Текст книги "Семь минут"

Автор книги: Ирвин Уоллес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 41 страниц)

Судья Апшо спросил прокурора, что тот надеется узнать у свидетеля Леру о Клеланде? Дункан ответил, что свидетель, который изучал литературу, несомненно, сумеет объяснить характер Джона Клеланда. Клеланд родился в богатой английской семье и получил хорошее образование. После школы он сначала служил английским консулом в Смирне, потом перебрался в Бомбей в Ост-Индскую компанию, но после ссоры со своими хозяевами вернулся в Англию. Став в сорок лет банкротом, Клеланд очутился в долговой тюрьме. Чтобы освободиться из тюрьмы, он написал «Мемуары женщины для утех», которые известны под названием «Фанни Хилл». Издатель заплатил ему двадцать гиней за это непристойное произведение. В 1749 году «Фанни Хилл» стала бестселлером. Клеланда вызвали в Тайный совет в Лондоне, но, к счастью, президентом Совета был его дядя, граф Грэнвилл. Грэнвилл не только отменил наказание, но и назначил племяннику ежегодную пенсию в размере ста фунтов с условием, чтобы тот впредь направлял свои таланты на более пристойные дела. Клеланд позже написал еще две умеренно эротические книги и несколько работ по английскому языку и умер во Франции в возрасте восьмидесяти двух лет. В истории его имя навсегда осталось символом непристойности. Но главное – цель, которую он преследовал, создавая «Фанни Хилл»: заработать деньги, чтобы выйти из долговой тюрьмы. Поэтому сведения о Клеланде важны для понимания обещания Джадвея написать книгу грязнее «Фанни Хилл» Клеланда.

Барретт обосновал свой протест коротко. Суд разбирает один, и только один вопрос, а именно: распространял или не распространял мистер Бен Фремонт из Оуквуда непристойную книгу? Возможно, мотивы, побудившие Джадвея написать «Семь минут», имеют немаловажное значение для ответа на вопрос, является ли книга непристойной или нет, но все остальные разговоры о побуждениях автора – просто слухи. Поэтому такая информация не имеет никакого отношения к рассматриваемому делу.

Натаниэл Апшо без колебаний поддержал протест Барретта.

– Можете продолжить допрос свидетеля. Только задавайте вопросы, имеющие отношение к делу, мистер Дункан, – сказал он.

После окончания совещания у стола судьи стенографист вернулся на свое место, Барретт – к столу защиты, а недовольный Дункан возобновил допрос Кристиана Леру.

– Мистер Леру, давайте подробнее остановимся на мотивах, которые заставили Джадвея написать «Семь минут». Он сообщил вам, что напишет самую грязную из всех книг. А говорил ли автор когда-нибудь о причинах, по которым хочет создать эту книгу? Не о коммерческих, а каких-либо иных?

– Нет, никогда. У Джадвея была одна муза – кассовый аппарат.

В зале суда послышался смех, несколько присяжных понимающе улыбнулись. На лице Леру появилось довольное выражение. Судье Апшо было не до веселья, и он резко постучал молотком.

– Мистер Леру, – продолжал Дункан, как только в комнате воцарилась тишина, – как продавалась «Семь минут», после того, как вы издали ее в тысяча девятьсот тридцать пятом году?

– Не так хорошо, как я надеялся, – ответил Леру. – Говорят, что издатель Клеланда заработал десять тысяч фунтов. Боюсь, что «Семь минут» принесла мне меньше двадцатой части этой суммы. Сначала я проявлял определенный оптимизм. Первый тираж, пять тысяч экземпляров, разошелся в течение года. Я заказал еще один такой же тираж, но расходился он плохо, и постепенно их совсем перестали покупать. По-моему, это было после того, как Ватикан поместил «Семь минут» в список. Я так и не продал второй тираж полностью.

– «Семь минут» была официально осуждена католической церковью?

– На следующий год после изданий. И не одной католической церковью. Ее также осудили протестанты во всей Европе и в Америке. Правда, в Америке о «Семи минутах» ничего не знали.

– Мистер Леру, не совпала ли смерть Джадвея с запретом книги церковью?

– Не совсем. Книга была запрещена в тысяча девятьсот тридцать шестом году, а Джадвей умер в начале тридцать седьмого года.

– Вам известно, что послужило причиной его смерти?

– Я знаю, что мне сказала Касси Макгро, которая присутствовала при смерти Джадвея. Вы хотите узнать, что явилось причиной? Я…

Барретт тут же заявил протест на основании того, что вопрос не имеет отношения к делу и основывается на слухах.

Судья Апшо быстро поддержал протест.

Окружной прокурор нахмурился, на несколько секунд отвернулся от свидетеля и обвел взглядом зрителей.

Интересно, подумал Барретт, кого Дункан ищет в зале? И тоже оглянулся. С последнего ряда встала некрасивая женщина, которую Барретт немедленно узнал. Оливия Сент-Клер, президент общества борьбы за праведную жизнь, вышла из зала. Неужели ее уход – случайность? Или Дункан подал ей какой-то знак? У Майка появились мрачные предчувствия. Несколько секунд назад судья запретил рассказывать об обстоятельствах, приведших к смерти Джадвея. Уж не собирались ли Дункан и Сент-Клер рассказать о них за стенами суда?

Дункан вновь обратился к свидетелю, и Майк Барретт отвернулся от зрителей.

– Мистер Леру, вы по-прежнему обладаете правами на «Семь минут»?

– Нет. После самоубийства Джадвея я хотел избавиться от них, но не мог найти покупателя. Несколько лет назад в Париж приехал один американец, который слышал о «Семи минутах». Он издавал в Нью-Йорке порнографию и захотел купить права на «Семь минут». Я с удовольствием их продал. Даже не продал, а практически отдал бесплатно и с радостью вычеркнул книгу из своей жизни. С тех пор меня уже не так терзают угрызения совести. Такого рода книги могут испачкать любого, кто дотронется до них, а я не хотел принимать в этом участия.

– Большое спасибо, мистер Леру, – поблагодарил Элмо Дункан и повернулся к судье. – Ваша честь, у обвинения больше нет вопросов к свидетелю.

Когда окружной прокурор с выражением самодовольства на лице вернулся на свое место, Апшо обратился к Барретту:

– Можете приступать к перекрестному допросу свидетеля, мистер Барретт.

– Спасибо, ваша честь. – Майк принялся собирать записи, которые они сделали с Зелкином, и сказал вполголоса: – Эйб, это будет нелегко. Даже не знаю, что из этого получится.

– Попробуй, – кратко ответил Зелкин.

Барретт прошел мимо скамьи присяжных и остановился у свидетельского места. Французский издатель сидел, мирно сложив руки на груди, и спокойно и уверенно ждал. Агаты в запонках ярко сверкали в свете флюоресцентных ламп.

– Мистер Леру, – равнодушным голосом начал Барретт, – давайте вернемся в то время, когда вы получили рукопись Джадвея от Касси Макгро. – Он обратился к своим записям. – Вы сообщили представителю народа, что это было в «конце тысяча девятьсот тридцать четвертого года». Правильно?

– Да, правильно.

– Не могли бы вы быть более точным? Может, вы помните точную дату или хотя бы неделю, когда мисс Макгро принесла рукопись?

– Конечно, помню. Это была последняя неделя ноября тридцать четвертого года. Пятница. Она пришла утром.

– Очень хорошо. Не можете вспомнить, как выглядела мисс Макгро?

– Я очень хорошо помню, как выглядела мисс Макгро. – Леру улыбнулся. – Пять футов два дюйма роста, желтый плащ, – американцы называют их «макинтошами», – короткие черные волосы, серые глаза, маленький вздернутый носик, редкие веснушки, манящие губы, слегка надутые щечки. Красивая девушка, этакий «уличный мальчишка», умная, с чувством юмора, сообразительная, но когда она обсуждала дела Джадвея, то становилась серьезной.

– Хорошо, – довольно кивнул Барретт. – И вы приняли ее в своей конторе… где она находилась? Я знаю, что адрес напечатан в книге…

– Мое издательство находилось на рю де Берри, дом восемнадцать.

– Спасибо, мистер Леру. Верно, рю де Берри. Я просто забыл… А где вы жили в то время?

– Сейчас вспомню, – помешкав, ответил Леру. – Во время войны и после нее было столько переездов.

– Но это была последняя неделя ноября тридцать четвертого года. Задолго до начала войны.

– Да, конечно, но я все равно не уверен. Кажется, я тогда жил в Ньюэлли или…

– Ну, если вы не можете точно вспомнить…

Леру пожал плечами:

– Боюсь, что не могу.

– Может быть, чтобы помочь, попытаемся вспомнить имя вашего домовладельца или консьержки? Вы можете вспомнить кого-нибудь из них?

– Нет.

– Ну, может, вы помните свой номер телефона?

– Едва ли. Нет, извините.

– Ну уж рабочий-то телефон вы, конечно, должны помнить. Вы же постоянно пользовались им. Какой у вас был рабочий телефон?

– Конечно не помню. Прошло сорок лет, – с легким раздражением ответил француз. – Все это было в тысяча девятьсот тридцать четвертом году, и человек не может помнить…

Он замолчал.

– Я с вами согласен. Человек не может точно помнить все, что случилось так давно, – мягко согласился Барретт, сделал паузу, потом сказал неожиданно твердым голосом: – И все же, мистер Леру, вы утверждали несколько минут назад, что прекрасно помните разговоры с Дж Дж Джадвеем и мисс Макгро, которые, по вашим словам, произошли в тысяча девятьсот тридцать четвертом году. Это так?

– Возражаю! – закричал Дункан. – Я протестую, ваша честь. Защита затронула спорный вопрос.

– Возражение принято, – объявил судья Апшо.

– Хорошо, ваша честь, – довольно пробормотал Барретт. Он нанес удар по показаниям свидетеля, усомнившись в его памяти. Несмотря на протест, присяжные услышали его. Сейчас он хотел для большей уверенности повторить. – Мистер Леру, вы показали, будто знаете не понаслышке, что Дж Дж Джадвей много пил, принимал наркотики, написал «Семь минут» только ради денег, и все такое. Вопрос. Подумайте еще раз и ответьте, абсолютно ли вы уверены, что помните каждое слово, которое было произнесено почти сорок лет назад?

– Ваша честь, я вновь вынужден протестовать! – воскликнул Дункан. – Свидетель уже подтвердил свои слова под присягой. Это повтор.

– Протест принимается, – согласился судья Апшо и без тени улыбки посмотрел на Майка Барретта. – Суд предлагает защите не спорить со свидетелем.

– Простите, ваша честь, – извинился Барретт. – Я сделал это без злого умысла.

Он вновь повернулся к Леру, который сидел будто истукан. Только теперь его руки больше не были мирно скрещены на груди, а напряженно лежали на коленях.

– Мистер Леру, давайте вернемся к тридцать четвертому и тридцать пятому годам. Вы заявили… вы вспомнили… что говорили с Дж Дж Джадвеем четыре раза. Правильно?

– Правильно.

– Где происходили ваши беседы с Джадвеем? Я хочу узнать, происходили они у него на квартире, или вы встречались в издательстве, или в ресторане? Где вы встречались?

Леру заколебался.

– Я… я никогда не говорил, что встречался с ним. Я сказал, что разговаривал с Джадвеем.

Барретт изобразил удивление.

– Вы не встречались с Дж Дж Джадвеем?

– Не встречался. Я разговаривал с ним четыре раза по телефону.

– По телефону? Понятно. Вы уверены, что разговаривали с Джадвеем?

– Конечно. Звонила Касси Макгро и передавала ему трубку.

– Часто бывает, что издатель, который живет в одном городе с автором, поддерживает с ним отношения по телефону? Вы не делали попыток встретиться?

– Нет.

– Неужели вам было неинтересно?

– Для наших встреч не было оснований, – напряженным голосом объяснил Леру. – Касси Макгро сказала, что он отшельник, замкнут и часто пьян или находится под воздействием наркотиков. Поэтому я считал, что едва ли мне обрадуются, и не делал попыток.

– Знали ли вы с полной уверенностью или, скажем так, говорил ли вам лично Дж Дж Джадвей, чтобы вы не приходили?

– Я просто чувствовал это. Я не сомневался, что мне не обрадуются.

– Имелись ли у вас какие-нибудь другие причины не желать личной встречи с писателем?

– Не имелись. Могу только добавить, что обычно не издатель ищет встречи с автором, а наоборот. Особенно, если у автора подмоченная репутация. К тому же каждый год у меня появлялись новые авторы, и Джадвей был всего одним из них, не самым обещающим.

– Понятно. Вы были чересчур заняты, чтобы уделять время каждому своему автору, особенно незначительному. Ну что ж…

– Возражаю, ваша честь! – Дункан замахал рукой со своего места. – Защита пытается заставить свидетеля признаться в том, чего тот не делал.

– Протест принят.

– Хорошо, – кивнул Барретт и вновь посмотрел на свидетеля. – Значит, вы общались с Дж Дж Джадвеем только по телефону или через Касси Макгро. Правильно?

– Правильно.

– И за исключением того, что вам рассказала мисс Макгро, ваша информация о привычках Джадвея, его отношении к писательскому ремеслу, мотивах, вызвавших создание «Семи минут», все это почерпнуто из телефонных разговоров, а не из личных встреч. Правильно?

– Нет, неправильно. Я сейчас вспомнил еще кое-что.

– Вот как?..

– Существовал еще один источник. Мне понадобилась информация о нем для книги, и я попросил его заполнить вопросник. Это рутинная процедура. Джадвей не стал заполнять вопросник. Вместо этого он написал мне несколько писем о себе… сначала одно, потом другое, и еще по поводу редактуры. Так что у меня была информация от самого Джадвея.

– Что конкретно написал Дж Дж Джадвей?

– О своем прошлом, о семье, о желании писать.

– А о мотивах, которые побудили его написать «Семь минут»?

– Не помню.

– Эти письма могли бы дать нам очень важную информацию. Они у вас?

– Нет.

– Вы знаете, что с ними случилось?

– Не могу сказать. Наверное, они были выброшены вместе с тысячами других, когда «Этуаль-пресс» прекратило свое существование.

– А не могли вы продать их вместе с правами другому издателю?

– Я… – Леру замолчал и неожиданно насторожился. – Мог. Не могу точно вспомнить.

– Просто интересно, – мягко заметил Майк Барретт, – потому что несколько писем, очень похожих на те, о которых вы только что говорили, были совсем недавно выставлены на продажу в нью-йоркской лавке автографов. Владелец лавки купил их у бывшего издателя и продал неизвестному человеку. Мне просто было интересно, не те ли это письма, о которых вы сейчас говорили? Как вы думаете?

Леру облегченно вздохнул и почти улыбнулся:

– Не знаю, но сомневаюсь.

– Письма Джадвея вам приносила Касси Макгро?

– Кажется, одно или два он отправил по почте, а остальные она принесла мне лично.

– Судя по всему, вы многократно встречались с мисс Макгро. Не можете вспомнить, сколько раз?

Прежде чем Леру успел ответить, окружной прокурор заявил протест на основании того, что вопрос не имеет отношения к делу. Барретт понял, что Дункан не желал обсуждения Касси Макгро и возражал против попыток защиты сделать это. Судья Апшо быстро согласился с протестом обвинения.

Барретт был готов к этому и заготовил другие вопросы.

– Мистер Леру, давайте еще раз вернемся к самой книге, к «Семи минутам». Вы сообщили суду, что через много лет продали права на ее издание другому. Вы не помните его имя?

Протест Дункана не дал Леру ответить. Барретт потребовал совещания с судьей. Оно продолжалось недолго. Майк объяснил, что задал этот вопрос с целью проверить честность ключевого свидетеля обвинения. Выслушав обоих адвокатов, Апшо отклонил протест Дункана и предложил Барретту продолжить перекрестный допрос.

Барретт повторил вопрос:

– Вы продали права на «Семь минут» другому издателю. Вы помните его имя?

– Не помню, – ответил Леру.

– Может, мне удастся освежить вашу память. Не звали ли издателя, которому вы продали права, Норманом С. Квондтом, которого судили в Нью-Йорке за распространение крутой порнографии?

– Квондт? Кажется, да. Спасибо.

– Почему вы продали право на издание «Семи минут»?

– Я уже рассказал о причинах. Я боялся, что книга оказывает на людей разрушительное воздействие, и поэтому хотел избавиться от нее. Я с радостью продал ее.

– Однако, мистер Леру, вас совсем не беспокоило, что, продав права на нее, вы тем самым как бы воскрешаете так называемое разрушительное воздействие?

– Нет, меня это не беспокоило. Я был полностью уверен, что Квондт никогда не издаст «Семь минут». В конце концов я подумал, что он просто заплатит меньше налогов. Я продал «Семь минут», чтобы убить книгу… и спасти себя.

– И у вас не было других причин для ее продажи?

– Абсолютно никаких.

– Понятно. А когда вы решили закрыть «Этуаль-пресс»?

– Четыре года назад.

– Почему?

– По той же самой причине, по которой продал «Семь минут». Я в конце концов увидел зло, которое причиняет порнография, и мне захотелось порвать все связи с ней и начать новую жизнь.

– Это было вашей единственной целью?

– Да.

– Ну что же… – Барретт подошел к столу секретаря суда, нашел нужную папку с вещественными доказательствами и вернулся к свидетелю. – Я нашел интервью, которое вы дали журналу «Экспресс». У меня два экземпляра. Вы можете проверять по одному, пока я буду переводить другой. Если я буду переводить неточно, пожалуйста, остановите меня и поправьте. – Он протянул Леру одну вырезку и посмотрел на вторую. – В этом интервью репортер спросил вас, почему вы прекратили издавать порнографию. Вот ваш ответ: «По той же самой причине, по которой сейчас стало меньше проституток. Секс в наши дни превратился для всех в слишком доступную вещь. Если его можно легко достать, зачем тогда платить за него?» Дальше, мистер Леру. «В прежние годы было столько цензуры, столько запрещенных материалов, что мы владели целым рынком запрещенных книг. Сейчас же почти все издательства издают свободно то, что раньше было запрещено. Они отняли у нас рынок, который в былые времена принадлежал исключительно „Обелиск-пресс“, „Олимпия-пресс“, „Этуаль-пресс“. Я перестал издавать порнографию, потому что лишился своей аудитории». – Барретт поднял голову. – Вы признаете, что говорили это?

Леру надул губы и, помедлив, ответил:

– Я признаю, что давал это интервью и что оно появилось в прессе, но я не признаю, что меня процитировали точно.

– Вы полностью отказываетесь от своих слов?

– Нет, не полностью. Я только возражаю против неточностей, упущений, специального подчеркивания определенных мест. Да, я мог признать, что одной из несущественных причин, вызвавших закрытие «Этуаль-пресс», была современная половая разнузданность, но хочу еще раз подчеркнуть, что это был второстепенный фактор. Об основной причине закрытия издательства я уже сказал. Я увидел опасность порнографии, повзрослел, стал больше понимать и не захотел причинять вред людям.

– Прекрасно и очень похвально, – согласился Майк Барретт. – А сейчас взгляните на два последних абзаца этого интервью. В них говорится о Морисе Жиродиасе, сыне Джека Кахана, основателя «Обелиск-пресс». Жиродиас там назван владельцем «Олимпия-пресс» и вашим конкурентом. Нашли?

– Да.

– Репортер напомнил вам слова Жиродиаса, который так защищал свою профессию: «Непристойность и порнография – отвратительные фантомы, которые исчезнут с утренним светом, когда мы реабилитируем секс и эротику. Следует признать, что любовь и страсть несут в себе положительный заряд, а не отрицательный. Нужно, в конце концов, согласиться, что желание является источником всех положительных поступков в нашей жизни, и перестать противопоставлять его естественному инстинкту и каждому действию, которое приносит удовлетворение. Этого можно достигнуть только с помощью серии психических шоков». – Барретт сделал паузу. – Репортер пишет, что прочитал вам эти слова Жиродиаса и попросил вас прокомментировать их. И вот ваш ответ. «Согласен. Полностью поддерживаю месье Жиродиаса. Людей, которые издают порнографию и непристойности, нужно уважать и почитать. Мы разрушаем табу. Мы учим людей, что любовь и страсть – одно и то же. Мы делаем секс здоровым и целебным». – Барретт поднял голову. – Вы говорили эти слова, мистер Леру? Да или нет?

– То, что здесь напечатано, ведет к неправильным выводам.

– Вы можете дать односложный ответ? Вы говорили эти слова: да или нет?

– Да, но…

– Спасибо, мистер Леру.

– …но для того, чтобы защитить ту порнографию, которая является настоящей литературой, а не мерзость и грязь вроде «Семи минут»!

Барретт сначала захотел обратить внимание судьи на недопустимое поведение свидетеля, но потом передумал. Некоторым присяжным любой протест, касающийся поведения свидетеля, может показаться его запугиванием. Барретт задумался над тем, стоит ли продолжать перекрестный допрос. Он знал, что заработал несколько очков. Возможно, Леру принес обвинению больше очков, но все же в умах трех-четырех присяжных он мог посеять семена сомнения. Продолжение допроса такого воинственного и враждебно настроенного свидетеля могло привести к катастрофе.

Просмотрев бумаги, Барретт бросил взгляд на своего партнера. На лице Зелкина читалась тревога.

Красный свет.

Стоп.

Он посмотрел на свидетеля.

– Спасибо, мистер Леру. – Потом обратился к судье: – У защиты больше нет вопросов, ваша честь.

Майк Барретт устало вернулся на свое место.

– Я сделал все, что мог, – сообщил он Зелкину. – Я попробовал, но они уже развесили на Джадвее таблички с надписями «Прохода нет». Чего мы добились?

– Короткого перерыва, вот чего. – Эйб Зелкин отвел глаза.

Во время перерыва мрачное подозрение, родившееся у Майка Барретта ранее, подтвердилось.

Барретт, Зелкин, Фремонт и присоединившийся к ним Фил Сэнфорд сидели в отдельном кабинете на шестом этаже Дворца правосудия. Сэнфорд включил на полную громкость свой переносной телевизор, и экран заполнило лицо Кристиана Леру.

– Они проводят где-то в здании пресс-конференцию, – объяснил Сэнфорд. – Ее устроила миссис Сент-Клер из ОБЗПЖ. Она собрала репортеров со всего света, и сейчас они обстреливают вопросами Леру. Сент-Клер представила Леру и начала пресс-конференцию с заявления, что, раз Кристиан Леру закончил давать показания в зале суда, он свободен и может отвечать на вопросы за его пределами, хотя и не может обсуждать свои показания до тех пор, пока не будет вынесено решение. Сейчас он…

– Давайте посмотрим сами, – предложил Барретт и подвинул стул к телевизору.

Красноречивый Кристиан Леру, купаясь в лучах всеобщего внимания, отвечал на очередной вопрос.

– Нет, мне не разрешили рассказать о смерти Джадвея в суде, – говорил французский издатель, – но я был готов и хотел рассказать все до мельчайших подробностей. Я узнал о них от любовницы Джадвея, мисс Касси Макгро. Хотите знать, что послужило причиной смерти Джадвея? Я вам скажу. В конце концов его убили «Семь минут». Его семья в Новой Англии не знала, что он написал книгу. Первой узнала о «Семи минутах» старшая из двух сестер Джадвея, который сдуру послал ей экземпляр. Если верить словам мисс Макгро, он не хотел, чтобы его сестра умерла старой девой, и решил подарить образчик своей «новой свободы», чтобы она восстала. Должен сказать, Джадвей вдохновил ее на восстание. «Семь минут» так ее потрясли, что девушка начала пить и гулять с мужчинами. Скоро она превратилась в хроническую алкоголичку и проститутку. Мне известно только, какое влияние книга оказала на старшую сестру. Отец Джадвея узнал о «Семи минутах», потом церковь осудила и запретила книгу. После отлучения Джадвея от церкви старик так переживал позор, что заболел и умер. Мисс Макгро рассказала, что дочь одного из самых близких друзей Джадвея, совсем еще юная и впечатлительная девушка, достала «Семь минут», и книга оказала на нее сильное влияние. Она последовала примеру героини книги и стала на пагубный путь.

– Стала на пагубный путь? – раздался голос с немецким акцентом. – Вы не могли бы рассказать более подробно, мистер Леру?

– Она стала любовницей многих мужчин и вскоре превратилась в уличную женщину.

– А Дж Дж Джадвей знал, что сделала книга с его семьей и дочерью друга? – поинтересовался тот же корреспондент.

– Конечно. Он обсуждал этот вопрос с Касси… мисс Макгро. Его мучили угрызения совести. Он пил все больше и больше, часто задумывался и погрузился в глубокую депрессию. Наконец в феврале тысяча девятьсот тридцать седьмого года, в маленьком домике, который они с любовницей снимали за Парижем в деревне Ваукрессон, он зашел вечером в ванную и выстрелил себе в голову. Дж Дж Джадвей оставил мисс Макгро записку. «Это все, что я могу сделать, чтобы искупить свой грех. Я родил чудовище, ужасную книгу».

– Вы видели эту записку, мистер Леру? – поинтересовался голос – теперь с английским акцентом.

– Видел ли я ее? Нет-нет, конечно, нет. На поминовении мисс Макгро была очень печальной. Там она мне все и рассказала.

– Вы не знаете, существует ли эта записка до сих пор?

– Если жива мисс Макгро, то, возможно, существует и записка.

– Я из Ассошиэйтед Пресс, мистер Леру, – вмешался в разговор новый голос. – У меня есть еще несколько вопросов о Касси Макгро, если вы не возражаете. Вы сказали, что она представляла интересы Дж Дж Джадвея при издании «Семи минут».

– Она принесла рукопись, от его имени вела со мной переговоры, выступала в качестве его литературного агента и следила за изданием книги.

– Вы видели ее после его смерти только один раз?

– Нет, после смерти Джадвея я видел мисс Макгро дважды. На панихиде и спустя несколько месяцев, когда она приехала ко мне в издательство и показала документы, удостоверяющие ее права на наследование книги. Она сказала, что хочет недорого продать их, поскольку ей надоел Париж и нужны деньги для возвращения в Америку с дочерью.

– Дочерью? – Телекамера показала крупным планом известного обозревателя Юнайтед Пресс, на лице которого застыло удивление. – Вы хотите сказать, что у Касси Макгро был ребенок?

– Ребенок от Джадвея. Неужели я забыл рассказать о нем? Да, конечно. Она родила от Джадвея ребенка через два месяца после его смерти.

– Дочь? Вы знаете, как ее зовут?

– Джудит.

Барретта отвлек Зелкин, который что-то строчил в блокноте. Новый след. Дочь Джадвея. Где-то в этом здании, подумал он, так же усердно строчили в блокнотах Дункан и его помощники, если, конечно, обвинение еще не располагало этой информацией. Начиналась новая охота, новая гонка за важным свидетелем.

– Мистер Леру, Касси Макгро пришла к вам только потому, что ей были нужны деньги для возвращения на родину? – задал вопрос итальянец.

– Да. Она предложила мне права за сумму, равную стоимости билетов. С деловой точки зрения покупка прав на «Семь минут» была бессмысленной, потому что в то время книга уже плохо продавалась. Тем не менее из жалости к этой бедной девушке я заплатил ей, и она уплыла домой.

– Вы больше никогда не видели мисс Макгро или ее дочь Джудит? – спросил кто-то.

– Никогда.

– А может, они вам писали?

– Ни одного письма. Три десятилетия правового молчания.

– Вам не писали после смерти Джадвея его родственники или друзья?

– Нет.

Несколько человек одновременно начали выкрикивать вопросы. Телекамера чуть отъехала, и оказалось, что рядом с Леру стоит миссис Сент-Клер.

– По очереди, – крикнула она представителям прессы и показала на кого-то. – Джентльмен с поднятой рукой. Представьтесь, пожалуйста, сэр.

– «Нью-Йорк таймс». У меня несколько вопросов к мистеру Леру.

На экране появилось умиротворенное лицо Кристиана Леру.

– Задавайте, сколько хотите.

– Я бы хотел вернуться к вашим отношениям с мисс Макгро. В зале суда, насколько я помню, представитель защиты спросил, сколько раз вы встречались. Обвинение заявило протест, который был принят судьей. Вы можете ответить сейчас?

– С удовольствием. Сколько раз я встречался с мисс Макгро? Впервые я увидел ее в тридцать четвертом году, в последний раз – в тридцать седьмом, после смерти Джадвея.

– Можно сказать, что вы встречались с ней больше десяти раз? – настаивал репортер из «Нью-Йорк таймс».

– Возможно, но ненамного больше, а после издания «Семи минут» мы виделись очень редко. В то время они уехали из Парижа, кажется, в Италию. Она старалась как-то изменить окружающую Джадвея обстановку, чтобы вылечить его. После возвращения они переехали в ту деревню.

– Вы не могли бы назвать свои отношения с мисс Макгро близкими?

– Близкими? Боюсь, что не понимаю.

– Позвольте мне объяснить вопрос, мистер Леру. После ваших показаний у многих сложилось впечатление о Джадвее как о слабом и разочарованном человеке, у которого на первом месте стояли денежные интересы. У меня, например, сложилось впечатление, что вы его презирали. В то же самое время вы говорили о мисс Макгро с теплотой. Вы повторили интимные подробности о личной жизни Джадвея, о которых она вам рассказала. Сам факт, что она рассказывала вам такие подробности, и вызвал у меня вопрос о ваших отношениях. Они ограничивались только бизнесом? Или не только?

– Наши отношения были строго деловыми.

Барретт улыбнулся и подумал, что из этого упорного репортера в «Таймс» мог бы получиться превосходный адвокат. Он вцепился во француза, как бульдог.

– И тем не менее ваши беседы с ней затрагивали самые сокровенные чувства и эмоции, не так ли?

– Ей не с кем было поделиться проблемами в чужой стране, рассказать о несчастной любви. Родственники и друзья остались в Америке. В Париже она была чужой. Ей требовался человек, которому она могла бы довериться, с кем она могла бы… как вы говорите?.. снять груз со своих плеч. Она ощущала мое сочувствие и все рассказывала мне, а я слушал ее.

– Вы когда-нибудь ходили с ней в кафе?

– Французы все дела делают в кафе. – Леру тонко улыбнулся. – Да, кажется, мы встречались в «Фуке» или «Селекте», которые существовали в то время. Да, кажется, встречались.

– И вы никогда не принимали мисс Макгро у себя на квартире?

– Ну, конечно же, нет, сэр. – Кристиан Леру улыбнулся. – Где вы слышали, чтобы французы приглашали американок к себе домой?

По комнате пронесся смех. Леру тоже улыбнулся, как актер, сорвавший аплодисменты.

Но нью-йоркский репортер не сдавался.

– Мистер Леру, вы не ответили на мой вопрос. Вы встречались с мисс Макгро у себя дома?

– Нет, – с неожиданным гневом ответил француз, и его улыбка исчезла. – Если вы намекаете, что я плохо относился к Джадвею, потому что хотел отбить мисс Макгро, вы очень глубоко ошибаетесь. Наши отношения с мисс Макгро были строго деловыми. Это были отношения издателя и литературного агента. – Он, моргая, смотрел в камеру. – Есть еще вопросы?

Зелкин выключил телевизор.

– А французик-то – скользкий тип. Он не дал нам ничего ни в суде, ни за его пределами. Пора возвращаться. Дункан уже, наверное, подготовил очередного свидетеля. Интересно, черт побери, кто это будет?

Следующим свидетелем народа, к удивлению Барретта и Зелкина, опять оказался заморский гость в черной сутане католического священника. Он напомнил Майку Барретту каменного мученика-иезуита, высеченного на одной из гробниц в соборе Святого Петра. Застывшее лицо Савонаролы, пронзительный взгляд, орлиный нос, выступающая далеко вперед челюсть не допускали никакой фривольности, святотатства и распущенности. Он передвигался уверенной поступью посланника Бога. С первого взгляда становилось ясно, что он не потерпит ерунды и мелочности. Он был на работе и выполнял задание самого Господа. Священник с таким высокомерным видом принял присягу, что могло показаться, будто он ее сам придумал.