Текст книги "Девять врат. Таинства хасидов"

Автор книги: Иржи Лангер

Врата восьмые

Все вы, коль жить хотите,

со мной в другие Врата войдите

и там прочтите:

как святой Шла пражский стал Руфи прекрасным воплощением, или о супружеских чистых и святых наслаждениях. – Что делает добродетельная Бейле в своем доме и что странного святой увидел у скота на убое. – Как из бумажки-квитла великое сиянье излучается и отчего бедная невестушка слезами заливается. – И чего только наш милый возница не измышляет. – И чем Железная Голова святого Провидца попрекает. – Что нашего грешника безмерно радует и почему Провидец больше всех его жалует. – Затем узнаете, как дьявол злится и в окошко стучится. – Как хлопотливая госпожа Бейле о муже заботилась и как трагично его предсказанье исполнилось. – Как Диврей Хаим ученого почитает и что дочь его тоже дочерью ученого считают. – Как святой Диврей Хаим пение обожает и во врата Рая войти не желает. – Какую веру он пытается исповедовать, но нам и про подкарпатского доктора забывать не следует. – Чему и как святой Провидец обучает. – И тем мудрости свои завершает.

Мистическое Зеркало светящее и – диво дивное – святой – Божье Око всезрячее.

Наш учитель и господин

СВЯТОЙ РАББИ ЯАКЕВ-ИЦХЕК ИЗ ЛЮБЛИНА,

да хранят нас немеркнущие заслуги его!

В году 1570-м родился муж, в котором была воплощена душа библейской праматери дома Давидова, набожной моавитянки Руфи. Это был рабби Йешая бен Авраамиз колена Леви. Поскольку семья происходила из Горжовиц под Прагой, ей и дано было имя Горовиц. Отсюда все эти бесчисленные Горовицы, Гурвицы и так далее. Сколько их по всему белу свету! Однако не каждый, кто носит это имя, потомок того славного рода по мужской линии. Только тот, кто из колена Леви, и только в том случае, если у него есть право – если он подписывается на древнееврейском – ставить перед именем Горовиц иш, ишГоровиц, что означает примерно следующее: свободный господин из Горжовиц. Рабби Йешая бен Авраам Леви иш Горовиц был раввином в Праге. Во время тридцатилетней войны он переехал в Святую землю и умер в Тивериаде около 1630 года. Он автор большой каббалистической книги Шней лухот а-брит(«Две скрижали Завета»). Согласно инициаламзаглавия этой книги, ее автора мы называем Шла и добавляем определение а-Кадош. Шла а-Кадош– святой Шла. Он один из тех людей, которых мы называем святыми, хотя они и жили до святого Бааль-Шема и не были близки хасидизму.

У нас есть немало доказательств, что святой Шла был действительно воплощением моавитянки Руфи. Они оба были одинаково трудолюбивы. Однако доказательство, что набожной Руфи суждено было воплотиться в него, следующее.

Для библейской Книги Руфи в древнееврейском оригинале характерна одна любопытная особенность. Почти каждый стих этой книги начинается буквой В. Только восемь стихов начинаются иными буквами. И начальные буквы пятииз этих восьми стихов составляют полное имя Йешая. Остальные три стиха начинаются буквами Б, А и Л, являющимися аббревиатурой слов: Бен Авраам Леви!

Дедом святого Шла был рабби Йегошуа Шефтл. Знаменитый рабби Йегошуа Шефтл написал прекрасную каббалистическую книгу Шефа тал(«Влага росы»), в которой наглядно рисуется бесконечное наслаждение, охватывающее все сферы в минуту слияния супругов в чистоте и святости.

Не будь рабби Шефтл пражанином, возможно, я не упоминал бы об этой книге. Но это в самом деле был замечательный пражский автор.

Прямым потомком святого Шла был наш реб Яакев-Ицхек Леви иш Горовиц из Люблина, знаменитый хойзе, то есть Провидец. Он был учеником святого ребе реб Шмелке из Микулова и святого ребе реб Мелеха из Лиженска.

Способности ясновидения он обнаружил еще в юности. Он говорил, что, когда родился, видел мир в оба конца абсолютно ясно. Однако вскоре убедился, что негоже смотреть на все гнусности этого мира. И попросил Господа Бога избавить его от ясновидения. Его молитва была услышана только отчасти. Все, что происходило на расстоянии четырехсот миль, он по-прежнему видел столь же ясно, словно происходило это в четырех локтях от него. Остальной мир он видел будто сквозь сито. Если иной отец хотел знать, где в данную минуту находится его потерянный сын и чем он сейчас занимается, или если жена искала своего мужа, покинувшего ее, этим людям надобно было лишь обратиться к святому Провидцу Люблинскому. Он заглядывал в книгу Зогари все, до малейших деталей, сообщал им, пусть даже искомые люди находились за морем. Ведь слово зогарзначит «блеск и сияние». Блеск и сияние, которые ослепляют людей недостойных, а святых превращают в провидцев.

В шабес, как раз перед своей молитвой, он удивил присутствующих в молельне описанием всего того, что в эту минуту делала дома его избранница, барышня Бейле.

Однако не только настоящее во всех подробностях открывалось святому Провидцу Люблинскому. Он и будущее читал, точно книгу.

Если шойхетзарежет какое-нибудь животное, он обязан потом тщательно проверить все его внутренности. Если он обнаружит в них какие-либо нарушения или недостатки, мясо этого животного нельзя употреблять в пищу. Это треф, запрещенное. Таким образом, шойхета ждет значительный убыток. Однажды в канун праздника к святому Провидцу явился шойхет, выглядевший весьма озабоченным. А что, если скот, который он ведет на убой, после вскрытия будет объявлен трефом и мясо его – непригодным в пищу?

«Заготовь в письменном виде список своего скота, – посоветовал ему святой Люблинский. – И кроме того, опиши внешний вид каждого животного».

Мясник сделал так, как ему было сказано. Святой Люблинский поглядел на список и после недолгого размышления сказал: «Вот эта голова и эта будут определенно треф, а эта и эта, напротив, абсолютно хорошие, без всякого изъяна, кошер. Об остальных я сказать тебе ничего не могу. Ибо нарушения, которые обнаружатся в их внутренностях, будут носить такой характер, что и сам мясник окажется в замешательстве. Он и знать не будет, какие головы треф, какие кошер, и ему придется обратиться к местному раввину для специального заключения. А раввинское заключение имеет силу судебного приговора. Я не могу, как ты понимаешь, опережать его своим ясновидческим предсказанием».

Когда скот был зарезан, оказалось, что во всех трех случаях Провидец был совершенно прав. Он ни разу не ошибся.

Несколько хасидов поехали в Люблин. Когда они туда прибыли, возница попросил их показать его квитл святому Провидцу. Он сам, дескать, идти к нему не может. Хасиды согласились. Написали имя возницы и имя его матери и подали квитл святому Провидцу.

«Великое сияние вижу над именем этого человека, – сказал святой Провидец, не в силах оторвать взор от квитла. – Великое сияние!»

Хасиды немало удивились словам святого. Они хорошо знали возницу. Знали, что человек он совсем обыкновенный, что ни набожностью не отличается, ни ученостью. Но знали они и то, что святой Люблинский никогда не говорит впустую.

Они ходили-ходили по городу, пока не пришли на базар. Уже издали они услыхали веселую музыку и пение. А вскоре увидели и нашего дорогого возницу, который плясал и подпрыгивал как безумный.

«Захотелось мне немного повеселиться, – ответил он на их вопрос. – Вот и пошел я на торг. Тут должна была быть хасине(свадьба; ее всегда играют под открытым небом). Только вот у невесты, у сиротинки, не было денег, чтобы купить жениху свадебный подарок: молитвенную накидку. Родители жениха из-за этого не хотели дать благословение на их брак и в последнюю минуту помешали свадьбе. Беда, да и только. Несчастная невестушка так плакала, что сердце у меня кровью обливалось, да и может ли быть б о льшее горе, чем разлука с любимым? Тогда взял я деньги, что заработал у вас по дороге, купил красивый талес, настоящий турецкий, и подарил его невесте для ее жениха. И вот эти двое наконец получили друг друга. Кто бы такому не радовался?!»

Сказав это, он снова пошел вприсядку – да так, что земля задрожала. О наших хасидах он уже и не думал, а плясал в свое удовольствие. Но теперь до хасидов дошел смысл слов Провидца, сказавшего, что над именем этого человека стоит великое сияние. И в самом деле, великое сияние.

Весь Люблин верил в святого Провидца. Весь Люблин, кроме главного раввина, чье сердце оставалось каменным, хотя он и был его родственником. Мы справедливо называем этого раввина Азрнр Коп, Железная Голова. А настоящее имя его было Азрил Горовиц.

Он упрекал святого Люблинского, что тот, дескать, обманывает людей. Что сохраняет за собой славу святого, хотя на самом деле им не является.

– Но что мне надо сделать, чтобы меня не считали святым?

– Ты можешь во всеуслышание объявить, что ты не святой, а человек вполне обыкновенный, как все мы.

Наступили праздники, и сотни набожных людей толпились в синагоге. Святой Люблинский взошел на помост балмемр, с которого читают слово Божие. Толпа стихла в ожидании, что святой начнет читать свою проповедь.

Однако святой Люблинский не стал проповедовать. Он сказал лишь то, в чем всегда был уверен и что теперь Азрнр Коп потребовал от него. Он сказал, что он не цадик, и просил, чтобы никто таким его не считал. И еще сказал, что человек он грешный, как и все, а может, еще более грешный!

«Вы слышите, какой он скромный?» – говорили одни.

«Видели ли вы когда-нибудь подобное смирение?» – удивлялись другие.

И случилось невиданное: если дотоле хасиды паломничали в Люблин сотнями, отныне они стали отправляться туда тысячами.

Велико было разочарование Железной Головы.

– Теперь тебе надо показать людям, что ты не такой скромный и смиренный, каким они тебя считают. Тогда наступит покой. Теперь в полный голос скажи, что ты святой!

– Никогда! – ответил святой Люблинский. – Никогда о себе не скажу, что я святой, ибо отказываюсь лгать…

В скором времени святой Люблинский сказал одному ученику: «Тебе бы надо сходить посмотреть, как поживает главный раввин».

И ученик в тот же день отправился к Железной Голове. Желание его святого учителя, проявившего такое беспокойство о благополучии недруга, ему, видимо, показалось странным. Он пришел к Железной Голове перед послеполуденной молитвой минхи. После молитвы к главному раввину явились два человека с просьбой рассудить их спор. Раввин и его два заседателя – все трое знатоки талмудистического права – выслушали обе противные стороны, после чего удалили их из судебного зала, чтобы принять решение. Главный раввин, чье слово было решающим, склонялся к стороне обвинителя. Однако ученику святого Люблинского с самого начала было очевидно, что правда на стороне обвиняемого. Он даже понять не мог, как кто-то может придерживаться противоположного мнения, особенно такой талмудист, каким был Железная Голова. Он, простой ученик, точно знал одно место в комментарии к Талмуду, из которого явствовало, что мнение главного раввина было ошибочным.

Хотя Железная Голова и был противником его любимого учителя, однако позорить его, ученого, ученик Люблинского все-таки не решался. И потому он вынул из библиотеки раввина соответствующий раздел Талмуда и стал углубленно читать, делая вид, что в суть спора не вникает. Судьи уж было хотели вынести вердикт, когда ученик Люблинского подошел к Железной Голове и попросил его истолковать одно неясное место в комментарии. Раввин отказал ему в просьбе, сославшись на отсутствие времени. Однако ученик не сдался и прямо под нос Железной Голове подсунул открытый том.

Воленс-ноленс, а реб Азрил посмотрел в книгу – и понял. Таким образом, распря была разрешена по Закону и справедливости. Святой Провидец приветствовал ученика с великой радостью и сказал ему: «Ты совершил весьма богоугодное дело. Представь себе, что эти трое, обвинитель, обвиняемый и Железная Голова, их судья, были на этом свете уже девяносто девять раз. В каждой жизни эти двое судились из-за одной и той же распри, и каждый раз все тот же раввин был их судьей. Но он всегда ошибался и выносил неправедный приговор. Все трое должны были рождаться снова и снова, пока их дело не будет разрешено согласно Закону. И произошло это только сейчас. Твоей заслугой они выкуплены из гилгула [35]35
  Гилгул – переселение душ ( иврит).


[Закрыть], из вечного круговорота».

Одни утверждают, что Железная Голова перед своей смертью все-таки поверил в святого Люблинского и обрел спасение. Но другие говорят, что он до конца так и оставался упрямцем. Как написано в Талмуде: «Грешники даже на пороге Ада не раскаиваются в своих прегрешениях».

Святой Люблинский упрекал одного ученика, что тот не произносит, как положено, слова молитвы. Что он «глотает» их.

– Глотаю их, потому что они слаще меда, – оправдывался находчивый ученик.

– А ты думаешь, что слова молитвы мне не так же сладостны, как тебе? Однако я не глотаю их.

– А вы и не сможете! Ибо ваша молитва – огонь! – ответил ученик святому Провидцу.

В святой общине люблинской жил один большой грешник. Если ему представлялся случай совершить хоть какой-нибудь симпатичный грешок, он никогда не ленился и особенно радовался, когда бывал введен в искушение и поддавался ему. О своих дурных поступках он не сожалел, и беспутство доставляло ему большое удовольствие.

Конечно, такому грешному человеку вы и руки бы не подали, и словом бы с ним не перемолвились, а старались бы обойти его стороной.

Но святой Люблинский вел себя иначе. Он ни с кем не любил так поболтать, как с этим распутником. Когда бы тот ни пришел навестить его, он встречал его с б о льшей радостью, чем самого святейшего святого.

Хасидов это удручало.

«Это особенный человек и заслуживает того, чтобы им восторгались. Не знаю другого такого, который бы так без устали веселился, как он, – внушал ученикам святой Провидец и продолжал: – Поймите, Искусителю, который вводит человека в грех, не так важен грех бедолаги, как чувство тяжести, удрученности, угрызений совести и душевной печали души, то есть все то, что наваливается на человека после греха. Вот чего добивается Искуситель. Ибо печаль – наихудшее зло на свете. Зло, которого мы должны всегда остерегаться. Этот грешник, однако, никогда из-за грехов своих не горюет и все время живет в радости и покое».

Очевидцы свидетельствуют, что видели святого Люблинского на прогулке с покойником. Но по большей части к нему прилетали только душипокойников. Прилетали к окну его комнаты и через окно подавали ему свои квитлы вместе с дарами. Просили его, чтобы по крайней мере после смерти он подарил им «исправление».

Исправление, которое святые раздают душам мертвых– грешников, даже если они еще живы, мы называем «мертвыми», – особое магическое действие, таинственное вмешательство третьей, духовной руки каббалиста в недра больной души; вмешательство, которым исковерканные ее пороками органы исправляются. Такое исправление мы называем тыкн.

Вся жизнь святого Люблинского была заполнена борьбой с силами Зла. И его святым обычаем было по возможности продлевать мир шабеса. Ибо святой шабес обязаны отмечать и бесы. Пока длится шабес, они не смеют в аду мучить души покойников. У милых душенек в этот день выходной.

Когда святой шабес приближается к концу и наступают сумерки, мы садимся за третий мистический пир шабеса. А как только зажигаются звезды, мы встаем из-за стола к вечерней молитве, во время которой мы прощаемся с царицей субботой. В эту минуту души проклятых возвращаются к своим страданиям.

Святой Провидец обычно сидел за третьим пиром вместе с люблинскими хасидами вплоть до воскресной ночи. И пока в Люблине хасиды не вставали из-за стола, черти в аду не могли вновь приняться за свои подлые делишки.

Но как-то раз, когда святой Люблинский на непривычно долгое время продлил шабес и еще за полночь сидел со своими хасидами за столом, дьявол изрядно напугал их. Он взял и постучал святому Люблинскому в окно, чтобы показать, что долг уже зовет его и что ему пора приступать к своим проделкам…

Святой Люблинский предсказывал, что день его смерти хасиды будут отмечать не так, как дни смерти других святых. Он сказал, что в годовщины его смерти мы никогда не будем зажигать заупокойных светильников и никогда не станем пить водку.

Что ж, послушаем, как сбылось его предсказание.

Люблин – большой город. Большой-пребольшой. Нет в нем ни покоя, ни мира, как в деревенских селениях, где живут другие святые. Весь Божий день в нем шум и сутолока. Лишь ночь приносит некоторое успокоение. Конечно, только нам, людям обыкновенным. Святые не дают себе отдыха. «Ученым неведом покой ни в этом мире, ни в будущем» – так говорит Талмуд. А эти дома в Люблине! Это не то что наши деревенские лачуги. Дома в три этажа, а то и в четыре! Святой Провидец жил в таком высоком доме. Да еще на самом верху, в мансарде. Маленькая прихожая ведет прямо в его комнату. Другого выхода из комнаты нет. Окно комнаты глядит на двор. Но это окно мы уже упоминали. Мы знаем, что к нему прилетают души усопших и там просят святого Люблинского одарить их исправлением. Но если ты не привык жить в городе, к окну лучше не подходить и вниз во двор не смотреть. Это неописуемая высота. А если ты утомлен, раздражен или слишком перетрудился, эта глубина влечет тебя, как ласковый голос прекрасной женщины. Тебе безумно хочется, очертя голову, броситься в эту глубину, чтобы найти забвение в холодном объятии пустоты. Вам, наверное, знакомы такие мгновения…

Святой Люблинский жил в этой комнате пятнадцать лет, но из окна вниз так ни разу и не поглядел.

Но однажды святой Люблинский решил, что сломит сопротивление Сатаны и приведет в мир Мессию. Во время магических приготовлений, которые он совершал ради этой задачи, денно и нощно его охраняли несколько самых преданных ему людей. Это было его распоряжение.

В роковую ночь – в ночь праздника Радости Закона – охранять Люблинского святого выпало на долю его собственной жены госпожи Бейле, которая и без того никогда не спускала глаз с мужа. Проходил час за часом бодрствования, и все, похоже, было в наилучшем порядке. Ничего необычного не наблюдалось. Но вдруг женщине показалось, что из прихожей доносится плач. Да, сомнений не было – там плакал ребенок. И жене захотелось взглянуть, чей ребенок там плачет. Но она сразу же вспомнила, что ни на секунду не смеет оставлять мужа одного. Что же ей делать? Ребенок не унимался. Какая мать могла бы это выдержать? И она подумала: я ведь не покидаю мужа. Я только приоткрою дверь в прихожую и погляжу, чей ребенок там плачет.

Не спросив мужа, женщина пошла и открыла дверь – в тот же миг плач прекратился.

Не выходя из комнаты, она выглянула в прихожую. Где же ребенок? Ребенка и след простыл! Уж не наваждение ли это? Не мираж ли?

Тем временем случилось невообразимое. Женщина, обернувшись, поглядела в комнату и оцепенела. Мужа там не было. Он исчез без следа.

Время близилось к полуночи, когда мимо дома проходил реб Лейзр из Хмельника. Во тьме он услышал тихие стоны. Пригляделся – кто-то лежит на земле. Это был святой Люблинский с раздробленными конечностями. Бейле и реб Лейзр отнесли его и уложили в постель. Святой Люблинский при этом шепотом читал полуночную молитву. Но свою тайну он так никому и не открыл. Он мучился еще девять месяцев, прежде чем испустил последний вздох. Как раз был Тишебов, девятый день месяца ава – день, когда Тит разрушил наш Великий Храм и впереди нас ждали неизмеримые беды. С незапамятных времен Тишебов был днем глубочайшего горя всего Иерусалима. Мы постимся, мы не едим и не пьем. По вечерам мы сидим в полумраке. В синагоге тлеет лишь маленький светильник. Сбылось предсказание святого Люблинского. Он единственный святой, в годовщину смерти которого хасиды не зажигают заупокойных светильников и не пьют водку.

 
Погрустнели дороги Сиона,
опустели его города,
сионские дщери охвачены болью.
В ночи плач раздается, слезы текут по щекам.
Стали вождями недруги наши. Они благоденствуют,
а нас Бог на страданье обрек!
Медведем коварным Он обернулся, львом притаился
в засаде…
 

Так плачем мы в эту ночь, из года в год вместе с пророком Иеремией, чей плач стоял над Иерусалимом три тысячелетия назад.

Надо учесть три обстоятельства, которые доказывают, сколь велика мощь Сатаны. Это окно такое высокое, что даже головой вряд ли можно до него дотянуться, а уж выпрыгнуть из него никому не под силу. О том, что ничего подобного не произошло, говорят и стаканы, которые были поставлены в ряд, один возле другого. Они так и остались стоять на своем месте. Но самое удивительное, что святой Люблинский был найден в пятидесяти шагах от дома. Так далеко никому не допрыгнуть. Явно, что злой дух отнес его туда.

После святого Люблинского нам остались три книги: Диврей эмет, Зихрон зоти Зот зихрон(«Слова правды», «Воспоминание есть это», «Это есть воспоминание»). Редкой руке человеческой удалось написать труды столь вдохновенные!

Святой Люблинский в разговоре никогда не произносил имени Божьего. Вместо Бога он говаривал Кройн. Это значит «корона». Но когда он говорил Кройн, все Небо дрожало. Конечно, мы бы об этом не знали, если бы нам об этом не рассказал один из его самых выдающихся учеников, реб Хаим Галберштам из Цанза (Новый Цандец), святой Диврей Хаим («Слова Хаимовы»), как мы называем святого по его сочинению.

Святой Диврей Хаим был необыкновенным святым. Он терпеть не мог, чтобы хоть один геллер оставался у него на всю ночь. Все, что в течение дня он получал, раздавал до вечера бедным, точно так, как и ребе реб Шмелке и святой Бааль-Шем. Святой Диврей Хаим умер двадцать пятого дня месяца нисана [36]36
  В прикарпатском городе С. недавно умер адвокат д-р Б. Поскольку он появился на свет тотчас после смерти святого рабби Хаима из Цанза, его набожный отец дал ему имя Хаим. Д-р Хаим Б., человек, имеющий ученую степень и всесторонне образованный, несомненно, особой религиозностью не отличался, и мистицизм был ему совершенно чужд. И все-таки некое таинство связано с жизнью этого досточтимого мужа. Д-р Хаим Б., человек здоровый, дожил до преклонного возраста. Но всю свою жизнь, с младенчества, он всегда болел один день в году: в 25-й день месяца нисана, в годовщину смерти святого рабби Хаима из Цанза. И в тот же 25-й день месяца нисана д-р Б. отошел в мир иной. ( Примеч. автора.)


[Закрыть].

Однажды к святому Диврей Хаиму пришла бедная девушка и попросила дать ей денег на приданое. Святой Диврей Хаим, не раздумывая, отдал ей почти все, что имел. Столько, что больше ей уже не придется просить милостыню.

– Отец, ты что делаешь?! – крикнула на него собственная дочь. – Я уже месяц ношу драные башмаки, а ты не даешь мне денег на починку.

– Молчи! – приказал ей святой Диврей Хаим. – Эта девушка-невеста – дочь ученого.

– Но, реб Хаим, – удивились присутствующие, – ваша дочь ведь тоже дочь ученого!

– Тоже дочь ученого? – как-то недоверчиво повторил святой рабби Хаим. – В таком случае я, пожалуй, обязан и ее поддержать…

Он тут же вынул оставшиеся несколько крейцеров и протянул их дочери: пусть отдаст в починку башмаки, если люди утверждают, что она тоже дочь ученого…

Немало прославился святой Диврей Хаим и своей борьбой против хасидов садагорских. Но об этом несколько позже.

Любить музыку и пение выучился святой Диврей Хаим у святого рабби Нафтули из Ропшиц. Поэтому город Цанз в те времена был раем для музыкантов и певцов. Денно и нощно там жужжало, звенело, шумело и гудело, как в пчелином улье или как у какой-нибудь плотины. Это учились и упражнялись музыканты реб Хаима! А что было тогда, когда они все вместе по своим инструментам ударяли! Однако не подумайте, что они играли или пели что-нибудь одинаковое. Ничего подобного. Контрабас, например, играл что-то одно, скрипка пела совершенно другое.

Голоса самых маленьких детишек свиристели, как жаворонки, а голоса мальчиков постарше врывались в их чириканье, точно дрозды или соловьи. Короче, это была настоящая полифония, или как вы это называете? Но все звучало стройно и гармонично.

К сожалению, я уже не помню имени капельмейстера реб Хаима. Но вы можете заглянуть в какую-нибудь музыкальную хронику! Вы наверняка его там найдете. А если нет, тогда сами придумайте для него какое-нибудь имя. Ибо такого музыканта, каким был капельмейстер святого рабби Хаима Цанзского, не встречалось уже со времен нашего царя Давида. Этот капельмейстер сочинял, бывало, какую-нибудь новую песенку и со своим хором тут же ее разучивал. И совсем не удивительно, что все христианские князья завидовали Диврей Хаиму, что у него такая замечательная капелла, ведь даже святой рабби Исруэль из Рижена на своем славном дворе в Садагоре не имел лучших музыкантов, чем были наши цанзские парни.

Однако одно требование святой Диврей Хаим все-таки выдвигал: его певцам и музыкантам не разрешалось играть или петь с листа. Они все должны были музицировать по памяти. Им не полагалось даже ноты знать! «Кто играет по нотам – его песня бумажная. Она не исходит из той мистической комнаты Божьей, что высоко на Небе, ведь только оттуда вытекает самая настоящая музыка» – так учил святой Диврей Хаим, да хранит нас Свет его заслуг!

Но кроме нашей земной музыки есть еще один род песни. Это известная мелодия, которой мы вдохновляемся при размышлении над святым Талмудом. Вам кажется она монотонной? Да ни за что на свете вы не овладели бы ею! В этом я абсолютно уверен. Это такое непрерывное восхождение и затем падение. Конечно, совершенно неторопливое и непременно в миноре. Когда мы взбираемся на самый верх – на вершину познания, – мы делаем этакую чуть более веселую, победную трель, и вот уже мы вновь медленно спускаемся в долину какой-то иной проблемы талмудистического постижения. Здесь мы раздумчиво и унывно приглушаем голос, но вот он уже опять потихоньку взмывает ввысь, потом опять вниз, и так все это ad libitum [37]37
  По усмотрению исполнителя ( лат.).


[Закрыть]тянется непрерывно.

Если для вашего слуха это звучит однообразно, монотонно – тут уж мне сказать нечего. Но для Диврей Хаима такое пение монотонным никогда не было. Он, святой Диврей Хаим из Цанза, любил слушать этот напев своих усердных учеников даже гораздо охотнее, чем все песенки своих дорогих музыкантов и певцов.

Однажды зимним вечером он, прихрамывая, шел из молельни домой. Шел один – идти было недалеко. Но на сей раз святой Диврей Хаим был настолько погружен в свои мысли, что заблудился и неожиданно очутился на маленькой темной улочке, на которой еще никогда не был. Уж не иначе как Сам милостивый Бог постарался его туда завести. Идет святой Диврей Хаим вдоль улочки и вдруг слышит, как в одной лачуге какой-то прилежный ученик учит слово Божие. Святой Диврей Хаим остановился и прислушался. До его слуха доносился чистый, невинный голосок. У самого ангела голос не бывает прекрасней. Голос притягивал, как магнит. И святой Диврей Хаим подошел к лачуге, прижал к ее дверям свое святое ухо, дабы не пропустить ни единого звука, и весь обратился в слух.

Нет, не скажу точно, о чем таком интересном читал нараспев наш милый ученик. То ли о тех двоих, что нашли отрез сукна, и каждый из них твердил судье, будто находка принадлежит ему; или о той капле молока, которая упала в горшок с мясом; или, быть может, о том, как сыновья раббана Гамлиэля [38]38
  Раббан – почетный титул некоторых глав синедриона в эпоху Второго Храма. Раббан Гамлиэль, прямой потомок царя Давида, сын раббана Шимона бен Гамлиэля, возглавлял синедрион до разрушения Храма.


[Закрыть]вернулись под утро домой после ночной попойки и спросили отца, есть ли еще время совершить ночную молитву; или, как царь Соломон приказал заковать в кандалы князя духов, чтобы тот помогал ему при строительстве Иерусалимского Храма? Многому, очень многому мы можем научиться в Талмуде. Но по сути, все равно, что учит ученик. Главное, какон учит! Если по-настоящему и от всего сердца, значит, он служит добродетельному Создателю своему. И это познается именно в той манере, в какой исполняет он свою мелодию. Стоит святой Диврей Хаим, стоит и слушает распев наисладчайший. Он так захвачен им, что ничего другого и не замечает. И прохожие не замечают фигуру, прижавшуюся во тьме к дверям лачуги. Кто знает, может, прижимаются там друг к другу какие-нибудь грешные влюбленные? А каково набожному глазу на такие вещи смотреть? И вот, никем не потревоженный, святой Диврей Хаим стоит, прижимает ухо к дверям и слушает.

А дома уже стали беспокоиться. Где сегодня так надолго задержался святой Диврей Хаим? Ведь он всегда возвращается из молельни сразу домой?

Нашли его только под утро. Он по-прежнему стоял, прижимаясь к двери лачужки, и слушал – ученик не переставал заниматься. Домашние пытались оттащить святого от двери, да убедились – не тут-то было! А все потому, что его святая борода примерзла к дверной ручке. Люди принесли теплой воды и высвободили святого. «Поверьте мне, – извинился святой Диврей Хаим, – даже если бы в эту ночь отворили передо мной врата Рая и сказали бы мне: „Входи!“ – я бы отказался. По мне лучше было бы остаться здесь и только слушать и слушать!»

Святой Диврей Хаим!

А ученика того звали Яакев-Ицхек, и был он из Зидачойва.

Мы, хасиды, никогда не говорим Ани маамин– еврейское кредо, сформулированное святым Маймонидом в тринадцати принципах веры. И не говорим не потому, что не веруем. Сохрани Бог! Мы веруем так же, как и другие, если не больше. Но тем не менее мы не произносим этого кредо, хотя его можно увидеть в любой молитвенной книге. Бог и сам знает, почему мы не говорим его. Хотя святой Диврей Хаим однажды попытался это сделать. Он начал: Ани маамин беэмино шлеймо, я верую в твердой вере… Но тут же оборвал себя и сказал: «Хаим, ты лжец! Если бы ты и вправду веровал в единого Бога, мог бы ты, Хаим, грешить? Хоть на один миг! Хотя бы только в мыслях?.. Если бы ты действительноверовал?»

Но минутой позже он начал снова: «Я верую в твердой вере…»

И снова оборвал сам себя: «Хаим, ты опять лжешь!»

И так продолжалось некоторое время.

Наконец он отступился. И уже больше никогда не пытался повторять тринадцать принципов веры святого Маймонида.

Из МУДРОСТИ ПРОВИДЦА

Мне милее мошенник, который признается в том, что он мошенник, нежели святой, который убежден в своей святости. Мошенник, который признается в правде, проживает свои сны в Правде. А Правда есть Бог. Стало быть, и этот преступник живет в Боге. Напротив того, каждый, кто думает о себе, что он истинный святой, живет во лжи, а ложь ненавистна Богу. Иными словами, правда такова, что на этом свете нет человека совершенного.

Всякая материя одушевлена. Когда мы поглощаем и перевариваем пищу, в нас проникают души, воплощенные в пище, и сливаются с душой нашей. Посредством молитвы, учения и добрых поступков мы возвышаем эти души до высших ступеней совершенства. Но если человек, укрепив свои силы едой и питьем, злоупотребляет ими, совершая грех и оскорбляя Создателя своими поступками и мыслями, то он не только возвышает души, которые вошли в него, а по его вине они тоже вынуждены грешить и падать вместе с ним.

Человек с расстроенными нервами должен сосредоточить свои мысли на следующем пассаже Талмуда: «Акавия, сын Магалалелов, говорит: Поразмысли о трех вещах – и они не дозволят тебе согрешить. Откуда ты приходишь, куда ты спешишь и пред кем ты давать отчет будешь?! Откуда ты приходишь? – Из капли зловонной. Куда ты спешишь? – В гниль и разложение. А перед кем ты давать отчет будешь? – Пред Царем всех царей, пред Богом наисвятейшим». Если ты будешь об этих трех правдах думать, ты выздоровеешь. Ибо в теле человеческом рассеяны все субстанции, из которых состоит мир. Кроме того, в теле каждого человека содержатся все лекарства, о чем, однако, врачеватели не знают. Но гордость грубит человеческий дух. А дух грубый не может надлежащим образом сортировать и смешивать тончайшие вещества, необходимые для здоровья и содержащиеся в теле. Поэтому нужно, чтобы человек достиг абсолютного смирения и скромности. Тогда дух его утончится, у него появятся способности правильно, по необходимости употреблять лечебные вещества собственного тела, и он будет здоров. Совершенного смирения, однако, он достигнет лишь тогда, когда осознает три правды, как указывает Талмуд: убожество человеческого происхождения, жалкий конец и ответственность перед лицом Вечности, против которой мы немало грешим.