Текст книги "Происхождение"

Автор книги: Ирвинг Стоун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 33 страниц)

– "Натуральная теология"! – воскликнул Чарлз. – Да ведь это была моя любимая книга в годы учения в Кембридже, она и еще "Путешествия" Гумбольдта. Кто бы мог подумать, что из меня выйдет защитник теизма в духе Пейли?

Газета "Пэлл-Мэлл", дала рецензию на три номера. Среди прочего сообщалось: "Труд, проделанный г. Дарвином, представляет собой одно из тех редчайших и фундаментальных достижений человеческой мысли, которые оказывают решающее влияние на все области общественного сознания".

"Атеней" не изменил себе, в очередной раз обрушившись на ученого. Вниманию читателей было предложено письмо из Уэльса, в котором Чарлза сравнили со старой и глупой обезьяной.

Лондонская "Тайме" писала: "... если допустить, что весьма маловероятно, существование животного мира во всем его разнообразии исключительно благодаря эволюции, то и тогда для доказательства положения о том, что человек есть лишь звено в самоэволюционирующей цепи, потребовалось бы независимое исследование, выдающееся по силе мысли и законченности".

Эта рецензия была опубликована без подписи. Чарлз заметил, что рецензент "не обладает научной подготовкой и вообще похож на пустозвона, напичканного цитатами из области метафизики и классической литературы... хотя, впрочем, я опасаюсь, как бы такие выступления не помешали распространению книги".

Его опасения оказались напрасными. Продажа шла полным ходом. Гукер заметил с удивлением:

– Я слушал, что дамы из высшего света с удовольствием читают вашу книгу, но об этом не говорят вслух, поэтому все заказывают ее втихую. А это, вне всякого сомнения, только поощряет торговлю. За последнюю неделю я был на трех обедах, и каждый раз об эволюции говорили как об общепринятом факте, проблему происхождения человека обсуждали спокойно.

Сэр Чарлз и Мэри Лайель как раз гостили у них в Дауне, когда появилась статья Алфреда Уоллеса. Лайель признал, что он согласен с Уоллесом в том пункте, что человек не мог произойти путем естественного отбора из примитивного организма. Чарлз расстроился, а Эмма зарделась от удовольствия.

– Я так счастлива и признательна вам, – воскликнула она. – Как чудесно, что и вы, и Алфред Уоллес – на моей стороне. И еще Аса Грей в Гарварде. Если три таких авторитета согласны, что человек – совершенно особый вид, то, значит, бог все еще находится среди нас!

Вполне понятно, что Томас Гексли считал "Происхождение человека" просто шедевром.

В апреле Мэррей заказал следующий тираж, и общее количество экземпляров, проданных в течение двух месяцев, подскочило до семи тысяч просто неслыханный успех в деле продажи научной литературы. Таким образом, Есе больше представителей широких читательских кругов знакомились с вопросами естественной истории.

Резкая рецензия появилась в журнале "Куотерли ревью". Она оказалась последним выпадом против "Происхождения человека". Клерикальная пресса, в свое время обрушившаяся на "Происхождение видов", на этот раз использовала "Происхождение человека" – подобно "Спектэйтору" – для того, чтобы сделать из дарвинизма еще одно свидетельство веры в божественное творение. Некоторые естествоиспытатели не согласились с основными положениями теории Дарвина, но большей частью они не выразили этого публично, а высказали свои взгляды лично или в письмах. Так поступил, к примеру, Броди Иннес, живший теперь в Шотландии. Он изложил свои сомнения в дружеском послании. Проповеди против новой книги Дарвина, несомненно, произносились, но они не стали достоянием прессы, как это случилось в прошлом с проповедями против "Происхождения видов".

Все эти годы он опасался повторения бурных обвинений, выливавшихся в публичные скандалы. На этот раз, однако, никто не назвал Чарлза Дарвина "дьяволом во плоти" или "антихристом". Огонь под адским котлом потух.

"Я провел эти дни в состоянии крайней тревоги, – писал он. – Какая напрасная трата энергии и душевного покоя! В конце концов мои ереси получили право на существование. Я сам свидетель этому. Подумать только1 Ведь я не предполагал давать в печать ни строчки. Ну и ну!"

ИСПОЛНИ СВОЙ ДОЛГ

Он выиграл решительное сражение, но война еще продолжалась. Война с противниками или с самим собой. В письмах к друзьям Чарлз по-прежнему называл себя инвалидом, но слово это употреблял как защиту от возможных собраний и официальных встреч, до которых он был неохоч.

Месяц спустя после выхода в свет "Происхождения человека" Сент-Джордж Майварт, известный биолог, опубликовал свое сочинение под названием "Генезис вида", в котором пытался опровергнуть дарвинизм, резко критиковал теорию естественного отбора. Книга быстро разошлась и вызвала бурные споры. Чарлз прочитал ее, сделал на полях пометки, сравнил главы одну за другой с главами своей книги. Майварт не убедил его ни на йоту. И все-таки появление этой книги задело его.

– А желудок не заболел? – спросила Эмма.

– Нет, как ни странно. Вот на душе как-то нехорошо. Я дожил уже до тех лет, когда даже самая злобная критика не отражается на здоровье.

– Слава тебе господи!

Сент-Джордж Майварт писал Чарлзу письма, исполненные самых теплых чувств, и одновременно не переставал нападать на него на страницах прессы: по-видимому, именно он был автором анонимной, полной яда статьи в "Куо-терли ревью", направленной против "Происхождения человека". Этого Дарвин никак не мог понять.

– Прихожу к печальному выводу, – как-то заметил он, – что Майварт, хотя и пытается сохранить личину благородства, на самом деле так закоснел в предрассудках, что не в состоянии рассуждать справедливо.

Чонси Райт, американский натуралист, опубликовал в "Норт-Америкэн ревью" статью, в которой дал такую глубокую и всестороннюю критику взглядов Майварта, что Чарлз обратился к Райту с просьбой опубликовать его статью в виде брошюры. Гексли также бросился защищать друга, да так горячо, что Чарлз должен был успокаивать его.

– Война, мой друг, будет долгая, – сказал он, – мы с вами умрем, а она все будет длиться.

Гексли не утихомирился и написал главу ко второму изданию "Происхождения человека", в которой сравнивал мозг человека с мозгом обезьяны.

Гукер также повел борьбу с противниками Чарлза, особенно с Майвартом и Оуэном. Он, между прочим, сказал:

– У каждого из нас есть хотя бы один человек в мире, которого ненавидишь. Это способствует душевному равновесию, – при этих словах лицо Гукера нахмурилось. – У меня тоже есть такой человек, Эктон Эйртон, новый министр работ в правительстве Гладстона. Этот высокомерный джентльмен занял антинаучную позицию в отношении моего сада в Кью. Он делает все, чтобы я ушел в отставку. Поскольку он мое прямое начальство, я стараюсь сотрудничать с ним, но у него шкура, как у носорога.

И все-таки можно сказать, что для Чарлза семидесятые года были такими же хорошими, как далекие тридцатые, когда он совершил свое плавание на корабле "Бигль", вернулся в Кембридж, где занялся обработкой привезенных коллекций, переехал в Лондон, женился на Эмме и начал писать геологические и естественнонаучные труды. Причин для огорчений почти не осталось. Он был почетным членом научных обществ, академий и университетов многих стран; "Происхождение человека" было издано в США и переведено на многие языки. Изредка случались вспышки раздражения или наступал упадок сил от чрезмерной, изнуряющей работы над микроскопом – Чарлз изучал секрецию плотоядных растений, – но все это быстро проходило. Каждый день, даже если погода была холодная, он совершал прогулку по Песчаной тропе в сопровождении своей любимой собаки.

В июне произошло событие, напомнившее о быстротечности времени. Неделю они гостили в Лондоне у Эразма. Генриетта, которой было уже двадцать восемь лет, познакомилась с неким Ричардом Лнчфилдом, и в августе они поженились. Дарвинам Личфилд понравился. Ему исполнилось тридцать девять лет, он был широк в плечах, а его близорукие глаза придавали ему отрешенное выражение. Ричард окончил Тринити-колледж Кембриджского университета, стал адвокатом, основал Рабочий колледж, преподавал в нем и был его казначеем. Когда церемония бракосочетания закончилась, Чарлз сказал:

– Только что на наших глазах начался новый цикл. Наши птенцы начинают вылетать из гнезда, напутствуемые молитвой священника.

– Дай-то бог, – ответила Эмма. – Нам с тобой перевалило уже на седьмой десяток, пора внуков нянчить.

Чарлз дал дочери только один совет:

– Душа у твоей матери, – сказал он, – из чистого золота. Будь, как она.

Лицо у Эммы было совсем без морщин, только под глазами лежали тени. В каштановых волосах пробивалась седина, она по-прежнему носила их на прямой пробор, опуская на уши наподобие крыла. Отправляясь в гости, она надевала нарядный капор с широкими лентами. Эмма родила десятерых детей, у нее было отменное здоровье, и она всегда находила в доме какую-нибудь работу. Эмма гордилась мужем; во многих странах его называли "первым ученым мира"; в этом была и ее заслуга, она ведь нянчила его, как ребенка, больше тридцати лет. И она уже давно примирилась с тем, что они с Чарлзом никогда не будут одинаково относиться ко всевышнему. Однажды Чарлз сказал ей в утешение:

– Я отнюдь не атеист. Я не отрицаю существование бога. Скорее всего я агностик; просто я не знаю точно.

Дети были их радостью. Ни в одном не было червоточины. Уильям большую часть времени посвящал сбору пожертвований на медицинскую и другую помощь неимущим, поскольку Саутгемптон по обнищанию населения занимал второе место после Бристоля. Они часто навещали Уильяма. Генриетта с Ричардом поселились в Лондоне, но часто наезжали в Даун-Хаус. Они помогали Чарлзу редактировать его труды; у Ричарда был острый глаз на повторы. Вычитывали гранки вновь публикуемых работ, которые нескончаемым потоком шли от Джона Мэррея, таким образом, Чарлз мог не отрываться от своей работы – он изучал под микроскопом росянку и ее органы пищеварения.

Джордж, второй сын, решил было стать юристом, но потом вернулся в Тринити-колледж, опять занялся математикой и начал преподавать. Теперь его увлекла астрономия, он мечтал стать полным профессором. Чарлз одобрил выбранный им путь.

– Мои знакомые юристы говорили мне, – сказал он сыну, – что закон вещь прекрасная, если ты готов питаться в завтрак, обед и ужин опилками без масла.

Ленард успешно работал в Королевском военном училище в Вулвиче, Френсис проходил практику в лондонской больнице св. Георга, Горас учился в Тринити.

В доме родителей осталась только Элизабет, радуя их сердца добротой и приветливым нравом.

Джордж и Френсис на каникулы поехали в Соединенные Штаты.

– По возвращении подробно опишите мне американцев, – напутствовал их Чарлз.

– Едем с нами, отец, сам все увидишь.

– Я Стикс-то даже не знаю, как переплыву, – содрогнулся Чарлз.

Как-то Дарвины вместе с Горасом приехали погостить к приятелю и в первый раз увидели пристроенную к дому веранду. На веранде собиралась вся семья; гости пили чай, читали газеты, просматривали новые книги. Было уютно, прохладно, легко дышалось, царил какой-то особый дух товарищества и все-таки крыша над головой. Перед отъ-. ездом Эмма сказала:

– А у нас нельзя сделать такую веранду? Пристроить со стороны гостиной?

Дома Чарлз позвал двух плотников из деревни и начертил план веранды длина, как у гостиной, ширина двенадцать футов. Постройка самая простая бетонный фундамент, покатая стеклянная крыша, начинающаяся между первым и вторым этажами. Фасад совсем открытый, боковые стены в три фута высотой; рамы с частым переплетом и встроенные скамейки. Обставили веранду недорогой плетеной мебелью с красными подушками.

Веранда изменила обычное течение жизни в Даун-Хаусе, распорядок дня стал менее строгим. В хорошую погоду грелись в лучах солнца, падающих сквозь стеклянную крышу; особенно любила веранду молодежь; дети и их гости часами разговаривали на веранде, читали, играли в карты или шашки. От горячих лучей полуденного солнца с запада веранду защищали высокие липы, в июне наполняющие воздух медовым ароматом; из окон открывался вид на цветущие клумбы и солнечные часы. Чарлз с Эммой любили смотреть, как молодежь играет на лужайке в крокет.

– Ну не странно ли, – говорила Эмма, – что простое маленькое крыльцо может так сплотить семью?

– Я должен был построить такую веранду много лет назад, – сокрушался Чарлз, – так мы больше проводим времени под открытым небом, ближе к природе,

А когда он смог выменять кусок Песчаной тропы, принадлежащий Леббокам, на равноценный кусок своей земли, он почувствовал, что наконец-то все в его мире встало на свои места.

Чарлз вынашивал планы нескольких книг, которые должны были завершить его труд "Происхождение видов". Это были по большей части работы в области ботаники: "Насекомоядные растения", "Различные формы цветов у растений одного и того же вида", "Действие самоопыления и перекрестного опыления в растительном царстве", "Способность к движению у растений". Теперь в его распоряжении было достаточно материала, чтобы написать строго научное сочинение на основе монографии "О движении и повадках лазящих растений".

Джону Мэррею постоянно требовались все новые издания его книг, а Чарлз не мог просто перепечатывать старые. Всегда появлялись какие-то новые открытия, которые нельзя было обойти молчанием; многие из них выросли на почве, подготовленной его собственными трудами; они способствовали более глубокому и строгому пониманию естественной истории. Его картотека десятки узких ящичков с наклейками, сколоченных в 1842 году, в год переезда в Даун-Хаус, – была битком набита результатами ежедневных наблюдений над живыми организмами, рассеянными по всему лику земли. Чарлз работал больше двух месяцев над шестым изданием "Происхождения видов", расширив его, исправив ошибки, встречавшиеся в предыдущих изданиях, а в январе 1872 года закончил работу над гранками дешевого издания этого сочинения. Оно было набрано на бумаге низкого качества, мелким шрифтом, но зато число ее читателей значительно возросло. Он также доставил себе удовольствие дать в новом издании хорошо аргументированный, написанный в сильных выражениях ответ Сент-Джорджу Майварту.

Его идеям не были страшны далекие расстояния ни на земле, ни в сознании человека. Но идея пангенезиса, универсальной структуры клетки, не находила отклика у коллег-натуралистов, если не считать узкого круга друзей – Лайеля, Гукера, Уоллеса, доктора Холланда. После выхода в свет очередной книги, критикующей его теорию, Чарлз писал Уоллесу: "... я еще не опустил знамен пангенезиса..."

Опубликовав "Происхождение человека", Чарлз почувствовал, что здоровье его опять пошатнулось, и он мог теперь работать всего полдня. Но поездка на несколько дней в Лондон восстановила его силы. За весь 1872 год он написал всего одну печальную строчку: "... я старею, теряю силы; ни один человек на свете не может сказать, когда его интеллект начнет сдавать по-настоящему..."

Его интеллект, по-видимому, еще и не начинал сдавать. Он очень много работал и писал научные статьи для журналов "Природа" и "Дневник садовода". В Даун-Хаус приезжали и оставались пожить гости из Германии, России, Голландии и Соединенных Штатов. Прежде, побыв с гостем минут десять, в крайнем случае полчаса, Дарвин спешил вернуться к своему уединению; теперь же он с большим удовольствием долго оставался в обществе друзей и единомышленников.

К сожалению, многие его друзья переживали в это время тяжелые дни. Джозефу Гукеру по-прежнему мешал министр работ; он урезал бюджет для лаборатории, музея и библиотеки в Кью; уволил нескольких главных его помощников; распространил слух, что и Гукеру скоро придется уйти. Гукер обратился к премьер-министру Глад-стону с просьбой вмешаться. Гладстон ничего не ответил. Министр работ Эйртон поручил Ричарду Оуэну, давнему противнику Гукера, приготовить анонимный доклад для прочтения в палате общин, который был опубликован как официальный отчет о состоянии Ботанического сада в Кью. Оуэн бросил тень на доброе имя сэра Уильяма Гукера и его сына Джозефа; он с издевкой писал о его гербарии, перечислил погибшие деревья, объясняя потери плохим руководством и небрежением.

– Я всегда стыдился своей ненависти к Оуэну, – сказал друзьям Чарлз. Теперь я буду лелеять свою ненависть и презрение к нему до последних дней моей жизни.

Группа натуралистов, куда вошли Лайель, Гексли, Бентам и Дарвин, написала письмо о Кью и о заслугах перед наукой отца и сына Гукеров, вручив его премьер-министру. В то же самое время Джозеф Гукер был избран президентом Королевского общества – высший пост ученого в Англии.

От переутомления заболел Томас Гексли, он не мог ни работать, ни отдыхать. Его доктор, Эндрю Кларк, посоветовал Гексли отправиться путешествовать, но у того не было ни единого свободного фунта стерлингов. Чарлз с Гукером обратились к друзьям и коллегам за помощью и набрали приличную сумму в две тысячи сто фунтов.

– Теперь осталось самое трудное, – сказал Гукер. – Он ведь откажется от денег. Скажет, что это благотворительность.

– Я напишу ему такое письмо, – пообещал Чарлз, – что он примет деньги, и гордостьего не пострадает,

Гексли согласился. Ехать он решил во Францию и Германию. Гукер предложил сопровождать его. Перед отъездом Гукер сказал друзьям:

– Я везу с собой огромный список советов доктора: что Гексли должен есть и пить и от чего воздерживаться. Сколько должен спать и сколько отдыхать, сколько разговаривать и сколько ходить. Одним словом, я буду сразу и сиделкой и лекарем.

Гексли вернулся здоровым и полным новых замыслов: какие он напишет книги, статьи, какие прочитает лекции, что сделает для перестройки всего народного образования в Англии.

В ноябре 1872 года вышла книга Дарвина "Выражение эмоций у человека и животных"; книгу читали с таким захватывающим интересом все слои общества, спрос на нее был так велик, что очень скоро она стала самым популярным из всех его сочинений. К концу года в типографии печаталось девять тысяч экземпляров, что на тысячу превосходило тираж "Происхождения человека". В книге были помещены иллюстрации: кошка, скалящая зубы на своего извечного врага – собаку; лебедь, отгоняющий чужака; плачущие и недовольные дети. Книгу читали в каждом доме от мала до велика. Это была совершенно новая область исследований и наблюдений; она имела такой успех, что Чарлзу пришлось заплатить в министерство финансов пятьдесят два фунта стерлингов подоходного налога.

– В этом году мы им заплатили больше, чем всегда, – жаловался он Эмме. – Тебе не кажется, что налоги с каждым годом растут?

– У всего на свете есть обратная сторона. Чем больше книг ты пишешь, тем больше денег за них получаешь, тем выше становится налог. Адмирал Саливен сказал, что королевский флот завоюет весь мир. А каждый корабль стоит довольно-таки дорого. Не знаешь, сколько стоил "Бигль"?

Чарлз ничего не ответил, и разговор сам собой прекратился.

Когда в "Атенее" появилась благоприятная критическая статья, Чарлз заметил Френсису, который неделю работал в кабинете отца:

– По-видимому, одним противником стало меньше. Журнал "Эдинбург ревью", тоже старый, закоренелый противник Чарлза, писал: "Господин Дарвин присовокупил еще один том забавных историй и гротескных рисунков к ряду своих удивительных сочинений, в которых излагаются и защищаются эволюционные теории".

– Я смеялся до колик, – комментировал Чарлз, не отрываясь от микроскопа. – Оказывается, я еще и писатель-юморист! После Адама Седжвика, который сказал, что, читая "Происхождение", он не мог удержаться от смеха, это первый раз, когда мои сочинения находят забавными.

Френсис оторвался от листка, который внимательно разглядывал.

– Будь добрым христианином, отец, – сказал он. – Ненависть – плохое чувство. Поди лучше сюда и посмотри, что делается с сырым мясом, которым ты накормил насекомоядные растения.

Растения поглощали сырое мясо точно так же, как ассимилировали месиво из гороха и капустных листьев, которым угощали их раньше. Не отрывая глаза от объектива микроскопа, Чарлз сказал:

– Вот, оказывается, как дросера переваривает пищу. Клянусь всем святым, ни одно открытие не доставляло мне большего удовольствия, чем это.

Не меньшую радость ему доставляла и индейская тре-фоль, чьи крошечные листики двигались прерывистыми толчками. Как-то вечером, уже собравшись идти спать, Чарлз предложил Эмме:

– Давай посмотрим, что делает трефоль.

Они вошли в кабинет и увидели, что растеньице спит – все, кроме крошечных ушек, которые, по словам Чарлза, "играли в превеселую игру".

– Днем я ни разу этого не видел, – заметил он.

Чарлз закончил черновой вариант "Насекомоядных растений" в январе 1873 года и поехал на неделю в Лондон немного развлечься. В начале февраля он начал работать над задуманной книгой "Действие самоопыления и перекрестного опыления в растительном царстве". Он уже поставил множество опытов по перекрестному опылению; но самоопыление редко удавалось подглядеть не только ему, но и другим ботаникам. Чарлз часами наблюдал орхидеи и в теплице и у себя в кабинете, где цветы стояли на каминной полке и на столе, пока наконец не понял, что все орхидеи обоеполые растения, мужские и женские одновременно. Когда насекомые опыляют два цветка орхидеи А и Б, расположенных на одном цветке, у того и другого цветка все готово, чтобы цветок А оплодотворил цветок Б и Б оплодотворил А. У цветов на пестике есть рыльце, над ним сейчас же пыльник. Когда идет дождь, вода наполняет чашечку цветка, пыльца плавает на ее поверхности, потом оседает вниз и оплодотворяет тот же самый цветок, на котором она зародилась! Кроме орхидей к самоопылению довольно часто прибегают и лютики.

Первый раз они поехали погостить к Фаррерам, жившим в Суррее, в поместье Абинджер-Холл; хозяин дома был женат на одной из дочерей Генслея Веджвуда. И все-таки Чарлз не мог пересилить себя и через неделю засобирался домой.

– Но мы обещали погостить две недели, – пыталась протестовать Эмма.

– Можно ведь опять вернуться. У меня накопилось множество заметок о самоопылении. Я не могу дольше бездельничать. Работа – это жизнь.

Авторы многих писем из все растущего потока корреспонденции хотели бы обсудить религиозные вопросы. Чарлз отвечал на все письма, кроме непристойных. Журналы и газеты без конца просили статьи о его религиозных взглядах. На все подобные просьбы он вежливо отвечал: "Я бы не хотел выступать публично на религиозные темы".

Тем не менее он публично одобрил отмену всех теологических экзаменов в Кембридже и Оксфорде; теперь эти экзамены сдавали только студенты, изучающие теологию.

Даун-Хаус навестил некий доктор Конвей из Американской теологической школы при Гарвардском университете. Фэнни и Генслей Веджвуды приехали с ним познакомиться. Доктор Конвей был автором волнующей проповеди о дарвинизме, которую он читал прихожанам и даже опубликовал. Веджвуды прочитали эту проповедь перед заморским гостем, что тому явно очень понравилось. Когда все уехали, Эмма сидела какое-то время задумавшись, а потом сказала себе:

– Иногда просто не верится, что принадлежащий мне человек может наделать столько шуму во всем мире.

Волна смертей глубоко огорчила его. В Кембридже в возрасте восьмидесяти семи лет скончался Адам Седжвик.

Чарлзу вспомнилась их давняя поездка в Северный Уэльс, теплая встреча в гостинице "Бул" три года назад. И совсем изгладилась из памяти его убийственная критика "Происхождения видов".

Вслед за Седжвиком ушла после недолгой болезни Мэри Лайель. Лайелю было уже семьдесят пять лет; его больше изумила, чем опечалила смерть Мэри.

– Я представить себе не мог, – сказал он друзьям, – что Мэри уйдет раньше. Она была гораздо моложе меня, на двенадцать лет! Я всегда думал, что умру первым.

В день своего восьмидесятипятилетия умер Генри Хол-ланд, много лет исполнявший должность придворного лейб-медика ее величества королевы Виктории; в похоронной процессии принимали участие члены королевской семьи.

– Он был не очень тактичен, но добр и много лет лечил нас, – горевал Чарлз.

А Элизабет с торжеством прибавила:

– Он тогда согласился со мной, что у Генриетты просто была ипохондрия. С тех пор как она вышла замуж, все ее хвори как рукой сняло.

Подождав, пока отец выйдет из комнаты, Эмма прошептала:

– Есть старая пословица, Бесси: "В доме повешенного не говорят о веревке".

В августе у Чарлза обнаружился новый недуг. Он так описал его симптомы Эмме – потеря памяти и постоянное ощущение сильнейшего удара в голове. Встревоженная Эмма настояла на поездке в Лондон для консультации с доктором Эндрю Кларком, который так лвмог Томасу Гекели. Доктор Кларк оказался очень приятным человеком с двб-рыми, сострадательными глазами. Лицо у него было белое, довольно красивое, с тонким гарбааым носом, обрамленное черной с проседью бородой. В нем не чувствовалось никакого снобизма, хотя он был в числе самых знаменитых лондонских медиков. Он очень внимательно выслушал Чарлза, доскональнейшим образом осмотрел его. Окончив осмотр, сказал вселяющим надежду тоном:

– Я смогу помочь вам, господин Дарвин. Но придется приложить усилия. Теперь в голосе его зазвучали властные нотки. – Во-первых, диета. Ее вы будете соблюдать очень строго.

Чарлз стал питаться только тем, что ему предписал доктор. Через неделю он пожаловался:

– Диета отвратительна.

– Но вам стало гораздо лучше.

– Да, стало. Буду и дальше насиловать желудок, чтобы ублажать голову, которая должна быть ясной.

После месяцев воздержания Чарлз старался изо всех сил нагнать упущенное. На завтрак – черный хлеб с маслом, яичница, жареная рыба или крылышко холодного цыпленка и вдобавок чашка какао, выпиваемая со вкусом, неторопливо. На обед нежный, хорошо прожаренный кусок мяса, хлеб, картофельное пюре, рисовый пудинг или тушеные зеленые овощи. Все это запивалось стаканом воды с тридцатью граммами коньяку. Иногда перед сном Чарлз выпивал стакан воды с пятнадцатью граммами коньяку.

Болезнь больше не возвращалась к нему, хотя он и писал кузену Фоксу спустя несколько месяцев (кузен Фокс был жилеткой, в которую Чарлз долгие годы плакал): "Я забываю свои недуги, только когда работаю".

Кузен Френсис Голтон готовил к изданию книгу "Ученые Англии". Чарлз, заполняя анкету, вернул себе потерянные на корабле "Бигль" полдюйма и написал, что рост его равен шести футам.

Его так увлекли изучаемые с помощью микроскопа результаты скрещивания растений, что он обратился к доктору Кларку лишь через четыре года, да и то только по поводу приступов головокружения.

Давно забыты расстройства желудка, дурнота, сердцебиение. Эмма настаивала на частом отдыхе. Ездили гостить в Абинджер-Холл, к кузену и другу Томасу Фарреру, однажды гостили целый месяц. Чарлз любил бродить по древнеримским развалинам, находившимся неподалеку, здесь он нашел виноградный куст с рассеченными листьями, от которого взял веточки для прививки на своих кустах.

Ездили в Саутгемптон к Уильяму. Вернувшись домой после первой поездки, Чарлз сказал:

– Я последний раз чувствовал себя таким же бодрым, отдохнувшим, получившим такой же заряд энергии, как в те далекие дни, когда мы ездили в Мэр.

В Лондоне они гостили у Эразма или Генриетты. Ричард Личфилд попросил позволения привезти в Даун-Хаус попить чай на лужайке шестьдесят учеников класса пения из Рабочего колледжа. Чарлз и Эмма радушно приняли гостей, поили их чаем с печеньем и гренками с огурцами, помогая ухаживать за гостями стареющему Парсло и двум горничным.

Не проходило и дня, чтобы кто-нибудь из детей Дарвина не гостил в Лондоне у дяди Эразма. Еще одной семейной радостью была любовь дяди Эразма ко всем племянникам и племянницам – и детям Генслея и Фэнни Веджвуд и детям Дарвинов. Он буквально усыновил и удочерил их всех. Его дом на улице Королевы Анны стал для них вторым отчим домом. Дядюшка Рас, как они называли его, говорил им, что они могут приезжать к нему, когда хотят, жить у него, сколько хотят, располагать его домом, каретой и всем его имуществом, как своими собственными.

– Вы даже представить себе не можете, как это замечательно иметь двенадцать детей, не будучи никогда женатым! – восклицал он,

Эмма наслаждалась свободой. Ее увлекла мысль открыть в деревне библиотеку. Чарлз Муди, лондонский книготорговец, основавший библиотеки во многих городах вокруг Лондона, посчитал Даун слишком маленькой деревушкой и не включил ее в свою просветительную сеть. Жители Дауна, чтобы взять из библиотеки книгу, должны были ехать в Лондон или Бромли или ждать, когда к ним наведается книгоноша, появлявшийся раз в месяц. Кроме того, Муди сам отбирал книги для своих библиотек. Церковь в Дауне имела свою крохотную библиотечку, состоявшую из нескольких устаревших религиозного содержания томиков. Эмма устроила читальный зал, выбрала несколько книг из церковной библиотечки, другие купила и собрала у знакомых. Семьи, живущие по соседству, могли брать в библиотеке книги, уплатив тридцать шиллингов в год.

Третий сын, Френсис, прошел медицинский курс в больнице св. Георга. Но практикующим врачом он так никогда и не стал, Когда ему было двадцать пять лет, он влюбился в Эми Рук, девушку родом из Северного Уэльса; она прислала в подарок Чарлзу пакет с листьями от растений Северного Уэльса, в котором оказалось несколько случайно попавших туда насекомых, чем сразу же покорила его. Френсис вошел в кабинет к отцу, закрыл за собой дверь и сел на зеленый пуф,

– Отец, ты ведь знаешь, что я не хочу быть врачом, – сказал он.

– Я тоже этого не хотел, А что же ты собираешься делать?

Френсис придвинул пуф поближе к отцу.

– Я много думал об этом. И я знаю, что мне больше всего по душе. Тебе нужен секретарь, который помогал бы тебе справляться с твоей огромной работой. Мои занятия медициной довольно хорошо познакомили меня с естественными науками. У меня есть диплом.

Чарлзу не надо было долго обдумывать предложение сына.

– Моя жизнь стала бы гораздо легче. А как ты думаешь это организовать?

– Я сегодня же включусь в работу. Когда мы с Эми поженимся, мне хотелось бы переехать в Даун-Хаус и жить с вами одной семьей.

– Ты советовался с Эми?

– Да, она тоже мечтает об этом.

– Ас матерью ты говорил?

– Нет еще. Я сначала хотел узнать, нужна ли тебе моя помощь.

– Тогда пойди поищи ее. Она опять что-нибудь приводит в порядок.

Эмма пришла в восторг от этой идеи, потому что из всех детей ее под родительским кровом осталась одна Элизабет. Уильям жил в Саутгемптоне, Генриетта в Лондоне, Ленард год назад вторым окончил Королевский военно-инженерный колледж; его преподаватели были такого высокого о нем мнения, что он был послан с группой ученых в Новую Зеландию наблюдать прохождение Венеры по диску Солнца; результаты этого наблюдения должны были помочь рассчитать расстояние между Землей и Солнцем. Горас, самый младший сын, сдал первый экзамен на степень бакалавра в Кембриджском университете. Он собирался стать инженером-механиком, о чем всегда мечтал; и он, конечно, поедет туда, где потребуются его знания и умение.