Текст книги "Семь минут"

Автор книги: Ирвин Уоллес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 41 страниц)

– Сначала мне нужно знать, во что это выступление может для меня вылиться?

– Ни во что, если вы будете говорить только правду. В самом худшем случае Фрэнк Гриффит, наверное, больше никогда не возьмет вас к себе на работу.

Она засмеялась булькающим смехом, ее щеки и подбородок затряслись.

– Вот это беда! – Миссис Воглер встала, и ее лицо порозовело от волнения. – Мне это понравилось, мистер Барретт. Я выступлю у вас свидетельницей. Я бы сделала это бесплатно, но мне очень нужны деньги. Теперь с нетерпением буду ждать выступления в суде, чтобы рассказать, что этот святоша Гриффит сделал со своим сыном. Это будет самый радостный для меня день.

– Превосходно, миссис Воглер. Вам никогда не придется раскаиваться в этом. – Он взял ее пухлую руку. – Я провожу вас до лифта. Суд скоро начнется, поэтому нам необходимо встретиться, чтобы разработать план вашего поведения. Давайте встретимся завтра, это займет не больше часа-двух. Я позвоню вам, чтобы вы были дома. Вы никуда не уезжаете?

– Я только раз выйду из дома, мистер Барретт, чтобы купить новую шляпку для своего первого появления на публике.

После ухода Изабель Воглер Майк Барретт быстро вернулся в квартиру. Ему хотелось петь от радости. Впервые за последние несколько дней у него появился повод для радости. Сейчас хотелось побыстрее поделиться новостями с Эйбом Зелкином, который тоже пребывал в унынии.

Майк позвонил в контору и попросил Донну соединить его с Эйбом.

– Мистер Барретт, – удивилась секретарша. – Что с вашей памятью? Вы забыли? Мистер Зелкин во Дворце правосудия в комнате номер сто один вместе с судьей Натаниэлем Апшо отбирает присяжных заседателей. Мистер Зелкин звонил во время последнего перерыва и просил передать, что все идет хорошо. Он считает, что они отберут все жюри и приведут его к присяге завтра к вечеру, а это значит, что процесс начнется в понедельник.

Естественно, Барретт забыл. Они долго обсуждали с Зелкином возможность отказаться от присяжных и потребовать, чтобы дело слушалось одним судьей, но в конце концов пришли к выводу, что их шансы будут выше, если изложить дело не перед одним человеком, а перед двенадцатью, поскольку в таком случае возможен дополнительный вердикт. Судья мог вынести одно из двух решений: виновен или невиновен, а когда дело слушалось жюри из двенадцати мужчин и женщин, существовал и третий вариант: жюри могло не прийти к общему согласию, что было бы в некотором смысле победой защиты.

Донна тем временем докладывала о телефонных звонках, почте и посетителях. Барретт понял, что его бремя потяжелело почти вдвое. В оставшиеся несколько дней придется работать не только за себя, но и за Эйба. Возможно, кое-что удастся переложить на Кимуру, но немного, потому что у того и так хватало работы.

Майк услышал, как Донна упомянула имя Кимуры.

– Он позвонил и попросил напомнить, что, если вы сегодня будете выходить из конторы, даже на обед, он хочет знать, где вас искать в случае необходимости.

– Он что-то выяснил?

– Кажется, да. Только не сказал что.

– Я скоро приеду и пообедаю в конторе.

– И еще, мистер Барретт. Минут пятнадцать назад звонила ваша знакомая, мисс Осборн. Она просила вас перезвонить, как только вы освободитесь.

– Хорошо. Сейчас позвоню ей и выезжаю.

Положив трубку, Майк задался вопросом, зачем звонила Фей. Он сам собирался позвонить и отменить совместный ужин. Сейчас, когда Зелкин занят отбором присяжных, когда начало процесса уже не за горами, ему придется вкалывать целыми днями с утра до ночи.

Он набрал номер Осборнов, и к телефону подошла Фей.

– Я знаю, что ты занят. Просто захотелось услышать твой голос, Майк.

– Мой голос? Ты что, прослушиваешь меня на роль?

– Нет, дорогой. Я хотела узнать, сердишься ты на меня или уже нет. Я имею в виду наш ночной разговор о книге.

– Каждый человек имеет право говорить о любой книге все, что думает.

– Но здесь разговор идет не о каждом человеке, а о нас с тобой. Может, я выбрала неподходящее время и употребила слишком сильные выражения. Я совсем забыла, что ты так переживаешь из-за этого проклятого процесса. Я боялась, что обидела тебя. Но ведь я искупила свою вину, дорогой, да?

– Я не обиделся, – солгал Майк.

– Я же тебе доказала, что люблю тебя? Ты сейчас видишь, что мое отношение к книге не имеет ничего общего с тем, как я занимаюсь любовью. – Она понизила голос. – Может, сегодня я докажу тебе это еще раз.

Он вспомнил, зачем собирался позвонить ей.

– Ты молодчина, Фей, но, боюсь, сегодня ничего не выйдет. Эйб сейчас в суде выбирает присяжных, и мне придется тянуть весь воз самому. Бумаги, встречи, телефонные звонки. Сегодня вечером и в следующие несколько вечеров мое либидо будет полностью направлено на юридические дела. Ты меня простишь? Я постараюсь возместить тебе потери на той неделе.

На другом конце провода воцарилось недолгое молчание, потом Фей сказала:

– Я просто задумалась: отказываешь ты мне из-за работы или из-за того, что злишься за мою критику Джадвея?

– Дорогая, я совсем забыл о нашем вчерашнем разговоре. Поверь, все дело в работе. Я так рад. У нас появились шансы. Сегодня утром мы нашли потрясающую свидетельницу, которая в пух и прах разобьет Дункана, когда тот начнет утверждать, что «Семь минут» виноваты в преступлении Джерри Гриффита.

– Я рада за тебя, Майк, но не понимаю, какой смысл поднимать этот вопрос, если сам Джерри Гриффит признался, что во всем виновата книга.

– Но его признание еще не значит, что это правда, Фей. Многие люди не совсем отчетливо понимают, почему совершают те или иные поступки. Им кажется, будто они знают. Но все это причины, которые лежат на поверхности. Настоящие причины могут быть запрятаны глубоко. Послушай, дорогая, я сейчас слишком занят, чтобы вдаваться в теорию Фрейда. Скажу только, что появилась женщина, которая работала у Гриффитов, то есть показания будут даваться не понаслышке. Она докажет, что в кругу семьи Фрэнк Гриффит – далеко не образец добродетели, как считается. Старик мог несознательно причинить Джерри больше вреда, чем дюжина порнографических книг. Я знаю, что Гриффит друг твоего отца, но уверяю тебя, что ни ты, ни твой отец не имеете ни малейшего представления, каков он дома.

– Какой ужас! У кого может хватить наглости говорить такое о мистере Гриффите? Только Мэгги Рассел, больше некому. Она твоя свидетельница-предательница? Кроме нее некому. В доме больше нет прислуги.

– Зачем ты втягиваешь во все это мисс Рассел? – раздраженно поинтересовался Майк Барретт. – Конечно, не она. Перед ее приездом в доме жили и другие женщины. Например, Изабель Воглер.

– Та толстуха? Помню, я видела ее пару лет назад. Вот штрейкбрехер!

– Человек, который для разнообразия хочет рассказать правду, для меня не штрейкбрехер. Поверь мне, наша свидетельница не будет сводить счеты. Подожди, ты еще не видела, кого набрал себе в свидетели наш честный Элмо Дункан.

– Неужели ты можешь верить этой женщине?

– Ты имеешь в виду миссис Воглер? Да, могу, а почему бы и нет? Она такая же свидетельница, как и все остальные. Она знает, что ее приведут к присяге и, стоит ей раз соврать, как ее обвинят в лжесвидетельстве.

– Я говорю не о лжи, а о…

– Преувеличениях. Не беспокойся, Фей, наш окружной прокурор такой же рьяный искатель нужной ему правды, как и я. Так же, кстати, как и ты в данную минуту, если уж на то пошло, Фей, с чего такой внезапный интерес к моей свидетельнице? Боишься, что, когда все узнают настоящего Фрэнка Гриффита, твой отец расстроится и произойдет землетрясение?

– Не говори гадости, Майк. Дело вовсе не в моем отце, и ты прекрасно знаешь это. Меня беспокоит, что ты все больше и больше погружаешься в эту зловонную жижу. Извини, что я повторяюсь, но меня беспокоишь ты и мы с тобой. Я не могу спокойно смотреть, как грязь засасывает тебя все глубже, как ты окружаешь себя отвратительными отбросами.

– Фей, меня ничто не может запачкать. – Майк Барретт едва сдержался. – Но я ценю твою заботу.

– Ну вот, опять этот холодный тон. О, дорогой, пожалуйста, давай перестанем ссориться. Почему наши отношения не могут опять стать такими же, какими они были до того, как эта ужасная книга вошла в нашу жизнь? Майк, я хочу увидеть тебя сегодня вечером. Я знаю, что нам обоим станет лучше после того, как мы побудем вместе.

– Фей, правда не могу. Сейчас надо вкалывать за двоих. Я попытаюсь позвонить тебе вечером. Если сегодня не получится, то завтра точно позвоню.

По дороге в контору он злился на Фей Осборн. Его удивляло, как появление одного предмета, в данном случае это была книга, так ясно высветило разницу в их характерах. До последних событий он прекрасно относился к Фей и считал их дружбу вполне гармоничной. Они придерживались клише: мы созданы друг для друга. Недавно, а точнее, вчера ночью и сегодня утром, его уверенность поколебалась.

Майк Барретт задумался над их с Фей отношениями. Она любила его или, вернее, думала, что любит, но, скорее всего, она никогда не полюбит ни одного мужчину, кроме своего отца. После множества ошибок с другими мужчинами Фей в конце концов остановила свой выбор на Майке Барретте. Она считала, что может подарить ему свою привязанность (даже в минуты самой неистовой страсти это была не любовь, а привязанность), что Барретт лучше других подходит на роль ее мужа. Что касается самого Майка, то он тоже любил ее или думал, что любит. Наверное, потому что его предыдущие романы и увлечения оказывались мимолетными и не приносили удовлетворения, Фей нравилась ему больше, чем другие женщины. Еще ему нравилось то, что олицетворяла собой Фей Осборн: положение в обществе, воспитание, богатство, – тех золотых тельцов, перед которыми он еще совсем недавно преклонялся.

Странно, думал он, книга Джадвея, в которой большинство людей видит только образец эротической литературы, стала для него таким мощным прожектором. С его помощью Майк заглянул себе в душу и в безжалостном свете увидел истину. Что касается Фей, то прожектор этот впервые высветил ее неспособность дарить любовь. Не сумев принять правду, она назвала этот прожектор отвратительным и искажающим. В отношении самого себя Барретт обнаружил, что искал в Фей не любовь, а успех. Прожектор осветил ужасную правду и показал, что цели, к которым он стремился в жизни, были пустыми и, достигнув их, он не обретет никакого утешения в старости. В отличие от Фей он мог взглянуть правде в лицо, но пока еще не был готов действовать так, как требовала эта правда.

Черт бы побрал эти «Семь минут», подумал Майк. Книга и впрямь способна разрушать. По крайней мере, разрушать мир разума. Если человек не имеет лицензии на жизнь во лжи, он не сможет жить в мире и покое. А больше всего сейчас Майку Барретту хотелось мира и покоя.

Только через час напряженной работы ему удалось избавиться от мыслей о любви Фей и отвращении к самому себе.

От работы его оторвал настойчивый звонок Донны, которая соединила его с Лео Кимурой. Отсутствие обычной четкости в речи Кимуры выдавало волнение.

– Хорошие новости, мистер Барретт, очень хорошие. Я нашел его, я выследил Нормана С. Квондта.

– Квондта? – рассеянно повторил Барретт.

Его голова была по-прежнему занята отчетом о судебном процессе, который он только что читал, но спустя секунду он вспомнил. Квондт рассылал по почте крутую порнографию. Он купил права на «Семь минут» у Кристиана Леру, а потом продал их Филу Сэнфорду. Квондт сообщил ценные сведения о характере Джадвея и о том, как тот писал «Семь минут». И вот Квондт найден.

– Лео, ты хочешь сказать, что знаешь, где он находится?

– Я только что разговаривал с ним, – ликуя, сообщил Кимура. – Я помчался к ближайшей заправке, чтобы позвонить вам. У него фирма, которая называется «Артс энд сайенс синема компани». Звучит?

– Звучит.

– Пусть только вас не обманывает название, – продолжал Кимура. – На этой киностудии он снимает дешевые фильмы с голыми девочками, но сам Квондт никак с ними не связан. Я случайно нашел его имя в договоре на аренду киностудии. Он владеет компанией. Я ему позвонил, и не могу сказать, что он обрадовался моему звонку. Когда я начал объяснять, в чем дело, он сначала совсем не хотел разговаривать. Было ясно, что слава ему не нужна. Но больше всего он не хочет, чтобы его имя связывали с киностудией. Квондт весьма откровенно сказал, что, если его имя всплывет на суде, помощники окружного прокурора будут следить за каждым его шагом. Он не желает принимать ни малейшего участия в нашем процессе. Я продолжал его уговаривать, и внезапно в нем проснулось любопытство.

– Что ты ему сказал, Лео?

– Что мы не собираемся упоминать его имя в суде и не станем вызывать его для дачи свидетельских показаний. Когда Квондт понял, что не нужен нам как свидетель и что мы не собираемся склонять его имя, он сразу растаял. Оказалось, что он ненавидит эту Сент-Клер с ее Обществом не меньше, чем Элмо Дункана с его прокуратурой, и готов помочь любому, кто борется с ними. Он согласился встретиться с вами, мистер Барретт, но встреча должна быть короткой и тайной. Он заявил мне, что занимается законными делами, что его фильмы с голыми девочками – не порнография, а эротика, и что их крутят в двухстах кинотеатрах по всей стране, но ему все же приходится вести себя осторожно с законом и гранди, которые не упустят случая отомстить человеку, подавшему удачную апелляцию в Верховный суд. Кстати, сдается мне, что он так рьяно настаивает на секретности по другой причине. Его эротические фильмы на самом деле законны, хотя и не очень далеки от крутой порнографии, но, по-моему, основной доход ему приносят не они. Мне кажется, что свои главные фильмы он снимает за закрытыми дверьми.

– Что ты имеешь в виду?

– Вполне возможно, что Квондт снимает порнофильмы. Конечно, это только предположение.

– Значит, наш мистер Квондт с душком, – произнес Барретт.

– Как бы там ни было, мистер Квондт может оказаться нашим спасителем, – заметил Кимура. – Он согласен рассказать вам все, что знает о Леру и книге Джадвея. Я понятия не имею, поможет нам эта информация или нет. Я только знаю, что вы хотели увидеть его, и сейчас вы можете встретиться.

– Когда?

– Разве я вам не сказал, мистер Барретт? Прямо сейчас. Вы должны немедленно выезжать, если хотите застать его. Завтра он на пять недель покидает Штаты. Поэтому встреча должна состояться сегодня. Мистер Квондт ждет вас.

Барретт отодвинул папки и достал карандаш и блокнот.

– Хорошо, Лео, диктуй адрес. Если он не сообщит ничего полезного, по крайней мере увижу, как снимаются эротические фильмы.

Лео Кимура дал адрес «Артс энд сайенс синема компани» на Вермонт-авеню, между бульварами Олимпик и Пико, но там стоял старый двухэтажный жилой дом.

Озадаченный, Барретт остановился перед вывеской «Свободных мест нет» рядом со входом и посмотрел на оштукатуренный фасад. Он нигде не видел никаких следов фирмы Квондта. Барретт даже испугался, что неправильно расслышал адрес.

Он отошел на несколько шагов, чтобы оглядеться по сторонам. Может, киностудия располагается где-нибудь рядом? Справа была танцевальная школа, а слева – подъездная дорога, которая, очевидно, вела к гаражу во дворе, где постояльцы держали свои машины. Вдали виднелся пустой склад, который когда-то был конторой по продаже недвижимости.

Барретт решил еще раз позвонить Кимуре и уточнить адрес, но потом подумал, что кто-нибудь из жильцов мог знать об «Артс энд сайенс синема компани».

В холле висела прибитая гвоздями картонка с надписью: «Справки здесь» – и со стрелкой, показывающей на дверь возле лестницы, которая вела на второй этаж.

Барретт подошел к двери и постучал.

– Входите! – отозвался мужской голос.

Барретт открыл дверь и очутился в каморке без окон. Небольшая лампа освещала бледное лицо молодого человека, усердно печатавшего на старинной машинке какое-то письмо. Столик рядом с машинкой был завален почтовыми каталогами для заказов. Парень поднял голову, допечатав последнюю строчку. Он вытащил из машинки письмо и улыбнулся гостю, показав острые зубы.

– Простите. – Он встал, положил письмо на стол и осторожно посмотрел на Барретта. – Чем могу служить?

– Я ищу фирму под названием «Артс энд сайенс синема компани». Адрес мне дал один мой друг, но боюсь, что он ошибся. Я подумал, что, может, кто-нибудь из жильцов знает об этой компании.

– Все зависит от обстоятельств. Не расскажете, в чем дело?

– Мне назначили встречу с руководителем фирмы, о которой я только что сказал, мистером Норманом С. Квондтом. Меня зовут Майкл Барретт.

Вновь блеснули острые зубы.

– Может, я вам и помогу. У вас есть какое-нибудь удостоверение личности?

«Все любопытнее и любопытнее», – подумал Барретт.

– Конечно, – кивнул он и достал бумажник с водительскими правами.

Молодой человек посмотрел на них, почесал щеку и кивнул.

– Все в порядке. Лишняя предосторожность никогда не повредит. – Он подошел к телефону. – Я скажу мистеру Квондту, что вы приехали.

Только теперь Барретт все понял. Существуют разные картины, сказал Кимура. Есть законные фильмы, и Барретт сразу вспомнил слово из названия фирмы «Артс». Есть фильмы, хотя и не порнографические, но такие, с которыми ни одна киностудия не захочет связываться. Оштукатуренный фасад здания Нормана С. Квондта был «потемкинским фасадом».

– Да, да. Верно, – говорил молодой человек в трубку. – Я приведу его. – Он дал отбой и направился к двери. – Мистер Квондт примет вас. Он на площадке и попросил меня проводить вас. Пойдемте.

Они вышли в холл, миновали лестницу и зашагали по тускло освещенному коридору. В глубине здания была дверь, закрытая занавесом. Парень отодвинул его в сторону и показал вниз.

– Осторожнее.

Внизу виднелись три деревянные ступеньки, причем средняя была треснувшей. Барретт начал осторожно спускаться. Они прошли обнесенный высоким забором, увитым плющом, задний двор, где росли два апельсиновых дерева. Проводник обогнал Барретта и направился к длинной постройке, которая напоминала гараж на четыре машины. Только никаких машин поблизости не было, а все ворота стояли закрытыми. Молодой человек открыл боковую дверь.

– Здесь я вас оставлю. Входите. Мистер Квондт – вон тот человек с сигарой.

– Спасибо.

Барретт вошел в гараж и закрыл за собой дверь. Неожиданная темнота после яркого солнечного света заставила его заморгать, но через несколько секунд его глаза привыкли к темноте, и он стал различать окружающее. Он был в гараже, который переделали в жалкое подобие съемочной площадки. Окна и двери закрывали плотные шторы из брезента и листы звукопоглощающего материала. Наискосок от входа виднелся яркий квадрат света.

По пути туда Барретт увидел «солнечные» прожекторы и удивительно маленькую кинокамеру на подставке. Рядом с камерой стояли трое мужчин. Один поправлял козырек, защищающий глаза от резкого света, другой завязывал халат, а третий раскуривал сигару. Дальше виднелась ярко освещенная спальня.

– Значит, с самого начала? – поинтересовался заросший щетиной мужчина с сигарой. – Хватит терять время даром. Начинаем. Гарри, не забудь опять намылить лицо. Где, черт побери, эти проклятые дамы? До сих пор в сортире? Пойдите и вытащите их оттуда силой, если нужно. О господи, почему у них разыгрывается понос в такое неподходящее время? Давайте, шевелитесь!

Уперев руки в боки, он с отвращением отвернулся и увидел Барретта.

– Барретт? – спросил он, направляясь к адвокату.

– Да, я…

– Я Норман Квондт, – представился он, протягивая руку.

Они обменялись рукопожатием. Норман Квондт был лет сорока с хвостиком, ниже среднего роста, мускулистый и коренастый, в спортивной клетчатой рубашке и брюках из оленьей кожи.

Его редеющие волосы были густо напомажены, но все равно торчали в разные стороны. Квондт был грузен и неуклюж. Широкий лоб, близко поставленные глаза и маленький носик. С толстых губ свисала сигара, с которой капали маленькие капельки слюны. Выступающий подбородок зарос щетиной.

Когда Квондт заговорил, Барретт заметил, что он имеет привычку вести разговор, не глядя на собеседника. У него был грубый хрипловатый голос, который действовал на нервы, будто звук, издаваемый когтями, царапающими по классной доске.

– Сегодня у меня ни для кого нет времени, – сообщил Квондт, – но этот ваш япошка уговорил меня встретиться с вами. Я согласился, потому что человек, который собирается пнуть в яйца умника Дункана, заслуживает по крайней мере десяти минут моего времени.

– Я ценю это, мистер Квондт.

– Ага. Как только отснимут эту сцену, мы сможем поговорить. – Он посмотрел на съемочную площадку. – Никогда не видели эти коротенькие фильмы с девочками?

– Боюсь, что нет.

– Вы бы удивились, если бы узнали, какой на них спрос. Мы продаем их как минимум двум сотням кинотеатров. Ничего непристойного, если вы подумали о порно. Обычная эротика для мужчин, которые хотят увидеть хорошеньких женщин нагишом. Еще мы снимаем колышущиеся женские прелести крупным планом, на это большой спрос в барах и ночных клубах. Многочисленная аудитория с нетерпением ждет наших фильмов. Вполне уважаемые и приличные люди, так почему же не дать публике то, что она хочет? Что в этом плохого, а?

– Ничего.

– Я всегда стараюсь делать картины немного лучше, чем конкуренты. На эти двадцатиминутные ролики уходит в среднем по пять дней и по двадцать тысяч долларов. Мы снимаем на шестнадцатимиллиметровую пленку очень высокого качества и стараемся наложить хорошее звуковое сопровождение. Большинство моих конкурентов не делают никакого монтажа, и поэтому у них нет сюжета. Мы же используем мувиолу, и я всегда заранее пишу маленький сценарий. Так они лучше расходятся.

– Могу себе представить.

– Серьезно. – Квондт вытер слюну и крикнул: – Да где же, черт возьми, эти проклятые дамы? Ну, слава богу, идут. Сейчас увидите, что я имел в виду, когда говорил, что мои картины лучше, чем у конкурентов, Барретт. Некоторые из них, чтобы поменьше платить, снимают старых кошелок с физиономиями, которые могли бы остановить часы, с отвислыми сиськами и задницами и варикозными венами. У Нормана С. Квондта свое представление о женщинах. Мне подавай красоток, чтобы у них было и лицо, и тело. Знаете, как я отбираю актрис? С помощью того, что ниже пояса. Если я вижу хорошо упакованную крошку и чувствую между ног шевеление, тогда я знаю, что все зрители почувствуют то же самое. Большинство моих девочек хотят стать классными моделями или профессиональными актрисами. Они почти все молоденькие, максимум лет двадцать с небольшим, только что закончили школу или колледж, и очень чистенькие и невинные. Так и хочется съесть. – Он хрипло захихикал. – Иногда я ем их.

Барретт промолчал. Возникшее сразу неприятное впечатление от продюсера еще более усугубилось.

– Видите этих двух дам? – продолжал Квондт. – Каждой плачу в день по сто двадцать пять долларов. Покажите мне хоть одну бабу, которая зарабатывает столько за то, что просто шесть часов в день раздевается. – Он сложил руки ковшиком и заревел: – Нэнси! Линда! Ваши места отмечены мелом. Линда, как войдешь, стой на месте! Давай, Сэм, поехали!

Барретт посмотрел на площадку. Высокая перезрелая девица в короткой прозрачной ночной сорочке, со взъерошенными черными волосами и высокомерным лицом вышла на сцену, остановилась перед трельяжем и лениво потянулась. Через несколько секунд в спальне появилась маленькая пухленькая блондинка, моложе и пышнее первой дамы, в традиционном наряде французских горничных – короткой юбочке, в каких выступают танцовщицы. Она якобы принесла картонку из магазина. Хозяйка, стоя перед зеркалом, велела горничной положить подушку на кровать и помочь ей одеться. Блондинка положила коробку на кровать и торопливо вышла из кадра, потом вернулась с теннисной ракеткой и одеждой. Брюнетка лениво подняла сорочку и медленно, очень медленно стянула ее через голову.

Рядом жужжала камера. Голая героиня стала к ней вполоборота и потрогала свои крошечные твердые груди. Она что-то сказала горничной, и та протянула теннисные шорты. Надев их, брюнетка взяла у блондинки ракетку, несколько раз ею взмахнула, подошла ближе к камере и, по-прежнему с обнаженной грудью, начала отрабатывать подачу и удары. Наконец брюнетка положила ракетку, натянула короткую майку, приказала служанке распаковать покупки и торопливо вышла.

Пышная горничная дождалась ухода хозяйки, быстро подошла к кровати и открыла коробку. Она с восхищением рассматривала три пары трусиков-бикини. Потом с неохотой положила их на кровать и включила пылесос. Почистила ковер, выключила и нагнулась за мешком с пылью. При этом короткая юбочка задралась и обнажила розовые ягодицы.

Квондт оглянулся и подмигнул. Барретт тускло улыбнулся в ответ.

Съемки продолжались. Блондинку-горничную манили недавние покупки мадам. Она приложила к себе трусики, потом вдруг решила примерить. Быстро расстегнула «молнию», сбросила одежду на пол. Переступила через нее и несколько секунд стояла в чем мать родила, ловко прикрывая одной рукой выбритый низ. Повернувшись боком к камере, девушка надела трусики и, подражая хозяйке, принялась крутиться перед зеркалом и разгуливать по комнате, а камера то приближалась, то удалялась. Черный шелк бикини оттенял белые, похожие на огромные подпрыгивающие шары груди. Во время этой пантомимы в спальне появился хозяин дома с намыленным лицом и кисточкой в руке. Он думал застать тут жену, а вместо этого попал на спектакль. Мужчина подался назад, потом ухмыльнулся. Танцуя, служанка внезапно очутилась лицом к лицу с ним. Ее руки метнулись к открытому рту, потом к трусикам, а груди при этом колыхались. Она в испуге бросилась к пылесосу, схватила его одной рукой, а другой стащила трусики и натянула одежду.

– Снято! – закричал Квондт. – Хорошая работа. Четыре балла по шкале непристойностей в критических статьях обеспечено. Продолжим после пятиминутного перерыва. Я скоро вернусь. – Он схватил Барретта за руку. – Пойдемте на солнце.

Они вышли из гаража, и Квондт показал на ржавый эмалированный столик и несколько парусиновых стульев, стоявших между апельсиновыми деревьями.

– Неплохо, правда? – поинтересовался продюсер, когда они уселись.

– Все зависит от вкусов, – ответил Барретт, надел очки и достал трубку.

– Что вы хотите узнать? – Квондт выбросил окурок и вытащил новую сигарету. – Как я достал «Семь минут»?

– В основном да. Я уже слышал версию Филиппа Сэнфорда.

– Какого Филиппа Сэнфорда, черт побери?

– Это издатель. Вы продали ему права на книгу, которую я защищаю в…

– Ах да, да, вспомнил. Мальчик из колледжа со всякими штучками-дрючками.

– Он сейчас возглавляет «Сэнфорд-хаус».

– Скажите пожалуйста! – хмыкнул Норман Квондт, жуя сигару. – Дай-ка вспомнить. Ага. У меня неплохо шли дела с книжками в бумажных обложках. Я никогда не был на родине и поэтому решил смотаться туда на месячишко. Побродить, осмотреться, но я не имею в виду Эйфелеву башню и все такое, мой друг. Я хотел сам поглядеть эти французские и итальянские фильмы, о которых так много говорят. – Он ухмыльнулся, вытащил изо рта сигару и вытер слюну. – Вы не узнаете, какая погода в Париже, пока не дадите в рот какой-нибудь девке. Эти французские цыпочки те еще штучки. Да, так о чем я рассказывал?

– Вы описывали фелляцию, – сухо напомнил Барретт.

Квондт пристально посмотрел на него и сказал:

– Да, о книге. Я подумал, что, если хочу провести эту поездку через бухгалтерию, нужно сделать ее деловой. Поэтому я начал наводить справки, нет ли где чего по моей части. Консьерж в гостинице рассказал о когда-то знаменитом издателе непристойных книг, который сейчас отошел от дел. Это был Кристиан Леру. Я отправился к нему. Он молол какую-то высокопарную чепуху, говорил только длиннющими предложениями, но одна книга, «Семь минут», весьма меня заинтересовала. Я предложил семьсот пятьдесят долларов за права на издание во всем мире, и он с радостью ухватился за мое предложение. Леру бедствовал, хотя и строил из себя джентльмена, но дырки в носках и изношенная одежда говорили, что он голодает. Леру попробовал торговаться, но я сразу понял, что он согласится. Так и вышло. Во время следующей встречи мы подписали контракт в американском посольстве и заверили его у нотариуса. Вот и все.

– Как выглядел Леру?

– Обычный французишка. Ну, может, чуть благообразнее других. Знаете, похож на человека, который когда-то носил монокль и короткие гетры. Корчил из себя джентльмена. Копна седых волос, здоровенный нос. Хорошо знает английский. Немного кашлял, наверное, болел астмой. Мы встречались только два раза.

– Он не говорил об авторе «Семи минут», Дж Дж Джадвее?

Квондт задумался, потом вытащил изо рта сигару и кивнул:

– Один раз. Да, однажды, когда передавал мне первоначальный контракт, который был подписан не Джадвеем, а какой-то женщиной по имени Касси Макгро. Я спросил, кто это, черт побери? Леру сказал, что ни разу не встречался с самим Джадвеем… Тот был застенчив и не любил встречаться с незнакомыми людьми. Знаете, среди писателей полно психов… Особенно он не любил деловых встреч. Поэтому он передал все полномочия своей девке, этой американке, Касси Макгро. Она подписала контракт, получила деньги, и все такое, потому что была его агентом. Уверившись, что первый контракт составлен по закону, я забрал второй и ушел.

– Так Леру сказал, что никогда лично не встречался с Джадвеем?

– Знаете, утверждать не берусь. Может, они пару раз и разговаривали, но не больше.

– А эта Касси? Вы уверены, что Леру назвал Касси Макгро любовницей Джадвея?

– Да, это я точно помню. Он сказал, конечно другими словами, что Джадвей подцепил эту американскую телку в Париже и трахал больше года. Я запомнил, как Леру чмокал, говоря, что она красавица, и завидовал Джадвею. По-моему, Джадвей использовал эту даму как прообраз сексуально озабоченной героини своей книги. Помню, в одном своем письме он писал, что обязан этой героиней единственной женщине, которую когда-либо любил.

– В каком письме? – насторожился Барретт. – Вы говорите о письме Джадвея? Мистер Квондт, вы хотите сказать, что читали письма, написанные самим Джадвеем?

– Конечно. Разве я не рассказал вам о них? Через год после покупки «Семи минут» я решил, что, если выбросить из книги всю тягомотину и оставить только секс, может получиться ходовая книжка. Поэтому я начал подумывать об издании в бумажной обложке. Потом до меня дошло, что нужно что-то написать сзади на обложке о Джадвее, а я о нем ни черта не знал. Мне была нужна хоть какая-то информация. Я написал Леру и попросил сведения об авторе. Знаете, что сделал этот французишка? Написал, что у него есть папка с критическими статьями о «Семи минутах» и три или четыре письма Джадвея, в которых тот немного рассказывал о своей жизни в Париже, о том, как он писал книгу, о чем думал, короче, отвечал на вопросы Леру. Эти письма ему принесла сама Касси Макгро. Леру предложил продать их. Вот клоун, мать его так! Как вам это нравится? Я хотел посоветовать ему засунуть их себе в одно место, но они были мне нужны. Что оставалось делать? Я предложил двадцать долларов, он согласился. Я отправил в Париж чек, а он прислал мне вырезки и письма Джадвея.