Текст книги "Девять врат. Таинства хасидов"

Автор книги: Иржи Лангер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

И для Эйнштейна:

Любое физическое тело содержит внутри себя нечто, что прямо противоположно его очевидным свойствам. Ибо элементы, составляющие все вещи, представляют собой силы взаимоисключающие. Тем не менее Создатель так управляет вещами, что эти элементы творят единство, несмотря на тот факт, что каждый из них нейтрализует себя в зависимости от того, как они соотносятся с Бесконечностью. В ней, в Бесконечности, они исчезают, превращаясь в ничто. Таким образом, это ничтоявляется причиной единства элементов, которые в противном случае уничтожали бы друг друга. (И в это ничтопогружается пророк в поисках чуда.)

Врата седьмые

А вы, коль жить хотите,

со мной в другие Врата войдите

и там прочтите:

как Мойше Тейтельбаум Люблин посещает, а святой Провидец в его сердце читает и сомненья его разгоняет. – Как ключик ему молиться мешает, или как святой Провидец за духом его наблюдает, а потом вовсю пробирает. – Затем следует, как святой Йисмах Мойше бедноту защищает, насильникам себя подставляет и как Иеремиево пророчество исполняет. – Как святой Йисмах Мойше в Лиженск учеников за знаньем посылает, или как каждая душонка подаянье собирает. – Как Йисмах Мойше свою святость охранял и с нетерпением Мессию поджидал. – Как и на Небе нелегко с ним было, но небожителям он проповедует поныне. – Затем следует, как святой Огев Исруэль десять раз перевоплощался и как в Иерусалим жрецом назначался. – Что люблинские хасиды в Калеве видели и что от святого Провидца слышали. – Почему святой в Калеве одетым в бумагу ходил и для чего кнут с собою носил. – И как по-татарски он молитвы читал. – И как пастушок песню свою напевал.

Три высоких тамариска на лесной поляне

ввысь к небесной синеве свои головки тянут.

Учителя наши и наши повелители

СВЯТОЙ ЙИСМАХ МОЙШЕ ИЗ ИГЕЛЯ

и

СВЯТОЙ ОГЕВ ИСРУЭЛЬ ИЗ АПТЫ,

да хранят и оберегают нас их заслуги,

равно как и

СВЯТОЙ КАЛЕВСКИЙ,

дороже всех всегда последний

Людей ученых мы называем эшле равреве, что значит: тамариски могучие. Столь крепкие корни пустили они в мудрости и вере и в своих делах! Они словно тамариски в земле палестинской.

Однако святой Йисмах Мойше не был тамариском! Он был сладкой финиковой пальмой! Потому-то и звали его Мойше Тейтельбаум, ибо тейтельбауми значит: финиковая пальма. Но если мы говорим о знаменитом авторе, мы, как правило, называем его не собственным именем, а именем его самого выдающегося сочинения, иногда даже именем его места работы на этой земле. Рабби Мойше Тейтельбаум из Игеля (Уйгель) написал книгу, которую назвал Йисмах Мойше(«Да возрадуется Моисей»). Стало быть, мы не говорим: реб Мойше Тейтельбаум сделал то или это, реб Мойше Тейтельбаум сказал так или иначе, а говорим: святой Йисмах Мойшетак сделал, святой Йисмах Мойшеэто сказал. Другими словами, автор и его книга, по сути, одно и то же. Название произведения или место работы заменяет имя святого. Подумайте об этом и согласитесь, что это так и есть.

Святой Йисмах Мойше был большим ученым уже смолоду. Но одной учености ему было мало. Ему была известна правда слов Талмуда: «В том, кто чтит только ученость и ничего больше, словно нет Бога». Потому-то и искал Йисмах Мойше свою дорогу к Господу Богу.

Хасидизм ему очень нравился. Лишь одного не понимал он: как могут хасиды всегда так легкомысленно веселиться? Как-никак в Талмуде написано, что никто на этом свете не должен быть слишком веселым, что никогда уста наши не должны полниться смехом, пока не будет вновь возведен Храм на горе Сионской.

И вот решил святой Йисмах Мойше навестить Люблин, а точнее – люблинского Провидца. Но прежде чем двинуться в путь, святой Йисмах Мойше в сердце своем совершил такую молитву:

«Господь Вселенной! Ты знаешь самые потаенные мысли людские и знаешь, как стремлюсь я служить Тебе всем сердцем своим и всей душой своей. Знаешь ты и то, как я страдаю, когда мою мысль угнетают сомнения. И все-таки ученые наши, да будет благословенна их память, говорят нам в Талмуде: „Тому, кто приходит очиститься, в помощи не бывает отказано“. В Талмуде написано не „тому Богпомогает“, а „тому в помощи не бывает отказано“. Это значит, что не только Ты, о Господи, один помогаешь человеку очиститься, а Ты помогаешь ему очиститься через святых своих, учителей наших. Вот и сделай так, о Господи, чтобы святой Люблинский помог мне Правду познать, причем так, чтобы все мои сомнения навсегда были рассеяны!»

Вот так молился святой Йисмах Мойше в сердце своем, прежде чем отправиться в Люблин.

Когда он явился туда, святой Люблинский поглядел ему в глаза и сказал: «Почему вы такой грустный? И то правда, что мы должны всечасно печалиться, ибо Иерусалим был уничтожен и Храм наш разрушен, но и то правда, что сказал один мудрец: „Пусть радость будет на лице твоем, а печаль в сердце твоем!“ Мой святой учитель, ребе реб Шмелке из Никльшпорка, – продолжал святой Провидец, – выразил это замечательной притчей: „Жил когда-то один царь, которого свергли с престола и изгнали из его царства. Долго блуждал он по белу свету, не зная, где голову преклонить. Но у несчастного царя был один друг юности. К нему-то он и направил свои стопы. Друг был беден, как церковная мышь, но изгнанника царского принял с радостью и приютил в своей жалкой лачуге. Бедолага старался предложить другу все, что мог, и тем усладить его горькую участь. В душе он жалел несчастного царя, но виду не показывал: притворялся веселым и всячески развлекал друга. А этот изгнанный людьми царь – царь всех царей, наш благодетельный Бог, вечная слава Ему! Мы все – его старые друзья. Внешне мы все время радуемся, ибо хотим, чтобы и Он веселился вместе с нами. Но внутри сердце наше кровоточит тайной печалью из-за Изгнания Божьего“.

Может, я поступаю неправильно, – продолжал святой Провидец, – что открываю вам глубочайшие тайны душевной печали. Но в Талмуде сказано: „Тому, кто приходит очиститься, в помощи не бывает отказано“. Это значит, что не только один Бог ему помогает, но и мы, учителя, должны быть Богу помощниками в очищении души человеческой».

Так люблинский Провидец до последней извилины читал мысли каждого человека и так плодотворно рассеивал всяческие сомнения.

В другой раз пришел Йисмах Мойше в Люблин на субботу и стал молиться вместе с Провидцем и хасидами в молитвенном доме. Когда они дошли до молитвы «Душа всего живого благословляет имя Твое, о Господи…», до молитвы, какую мы должны совершать с особым одушевлением, ибо во время этой молитвы ночная шабесная душа наша сменяется дневной, святой Йисмах Мойше вдруг вспомнил, что в своем гостиничном номере оставил ключ в шкафчике, где хранил деньги. Деньги, которые он по дороге в Люблин выпросил для бедных хасидов. А ну как кто-то, увидев ключ в шкафу, откроет его и украдет деньги? Напрасно он про себя повторял, что в Люблине, скорее всего, нет злодея, который мог бы красть в святую субботу. Но непрестанно стоял перед его глазами ключ, торчащий в замочной скважине шкафа, и он никак не мог сосредоточиться на молитве.

В конце концов до него дошло, что эти мысли не иначе как западня дьявола, что именно таким путем дьявол хочет испытать его и совратить с пути праведного. И святой Йисмах Мойше собрался с духом и стал еще самозабвеннее молиться. О ключе уже и думать перестал.

Богослужение кончилось. Хасиды со святым Люблинским сели за стол. И Провидец, вдруг обратившись к Йисмаху Мойше, сказал: «Что с вами, реб Мойше? До той минуты, как мы подошли к молитве „Душа всего живого“, я видел, как ваша душа идет с нами в нашем богослужении. Потом она исчезла, и я не видел ее до тех пор, пока мы не стали славить Творца Света и Тьмы. Неужто человек может позволить себе так забыться, если он забыл ключ?..»

Еще когда святой Йисмах Мойше просил милостыню для бедных, в одной корчме он заметил нескольких мужчин, игравших в карты. Это был отъявленный сброд! Барышники, ярмарочные клоуны, невежды, грубияны и мелочные торговцы. Но и такие люди не должны оставлять нас равнодушными. Мы обязаны любить их, а не презирать. И если мы можем заставить их подать милостыню и тем самым заслужить благословение Божие, мы не смеем упускать такую возможность. Святой Йисмах Мойше подошел к ним и попросил милостыню. Игроки, взбеленившись, что кто-то осмелился прервать их игру, накинулись на святого Йисмаха Мойше и вместо милостыни засыпали его оплеухами. Святой Йисмах Мойше терпеливо подождал, пока они выместят на нем все свое бешенство, и сказал: «Это досталось мне. Но что теперь вы дадите бедным?»

Слова святого звучали так смиренно, так просто и одновременно так мощно, что обезоружили грубиянов. Они полезли в карманы и, право слово, не скупились на деньги. Их заслуга была так велика, что святой Йисмах Мойше простил им и унижение, и боль и еще благословил их за все.

Так он исполнил слова пророка Иеремии: «Подставляет ланиту свою бьющему его, пресыщается поношением!» [33]33
  Плач, 3, 30.


[Закрыть]

«Хоронить мертвых» – одно из десяти деяний, через которое мы обретаем вечное и земное блаженство и исполнение которого мы никогда не откладываем. За исключением субботы и праздников, своих мертвых мы хороним сразу же, как только они испустили последний вздох. И непременно до захода солнца. Христианский закон, который заповедует похороны только на третий день, мы на Востоке почти не соблюдаем. Правда, в Талмуде рассказывается, как однажды в скальную могилу похоронили молодого человека и как стражники, караулившие по тогдашнему обычаю у пещеры каждого погребенного, вдруг услыхали из могилы стук и, отваливши камень, его, живого, освободили. Молодой человек после этого жил долгие годы и произвел на свет одиннадцать сыновей и десять дочерей. Но чтобы подобные оживления мертвых случались в наши времена – нам поистине ничего не известно. Милостивый Господь Бог ничего такого ужасного, несомненно, не допустил бы. Итак, мы хороним мертвых без промедления. Но конечно, прежде всего следует удостовериться, что смерть действительно наступила. Мы подносим к ноздрям покойного метелочку из гусиных перышек, и если на нем ни одна пушинка не шевельнется – это бесспорное доказательство, что мертвыйдействительно мертв… Чем раньше он будет похоронен, тем лучше для него. Непогребенное тело, как известно, терпит гораздо большие муки, чем та боль, что причиняют ему в могиле черви и разложение. Но если вы за всю свою жизнь действительно неусыпно следили за тем, чтобы ваши губы ни разу не коснулись какой-нибудь запрещенной пищи или напитка, тогда вам нечего бояться могильного тления. Погребенные святые вообще никогда не истлевают. Они лежат в могилке так же сладко, как в постельке, и будут в ней лежать, покуда не придет час воскресения из мертвых. Вы легко можете убедиться в том, что я не лгу, если заглянете в святую книгу Решит хохма, написанную рабби Элиягу де Видашем. Там вы найдете немало доказательств того, что тела усопших святых не подлежат тлению.

Мы не хороним своих мертвых в гробу, как, наверное, делаете вы. Боже упаси! Мы кладем покойника на дно могилы прямо на обнаженное лоно земли-матушки. Как и написано: «…и в прах обратишься». Единственное, что мы делаем, когда покойник лежит уже в могиле, – по бокам его кладем две доски, а если при жизни это был человек ученый и заслуженный, прикрываем его еще одной доской, чтобы, засыпая могилу землей, не бросать ее комья на ученого даже после смерти. Кроме того, мы, конечно, не кладем в могилу к мертвому ничего ценного и вместе с ним ничего не хороним. Даже этот молитвенный саван, которым он обернут в могиле, перед погребением должен быть разорван так, чтобы живой человек не мог им воспользоваться. На глаза покойнику мы кладем два черепка. На каждый глаз по одному. Черепки остаются на глазах до поры до времени. Первый спадет сразу, как только у него родится внук, а второй – когда родится второй внук.

Когда человек умирает, душенька его поначалу как бы ошеломлена чем-то. Так бывает, когда из глубокой тьмы выходишь на яркий свет. Но спустя какое-то время она приходит в себя. Однако сразу не отделяется от тела. Первые семь дней она поочередно бывает то у могилы, то в доме усопшего. Поэтому в эти семь дней в этот дом приходят десять мужчин и возносят вместе со скорбными родственниками обычные, ежедневные молитвы. Несчастная душенька очень радуется, когда, возвращаясь в дом, слышит знакомые святые слова. В течение семи дней в доме усопшего горит заупокойный огонек, а возле огонька стоит стакан с водой и лежит полотенце. В этом стакане душенька купается и полотенцем вытирается. После семи дней она покидает старый дом уже навсегда. Первый год она летает от могилы в Небо, а с Неба снова к могиле, потом опять к Небу, и так весь год. И только по истечении года она навечно поселяется на Небесах. Но и потом она не покидает могилу полностью и любит к ней время от времени возвращаться. Например, в святой шабес, в праздники и в новолуние, то есть тогда, когда друзья и знакомые приходят туда помолиться. И надгробный камень стоит там для того, чтобы душенька могла там отдохнуть. Камень этот белый, поскольку кости тоже белые.

Но почему я здесь все это вам рассказываю?

А потому, что святой Йисмах Мойше однажды послал двух учеников в Лиженск, чтобы они помолились там на могиле святого ребе реб Мелеха. Ибо кто хоть раз в жизни придет на могилу ребе реб Мелеха, тот точно знает, что не умрет без покаяния. В дорогу святой Йисмах Мойше дал ученикам такой совет:

«Как только придете в Лиженск на хорошее место (понимай – кладбище), скажите: „Мы обещаем, что милостыня, которую мы сейчас отдадим бедным, послужит спасению той души, которая первая сообщит на Небесах святому ребе реб Мелеху, что мы пришли к его надгробному камню помолиться“. И как только душеньки недавно усопших услышат это, они наперегонки побегут сообщить эту весть душе святого. Каждая душенька захочет быть первой, чтобы подаяние было вменено ей в заслугу. Ибо на том свете подаяние заслуживает особого благословения».

Святой Йисмах Мойше был одной из тех душ, которой Господь Бог время от времени позволяет спуститься в наш мир, чтобы возвысить и освятить его. Как он говорил – на земле он был уже три раза.

Сперва он родился овечкой. Одной из овечек, которых пас наш праотец Иаков у своего дяди Лавана. Святой Йисмах Мойше показывал странные рубцы на своем святом теле, которые были у него с самого рождения, – следы ударов палкой с той поры, когда он был овечкой Иакововой. Ибо праотец Иаков был пастырем, строго соблюдавшим дисциплину.

«Во второй раз, – рассказывал реб Йисмах Мойше, – я был одним из тех израильтян, которых Моисей вывел из плена египетского. Однако в пустыне меня совратил надменный Корей, и я примкнул к его двумстам пятидесяти мужам, которых потом, как писано, земля поглотила. „И разверзла земля уста свои, и поглотила их и домы их, и всех людей Кореевых и все имущество“». [34]34
  Числ. 16, 32.


[Закрыть]

«Но, ребе, – возразили ученики, – как вы могли позволить Корею восстать против нашего возлюбленного учителя Моисея?»

«Ах, если бы вы знали, какие мудрые слова приводил Корей против Моисея и как сладко он умел уговорить всех», – объяснял им святой Йисмах Мойше.

Никто не знает, когда придет Спаситель. Он может прийти со дня на день, а возможно, еще и сегодня. Так писано в Талмуде, и так кодифицировал это святой Маймонид в своих тринадцати принципах веры. Мы все в это верим и на это надеемся. Святой Йисмах Мойше претворил в жизнь положения этих принципов веры как никто другой на всем белом свете.

Всякий день своей жизни он непрестанно всматривался, не идет ли Спаситель, а ночью, когда ложился отдохнуть, наказывал слуге не спать и разбудить его, как только узнает, что Спаситель уже пришел. До последней минуты своего земного бытия он верил, что доживет до прихода Спасителя.

Незадолго до смерти он собрался с силами и сказал: «Господь мира сего, всю жизнь я жил с надеждой, что Ты позволишь дожить до прихода Избранника Твоего, а Ты, о Господи, – Ты обманул меня, ды гост мех гефопт!..»

Так бесстрашно может говорить с Богом только сын его наидражайший. Как писано рукою Моисеевой: «Мой сын первородный – Израиль».

Святой Йисмах Мойше умирал с твердым намерением, что осуществит после смерти то, чего не дано ему было добиться в течение жизни: что он ускорит приход Мессии.

Мертвое тело, пока не погребено, не полностью лишено жизни. Оно, возможно, не реагирует на внешние проявления, но расплывчато осознает все, что делается и говорится вокруг. Когда раввин произносил траурную речь над телом святого Йисмаха Мойше и упомянул в ней о намерении дорогого усопшего прислать к нам Мессию, как только его дух вознесется на небо, перед взором всех присутствующих его мертвое тело зримо содрогнулось. В доказательство того, что он не забыл о своем намерении!

На Небесах все были в растерянности. Много душ еще должно быть искуплено и много святых искр освобождено и очищено от грязи материи, прежде чем может наступить день спасения. Но как относиться к новопреставленному? Что делать с его планом, как помешать ему осуществить его? Первые комья земли упали на тело усопшего, и дух, освобожденный от материальных пут, вознесся к Небесам.

И ангелы приняли его с великой славой. Но прежде чем он успел произнести первое слово, они удостоили его почетным заданием. Они попросили его прочесть проповедь. Такую же прекрасную, какую он читал, когда был еще на земле.

Святой Йисмах Мойше, привыкший всю жизнь проповедовать, не смог отказать дорогим небожителям. Что случится, если он еще и на Небе немного продолжит свою земную деятельность? Ничего не случится. И он стал проповедовать.

Проповедовал он ангелам Господним и всем святым там, на Небесах, о служении Господу Богу, о смирении и простоте, о радости и любви, как учил нас всему тому на земле. Он проповедовал и проповедовал – а выводы свои подкреплял цитатами из Священного Писания, Талмуда и каббалы. Он проповедовал и проповедовал ангелам – проповедует он им и поныне. И далеко ему еще до конца своих проповедей.

А сын Давидов пока к нам так и не спустился. Он сидит, закованный в кандалы, в своей царской комнате там, на Небесах, плачет кровавыми слезами над муками нашими и не в силах помочь нам. А святой Йисмах Мойше там все еще проповедует и проповедует…

Мы уже говорили, что святой рабби Мойше Тейтельбаум помнил все свои предыдущие воплощения. В этом смысле он не был исключением среди святых. Святой рабби Шийе-Гешл из Апты, или святой Огев Исруэль (Друг Израиля), как мы называем его по делам его на земле, рассказывал, что на этом свете он уже в десятый раз. В отличие от реб Мойше Тейтельбаума из Игеля, он всегда занимал главенствующее положение. Многие тысячелетия назад он был первосвященником в Храме Иерусалимском, в другой раз – председателем синедриона, высшего суда иерусалимского. О том времени он сохранил много интереснейших воспоминаний. Кроме того, он был вождем еврейского племени в Месопотамии, и так далее.

Порядок богослужения, совершаемого первосвященником в Храме Иерусалимском в наш самый возвышенный праздник, в строгий пост святого Судного дня, открывается нам через молитву Мисиф( Мусаф). Молитвенник говорит: «И когда взошел первосвященник в храм на место святейшее, он молился так…»

Святой Огев Исруэль, молясь в Апте пред алтарем в святой Судный день, пел: «И когда я былпервосвященником в Иерусалиме, ямолился так…»

Когда святой Огев умер, ангелы Господни ночью перенесли его из Польши в Святую землю, и там эти небесные похоронщики похоронили его в святом городе Тивериада на берегу чистых вод озера Геннисаретского, рядом с пророком Гошеи.

Писание называет Моисея «служителем Божиим» не только при его жизни, но и после смерти. Это странно. Возможно ли служить Богу и после смерти? Святой Огев Исруэль объяснил это так.

В Талмуде написано, что Бог наказал умирающему Моисею через душу свою сообщить в Раю праотцам, что Господь Бог исполнил Свое обещание отдать землю Ханаанскую их потомкам. Душа Моисеева и вправду сделала это, и так Моисей, как посланник Господень, и после ухода из этой жизни исполнил волю Божию и, стало быть, по праву называется служителем Божиим и после смерти.

Священное Писание часто говорит о руке Божьей, о деснице Божьей, об ухе Божьем, о глазе Божьем и ногах Божьих. Но Бог сам являет собой бесконечность. Он безмерен, он вне времени и без какого-либо подобия. Как в таком случае может идти речь о глазе Божьем, об ухе Божьем и так далее? Святой Огев Исруэль объясняет это следующим образом.

Подобно тому как наше тело, отбрасывая тень, создает на земле свой образ, так и мы своими поступками создаем Бога бесконечного. По образу нашему, совершая доброе дело, создаем правую рукуБога-человека. Сопротивляясь злу, мы создаем левую рукуБога-человека. Отворачиваясь от вещей отвратительных, мы творим Его глаза. Не разрешая нашим ушам выслушивать ложь, мы создаем Его уши, и так далее. Это требует от нас Бог, и мы, сознавая Его желание, должны всегда творить добро и не грешить, АМИНЬ.

Однажды святой Провидец послал из Люблина своих двоих учеников в далекую Венгрию. Нет, не в Игель! А в самый Калев, что под Дебрецином. И строго наказал им: в этот раз отмечать праздник Песах не дома, в Люблине, а у калевского раввина, которого звали реб Ицхек-Айзик Тоуб. Целый месяц ученики провели в дороге. До Калева добрались накануне праздника. В доме раввина встретили их весьма приветливо. Но каково же было их разочарование: ребецн, иначе говоря, супруга раввинова, была одета совсем не так, как положено было бы целомудренной дщери Израилевой. Она была выряжена ни дать ни взять как христианка. Да и сам раввин был не в длинном раввинском кафтане, а в платье обыкновенного крестьянина. К тому же в руках держал кнут.

Наступил святой вечер. Все уселись к святому праздничному угощению пасхальному, к нашему седеру. На столе в серебряных подсвечниках горели свечи и лежали три пластины мацы, прикрытые белоснежной салфеткой. В бокалах искрилось настоящее венгерское вино. Горькие травы, кость, сожженная в пепел, и пасхальное яичко, петрушка, натертое яблоко с корицей – все было по ритуалу, все было подобрано и подготовлено как положено для домашнего богослужения.

Но учеников Люблинского трясло от возмущения. Все окружение было так непривычно, а гойский вид хозяев так мало убеждал их в том, что пища была приготовлена по точным пасхальным предписаниям! Могут ли хасиды в этом доме вообще дотронуться до еды? Не пошли их сюда всезнающий учитель, они, по правде сказать, и воды бы здесь не испили.

Растерянность учеников вскоре возросла еще больше. Раввин встал и произнес первые слова богослужения соответственно стародавнему обычаю:

«Это есть хлеб страданий, который отцы наши ели в земле Египетской. Кто голоден, пусть войдет и ест с нами! Кто беден, пусть войдет и славит с нами праздник Избавления! Нынче мы еще здесь, но на следующий год будем уже в Земле Израилевой. В этом году мы еще рабы, но в году грядущем мы будем уже людьми свободными!»

Не успел раввин договорить эти слова, как в тот же миг ученики услышали, что снаружи остановилась повозка. Не прошло и минуты, как горница наполнилась новыми гостями. Похоже, эти люди не были истинно верующими. А может, вообще и евреями не были! Ведь они приехали на повозке после того, как высыпали звезды! Иными словами, уже во время праздника! А в праздник, как известно, езда нам запрещена. Однако раввин и его супруга встретили их как старых добрых знакомых, с большой радостью и явным уважением. Ученики побледнели, ибо лицом к лицу оказались с тремя статными венгерскими офицерами в форме, и ко всему еще с некоей дамой. Дама была неописуемо красива. Как Суламита из «Песни Песней» Соломоновой. И как великолепно она была одета! Белоснежное платье из тончайшего муслина, точно облако, обволакивало ее стройную, как пальма, фигуру. Волосы, черные, как ночь, и стекавшие роскошными кудрями до самой талии, украшала изумительная золотая диадема, на которой сияли жемчуга, рубины и бриллианты, как распрекрасные звезды небесные. Райский аромат овеял учеников… Вы бы, наверное, подумали, что в Калев на праздники приехала какая-то королева. Естественно, ученики вмиг опустили глаза. Ни за что на свете они не поглядели бы в лицо женщины. Все, что увидели, увидели лишь мимолетно.

В таком обществе ученикам пришлось сесть к седеру, который на минуту был прерван встречей с гостями. Однако на сей раз и богослужение было на удивление необычным.

Агады, молитвенные книги пасхальные, не открыли ни раввин, ни его ребецн, ни гости. Правда, все омыли руки. Все ели мацу и горькие травы, и все выпили четыре чаши вина, как заповедует Закон.

Но они не молились, а все говорили по-венгерски, веселились, смеялись и распевали венгерские песенки. Разумеется, ученики ни слова не понимали. Ибо тутриш, то есть венгерский, они знать не знали. Они же из Люблина.

Но на них никто не обращал внимания. Никем не потревоженные, они спокойно смогли прочесть всю агадуи еще книжечку со стишками про агнца, которую отец купил за двадцать крейцеров. Про то, как кошка загрызла этого агнца, как кошку съел пес, а пса забили палкой. Как эту палку сжег огонь, которого в наказание потушили водою. Воду потом выпил вол, вола зарезал мясник, мясника зарезала Смерть, а Смерть в конце концов забрал Бог, воздадим хвалу Ему! Милые ученики прочли всю агадуи этим агнцем кончили, то есть сделали все так, как каждый год мы делаем. К тому времени гости уже поднялись и стали прощаться с раввином. Тут дама обратилась к ученикам и с очаровательной улыбкой кое о чем их спросила: довольны ли они, нравится ли им здесь и еще о том о сем. Заговорила она с ними явно из вежливости. Такие благородные дамы обычно и разговаривают в таком духе.

Ученики – ни слова в ответ, до того смущены они были. А чуть позже и вовсе забыли, о чем дама их спрашивала. По-венгерски она вряд ли говорила. В таком случае они ни слова не поняли бы. И как же велика была их радость, что праздники кончились и теперь можно домой в Люблин вернуться. Таких невеселых праздников у них еще отроду не было. Чем только они так провинились, что святой учитель так их унизил и послал в какой-то тартар.

«Глупцы вы! – приветствовал их святой Провидец. – Если бы вы ответили, что понимаете ее вопросы, то тем самым призвали бы на свет вечное Спасение. Ибо знайте: те трое, которых вам дозволено было увидеть, были праотцы Авраам, Исаак и Иаков, а королевна была самим Ореолом величия Божия. От вашего дазависел приход Мессии, связь Бога с Его Величием и уничтожение смерти и гибели на все времена. Ах, почему вы упустили такую возможность!» Вот, значит, какие гости были у святого Калевского!

В тот самый вечер, в который люблинские ученики были у святого Калевского, святой ребе реб Шмелке, их бывший учитель, воскликнул в Микулове: «Как странно, что нынче я не слышу калевского раввина. Должно быть, он опять молится по-венгерски».

Калевский цадик, реб Ицхек-Айзик Тоуб, был святым необыкновенным. Он был святой из самых что ни на есть святых. Откуда он приходит, куда торопится – никто и ведать не ведал. Жизнь его была тайной. Носил он крестьянскую одежду. Но она была из бумаги. Он был так истощен бесконечными постами, что одежду матерчатую его тело не выдержало бы. При нем всегда был кнут, которым он бичевал свое тело.

Однажды, проходя по полю по примеру праотца Исаака, он услыхал, как пастушонок пел венгерскую песню о розе и петухе. Святой Калевский остановился и прислушался. Когда песня кончилась, он подошел к пастушку, попросил его повторить эту песню и вознаградил его за это дукатом. Три раза он просил повторять эту песенку и за это дал пастушку три дуката. В четвертый раз пастушок уже не запел. Не смог. С этой минуты он забыл песенку навсегда.

Это была одна из песен, которые в давние времена пели левиты в Храме Иерусалимском. В Израиле песня была уже забыта. Пели ее на венгерском языке, и только одну строфу – на древнееврейском. Нынче все хасиды знают песню святого Калевского. Мы поем ее на еврейском, но счастлив тот, кто может спеть ее на венгерском. На венгерском? Да нет, вовсе нет. Это никакой не венгерский язык. Нет и еще раз нет. Слова песни сплетены из таинственных имен святых ангелов Господних. Только казалось, что это был венгерский язык.

А кто этот пастушок и кто эта розочка? Это понимают только святые.

Святой Калевский ушел из жизни седьмого дня месяца адара, в день, когда мы оплакиваем кончину нашего учителя Моисея. Он лежит в Калеве в темном склепе, и только его имя украшает могильный камень. Над ним горит вечный огонь.

 
Погоди там, розочка, погоди,
Боже Милостивый, подари мне ее, подари!
Когда ж это будет,
ах, когда это будет?!!.