Текст книги "Девять врат. Таинства хасидов"

Автор книги: Иржи Лангер

Врата четвертые

Все вы, коль жить хотите,

в другие Врата со мной войдите

и там про все прочтите:

о нашем таинстве алтарном, или как реб Шулем лицезреет огонь тайный. – Жена возницы дама благовидная, а дело портняжье совсем незавидное. – До чего славное у Иреличека обрезание, и каково праотцов наших воспевание. – Как святой Иреличек ходит в дом учения и какое знатным людям даст наставление. – И почему грех первородный нам дан в отмщение? – Далее следует, как Иреле у реб Эйбе есть обучается и как пред кашей святой извиняется. – Как святой рабби Шлоймеле из Карлина Иреличека просвещает. – О том, что реб Шлоймеле оказался Мессией и как нашли его наконец. – Какой он был наставник и мудрец. – Как святой Иреличек возвращается к своей благоверной. – И как он молится усердно. – Какой он в деле спорый и какие у него две чудесные коровы. – Почему он за хасидов молиться не хочет и почему Вувче ему в наставники прочат. – Что старый Айзик видит удивительного. – И как злой медведь стал довольно стеснительным. – Каким реб Йиде-Герш из Стрешина неумехой был и как голуби слетались к нему, чтоб только он их убил. – Почему табак заплакал при миросотворенье и какое у Аврума-Симхе случилось виденье. – Таких святых на свете больше нету, и милые хасиды в Стрешин едут.

Огненный лев Академии небесной,

пламенный Серафим Божий.

Кто его тайну изложит?

Кто поведает о его правдивости,

о глубине ума и пытливости,

о святости и справедливости?

Учитель наш и господин

СВЯТОЙ РАББИ ИРЕЛЕ ИЗ СТРЕЛИСКИ,

да хранит нас навеки Свет его заслуг!

Тойре, или, как вы говорите, Тора – наше самое величайшее таинство. Пять Книг Моисеевых на древнееврейском языке, красиво и без единой ошибки написанных рукой обычного писца черной тушью на белоснежном пергаменте из телячьей кожи. Длинная полоса в несколько локтей, оба конца которой накручены на две деревянные палочки. Древом Жизни мы называем этот свиток.

Пергаментный свиток Торы – предмет драгоценный. Драгоценна и бархатная накидка, которую мы надеваем на свиток. На ней красиво вышит старинный символ шестиконечного щита Давидова. Макушку Древа Жизни мы украшаем серебряной короной с колокольцами; на шейку завернутого в накидку свитка мы вешаем серебряную ручечку с вытянутым указательным пальцем и на грудь его – серебряный щит. Свитки Торы мы прячем в шкафу нашей молельни за чудесной занавесью.

Когда во время богослужения в святой шабес или в другие праздники Книгу несут по синагоге, мы встаем перед ней с большим почтением, чем иные народы перед своими правителями. Мы касаемся ее одеяния, целуем его. Если бы – упаси Господь – Тора в силу несчастного случая упала на пол, нам пришлось бы поститься семь дней, чтобы смыть ее осквернение. Если по какой-либо причине свиток становится непригодным для чтения, мы хороним его на кладбище с подобающими почестями.

Бог воплотился в Тору и ее святые буквы и такой передал ее нам. Прежде чем возник мир, была Тора, тайный Закон Божий. Она была написана белым огнем на черном огне, говорит Талмуд. А в святом Зогаресказано: «Бог, Тора и Израиль суть одно и то же».

Во время каждого шабеса и каждого праздника для всех присутствующих читается Тора. В течение года мы прочитываем ее всю и затем начинаем снова. Так происходит уже многие тысячелетия. Чтение Торы – дело нелегкое. В Торе нет гласных, нет в ней и диакритических знаков. Вы не отличили бы в ней хот к, вот б, с от ши тому подобное. Каждое словечко имеет свою особую мелодию, и она при публичном чтении должна быть пропета. Ибо слово последующее имеет уже совсем иную мелодию. Искусный кантор должен все это знать назубок, если не хочет осрамиться. Набожные прихожане очень требовательны и очень темпераментны.

Каждая буковка Торы скрывает глубокую тайну. Самая возвышенная тайна заключена в гласных, а еще больше – в нотах. Но самая высочайшая тайна погружена в неисписанном море белизны, которая со всех сторон окружает буквы. Эту тайну никому не дано ни прочесть, ни понять. Столь непомерна тайна белизны пергамента, что весь этот мир не способен вобрать ее в себя. Мир – недостаточное для нее вместилище. Лишь мир будущий постигнет ее. Тогда уже будут читать не то, что написано в Торе, а то, что в ней не написано: белый пергамент.

Тысячи и тысячи канторов умеют безупречно и живо читать Тору. Но так, как читал ее святой рабби Иреле из Стрелиски, не сможет никто!

Святой рабби Шулем из Белза однажды на праздник Пятидесятницы был в Стрелиске. На этот праздник Господь Бог дал нам десять заповедей. И поэтому мы ежегодно в этот день читаем из Торы соответствующую главу. Реб Шулем был приглашен послушать, как читает его учитель.

И вдруг пред Шулемовым взором исчез пергамент, и Шулем узрел такую Тору, какой она была до сотворения мира: белый огонь на черном огне!

Конечно, так узреть святую Тору может только такой ученик, каким был святой рабби Шулем, и лишь тогда, когда ее читает такой святой, каким был реб Иреличек.

Уже матушка Иреличкова была великой цадекес; она была замечательной святой, и звали ее Ривкеле. Росла сиротой. Старый дедушка и бабушка воспитали ее в деревне, неподалеку от местечка Яново. Но дедушка и бабушка вскоре умерли. Один пуриц, то есть шляхтич, приказал запороть дедушку до смерти, бабушка не вынесла горя и умерла. Ривкеле пошла работать, хотя ей еще и двенадцати не было. Работала она в корчме, была тихой и трудолюбивой. Корчмарь и корчмарка не могли на нее нарадоваться.

В корчму приходило много возчиков. Все народ грубый и неотесанный. Знай только резались в карты, о Господе Боге и не вспоминали. Рук перед едой не мыли, и Ривкеле ни разу не видела, чтобы они молились. Не замечала она и их намеков насчет ее красоты. Но один среди них был совершенно другой. Что ни утро, он обвивал себя ремешками и молился. Перед едой мыл руки, а после еды благодарил Господа, что «Он кормит весь мир добросердечием и ласковостью, милосердием и жалостью, и что пищу готовит всем Своим созданиям, и что дал нам землю добрую, широкую и красивую и Закон Свой и заповеди тайные и город Свой – святой Иерусалим». Этот человек и карты никогда не брал в руки. Звали его Пинеле, или Пинхес. Корчмарка вскоре поняла, что Пинеле нравится девушка, и сказала об этом мужу. И порешили они, что сделают доброе дело, если сиротку выдадут за возницу. Так и стали Пинхес и Ривкеле женихом и невестой.

В ту пору по деревне случайно проезжал святой ребе реб Бер, проповедник из Межерича, – да хранит нас Свет его заслуг! Тогда-то Пинеле и спросил его, что он думает об их помолвке.

Святой ответил: «Невеста твоя – девушка без изъяна. Она принесет тебе сына, который будет истинным благословением Божьим».

Рассказывают, что Ривкеле на свадьбе не выглядела счастливой. Для ее тонкой натуры Пинхес был человеком слишком простым. Но вскоре она смирилась со своей участью. Ведь брак был заключен с благословения святого ребе реб Бера! И вполне счастливой она стала, когда родился у них мальчик.

И отец дал ему имя Ирепо Израилю.

Рассказывают, что, когда Ривкеле была еще на сносях, пришла она однажды в Межерич. И как только переступила порог горницы святого, ребе реб Бер почтительно встал со своего стула. Его ученики диву давались: обыкновенная женщина, а святой встает перед ней!

И сказал святой ребе реб Бер ученикам своим: «Знайте: дитя, что носит под сердцем эта набожная женщина, однажды станет святым, который озарит светом весь Израиль».

Иреличек был необыкновенным ребенком. Однажды он играл перед домом и вдруг ни с того ни с сего разразился громким плачем. Таким могут плакать только дети.

– Пинеле, ступай посмотреть, что с ним случилось, – из кухни крикнула мужу Ривкеле.

– Ничего, маменька, ничего со мной не случилось, – сказал Иреличек. – Но вдруг мне стало так жалко доброго Господа Бога. Как Ему, наверное, грустно, что при Нем нет всех его деточек!

Возчик с утра до ночи колесит по дорогам, а зарабатывает гроши. Вот и решил Пинеле бросить свою телегу, перебраться в Яново и все время быть рядом со своим Иреличеком. Сделал он так, как задумал, и, что называется, в одну ночь стал портным. Да вот беда: в Янове каждый седьмой еврей был портным, а яновчане не очень-то любили наряжаться. Праздничная бекише переходила по наследству от отца к сыну вплоть до третьего, а то и четвертого поколения. И когда с повседневного платья свисали лохмотья, даже самого богатого яновчанина это не трогало. Работы было мало, денег и того меньше.

Родители Иреличековы едва сводили концы с концами. На учителя, который учил бы их сыночка слову Божьему, денег не было, хотя Иреличеку вот-вот стукнет уже три года.

На их счастье, в соседней деревне жил состоятельный еврей-арендатор, который для своих подраставших детей держал домашнего учителя. И этот арендатор разрешил Иреле учить слово Божие вместе со своими сыновьями.

И в самом деле, уже настала пора. На носу был как раз третий день рождения мальчика. Иреличеку остригли волосики – до трех лет мы детей не стрижем, – потом еще и побрили головку, одни только пейсики оставили. Выкупали мальчика и облачили его в праздничный кафтанчик. Затем поставили Иреличека на стол, на головку надели не отцовский шабесовый штрамл, какой обычно надевают на таких детишек, а огромную широкополую шляпу черного бархата, какую носят те мужчины, у которых в роду среди предков был какой-нибудь знаменитый раввин. Из-под черной широкополой шляпы Иреличека почти не было видно. Да и никакого знаменитого предка у него в роду не имелось. И еще на шейку ему повесили красивую золотую цепку, до того тяжелую, что он едва мог устоять на ногах. Жена арендатора унаследовала цепку от своей дорогой прабабки – мир ее памяти! – и давала ее поносить хорошим деткам только на их третий день рождения. Вот таким выряженным дорогой Иреличек должен был стоять на этом столе и «проповедовать». Никаких лакомств для него, бедняжки, родители не припасли. И все-таки этот день рождения был очень славным, день рождения Иреличека! Ибо Иреличек не «проповедовал», как это делают другие трехлетние детки. Иреличек, мудрый Иреличек, проповедовал по-настоящему. Как взрослый и ученый человек! Так Иреличек стал учеником.

С той поры, что ни день, ходил Иреле через луга и леса в далекое село. Ходил один. Никто не сопровождал его. На это, несомненно, была воля Всеведущего Бога. Ибо каждодневная дальняя дорога немало способствовала тому, что его детская душа расцвела так чудесно, как только цветут цветы на лугах, по которым он хаживал.

Как-то раз Иреличек шел своей дорогой и был весь погружен в мысли.

Пуриц (шляхтич) этого края был человек образованный и добрый. Любил читать книги и знал все мудрости христиан, которые называются философией.

Пуриц увидел Иреличека, когда тот возвращался с учения. Ире шел как во сне.

«Ире, Ире!» – окликнул его пуриц. Но Иреличек ни слова в ответ, ибо ничего-то он не видел и не слышал вокруг.

«О чем ты так много думаешь?» – спросил добрый пуриц юношу, услыхавшего его наконец.

Ире вежливо извинился перед шляхтичем и разговорился. Удивительное дело! Все, буквально все, что когда-либо читал пуриц в книгах, содержалось в словах Иреличковых и еще многое-многое другое, о чем философам пурица даже не снилось.

Когда Иреличеку было тринадцать лет, он уже знал тридцать шесть разделов Талмуда и все четыре тома Шульхан аруха. А в пятнадцать постиг все тайны каббалы. Со всех сторон стекались к реб Иреле ученики в надежде, что он посвятит их в Божественные тайны. И добросердечный Иреле никому не отказывал.

Сочинения Маймонида, равно как и комментарии к ним, святой рабби Иреличек знал наизусть.

Спустя годы о своем рождении он рассказывал так:

«Мой отец, благословенна память его, сперва был возчиком, потом портным. Он жил в деревне и очень бедствовал. Евреев в деревне не было. Когда я родился, не нашлось под рукой предписанных десяти мужчин, в чьем присутствии я был бы обрезан и смог бы принять завет праотца Авраама. Нельзя описать отцовского горя. Откуда у него столько денег, чтобы оплатить дорогу десятерым евреям из соседнего города, как обычно делали тогда деревенские? И где взять денег, чтобы еще накормить стольких?!

Наступил восьмой день после моего рождения, день, когда новорожденный должен быть обрезан. Отец вышел из хаты и, не зная, что делать, сел на межу. Разве что Всемогущий поможет ему, думал он, или случайно пройдут мимо евреи, которые дадут ему возможность исполнить долг согласно еврейскому обычаю и предписанию. Пробегал час за часом, но в тот день ни один еврей на дороге не показывался.

Когда минуло утро, отец расплакался. И вдруг в эту минуту появилась повозка. Вгляделся отец и видит: сидят в ней такие же евреи, как и он сам. Минута, и они уже здесь!

– Эй, дядя, что плачете? – кричат ему из повозки.

– Сын у меня народился, – отвечает отец. – Нынче ему как раз восьмой день пошел, когда он должен быть обрезан и должен принять завет праотца Авраама…

Не договорил отец. Плач сковал ему рот.

– Ох и счастье тебе привалило! – засмеялись незнакомцы. – Нас здесь как раз десять человек, среди нас есть и раввин. И мойл(тот, кто совершает обрезание) здесь. Музыкант и тот найдется. После обрезания он сыграет нам, чтобы мы как следует поплясали. Он небось не халтурщик. И еды у нас – девать некуда. Мы едем со свадьбы и везем с собой полно гостинцев. И водочка имеется.

Короче, обрезание было такое, какого в деревне не видывали и не слыхивали спокон веку. Когда все кончилось, дорогие гости снова сели в повозку и уехали. Никто и никогда их больше не видел…»

А вы хотели бы знать, кто были эти незнакомцы?

Так вот послушайте: тот музыкант, кто играл им при обрезании, был царь Давид. Моисей был тем раввином, который проповедовал им слово Божие. А праотец Авраам собственноручно делал обрезание. Кватером [22]22
  Кватер приносит младенца от матери и передает его сандаку, держащему младенца на коленях во время обрезания.


[Закрыть]был пророк Илия. Теперь вы, верно, уже догадаетесь, кто были все остальные.

Когда придет Мессия, мы со всеми встретимся. А пока только споем им нашу старую хасидскую песню. Пойте ее все вместе со мной!

 
Аврумка, Авруменька, наш старый татенька,
наш старый татенька!
Отчего же ты не ходишь,
отчего же ты не просишь
Господа Бога за нас, Господа Бога за нас?
Чтоб наш храм Он воссоздал,
наших деток в Законе и Божьем страхе воспитал,
чтоб привел нас в Землю нашу,
в Землю нашу!
Ицхок, Ицхокненька, наш старый татенька!
 

Пойте медленно и не кричите так! Или, может, вы думаете, Он там наверху не слышит нас?

 
Мойше, пастырь верный наш!
Мойше, пастырь верный наш!
Отчего ты не ходишь,
отчего ты не просишь
Господа Бога за нас, Господа Бога за нас?
Чтоб наш Храм Он воссоздал,
наших деток в Законе и Божьем страхе воспитал,
чтоб привел нас в Землю нашу,
в Землю нашу!
 

Каббала доказывает, что в душе Адама были заключены души всех людей. Поэтому над нами, над потомством Адамовым, довлеет тяжесть наследственного греха, ибо мы грешили вместе с Адамом.

Однако святой рабби Иреле говорил, что, когда Адам готовился совершить свой первородный грех, из его нутра вырвалось несколько душ, которые, не желая грешить, не отведали запрещенного плода и потому наследственным грехом не отягощены.

Одной из тех невинных душ был святой рабби Иреле из Стрелиски.

Жена Иреле звалась Фраде. Она была терпелива, верна и покорна, настоящая хасидацке идене, хасидская еврейка. Иреле переехал во Львов вместе с женой. Фраде пошла работать, чтобы хватало им на пропитание. Как некогда мать Иреле.

Со временем Фраделе скопила немного денег и открыла мелкую лавочку. Зарабатывала мало, ровно столько, чтобы ей с мужем, который весь день пропадал в доме учения, не умереть с голоду.

Во Львове Иреле прожил не очень долго. В один прекрасный день он взял посох и пошел бродить по белу свету. Он мечтал встретить святого, который указал бы ему путь к Богу.

Он бродил долго, пока не нашел своего святого. Он был у многих святых, познал много дорог к Господу, повсюду чему-то полезному учился, но то, что искал, обрел только после долгого странствования.

Сперва он был в Лиженске у святого ребе реб Мелеха. Потом был в Остроге. Там святой рабби Эйбе научил его есть. Для этого Иреле потребовался один вечер.

А дело было так: реб Эйбе велел поставить большие миски, до краев полные всякой всячины. Затем он, горячо возблагодарив Господа, напустился на еду с завидным аппетитом. Будто по мановению палочки исчезали в его святых устах мясо и полные поварешки густой хасидской каши. Ни один смертный не мог бы сравниться с ним. Но всего содержимого мисок он не одолел. В одной осталось немного каши на дне. И тут святой рабби Эйбе – да хранит нас Свет его заслуг – склонился над этой миской и со слезами на глазах стал умолять душички, заколдованные в этой каше, простить ему, что нынче он больше есть уже не может. Дескать, на другой раз отложит. После еды он с редким усердием помолился, а потом всю ночь провел в молитвах и постижении Закона. Звали его Яаков-Йосеф. Мы величаем его реб Эйбе, поскольку он написал книгу под таким названием.

Наутро Иреле отправился восвояси.

Но и святой рабби Эйбе не был учителем, предназначенным ему свыше. Он не отвечал исконным устремлениям его души. Иреле знал, что лишь тот станет его учителем, кто внушит ему такой страх, какой мы испытываем только перед Всевышним. Талмуд говорит: «Твой страх пред учителем да будет столь же великим, как и страх пред Господом!»

Из Острога Иреле пошел дальше, пока не дошел до Кореца. Но святой рабби Пинхесл из Кореца, только завидев его, сказал: «Ступай себе с миром! Не я твой учитель!»

И наш Иреле, так и не отдохнув в Кореце, без промедления тронулся в путь. Он навестил святого рабби Мотеле из Несхижа, но и у него долго не пробыл. Напомню вам: это тот самый святой рабби Мотеле из Несхижа, что чудом сумел создать полную луну из своего подсвечника. Его волшебный подсвечник я видел собственными глазами. Это редкая достопримечательность. Он весь из чистого серебра!..

Только в Ганиполе у святого ребе реб Жише Иреличек ненадолго задержался. Но и там он не находил себе места, хотя у святого ребе реб Жише ему очень понравилось. После долгого странствования наконец он дошел до Карлина. Как раз у дороги на каменной тумбе перед своим домом сидел реб Шлоймеле Карлинский и отдыхал. Заметив незнакомца, встал и, протянув ему руку, приветствовал его: «Шулем алейхем!» – «Мир вам!» С той минуты Иреле стал его учеником. Ибо в то мгновение его охватил тот самый святой страх, какой испытываем мы только пред ликом Всевышнего.

В Карлине Иреле провел несколько лет. Свою Фраделе он навестил во Львове только однажды, на праздники, и вернулся к ней навсегда уже только после мученической смерти учителя.

Святой рабби Шлоймеле не уделял много времени ученикам. Большую часть дня он проводил в раздумьях, запершись в своей горнице. Но Иреле научился у него многому, очень многому.

Однако прежде чем я расскажу об ученике, я должен поведать вам кое-что о его учителе. Святой рабби Шлоймеле из Карлина был учеником святого ребе реб Бера, ученика Бааль-Шемова. Поэтому мы и реб Шлоймеле Карлинского величаем Бааль-Шемом; конечно, он был лишь маленький Бааль-Шем. Но уже хотя бы по одному этому мы видим, каким он был несравненным святым. Он возносил молитвы с таким жаром, с таким напряжением всех своих сил – не только душевных, но и телесных, – что после богослужений от усталости мочился кровью. Ибо святому рабби Шлоймеле Небеса вменили молиться Господу Богу так, чтобы своей молитвой заменять молитвы всех, кто молится недостаточно искренне, и даже тех, кто – да хранит нас Бог Своею милостью! – не молится вовсе.

Однажды реб Шлоймеле сказал своим ученикам: «Каждый должен осознать, что в мире он единственный в своем роде и что такого, как он, никогда не было и не будет. Поэтому все мы должны отточить свои духовные задатки и развить свою индивидуальность. Лишь так мир приблизится к совершенству».

В другой раз он сказал: «Один человек увидел на недосягаемой высоте драгоценный предмет. Он захотел овладеть им и для этого попросил нескольких человек выстроить „пирамиду“, чтобы стоящий на самом верху сумел достать этот предмет. Но если бы один из них, допустим, тот, что стоял в самом низу, сказал: „К чему, собственно, тут я? В любом случае мне до такой высоты не дотянуться!“ – и, сказав это, отпрыгнул бы в сторону, его поступок был бы безрассудным и опасным для жизни других. Все мы нужны в равной мере. И тот, кто на самом верху, и тот, кто в самом низу. Если нет даже одного человека, никакое целое не достигнет желанной цели».

И еще святой рабби Шлоймеле сказал вот что: «Богу не угодно, чтобы мы пребывали в постоянном восторге, как ангелы, например. Он хочет другого: чтобы иногда мы падали духом. Ибо потом, когда мы покаемся в своем унынии, мы этим своим покаянием взойдем на ступень более высокую, чем та, на которой мы были до падения. Восходя, мы возносим вместе с собою весь окружающий мир. Бог требует от нас во имя любви к ближнему, чтобы мы опускались до уровня других людей».

Кающимся грешникам реб Шлоймеле не предписывал поститься. Он говорил, что допускает пост для отдельных грешников вот при каких обстоятельствах.

Во-первых, если их грех был действительно очень тяжкий.

Во-вторых, если кающийся – человек сильный и абсолютно здоровый.

В-третьих, если он налагает на себя пост зимой, когда день короток.

В-четвертых, если перед восходом солнца он как следует поест.

«И это все лишь в том случае, – подытожил реб Шлоймеле, – когда я вижу, что причиню дорогому грешнику большое горе, если не обязую его поститься».

Однажды кто-то пригласил реб Шлоймеле в гости на завтра.

«Могу ли я это тебе обещать? – возразил святой рабби Шлоймеле. – Нынче вечером мы будем исповедовать веру в Бога единого, а при слове „единый“ мы обязаны приносить себя в жертву ради Всевышнего. Завтра во время ранней молитвы наши души снова будут проходить по вышним мирам; а что, если им там понравится и они в этот мир не вернутся? И потом мы снова будем исповедовать веру в Бога единого и при этом приносить Ему в жертву свою жизнь. После главной дневной молитвы мы тоже падаем ниц пред Господом и снова приносим Ему в жертву свою жизнь. А что, если Бог и правда примет нашу жертву и души наши оставит Себе? Так как же я могу обещать тебе нынче, что буду твоим гостем завтра?»

Святой рабби Шлоймеле предвидел все, как в воду глядел. Ему и впрямь суждено было умереть во время молитвы. Умереть смертью мученической. Нет, не в тот день, а несколько позже. То, о чем он всю свою жизнь молился, стало быть, свершилось.

В день 22-й месяца тамуза лета 5552 (1792) он, как обычно, читал утреннюю молитву. Но когда он дошел до стиха: «Все на небе и на земле под властью Твоею!» – голос его вознесся, как никогда прежде. И в это самое мгновение ворвались в молитвенный дом казаки и перед алтарем закололи святого. Случилось это в присутствии реб Иреле, его любимого ученика.

Реб Шлоймеле из Карлина был Мессией. Но не Мессией из дома Давидова, чей приход мы так вожделенно, не зная ни дня, ни ночи, ждем, а Мессией из дома Иосифова, который придет до сына Давидова и погибнет согласно стародавнему пророчеству. Святой рабби Иреле сказал, однако, что его учителю суждено быть убитым, ибо в нем воплощена душа Авеля, который погиб подобным же образом от вражеской руки Каина, брата своего.

Реб Иреле воротился во Львов к своей жене Фраде.

Вскоре после этого во Львов приехал знаменитый каббалист, святой рабби Гершеле из Зидачойва. Реб Иреле зашел к нему в гости.

И реб Гершеле сказал гостю: «Поведаю вам великую тайну, о которой я всякий день думаю во имя еще большей славы Божией. И, думая, возвещаю себе о вере своей: „Слушай, Израиль, Господь Бог наш, Господь един“. Тайну, которой я думаю, вы не обнаружите даже в трудах святого Ари. Ее вдохнули в меня Небеса».

Высказавшись, он нашептал в ухо реб Иреле каббалистическую формулу своих тайных раздумий, а потом с любопытством спросил:

– И какую тайную мысль в эту фразу вкладываете вы?

– Я не знаю, – сказал Иреле бесхитростно. – Я просто зажмуриваю глаза, погружаюсь в Бесконечность и восклицаю: «Слушай, Израиль, Господь Бог наш, Господь е-ди-н!» – Святой рабби Иреле крикнул это таким громовым голосом, что вся горница задрожала и с потолка посыпалась штукатурка.

Реб Гершеле, видя, как дрожит горница и как сыплется с потолка штукатурка, потряс головой и сказал тихонько:

– Так я, пожалуй, не сумею…

Реб Гершеле из Зидачойва написал несколько каббалистических книг: Атерет цви(«Корона красоты»), Пери кодеш хилулим(«Плоды святых начинаний»), Бет Элоким(«Дом Божий»), Сур мера(«Избегай зла») и Бог весть что еще. Он был учеником Люблинского Провидца, и в нем была воплощена душа Того ребенка. Того чудесного ребенка, который в тайной книге Зогарстоль часто пророчествует мудрецам высшую тайну. Недаром согласные слова Зогарявляются инициалами слов: Реб Гершеле из Зидачойва, только, конечно, в обратном порядке. Однако что все это значит по сравнению с набожностью нашего святого Иреличека?!

Реб Иреле не изучал каббалы так, как делают это люди непризванные, малодуховные. Он считал, что лишь безумцы изучают ее ради того, чтобы узнать тайные имена ангелов, а затем использовать их в магических дурных деяниях. Реб Иреле, встретившись за изучением каббалы с ангелами, зажмурил глаза и даже не поглядел на них, не поинтересовался их именами. Он учился у ангелов Господних разве что смирению и страху перед Всевышним.

В ту пору во Львове жил богатый реб Лейб Мимелес, который доводился зятем святому Провидцу из Люблина. Реб Лейб Мимелес проникся к ученому Иреличеку большой любовью.

Однажды он спросил его:

– Откуда, собственно, вы берете на пропитание?

–  Хо цвай ки, – коротко ответил Иреле.

Любой истолковал бы ответ Иреле так, что у него две коровы. Ибо «корова» по-еврейски «ки».

Так понял и реб Мимелес. И возжелал набожному человеку помочь: приказал домашним впредь брать молоко только у реб Иреле.

Люди отыскали подвал, который служил домом для Иреле.

Коров там не было.

– Почему ты вчера сказал мне, что у вас две коровы? – попрекнул его реб Мимелес на следующий день.

– О, прошу прощения, – извинился Иреле. – Я имел в виду совсем другое. Не еврейское слово «ки», а два древнееврейских«ки» из стиха Священного Писания: «Ибо о Господе радуется душа наша, ибона имя Его святое мы уповаем». Короче, древнееврейское «ки» означает «ибо»…

У Иреле во Львове родился сын. Он нарек его Шлоймеле в честь своего святого учителя. Реб Лейб Мимелес был кватером во время обрезания.

С тех пор богатый кватер стал заваливать семью Иреле подарками. И реб Иреле вынужден был из Львова бежать. Бежать от кватеровой щедрости, ибо разбогатеть Иреле не хотел. Служить Господу Богу от младенчества до смерти даже в самой большой нищете, пожалуй, прекраснее, чем все богатства этого мира.

Итак, в один прекрасный день сел Иреле с семьей в повозку и переехал в маленькое, бедненькое местечко Стрелиска, чтобы избавиться от даров богатого покровителя. Отсюда и благородный титул Иреле: рабби Иреле из Стрелиски.

Слава была так же противна Иреле, как и богатство. Он говорил: «Человеку лучше прыгнуть в раскаленную плавильную печь, чем стать знаменитым».

Хасиды в Стрелиске были так же бедны, как и их святой рабби Иреле. И все потому, что реб Иреле – впрочем, вам об этом уже известно – не хотел вымолить своим хасидам земное преуспеяние, хотя обычно так делают все другие цадики. Реб Иреле молился только за духовное благоденствие преданных ему людей.

Когда-то один святой, приехавший к нему поститься, упрекал его в этой причуде. И что сделал реб Иреле? Подозвал одного хасида, что как раз подвернулся ему под руку, и сказал: «Знай, что эта минута, которую я провожу здесь с моим гостем-цадиком, есть минута необыкновенной милости. Ты можешь загадать любое желание, и оно будет тотчас исполнено. Даже если ты пожелаешь стать самым богатым человеком на свете – все будет по воле твоей».

Хасид долго не раздумывал. «Ну что ж, я желаю, да поможет мне Бог, научиться читать молитву „Да будет хвала тому, Кто сказал: да будет свет, и стал свет…“ с такой же искренностью, с какой молитесь вы».

«Ну вот, – сказал Иреле гостю, – теперь вы видите, какого богатства хотят для себя мои хасиды!»

Но госпожа Фраде, жена Иреле, жалела бедных хасидов. Она по себе хорошо знала, что такое нужда.

– Помолись за них, чтобы им больше в жизни везло! – упрашивала она мужа.

– Так и быть, – вздохнул реб Иреле, – завтра будет у них то, что только они пожелают.

На другой день, когда хасиды дошли до слов утренней молитвы: «Богатство и слава приходят от Тебя, о Господи!» – подошел к ним святой рабби Иреле и сказал: «Кто хочет денег, пусть протянет руку и вытащит из моего кармана горсть дукатов!»

Но ни один из них руки не протянул.

Однако среди хасидов в Стрелиске был один богач. Звали его Вувче.

«Ах, Вувче, Вувче, я так люблю тебя, – как-то раз сказал ему реб Иреле. – Но я любил бы тебя еще больше, если бы ты был таким же бедным, как и мы все».

Вувче пришел в ужас. Он был до того избалован, что даже сущий пустяк, порвавшийся шнурок на ботинке, однажды причинил ему такое огорчение, что он не мог сосредоточиться на молитве. А что было бы, если бы у него торчали пальцы из башмаков, как у других хасидов? Куда бы подевалась вся его набожность?!

Святого рабби Иреле из Стрелиски хасиды называли Сурефом, то есть Серафимом. Из Священного Писания мы знаем, кто такие серафимы. Их наглядно изобразили нам пророки Исаия (Йешаягу) и Иезекииль (Йехезкель). Согласно свидетельству серафимы – шестикрылые ангельские создания в четырех обличиях. Их тела – взвивающиеся языки пламени.

Как считают многие, это пламя, дескать, и стало причиной называть стрелиского святого Серафимом. В самом деле, он молился так пламенно, так огненно, что сполна заслужил титул огненного серафима.

Он говорил, что библейский герой Самсон взял с Неба силу и раздал ее всем слабым и упавшим духом, подавленным, какие будут во всех поколениях до скончания века, а царь Давид своими песнями взял с Неба восхищение и раздал его человечеству.

А он, святой рабби Иреле из Стрелиски, молитвой своей брал с Неба восхищение Давидово и силу Самсонову. Однако это не та причина, по которой мы называем Иреле Серафимом. Причина другая, куда более удивительная.

Расскажу вам о ней.

В одной деревне неподалеку от Стрелиски жил старенький хасид по имени Айзик. Айзик был хасидом не святого из Стрелиски, а святого Провидца из Люблина, к которому приходил Айзик что ни год на большие праздники.

И из вежливости по такому случаю всякий раз останавливался в Стрелиске.

Однажды по пути в Люблин он, по обыкновению, остановился в Стрелиске и заночевал вместе с остальными путниками в доме учения. Все спали. Спали на скамьях, на полу, и, как бывает после дороги, спали без задних ног. Только он, наш старый Айзик, не мог уснуть.