Текст книги "Спорим на разбитое сердце? (СИ)"

Автор книги: Ирма Морган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

Глава VIII

Вода была ледяной и мерцающей, как алмазы, что рассыпались мелкими-мелкими крошками вдоль ног, талии, рук. Океан захватывал дыхание, похищал трепещущую душу и уносил ее в свои недосягаемые глубины.

– Как холодно, – ее прежде карминные губы невольно посинели. Даже не хотелось размыкать их, чтобы говорить.

Они остановились, зайдя по пояс в воду, но легкие волны достигали груди и с цикличностью заставляли сердца каменеть. Сначала Элинор решила судорожно выбираться из этой жидкой опасной ловушки, подумав, что напрасно жалела о том, что не плавала в ночном океане. Но потом, когда легкое покалывание касалось ее волос, когда прежде морозящий ветер согревал ее, когда круги около них сужались и утихали, отражая звезды, как на ладони, тогда она поняла, что благодарна Августу.

Ее скользящие руки крепко держались за руки Августа, которые не позволяли немым волнам относить ее робкое тело в свои объятия. Им нельзя было находиться там долго, потому что они люди. Хотелось бы Элинор вернуться туда луной, звездой, ветром, чтобы не чувствовать себя такой незначительной в этом беспредельном серебряном океане…

Она стояла напротив Августа и невольно пыталась рассмотреть его лицо. Элинор видела, как дрожали его приоткрытые губы – он тоже замерз, но делал вид, что ощущает себя комфортно в бездонном мокром полотне. По влажным волосам стекали соленые капли, падали ему на выступы скул и медленно достигали подбородка, неприятно обжигая трещинку на нижней губе. Вода скомкала футболку, прилипшую к торсу. Девушка невольно опустила взгляд к молодому рельефному телу – долгий взгляд доказывал то, что она нехотя признала Августа обладателем красивого телосложения, а ее задурманенный рассудок еще и добавил, порочно шепнув на ухо «сексуальное телосложение, Элинор!».

Он осторожно отпустил руки, позволяя девушке зайти чуть дальше, что та и сделала. В грудь ударил холод, но она терпеливо сжала зубы: ей очень хотелось поплавать хотя бы несколько секунд. Носки оторвались от дна, когда она опасливо стала рассекать водную гладь, оставляя после себя следы в виде кругом и разводов. Странное чувство плавать в ночном океане, словно ты оказываешься в параллельной зеркальной вселенной, в котором каждая частица похожа на осколок хрусталя – прекрасный, сверкающий и в то же время рискованно острый.

– Ты замерзла, – произнес Август, неожиданно вернув девушку к реальности.

– Ты тоже, – ответила она, но все-таки начала двигаться в сторону берега. – Хотела бы я остаться подольше.

– Может, в другой раз.

– Мы придем сюда ночью еще раз? – в хрипловатом голосе появились признаки радости.

– Когда?

– С чего ты взяла, что это будем «мы»? – Август остановился и посмотрел на запутавшуюся девушку, дрожащую от холода. – Вернешься сюда с Марком или своим будущем парнем, когда захочешь.

Элинор ехидно засияла торжествующей улыбкой.

– Ты ревнуешь? – она воскликнула, не дожидаясь ответа, – ого! Август Грин официально меня приревновал! Это значит, что я выиграла пари? Выиграла же?! Могу ли я теперь спокойно в тебя влюбиться?!

Август искристо засмеялся.

– У тебя футболка просвечивается, – он торопливо двинулся вперед, мыслимо считая «один, два три, четыре… пять».

Элинор посмотрела на свои грудь, к которой прилип тонкий материал летней одежды, пошло открывая детали тела. Девушка стыдливо закрыла свой торс руками, гневно крича вслед смеющемуся Августу несколько нецензурных слов.

– Мудак, – ворчала она, насквозь протыкая парня своим остроконечным взором, когда Август предложил ей свою джинсовую куртку.

– Замолчи и надевай, – он накинул ее на плечи девушки, которая нехотя все-таки приняла куртку, но оказалась ей слишком велика. Рукава несоразмерно болтались ниже кистей.

– Мне неудобно, – недовольно хныкнула Элинор, просунув в них руки.

– Неужели ты на самом деле такая… – парень раздраженно закатил глаза и замолчал, подбирая в уме более мягкое слово, нежели то, что крутилось у него на языке.

– Сексуальная? – Элинор игриво приподняла одну бровь.

– Глупая, – улыбка Элинор сразу испарилась. Парень взял ее руку, но Элинор, словно обиженная, вырвалась.

«Если ты так считаешь, то зачем касаешься меня?!», – она протестующе скрестила руки на груди, ведя себя как избалованная оскорблённая принцесса. В любом случае, она была пьяна, поэтому это даже показалось забавным для Августа, который терпеливо и настойчиво еще раз взял ее руку и показательно подвернул рукава несколько раз сначала на одной, а затем и на другой.

– А… – еще более стыдливо протянула Элинор, когда поняла, что выглядела действительно очень глупо и беспомощно. – Я верну ее завтра.

Август усмехнулся, осмотрел эту семнадцатилетнюю девушку, чьи мокрые волосы спутались в естественные завитки, как и мысли хозяйки. Ее позвали греться к костру, и она немного задержалась, выдерживая смущенный вид перед парнем, а затем торопливо отправилась ко всей компании, будто ища в ней спасение от неловкости. К счастью, Элинор больше не пила, просто слушала разговоры других и изредка вставляла свое слово. И часто оборачивалась назад, наблюдая за Августом и Брианной, которые, как думала блондинка, «беседовали с приторной милотой».

Брианна выглядела выгодно в тусклом бордовом свете костра, она знала об этом и умело подставляла пухлые губы огненному лучу, ловила бархатное мерцание теплыми глазами и незаметно поправляла длинные густые волосы, запуская в них изящную ручку с аккуратным маникюром. Эта девушка знала, как ненавязчиво флиртовать с парнями: она демонстрировала скромную улыбку, но не опускала прямолинейный клейкий взгляд.

– Тебе нравится Эли? – вдруг полюбопыствовала та, слегка наклонив голову вбок.

– Эли? – сначала не понял Август, а затем обнаружил, что смотрит на эту пьяную девчонку в его джинсовой куртке. – Нет, конечно.

– Почему так категорично? – скрывая щепотку радости, появившуюся в ее голосе, продолжила интересоваться Брианна. – Она же такая веселая и милая, да и к тому же красивая…

Август с недоверием посмотрел на собеседницу, словно думая, стоит ли доверять ей серьезные размышления.

– Она гораздо больше, чем эти три прилагательных, Брианна.

Брианна согласна кивнула, закусив нижнюю губу в поверхностных думах.

– Но… если так… то почему она не нравится тебе?

– Потому что… – Август на мгновенье нахмурился, а затем скрылся за лукавой усмешкой. – Постой. Ты, кажется, хотела пофлиртовать со мной? Прости, что отвлекаю, можешь продолжать.

Она хохотнула, прикрыв ладошкой рот, подражая молодой воспитанной леди.

– Нам еще работать вместе целую неделю, так что растяну завоевание сердца еще на семь дней, раз уж ты меня раскрыл, – ее голос игриво разлился в темноте у уха парня.

– Надеюсь, вы не успеете влюбиться друг в друга за это время. Обещаешь, что пощадишь мои чувства и дашь шанс?

– Я не могу обещать этого, потому что уезжаю в конце месяца, – честно предупредил парень.

– Несмотря на это ты тянешься к Эли? – личико Брианны тронулось девичей обидой. Она посмотрела на Элинор, которая изредка обращалась к этой паре взглядом.

– Она знает, на что идет.

– И я знаю, поэтому…

Брианна обратилась к Августу, томно прикрывая юные глаза, драгоценные камни которых успели сверкнуть чарующей хитринкой, прежде чем были укрыты поблескивающими от теней веками. Она встала на носочки, чтобы коснуться теплыми губами губ Августа молниеносно и нежно одновременно – это был ее личный стиль поцелуя, как неразборчивый, но красивый почерк, ставшей маленькой частью загадочности в человеке.

Вряд ли это можно было назвать настоящим поцелуем, потому что Август не двинул ни одной мышцей тела, тем не менее, Брианну это не смущало – ей даже нравилось, что это она поцеловалась парня, который застыл в легком недоумении. Так думала она, так думали и все остальные, с шумом и гиком поддерживая двух молодых людей в те несколько секунд. На самом деле Август покоился в нежелании целовать эту девушку.

– Ай, – пробубнила Элинор, плотно сжимая губы, когда видела, как Брианна и Август целуются. – Почему в груди сейчас так неприятно кольнуло?

Она почувствовала себя в тот момент некомфортно до такой степени, что физически не могла усидеть на месте и резко вскочила, чтобы уйти куда-нибудь, где не было слышно, как все глупо хлопают им.

Настроение пропало так же быстро, как и появилось пару часов назад. Дышать морским свежим воздухом становилось нелегко, потому что на грудь словно давила тяжелая железная пластина, к горлу подступил неосязаемый ком, который она никак не могла проглотить, как ни старалась. В конце концов, во рту появился ужасный, едкий вкус горечи – его Элинор не смогла сдержать. Ее вырвало в кусты, до которых она дошла в полусогнутом состоянии, все повторяя про себя: «хоть бы никто не увидел!».

– Полностью согласен! Бри целовала его так мерзко, что я тоже едва не блеванул.

Элинор стыдливо подняла голову и даже зажмурилась в надежде, что перед ней никого не было. Напрасно, около нее был Остин, подавший бумажный платок.

– Что ты тут делаешь вообще? – устало произнесла девушка. – Тебе около двадцати лет, зачем ходишь на эти тупые подростковые вечеринки?

– Приглядываю за Брианной, хотя у меня это не очень хорошо получается.

– Она твоя девушка?

– Сестра.

Глаза Элинор заметно округлились от удивления, поэтому Остин спокойно добавил: «Она все равно ходила бы на такие вечеринки и без меня. Так я хотя бы могу быть уверен, что она еще никого не изнасиловала».

Элинор приглушено засмеялась.

– Будь я на твоем месте, то уже искала бы, куда спрятать тело Августа, – поделилась мыслями девушка, чувствуя легкий прилив сил.

– Меня бы посадили за серийные убийства, если бы я делал такое каждый раз, – Остин нашел в выражении лица собеседницы остатки обиды. – Было очевидно, что Август не хотел целовать Бри. Ты пьяна, поэтому держи слово, и не будь задирой по отношению к нему.

– С чего ты взял, что я бы так поступила?

– Потому что из них двоих тебе нравится Август. И ты ревнуешь. Мерзкое чувство, не так ли? – Остин попытался утешающе усмехнуться.

– Нет! – она замотала головой, даже не позволяя себе допустить такую мысль, и тем более позволить укрепиться ей в сознании. – Не смей мне такое говорить. Никогда. Это было помутнение рассудка, вызванное алкоголем, все остальное время я его ненавижу, ясно?

– Главное, что ты уже признала, что ревнуешь Августа!

В самый «подходящий момент», именно когда Элинор собиралась оспорить утверждение Остина, перед ними появилась Ви, протянула Элинор смартфон со словами: «Тебе звонила мама».

– Черт, – девушка с нежеланием взяла свой телефон, задумчиво покрутила его в руках, судорожно пытаясь придумать оправдание.

Она была уверена, что у матери сегодня ночное дежурство, поэтому она не вернется домой раньше пяти часов. Предмет связи завибрировал в ее ладонях, высвечивая на дисплее звонок от ее родительницы. Элинор медлительно приняла вызов и осторожно поднесла телефон к уху.

– Где ты? Почему еще не дома?! – громкий голос из динамиков был слышен всем, кто находился в радиусе одного метра.

– Я… ночую у Ви сегодня, – она тут же встретила недоверии со стороны матери: «Неужели? Передай ей трубку».

Подруга с такой же неуверенностью слушала вопросы Миссис Чейз, которая своим строгим тоном интересовалась, почему они еще не спят, и когда Элинор собирается вернуться, не против ли ее родители, что «Элинор практически поселилась в их доме».

Разговор закончился тем, что мать обиделась на дочь за то, что она не предупредила о ночевке, и это заставило ее волноваться.

Прежде чем Элинор успела благодарно улыбнуться и облегченно выдохнуть тяжесть, падающую на плечи каждый раз, когда приходится врать матери, Айви виновато качнула головой и так же виновато опустила взгляд светлых глаз на ноги, словно превращаясь в милого щенка лабрадора.

– Прости, Эли, – промурлыкала она тихо и так искренне, что подруга простила бы ей даже самый страшный грех. – К нам приехали родственники, нам самим не хватает места и…

– Все в порядке, – Элинор мягко успокоила ее, – главное, что ты меня спасла от криков матери. Я очень благодарна!

Трое вернулись к остальным, уже уставшим от громкой музыки и выпивки. Песни играли приглушено, фоном стелились под мирные разговоры, что очистились от грубой пошлости и обратились в подобие откровений детей, знакомых друг с другом с самого рождения.

Костер трескуче догорал, а языки его пламени неминуемо падали все ниже и ниже, превращаясь в теплые пушистые перья, а затем – в серый дымчатый пух, поднимающийся к прозрачному небесному куполу.

Все начинали расходиться. Остин отвез на машине домой Брианну, Беллу и Скарлет, Итан и Марк согласились проводить Айви, что жила совсем неподалеку, после того как Элинор заверила их, что вернется домой, а не станет ночевать на улице, лишь бы только не ссориться с матерью.

– Ты не собираешься домой, – догадался Август, наблюдая за тем, как неторопливо и задумчиво шагала девушка по пустой ночной улице, совершенно не торопясь погрузиться в мягкое одеяло своей постели. – Куда пойдешь?

– Не знаю, – она отстраненно посмотрела на проскальзывающие мимо нее дома, – куда угодно. Не хочу, чтобы мама устраивала мне скандалы.

– Глупая.

Парень сдержанно вздохнул, глядя на потерянную Элинор, которая безрезультатно пыталась найти решение в уме. Ему стало… жаль? Сочувствие маленькими вредными иголками кололо все тело, вынуждая Августа сделать хоть что-то, чтобы помочь девушке.

– Если тебе действительно некуда пойти, то можешь переночевать у меня.

Элинор остановилась и посмотрела на лицо парня, спокойное и ясное даже в холодном отражении жидкого света ночного фонаря. Мысли перестали душить в смятении и медленно опустились в облегчении.

– Последний раз, – согласилась она после долгого молчания, которое настигло ее немного униженное самолюбие. – И не говори никому.

– И?

– И спасибо, – странная, неловкая улыбка тронула губы Элинор. Неприятно оставаться в долгу перед парнем, которого ты, кажется, ненавидишь.

– Ты милая, когда пьяная, знаешь это? – произнес Август с нейтральной усмешкой, что часто становилась частью его лица.

Элинор, к удивлению, промолчала, опуская всякую ответную реакцию, сложила руки в карманы и опустила голову вниз, смотря за тем, как двигаются ее кроссовки, уже потемневшие от пляжного песка. Она не хотела, чтобы парень заметил, в каком довольствии растянулись кончики ее губ.

– Август, – ее голос показался каким-то уставшим. – Ревность – это признак любви?

– Я думаю, что ты сама знаешь ответ.

Элинор прицокнула и легонько толкнула парня.

– Ты читаешь французские романы, ты должна это знать, поэтому перестань меня бить, в конце концов, – Август накинул капюшон джинсовой куртки ей на голову, так что она снова толкнула его в ответ.

– Я спросила не у французов, а у тебя.

– Нет, – он испытывающе посмотрел на девушку, скинувшую с себя капюшон. – Поэтому можешь быть спокойна, ты еще не проиграла.

– Я не ревную тебя!

– Разве я это говорил? – смех Августа вызвал раздражение у Элинор, которая запутала сама себя. Элинор фыркнула, накинула на себя капюшон и показательно пошла вперед, чтобы не смотреть в самодовольное лицо парня. С обаятельными ямочками на щеках.

***

В доме было темно и пусто, пока Август не включил свет красивой, чистой люстры, изящно разбрасывающей тени от предметов. В каждом уголке дома было убрано, в каждой комнате был уютный порядок и теплота домашнего очага, вызывающая чувство нежности и защищенности. Август провел ее в комнату, где обычно спали гости – она была небольшой, уставленная старой, но хорошо сохранившейся мебелью из дуба, сделанной, вероятно, на заказ. Элинор обратила внимание на настольную лампу на прикроватной тумбе, как на источник спокойного сна в незнакомом доме.

– Ты живешь один? – спросила она, заметив, что дом совершенно пустой, исключая пушистую трехцветную кошку, спавшую на каминной полке с момента их прихода.

– Пока бабуля в больнице – да.

– Гхм, – она неловко кашлянула, совсем забыв об этом. – Ты одолжишь мне свою футболку?

Август скрестил руки на груди, подперев дверной косяк плечом, и посмотрел на девушку достаточно возмущённо, чтобы та почувствовала себя очень наглой и требовательной гостьей.

– Я не хочу спать в своей соленной влажной футболке, – она сняла джинсовую куртку и настойчиво сунула ее в руки парня, будто показывая, что всегда возвращает вещи. – Я могу спать голой, если так…

Она начала медленно и показательно стягивать с себя футболку, оголяя нижние края груди. Парень молниеносно опустил снимающийся элемент одежды вниз и молча вышел из комнаты. Через некоторое время он вернулся с белой футболкой, на которой была изображена Большая волна в Канагаве, как позже рассмотрела Элинор.

– У тебя есть хотя бы какие-нибудь представления о нравственности и морали? – Август возмущенно покачал головой. – Как ты можешь раздеваться перед ангелом?

Элинор осмотрела высокого парня, выглядящего до такой степени непорочным и консервативным, что она на всякий случай уточнила: «это ты сейчас о себе?!»

Август не смог сдержать мягкий, рассыпчатый, как снег, смех. Его щеки покраснели то ли из-за долгой улыбки, то ли из-за смущения. Более-менее успокоившись, он указал на фарфоровую фигуру ангела, стоящую на комоде.

– А-а, – неловко протянула Элинор и невольно шагнула назад. – Ясно. Ну, ладненько. Я в душ.

Она проскользнула ванную комнату, с облегчением захлопнула за собой дверь, аккуратно сползла вниз на пол, коря себя за глупые слова, что иногда слетают с ее уст необдуманно. Элинор нарочно долго находилась в ванной, несколько раз вымывая волосы шампунем с запахом персика, только бы перестать придавать значение всему тому, что она сегодня наговорила Августу. Спустя двадцать минут ей физически стало плохо от пара, заполнившего небольшую ванную комнатку, поэтому Элинор нехотя надела ту большую белую футболку-пижаму, приятно пахнущую свежестью стирального порошка.

Она вышла, скромно сложила свои вещи на кровати и прошла дальше к коридору второго этажа, чтобы найти Августа, который должен был дать ей одеяло. Она тихо постучалась в комнату напротив, осторожно осмотрела ее и поняла, что она принадлежит Миссис Грин. Тогда она прошла к следующей двери: в ней живет Август, судя по лежащему на кровати макбуку и относительному беспорядку. Она хмыкнула, вспомнив, как парень ругал ее за то, что она «свинья», хотя на самом деле он далеко не педант. На полках небольшого книжного шкафа она заметила несколько фотографий и не смогла остаться за порогом – ей было интересно, что же таят в себе хоромы этого парня.

Она осторожно прикрыла за собой дверь и прошла дальше, рассматривая все детали его уютной интересной комнаты. На одной фотографии были, наверное, его родители в молодости, обнимающиеся около пышного сада. На другой – Миссис Грин с ее мужем. А в рамку третьей фотографии был вставлен небольшой обрывок бумаги размером с детскую ладонь. Она аккуратно взяла его и поднесла к свету настольной лампы.

На бумаге юношеским аккуратным подчерком было написано: «Элинор. Чарльстон, Таейр-стрит, 637 W». Это был подчерк Элинор.

Она вспомнила Рождество 2011-го года. Она вспомнила Августа.

Воспоминания Элинор о Рождестве 2011-го года

Горячий свет камина. Стекающие по стеклу окна хлопья снега. И слезы по покрасневшим щекам маленькой девочки.

– Не плачь, – женщина холодными тонкими пальцами вытирает с лица дочки росу обиды. Она вздрагивает от прикосновений. – Слышишь? Перестань плакать.

– Но ты же обещала, что мы проведем это Рождество вместе. Обещала, мама, – белокурая девочка закусывает губу, смыкает раздраженные глаза и бросается в объятия мамы.

– Ты уже взрослая девочка, перестань, говорю, – строго произносит мать, слыша всхлипы у своего уха. – Хочешь сидеть за праздничным столом или в приемном отделении со мной?

– Хочу с тобой в приемном отделении. И с папой, – девочка, успокоившись, отстраняется, – а не во Францию.

– Ты, видимо, не понимаешь, что отлично проведешь время. Вот увидишь, а потом еще и «спасибо» скажешь нам за эту поездку.

– Нет, – она отрицательно мотает головой, – я хочу с вами. Как раньше.

– Элинор, – женщина становится хмурой, сдержанно сжимает тонкие губы. – Я тоже хочу… Тем не менее, я не жалуюсь и смирно терплю – и ты так поступи. Ну, все, пожалуйста, веди себя хорошо и не плачь. От души поблагодари своих тетю и дядю и Миссис и Мистера Грин.

– Но…

– Я все сказала.

Женщина оставляет дочь плакать, но не капризно, а смиренно, печально глядя на одинокую пышную елку, озаряемую мягким светом затухающего огня камина. Элинор проходит к ней, осматривает с самой верхушки до основания, словно неприступную и всемогущую гору. Затем вздыхает, вытирает с розовых щек последние слезы, выдавливает улыбку и произносит:

– Можно моим подарком будет Рождество с родителями в следующем году? Больше ничего не надо, честно. Мне ничего не нужно, Санта. Только Рождество, как у всех.

Она тихонько добавляет «спасибо» и уходит в свою комнату.

Девочка устало потирает глаза от недавнего сна. Кругом шум. Кругом люди и их преданные чемоданчики. Тетя ведет Элинор под руку. Она чувствует, что в безопасности, но ей не по себе. Ощущение, что она лишняя.

Они в такси. Женщина говорит ей поспать, и девочка сонно кладет голову на колени. Закрывает глаза и, кажется, спит. На самом деле она думает о том, как сильно ненавидит Рождество.

Когда они приезжают в дом, дядя относит Элинор на руках в кровать и укрывает мягким одеялом. Ей страшно спать одной в незнакомом месте, но она молчит и думает о том, что она во Франции. Никогда себе не представляла, что попадет в эту страну. Зачем бы ей это? Она засыпает.

Она просыпается поздно, потому что весь дом уже погружен в суету. Как много людей! Элинор спускается на первый этаж и чувствует запах ели и выпечки. Тетя замечает девочку, ласково гладит ее по голове и протягивает теплое молоко с медом и еще горячим имбирным печеньем. Элинор голодна, но ест скромно, все думая о словах мамы. Она расстроенно замечает, что девочка едва притронулась к завтраку и беспокоится о здоровье, но Элинор говорит, что она наелась, опускает голову и говорит спасибо. Ей не по себе. «Я лишняя. Лишняя», – сердце девочки бьется в такт с мыслями.

– Хочешь, познакомлю тебя с кое-кем? – женщина улыбается племяннице и гладит ее по голове.

Элинор не уверена, но тетя берет ее за руку и ведет на кухню. Пахнет очень вкусно. Ухо ласкают мягкие женские голоса, переливающиеся друг с другом на французском. По радио играют старые рождественские песни. Бабушка – хозяйка дома легонько ударяет полотенцем по ладони мальчика, что тянулся к сырому тесту. Он мгновенно убирает руку, хихикает и продолжает гипнотизировать еще неготовое печенье мечтательным плутовским взглядом. Элинор немного смешно: он смог утащить кусочек руки пряничного человечка незаметно от бабушки. Он замечает, что у него есть свидетель и приставляет указательный палец к губам. Элинор кивает.

– Огастус, подойди сюда, пожалуйста, – подзывает тетя, и мальчик, мысленно попрощавшись с печеньем, становится напротив Элинор. Он низкий, «почти с меня ростом», – думает девочка. Его темные волосы спутаны в забавном беспорядке, круглые очки слегка великоваты для худого веснушчатого лица, так что он с умным видом поправляет их указательным пальцем, возвращая на переносицу.

– Познакомься, это Элинор, – произносит тетя, и Огастус легонько растягивает кончики губ, – так как ты здесь почти хозяин и старше ее, позаботься, чтобы она чувствовала себя здесь как дома. Хорошо?

– D'accord, – он кивает.

– А, да, – вдруг вспоминает тетя. – Она не знает французского, поэтому, говори с ней только по-английски.

Видно, что мальчик немного удивился. Тетю зовет какая-то женщина, и та поспешно уходит, оставляя детей одних.

– Ты впервые во Франции?

– Угу, – Элинор кажется застенчивой. Ей неловко, потому что не хочется объяснять этому незнакомцу, как и почему она оказалась в его доме. Стыдно признавать, что родители слишком заняты, чтобы праздновать Рождество вместе, поэтому отправили свою единственную дочь с сестрой матери и ее мужем во Францию, которые, вообще-то, ехали к своим друзьям. А не нянчиться с племянницей в чужой стране.

– Спасибо, что не рассказала бабуле о том, что я стащил немного неготового печенья. Она терпеть не может, когда я так делаю, но все равно ворчит недолго.

– Живот будет болеть, – Элинор странным образом радуется, что Огастус ничего не спрашивает о причине ее прибывания здесь.

– Будет. Но оно того стоит! Ты так не думаешь?

– Неа. Мне не нравится сырое тесто.

– А что тебе нравится?

– Булки, – отвечает Элинор, пораженная своей открытости.

– Какие?

– Любые… ну, с корицей, с шоколадом, со сгущенкой, с чем угодно. Они мягкие и тают во рту. Мне это нравится.

Они украшают имбирное печенье цветной глазурью. Затем Огастус помогает отцу во дворе. Потом тетя просит Элинор зачитывать рецепты вслух для других, чтобы не отвлекаться на поиск нужного. После обеда тетя и дядя показывают ей достопримечательности Франции. Идет нежный декабрьский снег. Она думает о том, какая же красивая страна – Франция. Какой красивый язык и вежливые люди. Она думает о том, что хочет вернуться сюда снова, когда выучит французский.

Элинор возвращается, когда число гостей в доме увеличивается вдвое. В гостиной пахнет хвоей, корицей, цитрусовыми, гвоздикой, ладаном и горячим аппетитным рождественским столом. Камин и свечи отражаются в потерянном взгляде девочки. Тетя торопливо стряхивает с нее снег и велит переодеваться к столу. Она поднимается наверх, слыша шум уюта, тепла, веселья и заботы. Все это во Франции, в чужой стране, в чужом доме и с чужими людьми. Ей становится тоскливо, но она не понимает, почему. Наверное, потому что завидует.

Она остается в комнате, когда все начинают ужин. На ней милый желтый вязаный свитер с оленями и темно-зеленная юбка. Ее кудри по-кукольному обрамляют фарфоровое личико. Но Элинор не важно, как она выглядит и все равно, что подумают гости – она еще слишком мала, чтобы беспокоиться о таком. Все, что занимает мысли девочки – это родители, которые работают в сочельник, когда она во Франции с чужими. Она обижена на себя за то, что злится на родителей. Какие смешанные, сложные чувства для ребенка!

Она сидит на полу и позволяет себе немного поплакать, потому что чувствует себя лишней в этом доме. Она чувствует, что не заслуживает внимания от незнакомцев и не хочет портить им праздник.

– Элинор, ты здесь? – в комнату врывается кусочек света и мальчик с круглыми очками. Он замечает девочку и наклоняется к ее закрытому руками лицу. – Эй, Булка, ты что, плачешь? Правда плачешь в Рождество? Совсем глупая?

Элинор шипит на него.

– Ну и глупая.

Он уходит, но совсем скоро снова возвращается, принеся с собой запах корицы. Огастус протягивает ей что-то мягкое и сдобное.

– Держи, Булка, и не плачь, поняла? – он вручает ей булку с корицей, и Элинор удивленно таращиться на него. – Мне потребовались мои крутые навыки шпиона, чтобы стащить ее для тебя из кухни бабули – это еще сложнее сырого теста, поэтому просто съешь ее и спускайся.

Он уходит, так что двечоке все-таки приходится присоединиться ко всем за столом.

Все говорят на французском, а она ни слова не понимает, только лишь мотает головой, когда тетя предлагает ей добавки каждые двадцать минут. Ей становится неуютно. Она снова вспоминает о родителях. Кто-то хватает ее ноги под столом и она испугано вздрагивает.

– Идем на кухню.

Она встает из-за стола, тихонько крадется к двери, не попадаясь на взгляды взрослых.

Дверь открывается, и детские руки затягивают ее на кухню.

– Больше не плачешь, Булка? – спрашивает Огастус, и Элинор с улыбкой кивает. – Ну, хорошо. Я пришел за сырым тестом. Уверен, что бабуля оставила немного на завтра.

Девочка хохочет, наблюдая за тем, как он тщательно проверяет каждую полочку комнаты. В конце концов, мальчик находит его холодильнике и с аппетитом съедает несколько кусочков.

– Ты всегда такая молчаливая и плаксивая? – интересуется тот, скрывая следы преступления.

– Ты тоже был бы таким, если бы попал в Америку, например, – отпирается девочка.

– Вот и нет. Я там живу и веду себя так же, как и во Франции. Тебе одиноко сейчас, да?

– Да, – она отвечает неуверенно.

– Обычно в Рождество одинокие только взрослые, поэтому нельзя, чтобы ты себя так чувствовала, – размышляет Огастус, рассматривая растерянную знакомую. Он берет ее за руку. – И сейчас одиноко?

Элинор смущается и краснеет. Огастус смеется, на его щеках появляются ямочки, и она тыкает в них пальцами. Тогда они смеются оба, заливая кухню звонким детским смехом.

Внезапно он тянет девочку во двор через черный вход. Мороз щекочет ее нос и щечки. Под ногами скрепит снег, она насквозь промокла. Лицо залепляют снежные хлопья. Элинор открывает рот и ловит снежинки языком. Ничего не выходит, и тогда Огастус кидает прямо ей в лицо снежок. Полрта забито снегом, поэтому Элинор бросает снежок в очки мальчику, он снимает их; они дурачатся, бегают, затем изнемогают и падают в снег. Элинор холодно, она вся промокла, но ей жутко весело. Дети смеются.

Ночь. Элинор и Огастус наказаны за то, что баловались на улице и едва не простудились. Они уперто стоят в углу, но совсем не чувствуют вину. В конце концов, дети устают и просто ложатся на пол рядом друг с другом.

– Знаешь, Булка, ты не такая, как другие девчонки, – произносит мальчик, глядя в потолок. – Жаль, что ты не знаешь французского – я бы уговорил родителей, чтобы ты осталась подольше.

– Я выучу его и вернусь наподольше, – обещает девочка.

– Правда? Обещаешь? – Огастус возбужденно вскакивает и облокачивается на локти, восхищенно глядя на уставшую Элинор.

– Да, обещаю, – она улыбается, встречается взором с мальчиком.

– Знаешь, Булка, если бы мне было хотя бы восемнадцать лет, я бы влюбился в тебя, – серьезным тоном заявляет он. – А ты бы влюбилась в меня?

– Ты что, дурак? Нет, конечно, – она немного смущается, но делает вид, что крайне возмущена.

– Врушка! – Огастус протестует, – я готов поспорить, что ты влюбишься в меня, когда мне будет восемнадцать лет.

– Ни за что!

– Еще как влюбишься! Я буду очень привлекательным, так что ты не сможешь устоять перед моим обаянием.

– Ты? – Элинор смеется, – быть такого не может!

– Вот увидишь, что так и будет. Не веришь мне?

– Неа. Если я узнаю, что это ты, то ни за что не влюблюсь, так и знай!

– Ну ты и глупая, Булка, – Огастус улыбается и ложится рядом с Элинор, тайком поглядывая на нее. – И милая.

Элинор делает вид, что спит, но сама едва сдерживается, чтобы не выдать улыбку.