Текст книги "Семь минут"

Автор книги: Ирвин Уоллес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 41 страниц)

– Я как раз собирался рассказать об этом. Сначала Мэгги сомневалась. Она тоже допускала мысль, что это может быть не Касси Макгро, но на всякий случай спрятала открытку от Фрэнка Гриффита. Она подумала, что если ее действительно написала Касси, то открытка может стать мощным оружием в руках защиты. Мы найдем Касси, разгромим Дункана и в конце концов поможем Джерри. Поэтому она приберегла открытку для торга с мистером Гриффитом, если тот будет продолжать настаивать на выступлении Джерри на суде. Потом мисс Рассел решила, что с дядей уже невозможно договориться, и обратилась ко мне. Мои слова доказали ей, что открытка написана Касси Макгро.

– Какие слова? – пожелал узнать Сэнфорд.

– По телефону я рассказал Мэгги, что нашел дочь Касси Макгро и Дж Дж Джадвея, Джудит. Но к нашему несчастью, она в монастыре кармелиток. О существовании дочери знают многие, но кому известно, что она стала монахиней? Кроме нас об этом знала только Мэгги. Ну, еще Шон О'Фланаган да кое-кто в церкви. Но кто еще? Только очень близкий Джадвею человек… Сама Касси Макгро. Мэгги сказала мне, что в той карточке из Чикаго упоминается о дочери Джадвея. Касси написала, что дочь Джадвея, Джудит, стала монахиней не для того, чтобы искупить грехи отца, а чтобы служить Богу, как ее отец служил человечеству. Когда Мэгги сказала мне, что в карточке есть слово «монахиня», я понял, что она написана Касси Макгро и что Касси жива.

Он обвел взглядом лица друзей, но не увидел на них ни веры, ни недоверия. Они ждали продолжения.

– Она предложила нам Касси, – закончил Майк Барретт. – Мы можем получить Касси Макгро, если не тронем Джерри Гриффита. Это было трудное решение. Повлияли на него, пожалуй, следующие соображения. Джерри Гриффит подтвердил все, что хотел Дункан. Если я не обменяю перекрестный допрос Джерри на Касси Макгро, я смогу как-нибудь поколебать его показания. Пусть мне удастся использовать факт первой попытки самоубийства – еще до того, как Джерри прочитал «Семь минут». Я бы выставил его больным, загнанным в угол юношей. Едва ли присяжным понравились бы мои нападки на несчастного парня. Разумом они поймут, что на преступление Джерри толкнула не «Семь минут», но в душе они бы жалели его и были настроены против защиты. С другой стороны, убеждал я себя, не тронув Джерри, я получу взамен самого сенсационного, безупречного свидетеля защиты, неопровержимое доказательство из первых рук, которое уничтожит Леру и опровергнет слова доктора Тримбла и самого Джерри. Касси может доказать, что «Семь минут» – честная, пристойная книга, имеющая общественную ценность. Не забывайте, что наша главная цель – обелить «Семь минут». Поэтому я решил пожертвовать Джерри ради Касси… Ради Касси и книги Джадвея. Господа, таковы причины моего решения, и больше мне добавить нечего.

Зелкин протирал очки салфеткой. Гнев прошел, уступив место унынию.

– Хорошо, Майк, только ты не рассказал нам об одном.

– О чем?

– Ты видел эту почтовую открытку?

– Видел ли я ее? Ты спрашиваешь, видел ли я ее собственными глазами? Нет. Мэгги вчера не смогла подобраться к столу Гриффита. За этим столом в его кабинете она обычно работает. Она спрятала открытку в нижний ящик, куда он никогда не заглядывает. Там, по ее мнению, она в большей безопасности, чем у нее в комнате. Она подозревала, что он роется в ее вещах, особенно после того, как узнал о наших встречах. Поэтому мисс Рассел спрятала открытку в стол в его кабинете. К сожалению, вчера было воскресенье, и Гриффит провел в кабинете весь день. Сегодня рано утром, когда я раздумывал, она сказала, что подождет моего решения. Если я откажусь от перекрестного допроса Джерри, после обеда Мэгги передаст мне открытку.

– Если она существует, – спокойно уточнил Зелкин.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Только то, что, судя по всему, она существует лишь в воображении твоей подружки. Ты говорил, что она готова пойти на все ради парня. Ну вот, это и есть «все».

– Эйб, многое из того, что мы достигли в жизни, было результатом доверия к людям.

– Вот как? – насмешливо переспросил Зелкин. – Если так, тогда американской ассоциации адвокатов можно закрываться. Возможно, я и могу доверять своей жене, детям, матери, немного – лучшим друзьям, но единственное, чему я доверяю полностью, это контракт. Давай отбросим в сторону романтику. В конце концов, в этом и заключается закон. Я верю тому, что имеет под собой законную основу. Я доверяю осязаемым вещам. Я доверяю тому, что находится у меня в руках, за что я заплатил. Ладно, Майк, сделанного не вернешь. Мы с тобой слишком близкие друзья, чтобы долго сердиться друг на друга. Может, у меня затекла шея или болит живот, может, я немного злюсь, но, похоже, мне придется или плыть, или тонуть… И я думаю, мы с тобой утонем.

Филипп Сэнфорд придвинул свой стул ближе. В его бледном лице сейчас не было ни кровинки.

– Я не могу позволить себе такое благородство, Майк. Может, Эйб и не прочь пойти на дно вместе с тобой, но я должен сказать, что еще не готов к этому. Майк, моя карьера, моя семья, моя жизнь зависят от тебя, от твоего поведения в суде. Я считаю, что ты совершил огромную ошибку. Конечно, я не собираюсь размахивать кулаками, но давай будем честными. Я надеюсь, ты проглотишь то, что я должен сказать.

– Говори все, что хочешь, – сказал Барретт, удивленный несвойственными старому другу прямотой и резкостью.

– Мне кажется, что ты не можешь или не хочешь принять одну истину – что Лютер Йеркс и Фрэнк Гриффит с помощью своей девчонки убедили тебя пойти на эту авантюру. Мэгги зависит от них, от Гриффита во всяком случае. Они знают, что ты влюбился в нее, и решили воспользоваться случаем. По-моему, тебя обвели, Майк, и мне чертовски жаль, что из-за твоей ошибки пострадает так много людей. Я согласен с Эйбом. Я тоже сомневаюсь в существовании открытки, а если она и существует, ты увидишь ее только после окончания процесса, когда мы окажемся в какой-нибудь богадельне или тюряге. Ты выслушал меня. Плохо или хорошо, но я высказал все, что у меня наболело.

Барретт не подал виду, что слова друга задели его. Он вновь раскурил трубку и спокойно кивнул:

– Да, Фил, эти мысли приходили и мне в голову. Я не могу объяснить работу своего подсознания, но мне кажется, что я действовал с холодным расчетом. Может, я окажусь дураком, а может, и пророком. Ставки в игре велики. Я поставил все фишки на Мэгги, потому что верю в ее честность и порядочность. Я уже говорил: в жизни каждого есть моменты, когда приходится доверять людям.

– Как мы доверились Кристиану Леру? – ввернул Сэнфорд. – Или Изабель Воглер? Как верили тому, что по нашим телефонам можно говорить, не опасаясь подслушивания? Как верили в порядочность противника?

Барретт пожал плечами и повернулся к Кимуре, который толкал по скатерти вилку взад-вперед.

– Лео, ты один ничего не сказал. Что ты думаешь? По-твоему, я свалял дурака?

Кимура продолжал играть вилкой. На его непроницаемом желтоватом лице трудно было что-нибудь прочитать.

– Я не могу судить ваши поступки, мистер Барретт, – наконец ответил японец. – Однако я могу высказать свое мнение по их поводу. Мое мнение основывается на известных фактах, потому что я привык полагаться только на факты. Мне известно, что мисс Рассел прожила в доме Гриффитов определенное количество лет и за это время у нее ни разу не возникало причин уехать. Я знаю, что за эти годы она не сказала ни единого слова против Фрэнка и Этель Гриффитов. Мне известно, что на безрезультатные поиски Касси Макгро были затрачены огромные деньги и время. Я знаю, что тигрицы, даже такие старые, как Касси, защищают своих самцов, когда на тех нападают, – а не протестуют издалека. С другой стороны, я знаю, что поиски еще не закончены, что еще далеко не все факты известны и что полученная информация порой может неправильно истолковываться. Поэтому я бы не стал высказывать свое суждение, мистер Барретт. Вместо этого я просто замечу, что на вашем месте я бы так не поступил.

– Когда Мэгги Рассел должна передать тебе эту почтовую открытку, Майк? – спросил Фил Сэнфорд.

– В пять часов в конторе.

– Тогда я готов поставить один к двадцати, что она не приедет и не позвонит. Один к десяти, что позвонит и придумает какую-нибудь отговорку – мол, открытка затерялась. Один к пяти, что, если Мэгги приедет и привезет открытку, та окажется или фальшивкой, или ее автором будет какой-нибудь псих. Хочешь поспорить?

– Нет, – покачал головой Барретт. – Потому что, если ты прав, нам обоим крышка.

– Это беспредметный разговор, – заявил Эйб Зелкин, посмотрев на часы. – Майк все узнает через три с половиной часа. Давайте пообедаем и вернемся в суд. Скорее всего, Гриффит был последним свидетелем Дункана, и в два часа наступит наша очередь. Нужно хотя бы несколько минут поговорить с Беном Фремонтом, прежде чем мы вызовем его. – Он посмотрел на Барретта: – Кто будет выступать после обеда, Майк?

– Лучше ты, – ответил Барретт. – В четверть пятого я вернусь в контору, чтобы встретиться с Мэгги.

– Ты продолжаешь надеяться, что она приедет? – спросил Зелкин.

– Да.

Ровно в два часа зал суда вновь заполнился, и пристав встал.

Занавеси за столом судьи раздвинулись, и в комнату вошел Натаниэл Апшо в черной мантии. Он на долю секунды остановился, чтобы окинуть взглядом свои владения, потом направился к судейскому месту.

– Прошу садиться, – сказал пристав зрителям и участникам процесса. – Суд продолжает свою работу.

Судья Апшо откашлялся.

– Присяжные присутствуют. Мистер Дункан, можете пригласить своего следующего свидетеля.

Окружной прокурор встал и ответил:

– Ваша часть, у обвинения больше нет свидетелей. Мистер Джерри Гриффит был последним свидетелем народа. Народ закончил представлять свои доказательства.

Дункан сел, и Апшо повернулся к Барретту.

– Кто из представителей защиты будет вести дело?

– Абрахам Зелкин, ваша честь, – быстро откликнулся Зелкин, вставая.

– Хорошо, мистер Зелкин. Можете вызвать своего первого свидетеля.

– Спасибо, ваша честь. Мы хотели бы представить нашего первого свидетеля, ответчика, мистера Бена Фремонта.

– Хорошо, – кивнул Апшо. – Мистер Фремонт, подойдите к свидетельскому месту, поднимите правую руку и принесите присягу.

Лысый и близорукий, но настроенный по-боевому продавец книг смешной походкой направился к свидетельскому месту. Майк Барретт бросил на него взгляд и пожалел, что не заставил Фремонта сходить в парикмахерскую. Баки Фремонта и волосы на затылке были слишком длинными и густыми. Кое-кто из членов жюри может расценить это как вызов со стороны обвиняемого и с первых минут настроиться против него, но Майку тут же стало стыдно этих старых мыслей пережитка его прежней, осборновской, натуры. Он криво усмехнулся и подумай, что привести в порядок следовало бы его собственные мозги.

К Фремонту подошел секретарь суда с Библией, но ответчик отказался класть на нее левую руку. Барретт не расслышал вопрос секретаря, но услышал ответ Фремонта:

– Я атеист.

Он заморгал, гадая, услышали ли эти слова присяжные. Бросив взгляд на скамью жюри, он заметил, что несколько человек нахмурились.

Отложив Библию в сторону, секретарь зачитал присягу.

– Вы клянетесь говорить правду, только правду и ничего, кроме правды?

Без помощи Бога Фремонт громко ответил:

– Да!

Он взошел на свидетельское место, а стоящий рядом с Барреттом Эйб Зелкин прошептал:

– Ну, я пошел.

Похожий на огромный пляжный мяч, Эйб направился к первому свидетелю защиты.

Расстроенный Барретт положил перед собой стопку желтоватой бумаги. Плохое настроение объяснялось оценкой, которую получила его сделка с Мэгги Рассел во время перерыва. Он верил в Мэгги, но быть единственным, кто верит, всегда трудно. Зелкин, Сэнфорд и даже Кимура так усомнились в мудрости его решения и существовании почтовой открытки, выказали такое сильное подозрение по части побуждений Мэгги, что зародили мучительные сомнения в самом Барретте.

Он не мог сосредоточиться на допросе Фремонта и думал только о часах, стрелки которых двигались ужасно медленно, словно в сиропе. Зная, что мучения продлятся до пяти часов, Майк положил перед собой блокнот, чтобы записать основные пункты выступлений свидетелей защиты и перекрестных допросов обвинения. Завтра можно будет купить копию протокола у стенографиста, но он предпочел иметь свои записи, поскольку знал, что едва только выйдет за пределы зала суда, как поиски Касси Макгро займут все его мысли.

Вдруг Майк Барретт заметил, что уже пятый час и что через пятнадцать минут ему нужно идти на свой собственный «процесс».

Он посмотрел на желтые листы бумаги, не понимая, когда успел заполнить их своим размашистым почерком. Перед уходом Майк решил еще раз перечитать записи и оценить обстановку на поле боя, сложившуюся за последние два часа. Его взгляд упал на первый лист. В самом верху он вывел имя и фамилию свидетеля большими буквами. Барретт начал быстро читать.

БЕН ФРЕМОНТ:

Вопросы Зелкина:хорошее образование Фремонта, все время после школы работал… Двадцать лет торгует книгами, всегда оплачивает счета, надежный партнер, самые хорошие отношения с издателями и покупателями… Тридцать тысяч новых названий в год, но может принять только пять тысяч… Находит время читать только самые важные… Всегда заказывал книги в «Сэнфорд-хаус» из-за высокой репутации издательства… Заказал книгу Джадвея не только потому, что ее выпустило «Сэнфорд-хаус», но и потому, что читал ее в старинном издании Леру… Был изумлен, когда его арестовали… Да, полицейские обманули его, притворившись обычными покупателями… Эйб хорошо ведет допрос… Некоторым присяжным может не понравиться тактика полиции, потому что встречи с полицейскими бывали у всех… Фремонт признал свои слова в разговоре, записанном на полицейский магнитофон… сейчас добавляет к этому… Считает «Минуты» абсолютно пристойной книгой… точнейшим «рентгеном женской души»… Ее общественная значимость в том, что она помогает женщинам разобраться в самих себе, а мужчин учит понимать противоположный пол… Фремонт считает, что знает стандарты современного общества, потому что работает с людьми, средними читателями… Да, и женщинами тоже… Говорит, что его покупатели, в основном женщины, хорошо раскупали другие книги с этими же словами, описывающие примерно то же, о чем пишет Джадвей… Рассказал, сколько раз заказывал «Фанни Хилл», «Мою тайную жизнь», «Любовника леди Чаттерлей», «Жизнь и любовь» Фрэнка Харриса… Считает «Минуты» лучше этих книг, потому что она обладает большей общественной значимостью, чем другие… Нет, считанные его покупатели были покороблены книгой и еще меньше вернули ее назад… О да, конечно, есть несколько исключений, потому что искусство не может удовлетворять всех, как сказал кто-то… Даже Венера Милосская может показаться оскорбительным зрелищем любой женщине с плоской грудью… Кто-то, конечно, мог посчитать книгу Джадвея отвратительной, но большинство читателей увидит в ней настоящую литературу, так же как сам Фремонт.

Вопросы Дункана:этот подлец прижал Фремонта к канатам… Арестовывался ли обвиняемый раньше за нарушение статьи о непристойности Уголовного кодекса Калифорнии? Но «да» Фремонта не устраивает обвинение, черт побери… Следовало бы знать, что, раз Дункан использовал это в обвинительной речи, он опять ударит по тому же месту… Нужно было самим рассказать подробности, а то сейчас эта скотина набирает очки… Фремонт был арестован лет десять назад, но не в Оуквуде, а в Лос-Анджелесе, где у него был маленький магазинчик на Хилл-стрит… Не за книги, а за журналы… Журналы привез оптовик… Просто продавал, даже не заглядывая в них… Окружной прокурор терзает его… Он признал себя виновным или невиновным?.. Нет… Он признал себя виновным в распространении непристойной продукции?.. Да, но только по совету адвоката, чтобы получить меньшее наказание… Но все-таки признал виновным?.. Да… Так как он впервые привлекался к ответственности, то заплатил штраф и был признан виновным в совершении правонарушения?.. Да… В тюрьме сидел?.. Нет, приговор был условный… Он знал, что вторичное нарушение этой статьи считается уголовным преступлением?.. Да… Знал, что во второй раз он может отсидеть год в тюрьме и заплатить штраф в 25 000 долларов? Да… Знал, что издатель рекламировал «Семь минут» как самую грязную книгу в истории литературы?.. Так как это было на рекламных плакатах, то знал, но на плакатах было также написано, что это настоящее произведение искусства… Знал ли свидетель, что до настоящего времени, кроме единственного подпольного издания, ни один издатель ни в одной стране не осмелился напечатать книгу? Да, но… И тем не менее Фремонт заказал книгу и продавал ее?.. Да…

И еще десять минут таких же вопросов.

Счет:Дункан победил. Сделал из Фремонта котлету.

ФИЛ СЭНФОРД:

Вопросы Зелкина:описывает прошлое Сэнфорда, хорошая семья, Гарвард, всю жизнь занимается издательским делом… Когда заключал контракт по «Минутам», его не смущало обвинение книги в непристойности?.. Не совсем, потому что книга прекрасная, трогательная, правдивая, честная и слишком хорошо написанная, чтобы вызвать только похотливые мысли… Выходит за границы стандартов пристойности современного общества?.. Конечно нет… Сэнфорд показывает, как изменились времена, приводит смешную историю: как-то на страницах «Женского ежегодника» одна очень добропорядочная домохозяйка написала, что «книги писателей и писательниц нужно расставлять по разным полкам»… Были времена, когда считалось, что ни у цыплят, ни у пианино нет ножек, а только конечности… Сэнфорд рассказал, что в 1929 году американская таможня запретила ввоз в страну книги Руссо «Исповедь» как непристойной и в тот же самый год запретила «Жюстину» маркиза де Сада на том же основании… В 1927.году в Бостоне была запрещена «Элмер Гантри», а двумя годами позже – «На Западном фронте без перемен» Ремарка, но сейчас все считают эти книги «мягкими» и принимают их, потому что времена меняются… Сегодня на рекламе духов и мыла, в журналах, на телевидении можно увидеть женское белье, голых и полуголых женщин… Сегодня на экранах и сценах театров можно увидеть парад обнаженных тел и половые акты, различные сексуальные извращения, мастурбацию, мужской и женский гомосексуализм… Сейчас век контрацептивов и противозачаточных таблеток… Молодые люди открыто живут вместе… Стандарты общества изменились… Сэнфорд считает, что «Минуты» не выходит за рамки этих стандартов… Цитирует несколько хороших отзывов… Дункан протестует… Информация основывается на слухах, авторов отзывов нельзя подвергнуть перекрестному допросу… Протест отклонен… Обсуждаются рецензии… Эйб помогает Филу развить мысль, что «Сэнфорд-хаус» имеет высокую репутацию… Сэнфорд вспоминает старинную и современную классику, которую они издали, книги нобелевских лауреатов… Никогда не печатали книг, не имеющих литературных достоинств… И «Минуты» имеет эти достоинства… и т. д.

Вопросы Дункана:как Сэнфорд приобрел права на «Минуты»? У кого?.. Черт побери, следовало ожидать, что рано или поздно всплывет имя Квондта… Красочно описывается сомнительная репутация Квондта… Значит, Сэнфорду пришлось обратиться к профессиональному порнографисту за правами на книгу?.. Сэнфорд доблестно отбивается… отвечает, что, по словам Квондта, книга оказалась слишком пресной, чтобы ее издавать, поэтому он так и не выпустил ее… Дункан обсуждает репутацию «Сэнфорд-хаус», зачитывает списки бестселлеров… Возглавляли ли вы издательство, когда были изданы эти книги?.. Нет, но я тогда работал в фирме… Вы отвечали за покупку прав на них, за их издание?.. Нет… Кто тогда занимался всем этим?.. Мой отец, Уэсли Р. Сэнфорд… Но сегодня глава фирмы вы?.. Да… Давно?.. Почти два года… Ваша честь, обвинение хочет предоставить суду вещественное доказательство… Приносят вырезки из «Нью-Йорк таймс», «Уолл-стрит джорнал», в которых описывается неустойчивое финансовое положение «Сэнфорд-хаус» в последние два года… Уэсли Р. Сэнфорд подумывал о продаже издательства крупным фирмам, которые хотят расширить сферу своей деятельности… Эти факты соответствуют действительности?.. Да… Короче, с тех пор как вы стали во главе издательства, дела у него шли не так хорошо, как раньше?.. Все зависит от того, что вы считаете хорошими делами… Если вы имеете в виду торговлю книгами, то да… Дункан, скотина, задает коварный вопрос… Может, мистер Сэнфорд, вы впали в отчаяние, решили забыть хорошие вкусы отца и попытались спасти свое положение в фирме с помощью издания непристойной книга?.. Зелкин протестует… Апшо принимает протест, но присяжные мотают на ус.

Счет:возможно, ничья.

ДОКТОР ХЬЮГО НАЙТ:

Вопросы Зелкина:описывает заслуги свидетеля, но от поведения самого Найта складывается не очень приятное впечатление… Изъясняется на непонятном, как санскрит, литературном жаргоне, с видом всезнайки, смотрит поверх голов присяжных… Говорит, что талант Джадвея ограничен, но он хорошо его использовал… Книга является превосходным примером внутреннего монолога… Использовал Кэтлин как оракула своих собственных чувств… «Минуты» – реалистическая порнография, но пристойная… Порнография служит только приемом… Вы не могли бы рассказать подробнее, профессор?.. «Семь минут» вообще не о сексе… Бедный Эйб… Он остолбенел вместе с присяжными… Найт ни разу не говорил об этом на предпроцессных встречах… Эйб продолжает задавать вопросы, нащупывает почву… Не о сексе?.. Нет, потому что секс – просто символизм, с помощью которого автор выступает против семи смертных грехов, а именно гордыни, гнева, зависти, похоти, чревоугодия, алчности и лености… Каждая из минут Кэтлин служит символом смертного греха… Зелкин пытается отвлечь свидетеля от теории символизма, но этот идиот продолжает валить все на символизм… И естественно, припутывает еще и Лебедя с Ледой.

Вопросы Дункана:доктор Найт, не могли бы вы подробнее разъяснить нам скрытые образы Дж Дж Джадвея, например, слово, обозначающее женские половые органы?.. Смех в зале.

Счет:поражение. Этот Найт – наш восьмой смертный грех. Дункан легко выиграл раунд.

ДА ВЕККИ:

Вопросы Зелкина:да Векки, веселый маленький итальянец, отвечает певучим голосом, будто гондольер… Учился живописи в Париже в тридцатые годы… Познакомился с Джадвеем на Монмартре, в «Доме», встречался с ним в «Брэссьер Липп», довольно хорошо знал Джадвея, когда тот работал над «Минутами»… Вы когда-нибудь слышали, чтобы он говорил о книге во время работы над ней?.. Да, да… Говорил ли автор о коммерческих интересах?.. Нет, никогда, он всегда рассуждал как истинный художник… Сказал: «Этот мой опус, труд всей моей жизни»… Всегда гордился книгой… Считали ли вы Джадвея человеком с эстетическими наклонностями?.. Что вы имеете в виду?.. Извините, я хотел спросить, разбирался ли он в искусстве?.. Да, да, и в литературе, и в живописи, в той, что находится в Лувре и у меня в студии… Считаете ли вы книгу Джадвея непристойной?.. Нет, никогда, она написана не рукой, а сердцем настоящего художника… Пока все нормально.

Вопросы Дункана:итак, вы довольно хорошо знали Джадвея… Вы были друзьями?.. Да, друзьями… Сколько раз вы видели его в Париже?.. Много… Под словом «видеть», мистер да Векки, я не подразумеваю встреч на улице или, скажем, в кафе… Сколько раз вы бывали с ним наедине?.. Наедине?.. Время от времени… Были ли вы с ним наедине больше трех-четырех раз?.. Не могу вспомнить… Может, вы вспомните, где находились после смерти Джадвея, когда началась Вторая мировая война?.. Я остался во Франции и участвовал в Сопротивлении поблизости от Марселя… Чем занимались?.. Я был художником… Рисовали картины?.. Нет, нет, я делал фальшивые паспорта для беженцев… Продолжали ли вы заниматься тем же самым после окончания войны?.. Фальшивые паспорта? Нет, я же художник… Да, вы художник… Мне хотелось бы поговорить о ваших талантах живописца… У меня есть сведения, что вы писали под разными именами… Например, одним из ваших имен было Вермеер, другим Рафаэль, третьим – Тинторетто… По этому поводу имеется один маленький анекдот… Из двух с половиной тысяч картин, написанных Коро при жизни, семь тысяч восемьсот находятся в Америке… В вашем досье в римской полиции говорится, что вы написали как минимум восемь поддельных Коро и продали их как настоящие… Конечно, одно тюремное заключение за подделку картин известных мастеров еще не подрывает вашу честность как свидетеля, но, принимая во внимание эти факты… Черт бы побрал этого Дункана и этого свидетеля… Почему он не предупредил нас?.. Захотелось бесплатно прокатиться в Америку, захотелось славы?.. Только посмотрите на него сейчас… Улыбка исчезла, глаза бегают, хитрит, напуган… Черт побери!

Счет:Дункан выиграл раунд нокаутом.

СЭР ЭСМОНД ИНГРЭМ:

Вопросы Зелкина:пока прекрасно… Видный ученый из Оксфорда… Известный литературный критик… Остроумный старик… Производит впечатление… Жюри слушает очень внимательно… Сэр Эсмонд, вы однажды написали в лондонской «Таймс», что «Семь минут» – одно из самых «честных, чувственных и заслуживающих внимания произведений искусства, созданных в современной западной литературе»… Вы по-прежнему придерживаетесь этого взгляда?.. Да, придерживаюсь… Тогда, значит, вы не считаете ее непристойной книгой?.. Непристойных книг не существует, существуют только непристойные читатели с непристойными мозгами… И позже: значит, вы считаете, что Джадвей честно рассказал свою историю?.. Это был честный и смелый подход… Многие писатели могут раздеть человеческое тело, но совсем не многие обладают смелостью или гением обнажить человеческий дух… Один французский издатель написал, что самое интересное в эротике не тридцать две коитальные позиции, а то, «что происходит в умах людей, то, как влюбленные ведут себя друг с другом»… В эту тайну Джадвей проник полностью и открыл ее… Вы считаете, что книга Джадвея обладает общественной ценностью?.. Обладает, и очень большой… Джадвей попытался поставить секс на естественное и подобающее ему место в спектре человеческого поведения… Редактор «Литературных записок», Морис Надье, однажды спросил: «Почему любовь, которая является основным или вспомогательным элементом в каждых восьми книгах из десяти, останавливается на краю постели и опускается полог?» В конце концов, функция литературы состоит в том, сказал он, чтобы исследовать человеческий дух, каждую сторону жизни… Еще он добавил: «То, как люди занимаются любовью, говорит нам о них больше, чем любой опрос. Еще это открывает ту часть истины, которая интересна хотя бы потому, что обычно скрыта…» «Семью минутами», сказал Ингрэм, Джадвей оказал человечеству большую услугу.

Майк Барретт кончил читать записи. Когда он поднял голову, сэр Эсмонд Ингрэм по-прежнему находился на свидетельском месте и отвечал на суровые вопросы Элмо Дункана.

– …и вы считаете себя арбитром, сэр Эсмонд, который может судить, какая литература является плохой, а какая хорошей?

– Не я считаю себя арбитром, а мои читатели считают, что могут положиться на мое мнение.

– Но вы считаете себя достаточно компетентным, чтобы указывать читателям, что обладает литературным достоинством, а что – просто низкопробная порнография?

– Я считаю себя достаточно компетентным в этом вопросе.

– Благодаря своей эрудиции, сэр Эсмонд?

– О господи, нет, конечно. Благодаря моему жизненному опыту и умению поставить себя на место читателя.

– Значит, сэр Эсмонд, вы считаете, что живете жизнью, в которой много общего с жизнью среднего читателя?

– Да, я бы так сказал.

– Сэр Эсмонд, сколько раз вы были женаты?

– Три раза, сэр.

– Сидели в тюрьме?

– Два раза, сэр.

– Вы едите мясо, как средний читатель?

– Я вегетарианец, сэр. Я хотел бы добавить, что вы заняли довольно умную позицию, но очень и очень сомнительную.

«До свидания, сэр Эсмонд», – подумал Барретт.

Майк оглянулся. Времени осталось в обрез, чтобы успеть вернуться в контору к приезду Мэгги Рассел.

Он сложил записи, сунул в карман, потом посмотрел на Эйба Зелкина.

– Я пошел, Эйб.

Зелкин закрыл глаза и печально покачал головой.

– Привези с собой Касси Макгро, – сказал он. – Она нужна нам, Майк. Без нее нас ждет смерть и сырая земля.

– Я найду ее и вернусь с ней.

Потом он тихо встал и покинул сцену резни, полный решимости вернуться с единственным живым союзником, который может спасти их дело.

У Мэгги Рассел было чудесное настроение.

Желая как-то отпраздновать сегодняшнее событие, она остановилась в Беверли-Хиллз и позволила себе выпить мартини и сытно пообедать в ресторане «Леон», фантазируя о будущем. Потом она отправилась в «Сакс» и купила новое платье. Больше всего ее обрадовало не само платье, а, так сказать, вложение денег. Интуиция подсказывала, что к пяти часам у Майка Барретта наверняка появятся сомнения по поводу правильности своего решения отказаться от перекрестного допроса Джерри. Лучший способ утешить мужчину, потерпевшего утрату, – напомнить, что получить он может больше. Короткое узкое шелковое платье с глубоким вырезом могло немного в этом помочь. Мэгги не любила играть в женские игры. У нее был прямой характер, но обстановка требовала дополнительных усилий. Когда они увидятся, она хотела своей внешностью напомнить Барретту, что если он и потерял что-то важное, то нашел нечто еще более важное, и надолго. Если, конечно, он продолжал любить ее.

Она вернулась в Пэсифик-Палисэйдз в начале пятого, и, к ее удивлению, Фрэнк Гриффит был дома. Он громко и весело разговаривал по телефону из своего кабинета. По всему дому разносились похвалы в адрес Лютера, и Мэгги сразу догадалась, что разговаривает он с ужасным Йерксом. Наверху тетя Этель спала, а дверь в комнату Джерри была заперта, и изнутри доносилась музыка. Мэгги быстро переоделась в новое платье, причесалась и подкрасилась.

Она торопливо спустилась по лестнице, в тот же миг из кабинета выглянуло мясистое загорелое веселое лицо Фрэнка Гриффита. Увидев племянницу, он подошел к лестнице.

– Привет, Мэгги, моя девочка. Я слышал, ты была сегодня на суде?

– Откуда вы знаете? – спросила Мэгги.

– Я сейчас разговаривал с Лютером Йерксом. Кто-то из его «лейтенантов» тоже присутствовал в зале и заметил тебя. Я только что узнал, как прошел сегодняшний день. Хотел сам поехать в суд на помощь Джерри, чтобы своими глазами увидеть, что происходит, но доктор Тримбл наложил вето. Он считал, что мое присутствие будет смущать Джерри. Пришлось подчиниться приказам доктора. К тому же у меня было важное дело в Сан-Диего. Я там просидел все утро на совещании, но сразу после его окончания вернулся домой, узнать, как дела. Я приехал сразу после Джерри, но мой сыночек ничего не рассказал. Закрылся, как раковина, спрятался у себя и заперся. Как тебе нравится такая благодарность за все, что мы для него сделали? Как только процесс закончится и с его собственным делом будет покончено, я возьмусь за него и научу выказывать больше почтения.