Текст книги "Происхождение"

Автор книги: Ирвинг Стоун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 33 страниц)

Яррел так и подпрыгнул.

– Ну конечно! Государственная казна! Свои коллекции вы передали нашим научным обществам. Ваша работа проводилась для британского правительства, и оно просто обязано оплатить публикацию результатов зоологических изысканий на "Бигле".

– Но как мне обратиться к министру?

– Составьте сперва общий конспект, потом покажите его графу Соммерсетскому, нынешнему президенту Линнеевского общества [Научное общество, занимающееся вопросами систематизации растительного и животного мира. – Прим. пер.], и лорду Дерби, бывшему президенту, а также Уильяму Юэллу, президенту Геологического общества. Они в свою очередь снабдят вас рекомендательными письмами. Пятеро ваших авторов пользуются большим уважением в правительстве, которое прекрасно осведомлено, сколь дорого обходится печатание не только цветных, но даже обычных черно-белых иллюстраций. Если повести дело должным образом, то вы сможете рассчитывать на сумму порядка тысячи фунтов.

Чарлз чувствовал, что сердце его готово вот-вот выпрыгнуть.

– Мистер Яррел, я надеюсь, что вы окажетесь пророком.

Все трое, к кому он обратился по совету Яррела, поддержали идею о дотации, но предупредили: такого рода просьбы рассматриваются не скоро, так что следует запастись терпением и продолжать работать.

Тем временем, в ночь на 20 июня 1837 года, семидесятидвухлетний король Вильгельм IV, чью коронацию Чарлз когда-то наблюдал и даже раскошелился на целую гинею, чтобы попасть на парад, неожиданно скончался. Наследовать престол предстояло его племяннице, Виктории, дочери графа Кентского. Последней королевой, правившей в Англии самостоятельно за двести лет до нее, была Елизавета. Говорили, что Виктория – она жила в ту пору в Кенсингтонском дворце, – даже не имела времени, чтобы переодеться, и встретила архиепископа Кентерберийского [По традиции он является примасом англиканской церкни. – Прим. пер.] и лорда Чем-Серлена, заявившихся к ней в пять утра, в халате.

Королевскую присягу принимал лорд-канцлер. В течение нескольких недель газеты – лондонская "Тайме", "Морнинг адвертайзер", "Морнинг кроникл" и другие – посвящали одну колонку за другой изяществу и достоинствам восемнадцатилетней королевы и тому впечатлению, которое она произвела на тронных торжествах. Повсюду царило ликование в предвкушении нового "романтического" периода в истории английской монархии.

Что касается Чарлза, то эта шумиха означала только, что решение его вопроса о дотации откладывалось на много месяцев.

В полученном из Маунта письме его настоятельно звали приехать домой: есть хорошие новости, которые не мешало бы отпраздновать совместно. Он не видел родных уже семь месяцев. В конце июня, когда "Дневник" фактически был полностью написан, за исключением заключительной главы "Советы коллекционерам", Чарлз решил, что может наконец позволить себе свидание с отцом и сестрами. Он поедет самым ранним утренним дилижансом "Тэлли-Хо!", чтобы иметь возможность понаслаждаться английским ландшафтом. Приглашал он с собой и Эразма, но тот отказался, считая путешествие столь тяжелым, что больше чем на одну поездку в год он не отваживался.

Новости и в самом деле оказались хорошими. Джо Веджвуд собрался с духом и сделал предложение Каролине. К этому времени ему исполнилось сорок два года, а невесте – тридцать семь. Глаза Каролины сияли, когда она встретила Чарлза в просторном холле Маунта.

– Свадьба первого августа! Всего через пять недель. Шропшир был прекрасен в своем летнем уборе, ясное солнце блестело на зеленеющих полях клевера, пшеницы и ячменя с желтыми прямоугольниками горчицы. Чарлз поздно вставал, досыта наедался гусятины, утки, голубятины, селедки и картофельного пирога. Он брал сестер с собою на рыбалку, вместе с ними ездил кататься верхом в окрестностях Маунта. После вечерней трапезы все, по обыкновению, собирались за карточным столом для игры в вист. В гости к Каролине с ответным визитом приехала Эмма Веджвуд: за пять месяцев до этого Каролина гостила у нее. Помогая Эмме выйти из экипажа, Чарлз воскликнул:

– Какое необыкновенное везение – встретиться с вами здесь! Ведь до конца моих каникул остается всего два дня.

– Счастливое совпадение, не так ли? – ласково отвечала Эмма, но глаза ее при этом блеснули. Каролина понимающе кивнула, улыбкой выражая одобрение.

В середине июля, отослав окончательный текст "Дневника" издателю, Дарвин приступил к вопросу, который несколько лет не переставал преследовать и мучить его. Прежде всего он начал с простого изложения своих мыслей. на бумаге. Однако Чарлз отдавал себе отчет в том, что его ожидает тяжкий труд, так как он вторгается в до тех пор закрытую для исследований зону – превращение видов.

Отплывая из Плимутского пролива на "Бигле", он свлто верил, как и большинство тогдашних ученых, в неизменность видов. Господь бог создал все существа на небе, на земле и на море; "зелень, траву, сеющую семя... и дерево... приносящее плод... Рыб больших и всякую душу животных пресмыкающихся... и всякую птицу пернатую... Скотов, и гадов, и зверей земных... И сказал бог: сотворим человека по образу нашему [и] по подобию нашему". С того дня, когда был сотворен мир, и по нынешний, июль 1837 года, всевышний не создавал никаких новых видов. В истории Земли за это время происходили такие катаклизмы, как Всемирный потоп, но все живое сохранялось в том первоначальном– виде, в каком оно было сотворено.

– Совершенно очевидно, что это не так! – утверждал теперь Чарлз.

В своих мыслях он уносится назад. Вот "Бигль" стоит на якоре в бухте острова Чарлза на Галапагосах. Именно тогда он обнаружил, что у вьюрков, пойманных им на двух соседних островах, разные по форме клювы. Вместе с Николасом Лоусоном они отправились в селение за четыре мили, и во время этой прогулки его спутник заметил, что без труда отличит, с какого острова та или иная из гигантских черепах.

– Вы хотите сказать, что на каждом острове свой вид черепах? – спросил его Чарлз.

И Лоусон уверенно ответил:

– У меня нет ни малейшего сомнения на сей счет, мистер Дарвин.

Были еще и скелеты ископаемых, обнаруженные им на мысе Пунта-Альта, мегатерия, мастодонта, тоходонта, других жвачных животных. Некоторые из найденных им видов впоследствии начисто исчезли, в то время как другие изменились до неузнаваемости.

Почему? Когда? Каким образом? Он не знал этого. Но в то же время чувствовал, что напал на что-то чрезвычайно важное.

На "Бигле" Чарлз привык постоянно иметь при себе записные книжки, почти каждый день занося в них не только то, что удалось увидеть, но и свои мысли и чувства по поводу увиденного. Хорошо было бы снова завести записную книжку, чтобы рядом всегда находился "друг", которому можно поверять все тайны. Пусть сперва прорастет семя мысли, а там рука сама возьмется за перо.

Был теплый июльский день, и, пробравшись сквозь толпу людей на Грейт Мальборо-стрит, он зашел в свой любимый писчебумажный магазин и купил коричневую записную книжку размером шесть с половиной дюймов примерно на четыре. В ней было около двухсот восьмидесяти страниц. На первой из них Чарлз, вернувшись домой, записал, что с марта он не переставая думает о "характере южноамериканских ископаемых и видов Галапагосского архипелага".

Записи в книжке, озаглавленной им буквой "Б", велись теперь ежедневно. В них не было определенной системы: он просто заносил на бумагу прежде пришедшие ему на ум мысли или задавал самому себе вопросы примерно в таком духе:

"Почему коротка жизнь? Почему человек умирает? Мы знаем, что мир подвержен циклу изменений, температурных колебаний и прочих факторов, оказывающих влияние на все живое. Мы наблюдаем, как молодые особи находятся в процессе постоянных перемен, видим, что они обнаруживают тенденцию к разнообразию в зависимости от обстоятельств".

Он вновь принялся за "Зоономию", на этот раз не просто читая, а изучая сочинение деда, и с удовлетворением отметил прозорливость взглядов доктора Эразма Дарвина на природу человека и других живых существ на земле. Доктор Дарвин пришел к выводу относительно известной степени эволюции жизни и был убежден, что возраст земной коры насчитывает многие миллионы лет. Однако у него не было ни времени, ни энергии для доказательства своих еретических выводов. Он отдавал большую часть времени врачебной деятельности, а свободные часы почти целиком – стихам, которые широко печатались. Он никуда не ездил, чтобы вести наблюдения, и не привез неопровержимых фактов для подтверждения своих тезисов.

Чарлз также перечитал десятую главу второго тома "Основ геологии" Лайеля, где автор касался вопроса о "распространении видов". Признавая подвижность всех форм жизни под влиянием перемен климата и географического положения, он тем не менее писал следующее: "Не имеет ни малейшего смысла дискутировать на тему об абстрактной возможности превращения одного вида в другой, когда существуют всем известные причины, гораздо более активные по своей природе, которые должны постоянно вмешиваться, с тем чтобы предотвращать практическое осуществление таких превращений".

Чарлзу нравилось писать в книге, посвященной видам, совсем в ином духе, чем в своем "Дневнике" или в первоначальном наброске по геологии Южной Америки. Там он обобщал факты. Здесь же выдвигал новые идеи, гипотезы, расчеты, теоретические построения, чтобы связать воедино то, о чем не ведали даже самые знающие из тех ученых, с которыми он был знаком. Поэтому-то поиски ответов на вопросы были столь изнурительны – проводил ли он за этой работой целый день или всего лишь несколько часов. Всякий раз, заканчивая очередную запись, он чувствовал, что голова у него идет кругом.

"Размножение объясняет, почему нынешние животные того же типа, что и вымершие, этот закон почти доказан. Они умирают, если не изменяются, как золотой пеппин. Виды живут поколениями, как и человеческие индивиды.

Если виды производят другие виды, их род полностью не прекращается".

Несколькими страницами дальше он записывает: "Раньше астрономы могли говорить, что бог предназначил каждой из планет двигаться по своей собственной орбите. Точно так же бог предопределял внешний вид каждого животного в той или иной стране. Но насколько проще и величественней другая сила: пусть взаимное тяготение обусловливается каким-то законом и – как неизбежное следствие этого – пусть животные создаются тогда на основе строгих законов генерации, определяющих потомство ныне живущих".

Как-то старший брат Чарлза Эразм заглянул, чтобы хорошенько отчитать его:

– Газ, ты несносен. Ты делаешь из нужды добродетель.

– Какая нужда? О чем ты?

– О твоей работе. Она для тебя вроде наркотика.

– Не совсем. Я исследую сейчас область мысли пока еще не вполне ясную, но для меня она полна очарования.

– Но это не оправдание, чтобы жить затворником. Приходи сегодня вечером на ужин. У меня соберутся самые известные лондонские писатели.

– Хорошо, приду.

Конечно, он не пришел. Он писал дотемна, а после был уже просто не в состоянии заставить себя идти на люди. Голова трещала, все тело ломило от усталости. Он съел тост с яйцом, выпил чаю и лег в постель.

В разгар работы над теорией видов Дарвин получил предложение от президента Юэлла занять место одного из двух секретарей Геологического общества. Пост этот считался в британском научном мире одним из наиболее престижных, хотя жалованья он и не давал. Второму секретарю, Уильяму Гамильтону, который занимался геологией под руководством самого Родерика Мурчисона, предстояло взять на себя ответы на письма, поступавшие в Общество со всех концов света. Задача же Чарлза заключалась в том, чтобы писать аннотации на каждый доклад, отбираемый для публичного чтения на заседаниях Общества; тщательно изучать те доклады, которые ему предстояло зачитывать самому, и– присутствовать на заседаниях правления Общества. Прежде чем стать президентом, Лайель был секретарем в течение трех лет, и Дарвин тут же вспомнил его предостережение не соглашаться ни на какой официальный научный пост, если этого можно избежать.

– Я горжусь тем, что вы, мистер Юэлл, предложили мне эту должность, ответил Чарлз. – Но разве я не чересчур молод для нее и неопытен? Ведь членом Общества я состою всего каких-то семь месяцев...

– Да, но на этот пост мы как раз и предпочитаем молодых. – Президент Юэлл усадил Чарлза рядом с собой на званом обеде, устроенном Геологическим обществом. – Вы освоитесь довольно быстро. Члены Общества полагают, что у вас есть для этого все данные. В конце концов, место вы должны будете занять лишь в феврале, так что у вас остается полгода на подготовку.

Первым делом предстояло более детально ознакомиться с новой должностью. Он побеседовал с бывшим секретарем доктором Джоном Ройлем, хирургом и натуралистом.

– Работа в Обществе занимала у меня уйму времени, – рассказал тот. За полмесяца – полных три дня и даже больше.

Конечно, Чарлз не мог не сознавать, что полученное предложение льстит его самолюбию. Однако может ли он позволить себе зря расходовать свое время и энергию, когда у него столько работы и ему предстоит продвигаться вперед в совершенно неизведанной области?

В середине августа он наконец получил приглашение от министра финансов.

"Беседа предстоит не из приятных", – подумал он.

В приемной министра Томаса Спринг-Райса Чарлз обнаружил Джорджа Пикока, желавшего лично убедиться, что молодой человек, рекомендованный им в качестве судового натуралиста на "Бигль", действительно получит правительственную субсидию. Он долго тряс руку Чарлза и сам представил его министру. Томас Спринг-Райс не выказал ни малейшего намерения подвергать его неприятным расспросам. Он улыбался с видом крайнего довольства:

– Примите мои сердечные поздравления, Дарвин. Впрочем, сначала мне надлежит официально уведомить вас...

И он стал читать по бумажке: "Лорды казначейства ее королевского величества получили подтверждение из разных источников, что наука естественной истории окажется в большом выигрыше, если вам будет предоставлена возможность опубликовать в подходящей форме и по недорогой цене результаты ваших исследований в этой области, а посему милорды с полным на то основанием санкционируют ассигнование "уммы, не превышающей одной тысячи фунтов, для содействия такого рода публикации".

Чувства, которые обуревали Чарлза, были чем-то средним между облегчением и ликованием. И еще тревогой.

– Мы не выдвигаем никаких условий, кроме одного, Дарвин: деньги из общественных фондов надлежит использовать с максимальной отдачей. Сумма будет переводиться вам по частям – по мере получения нами подтверждений, что работа над гравюрами идет полным ходом.

Чарлз выразил глубокую признательность за помощь. С Джорджем Пикоком он отправился в свой клуб, где от души поблагодарил его за то, что он был его "заступником при дворе".

– В науке мы все обязаны помогать друг другу, – ответил Пикок. – Такой уж нынче век.

Теперь Чарлзу можно было наконец подписать договор на публикацию многотомных "Зоологических результатов путешествия на "Бигле". Издательство "Смит Элдер энд К0", специализировавшееся на выпуске научной литературы, оговорило, что Дарвин берет на себя общее руководство изданием, редактуру каждой выпускаемой части и каждого из томов, к которым он, кроме того, должен написать предисловия географического характера, как и еще одно предисловие ко всей работе в целом. Его предполагалось поместить в первой части капитального труда "Ископаемые млекопитающие". Пяти авторам полагался номинальный гонорар, Чарлзу же за его труды не полагалось ничего. Правда, издатели соглашались напечатать его книгу по геологии Южной Америки, за которую кое-какой гонорар Дарвину все же причитался.

Неизвестно отчего, но в самом начале сентября, проснувшись как-то среди ночи, Чарлз почувствовал тошноту и сердцебиение. Он сразу вспомнил, что то же самое было с ним и в Плимуте, когда пришлось томиться два долгих холодных и пасмурных месяца в ожидании отплытия "Бигля". Но откуда это состояние теперь, шесть лет спустя? Он жил вполне спокойно в своей лондонской квартире. Он испытывал удовлетворение от того, как продвигается его работа, даже гордился ею. Его записная книжка по трансмутации видов заполнялась страница за страницей, а над проблемами, которыми он занимался сейчас, задумывались весьма немногие.

Еще накануне днем он записал: "У нас есть абсолютная уверенность, что одни виды умирают и на смену им приходят другие". То, что вначале он называл "этим взглядом на размножение", теперь стало "моим взглядом" и "моей идеей". Ему не надо было изгонять из своей теории божественное начало: господь создал законы, и они сами управляют ходом естественных процессов.

Плохое самочувствие меж тем не проходило. Приступы сердцебиения, как и "шок" желудка, повторялись. Они случались с ним теперь в любое время дня и ночи. Единственное утешение – что хуже ему как будто не становилось. И хотя он мог при этом продолжать работать, на душе у него было довольно-таки скверно.

В конце сентября самочувствие его, однако, настолько ухудшилось, что Чарлз решил обратиться за консультацией к Генри Холланду, который уже состоял лейб-медиком при королеве. Хотя Викторию еще не короновали, высокое положение сделало Холланда самым популярным врачом в Лондоне, попасть к нему стремился каждый. Он обнаружил у Чарлза гастрит и воспаление пищеварительного тракта. После того как Дарвин описал ему свой режим работы, упомянув также о предложении занять пост секретаря ("оно как кошмар преследовало меня все лето"), доктор Холланд снял пенсне, которое он носил на черном шнурке, и с удовлетворенным видом сунул его в наружный кармашек.

– Теперь мне все ясно, и я могу вас вылечить. Два-три дня беспрестанной тревоги – ив результате полностью расстроенный кишечник, хотя раньше он мог быть в прекрасном состоянии. Даже умственное напряжение, без всяких эмоциональных срывов и то влияет на нормальный пищеварительный процесс.

– Вы хотите сказать, что умственное напряжение – это мой враг!? вскричал Чарлз в отчаянии. – Как же в таком случае я смогу работать?

– Да никак. Придется подождать до тех пор, пока я не вылечу вас с помощью моей широко известной диеты. Как правило, в таких случаях больше всего пользы приносит животная пища: употреблять при этом следует самое нежное мясо. Легко усваиваются баранина и любая дичь. А растительные жиры, наоборот, с трудом. Лучше всего есть телятину. Очень плохо переваривается свежий хлеб. Все жареное полностью исключается. Сыр, молоко и масло обычно действуют угнетающе. Свежие овощи и фрукты не приносят ничего, кроме вреда, особенно капуста, горох и бобы, так же как и огурцы, груши, дыни...

Не удовлетворенный диагнозом доктора Холланда, Чарлз обратился к другому врачу, Джеймсу Кларку, с которым познакомился на одном из заседаний Геологического общества. Тот как раз работал над книгой по целебному влиянию климата. Чарлз рассказал о своем плохом самочувствии и непрекращающемся сердцебиении. Доктор Кларк приложил свой стетоскоп к сердцу Чарлза, затем к груди и спине.

– Не нахожу никаких отклонений, Дарвин. Сердце бьется нормально, аритмии нет. Просто вы перетрудились. Я со всей серьезностью настаиваю, чтобы на время вы прервали всякую работу и на несколько недель отправились пожить в деревне. Буквально каждый день слышишь о тех чудодейственных для здоровья результатах, к которым приводит переезд из города в сельскую местность даже на самое короткое время.

Через два дня Дарвин уже сидел в дилижансе, увозившем его из Лондона в Мэр-Холл. Веджвуды были одновременно удивлены и обрадованы его появлением. Чарлз поделился с ними своим предположением, что в его болезни виноват предложенный ему пост секретаря Геологического общества.

– Эта работа не на год и не на два, – пробурчал он. – Пока с нее уйдешь, пройдет целая вечность.

Эмма открыла окно в библиотеке, чтобы было прохладнее, потом, присев рядом с ним на софу, сжала его озабоченное лицо ладонями.

– Ты просто малодушничаешь, Чарлз, а это так на тебя не похоже. Возьми веревку покрепче и завязывай на ней узел всякий раз, как добьешься очередного успеха в своих исследованиях.

– Я предлагаю тебе вот что, – проговорил дядя Джоз. – Садись-ка за мой письменный стол, бери бумагу и пиши все свои возражения против этого твоего секретарства...

Чарлз обвел взглядом лица столь горячо им любимых дяди и кузины, и его худощавое лицо осветилось смущенной улыбкой.

– Вы нарочно надо мной подшучиваете, чтобы я не противился, ведь так?

– Да, мы стараемся убедить тебя! – воскликнули отец и дочь почти одновременно.

– Я напишу профессору Генсло и попрошу у него совета.

– Но ты же знаешь, что он ответит, – сказал Джозайя.

– Да. "Хватит заниматься нытьем, приступай к работе".

– Браво, Чарлз! – воскликнула Эмма. – Вот ты и смеешься над собой. Таким я тебя люблю!

После того как дядя Джоз вышел, они с Эммой направились в гостиную, где она сыграла ему несколько пьес Моцарта и Гайдна. Он поведал ей о своих сердцебиениях.

– Мне так жаль тебя! – В ее голосе звучало неподдельное чувство. – Ты должен больше отдыхать.

– Беда в том, Эмма, что отдыхать-то я как раз и не люблю. Кто это сказал, что человек страдает от своих добродетелей не меньше, чем от пороков?

– Да сам ты и сказал! А может, это лондонская жизнь для тебя чересчур тяжела?

– Так оно и есть. Но Лондон мне необходим, чтобы иметь возможность советоваться с учеными, пользоваться библиотеками Геологического общества, Линнеевского... бывать у издателей.

Три последующие недели он провел в Маунте в абсолютной праздности, наслаждаясь знакомыми шропширскими ландшафтами: катался на лодке по Северну, скакал верхом или бродил пешком. Единственным делом, которым он в это время занимался, было чтение гранок "Дневника" и замечаний Генсло с указанием орфографических и фактических ошибок, неизбежных во всякой большой рукописи. Ни о чем серьезном они в семье не говорили, если не считать вопроса о том, надо ли им всем ехать в Лондон в июне на коронацию королевы Виктории.

Отец справился у него об Эразме и скорчил мину, узнав, что тот, в свои тридцать три года, находит путешествие дилижансом от Лондона до Шрусбери слишком утомительным.

– Он любит хорошее общество. Хозяин – это он так себя называет. Вот смысл его жизни. Правда, при этом он любит, чтобы, как только часы пробьют двенадцать, гости расходились по домам. Ему было бы неприятно, если бы утром, за завтраком, надо было лицезреть кого-нибудь рядом с собой.

– Включая и жену?

– В первую очередь.

– Чарлз, надеюсь, ты не таков?

– Отнюдь. Просто из-за работы у меня нет времени даже для того, чтобы подумать о женитьбе.

– Тебе скоро тридцать. С этим не надо тянуть. Если ты поздно женишься, то сам лишишь себя большого настоящего счастья.

...Вернувшись к себе на Грейт Мальборо-стрит, Чарлз убедился, что с трудом может теперь сосредоточивать свое внимание на работе, настолько все его мысли были заняты Эммой Веджвуд. Ее образ неотступно преследовал его не только днем, но и ночью. Какой он все-таки безнадежный дурак, что до сих пор не сделал ей предложения! Но он сделает это – и весьма скоро. Ведь он понял, что любит ее, что для него она – единственная женщина в мире. И как только он найдет нужные слова, он вернется в Мэр-Холл во что бы то ни стало. Больше уж он не смалодушничает.

Забвение Чарлз смог найти, только углубившись в работу по геологии. Он начал статью о "дорогах", или "террасах", которые ему довелось наблюдать в Глен-Рое. В мае появилась первая часть серии "Млекопитающие" Джорджа Уотерхауса – на шестнадцать страниц приходилось десять иллюстраций. В июле вышла из печати первая часть из серии "Птицы" Джона Гулда с десятью превосходными цветными вкладками. Итак, его "Зоология" продвигалась вперед.

В Общество на его имя поступил экземпляр только что вышедшей книги Лайеля "Элементы геологии". Сам Лайель гостил в это время в Киннорди, у родителей в Шотландии. Проглотив разом весь том, Чарлз тут же написал другу о своих впечатлениях: "Я прочел все от корки до корки и полон восхищения... Нам необходимо поговорить о Вашей книге. Ведь если не иметь возможности обсудить прочитанное, чтение лишается всякого удовольствия. Во многих местах я испытал нечто вроде досады при мысли о том, сколько борьоы и усилий понадобилось геологам для доказательства того, что, по-Вашему, представляется столь очевидным..."

Одна строка в лайелевском предисловии, однако, встревожила его не на шутку. Опубликование дарвиновского "Дневника", говорилось там, задерживается, к большому разочарованию научного мира, "из-за неготовности Роберта Фицроя завершить остальные тома в серии". Чарлз понимал, что Лайель тем самым делает ему комплимент, но его тревожила возможная реакция Фицроя. Оставалось надеяться, что капитан не прочтет книги, но надежда эта была весьма слабой: Фицрой покупал все сколько-нибудь значительное по научной части...

И действительно, через несколько дней в квартиру Дарвина кто-то нетерпеливо постучал. Открыв дверь, Симе пропустил капитана Фицроя высокого, поджарого и элегантного в длинном синем пиджаке и таких же брюках и жилетке дымчато-жемчужного цвета. Отложной воротник прикрывал галстук, повязанный свободным узлом по последней моде; на голове красовалась непривычного фасона гамбургская шляпа. Хотя он по-прежнему оставался на флоте, но получал половинный оклад и не имел под своим началом судна. Лицо его было явно темнее обычного – от душившей капитана ярости.

– Капитан Фицрой! Как приятно вновь видеть вас после столь долгого перерыва, – приветствовал его Чарлз.

– Я здесь не ради удовольствия. Меня оскорбили, затронута моя честь! С этими словами он протянул Чарлзу книгу Лайеля. – Вы видели этот выпад против меня?

– Да, капитан, и глубоко сожалею о нем.

– Сожалеете? Да вы, скорей всего, его и спровоцировали!

Глаза Чарлза засверкали.

– С какой это стати?

– Чтобы доказать всему ученому миру, что вы – работяга, а я – лентяй, и к тому же безответственный.

– Никто не мог бы сказать о вас подобное, сэр! Вы – один из самых преданных делу и добросовестных людей, каких я встречал в жизни.

– И все-таки вы позволили Лайелю публично оскорбить меня?

– Даю вам слово, что не видел этого предисловия до публикации. А если бы видел, то убедил бы его снять всякое упоминание о наших книгах. Симе, посмотри, не осталось ли у нас бренди?

– Обратившись снова к Фицрою, он произнес примирительно: – Садитесь, прошу вас! Давайте обсудим все, как положено между старыми друзьями. Вы, знаете, что я никогда не обидел бы вас. Понятия не имею; зачем Лайелю понадобилось написать эти строки, но я опровергну их.

– Каким образом? – Вопрос прозвучал весьма холодно. – Сообщив, что вы пишете и за себя, и за капитана Кинга и что, если бы мне пришлось писать оба тома, я не закончил бы работу раньше чем через год или даже два.

Успокоившись, Фицрой принял рюмку бренди из рук Симса, которого он хоть и с опозданием, но узнал. – Что же, хорошо. Ноя хочу, чтобы вы сказали Лайелю, что я возражаю против его инсинуаций и требую, чтобы это место было изъято из последующих изданий.

В первый раз после того, как Фицрой ворвался к нему, Чарлз позволил себе улыбнуться.

– Никакого последующего издания не будет, прежде чем три наши тома появятся через .. год, как вы полагаете?

Фицрой наконец заговорил своим обычным голосом:

– Чтобы закончитьоба тома, мне осталось работы всего на несколько месяцев. Так что наши книги должны быть на прилавках магазинов в следующем году примерно в это же время.

– И тогда при попутном ветре мы выйдем в спокойное море!

Неторопливыми глотками попивая бренди, Фицрой произнес со своей характерной, столь хорошо памятной Чарлзу улыбкой:

– Вы убедились сами, нрав у меня вспыльчивый. Конечно же я знаю, что никакого касательства к унизительному замечанию Лайеля в мой адрес вы не имели, и если бы вы видели рукопись до опубликования, то изъяли бы это место. Словом... я извиняюсь за то, в чем обвинял вас.

– Извинение принято.

Некоторое время они дружески болтали, после чего, пожав ему на прощание руку, Фицрой ушел. Чарлз тут же написал Лайелю: "Я виделся с Фицроем. Он приобрел Вашу книгу. Предисловие привело его в ярость... но потом он успокоился, Кое-что в его мозгу явно нуждается в починке..."

Он продолжал писать статью по геологии: она получилась чересчур подробной и растянутой, отняв у него почти полтора месяца. Правда, в это же время он вел постоянные записи в своей, уже третьей, книжке по происхождению видов. Еще в июне он писал своему кузену Уильяму Дарвину Фоксу: "Я в восторге, убедившись, что вы столь любезны, что не забыли моего вопроса о скрещивании животных. Сейчас это мое главное увлечение, и мне действительно кажется, что придет день – и я смогу кое-чего добиться в этом самом запутанном предмете – в вопросе о видах и разновидностях".

В сентябре, когда он подготовил к печати свою статью по геологии Глен-Роя, Дарвин смог все свое время отдавать записной книжке по происхождению видов. Со знакомыми он обсуждает подробности таких вопросов, как селекция, не раскрывая, однако, причины своего интереса. Лайелю он писал: "В последнее время меня, к сожалению, все больше тянет побездельничать, когда дело касается чистой геологии. Зато я буквально очарован множеством новых взглядов, касающихся классификации, родового сходства и инстинктов животных. Их становится все больше и больше, и все они имеют отношение к вопросу о видах, Я заполняю фактами одну записную книжку за другой, и они все отчетливее начинают укладываться в определенные закономерности".

Погода в сентябре и октябре позволяла ему совершать долгие прогулки по городу, заканчивавшиеся обычно в одном из книжных магазинов – Яррела, Джона Таллиса или Хэтчарда. Чарлз бродил между рядами полок, отыскивая что-нибудь интересное для чтения на сон грядущий: он покупал что придется, чтобы отвлечься и позабыть на время о "маленькой мисс Неряхе". Так, в сентябре и октябре 1838 года, помимо работы над книгой о кораллах, он прочел "Мудрость бога" Джона Рея, "Бережливость" Листера, "Историю человека" Хорна, "Путешествие вокруг света" Лисян-ского, "Силу разума" Аберкромби, "Как вести наблюдения" Хэрриет Мартино. Движимый любопытством, он как-то взял с полки случайно подвернувшуюся под руку книгу Томаса Мальтуса "Опыт о законе народонаселения", написанную ровно сорок лет назад. Чарлз не встречался с автором книги во время своего весьма короткого пребывания в Лондоне перед отплытием "Бигля", но некоторые из его друзей были с ним знакомы. Образование Мальтус получил в Кембридже и более двадцати лет преподавал в колледже Ост-Индской компании в Хейлибери.