Текст книги "Магия взгляда. Часть 2: Ливтрасир"

Автор книги: Ирина Юрьева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

– Ты что, не видишь, что дочка не любит тебя?!

Когда Орм сказал это, Свельд знала, что он прав.

– За что? Почему ты меня отвергаешь? – не раз вопрошала она, понимая, что вряд ли получит ответ.

Свельд хотела бы нежно прижать к себе Бьерн, накормить, укачать, но она понимала, что сделает лишь то, что дочь разрешит. Она видела, что, навязав свою волю малышке, убьет ее. Раньше, заботясь о счастье сестры, Свельд считала, что вправе устроить ее жизнь помимо желания Руни. “И если сестра не способна понять свое благо, то это ее вина!” – часто внушала себе Свельд.

Рождение Бьерн обернулось крушением всех ее взглядов. Что нужно ребенку? Забота, любовь, молоко. Это знает любой. Свельд готовилась все это дать своей Бьерн, но ребенок отверг дары матери. А разве можно насильно кормить ее или ласкать? Сама мысль о подобном казалась кощунством.

Однажды Свельд все же пыталась заставить Бьерн выпить свое молоко. Понимая, что девочка грудь не возьмет, Свельд сцедила в бутылочку все, что смогла. Сделав соску, она попыталась ее накормить. Приступ рвоты у дочери тут же заставил ее отказаться от этой затеи. И все же Свельд с тихим упорством старалась сберечь молоко, постоянно сливая его в чашку, чтобы оно не сгорело в груди.

– Вдруг малышка попросит, а мне будет нечего дать! – поясняла она всем.

Теперь Свельд, утратив надежду, сидела, прижавшись к стене.

– Чем помочь тебе, Бьерн? – повторяла она, не надеясь услышать ответ.

И средь ночи глухой,

Когда замок весь спал,

Спали слуги и спал господин,

Рысь, скользнув за порог,

Ушла в лес. Не одна!

Утром слуги уже не нашли

В колыбели ребенка…

Свельд, вздрогнув, открыла глаза. Эту песню, которую пел детский голос за стенкой, она знала очень давно. Раньше Свельд удивляло, как можно выкрасть ребенка у своего господина, теперь же ей вдруг показалось, что песня – подсказка Небес.

Синеглазки не могут жить в замках, об этом твердил весь Гальдор. Судьба Руни опять подтвердила старую истину.

– Может, и Бьерн оживет в лесу? – вдруг опалила мозг Свельд непривычная мысль.

Для Свельд лес был чужим, но, может, для Бьерн, он, как и для Руни, сумеет стать домом? Лесной домик должен быть цел…

– Я сумею в деревне найти молодую крестьянку, которая сможет кормить мою дочь! Я смогу убедить ее год или два прожить с нами, я ей заплачу! Столько, что она мне не откажет! Орм мне подарил черный жемчуг и несколько очень красивых колец… Эрл, уехав, оставил алмазный браслет… Я отдам их кормилице, чтобы она помогла спасти Бьерн! – лихорадочно думала Свельд. – Объяснять что-то Орму бессмысленно, он не отпустит нас. Значит, придется украсть Бьерн…

Свельд встала, прошла к столу, где стоял ларчик, в который она положила браслет, незаметно достала коробочку.

– Орм, – тихо сказала она. – Я устала, смертельно устала. Позволь мне пойти в мою комнату.

После рождения Бьерн мать с младенцем жили в комнате Руни, которую Свельд заняла почти сразу после бегства сестры.

– Да, иди, – безучастно ответил Орм.

– Что же с ним будет? – подумала Свельд. – Я любила его больше жизни, и я покидаю его, когда Орму действительно плохо… Но он сильный! Орм сможет прожить и один, а вот Бьерн… Я должна ей помочь!

Возвратившись к себе, Свельд окинула комнату взглядом. Шкатулка стояла на месте. Достав украшения, Свельд завязала их в тонкий платок. Часть пеленок и детской одежки хранилась в ее сундуке. Свельд сама сшила их, но пока не успела достать. Уложив вещи в узел, поскольку сумы в ее комнате не было, Свельд, позвав Ильди, велела служанке достать ей еды.

– И побольше, я очень голодная. Только не суп и не кашу. Хочу мяса с хлебом и сыром, – сказала она удивленной служанке.

Вообще-то Свельд делала все машинально, не думая. Позже, когда Ильди, быстро доставив поднос, вышла, Свельд взяла в руки перо. Как и Руни, Свельд тоже умела писать. Ее мало заботили книги, но записи сбора оброка с крестьян и расхода продуктов в хозяйстве уже год вела только Свельд.

Вынув чистый лист, Свельд на минуту задумалась.

– Орм, – начала выводить она. – Знай: я люблю тебя! Очень люблю! И всегда буду страстно любить! Но остаться я здесь не могу. Я хочу спасти Бьерн. Может, этот побег – мой единственный шанс возвратить ее к жизни. Не нужно искать нас. Прости! Твоя Свельд.

Свернув трубочкой лист, Свельд связала его и пошла в коридор. Позвав Ильди, она приказала ей дать письмо Орму, когда он попросит служанку позвать к нему Свельд.

– Но не раньше, чем утром, – сказала она.

Возвратившись к себе, Свельд решила прилечь. Ей нужны были силы, чтобы выдержать долгий путь по лесу с дочерью. Страхи исчезли. Свельд знала, что с Бьерн ничего не случится. Уже засыпая, Свельд вновь прошептала:

– Она будет жить!

Этой ночью Эмбала проснулась, почувствовав Зов. В первый раз после смерти Потоков она ощутила знакомый призыв, будоражащий кровь, обещающий власть и возврат угасавшей энергии.

Все это время она продолжала служить Орму, но от былой фанатичной любви к господину уже не осталось следа. Он не смог уберечь “перекресток” от брата и этим лишил себя права всегда оставаться Вождем. Взяв в супруги лесную Рысь, Орм низко пал в глазах Эмбалы, но то, что Свельд родила синеглазую дрянь, стало знаком, что он обречен. Дав ублюдку имя ее госпожи, Орм не просто унизил священную память своей святой матери, он растоптал те остатки почтения, что оставались в ее опустевшей душе.

Поначалу Эмбала считала, что станет его ненавидеть почти точно так же, как Эрла, однако она не смогла. Она лишь презирала его. От былых сильных чувств не осталось следа. Они стерлись, ушли, оставляя один только странный мучительный голод, который уже не насытишь ничем. Ни еда, ни вино, ни общение были не в силах его утолить.

Временами Эмбале казалось, что в людях есть нечто, способное дать ей желанный покой, но она не способна пока это взять. Доводя до истерик прислужниц, сама беря плеть, чтобы высечь виновных, она ощущала на миг, что сейчас начнет жить. Но бесплодный обман был недолгим. Страдания этих людей обещали ей много, но дать не могли ничего. Каждый день, каждый час нес теперь только муку.

– Потоки! Я все отдала бы за право вобрать вашу Силу! – шептала Эмбала как будто в бреду, но опять воскресить “перекресток” она не могла.

Зов, который раздался средь ночи, был очень далек, но Эмбале казалось: она бы восстала со смертного ложа, почуяв его. Это не был сон. Просто ее охватило предчувствие, что где-то есть нечто сходное с Силой Потоков, способное дать ей все то, что она потеряла.

Поднявшись с кровати, Эмбала накинула платье и плащ.

– Я иду, Господин! – прошептала она, обращаясь непонятно к кому. – Я иду!

– Уходи, Свельд!

Вскочив, Свельд в испуге взглянула вокруг. Непроглядная ночь за окном не давала почти ничего рассмотреть.

– Уходи!

Отыскав в темноте свечи с огнивом, Свельд зажгла полный подсвечник. Она полагала, что в комнате кто-то есть, но, осмотрев все углы, поняла, что неведомый голос ей просто пригрезился. Взгляд натолкнулся на узел, лежавший в углу.

– Моя Бьерн! – пронеслось в голове.

Взяв подсвечник и узел, Свельд тихо скользнула по лестнице.

Дверь оказалась незапертой. Дочка молчала. Орм спал, уткнувшись лбом в колыбель. Сердце Свельд снова сжалось от боли. Ей так захотелось обнять его или хотя бы погладить черные кудри! Но Свельд знала, что Орм, проснувшись, не даст унести дочь.

Свельд очень боялась, что Бьерн начнет плакать, но девочка даже не вздрогнула, вдруг ощутив руки Свельд. Вынув дочь, она быстро вышла за дверь. Замок спал. Свельд боялась, что не сумеет поднять засов у ворот и спустить мост, однако тяжелые створки уже были кем-то распахнуты, а мост опущен.

Не будь Свельд в таком возбуждении, ей бы совсем не понравилось, что кто-то смог выйти ночью из замка, не разбудив никого из охраны, дремавшей на башнях. (Приезд Эрла вновь пробудил осторожность хозяина.) Но сейчас Свельд не пыталась понять, кто мог это проделать. Она знала только одно: нужно скрыться от всех вместе с Бьерн. Лишь добравшись до леса, Свельд чуть успокоилась.

Шорох заставил ее резко вздрогнуть. Мохнатая кошечка-рысь легкой тенью скользнула из темных кустов.

– Я уж думала, что отвязалась от кошки! – с досадой подумала Свельд.

Бьерн, до этого мирно дремавшая, вдруг шевельнулась.

– Прости меня, доченька! – быстро шепнула ей Свельд. – Твой зверек опять с нами. Ты только не плачь!

Может, эти слова ничего и не значили, но Бьерн затихла. Под утро, присев под развесистым дроммом, Свельд вновь ощутила, как ноет налитая грудь. Скорей в силу рефлекса, чем веря, что это поможет, она приложила к ней дочь. Раньше Бьерн начинала кричать или плакать, однако сегодня она не пыталась ничем показать, что не хочет попробовать грудь.

– Неужели она умирает? – со страхом подумала Свельд, осторожно пытаясь вложить в рот ребенка сосок.

Ей не верилось в чудо. И только когда Бьерн вдруг стала сосать, слезы хлынули бурным потоком из глаз Свельд, смывая сомнения, страхи, терзания. Свельд теперь знала, что сделала правильный выбор и не жалела уже ни о чем.

Оказавшись у домика, Свельд замерла. Ставни были закрыты, а дверь подперта бревном, но куча хвороста ясно сказала, что здесь кто-то был. Войдя внутрь, Свельд почти сразу увидела нити со свежепровяленной рыбой.

– Моя сестра здесь! Руни просто ушла в лес за хворостом или травой, – облегченно подумала Свельд, ощутив позабытый прилив теплоты.

В замке Свельд полагала, что детские чувства ушли, они с Руни чужие, теперь же она была счастлива встретить ее.

– Я скажу, что была не права, но моя Бьерн открыла мне многое! Мы вместе будем растить мою дочку, – подумала Свельд.

Лишь на третий день Свельд поняла, что сестра не вернется, и жить в лесном доме придется с одной Бьерн и белою кошкой, но это не испугало ее.

– Не надо, Вальгерд!

Этот возглас вернул ему имя и возвратил к той поре, когда он обрел плоть. Он слегка поспешил, свернув шею сопернику Вальгерда, но ждать Обряда Подпитки не мог. Ужас жертвы дал меньше, чем муки, которые ей полагались, но он поддержал его Силу и вызвал страх глупой толпы.

– Я вернулся, – сказал он бандитам.

– Мы рады тебе! – громко выкрикнул кто-то.

– Мы рады, Вальгерд! – подхватила толпа.

Равнодушно взглянув на безмозглое стадо, которое, став пищей, вскоре придаст ему Силу, Вальгерд (Дух называл себя так, обретая земной опыт конкретного тела) мимоходом подумал, найдется ли здесь хоть один, кто поможет призвать к нему Верных из Бездны, его вечных слуг.

Этой ночью он выполнил нужный Обряд, увеличив свою Силу. Девять двойных кольев и девять тел, издыхающих в долгих чудовищных муках… Не Мощь, а чужая боль, страх и страдания вновь напитали его. Равнодушно взирая на мертвенно бледные лица, (он всем приказал смотреть казнь) он опять убедился, что прав. Глупо было искать среди сброда, который при виде Обряда марал штаны, посредника между Гальдором и Бездной. Еда – это только еда!

Вспоминая о прошлом Вальгерда, дух помнил уход в никуда, когда Рысь попыталась его сжечь. Будь здесь его Верные, он бы расправился с ней. А теперь он опять одинок, и она, синеглазая Тварь, остается реальным противником, как и Хранитель.

– Господин! Господин Вальгерд! – тот, кто позвал его, явно был чем-то напуган. – К вам… К вам пришли! Она хочет войти!

Человек, увидавший погибших меж кольев, не стал бы искать встречи с новым хозяином замка. Рискнувший прийти к нему после того, что узнал, был достоин особенной встречи.

– Впусти, – приказал Вальгерд.

С первого взгляда на гостью он понял, что ждал ее. Этот блеск глаз, как будто лишенных рассудка, сказал обо всем еще раньше, чем, пав на колени, старуха к нему воззвала:

– Господин!

– Господин! Ты призвал меня, и я пришла, – говорила Эмбала, не сводя с него взгляд. – Я готова служить тебе верой и правдой. Я выполню все, что ты скажешь. Ты знаешь, кто я, и на что я готова. Ты знаешь, чего я хочу.

Даже Галар, которого раньше Эмбала считала самим совершенством, казался теперь ей ничтожеством рядом с могучим атлетом, взиравшем на эту мольбу.

– А чего хочу я? – спросил тот, кого все называли Вальгердом, не видя его настоящий лик, скрытый под плотью.

– Того, что по праву твое! – отвечала Эмбала, не думая, что говорит.

Слова сами срывались с ее языка и казались прекрасными.

– Чем ты заплатишь за право быть рядом со мной?

– Душой, телом и Силой! – сказала она, ощущая прилив экзальтации.

– Нет. Это стоит дороже, – сказал повелитель, впервые взглянув на нее.

– Замок! В нем больше сотни людей. Ты получишь их всех. И младенца проклятого рода лесных Рысей! – тихо шепнула старуха. – Я сделала все, чтобы ты смог войти. Я открыла ворота, спустила мост…

– Ночью! Сейчас уже утро. За полдень, когда мы туда доберемся, охрана уже примет меры.

– Я знаю, как можно их всех провести. Я смогу!

– В замке мать малыша. Она может сжечь взглядом любого. Я чувствую запах Огня даже здесь, – равнодушно ответил он.

– Это лишь Память! Память замка о той, что недавно была женой Орма. Ее больше нет! А сестра Синеглазой бессильна зажечь огонь. Ей удалось родить дочь с роковым взглядом, но это только младенец, который не может еще ничего, – говорила Эмбала. – Приди и возьми жизни всех!

– Если ты не лгала, то получишь награду. Такую, какую ждешь! – вымолвил он, вознеся до небес душу Эмбалы. – Но не сейчас. Мы сейчас едем к замку и там, у стены, ты поможешь мне вызвать сюда, в Гальдорхейм, моих Верных, моих слуг!

В последних словах было что-то, что вызвало в сердце старухи внезапную дрожь, но она подавила ее.

Исчезновение Бьерн обнаружили утром. Увидев, что колыбель опустела, Орм чуть не лишился рассудка. Узнав об открытых воротах, он понял, что Свельд унесла дочь. Событие так поразило, что весть об уходе Эмбалы прошла почти мимо сознания. Орм не пытался понять, что заставило старую женщину скрыться из замка средь ночи, хотя остальных изумил этот странный уход.

Собрав слуг, Орм велел им отправиться в лес и найти Бьерн. Он сам собирался возглавить их поиск, однако испуг людей, живших в замке, его удержал. Понимая, что он отвечает за тех, кто остался с ним после пожара, Орм смог не поддаться порыву все бросить и мчаться за Свельд. Приказав найти дочку, он верил, что слуги исполнят его волю.

Зная, что с Ормом бессмысленно спорить, мужчины пошли в лес, однако, едва скрывшись в зарослях, остановились, боясь отходить далеко от надежных стен. Выждав часа три-четыре, они возвратились, сказав, что следов не нашли.

Услыхав их ответ, Орм впал в гнев. Сожалея о том, что доверился им, отказавшись пойти сам, он твердо решил идти в лес, несмотря на мольбы. Понимая, что Свельд пошла в домик, Орм верил, что сделает все, чтобы вновь найти дочь. Понимая, что путь к дому будет неблизок и, плохо помня дорогу, он думал, что все равно сможет найти Свельд и Бьерн.

– Даже если придется бродить в лесу целое лето, я их отыщу! – думал Орм.

Он сумел, укротив свои чувства, собраться как следует, взяв с собой и арбалет, и кинжал, и запас еды. Шкура оленя была легче, чем одеяло, поэтому именно ей довелось оказаться в походном мешке.

– Когда я уйду, поднимите мост и заприте ворота, – сказал он прислужнику. – До моего возвращения не открывать никому!

Орм не мог не заметить смущения этого парня. Все в замке, нежданно лишившись не только хозяйки с хозяином, но и Эмбалы, которая издавна ведала общим хозяйством, боялись остаться одни. Но Орм верил, что люди сумеют дождаться его возвращения.

Громкий крик нескольких слуг, долетевший до Орма откуда-то снизу, заставил отвлечься.

– Что там происходит? Вряд ли они будут так голосить без причины, – подумал он, ринувшись к лестнице и на ходу вынимая свой арбалет.

Он не думал, что в замке чужие, но ужас, звучавший в людских голосах, говорил, что случилась беда.

Убирая центральную залу, служанки болтали о том, что случилось у них прошлой ночью. Эмбала… Свельд… Бьерн… Имена их с утра повторялись на разный лад. Ильди считала, что Эмбала, ночью заметив побег, попыталась вернуть Свельд с ребенком. Служанки не верили ей, (нелюбовь старой женщины к Рысям была всем известна) но придумать других объяснений они не могли.

Неожиданно факелы в комнате начали тухнуть.

– Что это? – воскликнул испуганный голос одной из служанок. – Мне трудно дышать!

– Я не вижу почти ничего! – подхватила другая, когда с потолка в залу хлынул дымящийся луч.

Упав на пол, он стал багроветь, наполняясь пугающим светом и завиваясь в клубок. Постепенно клуб начал темнеть, уплотняться, расти, образуя большое яйцо-кокон. С каждой минутой оно становилось все зримей, объемнее, ярче, но вдруг “скорлупа” стала меркнуть, покрывшись какими-то ржавыми пятнами. Трещина, черной змеей прорезая покров, зазмеилась по ней, разбивая “яйцо” изнутри.

Неизвестно, чего ждали женщины. Может, рождения страшной змеи, появленья дракона или другого чудовища, но из яйца скользнул рой вихрей. Женщины даже не поняли, что происходит, когда вихри ринулись к ним…

Перепуганный вопль слуги, что вбежал в залу, слышали все. Он увидел, как десять служанок, мгновенно иссохнув, рассыпались в пыль, а на месте пяти вихрей ясно возникли фигуры. Людей? Так назвать их посмел бы не каждый, поскольку они пока были еще лишены человеческой плоти. Чем больше вбегало людей, тем быстрее пришельцы росли, обретая тела. Не прошло десяти минут, как половина живущих у Орма людей, устремившись в центральную залу на крик, стала прахом.

Пять вихрей-пришельцев, во всем уподобившись людям из плоти и крови, уже разбрелись искать тех, кто пытался укрыться. Они не стремились теперь распылить попадавшихся слуг, им нужны были пленники. Страх, исходивший от жителей замка, забившихся в бочки, углы, сундуки, вел чудовищ к их будущим жертвам. Настигнув, они не пытались связать людей грубой веревкой. Один взмах руки, и любой человек не мог двинуться с места. Так было до самого верха, пока…

Орм, бросившись в залу, не стал идти к главному входу. Он только потратил бы время, пытаясь добраться туда через длинную сеть коридоров, опутавших замок. Такой путь хорош для гостей, но хозяин всегда должен быть впереди остальных. Потаенная лестница между двух стен совершенно отвесно спускалась из башни в центральную залу. Высокая дверца с особым глазком, (полной копией ярких камней, украшавших ковер-гобелен, прикрывающий дверь) позволяла не только войти в любой миг, но и видеть все, что происходит.

Сначала Орм не поверил глазам.

– Нелюдь… Нежить… Чудовище…

Для Гальдорхейма такие слова были чем-то привычным. Их часто бросали тем, кто был не слишком похож на других, и они не пугали. Теперь Орм впервые почувствовал, что крылось в них. Его ловкость, отвага, особая сила, которой Орм раньше гордился, сейчас ничего не могли изменить, как и навыки боя. Чем можно убить вихрь-призрак? Стрелой арбалета? Мечом? Или, может, кинжалом? Поверить в такое способен лишь только безумец! Вот Руни…

Орм вздрогнул от мысли, внезапно пришедшей на ум. Несмотря на пугающий дар, металл ранил жену точно так же, как самых обычных людей, но охотник, пришедший убить ее, в это не верил. Кинжал, принесенный им, был таким странным, что Орм не решился его утопить или выбросить. Черный клинок теперь мирно лежал на дне старой шкатулки в одной из жилых комнат.

Зная, что он не способен сейчас изменить ничего, Орм опять устремился наверх. Вынимая кинжал, он отметил, что руки дрожат. Орм не знал ни особенной Силы клинка, ни того, с кем придется схватиться. Он не был уверен, что этот кинжал сможет чем-то помочь, но и ждать, когда призраки смогут его уничтожить, не мог.

– Прячьтесь все! Не ходите в зал! – крикнул Орм, выйдя на лестницу, но тишина подсказала, что башня пуста.

Топот мерных тяжелых шагов удивил. Люди так не ходили, а призраки-вихри из залы казались бесплотными. (Орм не дождался конца превращения.) Тело, возникнув в проходе, напомнило не груду плоти, а тяжкий гранит, непонятно зачем получивший жизнь. Мысль была странной, поскольку свежая кожа вошедшего в комнату, как и сложение, были прекрасны. Однако тяжкая поступь и угловатость движений внушали сомнение, есть ли в такой оболочке душа.

– Стой! – велел ему Орм, поднимая кинжал.

Клинок ярко блеснул. Рукоять шевельнулась в ладони, внезапно нагревшись, а Орм ощутил, что его страх исчез. Он боялся прозрачного духа, но все, что имело реальную плоть, было очень понятным.

– Не двигайся! – вновь повторил Орм.

Он видел, как монстр вскинул руку, почувствовал, как разрывается… Сеть? Петля? Орм не знал этого, но ощущал, что кинжал разрубил недоступную взгляду веревку. Неловкость противника, хоть и владевшего Силой, ему недоступной, внушала надежду. Но топот, который, казалось, сломает ступени, сказал, что другие чудовища тоже идут.

Орм вдруг вспомнил старинный обычай Гальдора. Он слышал, что в Лонгрофте смерть от своей руки люди считали позором, у них же когда-то ее почитали за подвиг. Теперь Орм почувствовал, что понимает, откуда возник такой взгляд.

– Лучше броситься вниз со стены, чем рассыпаться, дав оболочку такой дряни! – быстро мелькнуло в мозгу, но ему умирать не хотелось.

Пять монстров, столпившись у входа, теперь ждали, что он предпримет. От комнаты с креслом-ловушкой его отделял лишь пролет одной лестницы.

– Гибель? Шанс выжить? – огнем полыхнуло в мозгу, когда Орм устремился наверх.

Громко лязгнув засовом, он запер дверь. Резкий удар через долю секунды чуть не вышиб ее.

– Как, уже? – пронеслось в голове, когда Орм нажал скрытый рычаг. Он успел оказаться у щели в полу до того, как плита возвратилась на место. Провал дохнул холодом камня и смерти, когда он скользнул между плит. Орм ждал твердых каменных стен, полагая, что как-нибудь сможет за них зацепиться, замедлив падение, но полетел в пустоту…

– Где она? Где синеглазый младенец, обещанный мне? Я призвал Верных для воплощения ради захвата девчонки. Их нужно кормить. А в твоем замке пищи для них хватит лишь на три дня, – говорил Повелитель, и Эмбала вся трепетала от страха.

Она помогла, иссушив до конца свою Силу, призвать к нему тех пятерых, что стояли с ним рядом, но вместо заветной награды она ощущала дыхание смерти.

– Ты мне солгала? Для чего?

– Повелитель! Девчонка была здесь! Наверное, мать унесла ее в лес. Я найду их, ты только дай срок!

Но в глазах с золотым ободком был лишь холод.

– Я дал бы тебе твою плату, скажи ты мне сразу, что в замке – обычные люди, – как мерные капли, звучали слова. – Я не стал бы тогда призывать Верных, я бы его получил просто так.

– Господин, ты хотел призвать Верных не ради младенца. Без них ты не мог воцариться в Гальдоре! Ты звал меня, чтобы наполнить моей Силой плоть и воззвать к вечной Бездне! Я знаю твои потаенные мысли! – сказала она, полагая, что эта способность читать мысли как-то смягчит его сердце, заставит ценить ее.

Но, получив от Эмбалы все то, что ему было нужно, ее Господин не хотел тратить пищу на эту жалкую жизнь. Призвав Верных, он не нуждался в старухе. Кивнув пятерым, он сказал:

– Она ваша. Возьмите ее!

И Эмбала разделила судьбу остальных слуг.

– Норт, скажи, ты способен прогнать его или совсем уничтожить? – опять спросил Хейд у Хранителя.

– Ты в третий раз задаешь свой вопрос, – усмехнулся Норт. – И ты прекрасно знаешь ответ.

– Да, – вздохнул Хейд. – Только мне непонятно упрямство, с которым ты мне запрещаешь призвать “Службу Магии”. Я их не слишком люблю, но они могут справиться с духом Эногаранэ. Истребители ведь для того и живут, чтобы разная погань сидела, поджав хвост!

Хейд знал, что он резок, однако сомнения Норта, который пока колебался, уже раздражали его. Двое из шайки Хлуда бежали от Вальгерда, как они звали Эногаранэ. После долгих скитаний в лесу разыскав лагерь Норта, они рассказали о жутком обряде и о падении замка, в котором жил Орм.

– Вы уверены? – сразу спросил Хейд.

– Уверены. После прихода старухи, служившей у Орма, Вальгерд пошел с ней. Тогда мы и решили бежать. Мы шли следом, надеясь, что Рысь сожжет их, но она не смогла ничего сделать. Позже какие-то странные люди, которых никто не видал раньше здесь, распахнули ворота, впустив их, а мы… Мы бежали в лес!

Этот рассказ потряс Хейда. Хранитель не раз говорил, что лесянка способна сдержать натиск Духа, теперь же пришлось признать, что он ее одолел. (Никто в лагере Норта не знал о побеге Руни из замка. Не знали и о рождении Бьерн.) “Если Руни погибла, не справившись с Духом, то как же Норт сможет спасти от него остальных людей? – спрашивал Хейд. – Пусть он скроет их на год и даже на два. А потом? Что потом?”

– Я не знаю, – ответил Хранитель.

– Когда ты тушил огонь Руни, ты просто лишился сознания. Значит, ваши силы с лесянкой равны. Неужели ты веришь, что Дух, уничтожив ее, не сумеет сразить тебя, Норт? – повторял он, пока тот его не спросил:

– Что же ты предлагаешь?

– Призвать в Гальдорхейм Истребителей!

– Нет!

Ответ был очень жестким. Хранитель не стал объяснять, почему он так резко отверг эту мысль, но Хейд знал: Норт не верит, что “Служба” способна изгнать Черный Дух.

– И напрасно! – не раз приходило на ум. – Пусть они не сражались с ним много веков, и их больше заботит земная власть, чем безопасность людей, но любой Истребитель способен понять, чем грозит появление Лайцерфа! (В силу привычки Хейд звал Дух тем именем, что и в Лонгрофте.) Они знают, как с ним бороться.

Хейд почувствовал, что он готов бросить все и отправиться в Лонгрофт один, чтобы только найти помощь.

– Ты не дойдешь, – сказал Норт, подошедший к нему. – Ты не знаешь лесов Гальдорхейма.

– Отправь тех, кто знает, – ответил Хейд.

– Нет! Истребители нам не помогут.

Уверенность Норта смущала, но Хейд не хотел отступать. Понимая, что сам не сумеет дойти до Лонгрофта, он начал искать человека, который бы мог отвезти письмо, но убедился, что местные вряд ли нарушат волю Хранителя. А посылать привезенных из Лонгрофта было безумием: лес не доступен чужим. На дороге посланца мгновенно схватили бы.

Взгляд Хейда чаще и чаще скользил по большой клетке. Два сверга Бронвис были здоровы и веселы.

Сверги – особые птицы-посланцы. У них редкий дар находить путь туда, где они родились. Хейд отлично запомнил, что Бронвис с собой привезла из Лонгрофта семь свергов. К моменту негаданно вспыхнувшей страсти красавицы к Орму их было лишь три, остальные уже улетели с записками в Лонгрофт, к Властителю. Бронвис надеялась, что он вспомнит о ней и опять призовет ко Двору. Поселившись у Орма, она взяла свергов с собой.

Когда Орм прогнал Бронвис из замка, она позабыла про клетку, и Хейд забрал птиц. Он по-прежнему верил, что сможет вернуть ее, и не ошибся. Забыв обо всем, что с ней было, она согласилась остаться с ним. Вскоре один сверг исчез, подсказав, что жена не смирилась с Гальдором и хочет вернуться из ссылки. Однако прошло больше года с момента отлета крылатого вестника, а две последние птички по-прежнему прыгали в клетке. Хейд, глядя на них, думал, что это символ удачного брака. Жена, ощутив интерес к новой жизни, уже не стремилась вернуться в Лонгрофт.

Когда все ушли в лес, Бронвис взяла с собой птиц. Она больше не думала, что пошлет их в Лонгрофт, ей было жаль расставаться с “ее малышами”, как Бронвис звала свергов. Хейд замечал, что в последнее время она постоянно носилась с щенками, котятами и детьми слуг. Он стал привыкать, что, зайдя к ней, мог встретить двух-трех ребятишек. Ночами, когда они были вдвоем, Бронвис словно теряла рассудок. Сначала такой взрыв страстей опьянял. Хейд любил Бронвис и видел в этом порыве желаний ответное чувство. Однако чем дольше Хейд жил с ней, тем больше он убеждался, что Бронвис хочет ребенка. Он был бы не против, но… Год постоянных объятий не дал ничего.

– Может, дело в лечении Норта? Спасая рассудок и жизнь Бронвис, он, заблокировав память, лишил ее шанса родить? Ведь бывает побочный эффект от лечения… Вспомнив о своем прошлом в Гальдоре и пережив его, Бронвис сумеет родить, – говорил себе Хейд, сам не слишком-то веря таким объяснениям.

Он знал о жизни достаточно. Бронвис могла ничего не рассказывать о своем прошлом, Хейд видел сам, что оно было бурным. Ее первый муж, Орм, Властитель… Хейд знал лишь о трех, но он мог бы поклясться, что их было больше. Намного. Не будучи сам образцом добродетели, Хейд не искал в Бронвис робости и чистоты. Испытав все, что может дать плоть, он не ждал непорочности. Жизнь при Дворе научила, что верность – явление редкое. “Мужу лучше быть самым последним, чем первым в веренице любовников,” – часто говаривал он.

Хейд не думал, что прошлое Бронвис способно напомнить ему о себе.

– Было – значит, ушло! Теперь Бронвис со мной, в ее жизни нет места другим, – думал Хейд. – Ревновать ее просто нелепо. Кто станет, найдя драгоценный алмаз, безутешно рыдать, что его уже кто-то носил, тот достоин обычной стекляшки…

Сейчас же ему приходилось признать, что довольно беспечная юность красавицы может не раз отозваться в их будущей жизни. За легкомыслие женщины платят дороже мужчин. Но какой смысл думать об этом, когда ты не знаешь, как долго сумеешь прожить? День, два? Месяц? Может быть, год? А потом? Что случится потом?

Этим вечером Хейд, взяв кусочек пергамента, начал писать. После пятой попытки он смог сократить текст настолько, чтоб он уместился на узкой полоске, которую крепят особым зажимом под мягким крылом сверга.

“Лайцерф воплотился! Хранитель Сетью Защитников смол приковать его к землям Гальдора. Пришлите сюда Истребителей! Срочно! Иначе все люди погибнут! Хранитель пока их увел в леса, лишив Духа пищи, но Норт бессилен изгнать его.

Хейд,

Человек Двора.”

Эту записку Хейд, крепко свернув, прикрепил к птице. Выпустив сверга, Хейд верил, что помощь придет.

“После бунта детей в Агеноре нам нужно беречь Скерлинг и укреплять “Службу Магии”. Гокстед и Лонгрофт верны нам, они вправе ждать и поддержки, и помощи, как и Фирод. Гальдорхейм всегда был непокорен. Пусть сами сражаются с Лайцерфом. Это для них будет ценный урок!”

…Документ через много веков обнаружат в секретном архиве Скерлинга. Норт не ошибся. Попытка найти помощь у “Службы Магии” им ничего не дала.