Текст книги "Спорим на разбитое сердце? (СИ)"
Автор книги: Ирма Морган
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)
Утро. Снова суета. Тетя просит Элинор собираться быстрее, потому что они проспали. Огастус помогает девочке сложить чемодан и провожает ее тоскливым взглядом до двери.
Они ждут, когда погрузят чемоданы в такси.
– Было весело провести с тобой Рождество, – прощается он, и Элинор становится невыносимо грустно. Она так быстро успела привязаться к этому мальчику, любящему сырое тесто.
– И мне, – отвечает она, в надежде на какое-нибудь чудо: пусть задержат рейсы или тетя увидит, как она сдружилась с Огастусом и позволит остаться с ним еще на несколько дней.
– Погоди, не уезжай, – просит мальчик, убегает и быстро возвращается с листиком бумаги и ручкой. – Пиши.
– Что? – удивленно интересуется Элинор.
– Свой адрес. Я найду тебя в восемнадцать лет, чтобы доказать, что ты влюбишься в меня.
Элинор ворчит «дурак» себе под нос, но все-таки аккуратно выводит каждую букву и цифру, затем протягивает листок мальчику. Он берет его бережно, словно ценный документ, на прощание улыбается и машет рукой.
Элинор запомнила эти беспорядочно спутанные волосы, забавные веснушки, большие очки и милые ямочки на щеках тогда еще мальчика, который махал ей с порога французского дома в декабре 2011-го года.
Она думает, что однажды они обязательно встретятся. Она назовет его дураком и влюбится во что бы то ни стало.
Глава IX
За несколько мгновений в голове Элинор пронеслись десятки картин, запахов, звуков и лиц, отдавши в сердце необычным чувством, смешанным с тоской и облегчением, словно она вспомнила какую-то болезненную, но очень важную частицу жизни после долгих лет амнезии.
Рука, держащая лист, дрогнула и ослабела; сама Элинор почувствовала упадок сил, разделившись на два мира. Она рисовала лицо Огастуса в голове, по памяти выверчивала каждый завиток его спутанных волос и мягкие милые точки на лице – веснушки, разбросанные по щекам и носу задорной стайкой; представляла оправу очков, за которыми скрывались его веселые детские глаза – она тщательно выводила портрет, сопоставляя его с лицом Августа, изменившимся так сильно, что девушка никогда бы не вспомнила о нем, не найдя эту судьбоносную записку.
– Как же так? – взгляд забегал по постаревшему парижскому листу и ни на секунду не отрывался от него.
Ее мысли и голос путались, и только шаги, приближавшие к двери, вернули Элинор в реальность. Она торопливо вложила лист в рамку и поставила ее на полку книжного шкафа. Боясь стать замеченной, девушка отскочила от него с бешеным стуком сердца и упала спиной на мягкую кровать.
Элинор настойчиво продолжала не принимать тот факт, что Огастус – это и есть Август. «Разве может такой милый мальчик стать… им?», – размышляла она, отрицательно мотая головой в ответ на собственный риторический вопрос.
В комнату проникнул теплый поток нового воздуха и осколок света коридорной лампы – это Август бесшумно открыл дверь и вошел, сначала не обратив внимания на девушку, которая пронизывала натяжной потолок серьёзным взглядом. Она неспешно привстала на локтях, осмотрела безучастным взглядом полуголого парня и молча всматривалась в его лицо, что оказалось не так просто в полуосвещенном помещении.
– Что ты забыла в моей комнате? – Август был рассержен, но получив равнодушное «уже не помню», его кольнула рассеяность, и она же на пару мгновений заставила приоткрыть рот. – Уходи.
Элинор очнулась то ли от анализа, то ли от воспоминаний, еще раз торопливо оглядела друга детства, а на нем, оказывается, было только полотенце, так ненадежно державшееся на бедрах!
– Ой-ой, – девушка спешно слезла с кровати, прикрыла глаза ладонью и проскользнула в уголок комнаты, как напуганная мышка. – А, постой!
Она вдруг вспомнила, что искала.
– Мне нужно одеяло. Точно, именно за ним я пришла.
– Черт, Элинор, ну серьезно, – он раздражённо потер лоб, – оно есть в твоей комнате.
– Нет! – девушка неловко кашлянула, прошла дальше к выходу, – то есть. да, но…
– Но?
– Оно слишком горячее… гхм, – Элинор прикусила язык, посмотрев на торс парня, – из-за него ночью будет слишком жарко… ну, одеяло, оно зимнее, понимаешь?
Август едва сдерживался, чтобы не засмеяться, Элинор – чтобы не покраснеть еще сильнее.
– Подойди и возьми.
Невидимое кольцо растерянности и стеснения сомкнулось на шеи девушки.
– К-кого? – подняв брови, уточнила она.
– Одеяло, Элинор, – Август сверкнул взглядом в сторону комода. – Там, на нижней полке.
Трудно было представить, как хотелось ей провалиться под землю от стыда, когда она, доставая это злосчастное летнее оделяло, чувствовала насмешливый взгляд и тень самоуверенной улыбки на своей спине. «Одна надежда – алкогольное утреннее забвение», – мысленно заключила девушка, тихо пробубнив «спасибо» на пороге.
«Итак», – подумала она, как только оказалась в кровати, тем самым хотела подвести черту всего, что случилось за весь день, но мысли никак не собирались в одну картину, словно пазлы от разных изображений. От всех этих «итогов» стало тошнить еще сильнее, и Элинор уже думала не о том, как переварить факт, что Август – это тот самый Огастус, а как переварить алкоголь, мучающий ее рассудок и тело. Она все-таки заснула, но ненадолго.
Раньше ей не было настолько плохо от спиртного, и она бы никогда не стала покидать уютную постель в страхе вырвать прямо на нее, однако в этот раз все было совсем наоборот. Ноги понесли девушки в ванную комнату и уложили прямо у туалета. Ее вырвало, но все, о чем тогда думала Элинор – это «хоть бы Август об этом не узнал!».
Напрасно, потому что девушка вела себя слишком громко для спящего человека – парень настороженно постучался в дверь ванной комнаты, и, прислонившись к ней, спросил:
– Что случилось?
– Ничего, – произнесла та, изобразив здоровый голос. – Я просто…
Вместо полного ответа до парня донеслось лишь начало фразы и звук, явно доказывающий то, что девушке нездоровится.
Август торопливо вошел в ванную и обеспокоенно осмотрел гостью, обнимающуюся с белым унитазом.
– Почему не сказала, что тебя тошнит?! – голос звучал так недовольно и даже озлобленно, что Элинор, казалось, сжалась еще сильнее.
– Извини, я все уберу, сейчас…
Она встала, чтобы найти какое-нибудь моющее средство и показательно начать уборку, но парень крепко взял ее руку и посадил на место.
– Сядь.
Он посмотрел в уставшие, покрасневшие и даже немного опухшие глаза Элинор, свет которых исчез, как влага из высушенного изюма. Она прикрыла лицо ладонью – взгляд, подобно прожектору, резал сочувствием. Больше никогда в жизни Элинор не хотела испытывать его.
Август бережно коснулся ее запястья, и Элинор непонимающе опустила голову. Он стянул резинку и аккуратно собрал спутанные волосы блондинки в нетугой хвост, чтобы ни одна прядь не касалась лица.
Август ушел и вернулся со стаканом теплой воды и таблеткой.
– Пей.
Элинор взглянула на лекарство, как на кусочек золота, с позорной покорностью приняла ее.
Парень оставался с ней до самого рассвета. Он вздрагивал каждый раз, когда Элинор тяжело набирала воздух, лежа в кровати. Ему удалось уснуть, но кошмар коснулся его сна; пробудившись, он пристально всматривался в неспящую притихшую девушку: она лежала на боку, обращенная в сторону кресла, где сидел хозяин дома, изредка моргала, словно смахивая с ресниц сонливость. Они столкнулись прямыми взорами и с тех пор еще четверть часа спрашивали друг у друга то, что никогда бы не рискнули спросить вслух и так тешили себя мыслью о телепатической связи. Элинор немо кричала, что знает: Август – тот веснушчатый мальчишка! Только не произнесет это вслух, даже несмотря на то, что выиграет пари, потому что ей становилось не по себе от мысли, что он может оставить ее прямо сейчас.
Звуки собственного телефонного будильника пробудили ее, когда нежное персиково-розовое солнце ласкало молочного цвета простыни через тонкие льняные занавески. Омерзительная тяжесть осела на тело девушки, беспрестанно мучила ее симптомами похмелья. Элинор аккуратно поднялась на ноги и, ступая по прохладному полу, проникла в ванную комнату. Там она на минуту застряла в смутном воспоминании о том, как опозорилась перед Августом, смотревшим на нее, как на жалкую пародию самой себя.
Элинор зажмурилась, резко вздернула головой и умылась холодной головой, затем взяла свои все еще влажные от стирки вещи и бесшумно спустилась на первый этаж, преследуя цель незаметно оставить дом покинутым. Только незаправленная постель и слабый аромат мягкого парфюма ведал о том, что в комнате ночевала молодая гостья.
– Мама не научила прощаться перед уходом?
Строгий голос схватил плечо Элинор, от которого она остановилась у порога без выдоха.
– Пока, – девушка даже не повернулась, чтобы не сгореть заживо от стыда, что объедал щеки. Она тронула ручку двери, в то время как твердость мужского голоса задела опять.
– Вернешь мою футболку?
– Верну. Завтра, – Элинор опустила голову. – Нет, сегодня вечером.
– Я хочу прямо сейчас.
Девушка повернулась энергичным рывком, ощутив в голове дискоординирующее кружение. В нескольких метрах от нее стоял Август. Лицо его было проникнуто ясной свежестью, трезвость ума и души металлом отливалась в глазах, точно он вчера совсем не пил. Уголки губ оставались недвижимы, неся пустое письмо – чистую серьезность, которая так странно смотрелась на лукавом по обычаю лице.
Он стоял так недвижимо, внимательно, беспрестанно наблюдал за птицей, что торопилась выскользнуть в распахнутое окно и никогда больше не вернуться.
Она молчала, слегка облизнула сухие губы, точно собираясь что-то сказать, но притихла. Август подумал, что она похожа на ту маленькую девочку, спрятавшуюся ото всех в Рождество: никогда прежде Элинор не мучила его молчанием, пряча лицо.
– Тебе все еще плохо? – когда она это услышала, медленно мотнула головой и снова вернулась в сторону выхода. – Элинор, перестань.
– Перестать что?
– Пытаться ускользнуть от меня.
Август оказался ближе. Так близко, что Элинор почувствовала мятный, цитрусовый гель для душа, которым пользовался Август. Он взял ладонь, что лежала на ручку двери, и притянул девушку немного ближе к себе. Это движение было лишено любой пошлости, напротив, оно было как вежливое «здравствуй, прошу, входи», адресованное старому другу.
– Август, – она почувствовала себя неловко, оттого, что парень был вежлив с ней. – Я знаю, что напилась вчера. И что ты помог мне. На самом деле, мне не хочется говорить это, но спасибо, что позаботился обо мне, и видимо я в долгу перед тобой. Но… думаю, я веду себя неправильно, чтобы ни сказала и ни сделала. Даже сейчас, признаваясь, ощущаю это странное чувство.
– Почему? – спросил он, встретив ответ девушки со значимостью в интонации вопроса.
– Потому что когда ты относишься ко мне хорошо, я начинаю смотреть на тебя иначе, – Элинор тяжело вздохнула под напором прямого строгого взора собеседника. – Как на того, кому я могу довериться или вроде того? То есть… кхм, я действительно не знаю, каким человеком ты являешься. В том числе, для меня. Видишь? Сейчас я должна глупо пошутить, пихнуть тебя в плечо или грудь, может быть, даже нагрубить, а затем ждать, пока ты усмехнешься. Так это работает. Но, честно говоря, когда начинаешь быть или, вернее, казаться таким правильным, я не могу так поступать. Я думаю о том, о чем думать мне не следует.
– О чем, например? – Август продолжал спрашивать.
– Думаешь, мне стоит говорить тебе? – она спросила саму себя, нахмурилась в раздумье; взгляд ее забегал по лестничному проходу, ища ответ. Элинор смело посмотрела на парня, спрятав робость, недавно игравшую в груди. – Я думаю о том, что мне бывает хорошо с тобой. Весело, легко, как с другом, которого я когда-то потеряла и снова вернула. Я поняла это совсем недавно… наверное, прямо сейчас.
Уголки губ девушки слегка дрогнули всего на некоторое мгновение – она улыбнулась, а затем снова продолжила.
– И затем я вспоминаю о споре. Мне становится немного грустно, что я могла бы влюбиться в тебя в следующую секунду, например, и таким образом проиграть. У тебя есть такое чувство? Что это за чувство, Август? Что будет, если я заброшу идею о споре, прежде, чем это чувство будет преследовать и тогда, когда ты груб или лукав со мной? Я считаю, что так и нужно сделать. Я должна убедиться, что не начинаю пассивно проигрывать, чтобы продолжать игру.
Август смотрел на нее, снова атакованный ощущением, что она ускользнет из его рук, а затем из вида. Навсегда. Так, что она исчезнет из ее памяти, подобно героини сказки из детства – забудет Элинор, как она забыла его. Утром, когда он нашел себя пробудившимся в жестком и узком для него кресле с болью в затекшей шеи, первое что сделал Август, проверил, нет ли температуры у Элинор, спокойно ли она спит в чужой кровати одна. Парень думал о том, что они пойдут на работу вместе, и он снова будет подшучивать над Элинор, видеть, как раздражается, но затем смеется вместе с ним, касается его, пусть и кулаком: это было временно, он знал. Когда-нибудь Элинор касалась бы его руки просто, потому что ей хотелось бы почувствовать тепло ладони парня. Может быть, она бы она вредничала как прежде. Да, так и было бы, но не одергивала свои желания, потому что не умела различать спор и флирт, однако сам Август, который затеял игру, в какой-то момент перестал валять дурака.
Мальчиком ему нравилась Элинор. Нравилась долго, как какая-нибудь недосягаемая звезда, к которой невольно тянулись мечты, но тем не менее, угасли, как и должно было случиться. Он имел отношения с другими, тот образ девочки стёрся, когда они стали подростками. Он не станет его восстанавливать. Зачем? Когда перед ним снова она. Все в ней, как и должно было быть. Только он, дурак, не понял этого сначала, решив, что все то детские фантазии. Ошибка Августа обернулась против него, когда Элинор действительно оказалось той, к кому он хотел вернуться больше шести лет.
– Я должна была назвать одно твое положительное качество вчера, – вдруг вспомнила девушка, не дав ничего произнести Августу. – Ты держишь обещания, даже если давал их шесть лет назад маленькой девочке, которая впервые попала во Францию.
Глава X
Кружилась голова, когда Элинор, оказавшись в кровати новой ночью августа, совсем не хотела спать, даже смертельно устав за целый день. По честному уговору, парень должен оставить ее в покое.
Она смотрела на постиранную белую мужскую футболку, которую должна была отдать хозяину, и противостояла мыслям оставить ее, сделав вид, что потеряла ее среди кучи ненужных вещей и наивно позабыла о ней.
Она прикусывала нижнюю губу, сдерживая оптимистичные мысли, что забирались в рассудок, устилая сладкой липкой карамельной нугой путь к наилучшему будущему – будущему, в котором девушка никогда не покидала Францию, где она желала Августу «reveille-toi», разгоняя нежные полупрозрачные занавески друг от друга, чтобы утренние лучики солнца осели на слабоулыбающихся губах еще дремлющего чутким сном парня.
Затем Элинор испуганно встряхивала головой, погружала лицо во влажные ладони (лишь спустя некоторое время она осознала, что они мокрые из-за слез), бросала беглый взгляд на футболку и снова уходила в мысли, обессиленно захлебываясь в них, как в стеклянной будке, наполненной доверху водой.
Она понимала, что все ее чувства и эмоции преувеличены, и никто иной не стал бы придавать значение всему, чему придавала она. Ей хотелось найти наиболее простой путь решения, такой, где не будет ни синусов, ни котангенсов, ни длинных логарифмических выражений, чтобы все можно было посчитать через дискриминант и, получив лишь один подходящий корень из натурального числа, спокойно записать его в ответ; сияя ясным умом перелистнуть страницу, чтобы решить другие задачи.
Элинор успокоилась только тогда, когда поняла, что выиграла пари, случайно сжульничав, когда нашла ту старую записку. Все это время ее преследовало чувство неминуемого проигрыша, но теперь она окончательно одержала победу, перевернув изначальный исход пари с ног на голову.
«Но действительно ли я выиграла спор, если мое сердце сжимается от одной только мысли, что я больше не увижу Августа?», – с этим вопросом Элинор закончила ночь и начала утро.
Девушка пропустила первый день работы, поэтому даже и не рассчитывала на то, что ее разбудит начальница и негодующим тоном потребует явиться «юной работнице» через пятнадцать минут на место, иначе она будет обязана применить дисциплинарные меры наказания.
Элинор сначала не спешила, собиралась затянуто, размышляла о том, что же с ней сделает Миссис Джонстон, если она опоздает (а она действительно опоздает), и, более того, также подумала о том, стоит ли ей вообще являться туда, где она встретится бок о бок с теми, с кем рассталась не после милого «пока». Но вспомнив, что это первая должность, на которую ее наконец-таки радушно приняли, Элинор едва не забыла закрыть дом, когда отбежала на десяток метров от него.
– Мисс Чейз, напишите объяснительную, отнесите ее на мой стол и разбудите ваших детей через пять минут, – протараторила директриса, когда заметила тяжело дышавшую от бега Элинор. Она сама куда-то торопилась, поэтому забыла о наказании и, прежде чем убежать с документами в руках вверх по лестнице, добавила: «Вчера был ознакомительный день, который вы пропустили по весьма уважительным обстоятельствам, о которых мне сообщил ваш друг. Тем не менее, вы все равно обязаны написать объяснительную. Вам придется узнать все, что вы упустили у Мисс Бейли или Мистера Грина, так как старшие вожатые прибудут только ко второй половине дня. Надеюсь на вашу ответственность».
Одна из немногих вещей, что умеет делать Элинор с особым талантом, – это писать объяснительные. Их форму она знала наизусть и с легкостью справилась с этой задачей, но… что же сказал Август в оправдание Элинор? Очевидно не то, что она напилась до тошноты. Элинор неаккуратно вывела «по состоянию здоровья», расписалась и, едва не помяв бумагу от спешки, положила ее на директорский стол.
Наконец, она приступила к работе, разбудив семь девочек и шесть мальчиков громким и ласковым «reveillez-vous les gars», словно она их старшая сестра, а не наставница. Кто-то сразу начал застилась кровать (очевидно, кто уже в 11 лет приучен к порядку), а кто-то, к кому Элинор позже начала испытывать особую добродушную привязанность и вместе с тем раздражительность, ленился, закрывался тонким одеялом и, даже лишившись его, прятал голову под подушкой и продолжал видеть сны. Это были Ноэль Марен, Эрик Бонне и Мари Морель. Троица, доставлявшая Элинор неприятности, смех и желание вернуться в их возраст всю следующую неделю.
– Почему вы прячетесь здесь? – спросил Эрик по-французски, заметив тонкую фигуру Элинор за дверью в столовую. – От кого-то, да?
– Что за глупости! – в ответ она немного дернула дверь от себя, и та бесшумно прикрылась на несколько сантиметров. – Мне показалась, что она скрипит… слышал? Точно скрипела! Иди, расскажи рабочему, он должен быть на своем месте сейчас.
Мальчик не сдвинулся с места.
– От директрисы? – он призадумался. – А, нет! Знаю! От вожатого старшего отряда! Вы прячетесь за дверью от месье Августа! Он вам нравится, уверен на сто процентов!
Эрик крикнул это так громко, что, вероятно, это услышали все, кто завтракал. Элинор зажмурила глаза и сомкнула губы так, что они образовали раздраженную улыбку.
– Все не так, – чистое французское произношение, принадлежавшее взрослому парню. – Она прячется, потому что не хочет возвращать мою футболку.
Август пожелал приятного аппетита и скрылся из вида девушки.
– Че-е-ерт, – вздохнула она.
– Не переживайте, я никому не скажу, что вы в интимных отношениях, если вы будете будить меня на десять минут раньше остальных, Мисс Элинор, – мальчик довольно улыбнулся и отправился завтракать, когда Элинор гневно фыркнула на него и пообещала будить его так рано, как только сможет.
Она натыкалась на Августа еще несколько раз за день. Даже не глядя Элинор чувствовала, что парень смотрел на нее. Мари, будучи очень наблюдательным ребенком, заметила это и принималась описывать юношеский взгляд английскими эпитетами, которые она подбирала с невероятной трогательной точностью, отчего девушка не выдерживала и обращалась лицом к Августу, и думала о том, что она не хочет прятать своих глаз и что чувства она тоже не хочет прятать. И возвращать футболку она тоже не хочет.
В день они больше не говорили. Август честно держал свое обещание. И он будет держать его до тех пор, пока Элинор этого хочет, она знала.
Вечером, чтобы не мучить себя мыслями об Августе, она отправилась гулять только с Марком, потому что Ви и Итан уехали куда-то вместе. Элинор догадывалась, что их «дружеская поездка» была не дружеской, иначе бы поехали всей компанией. Она не была огорчена тем, что Ви скрывала настоящие чувства, вероятно, потому, что она сама так же делала.
– В последнее время мы стали редко общаться, – вслух заметил Марк. Лицо его было слабо озарено вечерним кофейным небом. Элинор посмотрела на него, и девушку охватила неопределенная грусть, не имеющая ни начала, ни конца, словно она всегда испытывала ее, но никогда прежде не замечала. Может, именно от этого она так устала.
– И еще… ты немного изменилась.
– Я? – удивленно переспросила Элинор, нахмурившись. – Каким образом?
– Будто стала мягче.
– Чушь, – она искусственно усмехнулась. – По-твоему, кто я? Пластилин в микроволновке?
– Это все из-за Августа, верно? – словно не слыша ее, продолжал друг. – Ты испытываешь к нему что-то?
Элинор, приостановившись, заглянула в глаза Марка, оценивая шансы на удачную ложь.
– Кончено, нет.
Они зашли в сквер, в котором Элинор и Август упали в пруд. И сели они на лавочку именно напротив этого пруда.
Погода стояла прохладная, вещавшая о приближающемся конце лета. Небо догорало стремительнее, словно питающееся керосином, в один момент вспыхивало сочно, пугающе ярко, стойко держалось весь день, но как только смеркалось, оно тут же затухало, точно накрытое плотным сине-коричневым покрывалом. Листья от времени и жары покрывались охристыми пятнами, и так на пышной изумрудной шевелюре деревьев появлялась желтая проседь. Веселая ароматная трава местами примялась и росла уже не плотно друг к другу, а с каждым днем редеющими группами. Даже благоухание воздуха менялось с приторности букетов цветов и морского воздуха на спокойную влагу дождя и кисловатость гроз. Звуки затихали раньше. И биение сердце теперь было слышно отчетливо, как никогда.
– Почему ты спросил? – вдруг поинтересовалась Элинор. Марк не стал увиливать.
– С тех пор, как мы стали реже общаться, мне чего-то не доставало. Когда я проводил время с Итаном и Ви, я не все равно испытывал нехватку чего-то важного. А потом я вдруг понял, что мне не хватало именно тебя. – Всегда спокойный взгляд парня теперь отливал огнем. Он не был очевидным, порывистым, он словно был отражением того огня, что пылал где-то внутри, но не на поверхности. Истинное тепло разливалось по всего его телу, и рука согревающее коснулась ладони Элинор. Она вздрогнула. Вздрогнула, оттого что Марк отнесся к ней со всей искренностью, в то время как она со скрытым притворством.
Парень продолжал говорить.
– Я боялся, что Август понял, насколько ты ценна раньше меня. Возможно, он понял, но если ты не испытываешь к нему чувств, это не так важно. Важна ты, Эли. Прежде, чем ответить что-либо мне, подумай, ладно? Я также долго думал. Теперь моя очередь ждать.
Он прощально улыбнулся. О, какой молодой, грустно-добродушной была эта улыбка! Она так ясно отражалась в памяти Элинор, что девушка просидела на скамейке еще пятнадцать минут, растворившись в словах Марка. Рука, которой он коснулся, все еще пылала и дрожала, но затеи Элинор поняла, что пылала не только рука, но и все тело.
Утром проснувшись, она чувствовала странное чувство бодрости, несмотря на то, что не помнила, во сколько пришла домой и уснула. Впрочем, она не уверена в том, что вообще спала: за ночь Элинор все решила, разобралась во всем.
Во-первых, их пари с Августом закончилось. Это означало, что они перестали играть друг с другом и нарочно причинять боль друг другу. Пусть до конца месяца осталось совсем немного, но Элинор точно знала, что будет ненавидеть себя за то, что не проведет его остаток с Августом. Наконец, она поняла, что испытывала чувства к Августу, раз и навсегда поставив точку над «й».
Во-вторых, она любила Марка, но совершенно иначе. Может быть, не появись Август, эта любовь расцвела бы в чарующую, но сейчас она лишь нераспустившийся бутон ранней весны, и холода не позволят ему проявить цвет. Их любовь будет оставаться бутоном до тех пор, пока чувства Элинор не повернутся к нему южным полюсом, а к Августу – северным.
Теперь она дышала легко, чувствовала ясность жизни, все ее поступки и мысли имели причины и цели, как это бывает у других людей. Наконец, она решила вернуть футболку Августу, а затем непринужденно завязать с ним разговор, объяснить все, что пережило ее сердце за эти дни. И тогда она сможет смеяться, любить, целовать – одним словом жить.
День назло тянулся долго. Отряд Августа как старший первым уехал на экскурсию сразу после завтрака. Другие два отряда должны были отправиться вечером, со старшими вожатыми. Впрочем, Элинор не пришлось скучать. Один мальчик из отряда рисовал Ноэлю татуировку на руке. Ради приличия девушке пришлось отругать их, но затем она сама нарисовала Бэтмена черной ручкой на левом боку Ноэля, где «татуировку» не увидел бы старший вожатый. Затем она поймала компанию ребят, играющих в бутылочку (вместо бутылочки у них была упаковка от шампуня). Она посмеялась, разогнала их, посоветовав играть в эту игру хотя бы через год, но Эрик обиделся на нее. Она так и не смогла выяснить почему. После обеда она предложила украсить их комнату, и все дети дружно рисовали плакаты, а Элинор даже пообещала принести некоторые крутые плакаты из дома.
Она так и не встретила Августа в лагере, несмотря на то, что видела его прибывший отряд. Старший вожатый заменил его раньше, чем закончилась смена. Элинор хотела позвонить, но решила, что такие вещи нельзя обсуждать по телефону. К счастью, она встретилась с Брианной, выходившей из главного кампуса лагеря.
– А, Эли, привет, – мило поздоровалась та, собираясь завести дружескую беседу. – Ты в порядке?
– Не знаешь, где Август? Кажется, он ушел сегодня раньше, чем обычно, – напрямую спросила девушка. Уголки пухленьких губ Брианны опустились, брови слегка извились в серьезной дуге – лицо Брианны укрылось сочувствующей тенью эмоций.
– Кажется, его бабушке стало плохо, так что он сломя голову ринулся в больницу.
Брианна опешила, когда и Элинор вдруг бросилась бежать, даже не попрощавшись. Она села на первый же автобус, идущий до больницы, в которой работала ее мать. Все время, пока ехала, она нервно прикусывала ноготь, задумчиво прислонив голову к окну. Насколько критическое состояние бабушки? Что чувствует Август, сидя там один? Что случится с ним, если его любимая бабушка умрет?..
Все эти вопросы стучали в голове Элинор так сильно, что она едва не пропустила остановку в попытках заглушить свое нервное состояние. Она нашла медсестру и узнала, что пациентка Миссис Грин находится в ОРИТ. По дороге Элинор чуть не столкнулась с парочкой, посмотревшей ей огорченно вслед.
Там, в пустующем коридоре, одиноко сидел Август, чья голова была обессиленно опущена вниз, и если бы ее не подпирали руки, парень точно упал бы на пол. Элинор бросило в холод при одном только его виде. Она подошла ближе, тяжело дыша от бега и тревоги.
– Август, – тихо позвала девушка.
Он медленно, точно нехотя поднял голову и первую минуту лишь смотрел на знакомое лицо. Его губы дрогнули, и Элинор не поняла, была ли это попытка сдержать тонкую благодарную улыбку или же любые слова и звуки.
Он встал, и Элинор тут же припала к нему. Август крепко прижал девушку к себе, точно это он обнимал ее, а не она. Спустя время ей стало тепло и спокойно, и эта ровность души передалась Августу. Элинор знала это: она слышала альянс динамики их сердец.
