Текст книги "Осторожно, женское фэнтези. Книга 2 (СИ)"
Автор книги: Ирина Шевченко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
– Это тоже не тайна, Илси, – сказал эльф, словно продолжая наш предыдущий разговор. – Люди изучают нас, наш язык и культуру, но многое проходит мимо них. Говорящие не несут вашему народу ни угрозы, ни выгоды, поэтому не интересны. Упоминания о таких как я можно найти в некоторых ваших учебниках, но чаще они встречаются в сказках и легендах.
Нужно обязательно заняться изучением мифологии. Последние события показывали, что там можно найти больше ответов, чем в научных источниках.
– Что еще умеют говорящие с миром? – спросила я эльфа.
– Мы чувствуем мир, – пожал он плечами. – Но не можем влиять на происходящее в нем. Мы лишь созерцатели. Бесполезный дар с вашей точки зрения.
– А с вашей?
– Это приятно, – сказал Грайнвилль, подумав. – И помогает в общении. Похоже на эмпатию, но иной принцип формирования ощущений. Я не улавливаю эмоций отдельного существа, но чувствую, как реагирует на него мир.
Он умолк и долго-долго смотрел на меня своими прозрачными глазами, прежде чем сказать то, из-за чего просил Грина нас оставить:
– Ты заставляешь мир волноваться, Илси. Он даже из-за изменяющейся реальности волнуется не так сильно, как из-за тебя. Мне кажется, что это началось в ту ночь, а значит, есть и моя вина в том, что происходит. А еще я помню твои слова. Ты сказала, что должна спасти мир. И я думаю, что он этого ждет.
– И?
– Это всё. Я решил, что должен тебе сказать, если ты не знаешь или забыла.
Забудешь тут, а как же.
Я тяжело вздохнула… Вздрогнула, как от удара током, и ошалело уставилась на Грайнвилля.
– Что ты сказал об изменяющейся реальности?
– Что мир реагирует на это не так остро, как на тебя, – спокойно ответил эльф.
– Но… откуда? Откуда ты знаешь? Чувствуешь? Или…
– Чувствую. И «или» тоже. Наши маги заинтересовались происходящим в академии и пришли к выводу, что кто-то спровоцировал искажения.
– И вы никому не сказали? – возмутилась я.
– Нас не спрашивали, – удивился моему негодованию длинноухий. – А мы не вмешиваемся в ваши дела.
– Но это же серьезно, изменения могут отразиться и на вас тоже!
– Нет. Не могут. Это ваша магия и воздействует только на вас.
Непробиваемый. Ни тени тревоги на лице, глаза эти стеклянные…
– При чем тут магия?! – я со злостью топнула ногой. – Нарушен ход событий, искажения коснутся каждого!
– В какой-то мере, – согласился эльф, по-прежнему не выказывая беспокойства. – Но наш народ не настолько тесно взаимодействует с вашим, чтобы изменение судьбы одного из людей существенно повлияла на нашу жизнь.
– Так вы думаете, что кто-то из людей изменил свою судьбу? – спросила я, успокаиваясь. Нужно попытаться хоть информацией разжиться, если уж помогать нам эльфы не собираются.
– Да. Один человек, одна судьба. Искажению подвергся короткий промежуток времени.
О! Это уже что-то.
– От двадцати до пятидесяти лет, не больше, – добавил Грайнвилль.
– Это, по-твоему, короткий? – взвилась я снова.
Мои крики эффекта не возымели – только единорога отпугнули. Тот отошел к ящику с зерном и притворился, что занят едой, а наш разговор ему совершенно не интересен.
– По-моему, короткий, – согласно кивнул эльф. – Но для человека – целая жизнь.
Ясно. Сколько же ему самому лет? Я привыкла относиться к Грайнвиллю как к ровеснику и, возможно, если пересчитать его возраст относительно общей продолжительности жизни на человеческий, так оно и было. Но недаром ведь ученые давно отказались от этого метода. Несоответствие уровня психоэмоционального развития уровню накопленных знаний и жизненного опыта – кажется, так об этом писали. Эльф может быть юным по меркам своего народа, может быть даже по-своему любопытным и искренне тянуться к человеческом молодняку, может поддержать вздорную девчонку в намерении досадить ректору, но он все равно будет эльфом.
Сказать ему, что сам Мэйтин говорил мне об опасности подобных искажений? Поверит? Возможно. Но мир по этому поводу ведь не волнуется, и мне почему-то казалось, что мнение мира для Грайнвилля важнее божественных откровений.
– А если я скажу тебе, что спасение мира, то, чего этот мир ждет от меня, напрямую связано с тем, удастся ли остановить изменения реальности? – спросила я осторожно.
– Тогда я скажу, что их нужно остановить, – не задумываясь, ответил эльф.
– И поможешь?
– Да. Только скажи, как именно.
В следующие полчаса я окончательно убедилась, что с эльфами каши не сваришь, а если и что и получится, то лучше это варево скормить врагу, дабы издох в муках.
Искажения они заметили, причину их определили, но, по словам Грайнвилля, даже информацией поддержать были не в состоянии, потому как человеческую магию они не изучают, запрещенную – тем более, а все, что связано с драконами, или не наше, людей, дело, или наоборот наше, но эльфы об этом знать ничего не знают. Виновника по возмущениям реальности определить невозможно, обратить изменения без того, кто их организовал, нереально, но мир спасать надо, Илси, так что вперед и с песней.
Единственный результат от разговора: я убедила длинноухого приятеля никому не рассказывать о моей великой миссии. Точнее, даже не убедила, а просто попросила, и он тут же согласился. Единорог тоже обещал моих тайн не выдавать, даже Грайнвиллю. Так что пришли в итоге к тому, с чего начали.
Я, конечно, Оливеру обо всем расскажу, пусть попытает счастья с послом, но, боюсь, эльфы все одинаковые в том, что касается их отношения к людям и к жизни в целом: не только говорящие с миром, все они – созерцатели. Буддисты, достигшие просветления, и рядом не стояли.
Или они только прикидываются такими? Тоже ведь не все так гладко у них – вон, лорда Эрентвилля чуть не убили, и неизвестно, нашли они того, кто стрелял в посла или нет, и если нашли, что с ним сделали.
Пользуясь случаем, я задала Грайнвиллю этот вопрос. Так прямо и спросила.
– Лорда Эрентвилля не хотели убить, Илси, – с завидной невозмутимостью ответил мне он. – Это был несчастный случай. Он сам выстрелил. Неудачно.
Как по мне, неудачно было выбрано объяснение случившегося, врали бы уже, что кто-то другой нечаянно спустил крючок, а лорд просто мимо проходил, но я сделала вид, что поверила – все равно бесполезно выспрашивать.
Обнаглев вконец, а может, просто от досады, что не получается вытянуть из эльфа ничего стоящего, поинтересовалась, как развиваются его отношения с леди Каролайн и могу ли я рассчитывать, что меня пригласят на свадьбу. Грайнвилль серьезно сказал, что отношения развиваются хорошо, а по поводу приглашения должен будет сначала посоветоваться с невестой, что и сделает, как только леди Каролайн ею официально станет. Ей-богу, даже не смешно!
О Грине за время затянувшегося, но оказавшегося практически бесполезным разговора я позабыла, а между тем доктор честно дожидался меня у ворот под начинавшим накрапывать дождиком. В компании леди Каролайн, естественно. Будучи оба телекинетиками, развлекались тем, что отгоняли от себя дождевые капли. Существуют куда более удобные универсальные плетения, позволяющий сплести энергетические потоки в купол-зонт, они несложные, требуют минимум знаний и затрат, – я лет в тринадцать по книжке такой сделала без посторонней помощи. Но эти двое, видно, решили порисоваться друг перед другом и наплели такого, что в глазах рябило: двойной, если не тройной контур, опора на воздух, концентрация на вертикально движущихся объектах, каждый из которых нужно зафиксировать в полете и отодвинуть на заданное расстояние, – и это только то, что я видела. С чем-то более тяжелым, чем капли, у них такое вряд ли прошло бы, но…
Я видела?!
В тот же миг, как я осознала это, все пропало. Все-все-все пропало, и вернулась пустота. Пустоту эту я тоже только что осознала, и от осознания чуть не расплакалась тут же.
– Что-то случилось, Бет?
– Нет, – вдохнула глубоко. – С чего вы взяли?
Если я и решусь рассказать ему, просто посоветоваться, как с доктором, то уж точно не при леди Каролайн, уже навострившей уши.
Грин недоверчиво всмотрелся в мое лицо, а свой странный щит, видимо, упустил или ослабил контроль, и воспользовавшаяся этим капля упала ему на нос. Прямо на его выразительный клюв, да.
И я улыбнулась.
Проблемой больше – проблемой меньше. Тем более и проблема-то не новая.
Зато дождь закончился, так толком и не начавшись, еще до того, как мы вернулись в лечебницу. Погодники же обещали, что ближайшие недели будет ясно, и «Крылатый» на днях поднимется в небо…
– Все же интересные у вас знакомые, – сказал Грин, остановившись в коридоре у своей двери.
– Интересные, – согласилась я со вздохом.
Говорящие с миром эльфы – отнюдь не жемчужина коллекции. Среди моих знакомых целый бог есть. Только толку от таких обширных связей никакого.
– Хотите кофе? – спросил доктор. Может, и без скрытой подоплеки, но мне в его вопросе явно послышалось сакраментальное «Хотите об этом поговорить?», а поскольку говорить я не хотела, то и от кофе пришлось отказаться.
Нужно было сначала все обдумать и прикинуть, что и кому можно рассказывать, а о чем лучше помолчать.
В итоге рассказать я решила только Оливеру и только об эльфах.
В ректорской приемной сидела на месте секретаря незнакомая мне женщина неопределенного возраста. Не определялся он в интервале от кокетливого «тридцать с хвостиком» до «столько не живут», в зависимости от того, хотела ли обладательница миниатюрной фигурки, длинного носика и тугих льняных буклей добавить себе годков для солидности с помощью огромного количества белил и румян или же напротив отчаянно молодилась таким образом.
В нежно-сиреневом костюмчике, украшенном без меры оборками и рюшами, смотрелась она в строгом интерьере приемной сущей фиалкой, неведомо как расцветшей на гранитной плите. Но ровно до того момента, как я, поздоровавшись и представившись, хотела пройти мимо нее в кабинет ректора. Тогда фиалка перевоплотилась в гибрид змеи и овчарки, обладающий к тому же некими магическими способностями, позволившими ей выстроить между мной и дверью Оливера невидимую стену, чтобы вдоволь пошипеть на меня и полаять.
Высказав все, что думает о нынешней невоспитанной молодежи вообще и обо мне в частности, дама пыталась записать меня на прием к милорду Райхону «в будущий вторник и не раньше». Я отказалась и назвалась еще раз, хоть уже и сомневалась, что Оливер со всеми волнениями не забыл предупредить обо мне новую сотрудницу. Лже-фиалка произнесла еще одну речь, в этот раз чуть короче, и милостиво разрешила подождать, пока она освободится, чтобы доложить о моем приходе, после чего принялась с важным видом перебирать бумажки. Скандалить не хотелось, и я решила смиренно дождаться пока неизвестно кем и откуда выкопанное чудо наиграется во владычицу врат, но тут внезапно вспомнила, что как-никак являюсь штатным протоколистом специальной комиссии, о чем немедленно сообщила запудренной даме. Та враз превратилась из овчарки в курицу, захлопала опустевшими глазенками и закудахтала, что знать не знает ни о каких протоколистах, но если таковые имеются, милорд ректор должен был поставить ее в известность. С этими словами демонстративно раскрыла толстенный блокнот, куда, очевидно, записывала все указания новоявленного шефа, и тупо уставилась на первую страницу. По затянувшейся паузе стало понятно, что если не о протоколисте, то о некой Элизабет Аштон эту клушу точно предупреждали.
Стена исчезла, и я беспрепятственно прошла в кабинет.
Оливер работал. Или делал вид, что работает. В прямом смысле с головой закопался в бумаги, так что от входа видна была только его макушка и изгрызенный кончик пера.
– Добрый день, Элизабет, – поздоровался он, не поднимая головы. – Проходите, присаживайтесь. Мне нужно еще минут десять, чтобы закончить… или двадцать… Без Джерри я совсем запутался во всем этом…
– Доктор Грин говорит…
– Да, я был сегодня в лечебнице, – судя по уверенно звучащему голосу, с потрясением милорд Райхон уже справился и теперь не позволял себе раскиснуть снова. – Он выкарабкается, не сомневаюсь. Но я к тому времени рискую сойти с ума без толкового секретаря. Видели, какое сокровище подыскал мне мистер Крафт?
Делиться впечатлениями, оставшимися от «сокровища» господина проректора, я не стала, рассудив, что лучше не отвлекать Оливера пустой болтовней. Присела в кресле у чайного столика и задумалась о жизни, в которой все так сложно и перепутано.
Освободился ректор через полчаса. Может, и не закончил все, что планировал, но сгреб решительно все бумаги в кучу и отодвинул на край стола. Поинтересовался, не хочу ли я кофе, а узнав, что хочу, спросил, не возьму ли я на себя труд его сварить, так как доверять эту миссию существу в приемной ему не хотелось: мало ли, как это отразится на физическом и психическом здоровье.
Известие об осведомленности эльфов в вопросах изменяющихся реальностей Оливера не удивило, а мои выводы, что использовать эту осведомленность иначе, как принять к сведению, не получится, были приняты и в целом одобрены.
– Завтра я встречаюсь с лордом Эрентвиллем по поводу подготовки к праздничной декаде и непосредственно к полету «Крылатого», – сказал ректор. – Попробую расспросить его и о ритуале. Но думаю, ваш друг и так сообщил вам все, что мог.
Говорить снова было не о чем, но Оливер сказал, что назначил на сегодня совещание чрезвычайной комиссии и сам предложил переждать оставшиеся два часа у него, если у меня нет других дел, конечно.
Дел у меня не было. А к кофе нашлось печенье и раскрошившийся шербет в мятом бумажном пакете.
– Расскажите что-нибудь, – попросил мужчина, устроившись в соседнем кресле. – Неважно, о чем, только не о… Как прошел день в лечебнице? Или…
– Вы когда-нибудь видели лавандовое море? – спросила я и сама не поняла, откуда взялся этот вопрос. Может, навеяло сиреневеньким нарядом временной секретарши.
– Как-то раз. Был проездом в одной из южных провинций, и мне порекомендовали как местную достопримечательность. Красиво.
– Наш загородный дом стоит посреди такого моря, – улыбнулась я, вспоминая. – Отец сделал маме подарок к моему рождению. С тех пор там на мили вокруг ничего не растет кроме лаванды. Папа говорит, что он – самый бездарный аграрий королевства.
– Лорд Арчибальд? – недоверчиво переспросил ректор.
– Он производит впечатление сурового и жесткого человека, да?
– Не то, чтобы…
– Да. И это так и есть. С некоторыми людьми. Не может же он всех одаривать лавандовыми полями?
– Не все этого и заслуживают, – согласился Оливер. – Но вас он, полагаю, подарками не обделяет.
– Ага. Однажды подарил мне целую яблоню.
– Любите яблоки?
– Не очень. Но на той яблоне висели качели.
На той яблоне и на другой тоже.
Человеку не так много нужно для счастья. Иногда даже двум разным людям оказывается нужно одно и то же. Или все-таки не настолько разным? Или не двум?
Я рассказывала еще и еще, о родителях, о лавандовом море и старой яблоне, как тогда, в палате Норвуда, не чувствуя границ между собственной памятью и воспоминаниями Элизабет, а сама думала о родителях, уже не понимая, чьих, и о магии. Избавиться от этих мыслей оказалось не так уж легко. Осознание, первый опыт. Вся сила мира, в одночасье ставшая моей – так казалось тогда. Первые уроки.
Дар. Талант. Способности. Не три определения одного и того же, а три составляющие. Дар есть у каждого мага. Он определяет умение человека взаимодействовать с преобразовательной энергией потоков… Пустая фраза из учебника, когда-то я знала, что это означает на самом деле. Талант? Это то, к чему лежит душа. Та область магии, в которой твой дар откроется лучше всего. При поступлении в академию нас заставили пройти почти сотню разнообразных тестов, чтобы помочь определиться с выбором. Кто-то, как Сибил, знал свое предназначение еще до прихода сюда: провидцы отличаются от прочих магов, как совы от дневных птиц. Кажется, она сама так сказала. У Мэг явно проявился талант к целительству. А я так рвалась на боевой, что не обратила внимания на дополнительные результаты, главное, что выбранной специальности они тоже вполне соответствовали. Сейчас же надеялась, что я все-таки целитель. Ведь медицина у меня в крови… Или это у другой меня? Неважно, наверное.
А что до способностей. Были они у меня?
Способности определяются направленностью фигур и плетений, которые тебе легче всего даются. Одно время я считала, что неплохо сплетаю атакующие заклинания. Молнию и огненное лезвие. Лезвие можно уменьшить и превратить в скальпель… Можно попробовать, в смысле. А молнией с регулируемым разрядом проводить дефибрилляцию?
Размышления эти я продолжила и на совещании экстренно собранной комиссии. Тем паче для меня ничего экстренного и даже нового там не было. О магии думать было приятнее, чем вспоминать произошедшее с Джереми Адамсом или несколькими днями раньше с Норвудом Эрролом.
Так вот, таланты и способности.
Обычно маг выбирает специальность, следуя за талантом. Но если не уверен или сомневается, что его талант будет востребован, идет туда, где сможет реализовать способности.
Вот Оливер Райхон – малефик. Не самая популярная специальность, кстати. А способности у милорда ректора, как я поняла, к формированию мгновенных портальных переходов. Пространственная физика, геометрия… еще что-то там пространственное. Высокая точность ориентирования на местности и отличный вестибулярный аппарат. Не стал бы преподавателем, подался бы транспортники. Настраивал бы каналы телепортационного сообщения.
А Грин, которого на совещание не позвали, – целитель. Со способностями к телекинезу. Не пошел бы в свое время в медицину, мог бы заниматься такелажными работами.
Я даже придумала, как бы они с Оливером работали вместе. И вывеску себе представила, красивую такую: «„Райхон и Грин“ портальные грузоперевозки».
На этот месте меня ненадолго отвлек инспектор Крейг, и я задумалась и о нем тоже. Какой у него талант, способности или даже специальность, согласно диплому, я не знала, но рассудив, что Олли и Эд при всех своих достоинствах с такой серьезной фирмой не справятся, назначила инспектора исполнительным директором и по совместительству начальником отдела логистики. Себя, подумав еще немного, записала в секретари. Все равно ничего другого не умею…
Совещание?
Да, люди вокруг меня о чем-то совещались. Я ловила обрывки разговора, но улов был небогат. Ничего нового, ничего обнадеживающего. Книга профессора Гриффита будет готова через пять дней, и меня опять усадят писать. Кровью. После того, сколько крови недавно пришлось смывать с рук, это не вызывало ни страха, ни даже легкой брезгливости.
Но пока книги нет, остается лишь ждать. Библиотекаря, который придет меня убивать. И крови в этот раз может быть больше. Или столько же, но моей.
– Еще вопросы? – Оливеру наконец-то наскучила пустая болтовня, и он решил закончить собрание, которое, как по мне, не стоило и начинать.
– Если позволите, милорд, – подала голос леди Пенелопа, как и я на протяжении совещания думавшая явно о чем-то другом. – Что бедняжка Лидия делает в вашей приемной? Эта особа…
– Эта особа – единственный человек, хоть что-то смыслящий в делопроизводстве и не занятый на данный момент другой работой, – несколько резко отреагировал ректор.
– Но она… вы же знаете. Распугает вам всех посетителей.
– Вот и прекрасно, – кровожадно ухмыльнулся глава академии.
Я сообразила, что они говорят о фиалко-овчарке, но чем она так страшна, не поняла.
Зал совещаний я покинула вместе со всеми. Со всеми же вышла в приемную и чуть притормозила в стороне от стола секретаря, со стороны присматриваясь к припудренной дамочке в рюшах. Та провожала уходивших магов задумчивыми взглядами. Брезгливо покривилась на изуродованное лицо профессора Гриффита. Улыбнулась в ответ на улыбку Брока. Нахмурилась при приближении леди Райс. Кивнула пожелавшей ей всего доброго мисс Милс, а после долго и сосредоточено чесала нос. Ничего страшного и даже странного.
Я пожала плечами и пошла к выходу, по пути не забыв попрощаться с секретаршей.
– Как же так? – спросила она у меня.
– Ну… – я задумалась, не зная, стоит ли объяснять, что на ночь тут все равно никто не останется.
– Ага, – женщина подозрительно прищурилась. – Уморила ребеночка?
Я шарахнулась от стола, хапнула ртом воздуха, но тот горьким комом застрял в горле.
– Уморила, – припечатала секретарша. И тут же растерянно захлопала ресницами: – А нового где взяла?
Сумасшедшая.
Я вылетела из приемной. Тяжело привалилась к стене в коридоре и перевела дух.
Однозначно, сумасшедшая.
Я или она?
Зажмурилась. Уши заложило… как тогда от визга…
«Она же сумасшедшая! Ребенка! Чужого! Украла! А если бы она его… Ее в психушке запереть надо!»
– Вам нехорошо, мисс Аштон? – профессор Милс, задержавшаяся у лестницы, чтобы откопать что-то в своем огромном ридикюле, прервала это бесперспективное занятие и подошла ко мне. Покачала головой: – Это все нервы. Могу порекомендовать вам отличные капли…
Не сдержавшись, я глупо хихикнула. Мамаша Саймона посмотрела с сочувствием. Видимо пришла к выводу, что капли мне уже не помогут.
– Простите, мисс Милс, я…
– Лидия вам что-то сказала? – угадала она. – Не обращайте внимания. Она странноватая, но безобидная.
– Что с ней не так?
– О, старая история! – махнула рукой «драконша», а я подумала, что в последние дни только и узнаю, что старые, совершенно не секретные истории, до которых прежде мне не было и дела. – Лидия была студенткой профессора Крафта, когда тот еще не был проректором. Давно, как понимаете. Подавала большие надежды. А потом… Не знаю подробностей – какой-то несчастный случай. Ошибка в заклинании, ментальный удар. Иногда она вполне нормальна, если не замечать ее безвкусных нарядов, а иногда… немного чудит, скажем так. Мистер Крафт, видимо, считает себя виноватым в том, что с нею случилось, вот и держит ее при себе столько лет. А сегодня у бедняжки настоящий праздник – она стала секретарем ректора, пусть и временно. Неудивительно, что разволновалась, и могла что-то…
Неудивительно.
Если подумать, не так удивительно, как то, что мисс Милс, от которой обычно за сто шагов веет холодом, вдруг разворковалась. И улыбается еще, улыбается. По-доброму так, что кажется даже симпатичной и сходство с красавчиком-сыном в кои веки просматривается.
Хорошо, хоть на ужин не пригласила. Почему-то подумалось, что она так и сделает. А я соглашусь, естественно, приду, а потом еще и ляпну во время десерта что-нибудь вроде: «Сидите-сидите, я уже знаю, где у вас лежат ложечки»…
Каша в голове стала гуще.
Прохладный ветер остудил, но не освежил, и лишних мыслей, увы, не выдул.
Оливер догнал меня минут через пять после того, как я вышла из главного корпуса. Не окликнул, подошел со спины, но не напугал: кажется, я начала узнавать его шаги.
– Вот, – сказал, поравнявшись со мной. Подумал и добавил, на случай, если я не догадалась: – Решил вас проводить.
– Спугнете библиотекаря. Вдруг он как раз прячется в кустах и ждет удобного момента на меня наброситься?
– Подождет еще. Зачем портить такой хороший вечер?
Если вечер и был хорош, я этого не оценила.
– Милорд, простите, а вы бы не могли…
Милорд мог. Секунда, две – и мы уже рядом с общежитием.
А могли бы еще идти неторопливо, разговаривать…
Настроение не то.
Я и на ужин не пошла: сказала подругам, что голова болит, и попросила до утра меня не кантовать. Накапала себе рекомендованных мисс Милс капель, для верности вдвое увеличив дозу, и завалилась в постель.
Капли не подвели. Ибо снились мне, вопреки ожиданиям, не запудренные фиалки, реки крови, уморенные младенцы и книги из человеческой кожи.
Снилась мне процветающая фирма портальных грузоперевозок «Райхон и Грин».
По деревянному настилу отправной площадки бродил, утопив руки в широких карманах грязной робы, Оливер Райхон, качал обритой наголо головой и ругал сквозь зубы заказчиков, проплативших доставку негабаритного груза.
В углу площадки сидел на скрипучем стуле обряженный в серую хламиду Эдвард Грин. Курил трубку, задумчиво чесал длинную седую бороду, сверлил взглядом тот самый негабаритный груз – накрытое брезентом бесформенное нечто – и шептал удрученно: «Ты не пройдешь».
Вокруг Грина прыгала Белинда Лемон в коротеньком платьице и с огромным бантом на голове. Ловила пускаемые им колечки дыма и пыталась надеть себе на палец.
Под брезентом что-то шевелилось.
Где-то, не умолкая, звонил телефон.
А вокруг площадки клубился густой сизый туман.
«Вы должны это записать, мисс Аштон», – строго сказала мне, появившись из тумана, профессор Милс.
«Ага. А как же! – сказала ей я. – А вдруг оно сбудется?»
«Ну и пусть сбывается, – разрешил туман голосом инспектора Крейга. – Что плохого? Все живы, все здоровы, все счастливы»…
Проснулась я в прекрасном настроении и еще несколько часов после подхихикивала, что правда, немного нервно, вспоминая то бритоголового ректора, то бородатого доктора. Когда этот самый доктор после обхода зашел к леди Райс, боялась, что со мной приключится натуральная истерика, но, к счастью обошлось.
– С вами все в порядке, Бет? – поинтересовался он, спровадив наставницу из кабинета за какими-то выписками.
– Угу, – промычала я, изо всех сил стараясь задавить неуместную улыбку.
– Хм… А со мной? – мужчина пригладил волосы и немного обеспокоенно поглядел на свое отражение в темном стекле, закрывавшем полочки с готовыми снадобьями. – Вы так смотрите, словно у меня рога выросли.
– Борода, – хмыкнула я. – В смысле, думаю, пошла бы вам борода.
Грину, очевидно, тоже снилось что-то приятное, и вместо того, чтобы озаботиться моим психическим здоровьем, целитель еще пристальнее всмотрелся в стекло. Почесал гладко выбритый подбородок.
– Нет, вряд ли, – проговорил с толикой сомнения. – Но можно будет попробовать… во время отпуска…
В случае нашего доктора слова «во время отпуска» соответствовали расхожему «когда рак на горе свистнет». Но я тоже решила, что лишняя растительность на лице его не слишком украсит, и с этим экспериментом можно не торопиться.
– А трубка? – задалась новым вопросом. – Вы ведь не курите? А курили когда-нибудь?
– Курение вредит здоровью, – выдал он нравоучительно.
– А, ну да…
– Десять лет.
– Что?
– Курил около десяти лет, – с непонятной жесткой усмешкой пояснил Грин. – Там, где я жил до академии это считалось своеобразным признаком взрослости. Тут были уже иные мерила, но бросить удалось только к пятому курсу.
– Ясно, – кивнула я. Неожиданная откровенность, но полагаю, это была еще одна из тех историй, которые «не секрет» ни для кого, кроме меня.
Студентам-пятикурсникам обычно от двадцати одного до двадцати трех, в зависимости от того, в каком возрасте они были приняты в академию. Минус десять лет… Интересно, где это так взрослость демонстрируют?
– Миллардский воспитательный дом для одаренных, – тут же удовлетворил мое любопытство доктор.
– Ясно, – повторила я. Поняла, что целитель ждет какой-то реакции, и пожала плечами: – Рога у вас по-прежнему не выросли.
Хотя непонятно, чего он на самом деле ждал. То ли леди Элизабет Аштон, узнав «тайну происхождения» визави, должна была высокомерно сморщить носик. То ли перевоплотиться в копию одной знакомой рыжеволосой девицы и восторженно захлопать глазками. Специализированные воспитательные дома принимали детей из приютов, когда у этих детей обнаруживался магический дар. Там они получали начальное образование и учились управлять способностями, по большей мере – сдерживать случайные всплески силы. После их, как правило, ждала профильная школа и трудоустройство по распределению. В высшие учебные заведения попадали единицы. Стипендию в королевской академии мог получить только очень одаренный и не менее упорный ученик. А учитывая то, что после окончания учебы он всего лишь за каких-то двадцать лет стал ведущим врачом и заведующим лечебницей при этой самой академии… Да, пожалуй, второй вариант уместнее. Но гениальность Грина – факт общеизвестный, и я не видела смысла бурно реагировать на каждое его новое подтверждение.
Да и не успела бы: вернулась леди Пенелопа, принесла заведующему нужные выписки и результаты анализов для уточнения чьего-то спорного диагноза, после чего они недолго посовещались, диагноз единогласно подтвердили, и Грин, невосхваленный, отбыл к себе. С его уходом пропало и навеянное веселеньким сном беззаботное настроение.
