Текст книги "Исторические рассказы и анекдоты из жизни Русских Государей и замечательных людей XVIII–XIX столетий"

Автор книги: Ирина Судникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 24 страниц)

Исторические рассказы и анекдоты из жизни Русских Государей и замечательных людей XVIII–XIX столетий

Предисловие

Первые сборники исторических анекдотов появились в России в эпоху Петра Великого. Г. Р. Державин дает такое определение этому литературному жанру: «Некоторый особенный род истории суть анекдоты. В них собираются любопытные и достойные примечания дела, дабы их разобрать философски и политически. В них может вдаваться автор в глубокие размышления, кои означат дарования его». А «Словарь Академии Российской» (1789 г.) толкует слово «анекдот» как перевод с французского: «достопамятное приключение».

Сам термин «анекдот» появился в VI веке благодаря книге историка Прокопия Кесарийского, которая называлась «Тайная история» и включала в себя скандальные хроники константинопольского царского двора, а также всевозможные городские сплетни, слухи, толки. Со временем анекдотами стали называть рассказы о выдающихся исторических личностях, знаменитых людях, их необычайных поступках, суждениях или же о курьезных ситуациях, в которые они попадали. И хотя в этих лаконичных повествованиях о Царях, королях. Императорах, полководцах, знаменитых мудрецах, поэтах, художниках, как во всяком записанном с устного пересказа факте, попадаются иногда ошибки, генеалогические или хронологические неточности, зато почти всегда передаваемое в них, так или иначе, основано на действительно совершившемся событии: кроме того рассказ нередко весьма ярко рисует время и действующих лиц. И часто случается, что какой-нибудь анекдот вдруг разом осветит того или другого исторического деятеля, характер которого до тех пор являлся недостаточно понятым.

Таким образом, для историков собрания анекдотов интересны, по меньшей мере, в двух отношениях. Во-первых, как феномен исторического сознания, как факт «устной истории», во-вторых, как исторический источник. Как явление историографии анекдот претендовал на подлинность в изложении фактов. Предполагалось, что рассказчики либо сами были свидетелями описываемых событий, либо слышали их от свидетелей.

Один из первых собирателей исторических анекдотов, действительный статский советник Якоб фон Штелин (1709–1785) в предисловии к своей книге «Любопытные и достопамятные сказания о Императоре Петре Великом, изображающие истинное свойство сего премудрого Государя и отца Отечества, собранныя в течение сорока лет» писал, что нет русских книг о жизни, деяниях и «подлинном характере» Петра Великого, а иностранные издания изобилуют ошибками и не соответствуют гению этого монарха. Указывая на необходимость подробной истории Петра, очищенной от домыслов и в то же время поучительной для будущих монархов и героев, Штелин призывал бережно собирать и хранить любые свидетельства, как письменные, так и устные. И призыв Штелина был услышан, в последующие столетия исторические анекдоты о Русских Царях и государственных деятелях собирали очень многие. Историк Д. И. Бантыш-Каменский (1788–1850), основываясь во многом на устных рассказах, составил свой «Словарь достопамятных людей Русской Земли»; собиратель древностей П. Ф. Карабанов (1767–1851) записывал почему-либо заинтересовавшие его «подлинные известия» об исторических деятелях, с указанием, от кого услышано. Из этих трудов впоследствии было составлено множество сборников, подборку из которых мы и предлагаем нашим читателям.

В этих коротких забавных исторических рассказах далекие, неподвижные, «скульптурные» образы приближаются, оживают, обретают свои характеры, и мы видим, что даже такое серьезное дело как служение государству и Монарху может быть скрашено шуткой или находчивым словом, что милосердие и великодушие во многом руководили решениями наших Царей.

Книга содержит краткую информацию о всех упоминаемых исторических личностях и краткую хронологическую справку, позволяющую освежить в памяти некоторые основные вехи Отечественной истории.

Издатели надеются, что для читателя, который безусловно получит удовольствие от занимательного чтения, книга явится в некотором роде легкой закуской, пробуждающей аппетит к более серьезной исторической литературе.

А. В. Бойко-Великая, директор Русского культурно-просветительного фонда имени святого Василия Великого.

Царствование Императора Петра I
(1689–1725)

Когда у Императора Петра I родился сын, обрадованный Государь немедленно послал своего генерал-адъютанта в крепость к обер-коменданту с приказанием возвестить народу эту радость пушечными выстрелами. Но так как перед тем отдан был приказ не пускать в крепость никого после пробития вечерней зари, то часовой из новобранцев, остановил генерал-адъютанта.

– Поди прочь! Не велено никого пускать.

– Меня Царь послал за важным делом.

– Я этого не знаю, а знаю только одно, что не велено мне никого пускать, и я тебя застрелю, ежели не отойдешь.

Нечего было делать, генерал-адъютант вернулся и доложил Петру.

Тот сам, как был в простом кафтане, без всяких отличий, идет в крепость и говорит солдату:

– Господин часовой, пусти меня.

– Не пущу.

– Я тебя прошу.

– Не пущу.

– Я приказываю.

– А я не слушаю.

– Да знаешь ли ты меня?

– Нет.

– Я Государь твой.

– Не знаю, а я знаю то одно, что он же приказал мне никого не пускать.

– Да мне нужда есть.

– Ничего и слышать не хочу.

– Бог даровал мне сына, и я спешу обрадовать народ пушечными выстрелами.

– Наследника? Полно, правда ли?

– Правда, правда!

– А когда так, что за нужда: пусть хоть расстреляют меня завтра! Поди и сегодня же обрадуй народ сею вестью.

Государь приказывает коменданту сто одним выстрелом известить столицу о рождении сына, затем спешит в собор, где, при звоне колоколов, благодарит Бога за милость, а солдата жалует сержантом и десятью рублями. (2)[1]1
  Цифра в скобках указывает на книгу, из которой взят данный рассказ: см. «Список использованной литературы».


[Закрыть]

* * *

Несколько стрельцов и два офицера их, Циклер и Соковнин, составили заговор с целью убить Петра I, когда он жил еще в Москве. Для исполнения своего замысла они сговорились зажечь два смежных дома в Москве, и как Государь являлся на всякий пожар, то решено было убить его в это время. Назначили день. В определенное время все заговорщики собрались в доме Соковнина. Но два стрельца-заговорщика, почувствовав боязнь и угрызение совести, отправились в Преображенское, где обыкновенно жил Петр Великий, и открыли Государю заговор, который намеревались исполнить в тот же день в полночь.

Петр Великий велел задержать доносителей и тотчас же написал записку к капитану Преображенского полка Ляпунову, в которой приказал ему тайно собрать всю свою роту, в 11 часов ночи окружить дом Соковнина и захватить всех, кого он найдет там. Вечером Государь, воображая, что назначил капитану в 10 часов, сам в одиннадцатом часу в одноколке, с одним только денщиком, поехал к дому Соковнина, куда и прибыл в половине одиннадцатого. С неустрашимостью вошел он в комнату, где сидели заговорщики, и сказал им, что, проезжая мимо и увидев в окнах свет, он подумал, что у хозяина гости, и решился зайти, выпить чего-нибудь с ним. Он сидел уже довольно долго, внутренно досадуя на капитана, который не исполнил его повеления.

Наконец Император услышал, что один стрелец сказал на ухо Соковнину: «Не пора ли, брат?» Соковнин, не желая, чтобы Государь узнал о их заговоре, отвечал: «Нет, еще рано». – Едва произнес он эти слова, как Петр вскочил со стула и, ударив Соковнина кулаком в лицо так, что тот упал, воскликнул: «Если тебе не пора еще, мошенник, так мне пора! Возьмите, вяжите их!» – В эту самую минуту, ровно в 11 часов, капитан Ляпунов вошел со своею ротою. Государь, в первом гневе, ударил капитана в лицо, упрекая его, что он не пришел в назначенный час. Когда же Ляпунов представил записку его. Государь сознался в своей ошибке, поцеловал капитана в лоб, назвал его честным и исправным офицером и отдал ему под стражу связанных заговорщиков. (2)

* * *

Однажды денщик Петра I, бывший генерал-аншеф Михаил Афанасьевич Матюшкин, стоя за санями, заметив, что Государь, против обыкновения, едет к Девичьему монастырю, где содержалась под стражею сестра его, Царевна София, ужаснулся опасаясь последствий. Петр сорвал печать от дверей кельи и войдя с дубиною в руках сказал, что он, отправляясь в дальний поход, пожелал с нею проститься.

София, сидя за гребнем, не переменила ни вида, ни положения, но сказала, что это излишне и что единому праведному суду Божию решить общее их дело.

Петр, выходя, со слезами сказал Матюшкину: «Жаль! Сколько умна, столько и зла, а могла бы мне быть правою рукою».

(От сына его, графа Дмитрия Михайловича Матюшкина.) (5)

* * *

Известно, что денщики Государя имели к нему всегда свободный вход и нередко оставляемы были в спальне его до того времени, пока он заснет, тогда уже они выходили. Это самое время было избрано и на исполнение замышленного убийства: изверг имел при себе заряженный пулею пистолет, он направляет его в самое сердце заснувшего крепким сном Государя, спускает курок – осечка. Злодей смущается этою неудачею и выходит, поступок остается неизвестным.

Чрез некоторое время этот изувер предпринимает опять то же. Он переменил кремень, пробовал несколько раз курок и, уверясь в исправности его, приходит вечером, остается, как и прежде, в спальне Государя до его заопочивания. Изверг снова направляет в заснувшего Царя выстрел, но Провидение Божие, по неведомым смертному судьбам, допустившее Равальяку убить Генриха IV, – покрыло щитом Монарха: пистолет, как и прежде, осекся.

Он решился разбудить Государя и признаться в своем злодеянии. Первое слово Царя было: «Что сделалось?» Но преступник говорит ему:

– Государь! Я послан к тебе от Бога – возвестить, что Он содержит тебя в Своем покровительстве и что никакая вражия сила и никакая адская злоба твоих злодеев не сильны погубить и повредить тебе.

При окончании этих слов злодей падает на колени и, показывая ему пистолет, говорит: «Посмотри, как он хорош, никогда не осекался, но теперь два раза мною направляем был на отнятие твоей жизни и в оба раза осекся. Видя такое явное покровительство Божие, решился возвестить тебе, не отлагая ни мгновения, и поздравить с хранящею силою Вышнего. Теперь голова моя в твоей воле, и я недостоин более тяготить собою землю».

Государь, выслушав это, встал с постели и, оставя преступника в положении его, несколько раз прошелся по комнате, не говоря ни слова.

– Послов ни секут, ни рубят, покровительство Божие ощущаю еще более по твоему раскаянию. Бог тебя простит! – сказал Государь.

Впоследствии, однако, преступник этот другими тяжкими злодеяниями заслужил смертную казнь. (2)

* * *

Священник Троицкого собора просил Государя быть восприемником от купели новорожденного его сына. Государь дал слово, присовокупив, чтобы он в восприемницы выбрал какую-нибудь из родственниц своих. Назначенный для крещения день провел Петр в заботах и позабыл о данном слове, уже в одиннадцатом часу ночи вспомнив о нем. «Что я сделал? – сказал он Государыне. – Я забыл мое обещание. Священник, верно, меня ждет, и домашние его в безпокойстве». С этими словами встает, одевается и, несмотря на ненастное время, переезжает на лодке через Неву, приходит к священнику, узнает, что уже родственница его уехала, немедленно посылает за нею, извиняется, совершает обряд, подносит младенца к родительнице и, поцеловав ее, прощается с нею и с домашними, пожелав, чтобы новорожденный служил им утешением. (2)

* * *

Кум и денщик Петра Великого, Афанасий Данилович Татищев, неисполнением какого-то приказания сильно прогневал Государя. Он велел наказать его за это батожьем перед окнами своего дворца. Офицер, которому поручено было исполнение экзекуции, приготовил барабанщиков, и виновный должен был сам явиться к ним. Но Татищев медлил идти и думал, авось гнев Государя пройдет. Поэтому он тихонько пошел вокруг дворца. На дороге ему встретился писарь Его Величества, некто Замятин. У Татищева мелькнула блестящая мысль – поставить вместо себя Замятина.

– Куда ты запропастился? – сказал он ему. – Государь тебя уж несколько раз спрашивал и страшно на тебя гневается. Мне велено тебя сыскать. Пойдем скорее.

И повел его к барабанщикам.

В это время Государь взглянул в окно и сказал:

– Раздевайте!

Отошел прочь.

Татищев, будто исполняя повеление Государя, закричал солдатам, указывая на Замятина:

– Что же вы стали? Принимайтесь!

Беднягу раздели, положили и начали исполнять приказание, а Татищев спрятался за угол.

Скоро Петру стало жаль Татищева. Выглянув из окна, он закричал:

– Полно!

И поехал в Адмиралтейство.

А проказник между тем отправился к Екатерине. Государыня выразила ему свое сожаление по поводу наказания и сказала:

– Как ты дерзок! Забываешь исполнять то, что приказывают.

Татищев, не входя в дальнейшее рассуждение, бросился ей в ноги.

– Помилуй. Матушка-Государыня! Заступи и спаси. Ведь секли-то не меня, а подьячего Замятина.

– Как Замятина? – спросила Государыня с безпокойством.

– Так, Замятина! Я, грешник, вместо себя подвел его.

– Что это ты наделал! Ведь нельзя, чтобы Государь этого обмана не узнал: он тебя засечет.

– О том-то я тебя и молю, всемилостивейшая Государыня! Вступись за меня и отврати гнев его.

– Да как это случилось?

– Ведь под батожье-то ложиться не весело, – отвечал Татищев, стоя на коленях, и рассказал все, как было.

Государыня, пожуря его, обещалась похлопотать. К счастию. Государь приехал с работ очень веселый. За обедом Екатерина заговорила о Татищеве и просила простить его.

– Дело уже кончено. Он наказан, и гневу моему конец. – сказал Петр.

Надо заметить, что если Петр Великий говорил кому-нибудь: «Бог тебя простит», – то этим уже все забывалось, будто ничего и не было. Этих-то слов и добивалась Государыня.

Немного погодя, она опять попросила, чтобы Государь не гневался более на Татищева. Петр промолчал.

Она в третий раз заговорила о том же.

– Да отвяжись, пожалуйста, от меня! – сказал, наконец. Царь. – Ну, Бог его простит.

Едва были произнесены эти слова, как Татищев уже обнимал колени Петру, который подтвердил свое прощение. Тогда Татищев признался, что сечен был не он, а Замятин, и в заключение прибавил:

– И ничто ему, подьячему-крючку.

Шутка эта, однако, не понравилась Государю.

– Я тебе покажу, как надобно поступать с такими плутами, как ты! – сказал он, берясь за дубинку. Но тут Екатерина напомнила, что он уже именем Божиим простил виновного.

– Ну, быть так, – сказал Государь, останавливаясь, и приказал рассказать, как было дело. Татищев чистосердечно, не утаивая ничего, все рассказал. Призвали Замятина, и он подтвердил, что это правда.

– Ну, брат, – сказал Государь, – прости меня, пожалуйста! Мне тебя очень жаль, а что делать! Пеняй на плута Татищева. Однако ж я сего не забуду и зачту побои тебе вперед.

Впоследствии Петру Великому пришлось сдержать свое слово. Замятин попался в каком-то преступлении, за которое следовало жестокое наказание, но Царь решил, что-де подсудимый и заслуживает казни, но так как он понес некогда наказание, то и вменить ему оное за нынешнее преступление. (2)

* * *

Князь Федор Юрьевич Ромодановский, известный под названием Князя-кесаря, заведовал Преображенским приказом. При своей страшной жестокости, изумлявшей самого Петра, этот человек был набожен и почитал Николая Угодника. Раз, накануне Николина дня, один колодник, содержавшийся в приказе за убийство, объявил, что имеет сообщить князю нечто очень важное. Ромодановский велел привести к себе арестанта. Тот бросился в ноги и стал просить, чтобы его отпустили в деревню к родным – провести с ними последний раз праздник и проститься, так как, вероятно, его скоро казнят. Князь-кесарь был озадачен такою неслыханною дерзостью.

– Да как ты смеешь просить об этом, злодей! – закричал, наконец, князь, придя в себя от изумления.

– Помилуй, отец мой! Святой Никола Чудотворец воздаст тебе за это сторицею.

– Кто же будет за тебя порукою? – спросил, уже смягчившись, князь Ромодановский.

– Сам святой угодник. Он не попустит мне солгать. – Начальник приказа задумался, потом заставил разбойника поклясться в том, что он непременно вернется, и затем отпустил его в деревню, которая находилась где-то недалеко от Москвы.

Враги князя тотчас же донесли об этом Государю. Петр приехал к «его кесарскому величеству» и спрашивает:

– Правда ли, что ты отпустил разбойника?

– Отпустил, но только на пять дней, чтобы он мог проститься с родными.

– Да как же ты мог это сделать и поверить злодею, что он вернется?

– Он дал мне в том порукою великого угодника, который не попустит ему солгать.

– Но когда он мог убить человека, то что стоит ему солгать святому? И тем более, что он уличен в убийстве и знает, что будет казнен.

Но князь стоял на своём.

– Ну, дядя, смотри, чтоб не отвечать за него тебе, если он не будет в срок, – сказал Государь.

В назначенный день преступник явился в приказ благодарить князя и сказал, что теперь готов с радостью принять заслуженную казнь.

Обрадованный князь поехал к Государю и доложил об этом. Петр удивился и потребовал к себе арестанта.

– Знаешь ли ты, что за убийство, совершенное тобою, ты должен быть казнен?

– Ведаю, надежа-Царь.

– Как же, ведая, возвратился ты на верную смерть?

– Я дал в том порукою святого Николая Чудотворца. К тому же я заслужил смертную казнь и приготовился к ней с покаянием. Да если б я и вздумал бежать, то святой Николай не попустил бы мне того, и я рано или поздно был бы пойман и еще большую потерпел бы муку.

Петр всегда оказывал снисхождение, когда видел чистосердечное раскаяние, и прощал всех, кроме убийц, но на этот раз он так был тронут, что приказал заменить смертную казнь для этого преступника солдатскою службою в одном из сибирских полков. (2)

* * *

Основав Петербург. Петр Великий всеми силами старался развить в нем торговлю и завести фабрики. Богатый московский купец Сорокин начал строить огромную суконную фабрику. Петр часто посещал постройку. Однажды он сказал хозяину:

– А ну-ка, братец, угости меня водочкой.

– С величайшим удовольствием. Пожалуйте в дом.

Пришли. Жена Сорокина поставила на поднос анисовку и закуску, сама внесла в столовую и просила Царя закусить.

Царь налил водки, пожелал хозяевам здоровья.

– А что, Сорокин, кажется, твоя жена беременна?

– Есть маленечко, Ваш Величество.

– Ну, если Бог благословит, возьми меня кумом.

– Очень рад, Государь.

Через месяц после этого Сорокин явился к Петру и стал просить окрестить новорожденного сына.

– Когда? – спросил Петр.

– Завтра, в двенадцатом часу.

– Буду непременно.

На другой день в 12 часов Петр приехал к Сорокину с Меншиковым.

– Ну, кум. – сказал Царь. – не задержи меня!

– Все готово. Ваше Величество, только что-то попа нет: посылал – нет дома.

– Меншиков, пошли за Феофаном.

Через час епископ Феофан (Прокопович) явился. Окрестили, выпили и закусили.

– Слушай, Меншиков, поезжай к попу и скажи ему, чтобы в воскресенье, в 11 часов он явился ко мне. Я ему покажу, как надо исполнять требы.

И Государь уехал.

Поп очень струсил.

– Пропал, матка, – сказал он жене.

– А что так?!

– Да я думал, что Сорокин врет, что Царь кумом будет. Да что будет, то будет! А надо идти.

В воскресенье поп явился к Царю.

– Ты отчего не явился к Сорокину крестить ребенка? – спросил Царь грозно. – А?!

– Занят был.

Врешь! – вскричал Петр громовым голосом. – Меншиков, отправить его в Соловки!

Поп упал на колени.

– Ваше Величество, помилуйте: жена, дети!

– А! Помилуйте – жена, дети, – то-то! Ну, слушай: ступай домой, а в следующее воскресенье приди и отгадай мне три загадки: сколько верст от земли до неба? Чего я стою? Что думаю? Марш! Не отгадаешь, помилования не будет, отгадаешь – прощу!

Священник обращался ко всем знакомым, чтобы разгадали загадки, но никто не отгадал. Наконец он обратился к своему брату, дьякону Каллистрату. Тот подумал немного и сказал:

– Послушай, брат, когда тебе к Царю идти?

– В воскресенье, сегодня.

– В какой рясе ты у Царя был?

– В новой голубой, атласной.

– Давай ее!

Поп достал, дьякон надел ее.

– Что ты делаешь?

– Иду вместо тебя. Ты знаешь, что мы похожи. Он примет меня за тебя.

И дьякон отправился. Является к Царю, который, по случаю праздничного дня, был окружен всеми придворными.

– А! – сказал Петр. – Отгадал?

– Точно так, Ваше Величество.

– Ну, сколько верст от земли до неба?

– 240 000 миллионов верст.

– Врешь!

– Никак нет, велите проверить.

– Ну, хорошо, велю. А чего я стою?

– 29 сребреников.

– Так мало?!

– Больше не стоите. Ваше Величество. Спаситель, Царь Небесный, был продан за тридцать сребреников, а вы. Царь земной, одним сребреником меньше.

– Верно, – сказал Петр, смеясь. – А что я думаю, того не отгадаешь.

– Нет, отгадаю. Вы думаете, что я поп Семен, а я дьякон Каллистрат, его родной брат.

– Ну, молодец Каллистратушка! Напишите владыке, что я прошу сейчас же посвятить Каллистрата во священники и назначить в дворцовую церковь. (6)

* * *

Петр Великий не раз устраивал свидания с королями Польским и Датским. В одно из таких свиданий Их Величества, после веселого обеда, заспорили о том, чьи солдаты оказывают больше храбрости и безпрекословного повиновения. Всякий хвалил своих.

– Я советовал бы тебе молчать про твоих саксонцев, – сказал Петр королю Польскому, – я их отлично знаю: они немногим лучше трусов-поляков, а ваши (продолжал он, обращаясь к Датскому), как ни стары, но против моих новых не годятся.

Так как собеседники не уступали, то решено было произвести опыт.

– Прикажите призвать сюда по одному из ваших солдат, – сказал Петр, – самого храброго и верного, по вашему мнению, и велите броситься из окна. Посмотрим, окажут ли они безпрекословную готовность исполнить ваше повеление, а я в своих уверен и если бы хотел из тщеславия обесчестить себя, пожертвовав человеком, то каждый безпрекословно исполнил бы приказание. (Надо знать, что дело происходило в третьем этаже.)

Начали с датчан. Призвали одного из самых неустрашимых и преданнейших королю гренадеров. Король приказывает ему броситься из окна. Гренадер падает пред своим Государем на колени и умоляет о пощаде. Но король непреклонен и повторяет приказание. Солдат плачет и просит, по крайней мере, сказать ему его вину и дать время на покаяние.

Петр засмеялся и сказал королю:

– Полно, брат, дай ему время на покаяние. А с твоими саксонцами и пробы делать не стоит – только осрамишься. – Затем Петр призывает своего офицера и приказывает ему ввести какого-нибудь солдата, первого попавшегося. Входит русский солдат. Государь приказывает ему броситься из окна. Тот идет к окну и, перекрестясь, заносит ногу на подоконник.

– Остановись! – кричит ему Государь. – И выйди вон: мне тебя жаль.

Собеседники Петра были поражены и просили Царя наградить солдата офицерским чином. Русский Царь отвечал, что у него все солдаты таковы, так что пришлось бы всех произвести в офицеры.

– Не хотите ли, – продолжал он, – испытать других. Выбирайте сами самого храброго, по вашему мнению, и я уверен, что он поступит так же.

Но государи не хотели продолжать опыта, а настаивали на пожаловании солдата офицерским чином. Петр согласился на их просьбу, призвал гренадера и поздравил его офицером, а короли пожаловали ему от себя по сто червонных. (3)

* * *

Петр Великий весьма любил и жаловал Ивана Михайловича Головина и послал его в Венецию учиться кораблестроению и итальянскому языку. Головин жил в Италии четыре года. По возвращении оттуда. Петр Великий, желая знать, чему выучился Головин, взял его с собою в Адмиралтейство, повел его на корабельное строение и в мастерские и задавал ему вопросы. Оказалось, что Головин ничего не знает. Наконец Государь спросил:

– Выучился ли хотя по-итальянски? – Головин признался, что и этого сделал очень мало.

– Так что же ты делал?

– Всемилостивейший Государь! Я курил табак, пил вино, веселился, учился играть на басу и редко выходил со двора.

Как ни вспыльчив был Государь, но такая откровенность очень ему понравилась. Он дал ленивцу прозвище князя-баса и велел нарисовать его на картине сидящим за столом с трубкою в зубах, окруженного музыкальными инструментами, а под столом валяются металлические приборы. Государь любил Головина за прямодушие, верность и таланты и в шутку всегда называл его «ученым человечком», знатоком корабельного искусства.

Петр Великий вздумал, по корабельному обычаю, купать не бывавших еще в Каспийском море. Государь и себя не исключал при этом. За ним последовали адмирал и прочие, хотя некоторые боялись, сидя на доске, трижды опускаться в воду.

Всего более вышла потеха при купании Ивана Михайловича Головина, которого Петр обыкновенно называл «адмиралтейским басом». Государь стал сам его спускать и со смехом говорил: – Опускается бас, чтоб похлебал каспийский квас! (3)

* * *

Всем известны слова Петра Великого, когда представили ему двенадцатилетнего школьника Василия Тредьяковского.

– Вечный труженик!

Какой взгляд! Какая точность в определении!

В самом деле, кто был Тредьяковский, как не вечный труженик? Неблагодарных людей Государь ненавидел и об них говаривал так: «Неблагодарный есть человек без совести, ему верить не должно. Лучше явный враг, нежели подлый льстец и лицемер: такой безобразит человечество».(3)

* * *

Некто отставной мичман, будучи еще ребенком, представлен был Петру в числе дворян, присланных на службу. Царь открыл ему лоб, взглянул в лицо и сказал:

– Ну! Этот плох. Однако записать его во флот. До мичманов, авось, дослужится.

Старик любил рассказывать этот анекдот и всегда прибавлял:

– Таков был пророк, что и в мичманы-то попал я только при отставке! (2)

* * *

Стольник Желябужский впал в такое преступление, которое, по справедливости, заслуживало публичного наказания и ссылки, к чему воинским судом и был приговорен, и приговор тот был утвержден Государем. Сын его, человек молодой и видный, узнавший о таком приговоре, при выходе Государя из дворца пал к стопам его и со слезами возопил:

– Надежа-Государь! Не дерзаю умолять тебя, меньше же негодовать на приговор, учиненный судом отцу моему, – зная, что оный правосуден, а прошу только из единого милосердия твоего: преступление отца и заслуженное им наказание перенесть на меня. Он, при старости и слабости своей, наказания такого перенести не может, а я, по молодости и крепости моей, удобно снесу и заплачу тем за рождение свое. И таким образом, без нарушения правосудия твоего, спасу и мать мою, которая не сможет перенести столь горестного лишения мужа, малолетних же братьев и сестер избавлю от несносного сиротства и безчестья всего нашего рода.

Государь, чувствительно тронутый таковой сыновнею нежностию, поднял его и, поцеловав, сказал:

– За рождение такого сына, как ты, прощаю твоего отца и возвращаю его семейству, а тебя жалую чином и местом его, надеясь, что исполнишь должность лучше, нежели отец твой. (2)

* * *

Все в Петербурге знают о существовании Крюкова канала, прорытого при Петре I. Назван он этим именем вот почему: Петр Великий, как покровитель наук и искусств, ежегодно отправлял за границу нескольких молодых людей для изучения той или другой науки, того или другого искусства.

Был в том числе послан за границу художник Никитин. Возвратившемуся в Россию Никитину приходилось весьма жутко вследствие непонимания покупателями его картин. Когда узнал об этом Петр I, он посетил квартиру художника и предложил ему на другой день явиться во дворец с картинами. Никитин явился и увидел во дворце много собравшейся знати. Государь показал им картины художника. Две-три из них сейчас же были куплены за ничтожную сумму. Тогда Петр объявил, что остальные картины продает с аукциона. Одна была куплена за двести рублей, другая за триста, дороже четырехсот рублей не продали ни одной картины. Государь сказал:

– Ну, эту картину (последнюю) купит тот, кто меня больше любит.

– Дам пятьсот, – крикнул Меншиков.

– Восемьсот, – крикнул Головин.

– Тысячу, – возразил Апраксин.

– Две, – перебивал Ментиков.

– Две тысячи! – кричал Балакирев, присутствовавший на том аукционе.

– Три тысячи! – закричал дородный Крюков, подрядчик, прорывавший канал в Санкт-Петербурге. Государь дал знак об окончании аукциона. Картина осталась за Крюковым. Государь подошел к нему, поцеловал его в лоб и сказал ему, что канал, прорываемый им в Петербурге, будет называться его именем. (2)

* * *

Петр Великий издал такой закон: кто на правого бьет челом и то сыщется, то поступить с челобитчикам так, чему бы достоин был ответчик, если бы оказался виновным.

Один московский купец просил взыскать со своего соседа 300 рублей за то, что корова его, ворвавшись к нему в огород, поела и перепортила там капусту, и тем причинила ему убыток на сумму 300 рублей. Государь был в то время в Москве и, узнав об этом деле, приказал освидетельствовать огород истца. По освидетельствовании оказалось, что капусты съедено очень немного, так что весь убыток простирается не более как на 3 рубля. Донесли об этом Государю, и он постановил взыскать с истца 300 рублей и отдать их ответчику, кроме того, взыскать с того же купца 3000 рублей на мундиры солдатам Преображенского полка. А чтобы московское купечество не забыло этого решения, приказал называться вышеупомянутому купцу – Капустиным. (2)

* * *

Петр I, вводя всякие полезные заведения в России, тщательно посещал все фабрики и мастерские, побуждал и одобрял работников. Между прочим, ходил он часто на железные заводы Миллера в Истии[2]2
  В царствование Алексея Михайловича по его жалованной грамоте немец Вахромей (Вернер) Миллер завел на Руси рудокопные железные заводы. Он построил в Боровском уезде, на реке Истье, молотовым завод – Истьинский (не сохранился). Завод вырабатывал преимущественно чугунные изделия для военных целен: пушечные ядра, картечь, мортиры, лафеты пушек и др. Его продукция поставлялась в армию во время Русско-турецких войн (1686–1700; 1710–1713) и Северной войны (1700–1721).


[Закрыть], за 90 верст от Москвы, по Калужской дороге. Там он однажды четыре недели употреблял тамошнюю минеральную воду и между своими ежедневными государственными делами избрал себе посторонним упражнением не только со всевозможным тщанием все рассматривать и всему учиться, но даже при плавлении и ковании пособлять собственными руками и тянуть в полосы железо. Научившись этой работе, в один из последних дней своего там пребывания вытянул его восемнадцать пудов и каждую полосу означил своим штемпелем, причем его свиты камер-юнкеры и бояре носили уголья, разводили огонь, раздували его мехами и другие работы должны были отправлять. Спустя несколько дней пришел Государь к самому заводчику Вернеру Миллеру, в Москве, похвалял учреждения его на заводах и спрашивал: сколько каждый мастер получает там за работу с пуда поштучно выкованных железных полос?

– По алтыну, – ответствовал Миллер.

– Очень хорошо. – сказал Царь. – так ты должен мне заплатить восемнадцать алтын.

Вернер Миллер тотчас пошел в ящик, где были у него деньги, вынул восемнадцать червонцев и, отсчитав оные Царю, сказал:

– Такому работнику, как Ваше Величество, менее дать не можно.

Но Царь отвергнул их.

– Возьми свои червонцы, я не лучше других мастеров работал, заплати мне только то, что ты обыкновенно платишь другим мастерам: за эти деньги я куплю себе новые башмаки, которые мне теперь нужны.