Текст книги "Фавориты у российского престола"

Автор книги: Ирина Воскресенская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)

А в передней апартаментов нового фаворита уже толпились придворные, военные и государственные деятели, пришедшие к нему с поздравлениями и желавшие показать свою ему приверженность. Спустя некоторое время Александр Петрович получил от Екатерины повышение: ему «за службу» был присвоен сначала военный чин генерал-майора и придворное звание действительного камергера, а затем военный чин генерал-поручика.

Однажды король польский Станислав-Август Понятовский, бывший любовник Екатерины II, без согласования с императрицей, прислал её фавориту Ланскому польский орден Белого орла Екатерина возмутилась такой распорядительностью Понятовского, сунувшего нос не в свои дела. По европейским законам, награждение любого деятеля орденом или титулом должно исходить от монарха того государства, чьим подданным является награждаемый. Екатерина не просила польского короля, ею же и посаженного на престол, о награждении её фаворита каким-либо орденом, тем более польским, мало значимым в Российской империи, да еще с намёком на польское происхождение Ланских. А потому она страшно разгневалась на Понятовского, написала ему отповедь в личном письме и отправила орден Белого орла обратно в Варшаву.

Но теперь, желая наградить Ермолова, но не желая жаловать ему высоких российских орденов, она обратилась к королю Станиславу-Августу Понятовскому, и тот по её просьбе прислал Ермолову сначала польский орден Св. Станислава, а затем орден Белого орла.

Ничего не значащий ни при дворе, ни в государственных делах, причём в то время (1785 г.), когда Екатерина проводила большую социально-политическую работу – опубликовала два важнейших документа: «Жалованную грамоту на права, вольности и преимущества благородного российского дворянства» и «Жалованную грамоту на права и выгоды городам Российской империи», – Ермолов не мог долго удержаться в фаворитах. Он чувствовал, что долго ему в фаворе не быть, и не стеснялся говорить об этом, и даже о том, что после отставки он хотел бы уехать за границу. Будучи человеком добрым, плохо разбиравшимся в политике и дворцовых связях, он, используя своё положение фаворита, помогал всем, кому мог, выпрашивал подарки для других, говорил правду, обличая некоторых вельмож. Уже в начале 1786 года Екатерина стала охладевать к Ермолову. А Ермолов, продолжая линию правды и обличения, однажды вступился за крымского хана и выступил против своего благодетеля Григория Александровича, который хоть и возвёл его на екатерининский олимп, но был неправ, отказав хану выплачивать обещанную пенсию. Екатерина II расценила это правдолюбие как то, что Ермолов, возомнив себя всемогущим лицом в государстве, начал интриговать против своего благодетеля. Екатерина считала всегда, что неблагодарность – самый низкий порок человека. И в конце июня 1786 года к Ермолову явился посол императрицы и объявил о данном ему разрешении уехать за границу на три года. Так Екатерина II отправила Александра Ермолова, бывшего «в случае» немногим более года, в отставку. За свою «службу» Ермолов получил менее всех предыдущих и последующих фаворитов: 550 тысяч рублей и имение Красное в Рязанской губернии.

В первых числах июля 1786 года Ермолов оставил императорский дворец и уехал за границу, где провёл три года. Вернувшись в Россию, он на полученные им от Екатерины деньги развернул в имении Красное большое строительство: по проекту архитектора Баженова был построен большой красивый барский дом со служебными пристройками в том же стиле, разбит парк с учётом вошедшей в моду парковой архитектуры с каскадом прудов и была построена великолепная церковь во имя Казанской иконы Божией Матери, украшенная святыми иконами и чудной дорогой утварью. Церковь, весь священнический клир и всё необходимое для богослужений Ермолов содержал на свои средства.

Чтобы все знали источник всего этого богатства, использованного им на строительство, он приказал на фронтоне барского дома начертать благодарные слова: «От щедрой Екатерины».

Как только Потёмкин понял, что его рекомендация Ермолова императрице был ошибкой, он сразу стал искать ему замену. Боясь ошибиться, Потёмкин долго присматривался к своему адъютанту, дальнему своему родственнику, капитану гвардии Александру Дмитриеву-Мамонову.

В августе 1786 года он представил своей повелительнице 28-летнего гвардейского капитана Александра Матвеевича Дмитриева-Мамонова После предварительного обследования, как было принято при екатерининском дворе относительно кандидатов в фавориты, Александр Мамонов получил чин полковника и звание флигель-адъютанта.

По свидетельству современников и судя по его портрету, Мамонов не отличался большой красотой: у него было немного скуластое лицо, прямые брови над небольшими глазами, он был не очень высокого роста, но хорошо сложён и физически развит. В письме к Гримму Екатерина II описывает внешность своего фаворита, как мать говорит о своём ребёнке: «Наша внешность вполне соответствует нашим внутренним качествам: у нас чудные черные глаза с бровями, очерченными на редкость; ростом ниже среднего, вид благородный, походка свободная; одним словом, мы так же надежны в душе, как ловки, сильны и блестящи с внешней стороны». Александр Матвеевич был человеком образованным, и его чуть раскосые глаза светились умом и живостью. Он хорошо говорил на немецком и английском языках, а французский язык вообще знал превосходно. Екатерине нравилось, что он постоянно стремился познавать, много читал, писал недурные стихи и даже пробовал себя в драматургии. Последнее ей особенно нравилось: ведь она и сама писала и публиковала сатирические статьи в журналах, редактировала журнал «Всякая всячина» и сочиняла пьесы, которые ставились в придворном театре. Императрица любила вести с ним беседы. А так как он пытался серьёзно вникать в государственные дела, она стала использовать его и как советчика.

Александр Матвеевич Дмитриев-Мамонов (1758–1803) происходил из дворянского рода, ведущего своё начало от князя Константина Ростиславича Смоленского. Фамилию его род получил от Григория Андреевича Мамона Дмитриева, окольничего, жившего в конце XV – начале XVI века (ум. 1510). Дмитриевы служили при Государевом дворе окольничими, стольниками, полковыми воеводами. В 1689 году Пётр I официально разрешил одной из ветвей Дмитриевых, в отличие от других ветвей рода, именоваться Дмитриевыми-Мамоновыми. Дмитриевы-Мамоновы в начале XVIII века породнились с царским родом Романовых. По желанию Петра I его племянница, царевна Прасковья Ивановна (1694–1731), дочь Иоанна V Алексиевича от Прасковьи Фёдоровны Салтыковой, не отличавшаяся ни красотой, ни способностями, была выдана замуж за генерал-аншефа Ивана Ильича Дмитриева-Мамонова (1680–1730). Это был первый в Российской империи морганатический брак.

Морганатический супруг царевны Прасковьи, Иван Ильич Дмитриев-Мамонов, командовал гвардией в Персидском походе Петра I, а с 1726 года, при Петре II, стал сенатором Когда на престол была избрана Анна Иоанновна (1730), родная сестра царевны Прасковьи Ивановны, то Иван Ильич, как супруг царевны, стал играть при российском дворе видную роль, но недолго: в том же году он умер.

Дед фаворита Мамонова, Василий Афанасьевич Дмитриев-Мамонов, дослужился до чина контрадмирала. В 1709 году он был послан Петром I в Данию для обучения морскому делу. Он вернулся в Россию в 1716 году, был обласкан царём и послан в Воронеж для участия в строительстве флота Через 11 лет он стал советником Адмиралтейств-коллегии, в 1729 году – директором Московской адмиралтейской конторы, а в 1732 году, в царствование Анны Иоанновны, стал контр-адмиралом, членом Воинской морской комиссии и начальником Кронштадтского порта В 1739 году он скончался.

Отец фаворита Екатерины II, Матвей Васильевич Дмитриев-Мамонов (1724–1810), служил вице-президентом Вотчинной коллегии, затем был назначен правителем Смоленского наместничества В 1786 году, по протекции своего сына-фаворита, стал президентом Вотчинной коллегии, получил чин тайного советника, был назначен сенатором, стал главным директором весьма хлебного места – Межевой канцелярии, землемеров и архивов. Ему суждено было пережить своего сына на семь лет.

В 1786 году, став фаворитом, Александр Матвеевич Дмитриев-Мамонов уже через месяц своего фавора получил военный чин генерал-майора и придворное звание действительного камергера Екатерина II первоначально всем своим фаворитам-любовникам раздавала милости одинаково, так сказать, «всем сестрам по серьгам». Но тот, кто удерживался больше года, получал уже блага посерьёзнее. В 1788 году императрица пожаловала Дмитриева-Мамонова в генерал-поручики и из флигель-адъютантов перевела в генерал-адъютанты. А в апреле того же года по её просьбе император Иосиф II возвёл фаворита Екатерины с нисходящим потомством в графское Священной Римской империи достоинство. Впоследствии император Павел I в 1797 году повелел род Дмитриевых-Мамоновых внести в число графских родов Российской империи.

Вначале казалось, что Екатерина приобрела в лице Александра Дмитриева-Мамонова фаворита на уровне Ланского, а может быть, и под стать Потёмкину, и потому должна быть счастлива. В письмах своим европейским респондентам себя она называла «воспитанницей госпожи Кардель», а каждого своего фаворита – каким-нибудь придуманным ею именем. Дмитриева-Мамонова она называла «Красным кафтаном», потому что Мамонов носил красный кафтан, который очень был ему к лицу. В письме к своему немецкому другу, барону Гримму, Екатерина называет своего фаворита «существом, имеющим прекрасное сердце и очень искреннюю душу». Характеризуя своего нового избранника, императрица писала: «Ума за четверых, весёлость неистощимая, много оригинальности в понимании вещей и передаче их, прекрасное воспитание, масса знаний, способных придать блеск уму. Мы скрываем как преступление наклонность к поэзии; музыку любим страстно, все понимаем необыкновенно легко. Чего только мы не знаем наизусть! Мы декламируем, болтаем тоном лучшего общества; изысканно вежливы; пишем по-русски и по-французски, как редко кто, столько же по стилю, сколько по красоте письма». По всеобщему мнению не только двора, но и иностранных посланников, из всех екатерининских фаворитов наиболее достойным после Потёмкина был Александр Матвеевич Дмитриев-Мамонов.

В 1787 году Екатерина совершила путешествие в Крым, как уже говорилось выше, вместе с императором Австрии Иосифом II и многочисленными гостями из европейских стран, и Александр Мамонов был одним из её свиты. Вновь построенные порты на Чёрном море, вновь созданный могучий по тем временам флот – всё это произвело на всех участвовавших в этой поездке: на австрийского императора, иностранных представителей и крупных вельмож, – огромное впечатление. Это был триумф не только Потёмкина, но и императрицы Екатерины II.

1787–1789 годы выдались суровыми не только для Франции, где заполыхала революция, полетела голова Людовика XVI, а королева Мария Антуанетта оказалась в тюрьме, но и для России и, естественно, для императрицы Екатерины II. В августе 1787 года Турция напала на русскую крепость Кинбурн, и началась Вторая Русско-турецкая война. Напомним, что в это время Потёмкин, возглавив Южную армию, отправился воевать с турками. Но это было только начало. Через несколько месяцев шведский король Густав III вознамерился напасть на Россию, по его мнению, ослабленную из-за её войны с османами. Он отправил русскому вице-канцлеру Остерману, исполнявшему посольские дела в Финляндии, требование вернуть Швеции все земли, некогда отошедшие к России по мирным договорам, заключённым в Ништадте и Або (Турку), и возвратить туркам Крым, присоединённый к России в 1783 году. На его требование Россия могла ответить только отказом.

1526 год. Василий III, Великий князь Московский, вводит во дворец невесту свою, Елену Глинскую. Рисунок К. В. Лебедева. До 1916 г.

Венчание Василия III Иоанновича и Елены Глинской на котором присутствовал И. Ф. Овчина-Телепнев-Оболенский. Фрагмент миниатюры Лицевого летописного свода. XVI в.

Царевна Софья Алексеевна. Парсуна 1680-х гг.

Василий Васильевич Голицын. Портрет конца XVII в.

Царевна Софья получает у Троицы письмо Василия Голицына. Художник К. В. Лебедев. 1890 г.

Императрица Екатерина I на фоне Екатерингофского дворца. Миниатюра Г. И. Мусикийского. 1724 г.

Павел Иванович Ягужинский. Гравюра 1766 г.

Александр Данилович Меншиков. Гравюра 1710 г.

Эрнст-Иоганн Бирон. Портрет XVIII в.

Императрица Анна Иоанновна. Портрет 1730-х гг.

Чтение оды перед императрицей Анной Иоанновной. Гравюра 1731 г.

Правительница Анна Леопольдовна. Художник И. Д. Ведекинд. Около 1742 г.

Цесаревна Елизавета Петровна и преображенцы в кордегардии Зимнего дворца в ночь на 25 ноября 1741 года. Художник Е. Е. Лансере. 1913 г.

Александр Борисович Бутурлин. Портрет середины XVIII в.

Церковь Воскресения Словущего в Барашах в Москве, где, по слухам, произошло тайное венчание Елизаветы Петровны с Разумовским

Алексей Григорьевич Разумовский. Портрет XVIII в.

Великая княгиня Екатерина Алексеевна. Художник И. П. Аргунов. 1750-е гг.

Захар Григорьевич Чернышев. ХудожникА. Рослин. 1776 г.

Григорий Александрович Потемкин. Портрет второй половины XVIII в.

Александр Дмитриевич Ланской. Художник Д. Г. Левицкий. 1782 г.

Члены Избранной рады царя Иоанна IV – Алексей Адашев и священник Сильвестр. Гравюра XIX в.

Последние минуты митрополита Филиппа. (Митрополит Филипп и Малюта Скуратов.) Художник Н. В. Неврев. 1898 г.

Царь Феодор Иоаннович надевает на Годунова золотую цепь. Гравюра XIX в.

Смерть Бориса Годунова. Художник К. В. Лебедев. 1880-е гг.

Пир царя Алексия Михаиловича с ближними боярами в отъезжем поле. Художник А. П. Рябушкин. 1898 г.

Артамон Сергеевич Матвеев. Посмертный портрет XVIII в.

Франц Лефорт. Художник М. Мушер. 1698 г.

Осада Азова в 1696 году. Петр I с боярином А. С. Шейным, адмиралом Ф. Лефортом, генералом П. Гордоном, боярином Ф. А. Головиным. Гравюра А. Шхонебека. 1699 г.

Иван Алексеевич Долгоруков. Портрет 1720-х гг.

Алексей Андреевич Аракчеев. Художник Дж. Доу. 1824 г.

Михаил Михайлович Сперанский. Художник В. А. Тропинин. Не позднее 1839 г.

Император Александр I (в центре) и М. М. Сперанский. Изображение на памятнике «1000-летие России» в Великом Новгороде. Скульптор М. О. Микешин. 1862 г.

Григорий Распутин. Фото 1900-х гг.

Императрица Александра Феодоровна и цесаревич Алексей. Фото 1900-х гг.

30 июля 1788 года Швеция вероломно напала на Россию.

Войну с Портой вёл Потёмкин, он сам, его генералы и адмиралы одерживали одну победу за другой:

1 октября 1787 года – при Кинбурне (А. В. Суворов); 3 июля 1788 года – у мыса Фидониси (адмирал Ф. Ф. Ушаков); 6 декабря был взят Очаков (А. В. Суворов и Г. А. Потёмкин); 21 июля 1789 года – при Фокшанах; 11 сентября 1789 года – при Рымнике (А. В. Суворов). В это же время был основан новый порт на Чёрном море – Николаев.

А войну со Швецией пришлось вести Екатерине II, все тяготы войны она взяла на себя и оказалась как бы «главнокомандующей Северным флотом». В трудные минуты жизни Екатерина умела взять всё в свои руки и действовать. Она лично стала у руля морского ведомства, приказала исправить и привести в порядок Ревельский порт как центр борьбы против шведского флота, а также выстроить несколько казарм и госпиталей. Кроме того, она занималась снабжением армии и флота продовольствием Под её руководством были одержаны победы: 6 июля 1788 года – у острова Готланд (адмирал С. К. Грейг); в мае 1790 года – у Ревеля (адмирал ВЯ. Чичагов).

При этом Екатерина продолжала заниматься польскими проблемами и разделом Польши, а также и российскими мирскими делами, самыми насущными социальными проблемами. Так, 20 сентября 1789 года она подписала Устав о повивальных бабках.

Об этом времени она писала позже барону Гримму: «Есть причина, почему казалось, что я все так хорошо делала в это время: я была тогда одна, почти без помощников, и, боясь упустить что-нибудь по незнанию или забывчивости, проявила деятельность, на которую меня никто не считал способной; я вмешивалась в невероятные подробности до такой степени, что превратилась даже в интенданта армии, но, по признанию всех, никогда солдат не кормили лучше в стране, где нельзя было достать никакого провианта».

Как потом выяснилось, Екатерина «была тогда одна, почти без помощников», потому что её фаворит Александр Мамонов, влюбившийся в одну из фрейлин императрицы, а потому занятый своими личными тайными встречами с ней, в это трудное для страны время оказался для императрицы не помощником Он потерял интерес и к военным успехам, и к политике, и к экономике и постоянно отговаривался тем, что у него болит в груди.

Несмотря на все прекрасные качества Дмитриева-Мамонова, счастье императрицы оказалось непрочным Её «Красный кафтан» проявил себя не таким «искренним», а его сердце было не таким «прекрасным», как в ту пору, когда влюблённая в него Екатерина писала Гримму. Уже в конце 1788 года Екатерина заметила явное охлаждение к ней любовника. Но важнейшие события шведской войны отвлекали её от личных дел. К тому же Александр Матвеевич всё время клялся ей в любви и постоянно следил за ней, нет ли у неё на примете кого-нибудь другого на место фаворита. Некоторые придворные намекали ей на нечестное по отношению к ней поведение фаворита, но, занятая делами, да и не любившая никаких наветов, она не реагировала на их предупреждения. Однако наконец-то решила всё же проверить, так ли это, и в июле 1789 года написала Мамонову записку, в которой, ссылаясь на свой возраст и желание наградить его, предложила ему брак с богатой невестой – молодой графиней Брюс Каково же было её удивление, когда Мамонов ответил ей тоже письмом, что он давно уже обещал фрейлине Дарье Щербатовой жениться на ней и уже полгода как с ней помолвлен.

Княжна Дарья Фёдоровна Щербатова (1762–1801), соблазнившая фаворита Мамонова, с раннего детства воспитывалась в доме своего дяди: родители её разошлись, мать ушла жить к своему отцу и вскоре умерла. Горячее участие в судьбе девочки приняла её тётка по материнской линии, княжна Дарья Александровна Черкасская. Зная доброту светлейшего князя Потёмкина, бывшего в то время фаворитом Екатерины II, она обратилась к нему с просьбой помочь пристроить сироту Дашеньку, замолвить за неё словечко императрице. Потёмкин откликнулся на просьбу княжны Черкасской, представил положение сироты императрице, и Екатерина приняла во фрейлины 12-летнюю княжну Дарью Щербатову с проживанием её во дворце, во фрейлинских покоях, с питанием и полным материальным обеспечением. Присмотр за нею был поручен камер-фрейлине баронессе Мальтиц. Не прошло и трёх лет, как оказалось, что юная, пятнадцатилетняя княжна Щербатова, несмотря на свою молодость, уже способна соблазнять мужчин: «была открыта её интрига» с английским министром-резидентом Фритцем Гербертом, страстно в неё влюбившимся. В процессе рассмотрения этой интриги выяснилось также, что фрейлина Щербатова имеет долги в сумме почти 30 тысяч рублей (а это в те годы, когда корова стоила 3 рубля). После этого скандала способность княжны Дарьи Щербатовой к интригам и соблазнению мужчин только возросла: 26-летняя Дарья Щербатова сумела соблазнить фаворита императрицы, графа Александра Дмитриева-Мамонова, заставить его тайно обручиться с нею и дать клятвенное обещание жениться на ней. Как бы то ни было, но княжна Щербатова вошла в историю Российской империи как женщина, бросившая вызов самой илшератрице Екатерине Великой, отбив у неё фаворита, подававшего большие надежды на то, что из него выйдет муж государственного значения.

Измены любовников-фаворитов были для императрицы Екатерины II не в новинку. Уже её первый главный фаворит – Григорий Орлов – не раз был в этом замечен. Следуя порядкам фаворитизма, она не обижалась и не ревновала. Но случай с Дмитриевым-Мамоновым был исключительным по неискренности, нечестности и даже лживости. Почти год, если не более, влюблённый фаворит встречался с Дарьей Щербатовой и в то же время постоянно клялся в любви своей благодетельнице, даже показывал вид, что ревнует её, что боится её потерять.

В своём дневнике А. В. Храповицкий записал откровения императрицы о Мамонове: «Зачем не сказал откровенно? Год как влюблён. Буде же сказал зимой, то полгода бы прежде сделалось то, что третьего дня. Нельзя вообразить, сколько я терпела. Бог с ними! Пусть будут счастливы. Я простила их и дозволила жениться. Они должны бы быть в восхищении, но, напротив, они плачут. Тут еще замешивается и ревность. Он больше недели беспрестанно за мною примечает, на кого гляжу, с кем говорю? Это странно. Сперва, ты помнишь, имел до всего охоту и за все брался легко, а теперь мешается в речах, все ему скучно, и все болит грудь. Мне князь зимой еще говорил: Матушка, плюнь на него, и намекал на княжну Щербатову, но я виновата; я сама его перед князем оправдать старалась». Храповицкий дополняет запись этой беседы: «Приказано мне заготовить указ о пожаловании ему деревень, купленных у князя Репнина и Челышева 2250 душ. Перед вечерним выходом сама Екатерина Великая изволила обручить графа и княжну; они, стоя на коленях, просили прощения и прощены».

Как всегда в неприятных случаях, Екатерина, поговорив со своим статс-секретарём Храповицким и поплакав со своими фаворитками Анной Никитичной Нарышкиной, Анной Степановной Протасовой да с Перекусихиной, взяла себя в руки, призвала к себе влюблённых, устроила им помолвку, наградила их весьма щедро (кроме деревень, 100 тысяч рублей и дорогие венчальные кольца), сама, как традиционно полагалось при дворе, убрала фрейлину-невесту к венчанию, присутствовала на их венчании в придворной церкви, но на свадьбу не пошла, как, впрочем, не пошли и многие придворные. Молодым велено было тотчас же после свадьбы выехать в Москву с тем, чтобы в Петербург уже никогда не возвращаться.

Екатерина написала Потёмкину о предательстве Мамонова и о том, что Анна Никитична Нарышкина бывшего фаворита «так разбранила, как я никогда в жизни не слыхала, чтобы кто-нибудь бранился».

Семейная жизнь у Дмитриева-Мамонова не сложилась. После блестящего ею положения при дворе, всеобщего почёта и заискиваний, подарков и денег от императрицы (в общей сложности фаворит получил 900 тысяч рублей), интересных бесед с благодетельницей, после весёлого хоровода празднеств, весёлых поездок, а в последнее время – тайных трепетных свиданий с фрейлиной Щербатовой, переглядываний с нею, примечаний движений её веера («маханий», как это называлось при дворе), обмена любовными записками, – после всею этого – в Москве, один на один с беременной, не очень образованной женой, было скучно. Да и Дарье тоже было далеко не весело, а потому супруги были раздражены друг против друга и постоянно ссорились, обвиняя друг друга в потере весёлой жизни при дворе. К тому же они были одиноки: московское барство, считая их опальными, не общалось с ними.

Когда Екатерине донесли о плачевном состоянии влюблённой пары, об их ссорах и упрёках друг другу, она заметила, что это закономерно: «одно дело изредка встречаться тайно, а другое – жить постоянно вместе».

Александр Мамонов стал писать Екатерине письма с просьбой вернуть его, каялся, что не понял своего счастья, но было поздно. Его место уже занял другой фаворит – Платон Александрович Зубов (1767–1822).

Последний фаворит Екатерины II, Платон Зубов, происходил из дворянского рода, ставшего графским, благодаря его «службе императрице».

Род Зубовых, по легенде, вёл своё начало с первой половины XIII века от баскака Золотой Орды Амрагата, наместника хана во Владимире, якобы принявшего православное крещение под именем Захария. Известно, что в 1571 году, в царствование Иоанна Грозного, один из Зубовых, Игнатий Никитич, был дьяком Посольского приказа; в XVII веке многие представители семейства Зубовых служили стольниками и городовыми воеводами. Так, Алексей Игнатьевич (ум 1632) в царствование Михаила Феодоровича был воеводой в Астрахани; его брат Матвей Игнатьевич в те же годы служил воеводой в Царицыне, еще один брат, Иван Игнатьевич (ум 1629), – воеводой в Берёзове. Афанасий Иванович Зубов (ум 1648) служил воеводой в Туринске, а его сын Степан Афанасьевич с 1659 по 1664 год, уже в царствование Алексия Михаиловича, был воеводой в Берёзове. В XVII веке многие Зубовы служили при Государевом дворе царей Михаила Феодоровича и Алексия Михаиловича стольниками, по Разряду числились дворянами московскими, получали земельный оклад и становились помещиками.

Дед Платона Зубова, Николай Васильевич Зубов (1600–1786), служил при Анне Иоанновне, потом при Елизавете Петровне, затем при Екатерине II, но дослужился до скромной должности члена Коллегии экономии.

Отец Платона Зубова, Александр Николаевич (1727–1795), был всего на два года старше Екатерины II. Благодаря «службе» своего сына Платона, имел чин тайного советника (III класс Табели о рангах с титулованием «Ваше высокопревосходительство»), должность обер-прокурора 1-го департамента Сената, звание сенатора и титул графа Священной Римской империи.

Кроме Платона, у Александра Николаевича было еще три сына, получивших, как и он, графское достоинство благодаря фавору их брата Платона: граф Николай Александрович (1763–1805), женатый на графине Наталье Александровне Суворовой, дочери генералиссимуса А. В. Суворова, получил чин генерал-поручика и придворное звание обер-шталмейстера; граф Дмитрий Александрович (1764–1836) – чин генерал-майора; самый младший – граф Валериан Александрович (1771–1804) – чин генерала от инфантерии (II класс Табели о рангах с титулованием «Ваше высокопревосходительство»).

Платон Александрович Зубов, офицер дворцового караула в чине штаб-ротмистра, рекомендованный по его настоятельным просьбам в дворцовый караул с целью попасться на глаза императрице и очаровать её своим внешним видом и любезностью, добился своего и после отставки Мамонова, при содействии светлейшего князя Николая Ивановича Салтыкова и по рекомендации статс-дамы Анны Никитичны Нарышкиной, был представлен Екатерине II и сумел обратить на себя её особое внимание.

Разрыв Екатерины с Дмитриевым-Мамоновым произошёл 18 июня 1789 года. А уже через день, 20 июня, Платон Зубов был представлен императрице. 21 июня он через Анну Никитичну был приглашён на аудиенцию к Екатерине II и провёл с ней наедине целый вечер, до 11 часов. Уже 22 июня 1789 года Высочайший двор узнал о появлении у 60-летней Екатерины Великой нового фаворита в лице 22-летнего Платона Александровича Зубова Вначале двор воспринял эту новость равнодушно, считая, что это мимолётная прихоть императрицы. Даже умудрённый опытом А. А. Безбородко и тот разделял мнение большинства придворных. В одном из писем Воронцову он так охарактеризовал появление нового фаворита, который был на 38 лет моложе императрицы: «Этот ребёнок с хорошими манерами, но не дальнего ума; не думаю, чтоб он долго продержался на своем месте». Однако «этот ребёнок», хоть и «недальнего ума», был настолько ловок и хитёр, что продержался «на своём месте» с 1789 года до самой смерти своей покровительницы в 1796 году, то есть семь лет.

Уже одно то, с какой настойчивостью Платон Зубов шёл к своей цели – занять место фаворита, – говорит не о его необыкновенной любви к весьма пожилой даме, как это представлял окружающим он сам, а о его характере карьериста, человека, готового терпеть всё во имя своего возвышения, приобретения власти и богатства.

Когда Потёмкин узнал о новом фаворите императрицы, его обожаемой повелительницы и друга, а может быть, и супруги, он, уже зная Зубова как ничтожного человека, алчного и хитрого, был неприятно поражён выбором Екатерины. Он понимал, что ему немедленно нужно ехать в Петербург и отговорить императрицу от этого шага, но он смог явиться туда только после взятия Измаила и окончания кампании 1790 года. Он прибыл в Петербург 1 марта 1791 года на торжества по случаю взятия Измаила, но было уже поздно. За время с июня 1789 года до марта 1791 года, почти за два года, Платон Зубов сумел твёрдо укорениться в сердце императрицы, настроить её против Потёмкина, а потому она приняла своего друга и соратника весьма прохладно, больше почестей отвела Суворову, чем главнокомандующему, при этом всячески стараясь уклониться от личного общения с Потёмкиным. Григорий Александрович видел, что Зубов, упиваясь властью фаворита, использует своё положение для обогащения себя и своих родственников, а государственными делами занимается только для получения им лично разных орденов, чинов, званий и должностей. Потёмкин, пытаясь наладить прежние с Екатериной доверительные отношения, задобрить её, устроил в её честь грандиозное и дорогостоящее празднество, но всё было напрасно: Зубов, её божество, стоял между ними. Поэтому ни уговоры, ни предупреждение Потёмкина относительно фаворита, его ничтожности как государственного человека, его наклонности к стяжательству не привели ни к чему, напротив, еще более настроили Екатерину против светлейшего. Все доводы Потёмкина о неправильно принятом политическом курсе, о связи Зубова с цесаревичем Павлом Петровичем Екатерина приняла в штыки, тем более что последние рекомендации фаворитов Потёмкиным были такими для неё неприятными, особенно история с Мамоновым.

Теперь для императрицы главной её поддержкой были Платон Зубов и его брат Валериан, ими она была счастлива, в них она верила, хотя в душе, по-видимому, жило тревожное понимание, что никакие эти Зубовы не государственные деятели, а просто желанные сердцу дорогостоящие мальчики-игрушки.

Но когда пришло известие, что 5 октября 1791 года умер от апоплексического удара (гипертонического криза) Григорий Потёмкин, Екатерина, по свидетельству французского уполномоченного Женэ, «лишилась чувств, кровь бросилась ей в голову, и ей принуждены были открыть жилу». Барону Гримму она писала: «Вчера меня ударило как обухом по голове… Мой ученик, мой друг, можно сказать, идол князь Потёмкин-Таврический скончался… О Боже мой! Вот теперь я истинно сама себе помощница. Мне снова надо дрессировать себе людей!» Она так писала потому, что в глубине сердца знала, что фаворит Зубов ей не помощник, что ему далеко до Потёмкина, против которого он последние годы упорно её настраивал. Да она и высказала однажды эту мысль в письме к Гримму: «Ох, Боже мой! Опять нужно приняться и все самой делать. Нет ни малейшего сомнения, что двое Зубовых подают более всего надежд; но подумайте, ведь старшему только 24-й год, а младшему нет еще и двадцати. Правда, они люди умные, понятливые, а старший обладает обширными и разнообразными сведениями. Ум его отличается последовательностью, и, поистине, он человек даровитый». Но относительно даровитости, ума и обширных познаний Зубова так думала (а может быть, только хотела так думать) только она одна. А об уме и даровитости, например, Потёмкина отзывались Иосиф II, Сепор, Геррис, Безбородко и другие высокопоставленные и прозорливые лица. А о «даровитом» Зубове не отозвался из сильных мира сего никто.