Текст книги "Лабиринт. Книга 2 (СИ)"

Автор книги: Ирма Грушевицкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

– Мэрилин Рейнольдс возглавляла исследовательскую группу. Я не сразу это вспомнил из-за игры имён: Мэри, Мэрилин. Наши аналитики тогда изучили доклад "Блэкроков" вдоль и поперёк. Даже летали в Нью-Йорк для встречи с его автором, Алексом Стенхоупом.

Мэтт поперхнулся воздухом, услышав знакомое имя.

– Как ты сказал? Стенхоуп?

– Да. Алекс Стенхоуп. Ведущий аналитик "Блэкроков" по товарно-сырьевым рынкам. Знаковая фигура в своей области. Я погуглил.

– Мэри работает на "Блэкроков"?

– Да. И, похоже, она там на хорошем счету. Но интересно не это. Твоя Мэри хорошо знакома с отцом Алекса, Уильямом Стенхоупом, профессором математики Нью-Йоркского университета. В Нью-Йорке она полгода жила в его доме в Гринвич-Виллидж.

У Мэтта зашумело в ушах.

– Сколько лет этому Стенхоупу?

– Какому? Младшему или старшему?

– Обоим, – рыкнул Мэтт.

– Подожди, открою файл. – В трубке послышалась возня. – Ага, вот: Александру, Алексу Стенхоупу тридцать четыре, его отцу пятьдесят шесть. В чём дело, Мэтт?

 – Только что я познакомился с человеком по имени Роберт Стенхоуп. Приблизительно того же возраста, что и последний.

 – Ха! – воскликнул Пол. – Вот так встреча. Хотя, ничего удивительного, учитывая, что это за мероприятие. Думаю, там собрались все сливки австралийского общества.

– Роберт родом из Чикаго.

– Как и Уильям Стенхоуп. Не слишком ли много совпадений?

Мэтт нервно мерял шагами пространство за зелёной мраморной колонной. Голова шла кругом ото всей информации, что вывалил на него Пол. Мэри работала на компанию, которая не дала "Тринко" потерять деньги. Она всегда была умницей, в этом Мэтт не сомневался. Что он сейчас испытывает: гордость за успех девушки или сожаление, что кто-то другой разделил его с ней?

 – Пришли полный отчёт мне на почту.

– Он уже у тебя. Но это ещё не всё, Мэтт. Мой человек сообщает, что два дня назад Алекс в сопровождении Мэри вылетел в Сидней.

Мэтт замер на месте и автоматически посмотрел туда, где в последний раз видел Роберта Стенхоупа.

"Что он там говорил про племянника?"

Двери лифта открылись, выпуская новую группу гостей.

Первой шла пожилая пара. Женщина широко улыбалась, плечи сопровождающего её мужчины заметно тряслись от смеха. Следом вышла хохочущая троица молодых людей. Они всё время оборачивались на тех, кто шёл следом – мужчину и двух молодых девушек, которые заразительно смеялись. Следующим вышел улыбающийся Роберт. Последним лифт покинул мужчина в светло-голубом клубном пиджаке, по лицу которого было видно, что шутка, над которой смеялись все ехавшие в лифте, сказана именно им. Высокий и представительный, он выглядел как человек, который знает себе цену. И знает цену идущей рядом светловолосой девушке в струящемся изумрудном платье, которую он покровительственно обнимал за плечи.

Время остановилось. Всё исчезло: свет, воздух, гул голосов. Осталась только она – женщина, которая вот уже пять лет сводит его с ума своим отсутствием в его жизни.

Мэтт не мог поверить своим глазам. Да, он собирался найти Мэри, собирался встретиться. Собирался вытрясти из неё всю душу, но добиться правды. Собирался убедиться, что она тоже не находила себе места все эти долгие пять лет., как и он. Но к тому, что увидит её прямо сейчас, оказался не готов. Он оказался не готов к такой Мэри – красивой, смеющейся, счастливой. Вовсе о нём не думающей.

Да, вы, мать вашу, издеваетесь!

Невозможно сделать вдох. Невозможно двинуться. Мэтту пришлось буквально врасти в мраморный пол, чтобы не броситься следом за удаляющейся парой. Какого хрена этот козёл обнимает его женщину! Его, Мэтта, женщину!

Это он должен идти рядом с ней. Над его шуткой она должна смеяться.

Телефон всё ещё был у его уха, откуда раздавался взволнованный голос Пола.

– Алло, Мэтт! Слышишь меня?

– Слышу.

– Говорю: Мэри, возможно, в Сиднее.

– Не "возможно", а точно. Я на неё смотрю.

Глава 6

Как бы Мэри не любила летать на самолётах, почти сутки нахождения в воздухе – опыт, который она вряд ли готова повторить в ближайшем будущем. Конечно, Алекс позаботился о местах в первом классе, но даже максимально комфортабельный перелёт не избавлял от тяжести и в теле, и в голове. Из Нью-Йорка они вылетели вечером во вторник, затем была пересадка в Сеуле, а в Сиднее оказались в четверг утром. Среда полностью прошла в воздухе.

– Зато обратно полетим через Дубай. Если хочешь, можем на пару дней задержаться в Эмиратах. Поплаваем в море.

Перспектива казалась заманчивой. Первый отпуск за два года обещал стать сверх насыщенным. Не то чтобы Алекс не отпускал её раньше, скорее, у Мэри не было потребности в отдыхе как таковом. То, что произошло с ней за последние годы, иначе как чудом не назовёшь. Кем она была, и кем стала, чего добилась – разве можно было ожидать таких изменений от неуверенной в себе, испуганной девушки, переживающей не лучшие времена. Да ещё и с разбитым сердцем.

– Нам обязательно идти на этот приём?

– Роберт прислал список гостей. Я бы хотел кое с кем пообщаться. Да и сам он ждёт, что мы придём вместе. Ты же знаешь, как Роберт тебя любит.

Мэри улыбнулась. Милый Роберт. Не менее милый, чем его брат Уильям, отец Алекса. Кто бы мог подумать, что она запросто будет обращаться по имени к таким людям, как Роберт и Уильям Стенхоуп. Более того, что и они будут жаждать её общества.

– Роберту я отказать не могу. Попробую позвонить администратору, может, удастся записаться в ближайший к отелю спа.

Выгнувшись на подушках, Мэри потянулась к телефонному аппарату. Простыня соскользнула с груди, обнажая розовый сосок. Через мгновение на нём оказались губы Алекса.

– Ммм…

Мэри издала протестующий звук.

– Нет, хватит.

– Ммм… не хватит. – Пальцы обхватили другую грудь, приподнимая её и подставляя жаждущим губам вторую розовую вершинку. – Я соскучился.

– Я тоже соскучилась и уже показала тебе, как именно.

Губы Алекса проследовали вверх. Мужчина навис над девушкой, подминая под себя мягкое податливое тело. Он принялся целовать маленькую родинку над левой ключицей, постепенно продвигаясь всё выше, к впадинке за ухом. Алекс знал, что это самое эротичное место на теле Мэри: звуки, которые она издавала, когда он целовал её там, сводили с ума.

– Этого недостаточно.

Мэри хрипло рассмеялась и повернула шею, чтобы дать ему лучший доступ к заветному местечку.

– А как же приём?

– Ещё несколько минут ничего не решат. Иди ко мне.

Как только они оказались в номере, Алекс потащил её в постель. Часовой марафон секса – по полчаса за каждую неделю, что им не удалось побыть вместе – закончился предсказуемо: вымотавшись, они оба уснули. Мэри даже её сон обычный успел присниться. В нём она, как всегда, ходит по длинным коридорам, кого-то ищет, не находит и очень расстраивается. Неприятные ощущения, из-за них она всегда просыпается в плохом настроении. Однако на этот раз всё было по-другому. Тот же коридор, те же запертые двери, те же безуспешные поиски кого-то. Но теперь она не была одна. Как в историях о призраках: живя в параллельной реальности, они остаются невидимыми для глаз. Кто-то из таких призраков находился во сне рядом с Мэри. Ей не было грустно от того, что она снова не нашла то, что искала, потому что чувствовала поддержку незримого кого-то. Она больше не была одна – вот что важно. Этот сон, расстраивающий её одиночеством, на этот раз закончился счастливо.

Мэри проснулась первой. Не желая будить Алекса, она долго смотрела в окно на залитый солнцем город. Вид сверкающих стеклом небоскрёбов с венчающей их знаменитой сиднейской телебашней успокаивал. Она всегда была человеком, ценящим комфорт больших городов. Стекло и хром, асфальт и железо. И кирпичная кладка домов старых районов Чикаго и Нью-Йорка. Гринвич-Виллидж напоминал ей Маленькую Италию – та же малоэтажная застройка, те же магазинчики на первых этажах. На этот раз её квартира была больше и комфортабельнее – целых две спальни, одну из которых Мэри переделала под кабинет. Больше никаких проблем с отоплением, светом и горячей водой – не в упрёк мистеру Лири, конечно.

С улыбкой девушка вспомнила, как в один из редких приездов в Чикаго навестила своего бывшего домовладельца. Ронан был так же свеж и полон сил, и даже стал как-то ярче. Элис потом объяснила, что дело в недавно переехавшей в район шикарной вдовушке, за которой неугомонный ирландец решил приударить. И не безрезультатно.

Ронан обнял её, как родную.

– Хорошо выглядишь, девочка. Совсем уже взрослая.

– Я и была взрослая, Ронан.

– Ну-ну, ну-ну. Как Большое Яблоко?

– Кусаю помаленьку.

– Ну-ну, ну-ну.

Мэри никогда не забывала старых друзей и знакомых. Писала, звонила, но приезжала редко. Слишком много болезненных воспоминаний для неЁ было связано с Чикаго, и пока ещё прошло недостаточно времени, чтобы научиться ими управлять. И всё равно, старую жизнь она не отпускала, что, казалось бы, удивительно. Но, лишённая не единожды якоря, Мэри нуждалась в якорях другого рода. В первую очередь, дружеских. С друзьями только из университета не поддерживала отношения. Почему-то с ровесниками ей дружилось не очень хорошо. Лишь раз после переезда в Нью-Йорк она сходила на традиционную ежегодную встречу выпускников, которая впервые проходила не в их любимом пабе, а в пафосном ресторане. И те, кто пришёл на неё, оказались не менее пафосными. А не пафосные не пришли, сославшись на дела. В основном, семейные. Так что теперь у Мэри в Чикаго остались одни Манфреди. Ну, и Ронан. И Надин, конечно.

Она была очень счастлива за подругу, когда через год после того, как Мэри уехала, Надин встретила человека, который ещё через год стал её мужем. Мэри прилетела на свадьбу, и пришла в полный восторг от жениха. Берт был пожарным – сильным, волевым, крепким, как иллинойский белый дуб. Надин – обладательница высокой и почти лишённой изящества фигуры – рядом с ним казалась миниатюрной. И дело не только в росте: Берт поглощал своей мощью её настороженность и напряжённость, превращая сорокалетнюю женщину в юную девушку. Надин расслабилась, расправила плечи и приготовилась к новым свершениям.

Её дочь муж любил как родную, но, к сожалению, в их семье Кэти суждено было остаться единственным ребёнком – из-за перенесённого в детстве заболевания детей у Берта быть не могло. Пожалуй, это единственное тёмное облачко на прозрачно-синем небосводе семейной жизни её бывшей коллеги.

С профессиональной у Надин так же был полный порядок: она всё так же работала в "Тринко" и за неполные пять лет дослужилась до места, которое когда-то занимала ненавистная всеми Джорджина Бенфорд. Так что, общаясь с Надин, Мэри была в курсе всего, что происходило на её бывшей работе.

За спиной заворочался Алекс. Как бы ни хороши были занятия с ним любовью, но к ещё одному раунду секса она точно не была готова. Мэри соскочила с кровати и двинула в душ, по пути схватив со стола информационный буклет отеля.

На ресепшен позвонила из ванной. Администратор пообещала в течение получаса решить все проблемы с подготовкой к приёму в Музее Современного искусства, и Мэри со спокойной душой залезла в душ. Голову мыть не стала, поэтому времени он занял не очень много.

Вытершись пушистым полотенцем, девушка критично осмотрела себя в зеркале. В последнее время она немного похудела. Если в самом начале карьеры у Мэри зачастую не хватало времени поесть, то теперь это можно было назвать привычкой. Патологической, по мнению Алекса. Он всегда таскал её на обед, когда был в Нью-Йорке. Когда же его не было, по интернету заказывал ей еду из своих любимых ресторанов. Нераспечатанные коробки в большинстве своём Мэри уносила домой, чтобы съесть вместо ужина. Его опекунство раздражало хуже зубовного скрежета. Разумеется, раздев её этим утром, Алекс сразу заметил её изменившиеся формы.

– Я всерьёз подумываю заставить тебя вернуться к моим родителям. Там ты будешь под присмотром. Вовремя ложиться спать, вовремя и правильно питаться.

– Не будь занудой. Я прекрасно себя чувствую.

– Вижу. Твои тазовые косточки выпирают, как у шестнадцатилетней.

– И у многих шестнадцатилетних ты их рассматривал?

Она любила его поддразнивать, а он находил это очаровательным. Так и говорил: "Твои дразнилки меня заводят". Без намёков, без недоговорённостей, без всего, что, по мнению Алекса, портит жизнь. С ним было легко сразу. Даже немного внезапно. Более лёгкого человека в общении Мэри и представить не могла. Однако, лишь став работать под его руководством, начала понимать, насколько наносной бывает эта лёгкость. Насколько Алекс может быть требовательным, властным, даже капризным. Может, именно поэтому она до сих пор держит его на расстоянии. Если вообще можно говорить о каком-то расстоянии после регулярно получаемых с мужчиной оргазмов.

Когда Мэри вернулась в комнату, Алекс всё ещё был в кровати, но уже не спал. Он увлечённо говорил по телефону, параллельно изучая что-то на экране лежащего на коленях лэптопа.

– Нет, это никуда не годится. Скажи Норманну, что я жду от него более полную информацию. Да, до завтрашнего утра. По австралийскому времени, конечно. Так что у него более двенадцати часов чтобы выдать мне что-то, что не будет напоминать лепет его пятилетней дочери. Да, так и передай. Встреча с Хиггсом на следующей неделе подтверждается?

Дальше Мэри уже не слушала. Алекс сел на своего любимого конька – работу, и вряд ли в ближайшее время с него слезет. Было бы глупо предположить, что на две отпускных недели он отложит в сторону телефон, выключит компьютер и перестанет смотреть новостные каналы. Мэри знала, что так будет ещё с первых совместных выездов на уик-энды. Она всегда была на втором месте. Впрочем, так даже лучше, потому что и Алекс Стенхоуп никогда не был для неё первым. Ни в одном из возможных смыслов. И единственным ему тоже не стать, хотя с периодичностью раз в полгода он делал Мэри предложение.

Глава 7

Её новая жизнь началась в понедельник двадцать восьмого октября две тысячи тринадцатого года. В тот день Мэри узнала, что и с одной половинкой сердца вполне себе можно жить.

Довольно просто принимать сложные решения, если знаешь, что непринятие их ведёт к ещё большим сложностям. Поэтому вечером того же дня Мэри улетела в Нью-Йорк.

Сажая её в такси, обычно сдержанная Элис расплакалась. Что было неудивительно, принимая во внимание её тогдашнее положение. Правда в том, что в тот момент и сама Элис не догадывалась, что находится на втором месяце беременности.

Появление Лукаса стало для всех большой неожиданностью. Конечно, мужчины семейства Манфреди подняли на уши всю округу в попытке выяснить, кто отец ребёнка. Элис непоколебимо держала оборону. Мэри могла только представить, какие страсти кипели на Лумис-стрит. Родители Элис – люди современные, сеньора София собственноручно показывала ей фотографии времён своей молодости, где она довольно успешно копировала стиль ранней Мадонны. Свободные нравы восьмидесятых добрались до Маленькой Италии, однако вглубь не проникли. Главные ценности и принципы остались теми же, и рождение ребёнка вне брака, тем более, с большой долей вероятности, что брак этот никогда не будет заключен, и в двадцать первом веке вызывал неодобрение. Особенно, в таком консервативном квартале.

Мэри очень переживала за подругу. Даже переговорила с Уильямом и Глорией, чтобы на некоторое время приютить её у себя, но неожиданно на стороне Элис оказались два сильных союзника: старший брат и Ронан Лири. Эдди, к тому моменту отец двоих детей, защищал Элис перед родителями, так, будто она была его ребёнком. Ронан же на корню пресекал все пересуды досужих кумушек. Как после смеялась вся округа, наверное, почуял родную кровь: светло-каштановые локоны малыша Лукаса Манфреди красноречиво указывали на ирландские корни его отца.

Кто он, откуда, как зовут и чем занимается – на эти вопросы Элис не отвечала. Лишь спустя года полтора после рождения сына в один из редких приездов Мэри в Чикаго призналась, что Лукаса она привезла из Мексики – той поездки, что подарила себе после разрыва с "гадким Аланом". Больше Элис не сказала ничего, а Мэри и не спрашивала, отдавая должное подруге, которая в тот судьбоносный день, двадцать восьмого октября, тоже не задавала вопросов.

Нет, кое о чём Элис всё-таки спросила:

– Он тебя обидел?

– Нет. Вовсе нет, что ты! Наоборот, никогда и ни с кем я не была так счастлива, как с Мэттом.

– Тогда почему уезжаешь?

– Потому что моё счастье конечно во времени. Уход Мэтта я бы не пережила.

– Тебе же плохо, Мэри.

– Мне не плохо. Мне чудовищно плохо. Но я справляюсь.

– По-моему, ты совершаешь ошибку.

– Ты видела его, Элис. Ошибкой было впускать такого мужчину в свою жизнь.

– Но что, если...

– У меня нет ни единого шанса на "если" с Мэттом Крайтоном.

– Если, – Элис сделал ударение на первом слове, – он придёт сюда, я скажу правду.

– Я слишком тебя люблю, чтобы просить об обратном.

Вот на этих словах Элис и расплакалась. А Мэри нет. Её слёзы, так же как и кровоточащая половинка сердца, остались на втором этаже залитого солнца пентхауса на западном берегу озера Мичиган.

Он долго целовал её перед уходом. Мэри тешила себя надеждой, что это из-за предчувствия. Всё-таки сто пятьдесят два часа вместе – это не шутки! Шесть ужинов, шесть обедов и шесть завтраков. Нет, с сегодняшним – семь. Шесть ночей, когда они лежали бок о бок после нескончаемого числа занятия любовью. Шесть ночей, в которых она просыпалась и долго смотрела на него под аккомпанемент своего плачущего от тоски сердца. Лёжа в его объятиях, Мэри уже тосковала по Мэтту и, будучи с ним, потихоньку училась жить без.

Она ни разу не покривила душой, говоря Элис, что была счастлива в эту неделю. Рядом с Мэттом – да. Но в те моменты, когда она оставалась одна, Мэри еле себя выносила. Ложь, в которой она жила и в которой испачкала их с Мэттом отношения, была поистине библейских масштабов. Она лгала о своих истинных чувствах, ловко скрывая их за наносным фасадом жизнерадостности и беззаботности. Перепуганная ранее неведомыми страстями, в дополнение к шаблонным представлениям об отношениях, взятых из фильмов, сериалов и подслушанных разговоров, Мэри инстинктивно приняла на себя роль той, кем никогда не была, но кого желал видеть рядом с собой любой мужчина: нетребовательной, не доставляющей ни малейшего беспокойства, всегда и на всё согласной, лёгкой и отзывчивой любовницы. И, кажется, Мэтта это привело в восторг.

Именно поэтому она ничего ему о себе не рассказывала. Да и не было что рассказывать: всё, что случилось с ней до Мэтта, казалось несущественным и мелким. Будто и не жила она вовсе. Всякий раз, умирая и воскресая в его объятиях, Мэри испытывала эмоциональный катарсис. И именно в минуты самого большого наслаждения в своей жизни она была уязвима. Сколько раз ей хотелось выплеснуть то, что лежало на поверхности, но всякий раз, когда признание вот-вот должно было сорваться с губ, Мэри останавливалась. Лишь шептала слова благодарности, вкладывая в них совершенно иной смысл. Её лихорадочное "спасибо", когда она прижималась к Мэтту после пережитого оргазма, было ничем иным как "я люблю тебя".

"Так люблю, что мне больно. Мне страшно, потому что любовь к тебе меня сжигает. Я умираю всякий раз, когда ты выпускаешь меня из рук. Я воскресаю, когда ты меня касаешься. Через несколько дней ты закончишь наши отношения, и от меня останется пустая оболочка. Но я не хочу, не буду, не собираюсь об этом думать прямо сейчас. Сейчас я счастлива. Мне легко, свободно, мне ничего не нужно, только бы ты ещё раз посмотрел на меня хоть мельком. Твоя улыбка – моя лучшая награда. Твой взгляд из-под тяжёлых век, твои в одно мгновение потемневшие глаза – вот мои тридцать серебряников, за которые я себя продаю. Жаль только, что для тебя это всего лишь пробная покупка, и скоро ты вернёшь меня за ненадобностью".

Может, потому что Мэри играла сама, ей удалось убедить себя в том, что и Мэтт с ней играет в ту же лёгкость и непосредственность. Как же просто было поверить, что и для него нет ничего желаннее, чем проводить с ней время, радовать её и баловать.

Вторник они провели в постели. Даже ели там же. Но больше всего занимались изучением друг друга. На Мэри не осталось ни одного сантиметра, которого бы ни коснулся Мэтт – губами ли, пальцами, взглядом. По всему телу он оставил свои отметки: жаркие, влажные, горящие. Мэтт зататуировал её собой, и не то чтобы она возражала. Наоборот, при первой же возможности сделала с ним то же самое.

С нетерпением Мэри ждала ответную реакцию на каждое своё прикосновение. Осторожно она вела пальчиком по его лицу: от ровного лба через широкие брови к прямому носу и скульптурно вылепленной челюсти. Его мужская красота завораживала. Лёгкая щетина, появившаяся на лице Мэтта к концу дня, привела её в полный восторг. Удивляясь собственной смелости, Мэри с явным удовольствием покусывала его острый подбородок, царапая о жёсткие тёмные волоски свои нежные губы.

– Что ты делаешь, ягодка, – смеялся он.

– Никогда не думала, что так приятно целовать чьи-то колючки.

Удовольствие от близости в тот первый день всегда было на грани боли. Мэри снова начала сомневаться в себе: а получится ли у неё без последнего?

Оказалось, ещё как получится. Когда она поделилась своими сомнениями с Мэттом, он взял её аккуратно, едва ли не с придыханием. Слова, что он шептал её при этом, растворялись там же, где соединялись их тела. Его охрипший голос был её личным афродизиаком. Особенно, когда он называл её "моя Мэри".

Похоже, он так и не заметил, что она ни разу не назвала его "своим Мэттом".

В среду он дал ей поспать до полудня, а потом потащил на улицу. По задумке Мэтта, направление она должна была выбрать сама, и Мэри предложила погулять в саду Лурье – одной из красивейших частей знаменитого чикагского Миллениум-парка, в котором частенько зависала, будучи студенткой. Раскрашенный в сотни оттенков красного и жёлтого, он поражал многообразием и количеством растений. Как обычная парочка они ходили по саду, рассматривая их, хотя, вряд ли Мэри берётся назвать хотя бы одно: всё её внимание было приковано к рядом идущему мужчине.

Почему-то вспомнился отец. Как он любил всё, что растёт из земли. Как самозабвенно ухаживал за цветами, которые высаживал у их дома ещё при жизни матери; переживал каждую весну, что ничего не взойдёт. Неожиданно она обнаружила, что говорит вслух, а Мэтт слушает – не перебивая, покачивая головой или же посмеиваясь в нужный момент. Эта откровенность должна была стать следующим шагом в их отношениях, который, возможно, не стоило и делать. Обуреваемая сомнениями Мэри замолчала так же внезапно, как начала говорить.

Если бы она уже не была по уши в него влюблена, сделала бы это сейчас, когда, решив поддержать её, ответить откровенностью на откровенность, Мэтт тоже заговорил об отце. Об его доме в Хайленд-парке, лодочном сарае, рыбалке. Мэри была уверена, что Джозеф Крайтон, такой, каким описывал его Мэтт, понравился бы капитану Рейнольдсу, но оставила это замечание при себе. Ей импонировало, что с отцом Мэтт поддерживает приятельские отношения, и снисхождение, звучащее в его голосе в эти минуты, заставляло её улыбаться. Возможно, и она бы так относилась к своему старику, посмеиваясь над причудами и одновременно потакая им. Многое бы она отдала, чтобы иметь возможность говорить об отце в настоящем времени. Пусть изредка, но звонить. Навещать в выходные. Ходить на бейсбол.

– О чём ты думаешь?

– О бейсболе.

– Любишь бейсбол?

– Да.

– И за кого болеешь?

– За "Кабсов".

– Началась мировая серия.

– Знаю. Завтра игра с "Метсами".

– Хочешь пойти?

– Шутишь?! Билетов не достать. Я уже пробовала.

Он так на не посмотрел, что Мэри совершенно по-девчоночьи захихикала.

Мэтт не просто достал билеты – он достал билеты на самые лучшие места в одной из центральных лож. Мэри могла только мечтать о том, что когда-нибудь попадёт сюда. Они с отцом всегда сидели внизу с его друзьями из полицейского управления, и девчонкой она с завистью поглядывала вверх на места, сокрытые от палящего солнца или же пронзительного ветра, что на стадионе "Ригли Филд" часто вёл собственную игру. Из лож вышедшие на покой игроки приветствовали зрителей. Однажды она даже видела Билла Мюррей – главного спортивного болельщика Чикаго. Мэтт сказал, что его друг Ник водит с ним знакомство и пообещал познакомить Мэри с обоими.

В выходные она наотрез отказалась выходить из дома, да и погода не способствовала прогулкам. Дождь, зарядивший в субботу после полудня, лил два дня. Мэри сделала попытку побольше разузнать о Мэтте и предложила сыграть в "Семь вопросов о главном". Он согласился.

– Только правильно задавай вопросы, детектив.

– Это же из того фильма с Уиллом Смитом? Про роботов.

– Извини, в ответах я ограничен.

Мэри засмеялась и начала заново: какой твой любимый цвет (черный), какой кофе ты любишь (тот же чёрный), какая музыка тебе нравится (любая, но лучше что-нибудь потяжелее), твой любимый фильм. В принципе, на этом они и закончили. Узнав, что Мэри не видела ни одного фильма из серии "Кровь и мороженое", Мэтт заставил её посмотреть все три. Ко второму фильму Мэри уже привыкла к специфическому юмору Саймона Пегга и Ника Фроста, и "Типа крутые легавые" возглавили её личный хит-парад.

Они валялись на диване внизу, где у Мэтта оказался самый большой из виданых ею  телевизоров – огромный, прямоугольный, с немного загнутыми краями, – смотрели кино и ели мороженое.

– Второе название трилогии – "Трилогия трёх вкусов "Корнетто". Из уважения к авторам ты обязана съесть все три.

Да-да, борющийся за аутентичность Мэтт сгонял в магазин за мороженым и, включая очередной диск, вручал ей новый рожок: земляничный к "Зомби по имени Шон", ванильный к "Легавым" и мятный с шоколадной крошкой к "Армагеддцу".

Мэри сидела у него под мышкой, забросив голые ноги на спинку дивана. Когда она начала подмерзать, Мэтт принёс большой кашемировый плед и, закутов в него, посадил к себе на колени. Она так смеялась, ёрзая на нём при каждой удачной шутке, что им два раза пришлось прерваться. Потом Мэтт ссаживал Мэри с себя, поправлял на ней одежду и бежал в ванную, чтобы снять презерватив. Она же, сытая и довольная, как мартовская кошка после успешной прогулки по крышам, отказывалась от душа и с наслаждением чувствовала на себе ни с чем не сравнимый запах своего мужчины.

Воскресенье стало вторым днём, который они тоже провели в постели. Занятия любовью, завтрак, снова быстрый секс, потом Мэтт взял ноутбук, написал несколько писем, а Мэри в это время старательно его отвлекала, щёлкая телевизионным пультом. Потом они вместе смотрели бейсбол. На этот раз "Кабсы" на выезде продували "Питтсбургским пиратам". Мэри не сдерживалась в эмоциях, при каждом потерянном очке возмущённо прыгала по кровати и сыпала проклятия на голову нерадивым игрокам. Мэтта её реакция откровенно веселила.

– Интересно посмотреть на тебя в игре.

– Не люблю подвижные игры. Заплетаюсь в собственных ногах.

– А настольные?

– Карты? "Уно"? "Скрэббл"? В летних лагерях в них наигрываешься на всю жизнь.

– А как же "Монополия"?

Она даже прыгать прекратила и с явным предвосхищением уставилась на Мэтта.

– Только не говори, что она у тебя есть!

Мэтт снова посмотрел на неё так, как тогда, с билетами. Мэри взвизгнула и бросилась ему на шею.

– Давай сыграем, ну, давай. Ну, пожалуйста!

– Ты собралась играть в "Монополию" с хозяином инвестиционной компании?

– Представь, что даёшь мастер-класс. А я представлю, что это краткий курс MBI. Научишь меня ворочать миллионами.

– Амбиции – это хорошо, ягодка. Но ворочи-ка ты лучше чем-нибудь другим, – и он недвусмысленно дёрнул вверх бёдрами.

– Ну Мэ-ээт, – протянула Мэри, капризно надувая губки. – Давай сыграем.

Мэтт выглядел прибалдевшим, когда она по-кукольному часто-часто заморгала длиннющими ресницами. Понятно, обычно так умоляют о брильянтах или новой машине, но никак ни о раунде в настольной игре.

– Ты правда этого хочешь?

– Хочу-хочу-хочу! – Мэри запрыгала на нём, краем сознания отмечая, какой эффект производят эти прыжки на то, что находится у Мэтта под низко сидящими домашними брюками. – Обожаю "Монополию"!

Бейсбол был забыт. К "Монополии" они тоже приступили не сразу. После же на несколько часов выпали из жизни. Азартное и увлекательное действо – игра в инвестиции с инвестиционным магнатом, и, если Мэтт и поддавался, то Мэри предпочла этого не замечать, ведя свою игру и внимательно следя за тем, как играет он. Исход игры был предрешён сразу, но она его порядком потрепала, скупив все железнодорожные станции.

На ужин они заказали китайскую еду, и Мэри показала, как ела лапшу в детстве: один кончик лапшичины брала в рот, потом бралась за уши, делала вид, что поворачивает их и одновременно втягивала в себя длинную белую ниточку. Мэтт так хохотал, что даже начал икать. А она сделала для себя ещё одну метку на флешке с памятью, в которой хохочущий Мэтт занял одно из центральных мест.

Мэри всё складировала, всё раскладывала по полочкам, методично создавая и записывая папки, в которых было много разного Мэтта, много его слов, эмоций, жестов. Много взглядов. Вряд ли она может говорить, что сильно много о нём узнала, но в одном Мэри была уверена: её общество Мэтта не тяготило, значит, о ней у него останутся только приятные воспоминания.

После ужина Мэтт предупредил, что ему необходимо сделать несколько звонков, и спустился на первый этаж. Как только его тёмная макушка исчезла из виду, острое ощущение начала конца едва не вывернуло Мэри наизнанку. Их конца – её и Мэтта. Конца пребывания Мэтта в её жизни. Конский волос лопнул, и дамоклов меч неизбежности завтрашнего расставания обрушился на её взлохмаченную головку. Мэри заметалась по просторной спальне, пытаясь справиться с паникой. Почему-то вдруг стало мало воздуха. Распахнув балконные двери, она выбежала на террасу, прямо к стеклянному ограждению, опоясывающему её по периметру. Из жара в холод, от смеха к слезам – настоящая паническая атака, с которой ей придётся справляться самой.

Дождь закончился, но ветер всё ещё гнал вдаль неспокойные воды Мичигана. Озеро бурлило, город внизу жил своей жизнью, а здесь наверху было тихо и спокойно. Но спокойствие это было наносным – маленький уютный мирок, ставший её временным пристанищем, готовился совершенно прозаично исторгнуть Мэри из себя. Туда, вниз – в шум и бурление. В ветра, в дожди, в промокшие ноги. Но, чёрт побери, она же реалистка, она же знала, что так будет. Но, оказалось, что невозможно подготовиться к настолько сильной боли. Надо было как-то выказать её, закричать. Как-то показать миру, что не надо с ней так поступать. Может, это остановит вращение планет, и всё застынет. Она застынет вот здесь и сейчас, пусть не рядом, но всё ещё будучи с Мэттом. Можно даже не видеть его, достаточно знания, что он за спиной – обсуждает по телефону свои рабочие дела, но он всё ещё её. Легко представить это. Легко. У неё получится. Уже получается.