Текст книги "Первая леди, или Рейчел и Эндрю Джэксон"

Автор книги: Ирвинг Стоун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 26 страниц)

В гостиную ворвался Джон Итон с мрачным от разочарования и огорчения лицом; он принялся поносить изо всех сил Генри Клея. Эндрю выслушал его и сказал спокойно:

– Это не совсем справедливо в отношении мистера Клея, Джон. Он вправе использовать свое влияние в пользу человека, которого считает более подходящим для работы. Ты помнишь, как он однажды открыто обвинил меня в палате представителей, что я «военный диктатор, который уничтожит свободы народа»?

В этот вечер они присутствовали на последнем регулярном, по средам, приеме у президента Монро. Эндрю сердечно поздравил мистера Адамса. На пути в отель в карете Джэксонов Джон Итон заметил, как тих был город: ни костров, ни победного праздника, ни ликующих толп.

– Народ хотел вас, генерал, – с грустью заключил Итон. – Люди считают, что их обманули.

Но ничто не могло изменить спокойной реакции Эндрю на случившееся. Со своей стороны Рейчэл была довольна. В целом выборы были достойными; предсказания, будто Республика распадется, если главное исполнительное лицо станет выбираться избирателями, не оправдались, как и ее опасения, что над ней будет измываться оппозиция.

Вернувшись в свой номер, где в камине потрескивали поленья, они вместе с Энди и Эмили выпили горячего пунша.

– Как долго, дядя Эндрю, мы останемся в Вашингтоне, по твоему мнению? – спросил встревоженно Энди. – Я должен возвратиться в Нашвилл и возобновить свою практику. Мне нужно обеспечить свою жену.

– Твой дядя и я подготовили для вас свадебный подарок, который облегчит ваше положение, – сказала Рейчэл, знавшая, насколько глубоко были разочарованы молодожены поражением Эндрю. – Мы намерены подарить вам плантацию Сандерс.

Последовал взрыв радости, и было много объятий, прежде чем молодая пара удалилась в свой номер. Несмотря на огонь в камине, воздух в номере оставался прохладным. Эндрю закутал Рейчэл в одеяло и подсунул его отворот ей под ноги.

– Итак, Рейчэл, моя дорогая, я пытался сделать тебя первой леди страны. Ты не разочарована, верно?

Она внутренне улыбнулась и провела рукой по выступавшим костям его лица:

– Мое разочарование относится к твоим чувствам.

– Тогда все в порядке, я буду счастлив вернуться в Эрмитаж.

– На какой срок… – нежно спросила она. – До следующих выборов?

Их глаза встретились. Его глаза были суровыми.

– Через месяц мне стукнет пятьдесят восемь. Мистер Адамс, без сомнения, пробудет два нормальных срока. Разумеется, ты не думаешь, что в возрасте шестидесяти шести лет?.. Это – навсегда!

«Он сказал мне это слово дома, – подумала Рейчэл, – но на сей раз он имеет в виду то, что говорит. Быть может, в конечном счете он удовольствуется положением джентльмена-плантатора».

«Навсегда» длилось всего пять дней. 14 февраля выбранный президентом Куинси Адамс предложил пост государственного секретаря Генри Клею. Разверзлись врата ада в Вашингтоне и по всей стране… и в особенности в их двух комнатах во Франклин-Хауз. Посетители шли потоком, и все они страстно осуждали покупку голосов за счет предоставления поста.

Спокойствие и согласие Эндрю с итогами голосования исчезли напрочь. Рейчэл понимала по тому возмущению, от которого сотрясалась вся его длинная фигура, что ничто в его бурной карьере, исключая мародерство британцев, не вызвало такой крайней решимости отомстить за подлость. Она слышала, как он, стоя в дальнем углу комнаты в окружении своих самых восторженных сторонников, кричал:

– Итак, Иуда с Запада заключил контракт и получит тридцать сребреников! Конец будет таким же. Видели ли когда-либо раньше такую наглую коррупцию?

Дюжина голосов хором ответила:

– Но конечно, мистер Клей знает, что вся страна возмущена!.. Он не настолько глуп, чтобы принять…

– Что, отказаться от своей доли добычи? – Голос Эндрю, долетевший до нее, был холодным и презрительным. – Но он должен предстать перед сенатом для утверждения. Клянусь Всевышним, господа, у меня там все еще есть голос, и даю вам свое слово, что вывернусь наизнанку. Сделка с голосами – чистейший подкуп, и допустить такое – значит разрушить нашу форму правления.

Через три недели под проливным дождем семья Джэксон выехала из столицы; вся четверка сидела в карете, запасные лошади были привязаны к задку. Эндрю молчал, его голова была опущена на грудь, глаза закрыты; он все еще переживал свое поражение в сенате, где ему удалось набрать всего четырнадцать голосов против назначения Клея. Рейчэл убедила его, что ради приличия ему следует принять участие в церемонии инаугурации. Потом Эндрю жаловался ей, что мистера Адамса «сопроводили к Капитолию с помпой и грохотом пушек и барабанов, что не соответствует самому характеру события». Однако он одним из первых пожал руку Адамсу и принимал в сенате присягу вице-президента Кэлхуна.

Когда карета пересекла городскую черту Вашингтон-Сити, Рейчэл почувствовала, как напряглось его тело. Он повернулся на сиденье и устремил пристальный, напряженный взгляд на столицу. Его лицо выражало непоколебимую решимость, которая была памятна ей в годы, предшествовавшие сражению у Нового Орлеана.

Эндрю повернулся лицом к ней:

– Мы вернемся.

/3/

Они приехали в Эрмитаж в разгар сухой и холодной весны. Плантация была хорошо обработана, но не хватало влаги и для кукурузы, и для хлопка. Рейчэл привезла с собой саженец лимона и полный ящик различной рассады для сада. Ей хотелось снять городскую одежду, надеть простое ситцевое платье и начать копаться в земле. В глубине души она понимала, что нынешнее состояние временное, промежуточное, что ей придется вновь пройти через тот же процесс, а тем временем она испытывала наслаждение, ощущая руками жирный краснозем, вдыхая аромат соседнего леса и любуясь покрытой растительностью холмистой местностью. «Но какой позор, – размышляла она, – что стороны не уладили раз и навсегда соперничество между собой».

Их возвращение домой было больше похоже на триумфальное шествие, чем на поездку потерпевшего поражение кандидата. Хотя Эндрю заранее просил, чтобы не было официальных демонстраций, в каждом городе, через который они проезжали, собирались огромные толпы желавших приветствовать Джэксонов. В Луисвилле, Кентукки, родном штате Клея, они присутствовали на банкете: его участники провозгласили тост за генерала Джэксона как следующего президента Соединенных Штатов. Было яснее ясного, что выборы 1824 года далеко не закончились и каждый час дня и ночи между сегодняшним днем и ноябрем 1828 года, когда состоятся новые выборы, будет наполнен борьбой.

Эрмитаж превратился не только в сборный пункт Джэксона, куда ежедневно стекались сотни людей, приезжали курьеры, приходили письма, газеты, плакаты, но и в Белый дом пограничной территории, где сосредоточивались все оппозиционеры, искавшие там лидера. Доминировали ненависть к Адамсу и Клею и убеждение, что была поругана ясно выраженная воля народа.

Однажды вечером, когда в столовой и гостиной разгорелась особенно бурная дискуссия, Рейчэл почувствовала, что не в состоянии выдержать остроту напряжения и сильный шум. Она поднялась наверх, в свою тихую спальню, где воздух был чист от табачного дыма, запаха разгоряченных человеческих тел и перед глазами не мелькали беспорядочные жесты возбужденных мужчин. Она подвинула кресло к открытому окну. Буря в нижних помещениях дома не была временной, ее масштабы, характер, интенсивность будут возрастать с каждой неделей и с каждым месяцем. Эндрю втянулся теперь глубоко, влез по уши и даже поверх своих густых, но поседевших волос в политику, но не разумнее было бы для нее отойти в сторону? Не лучше ли обеспечивать еду, напитки и постели для приезжих и в то же время стоять в стороне от того, что происходит? Она предоставила своему мужу свободу в осуществлении его амбиций, но разве обязана она участвовать в них? Не лучше ли избежать волнений, наслаждаться садом, постоянно растущим обществом племянниц и племянников, сидеть и читать перед камином или же мирно работать за ткацким станком?

Запоздавшие летние дожди оживили луга. Коровы и овцы раздобрели и лоснились на солнце. Уборка урожая потребовала больше, чем обычно, тяжелого труда, но хлопок и зерно уже лежали в амбарах, а цены на рынке были благоприятными.

В октябре 1825 года законодательное собрание Теннесси официально выдвинуло Эндрю Джэксона кандидатом на пост президента. Он убедил Рейчэл сопровождать его в поездке в Мэрфрисборо, где он принял выдвижение и официально подал в отставку с поста сенатора. Оттуда они направились на Запад навестить Джейн. В сыром лесу было много черники, ягод терна, рябины и прочего. Джейн сохранила подтянутую фигуру, глаза оставались проницательно-ясными, и только белокурые волосы несколько изменили цвет. Она также пристрастилась курить глиняную трубку. Две сестры уселись у камина и с грустью заговорили о прошлом, поражаясь, как широко расселился клан Донельсон в Теннесси, Кентукки, Миссисипи и Луизиане.

Когда чета Джэксон проезжала через Нашвилл по пути домой, она увидела, что город в смятении. Некто по имени Дей, общипанный человечек, якобы собиравший счета для торговцев Балтимора и Питсбурга, провел несколько дней в Нашвилле, задавая бесконечные вопросы относительно брака Джэксонов и показывая копию протокола о разводе Робардсов, законно снятую для него в Харродсбурге тамошним писцом.

По возвращении в Эрмитаж Джон Овертон сказал им, что, по его мнению, идет сбор материала, неблагоприятного для Эндрю, чтобы заставить его снять свою кандидатуру на пост президента. По предположениям Джона Итона, сплетни собираются с целью публикации в расчете спровоцировать Эндрю на яростный взрыв, возможно, даже на дуэль, возродив таким образом его репутацию несдержанного человека.

Рейчэл поднялась наверх, разделась, легла в постель и натянула одеяло на голову. Какой смысл уходить от политических страстей, когда в любой момент она может стать средоточием острой борьбы? Еще три года до новых выборов, но уже некоторые представители оппозиции копаются в ее прошлом, надеясь найти рычаг против Эндрю.

«Реально была единственная возможность избежать новых треволнений: пойти и сказать Эндрю, что я совершила ошибку. Я полагала, что смогу выдержать последствия, но на деле не могу: у меня нет нужной моральной силы. Освободи меня. Я была хорошей и верной женой почти сорок лет. Я дала тебе все, на что была способна, я никогда не просила тебя отказаться от своих желаний. Я помогала тебе в меру своих сил. Нам скоро будет по пятьдесят девять лет. Ты знаешь, что я люблю тебя всей душой, знаю, что ты любишь меня. Тогда, Эндрю, пожертвуй последней кампанией. Выполни свое обещание, что последние годы нашей жизни мы проведем спокойно дома и будем наслаждаться нашей близостью.

То, что предстоит, – не обычное политическое соревнование, это война; если бы вопрос был поставлен так: чтобы стать президентом, нужно поставить меня на передовую линию фронта, согласился бы ты, Эндрю?»

Но через несколько часов, когда Эндрю пришел в спальню, Рейчэл ничего не сказала.

Разве они не подвергались бесчисленным нападкам со времени осложнений, возникших в 1793 году, и не сумели их пережить?

К весне 1826 года Эрмитаж стал штаб-квартирой объединенной политической группы, основавшей в Вашингтон-Сити собственную газету «Телеграф» под редакцией Даффа Грина и имевшей добровольные организации почти в каждом штате Союза; их членами были не только жители западных штатов, выступавших в поддержку Эндрю Джэксона, но также и те, кто входил в распавшуюся организацию Крауфорда и ненавидел Генри Клея. К группе поддержки Эндрю примкнули также те, кто не ощущал симпатии к хладнокровному Джону Куинси Адамсу или его продажной администрации, лица, не принадлежавшие ни к какой партии, но считавшие, что Джэксона обокрали, и, наконец, массы простого народа, не имевшие никогда ранее права голосовать за своего президента, убежденные в том, что генерал Джэксон обеспечил им такое право и только он будет отстаивать их интересы.

Газета «Курьер» в Нью-Йорке была настроена в пользу Джэксона, почти каждый крупный город имел газету, поддерживавшую его. Когда были подсчитаны результаты выборов в конгресс в 1826 году, обнаружилось, что большинство ставленников Генри Клея, помогавших посадить в кресло президента Адамса, были забаллотированы и что сторонники Джэксона победили в Нью-Йорке, Огайо, Виргинии, Джорджии, Кентукки, Миссури и Иллинойсе. Вновь посетители Эрмитажа уверили Рейчэл, что ее муж будет следующим президентом Соединенных Штатов.

Затем через несколько недель в Эрмитаж поступил памфлет, изданный в Восточном Теннесси Томасом Арнольдом, принадлежавшим к лагерю потерпевшего поражение сенатора Уильямса:

«Эндрю Джэксон провел лучшие годы своей жизни в азартных играх, скачках, и венцом всего этого стало умыкание чужой жены.

Одобряющий кандидатуру Эндрю Джэксона должен поэтому заявить, что он сторонник философии, согласно которой любой мужчина, возжелавший чужую красотку жену, не должен делать ничего иного, как взять пистолет в одну руку, а кнут в другую и овладеть ею.

Генерал Джэксон признал, что он снимал пансион в доме старой миссис Донельсон и что Робардс воспылал ревностью к нему, но он умолчал о причине этой ревности… Однажды Робардс застал генерала Джэксона и свою жену в момент, когда они обменивались самыми сладостными поцелуями».

Первой реакцией Рейчэл было чувство стыда – стыда за то, что такой выпад был сделан в ее родном штате и одним из ее соседей. Она убедила себя, что нужно сохранять спокойствие, что не следует расстраиваться по поводу гнусных строчек, и в то же время у нее все кипело внутри при мысли, на что нацеливалась эта подлость: нанести ей удар в спину, представить в гнусном свете ее побуждения и ее поведение. Разъяренный Эндрю ушел в себя, и они не обмолвились ни словом по поводу памфлета. Рейчэл сожгла полученную копию, решительно вычеркнув ее текст из своего ума.

Однако она недооценила последствия печатного слова. Вскоре полковник Чарлз Хэммонд, редактор газеты в Цинциннати, ободренный тем, что уже есть прецедент в печати, написал для своей газеты статью, основанную на памфлете Арнольда, с добавлениями, собранными мистером Дейем. Какой-то аноним прислал Рейчэл по почте вырезку из этой газеты:

«Если президент женат, то его жена должна соответствовать высоким качествам занимаемого им положения. Ее соответствие положению, ее характер и достоинства, ее личные недостатки или положительные черты должны быть выявлены и оценены, обсуждены, подвергнуты осмеянию, если они того заслуживают.

Если она слаба и вульгарна, то неизбежно станет объектом для насмешек, часть которых будет иметь последующие негативные результаты для мужа… Мы должны либо увидеть деградировавшую женщину во главе женского общества нации, либо объявить об этом факте и рассматривать его как основу для требований об отстранении ее мужа.

Невзирая на его известность, публичная молва сеет подозрения относительно корректности его матримониального союза… Мы имеем дело не с вольной догадкой в отношении незамужней женщины, основанной на возможной нескромности и опирающейся на личную распущенность в поведении. Напротив… это обвинение генерала Джэксона в открытом прелюбодеянии, которое оскорбляет права мужа, а его жены – в бегстве от законного мужа к любовнику.

В сентябре 1793 года двенадцать человек – членов жюри, выслушав доказательства, объявили… что миссис Робардс повинна в прелюбодеянии. Должны ли осужденная прелюбодейка и ее любовник-муж быть допущены до самого высокого поста в стране?»

Ее руки вяло упали. Газета из Цинциннати выскользнула на пол. Наконец-то появилось страшное и отвратительное слово, преследовавшее ее на протяжении всей семейной жизни и превратившее веселую, счастливую молодую женщину в раненую, заточенную в собственных стенах.

Она – прелюбодейка!

/4/

В этот вечер в кабинете Эндрю за закрытыми дверями сидела группа бледных, стиснувших зубы мужчин. Они говорили так тихо, что из кабинета не доносилось ни слова. Встреча затянулась, и Рейчэл продолжала сидеть перед камином в гостиной, словно одеревеневшая, с широко открытыми глазами, ожидая выхода Эндрю.

В этой комнате он просил ее согласия на то, чтобы он баллотировался в сенат и выдвинул свою кандидатуру на пост президента. Он тогда спрашивал:

– Как думаешь ты, Рейчэл?

Она сказала:

– Я выдержу все последствия.

Наступила полночь, когда Эндрю вошел в гостиную. Он объяснил спокойно:

– Собираются тучи, и я должен постараться разогнать их, прежде чем они обрушат на нас…

– …Да… Но каким образом?

– Сделав нашу позицию неуязвимой. Мы намереваемся получить свидетельства от вдовы преподобного Крайгхеда и от матери Полли, вдовы генерала Смита. Они знали нас с самого начала.

– Свидетельства… относительно чего? – спросила Рейчэл в оцепенении.

Эндрю наклонился, обнял ее, поднял из кресла и поцеловал ее холодные щеки и усталые глаза:

– Я знаю, как тебе это неприятно, но мы должны защищать себя в тех точках, по которым они наносят удар. Нет ни одной частицы в моей жизни, какую они не пытались бы извратить и фальсифицировать, но мы будем встречать их в лоб с документами и показаниями под присягой и каждый раз будем брать над ними верх.

Рейчэл хотела сказать: «Все это правильно в отношении общественных дел, связанных с твоей работой! Но как это поможет мне доказать, что полковник Хэммонд лжет, обвиняя меня в „открытом прелюбодеянии“? Втянуть более широкий круг людей в нашу частную жизнь и придать большие масштабы скандалу?»

Письма, написанные вдовой преподобного Крайгхеда и вдовой генерала Даниэля Смита с глубоким чувством любви, были крайне ценными. В них раскрывалось, как было трудно ей с Льюисом Робардсом, говорилось о ее неоднократных попытках примириться с ним, о его обращении в законодательное собрание Виргинии с просьбой о разводе. Этих свидетельств хватило бы, чтобы убедить любого человека доброй воли, но от их друга Сэма Хьюстона в Вашингтон-Сити пришло сообщение о том, что Хэммонд прислуживает Генри Клею.

Едва успела Рейчэл положить полученные ею свидетельства в свой сейф, как редактор Хэммонд сделал следующий шаг. Он информировал сенатора Джона Итона, что Рейчэл и Эндрю Джэксон не вступали формально в брак в Натчезе! Рейчэл бросила садовые инструменты резким движением и всунула руки в глубокие карманы своего запачканного землей фартука. Если она вышла замуж за Эндрю Джэксона в 1791 году, будучи убежденной, что Робардс получил от виргинского законодательного собрания право на развод, тогда любой грех или преступление, совершенные ею в течение последующих двух лет жизни с Эндрю, были не морального, а чисто формального свойства. Разумеется, люди поймут ее трудное положение и не используют его против нее. Но если редактору Хэммонду удастся убедить страну, что она не выходила замуж за Эндрю Джэксона в Натчезе, что она открыто жила с ним в незамужнем состоянии более двух лет, пока Льюис не отправился в суд в Харродсбурге и не получил свой развод, тогда ее поведение может быть представлено как проявление безудержной похоти.

У Эндрю и Рейчэл не было письменного документа о брачной церемонии в Натчезе. Проведенная в Спрингфилде церемония была законной и связывающей их в глазах американцев, проживавших на испанской территории, но к кому обратиться за доказательствами, когда прошло уже тридцать шесть лет? Старый Томас Грин давно умер, многие из его потомков и друзей также скончались, остальные рассыпались по стране. Эндрю отправил Уильяма Льюиса по Миссисипи, чтобы отыскать и привезти письменный документ, какой удастся найти.

Члены Культурного клуба, переименованного в Клуб нашвиллских леди, восприняли как личное оскорбление нападки на женщину из Теннесси и нашли свой способ выразить доверие Рейчэл. Почта доставила уйму писем в Эрмитаж, а три леди нанесли визит. Рейчэл приняла их в гостиной и подала чай. Этот чай согрел ее сердце.

Близкие друзья Эндрю собрали массовый митинг в помещении суда в Нашвилле в защиту Джэксонов. Эндрю присутствовал на митинге и приехал в Эрмитаж, чтобы сообщить, что сотни людей, собравшихся на площади, поклялись поддерживать Джэксонов и приняли резолюцию:

«Выявить и пресечь фальсификацию и клевету путем публикации правды».

Был образован комитет для рассмотрения всех материалов, касающихся взаимоотношений и супружества Рейчэл и Эндрю Джэксона, в который вошли восемнадцать наиболее уважаемых граждан штата Теннесси, в том числе их бывший друг судья Джон Макнейри, полковник Эдвард Уорд, бывший посол Джордж Кэмпбелл, родственник губернатора Луизианы Томас Клейборн, судья Верховного суда Соединенных Штатов Джои Катрон, два члена верховного суда Теннесси и некоторые другие лица, в прошлом расходившиеся с Эндрю по политическим взглядам. Комитет возглавил Джон Овертон. Прямо из Нашвилла он приехал к обеду в Эрмитаж. Эндрю достал из буфета напитки, налил их и, чокаясь с Овертоном, сказал:

– Джон, это тот самый случай, когда я не собираюсь просить тебя не вмешиваться в мою личную жизнь. Я хочу, чтобы ты вник в нее как можно глубже и сделал так, чтобы комитет располагал истиной во всем ее объеме.

Джон взял из буфета ложку и размешал сахар, осевший на дне стакана с виски.

– Я буду строг и объективен, каким всегда был в качестве члена верховного суда Теннесси. Ни один материал, не выдерживающий тщательной проверки, не будет допущен. Свидетели сообщат для протокола только то, что они на самом деле знают, и мы опубликуем только то, что можем доказать. Язык отчета будет спокойным и юридическим. Не будет включено ничего, что не представляет собой доподлинной правды, какой она была в то время.

В комнате наступила тишина. Мужчины повернулись к Рейчэл. Глаза Джона сверкнули, как холодный ружейный металл. Она быстро кивнула в знак одобрения, счастливая оттого, что он взял на себя задачу возглавить защищающий ее комитет, ведь он был ее другом в доме Робардсов в Харродсбурге еще до того, как она встретила Эндрю.

– Я не одобряла эти методы нашей защиты, Джон, но думаю, что твое предложение правильно. Знаю, что ты добросовестно выполнишь работу. Раскроем миру нашу историю раз и навсегда, а затем успокоимся.

Полный доклад комитета Овертона, а также данные под присягой свидетельства миссис Крайгхед и миссис Смит были опубликованы в газете «Юнайтед Стейтс телеграф» 22 июня 1827 года и перепечатаны по всей стране. Не желавшая раскрывать свои интимные отношения перед лицом множества чужих ей людей, которые ничего ранее не знали о Джэксонах, Рейчэл обнаружила, что доклад имел немедленные и позитивные последствия. В Эрмитаж приходили письма из Вашингтон-Сити, Филадельфии, Нью-Йорка, Нового Орлеана с поздравлениями по поводу «отмщения вашей невиновности» и заверениями в постоянной дружбе.

Рейчэл сложила в ящик и заперла на замок доклад, газеты и письма, словно этим жестом отмывала свои руки от скандала.

– Не стану больше читать сплетни и не буду больше выступать с ответами. Они и так причинили мне столько вреда, сколько смогли. С Божьей помощью я сумела подняться над ними.

Она строила свои расчеты без учета реакции семьи. Однажды утром ее навестила Эмили. Рейчэл сидела в столовой и завтракала. Эмили подвинула стул к столу, на который выложила принесенные ею бумаги.

– Тетя Рейчэл, – начала Эмили, разглаживая газету, – ты видела последний памфлет Хэммонда? Мы не можем позволить ему говорить такие вещи о тебе. В конце концов у нас, Донельсонов, есть своя гордость!

Рейчэл подумала: «Она бесспорно дочь Джонни!»

– Мы должны опубликовать наше собственное заявление, – продолжала Эмили. – Речь идет о чести нашей семьи! Когда ты прочтешь это, то, уверена, присоединишься к нам в ответе Донельсонов.

С ощущением непреодолимого страха Рейчэл опустила взор на тесно напечатанную колонку:

«Было бы оскорблением здравого смысла сказать, будто рассказ Овертона не подходит к обольщению и прелюбодеянию в том же свете, в каком их ярко и отчетливо ставят сами законодательные и юридические акты.

Миссис Джэксон нарушила супружескую присягу, данную Робардсу. Ни один человек в мире не сможет поверить в то, что она невинна, если вдруг она оказалась вне досягаемости своего мужа, наедине с мужчиной, о котором говорят, что он – ее возлюбленный.

С тем же успехом можно было бы выдать патент на невинность, застав их посреди ночи раздетыми в одной постели.

Когда они вступили открыто в супружеские отношения, это был незаконный и преступный акт. Они всего лишь похотливые существа. Генерал Джэксон и миссис Робардс… добровольно и для удовлетворения собственных аппетитов поставили себя в положение, которое сделало необходимым, чтобы миссис Робардс была осуждена за уход от мужа и прелюбодеяние…

Таким образом, те, кто считают, что прелюбодейка, ставшая со временем легальной женой любовника, не подходящая личность для того, чтобы встать во главе женского общества Соединенных Штатов, не могут с чувством чести голосовать за генерала Джэксона…»

Мелкий шрифт плавал перед глазами Рейчэл. Она вонзила ногти в ладонь, а потом выпила последние остатки горького кофе на дне чашки. Когда Эмили ушла, оцепеневшая Рейчэл осталась сидеть в кресле. Неужели страна сошла с ума, коль скоро избирательная кампания ведется вокруг вопроса: прелюбодействовала она с Эндрю или нет? Какое отношение могут иметь те давние два года к его успехам и способностям как президента? Он был адвокатом, прокурором, конгрессменом, сенатором, судьей, генералом, губернатором, долго и хорошо служил стране.

Она не слышала, как Эндрю вошел в комнату и встал сзади нее. Когда его рука коснулась ее плеча, Рейчэл повернулась и увидела, что его лицо осунулось. В его руках был экземпляр той же публикации, что принесла ей Эмили.

– Сядь, дорогой, я принесу тебе чашку горячего кофе.

Эндрю плюхнулся на стул, на котором до него сидела Эмили, в его ярко-голубых глазах она заметила смятение:

– Ты знаешь, самая трудная для меня задача – бессильно сидеть здесь, в то время как они гнусно обзывают тебя, поливают грязью нашу любовь и супружество. Ничего так сильно не хотел я в жизни, как поехать в Цинциннати и пристрелить на месте это грязное существо. Поскольку я понимаю, что сам поставил себя в положение, когда, что бы ни говорили о тебе, я не могу встать на твою защиту…

– Эндрю, мы знали, что подобное случится. Я ждала этого во время первой кампании. Мне показалось чудом, что все сошло тихо. Но мы получили лишь отсрочку, и буря сейчас вдвое сильнее, потому что она дольше готовилась. Конечно, ты знал, это часть того, что ты назвал «последствиями»?

– Нет. Я… не ожидал… беспрецедентно! Они никогда не нападали на беззащитную женщину…

Он замолчал, некоторое время сидел тихо, страдание окутало его, как облегающий туман. Потом он вытащил из своего кармана письмо, которое только что получил от Джона Итона, выполнявшего обязанности сенатора в Вашингтоне и одновременно руководившего кампанией за избрание Джэксона.

– Послушай, что говорит Итон: «Будь осторожен, тих и спокоен. Избегай вопросов и споров. Взвешивай, прессуй в кипы и продавай хлопок, а если заметишь в печати что-либо относительно себя, брось бумагу в огонь и продолжай взвешивать хлопок. Лучшее, что ты можешь сделать, это сидеть спокойно в Эрмитаже, а народ вынесет тебя на пост».

Он встал, подошел к окну и глядел задумчиво на улицу. Рейчэл видела лишь его спину.

– …Вынесет тебя на пост. – Эндрю резко повернулся. – Я рассматривал это как возможность оказать услугу. Я думал, что смогу помочь развитию нашей страны. Но сейчас, когда тебя распяли на кресте… стоит ли это того?

Про себя она прошептала: «Время для таких вопросов прошло».

/5/

Рейчэл обнаружила, что живет одновременно в двух совершенно несовместимых мирах. Первый охватывает нормальные заботы повседневной жизни, и в своем большинстве они были приятными: обеденный стол, купленный ею в Новом Орлеане, никогда не пустовал и накрывался на тридцать человек. За него садились знакомые из Луизианы, которые проезжали через Теннесси на Север; пара новобрачных из соседней семьи в округе Аккомак, Виргиния; отправлявшиеся на Юг новые друзья из Нью-Йорка и Пенсильвании. Казалось, все пути ведут в Эрмитаж. Поток посетителей существенно опустошил их кассу. К тому же какая-то болезнь поразила их скот, и за восемнадцать месяцев они потеряли три тысячи долларов по причине падежа лошадей. Хотя урожай хлопка был хорошим, спрос был неважным, и низкие цены не позволили получить достаточных доходов. В дополнение ко всему Рейчэл не смогла найти замену Джейн Каффи, исполнявшей роль экономки, и поэтому большую часть мелочных обязанностей ей приходилось выполнять самой.

Со всеми этими трудностями можно было справиться, ибо они отражали занятый повседневной работой мир, и, как бы ни были велики проблемы или разочарования такого рода, как отчисление внучатого племянника Эндрю Джэксона Хатчингса из колледжа Кумберленда или глупая ситуация, в какой оказался ее сын, и отцу пришлось брать его на поруки, она могла им противостоять, ибо они были частью обычного образа жизни.

Но был и иной мир, который обволакивал подобно черному ядовитому облаку, мир, пропитанный истерией и безумством, с которыми она оказывалась неспособной справиться. Не было ни одной частицы личной и профессиональной жизни мужа, которую не трогали бы: утверждалось, будто он пытался на глазах публики убить губернатора Севьера, хладнокровно застрелил Чарлза Дикинсона, замышлял с Аароном Берром заговор с целью развалить Союз, казнил в ходе войны против племени крик лояльных милиционеров, грабил и притеснял индейцев, задирал и оскорблял испанцев, бежал от англичан, которых остановил Монро, бездарно провел сражение в Новом Орлеане, выкрал тысячи долларов военных фондов, нарушал гражданское право и вел себя, как военный диктатор…

Советники Эндрю уговорили его предпринять в годовщину сражения, 8 января 1828 года, поездку в Новый Орлеан, указывая, что празднества привлекут внимание всей нации и послужат прекрасной отправной точкой для кампании, которая обеспечит успех на выборах. Эндрю просил Рейчэл поехать с ним, уверяя, что пароход «Покахонтас» действительно может плыть против течения.

Они стояли на носу парохода, следя за тем, как обрамленные снегом берега Теннесси уступают место полутропической зелени Миссисипи, которую они также хорошо знали. Ей не хотелось покидать Эрмитаж, но она получила удовольствие, увидя Натчез, где холмы над рекой были усеяны приветствовавшими Джэксонов зрителями. В Новом Орлеане из воды вытянулся вверх красочный лес из мачт судов, эскортировавших их пароход. В десять часов утра плотный туман, нависший над водой, начал рассеиваться, и возникла панорама города с его шпилями. Они стояли на мостике «Покахонтаса», в то время как тысячи людей на берегу и в лодках выкрикивали приветствия, грохотал артиллерийский салют.