребаем пепел в печи и вот уже несем гостю раскаленный уголек на совке.

Сосед, разумеется, не позволяет нам ему прислуживать. Он просто сидит и ждет, пока мы к нему подойдем. А уж коль мы рядом и уголек на совке, берет совок у нас из рук и сам прикуривает.

Сосед курит, курит, в свое удовольствие беседует с нами, а как беседа кончается, спокойно, с миром уходит.

Ну, дорого ли нам стоило наше гостеприимство?!

Ничего не стоило.

Причинило ли оно нам какой-нибудь вред?

Никакого.

И все-таки гостеприимный жест был сделан и заслуга немеркнущая обретена. Сосед доволен, довольны и мы.

И такие заслуги табак нам что ни день приумножает, причем в разных обстоятельствах.

Нет, у табака нет причины жаловаться.

Однажды во время утренней молитвы в Стрелиске Йиде-Герш захотел понюхать табаку. Он вынул свою пишке, то есть табакерку, открыл ее, снова закрыл и положил перед собой. Ибо она была пустая. В ней не было ни понюшки.

Аврум-Симхе из Галиги был человеком смышленым. Увидел, как Йиде-Герш открыл и снова закрыл свою пишке, – и все понял.

И что же сделал Аврум-Симхе? Он пошел и добрую половину табака из своей собственной пишке высыпал в пишке Йиде-Гершову.

Реб Иреле как раз молился перед алтарем. Но Йиде-Герш ни за что не хотел доброе дело Аврума-Симхе оставить без ответа.

И что же он сделал? Йиде-Герш вынул свой фчейле, то есть носовой платок, подошел к Авруму-Симхе и развернул фчейле прямо на его лице.

И то, что Аврум-Симхе из Галиги сквозь платок Йиде-Герша узрел, было чудо невиданное. Глядит Аврум-Симхе и глазам своим не верит! Пред алтарем стоит и молится не святой рабби Иреле, а огненный столб взвивается пред алтарем, и касается этот столб самого Неба. А по столбу лезут в Небо душечки. Сотни и сотни душечек. И все это души несчастных, умерших без всяких заслуг. Издалека слетелись они в Стрелиску. Бедняжки, совсем голенькие. И святой Иреличек омывает их слезами, одевает в белоснежные рубашонки и провожает дорогие душечки в вечное блаженство.

Видение длилось одно мгновение. Йиде-Герш снял платок с лица Аврума-Симхе – и не осталось ни огненного столба, ни душечек… Пред алтарем молился святой рабби Иреле, а вокруг одни обыкновенные хасиды. Дай им Бог долгой жизни и здоровья! И помоги нам Бог милостивый достигнуть совершенства еще при жизни и в этом воплощении, АМИНЬ!

Люблинский Провидец долго добивался, пока святой Стрелиский наконец согласился, чтобы Йиде-Герш стал раввином в Стрешине и оставил свое ремесло кошерака. К тому времени все души, воплощенные в скот и птицу, были уже спасены его кошерацким ножом.

Однажды в Стрелиску отправилось несколько хасидов. Во время шабеса, разумеется, нам возбраняется находиться в пути, и потому хасиды вынуждены были отмечать один шабес в Стрешине. И жалели, конечно, что в этот день они не смогут услышать толкование слова Господня из уст самого Иреличка. Однако то, что они услыхали от реб Йиде-Герша, было настолько глубоко и прекрасно, что в конце концов они даже порадовались, что этот шабес провели в Стрешине.

Когда же в воскресенье они попали в Стрелиску, естественно, первой их заботой было узнать, как вчера толковал Закон их святой рабби Иреле.

Чудо из чудес! Услышанное здесь было точь-в-точь тем же, что вчера слышали они в Стрешине из уст реб Йиде-Герша! И тогда хасиды спросили святого реб Иреле, по какой причине случилось такое удивительное сходство.

«А вот по какой, – сказал им святой Серафим. – Когда в субботу я слушал в Небе, как там толкуют слово Божие, со мной был Йиде-Герш. Он там тоже все выслушал и потом поведал все в Стрешине, тогда как я говорил это здесь, в Стрелиске. – И, смеясь, добавил: – Йиде-Герш кончит тем, что украдет у меня даже бельмо с моих глаз.»

Реб Иреле, конечно, не имел привычки слишком часто рассказывать хасидам о вещах, которые происходили на Небесах. Но однажды – случилось это в 21-й день месяца элула – он сказал: «У небесных врат заседает постоянный суд, который решает, принять или не принять души в Рай. Среди судей до последнего времени был один святой, умерший в стародавние времена и давно позабывший о свободах сего мира и о человеческой слабости. Поэтому он был судьей очень строгим и почти никого не хотел пускать в Рай. Сейчас он был отозван из этого суда и стал членом высшего судейского двора на Небесах. Его место в суде низшем теперь свободно…»

Через три дня реб Иреле скончался.

Его сын, реб Шлоймеле, должен был над свежей могилой прочесть сыновнюю молитву, кадиш, для вознесения души отца на Небо.

Но он произнес лишь первую фразу молитвы: «Да возвеличится и освятится великое Имя Его…»

Далее реб Шлоймеле не молился. Он сказал: «Ангел, как и мой отец, для своего вознесения в большем не нуждается».

Реб Гершеле из Зидачойва, услышав об этих словах Шлоймелевых, сказал: «Мало детей, которые так хорошо знают, что такое отец, как знает об этом реб Шлоймеле».

Реб Шлоймеле пережил своего святого отца лишь на три месяца. Когда перед его кончиной хасиды просили его не уходить от них, он ответил им: «Как можно жить дальше, когда у нас был такой татенька?!»

Стрелисчане осиротели.

Они мечтали найти другого святого, который заменил бы им их Иреличка. Но тщетно они блуждали по свету. Им нигде не нравилось.

Но в конце концов они вспомнили о реб Йиде-Герше из Стрешина. И хасиды стрелиские стали хасидами стрешинскими. Я никогда не забуду волшебства молитвенной мелодии стареньких хасидов стрешинских. До последних дней моих она будет звучать в моих ушах.

Со стрешинскими хасидами, произносящими святые слова молитвы, нельзя сравнить ни того, кто перебирает жемчуг, ни того, кто взвешивает золото. Медленно, неторопливо и тихо плывут эти сладкие слова, одухотворенные такой скромностью и любовью и такой щемящей тоской, что этого нельзя ни выразить, ни сравнить с чем-либо на свете.

Молитва стрелисчан бывала бурной и пламенной, как выкрик цыганской скрипки. Молитва стрешинцев – протяжная, нежная песня, приглушенная сурдиной глубокого смирения и преданности. Кто не слышал ее, тот не познал истинной веры.

Из мудрости реб Иреле из Стрелиски

– Окна есть символы таинства.

– Некоторые люди непомерно худы и слабы, и многие думают, что им легко одолевать дьявола и Господу Богу служить. Это ошибка. Есть один дьявол, имя которому Костлявость. А этого дьявола одолеть и прогнать куда тяжелее, чем одолеть всех остальных.

– Можно ли человеку быть гордым и заносчивым?! Ведь в нас нет ничего от нас самих! Ведь все от Бога. Наконец, и наша набожность есть дар Божий.

– До прихода Мессии какое-то время управу раввинскую будут представлять отъявленные негодяи. Они сумеют так притвориться, что хасиды будут принимать их за настоящих святых и слепо верить им. Но в своей великой милости Господь Бог все равно будет награждать хасидов за их веру так, как если бы они верили в настоящих святых, и оберегать их от греховного влияния таких духовных вождей. Как Давид уже молился в Псалмах своих: «Укрой меня от замысла коварных, от мятежа злодеев» [24]24
  Пс. 63, 3.


[Закрыть].

– В Небесной Торе 600 000 букв, и 600 000 душ рассеяно среди народа израильского. Каждая душа идентична одной букве Закона. Если бы в Торе не хватало хоть одной-единственной буквы, весь свиток был бы недействительным. Подобно тому как если бы хоть один из нас не был на своем месте среди всех прочих, мы ничего бы не значили.

Однако почему древнееврейские буквы Торы не объединены? Да потому, чтобы мы брали с них пример и хотя бы время от времени отделялись друг от друга и в уединении предавались раздумьям.

– Когда я был еще маленьким и господин учитель учил меня читать, однажды он показал мне в молитвенной книге две маленькие буковки наподобие квадратных точечек и сказал мне: «Видишь, Иреличек, эти две буковки рядом? Это монограмма имени Господня, и где бы ты ни увидел в молитвах эти две четырехгранные точечки рядом, на этом месте ты должен произнести имя Божие, хотя оно там полностью и не написано». Мы с господином учителем продолжали читать, пока не подошли к двоеточию. Это были такие две квадратные точечки, однако не рядом, а одна под другой. Я было подумал, что это монограмма имени Божиего, и потому на этом месте произнес Его имя. Но господин учитель сказал: «Нет, нет, Иреличек, это не означает имя Божие.

Лишь в том случае, когда обе точечки рядом, когда одна видит в другой себе ровню, – там имя Божие, а где одна под другой или одна над другой – там нет имени Божьего…»

– И в братоубийце Каине были искры добра. Святые, которые являют собой воплощение этих искр Каиновых, как раз и есть самые наисвятейшие святые.

– Иреличек не опасается, что будет судим за то, что он не такой великий святой, какими были Моисей или Авраам, – сказал о себе реб Иреле. – Но Иреличек очень боится, что будет судим за то, что он не такой Иреличек, каким Иреличеком должен быть.

Врата пятые

А теперь все вы, коль жить хотите,

со мной в эти Врата войдите

и там прочтите:

о том, что пражский ребе реб Йойнысн был сладким по-моравскиили что хасидом был почти заправским. – Как святые братья бродили светом-светом и каким Жише был веселым человеком. – О птичках, муравьях и земле-матушке всякие измышления и о крыльях Жише и его восторженном поведении. – И как в Межериче он был на учении. – Дескать, польские евреи настырны – таково франкфортского святого убеждение. – Далее следует, как святой ребе реб Мелех в Лиженске императора в Вене не послушал. – И почему наш солдатик всегда без охоты в армии служит и с нею не очень-то дружит. – Как ребе реб Мелех суп разливает. – И как император Иосиф в венском замке мага вразумляет, а святой ребе реб Мелех в Лиженске императору руки подставляет. – Как дьявол святым угрожает и число хасидов тем приумножает. – Как суд лиженский знаменитый приговор Господу Богу объявляет, а Мелеха в лесу чудеса не пугают. – Почему одну неделю в году он проповеди никогда не читал и какие наслажденья он нежданно-негаданно нам завещал.

Два золотых тромбона в ангельском хоре,

отца единого благословенных двое.

Два редких сердца тела святого,

жития благого,

Духа неземного.

Наш учитель и господин

СВЯТОЙ РЕБЕ РЕБ МЕШИЛЕМ-ЖИШЕ

ИЗ ГАНИПОЛЯ,

да хранят нас заслуги его на веки веков,

как и святой его брат,

наш учитель и господин

СВЯТОЙ РЕБЕ РЕБ МЕЛЕХ ИЗ ЛИЖЕНСКА,

да хранят нас всех заслуги его!

Хасидских святых в прямой речи мы величаем титулом ребе. Если мы рассказываем о них, мы пользуемся более кратким титулом реб. Реб несомненно означает более низкую ступень достоинства. Однако есть святые, величие которых ни тот, ни другой титул не отображают. Тогда мы используем оба титула одновременно – ребеи реб. Конечно, таких святых немного. Всего восемь. Прежде всего, это святой ребе реб Бер, или Проповедник из Межерича, а вслед за ним некоторые его ученики: моравский святой ребе реб Шмелке из Микулова и его брат ребе реб Пинхес из Франкфорта. Братья ребе реб Мелех, а правильнее Элимелех, из Лиженска и ребе реб Жише из Ганиполя. Затем следуют ребе реб Шимен из Ярославля и ребе реб Бурехл из Меджибожа. Это удвоение подобно тому, как. в обычной жизни мы говорим «профессор доктор» или «инженер доктор», однако ребе реб гораздо более свято и величественно. Но никоим образом нельзя забывать о восьмом, или, лучше сказать, о первом, святом! Это ребе реб Йойнысн Айбшиц (Йонатан Эйбеншиц) из старой Праги. Мы называем его ребе реб, хотя он жил задолго до святого Бааль-Шема, а стало быть, до начала хасидской эры. Но так мы называем его по праву – он был предшественником хасидизма. У хасидизма было несколько предшественников, как, например – не считая святого Ари в Палестине, – пражский Великий рабби Лёв, затем Моше-Хаим Луццатто из Италии и, наконец, пражский раввин Йонатан Эйбеншиц, наш святой ребе реб Йойнысн. Ребе реб Йойнысн стал раввином в Праге в 1711 году. Ему тогда был всего 21 год. До этого он жил в Моравии. Если не по какой-то иной причине, то хотя бы благодаря безграничному почтению, которое ему оказывали его пражские ученики, он заслуживает этого звания. В те времена его уважали в Праге почти так же, как и мы, хасиды. И кроме того, в силу своей скромности и снисхождения к противникам, он по праву носит свой хасидский титул.

Позже, когда он был приглашен в Гамбург, в Германии о нем говорили, что он « по-моравскисладкий». И правда, как «сладки» сочинения святого ребе реб Йойнысна! Когда мы читаем его Йеарот деваш(«Медовые соты») или его Агават Йонатан(«Любовь Йонатанова»), порой нам кажется, что мы читаем книгу какого-нибудь истинного хасидского святого. Когда мы называем его ребе реб, мы знаем, что делаем. Однако настоящим хасидом он не был. Ведь он запрещал употреблять кофе, чай, да и курево. Пожалуй, без кофе мы кое-как обошлись бы. Но представьте себе нас, хасидов, без чая или даже без курева! Это просто немыслимо! Вы же знаете, что для настоящих святых курение – поистине святое дело. Это едва ли не жертвоприношение. Как говорит наш святой Талмуд: «Совершай любые поступки лишь для наслаждения Небесного!» Конечно, это относится и к курению. Даже прежде всего к курению. Ведь именно дым возносится к Небесам.

Но не стоит слишком далеко уклоняться от темы. Мы ведь хотели поведать о наших святых братьях, а меж тем мы блуждаем по миру почти так же, как и они когда-то бродили по миру. Дело в том, что братья ребе реб Жише и ребе реб Мелех хотели разделить с Господом Богом мучения, какие Он терпит через все наши грехи и бесчестия в нашем Изгнании горестном. И отправились наши дорогие братья – по примеру стародавних аскетов – бродить по белу свету.

В большой нужде и бесконечных лишениях ходили они из края в край, из одной земли в другую. Они стороной обходили селения, над которыми не видели сияния славы Божией, и не переступали порога дома, над которым их святому взору не являлось сокровенное имя Господне. И были они всегда веселы, как и подобает настоящему хасидскому люду.

Особенно старший брат, ребе реб Жише, не унывал. «Как вообще можно грустить? – удивлялся ребе реб Жише. – Что было, то прошло – о том и горевать нечего, ведь все уже позади. А будущего никто все равно не знает; стало быть, смысла нет беспокоиться! А настоящее? Ведь это один коротенький миг, которого тотчас не будет. Так стоит ли вообще волноваться?!»

У одного птицелова Жише увидел огромную клетку, в которой билась целая стая певчих птах. И что сделал Жише? Он сказал: «Давид, царь Израиля, в своих Псалмах говорит, что Бог милостив ко всем тварям». И, сказав это, он пошел и открыл клетку. И дорогие пленные, не долго думая, выпорхнули в окно и разлетелись по всему Божиему свету. Стало быть, это сделал Жише. А что сделал птицелов? А он схватил палку и как следует поколотил дорогого Жише. Вы думаете, Жише плакал? Еще чего! Он закатывался от смеха!

В другой раз аскет Жише решил отдать свое тело на милость муравьев и лег на муравейник. Но ни один муравей не тронул его. «О, Всемогущий, – запричитал Жише, – какой же я никчемушный! Муравьи и то отворачиваются от меня…»

И матушку-землю Жише очень жалел. Он так ее утешал: «Милая земля наша матушка, знаю, ты лучше меня, и я вот топчу тебя. Но не горюй! Ты и ахнуть не успеешь, как я буду лежать под тобой, а ты будешь топтать по мне».

Да, дело известное, святой ребе реб Жише горячо любил всяческие мучения и любил подвергать себя им. Но сейчас расскажу вам, как Господь Бог приумножал Жишины страдания и как Своей Божественной милостью одаривал его, был бы для этого только удобный случай.

Вам, наверное, уже доводилось слышать историю, которую рассказывают христиане о своем Господе Боге, когда Он еще хаживал по свету с одним своим святым. (Христиане ведь тоже имеют святых и рассказывают о них поучительные истории.) Так вот: как-то раз их святой хотел избежать побоев и потому попросил своего Господа лечь на его место. Но из-за этого ему еще больше досталось. Подобная судьба постигла и наших святых братьев в их долгих скитаниях. Только это было не совсем так. Там был чуточку иной шпиц, или, как бы вы сказали, иной финал.

Однажды наши милые братья приходят в корчму и ложатся на печь, чтобы чуть отдохнуть; они вконец были измучены. Но и в корчме нет им покоя, в ней полным-полно мужиков. Они пляшут и горланят так, что сил нет выдержать. А тут вдруг вспомнили эти пьянчуги про еврея на печи и решили его, лежебоку, как следует проучить. Сказано – сделано. Схватили они святого ребе реб Жише, который оказался под рукой первым, так как лежал на самом краю печи, и давай над ним измываться: поставили милого Жише на ноги и приказали ему плясать для них. Святой ребе реб послушался и заплясал перед мужиками, как принцесса Саломия перед царем Иродом. Он плясал, вертелся, приседал, а мужики хохотали и ликовали. Когда он изнемогал, они кнутами подстегивали его. И так долго подстегивали, пока святой ребе реб Жише не остался недвижно лежать на полу. Но ведь мужики не без сердца! Увидев, что жидок уже не движется, закинули его снова на печку, чтобы отдохнул малость. И вправду святой ребе реб Жише вскоре пришел в себя. Святой ребе реб Мелех видит, что Жише опамятовался, наклонился к нему и шепнул на ухо: «Жише, братишка мой, ложись теперь ненадолго на мое место, а я на твое лягу». Но Жише ни в какую. И слышать о том не хочет. Заплакал святой ребе реб Мелех и говорит: «Неужто ты думаешь, что только ты один имеешь право мучиться? Всю боль земли хочешь всегда сам испить и никому не оставить ни одной горькой капли? Даже со мной, со своим родным братом, не хочешь ею поделиться. Разве у меня нет немного права на какое-нибудь мучение во славу Божию?»

Так причитал и жаловался святой ребе реб Мелех.

И святой ребе реб Жише пожалел своего дорогого брата и уступил ему свое место на краю печи. А сам лег на его место.

«Давайте теперь другому дадим жару», – сказали мужики, заскучав без дела. Они влезли на печь и сбросили на пол «другого».

Однако этим «другим» опять был наш святой ребе реб Жише. Выпало ему «счастье». Ибо пьянчужки не заметили своей ошибки. И уже снова засвистели кнуты, и святой ребе реб Жише снова пустился в пляс. Он был бы не прочь и посмеяться над братом, что ему удалось так ловко перехитрить его. Но он знал, что смеяться над неудачниками – большой грех, и потому перемог себя: пусть, мол, брат лежит на печи и смотрит, как он, Жише, мучится тут во славу Божию. И опять святой ребе реб Жише выплясывал свой знаменитый танец кнутов. Плясал и плясал, пока снова не растянулся на полу и милые мужики не увидали, что на этот раз их еврей так быстро не очувствуется.

 
Как судьба мир ни калечит,
ни молотит, ни швыряет,
участь Жише мучит вечно,
сердце наше разрывает.
 

Так когда-то сказал один великий поэт. Его имя – Врхлицкий [25]25
  Врхлицкий Ярослав (1853–1912) – чешский поэт, драматург, прозаик, переводчик, глава так называемой «космополитической школы».


[Закрыть].

Как мы уже сказали, Жише был учеником святого ребе реб Бера, Проповедника из Межерича. Но он был особенным учеником, этот Жише! За все то время, что он был в Межериче, он не услышал из уст своего славного учителя ни единого толкования слова Божия.

Святой ребе реб Бер открывал Книгу и начинал читать: «И сказал Бог…» – и милому Жише уже этого было достаточно. Стоило ему только услышать эти три слова, как его охватывал такой восторг, что он не способен был слушать далее. Так случалось всякий раз. Когда бы ни услыхал Жише: «И сказал Бог…» – его охватывал невыразимый восторг. Он сразу во весь голос начинал кричать: «И сказал Бог!.. И сказал Бог…» – и не переставал кричать до тех пор, пока славные соученики не выводили его во двор. Лишь бы избавиться от него. И Жише не сопротивлялся. Он вообще не понимал, что с ним творится. Его всего аж трясло от восторга. Он и во дворе не переставал кричать: «И ска-зал Бог, и ска-зал Бог!» – и при этом бился, словно в падучей. Проходило немало времени, пока он успокаивался. И когда он наконец возвращался в дом учения, толкование учителя уже давно было закончено. Так Жише ни разу и не услышал, как святой ребе реб Бер излагает слово Господне.

Такой восторг мы называем гислагавес, то есть воспламенение.

В мистической книге Тикунимнаписано, что Любовь и Страх – два крыла, на которых мы возносимся к Богу.

Но у Жише было только одно крыло. И конечно, большое и сильное. Второе крыло у него так и не выросло. А вы попробуйте летать с одним крылом! Не получится. Вот увидите.

Всю свою жизнь Жише служил Господу Богу только любовью. Но однажды захотелось ему иметь два крыла и служить Всевышнему страхом, как и ангелы Господни. И стал Жише молиться Господу Богу, чтобы оказал ему милость и одарил его Своим страхом.

Господь Бог услышал молитву Жишеву и наполнил его сердце страхом. Но не думайте, что теперь Жише, когда выросли у него оба крыла, вознесся ввысь, словно птица. Как раз напротив! Объятый святым страхом пред Господом всех миров, он залез под кровать, как поджавший хвост пес, и весь дрожал.

«Ну, хватит, хватит, Господи, – кричал он из-под кровати, как Иона из глубин моря. – Изыми из меня опять Свой страх святой! Не могу я служить Тебе как ангелы Твои. Лучше буду служить Тебе как обыкновенный Жише».

И услышал милостивый Бог дорогого Жише и на этот раз. У него снова было отрезано крылышко, и вылез наш Жише из-под кровати и с той поры служил Господу Богу как «обыкновенный» Жише – только одной чистой любовью.

Евреи немецкие спокон веку смотрят на наших польских соплеменников свысока. А почему – Бог весть. Ученостью своей, право, не могут похвастаться, а набожностью, пожалуй, и того меньше. Но во Франкфорте-на-Майне был один человек, у которого и вправду была причина свысока смотреть на «поляков». Однако он вел себя иначе; напротив, он даже высмеивал кичливость своих земляков. Это был рабби Нусн Адлер.

Боюсь, что вы, наверное, до сих пор его имя ни разу не слышали. Зато вам, должно быть, знакомо имя его именитого ученика, рабби Мойше Шрейбера, который тоже был родом из Франкфорта и звался «Хасам Софер»; он потом стал главным раввином в Братиславе и там весьма прославился. Главным образом, своим резким осуждением философа Мендельсона и его перевода Священного Писания на немецкий язык. Рабби Мойше Шрейбер, видно, действительно обрел славу неувядаемую, ибо его потомки, ученые от природы, вполне естественно до сих пор могут наследовать место главных раввинов в Братиславе.