Текст книги "Магия взгляда. Часть 2: Ливтрасир"

Автор книги: Ирина Юрьева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

– Я ненадолго уйду, – шепнул Эрл, словно Руни могла его слышать, – но скоро вернусь.

Он хотел сделать то, что еще мог. Разжечь огонь в печке, достать воды…

– Ладно, пусть будет один Самоцвет, – думал он, обрывая цветки.

Когда черный котел закипел, он забросил в него лепестки. Разбирая на полке посуду, Эрл скоро наткнулся на узкий плетеный сачок. В детстве он, как и все остальные мальчишки, не раз ловил рыбу таким.

Поначалу, когда Эрл пытался заставить лесянку пить свежий отвар, Руни просто не разжимала губ, но потом все же ему подчинилась. За ночь он три раза готовил питье с Самоцветом, а утром отправился к озеру. Прежней сноровки в руках уже не было, но кое-что удалось поймать. Ножа в домике он не нашел, пришлось чистить кинжалом… Страдать и метаться в тоске, как положено в песне влюбленному, не было времени.

Вскоре жар Руни перешел в бред, она стала звать мать. Ей казалось, что Ронн рядом с ней. Приподнявшись и глядя в один из углов, Руни снова и снова обращалась к невидимой тени.

– Бред? Или она что-то видит? – подумал Эрл.

В этой избушке он тысячу раз проклинал свои страхи, которые стали причиной Защиты, лишившей его сверхспособностей.

– Ронн, если ты здесь, то сделай так, чтобы твоя дочь осталась жива! Мне неважно, что будет потом. Агенор или хижина, Лес или замок, решать ей, но пусть она вновь начнет жить, – повторял Эрл, как будто молитву, не слишком-то веря, что это поможет.

Жар спал на четвертый день. Глядя на взмокшие волосы Руни и лоб, покрытый испариной, Эрл понял: кризис прошел, и она будет жить.

– Бьерн! Дайте мне мою Бьерн! – прошептала Свельд.

Чувство покоя, сменившего муки стремительных родов, было настолько чудесным, что просто не верилось. “Боги со мной… Они снова хранят меня… – тихой волной прошла сладкая мысль. – И меня, и мою дочку…”

То, что одна из служанок, поднявшись наверх, обнаружила Свельд в коридоре и сразу же всех созвала, было первой удачей. Второй то, что бабка, поняв ее страх успокоила Свельд:

– Все нормально! В семь месяцев можно рожать, дочка выживет.

Эти слова помогли ей преодолеть ужас.

– Бьерн будет жить! – повторяла она про себя. – Я люблю ее!

Девочка вышла буквально на третьей потуге, не мучая мать.

– Да, если бы все так рожали! – довольно сказала повивальная бабка, подняв живой мокрый комочек за хрупкую ножку. – Сейчас мы ее искупаем, оденем, и снова дадим маме. И позовем к ней отца!

Свельд пока не могла приподняться, но видела, как две служанки внесли большой таз.

– Не из меди, из серебра… – шевельнулось в Свельд гордое чувство. – Для Бьерн все должно быть самым лучшим.

Внезапно испуганный возглас одной из невольниц прервал ее мысли:

– Бедняжка! Бедняжка Бьерн!

– Что с моей дочкой?! – воскликнула Свельд, попытавшись встать, но не смогла.

– Да она… Да она же слепая, у ней нету глаз!

– Помолчи! – прервала ее бабка. – Глаза как глаза, только с белою пленкой. У Рысей такое бывает. Про Эрла, когда он родился, вон тоже болтали, что он слепой…

– Так же, как и про Руни, – добавила Свельд. – Мне Мерона не раз говорила, что…

Неожиданно Свельд замолчала.

– Нет… Нет! Что угодно, но только не это! – почти закричал она, вдруг поняв, о чем речь. – Моя доченька просто слепая! Я буду любить ее, очень любить! Хоть она никогда не увидит свет…

– Как же! Увидит, и скоро, – сказала старушка, кладя сверток рядом со Свельд. – И не надо рыдать, все в порядке.

Но Свельд ее просто не слышала. Глядя на белую пленку, закрывшую взгляд Бьерн, она повторяла:

– За что?!

Когда Свельд наконец-то уснула, в слегка приоткрытую дверь проскользнула белая кошечка-рысь и прыжком взобралась на кровать. Осторожно обнюхав Бьерн, белый зверек прилег рядом. Никто не посмел прогнать кошку за дверь.

Гальдрамюнд, полыхавший над дверью, пропал, но огонь в печке был настоящим. Он весело прыгал, съедая тонкие веточки, словно волшебный зверек..

Очертания комнаты чуть расплывались, но чувство тепла нежной мягкой волной разливалось по телу, лаская его.

Шевельнув рукой, Руни погладила мех, укрывавший ее.

– Но откуда он взялся? – слегка удивилась она.

Очень скоро ладошка нащупала гладкий шелк. “Это не шкура, а плащ” – промелькнула мысль, но ни тревоги, ни страха в ней не было.

Взгляд Руни тихо скользнул вдоль стены, задержавшись на деревянном столе. Слабый запах ухи, доносившийся из котелка, почти сразу напомнил о том, что в последний раз Руни ела еще прошлым утром, когда и не думала, что уйдет в лес. (Она не знала, что провела в своем доме шесть дней.)

Сбросив плащ, укрывавший ее, Руни встала, однако добраться до котелка не смогла. Голова закружилась так сильно, что ей пришлось сесть прямо на пол. Слабость не испугала ее. Тихая, прочно забытая радость плескалась в душе.

Руни мало заботило, кто пришел в дом. Она знала, что здесь никто не обидит ее. Нет, она не забыла того, как жила в замке Орма, но это не ранило. Прошлое не вызывало в ней никаких чувств, оно было не властно над Руни. Зачем ей терзаться, когда она снова в своем лесном домике, а на столе стоит суп?

– Все равно я его съем! – подумала Руни, вставая.

Добравшись до стула, она потянулась за ложкой, которая ей показалась тяжелой. Зачерпнув бульон, Руни вдруг ощутила, что счастлива, как никогда. Гнев, обида, отчаянье, горечь, мешавшие жить, растворились в потоке безбрежной любви, охватившем ее сердце. Руни любила здесь все: от мельчайшей соринки, попавшей на ложку, до Леса, который сберег ее крохотный домик. Она понимала, что это – начало ее новой жизни.

Услышав, как скрипнула дверь, Руни чуть повернула голову. Ей полагалось, наверное, ахнуть от изумления и спросить Эрла, откуда он взялся, однако она приняла все, как должное. Если Эрл здесь, то он здесь. Значит, так нужно. Ей? Или, может, ему? Сейчас Руни не думала. То недоверие, что отравило их прошлую встречу, исчезло, она была рада.

Эрл, увидев лесянку, сначала не знал, что сказать.

– Почему ты так смотришь? – негромко спросила она. (Голос был еще слаб.)

– Руни, ты… Я не думал, что ты сможешь встать. Ты ведь очень больна…

– Я здорова. И я хочу есть, – улыбаясь, сказала лесянка. – Еще бы слегка посолить… Эрл, ты сможешь пройти на чердак? Там должна быть соль, в синем мешочке.

– Сейчас, постараюсь найти, – отвечал он ей. – Только рыбу тебе есть нельзя.

– А я знаю…

Она понимала, что именно Эрл был с ней рядом, когда ей мерещились странные вещи, но это ничуть не смущало.

– Скажи, а я долго болела?

– Дней шесть. Я пришел сюда позже тебя.

Он, наверное, должен был ей объяснить, как попал в домик, но промолчал, а она не спросила. Теперь это было не нужно им. Позже, уже возвратившись в постель, (пока Руни еще не могла слишком долго ходить) засыпая, она поняла, что общалась с ним, как и со всеми, при помощи слов. Но обычная речь не мешала им.

– Как хорошо, что он здесь… – проскользнула последняя мысль, перед тем как лесянка уснула.

Дни были похожи один на другой. У них не было прошлого, думать о будущем тоже совсем не хотелось. Дом, озеро, лес… Пока Руни еще не могла уходить далеко.

– Я устала, – подчас говорила она с виноватой улыбкой во время коротких прогулок по берегу. В этом признании были и правда, и ложь.

Да, она ослабела за время болезни, но силы уже возвращались. Ей просто хотелось заботы, поддержки и ласки. Когда Эрл впервые помог Руни выйти из домика, ей было трудно сказать, что же так взволновало ее. Запах Леса и влажной земли? Позабытый щебет ранних пичужек? А может, тепло непривычных объятий? С ним рядом она ощущала себя такой слабой и трепетной, что удивлялась сама. Руни вдруг поняла, как она стосковалась по нежности. Ей не хотелось безумных страстей, она просто искала тепла.

– Я устала… Замерзла… Боюсь… Мне тревожно…

И сердце дрожало, как бабочка в нежных ладонях, когда Эрл ее обнимал. Понимал ли он, что с ней творится? Наверное, нет. Редкий Дар, позволявший когда-то общаться без слов, в нем угас, Эрл не чувствовал тайные мысли. И Руни не знала, что он ощущает и думает, но это им не мешало.

– Наверное, именно так происходит все между людьми, – приходило на ум.

Как-то раз Руни прямо спросила его:

– Эрл, ты можешь что-нибудь слышать кроме обычных слов?

Он покачал головой, а ее сердце сжалось. Ей стало и страшно, и больно. Для Наделенного так же опасно утратить свой Дар, как другим потерять слух и зрение.

– Это теперь навсегда? – осторожно спросила она.

– Я надеюсь, что нет. В Агеноре меня ждет мой друг, он поможет, – ответил Эрл.

Упомянув Агенор, Эрл впервые нарушил негласный запрет вспоминать о былом. Понемногу он стал говорить о тех людях, с которыми прожил бок о бок два года, но сам не расспрашивал.

– Если Руни смогла выжить, значит, на то была воля Небес, – говорил себе Эрл.

Его помощь была минимальной. Отвар Самоцвета не может снять жар, а уход человека, который не знает причин, породивших болезнь, не способен вернуть жизнь.

Увидев лесянку сидящей на лавке, Эрл был поражен. Он не верил глазам. Было трудно поверить, что Руни здорова и вновь стала прежней, такой, как была до разлуки.

– Два чуда за раз – перебор! – звучал некий скептический голос, внушая сомнение.

Жизнь в Агеноре учила не верить тому, что он видел. Эрл помнил ее настороженность и неприязнь, причинившие боль. Но они были проще, понятнее радости, вдруг переполнившей Руни без всякой причины.

– А может, ее возродил Лес? – не раз приходило на ум. – Может, Руни не может жить в замке? Не может жить в городе? Ей нужен лишь ее дом… А я должен помочь ей устроиться здесь и уйти в Агенор!

Это было не слишком приятно. Признав право Руни одной строить новую жизнь, Эрл почувствовал горечь. Случись это раньше, еще до того, как Защита Горада лишила его Силы, он легче бы принял такой поворот. А теперь Эрлу было непросто смириться.

Доверчивость Руни влекла и тревожила. Ласка, в которой Эрл видел не столько влечение, сколько обычную слабость больной, волновала. Те сны, что смущали покой, не могли не оставить следа. Его чувство к лесянке за время разлуки стало другим.

Раньше Эрл меньше думал о страсти, теперь же присутствие Руни давалось ему нелегко. Временами он думал, что Руни могла бы быть с ним осторожнее. Будь в ней чуть больше кокетства, игривости, вызова, Эрл бы увидел в таком обращении явный призыв, но ее простота и открытость смущали.

– Устала… Замерзла… Боюсь…

И при этом такой беззащитно-растерянный взгляд, что попробуй, пойми, что ей нужно!

– А я еще думал, что знаю ее! – приходило на ум.

Подсознательно Эрл понимал, что так будет недолго. День, два, а может быть, три… Им придется открыто друг другу сказать, как они собираются жить дальше.

– Я не могу здесь остаться, меня ждут, – ответит он ей, когда Руни его спросит.

Но разговор получился другим.

В этот вечер шел дождь, они мирно болтали о том, как прошел день. Уютно устроившись рядом с ним, Руни чинила какое-то старое платье, когда с потолка упал крупный паук. Растопырив мохнатые лапы, он тут же пополз по ее волосам. Эрл, конечно, видел, что Руни совсем не боится незваного гостя, но все-таки встал.

– Сиди тихо, сейчас я его уберу, пока он не запутался, – сразу сказал он, и Руни, не стала ему возражать.

Отцепив паука, Эрл хотел отойти, но не смог. Беспорядок пушистых волос, нежно пахнущих зеленью первых побегов, сияние глаз, нежность кожи, как будто мерцающей странным, загадочным светом, безумно влекли.

Ощутив его пристальный взгляд, Руни чуть обернулась. Эрл даже не понял, как начал ее целовать. Попытайся лесянка его оттолкнуть или просто отпрянуть, он смог бы сдержаться, но Руни, похоже, совсем не хотела противиться. Правда, ответная ласка была очень робкой, несмелой, но Эрл не почувствовал в ней ни протеста, ни гнева.

Сжимая в объятиях Руни, он явственно слышал стук ее сердца… Жар кожи почти обжигал, ткань одежды уже не могла приглушить его… Странная дрожь, временами волной пробегавшая по ее хрупкому телу, ничуть не смущала… Она не пыталась противиться ласке, когда он, развязав шнур у ворота платья, спустил его с плеч, открыв грудь… Однако, когда ладонь Эрла скользнула под грубую ткань, прикрывавшую бедра, она удержала его. Голос Руни был глух.

– Нет, не надо, – шепнула она.

– Почему? – спросил Эрл, продолжая ласкать ее тело, впервые открытое жадным губам.

– Потому. Эрл, ты можешь хоть что-нибудь слышать кроме слов? – вдруг спросила она, вырываясь из пылких объятий.

Ему нужно было сказать, что он любит ее, что за время разлуки он думал только о ней, что совсем не хотел оскорбить Руни, но Эрл не мог. Он не знал, что заставило Руни так резко его оттолкнуть. “Если я что-то сделал не так, она сразу могла мне сказать это!” – резким огнем обожгла мимолетная мысль, вызвав краску стыда. Нет, вообще-то Эрл знал, что не может краснеть, но сейчас был уверен, что стал или бледно-сиреневым, или попросту начал светиться, как будто гнилушка на темной поляне.

– Прости. Это было впервые, и больше не будет. Я уже не забудусь, не бойся, – хотел сказать Эрл, когда вдруг ощутил, как ладони лесянки коснулись его плеч, и тихий взволнованный голос спросил:

– Скажи, это теперь навсегда?

– Я надеюсь, что нет. В Агеноре меня ждет мой друг. Он поможет, – ответил Эрл.

Заговорив о Гораде, он хотел одного: успокоиться после объятий, избавиться от непонятного чувства вины..

– Я люблю тебя, Руни, – сказал Эрл, закончив рассказ. (Было странным от магии и Уруз-чад Агенора опять перейти к ним самим, но слова родились неожиданно, сами собой.) – И не знаю, что мне теперь делать с моим чувством… Это сильнее меня! Мне совсем не хотелось обидеть тебя… Я так ждал этой встречи!

– Я верю, – со странной улыбкой, в которой смешались и радость, и грусть, очень тихо ответила Руни. – Я тоже ждала тебя, Эрл. Ты останешься здесь?

– Я не знаю. Я очень хочу быть с тобой, но…

Эрл долго рассказывал Руни про жизнь в Агеноре, однако признаться, что он – Ливтрасир, не посмел. Он уже не хотел, чтобы Руни пошла за ним лишь потому, что его называли Вождем Агенора. Теперь, вспоминая о том, что недавно считал свою новую славу единственным шансом вернуть ее, Эрл понимал, что цеплялся за ложный мираж.

Он не знал, что решила лесянка. Прошел еще день… Ночь на миг показалась ему долгожданным ответом. В тот вечер они потянулись друг к другу, забыв обо всем, не пытаясь задуматься, чем это может потом обернуться. Сомнения, стыд, нерешительность сгинули в этом нежданном потоке безумия, вдруг охватившем их. Страстный порыв был сильнее рассудка и страхов из прошлого…

Утром лесянка нежданно взялась за уборку.

– Я раньше терпеть не могла заниматься такими делами, – с улыбкой сказала она, прочитав в глазах Эрла вопрос. – А теперь я хочу, чтобы в домике было уютно!

И это был настоящий ответ! Руни думала, что он останется здесь, вместе с ней, несмотря на рассказы о городе.

– Я не могу! Я люблю тебя, но не могу здесь остаться! Пойми, я им нужен! Я нужен тем детям, которые снова вернулись в свои семьи, нужен друзьям. Нужен людям, которые верят мне. Я не могу их покинуть! Я должен быть там, понимаешь?!

Эрл знал, что слова причиняют ей боль, ждал упреков, обиды, отчаянья.

– Если ты знал, что уедешь, зачем же ты мне не сказал это сразу? – могла спросить Руни, и он бы не смог ей ответить. Слова: “Едем вместе со мной!” показались бы ей отговоркой. Эрл видел, что именно Лес дал ей новую жизнь. Не понять, что лесянка не может жить в городе, мог лишь глупец, озабоченный только собой.

– Понимаю, – сказала ему Руни с прежней улыбкой, в которой мелькнул непонятный задор. – Но пока Агенор подождет! Ты сейчас нужен здесь. Сходи в чащу за хворостом! Чем больше ты принесешь, тем мне будет приятнее.

По указанию Руни потом он ловил рыбу в озере, чтобы развесить ее над костром. (Руни твердо решила пополнить остатки запасов еды, сохранившейся на чердаке.) За четыре дня оба они подготовили дом к новой жизни. Дрова, минимальный запас еды, полный порядок не только внутри лесной хижины, но и во всех сундуках… (Руни целыми днями сушила старые вещи.) Ночами они были вместе, забыв обо всем, но порой в страстной ласке мерещилась горечь разлуки…

– Я больше уже не могу ждать, я должен вернуться, – сказал Эрл, когда понял, что Руни сможет остаться одна. – Завтра я уезжаю.

Ему было трудно сказать это Руни, однако лесянка опять улыбнулась, как будто ждала этих слов. Ни обиды, ни злости, ни горя, лишь только спокойная радость искрилась в больших темно-синих глазах.

– Неужели ей все безразлично? – с негаданным гневом подумал Эрл.

Утром, седлая коня, он все время ждал, что Руни скажет ему на прощание. Эрл не хотел, чтобы Руни страдала, однако ее безмятежность всерьез задевала его. Он отчетливо слышал, как Руни спустилась с крыльца, как приблизилась…

– Эрл, помоги мне закрыть в доме ставни, – спокойно сказала она.

– Для чего? – сорвалось с языка. (Слишком странной была просьба.)

– Мы едем прямо сейчас? – точно так же вопросом ответила Руни.

– Да, – не сразу поверив тому, что услышал, ответил он.

– Ты полагаешь разумным оставить открытые окна, когда домик пуст? – удивленно спросила лесянка и вдруг рассмеялась. – Не надо так странно смотреть на меня!

– Ты поедешь? Поедешь со мной в Агенор?! – повторил Эрл. – Но твой дом? Ведь мы… Для чего?

– Для кого! – перебила его Руни. – Здесь будут гости.

– Какие?

Лесянка вдруг стала серьезной.

– Не знаю. Когда я болела, я видела Ронн, свою мать. Я не знаю, пригрезилось мне, или дух ее впрямь говорил со мной… Только она попросила прибрать этот домик, помочь тем, кто будет в нем жить. Я исполнила просьбу!

– Так значит, ты знала давно, что поедешь со мной? – спросил Эрл, и она рассмеялась.

Они не могли ехать в чаще верхом, а первый день им пришлось вести Фрейра за повод сквозь заросли. Только под вечер они оказались на нужной дороге.

– Надеюсь, что мы доберемся достаточно быстро, – сказал Эрл, сажая ее на коня.

Неожиданно Руни так вздрогнула, что соскользнула вниз. В синих глазах вспыхнул страх.

– Что с тобой?! – спросил Эрл, обнимая ее.

– Я боюсь! – прошептала она. – Ты не чувствуешь, Эрл? Ничего?

– Что я должен почувствовать?

– Что-то плохое! Что-то очень плохое случилось сейчас!

– В Агеноре?!

– Нет, здесь, в Гальдорхейме… – ответила Руни.

– Поблизости?

– Нет, далеко… Я не знаю где, но что-то очень плохое! – опять повторила она.

“А вдруг Руни ошиблась? Вдруг “Служба” пробила наш Щит, пока я жил в лесу?! – с неожиданным страхом подумал Эрл. – Что теперь будет с людьми?! Они верили мне, а я бросил их…”

Только подъехав к воротам, Эрл понял, что зря волновался. Щит был снят, однако никто не пытался напасть. Гибель Мага Цветов, видно, так поразила Совет “Службы Магии”, что они не стали опять штурмовать Агенор.

Глава 11.

Он устал, он лишился всех сил… Он мечтал об одном: отдохнуть и поесть… Он единственный спасся… Корабль с товаром плыл в Фирод, который был больше легендой, чем городом. “Редкие камни, каких не видали у нас! Но путь очень опасен” – небрежно бросил купец, нанимающий судно, где он был гребцом… И когда капитан согласился, команда не стала роптать. Соблазненные платой, они позабыли о страхе… Расплата за дерзость недолго заставила ждать! Не доплыв до Фирода, корабль разбился о скалы сурового берега, где не ступала нога человека. Угрюмый лес больше пугал, чем притягивал, но он вошел в него, чтобы найти еду…

Он шел давно, потом лег… Он очнулся внезапно. Подстилка из ветвей незнакомых деревьев уже не могла защитить от промозглого холода голой земли, но не это нарушило сон. Не поняв, что к чему, он почувствовал: что-то не так. Непонятный туман покрыл лес и деревья, лишив ориентации. Вдруг он сгустился и начал клубиться воронкой, образуя проход…

– Вот так так! – изумленно подумал гребец.

Он совсем не был трусом, но этот туман был особым, наполненным жутью… Мужчина отчетливо видел: из зева воронки возник человек! Очень статный атлет с равнодушным, как будто бы мертвым лицом. Гребец даже не мог шелохнуться, когда тот пошел к нему. Тяжкая поступь, сверкание яркой кольчуги, покрытой…

– Золотом? Нет… У него не бывает такого холодного блеска. Но как она может блестеть? Ведь туман поглощает лучи солнца… Разве это возможно? – забилась тревожная мысль.

Он вцепился в нее, словно эти раздумья о странном металле кольчуги могли защитить от того, что его ожидало, однако спасения не было. Тот, кто считал, что ему повезло, пожалел, что сумел выплыть, встретившись взглядом с владельцем кольчуги. Как будто бы множество острых иголок впилось в мозг, мучительной болью пронзая его, выпивая все чувства, желания, мысли… Из двух черных дыр, обрамленных блестящим золотым ободком, смотрел Мрак…

Сеть Защитников напряглась и задергалась, словно простой невод, где оказалась огромная рыбина. Норт ясно чувствовал каждый толчок жгутов Силы, прижавших “добычу” к земле Гальдорхейма.

– Он здесь! Черный Дух возвратился в Гальдор, – понял Норт.

Он давно ждал его появления, хоть и надеялся, что это будет позднее. Теперь время вышло! Пульсация Сети сказала: Эногаранэ далеко, у морского отвесного берега, и он не сможет повторно использовать перт. (Сеть надежно держала Дух, не позволяя уйти за пределы Пространства, доступного людям.)

– И это уже хорошо, – мимоходом подумал Хранитель. – Теперь Черный Дух не сумеет мгновенно являться там, где ему нужно. Конкретному телу, в которое он воплотился, под действием Сети придется потратить достаточно времени, чтобы куда-то дойти. Создать перт, оставаясь в пространстве Гальдора, нельзя!

Норт не знал, есть ли конь у пришедшего монстра, и как скоро он доберется до первых людских поселений.

– За сутки всем нужно успеть уйти в Лес, – решил Норт. – За Щиты.

Сеть ему позволяла понять, куда движется Дух, и из нескольких тайных стоянок избрать ту, которая дальше других от пути человечьего тела Эногаранэ. Срочно вызвав одного из крестьянских мальчишек, которые круглые сутки дежурили возле дома-холма, Норт велел ему мчаться с запиской к Человеку Двора.

Получив письмо Норта, Хейд сразу велел людям скрыться в лесу. Те, кто жил рядом с замками вирдов, исполнили этот приказ, как и семьи хозяев. Поместья, деревни, лесные сторожки пустели почти на глазах. Только два замка жили своей прежней жизнью, ничуть не желая прислушаться к Норту.

– Надеюсь, что Руни сумеет на время сдержать Черный Дух! А потом Орм поймет, что к чему, и найдет нас, – сказал Хейду Норт, когда все собрались у землянок. – Но Хлуд обречен!

Развеселая жизнь в замке Вальгерда, который никто не пытался оспорить у новых хозяев, казалась для Хлуда пределом мечтаний. Сначала главарь опасался, что Бронвис предъявит права на наследство погибшего брата, и Хейд ей поможет при помощи вирдов вернуть его. Но Человеку Двора было некогда с этим возиться, и Хлуд понял, что замок только его.

За то время, что прошло после смерти Вальгерда в огне Белой Рыси, бандиты совсем распустились. Не трогая вирдов, они вытворяли в ближайших деревнях такое, что люди не знали, что делать. Теперь Хлуд считал, что не только селения, раньше принадлежавшие Вальгерду с Бронвис, но и деревни, считавшие Орма своим господином, его. (Затворившись за стенами замка, Орм больше не мог защитить их.)

Когда как-то раз потрясенный дозорный сказал Хлуду, что его ищет Хранитель, он почувствовал гордость. Его самолюбие было отомщено. Он, Хлуд, бывший изгой, презираемый вирдами, словно обычный бандит, теперь был упоен своей властью, заставившей Норта прийти к нему.

Правда, визит оказался не слишком приятным. Хранитель, открыто высказав все, что он думал о “шайке, утратившей честь и достоинство”, начал стращать их какой-то нелепой угрозой. Скажи он о войске, идущем в Гальдор, Хлуд бы мог и поверить. Но сказка про Черного Духа, чье полное имя опасно знать людям, смешила. Вообще-то Хлуд был суеверен, но эта побасенка мало задела его. Пригрозив деревенщинам, честно снабжавшим его замок пищей, прислугой и шлюхами, что он накажет любого, кто сеет нелепые слухи, Хлуд зажил в свое удовольствие.

Вечером, после удачной “охоты”, когда перепившая банда травила не дичь, а смазливых крестьянок, они возвратились назад. Заперев на засов ворота и подняв мост, Хлуд думал, что сделал достаточно. Ставить дозорных казалось ему глупым.

– Вирды завидуют нам! Нашей дерзости, нашей отваге! Они не решаются жить так, как мы! И они опасаются нас, так как знают, что мы легко справимся с каждым из них! – постоянно твердил Хлуд ватаге, пока не поверил во все, о чем сам говорил.

Осторожность, когда-то присущая Хлуду, исчезла. Он и не заметил, как сам уподобился Вальгерду, чье отрицание всех человеческих норм раньше все же смущало его. Хлуд, познав безнаказанность, быстро уверовал, что его прихоть – единственно важный закон.

Продолжая гульбу, вся ватага ввалилась в центральную залу. Пинками послав за вином часть служанок, они, продолжая орать непристойные песни, сгрудились за крепким столом… Они были настолько пьяны, что туман, вдруг возникший вокруг, показался им лишь дымом факелов.

– Ну и чадят! – громко выкрикнул кто-то из дикой толпы. – Хлуд, пора задать трепку прислуге, а то они просто удушат нас этим угаром!

Но странный туман все плотнее сгущался, темнел, завивался в большой клуб.

– Да что за дерьмо! – возмущенно воскликнул один из собравшихся, видя, как клуб превратился в воронку. – Ведь там человек!

Страх гребца, его паника, боль поддержали того, чей набор имен много веков внушал ужас. Вернувшись в Гальдор через перт, он утратил часть Силы, однако душа, послужившая пищей, смягчила извечный мучительный голод. Дух верил, что вскоре получит то, что заслужил, но путь выдался трудным. Два тощих бродяги, случайно забредшие в чащу, не слишком понравились. Странная Сила Гальдора, лишившая тело возможности вновь создать перт, раздражала, сжирая часть Мощи, наполнившей монстра.

Пустота гальдорхеймских лесов лишь усилила злобу, сжигавшую плоть. Без подпитки конкретная память о жизни мужчины, вобравшего Дух, не могла возродиться, и это мешало. Для полной победы над человеческим племенем Эногаранэ нужен был человеческий опыт того, кто, поправ все людские законы, призвал к себе Дух. Пища и позабытое имя мужчины, в чьем теле он жил, вновь могли возродить первозданную Мощь монстра, но опустевшие замки и хижины не помогали ему.

Этот замок, к которому он вышел после бесплодных скитаний, буквально наполнил Дух новой могучею Силой. В нем были не просто живые создания. В тех, кто укрылся за стенами, билась желанная, сладкая злоба, сам запах которой манил, обещая отменнейший пир.

Чем сильнее человек презирает других, тем он ближе, доступнее Черному Духу. Спугнуть ослабевшего монстра, лишенного пищи и памяти, может только любовь, но ее в замке не было. Ненависть, страх, честолюбие, похоть, амбиции просто кипели за стенами. Дух полагал, что не сможет создать новый перт, но нежданный источник подпитки вдохнул в него новую Мощь, открывавшую ход к долгожданной добыче. Воронка-проход распахнула Пространство, позволив шагнуть прямо к пестрой толпе, потерявшей контроль над собой.

Крик: “Ведь там человек!”, обращенный к толпе, на минуту привлек всех. Они были слишком пьяны, чтобы сразу понять, что случилось, но вид незнакомца в какой-то особой кольчуге, блистающей мертвенным светом, смутил. Этот смуглый атлет, вызывающий странный мистический страх, был знаком.

– Призрак?! – с ужасом выдохнул Хлуд, не сводя с него взгляд. – Он сгорел! Он сгорел в огне Рыси!

Пришелец, шагнув к Хлуду, медленно вытянул руку и сжал его горло. Чудовищный хрип слетел с губ вожака. Хруст костей переломанной шеи был слышен настолько отчетливо, что вся толпа протрезвела. Атлет, бросив тело на пол, повернулся к напуганным насмерть мужчинам.

– Не надо! – испуганно пискнул один из собравшихся. Было странно, как может высокий и крепкий разбойник издать такой звук. – Пощади, предводитель!

И все остальные в едином порыве воззвали:

– Не надо, Вальгерд!

– Я не думаю, что она выживет, – тихо сказала лекарка Орму.

Должно быть, она полагала, что мать не услышит ее, но Свельд все поняла.

– Не смей так говорить! Моя Бьерн не умрет! – зашипела она на нее.

Сверкающий взгляд обезумевшей женщины просто пугал, но старуха не дрогнула.

– Если ребенок не ест, он не может жить, – просто сказала она. – Я бессильна помочь.

Когда лекарка вышла, Свельд тихо заплакала. Вот уже больше недели ее дочь упорно не хотела брать грудь, а кормилицы не было. В первые дни Бьерн пытались поить молоком коз, но вскоре девочка отказалась и от него. Она гасла почти на глазах. Свельд давно перестала спать, так как боялась, проснувшись, увидеть, что Бьерн уже нет, но слова старой лекарки вызвали бурный протест.

– Моя дочь будет жить, – повторяла она, как заклятие. – Орм, запрети этой ведьме твердить всем вокруг, что она… Что она ослабела!

Орм только вздохнул. Свельд ни разу не назвала слова “смерть”, опасаясь накликать беду. За неделю, прошедшую после рождения Бьерн, они оба не отходили от бедной малышки, хотя временами Орм очень хотел прогнать Свельд от ребенка. Он мог бы поклясться, что мать вызывает у Бьерн неприязнь.

Поначалу Орм просто не верил глазам. Разве кроха способна понять, кто ей нужен? Но стоило Свельд прикоснуться к ребенку, как Бьерн начинала тихо и жалобно плакать. Порыв фанатичной любви Свельд как будто пугал ее.

– Ты что, ослепла?! – однажды сорвался он. – Ты что, не видишь, что дочка не любит тебя?!

Орм ждал гневной вспышки протеста, но Свельд лишь, испуганно вздрогнув, печально взглянула на Бьерн и ушла в дальний угол. И Орм неожиданно понял, что Свельд поняла это раньше него.

Не найдя в себе силы уйти прочь из комнаты, Свельд, сидя целыми днями в углу, неотрывно смотрела на дочь и о чем-то молилась. Она не пыталась приблизиться к Бьерн, не сердилась на Орма за то, что он был рядом с девочкой вместо нее, не гнала кошку-рысь от резной колыбели.

Сначала Орм выбросил наглый пушистый клубок за порог, но Бьерн стала так плакать, что кошку опять положили назад. Орм не мог не признать, что мохнатый зверек был единственной радостью крохотной дочки. Отвергнув мать, Бьерн не пылала любовью к отцу.

Равнодушие этой малышки уже породило ряд сплетен. “Лесной монстр! – услышал однажды Орм. – Кукла без чувств!” Говоривший не раз пожалел, что забыл посмотреть, где хозяин. Орм просто его сгреб в охапку и треснул о стену.

– Не смей так о ней говорить! Моя дочь сама знает, кого она любит! Никто ей не смеет указывать! Слышишь?! Никто!

Потом Орм сожалел, что едва не убил болтуна, но другие притихли. Надолго ли? Страшная мысль, что смерть Бьерн люди примут как должное, просто сводила с ума.

– Что мне нужно понять? Что мне сделать, чтобы ты жила, Бьерн?! – повторял отец, глядя на дочь, но ребенок молчал. Он еще не умел говорить.