Текст книги "Новости конца света (СИ)"

Автор книги: Ирина Ростова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

– Так вдвоем, брат, “колыбельные”-то петь сподручнее. Я вот бьюсь-бьюсь, никак не пойму, что за Всадника этот Шторм нашел и окучивает.

– Чтоб я что понял, – пожаловался Илья. – Домой мне надо.

– Это точно, брат, надо. Ты того совсем.

– Не совсем. Но того. Такси, что ли, вызвать?

Дэш посмотрел на него, прищурился, сверкнул в оранжевой полутьме белозубой улыбкой и, уцепив Илью за рукав, потянул его обратно к середине моста, к рельсам.

– Сейчас что покажу, – пообещал он, наступил ногой на рельсу и тут же отступил. Илья даже рот открыть не успел, чтобы переспросить и выразить свое недоумение, как тихо звякнув, перед ними из ниоткуда затормозил трамвай: ярко освещенный, со вполне стандартной табличкой над затемненной кабиной. Правда, на табличке был написан не какой-то конкретный номер, а прочерк. Просто дефис, или тире, и выглядело это странно.

– Добро пожаловать, – широким жестом пригласил Дэш, и передняя дверь гармошкой сложилась, пропуская внутрь.

– Это что за нафиг? – вежливо уточнил Илья, чувствуя холодок блеклого ужаса, взбирающийся по хребту. Не то, чтобы трамвай выглядел так пугающе, но во всей ситуации было что-то радикально неправильное, ненастоящее. Или, наоборот слишком настоящее для тревожного сна.

Может, это я с Айкиным батей перепил, – предположил про себя Илья. И вовсе я не тут, на мосту, а там, возле диванчика на кухне, и заботливая сестрина подруга мне подушечку подложила под шею, чтобы завтра не ломило.

Но сон или нет, а Дэш профессиональным движением подтолкнул его в бок, и Илья почти кубарем влетел в салон. Дверь тут же закрылась за ними, но трамвай все еще стоял.

– Чего встал, брат, давай, садись, в ногах правды нет! То есть, ее и в других частях тела не очень, но в заднице явно больше, так что задницу сажай!

Подталкиваемый своим спутником, Илья прошел глубже и плюхнулся на одиночное сиденье, оглядываясь. Турникетов не было, да и привычных валидаторов: вместо них было три винтажных, ржавых компостера, к одному из которых Дэш вальяжно подошел и приложил пальцы.

Из компостера тут же высунулся длинный и тонкий не то зуб, не то хобот и впился в ладонь Дэша, жадно присасываясь. Несколько капель под невозмутимым взглядом парня упали на пол, пока Илья покрывался холодным потом от ужаса и протирал глаза, а потом компостер, видимо, наелся, и хобот втянулся обратно. Компостер дернулся, словно сыто рыгая, и неожиданно сообщил:

– Трамвай следует по маршруту “15д” до конечной остановки “Станция метро “Университет” без промежуточных остановок. Уважаемые пассажиры, будьте внимательны друг к другу, уступайте места инвалидам демонических войн, представителям древних времен и исчезающих рас, пассажирам с отпрысками, а также женщинам и лицам сильнее и быстрее вас. Желаем приятного полета.

И состав тут же тронулся с легким мелодичным звоном, скользя по сверкающим серебром рельсам уходящим то ли в ночное марево, то ли и вовсе в небеса.

– Э, вот так, – радостно осклабился Дэш, явно наслаждаясь перекошенным лицом своего приятеля, и потер пострадавшую ладонь о куртку. – Как-то так, брат. Ну, как, теперь больше веры мне, а?

– Ни фига, – не согласился Илья, вцепляясь крепче в поручень. Трамвай все ускорялся, словно беря разгон с каждой секундой, и пейзаж за окнами мелькал быстрее, чем в пригородных поездах. Собственно, мелькал так быстро, что от этого тошнило. – Я напился и отрубился у Айки. Я сплю, и все это сон. А ты мне снишься потому, что был самым сильным впечатлением дня.

– Так хоть впечатлил, и то “цимес”, как ты говоришь, – хмыкнул Дэш, усаживаясь на сиденье через проход и с интересом изучая бледновато-зеленый абрис Ильи. – Ну, ничего, ничего, брат, ты еще молодцом держишься. Нормально, так-то. Может, еще и воспитаем из тебя достойного зверя, да?

– А если я не хочу быть каким-то там зверем?

– Э, брат, такое не выбирают. Таким рождаются. Так что либо ты того, воспитуешься, либо того, – и Дэш живописно изобразил чирк пальцем по горлу. – Тот же Шторм тебя и этого того, вот как.

– Я все еще ни черта не понимаю, – убито сообщил Илья, чувствуя, как его собственные зубы выбивают неровный ритм, не то от качаний на рельсах, не то от прохлады, не то от нервов.

– А вот это, как раз, нормально, брат. Ничего, потом разберешься. Не все сразу. Думаешь, я родился, что ли, умным, сильным да еще и в стильной куртке вдобавок?

– Вот про куртку, – нервно хихикнул Илья. – Могу и поверить.

– А, смеешься? – широко улыбнулся Дэш. – Смейся, смейся, брат. А у меня тут чары… и чары!

– С винищем? – уточнил Илья, понимая, что веселье приобретает истерический оттенок, но уже не в силах остановиться.

– С пивасом бывает, да, – согласился парень, расстегнул куртку и засунул руку куда-то внутрь, шаря не то по карманам, не то по четвертому измерению. – Ааа, ну-ка, – он достал оттуда надорванный пакет с цветными мармеладками, имебщий такой вид, словно его кто-то уже пожевал и выплюнул. – Будешь?

– Нет, спасибо, – прыснул Илья, продолжая веселиться, и, смеясь, даже пропустил начало торможения, и вписался плечом в спинку соседнего сиденья.

Трамвай звякнул и остановился, и Илья, потирая ушибленное, прильнул носом к окну.

Они, в самом деле, прибыли в разворотный тупик рядом с метро Университет, и он отсюда даже видел светлые колонны станции.

– Э, все. Конечная, брат, поезд дальше не идет, рельсов того, нет, – Дэш, поднявшись, хлопнул Илью по плечу и подошел к центральной двери. Та приветливо распахнулась, и Илья поспешил за своим новым приятелем, опасаясь, что странная техника его замурует и сожрет.

Весенняя ночь встретила их мягкой прохладой и неистребимым гулом проспекта Вернадского. Сзади тренькнуло, словно сигналя об отходе трамвая, Илья обернулся: но за их спинами уже не было ничего, кроме пустых рельс, глухо блестящих в свете фонарей.

– А что это вообще было? – как можно небрежнее спросил Илья у Дэша, догоняя его, уже шагающего в сторону жилого массива.

– А? Что, брат?..

– Трамвай-вампир?

– Ну, это, он не вампир, он, брат, типа, симбионт, да? Прото-разумный, или типа того. Они, такие, с альде по хрустальному мосту пришли, ну и того, ассимилировались. Подделываются под местный транспорт, вот, ну и под здания иногда, но реже.

– Хрустальный мост?

– Когда ихний Армадон накрылся Армагеддоном, они сюда свалили по Хрустальному мосту, ну и живут теперь, как будто нам своего дерьма мало, – пояснил Дэш так, что лучше бы и не объяснял. – Но вот эти конкретно у них, типа, полезные, и пользоваться могу все, кто не, э, нулевичок.

– А кто нулевичок? – замороченно переспросил Илья, у которого голова гудела уже не только от возлияний. но и от гремучего кома явно избыточной информации.

– А что нулевичок, брат, тот не сможет, – радостно подсказал Дэш и заржал. – Ладно, вон там твой подъезд, иди, брат, давай, туда, а я тебя типа глазками провожу, чтоб Шторм тобой таки не закусил. Завтра, это, у “Домино” на Калужской площади встречаемся, да? В восемь.

– На Калужской уже сто лет как “Домино” нет, – с подозрением посмотрел на него Илья.

– Но ты же понял, да, брат? – хитро сощурился Дэш. – До встречи, короче, и вали уже, а то того, систер твоя грозная в окно пялится.

– Светка? – Илья задрал голову, вглядываясь в окна, но их квартира, конечно, казалась пустой и темной – когда это Св так просто палилась на наблюдениях? А пока парень вертел головой туда-сюда, его собеседник успел куда-то раствориться. Как будто пони языком слизнул.

Глава 2 (часть 2), в которой что-то становится яснее, но не очень

***

Слова Двекошки о Грядущем, впрочем, запали мне в души. Не находя себе места даже в домашнем уюте, я воссел на окне, с тревогой вглядываясь в ночь. Как будет выглядеть этот Всенец? Как нам его узнать? Будут ли звезды с неба падать, не удерживаясь там на рыбном клею? Будет ли воздух гореть, как вонючий газ? А земля, начнет ли трескаться и расходиться под лапами? Или, может, черные, мертвые, косматые тени с глазами-фонарями будут бродить по городу в темноте, закрывая вид на горящие окна? Вот как, например, вон та тень?..

Там в самом деле было что-то, во дворе, выползая из-за угла дома и мешая смотреть на пейзаж. Достаточно высокое, чтобы дотягиваться до моего этажа, а, значит, выше стандартной пятиэтажки, костляво-черное, почти ненастоящее на просвет и запредельно плавное, шагающее мягче, чем охотящийся кот. Может, не будь я котом и героем, я бы и не заметил его втекания в реальность из ниоткуда.

Но ему не повезло, или, может, не повезло мне? Потому что такую беду оставить безнаказанно расшагивать по своему району я не мог, а мог ли я ее победить – это уже был вопрос. Пришлось подниматься, и стремительно, но осторожненько двигаться по квартире на выход.

– Эй, кот Рвот, – сонно окликнула меня соседка по квартире, прекраснейшая из кошек, обладательница наипушистейшего из хвостов. Злопыхатели говорят, что хвост этот так велик, что ее стоит называть Кошка с батоном на заднице, но это они просто завидуют. И да, это только ей дозволяется так меня именовать, по самому детскому из моих имен. – Куда собрался?

– На улицу. Там неведомый враг, – гордо ответил я, бросая на нее самый что ни на есть героический взгляд. Она, впрочем, не впечатлилась, зная меня, увы, с растрепанных подростковых времен.

– А, ну, ладно, – зевнула Кошка, нежная как сливки. – Будешь возвращаться – не топочи, проклятый.

Что это было, если не благословение? Она сказала, что я вернусь! Я немедленно воспрял духом (и хвостом) и пружинящей походкой отправился в глухую ночь.

В глухой ночи, впрочем, было достаточно неплохо: прохладный воздух шевелил шерсть, и от фонарей возле дома было так светло, что я не сразу и понял, куда девалось непонятное создание. Пришлось уйти поглубже в тень и залечь в засаде, приглядываясь к звездам, к небу, к чужим окнам. Так прошло много минут, и я уже думал, что упустил врага, как внезапно заметил его: уже далеко, за целый квартал или больше от меня, невозмутимо медленно шагающего прочь. Я победно мрякнул себе под нос, приметил направление его движения, на всякий случай и, не спуская с него фокуса внимания, чтобы вновь не остаться с холодным следом, рванул следом, ловко рыся между редких прохожих и машин, и проскакивая во все возможные щели, сокращая путь. Пару раз мне лаяли вслед припозднившиеся с выгулом собаки: а один, особо крупный и невоспитанный зверь, потащил своего человека вслед за мной, не слушая его причитаний. Это было фи и фе, но останавливаться и разбираться – значило упустить чудище, поэтому я только прибавил скорость, переходя не иначе как на первую котмическую. Враг явно двигался медленней, так что я настиг его примерно полтора километра спустя от начала погони, в не слишком аккуратном сквере, где с незапамятных времен на бронзово й скамейке сидит бронзовая же парочка с газеткой. Толку от них, увы нет: эти двое не из тех, кто может, в случае необходимости, подсобить отважному коту. Некоторые такого рода фигуры, впрочем, могут: и каждого такого доброго мы, коты, знаем наизусть. До ближайшего, впрочем, еще километра полтора шустрого бега, и враг, конечно, туда по своей воле пойдет вряд ли: список добряков известен не только котам. Именно поэтому рядом с некоторыми человеческими памятниками никакой такой нечисти и не встретишь.

Ничтоже сумняшеся, я взлетел по постаменту вверх, потом по бронзовым складкам и изгибам, и, взгромоздившись на лысую бронзовую голову, закричал, обращая на себя внимание темной твари.

– Эй, ты! Да, ты, темный! Слышишь? Это моя, моя территория! Изыди откуда пришел!

Когда я думал было уже, что он меня не расслышал и набрал полную грудь воздуха, чтобы продолжить сольный концерт, костлявая тень извернулась, наклонилась и приблизила ко мне свою огромную, уродливую голову с холодноватыми фонарями глаз.

Чем ближе он приближался, тем отчетливей я ощущал холод, тишину, озноб и распространяемую вокруг этим созданием ауру панического ужаса. Но я вовремя вспомнил о том, что я кот вовсе не самый обычный. А уж если об этом зашла речь, то обычность кота неизмеримо далека от обычности человека. У самого преобычного кота в жизни бывает столько приключений, что и не снилось какому-нибудь бесхвостному экстремалу от спорта, не говоря уже о стандартном мальчике или девочке из офиса в центре. Это, прежде всего потому, что приключение любой кошки начинается еще до самой кошки. Оно ей, так сказать, предшествует, предваряет, и создает нужное хвостатое и усатое, чтобы реализовать себя должным образом.

Так и мое приключение когда-то выбрало меня, позвало, нарисовало мне шерсть, когти, усы и длинный хвост, и, только когда оно устало рисовать, я наконец, родился.

И сейчас передо мной явно была часть того великого, для которого я был рожден. Я чувствовал это!

И тут совсем рядом взорвалась лаем невоспитанная псина, которая, видимо, вырвалась от своего хозяина и добежала сюда. Это было совсем не по плану! Мой противник развернулся, демонстрируя непостижимую ловкость: насколько обманчиво медленными были шаги твари, настолько же стремительными оказались попытки изловить злосчастную собаку, но она, изрыгая дикий лай и клочья пены изо рта, продолжала и продолжала отскакивать.

– Эй, сэр, вы отнимаете моего противника! – крикнул я и, собравшись в пружинку, совершил длинный красивый прыжок с лысой головы статуи вперед, прямо на спину твари. Она взвыла, и я, терзая ее когтями и не решаясь впиться зубами, издал громогласный, душераздирающий боевой мяв. Голос у меня, признаться, достаточно противный. Все так говорят! И я, как и все коты, умею орать именно в той дивной тональности, от которой даже самые терпеливые из бесхвостных впадают в раж. Да и твари мой деморализующий клич не пришелся по нраву.

Собака напрыгивала на кошмарное создание снизу, пытаясь укусить, но не решаясь, потому что от костлявых ног нестерпимо разило мертвечиной самой дурной масти: уже не слегка тухлятинкой, а густым запахом разложения и тлена, за которым мог быть только трупный яд. Тварь наклонялась, вертелась волчком, шваркала туда и сюда своими когтищами, а я драл и драл ее со спины, пользуясь тем, что она занята погоней за дурной псиной, и бесконечно выводя во весь голос боевой клич всех дерущихся котов.

Несколько раз противник отвлекался от собаки, пытаясь достать меня на своей спине, но, на мое счастье, его костлявые ловкие лапы просто не гнулись настолько, чтобы поймать меня, и я продолжал клочьями выдирать словно бы черный лежалый пух, из которого на проверку состояли кости тварины.

Но, все же, нет: я (с небольшой помощью глупой собаки) так и не успел справиться сам, начали прибывать другие помощнички, привлеченные звуками битвы.

Все новые и новые стремительные молнии набрасывались на моего противника со всех сторон, и их голоса сплетались в многоголосную песню кошачьей храбрости и жажды подвига. Да, вот за право привесить к своему титулу победу над таким вот невероятным противником каждый кот, пожалуй, готов бороться.

Чудище, однако, сдаваться не собиралось. Раз за разом оно сбрасывало с себя настырных нападающих (кроме меня!) и расшвыривало их в стороны (кроме меня!), и мы никак не могли проскрести его достаточно, чтобы повалить. Злосчастная собака уже вся вывалялась в грязи и крови, и мне даже было ее немного жаль, в самом-то деле! Что за беда, погналась за котом, а вляпалась в эпическую битву за будущее мира!

А потом я – и все остальные – услышал знакомый голос. Двекошки, признанный лидер и, несомненно, лучший охотник из всех, несмотря на свои габариты (а, может, наоборот, благодаря им), зычно орала на одной ноте, созывая всех вокруг себя. Командирский приказ был силен и непререкаем, так что я его, конечно, проигнорировал, продолжая проскребывать дыру в позвоночнике.

Двекошки, между тем, командуя уже достаточно большой котармией, направила их несколькими потоками против врага, окружая его и не оставляя ему шансов повернуться лицом одновременно ко всем. Дурная псина, на удивление, вполне адекватно приняла участие в совместной охоте, слыша и даже понимая приказы Двекошки (что, вообще-то удивительно: их не все коты-то разумеют; хотя быть может, “дурак дурака?..”). Но, как и следовало ожидать, успеха, все-таки, достиг я, и не только потому, что великолепен, но и потому, что упорен. На тысячный, может быть, раз позвоночник под моими лапами поддался и стал сгибаться под неестественным углом, от чего чудище пригнулось к земле, подставляя голову и плечи слаженным атакам котовьего войска. Во все стороны полетел черный пух, оседая на шерсти бойцов и в весенней слякоти вокруг, и через небольшое время колосс пал.

А я, конечно же, оказался царем горы, так и не выпустив свою добычу из когтей.

Двекошки вспрыгнула на голову твари, потрогала лапкой погасшие глазницы, громко фыркнула, брызгая слюной, и, подойдя ко мне, уселась и стала умываться, не обращая внимания на то, что попирает чужой трофей.

– Что же, что же, кот Вот, ты молодец, – похвалила она меня. – Знатный враг. Знатная охота. Ты теперь, наверное, Кот, который скогтил тень.

Я приосанился, распушивая свой немалый воротник, и гордо повернулся в профиль, но долго не продержался, потому что от любопытства не только кошка сдохла, но и кот не может вполне вкусить свой триумф.

– А что это за враг? – спросил я, потому что из всех котов и кошек Двекошки только и могла бы ответить на такой вопрос.

– Один из Этих, – она дернула носом. – Спит не крепко, ворочается, и ему снятся плохие сны. Это был дурной сон.

Я скривился, косясь на подванивающую добычу. Если у непонятных “Этих” такие сны, то с ними явно лучше не сталкиваться.

– И что будет, если Этот проснется?

– Всенец, – кратко ответила Двекошки, встала, вытращила трубой хвост и пошла прочь, сигнализируя конец охоты.

Остальные постепенно последовали за ней, негромко переговариваясь и растаскивая стремительно усхающую тушу на сувениры, и в итоге возле бронзовых людей, в снова-тихом сквере остались только я … и тупая псина. Она посмотрела на меня, махнула туда-сюда хвостом и неуверенно гавкнула, но я испытывать свою удачу не стал, и вместо приветствий влетел обратно на голову статуи и засел там, приветливо облизывая лапу с грязными после драки когтями.

Собака села внизу и начала ныть.

Кажется, вечер обещал быть томным … и долгим.

Я успел совершить туалет трех лап из четырех, когда к собаке подбежал ее запыхавшийся, одновременно расстроенный и радостный хозяин.

– Больше так никогда не делай! Плохой, плохой мальчик! – усовестил он псину, впрочем, не пытаясь проучить ее поводком или завалящей тапкой. Это был в корне не верный тип воспитания, но разве кто-то будет слушать кота в вопросе о том, как надо обращаться с собакой? Так что я даже слова не стал тратить. Дождался только, пока продолжающий совестить непослушное животное человек отойдет подальше, и грациозно спустился вниз, намереваясь отправиться, наконец, домой. И без того задержался!

Торопясь, я вынырнул из кустов под носом у какой-то припозднившейся бесхвостной девчонки, и она в самом деле подпрыгнула от страха и завизжала так громко, что я даже пригнулся от звуковой волны. К ее чести, разглядев меня, орать она перестала, схватилась за сердце и принялась хохотать. Вот она, девичья непосредственность!

– Ой, божечки-кошечки, да ты всего лишь кот! А я-то перепугалась! Ты не представляешь, как страшно тут идти. Каждый вечер иду и обмираю! Я тебя тоже напугала? Иди, почешу! Красивый ты какой, пушистый! И огромный!

– Перцовый баллончик купи, – буркнул я, выворачиваясь из ее рук. Чесать меня – в некотором роде привилегия, и не всем это дозволено.

– Мамочки, еще и мерещиться, – снова нервно рассмеялась она. – Надо, что ли, перцовый баллончик, в самом деле купить. Или найти попутчика.

Вот и заведи, подумал я, выдергивая из ее рук свой хвост.

А меня не трожь. Я священный. Только вот, конечно, уж точно не святой.

***

Удивляясь сам себе, на следующий день в восемь часов вечера Илья обнаружил себя идущим вдоль Российской детской библиотеки и дальше, мимо дворика и корпуса три. Через проезд было видно депо имени Апакова, и Илья даже немного поежился при смутном воспоминании о плотоядном трамвае, который то ли был на самом деле, то ли привиделся в алкогольном бреду. Все-таки Айкин папа знатно умел спаивать случайных собутыльников, каждый раз коль скоро Илья нарывался на него, так и возвращался потом на бровях и весь в глюках. Так что, может, и Пони Дэш ему привиделся вместе со всей чепухой. При этом Айкин батя пьяницей или алкоголиком не был, зато “дочкиных друзей” ценил без меры и готов был дегустрировать в их компании разнообразные напитки со рвением, достойным лучшего применения. А так как он был музыкантом, причем популярным не сказать чтобы у молодежи, а вполне у людей постарше, арсенал домашнего бара пополнялся эффективно и даже без затрат, исключительно за счет щедрых даров.

Напротив входа в торговый-деловой центр, конечно, никого не было, и из ярких пятен вокруг – вообще только далеко впереди чья-то красная куртка, на секунду вызвавшая нервный всплеск адреналина. А вот Дэша-Пони не было, и Илья даже засомневался по второму кругу, “а был ли мальчик”. Впрочем, через полторы минуты его панибратски хлопнули по плечу, и Дэш в своем цветастом великолепии повис у него на плечах, опасно балансируя на лестнице на ступеньке выше.

– Брат! Привет, брат, а деньги есть? А то я того, потратился, – и он, радостно улыбаясь, помахал перед носом Ильи довольно стремным игрушечным пони в пластиковой упаковке.

– А это тебе зачем? – осторожно уточнил Илья, с оттенком недоумения изучая подозрительную игрушку, имеющую такой вид, словно создатель ее курил что-то покрепче сигарет. Возможно, даже мухоморы.

– Это пони! Дружба это чудо, брат! – осклабился Дэш. – Так деньги-то есть? Э, хоть сто рублев? На мороженку.

– Ты за этим встречу назначил, что мне пони показать и денег поклянчить?

– Считай это, э, этим, добровольным взносом в фонд … эээ … информирования населения, – Дэш прищелкнул темными пальцами. – Не жлобись, брат, купи мороженку.

Илья неодобрительно на него посмотрел, осторожно сгрузил со своих плеч и с максимальным апломбом двинулся в сторону продуктового магазина в том же деловом-торговом ТЦ. Поскольку магазин был из недешевых, на два мороженых, пару шоколадок и прочие запасы, которые Дэш незаметно и невозмутимо походя прихватил на кассу, ушло значительно больше сотни, но Илья, в самом деле, решил считать это своего рода данью: если Дэш в итоге расскажет что-то внятное, и станет внезапно понятно, как жить дальше, все будет значительно лучше. А так Илья до сих пор понять не мог, спятил он, или все-таки еще только на пути к этому.

– Куда теперь?

– Вон, во дворик, – Дэш указал вдоль улицы на вход в уютный внутренний дворик дома один, почти всегда тихий и умиротворенный, если там не обретались очередные бешенные подростки со своей музыкой и прочими излишествами. Однако, борьба местных жителей за тишину и порядок была вполне эффективной. Во дворике, обойдя припаркованные машины, Илья направился было к лавочке, как Дэш внезапно цапнул его за рукав, поддернул к себе, одновременно чуть пригибаясь, и внезапно душа Ильи ушла в пятки, а пятки оторвались от земли.

Дыханье перехватило, а потом оно вылетело из груди, когда его ноги снова соприкоснулись с твердой поверхностью – вот только стояли они уже на крыше дома.

– Что, – начал было Илья, но Дэш перехватил его за шиворот влажной противной рукой и снова прыгнул, поднимая в воздух на долгие, корявые секунды. Илья как завороженный проводил взглядом крышу, деревья, фонтаны… и больно, зверски больно стукнулся коленями обо что-то твердое, инстинктивно зажмуриваясь, протягивая руки и цепляясь за теплую, нагретую солнцем поверхность.

– Эй, брат, долго будешь труса праздновать, э? – насмешливо уточнил голос над ухом.

Илья рискнул приоткрыть один глаз и обнаружил перед глазами бронзовое покатое плечо. Собственно, именно за вождя мировой революции он и цеплялся, и осознание этого факта заставило Илью сжать руки и пальцы еще сильнее.

– Ааа, – умно сказал он, не решаясь на крик и не рискуя повернуть голову достаточно, чтобы посмотреть вокруг.

– Да ты не парься, брат, – посоветовал Дэш. Подняв глаза темной поверхности, Илья с ненавистью обнаружил колени в потрепанных спортивных штанах буквально в паре сантиметрах от своего носа. Дэш, ничуть не переживая о текущей ситуации, болтал ногами в грязноватых кедах, небрежно облокотившись локтем на воротник памятника. – Да не парься ты, э! Не свалишься, брат, вот, точно тебе говорю, вот смотри, – он демонстративно поставил обе ноги словно бы на воздух и отклонился назад так, что Илья даже зажмурился. – Да ты чего, э? Высоты боишься, что ли? Да не бойся. Если что, я тебя поймаю. Ну, сам подумай, засунул же я тебя сюда? И поймаю тоже, брат, не ссы.

Это вот “не ссы” почему-то оказалось достаточно убедительным. Илья разлепил глаза, оторвал руки от бронзового дедушки и попытался сесть нормально. Дэш тут же поймал его за предплечье, не очень деликатно поддернул вверх, и Илья, пользуясь его помощью для стабилизации себя в не слишком удобном пространстве, в который раз удивился нечеловеческой, в самом деле, силе своего нового приятеля.

– Я тоже таким суперменом стану? – поинтересовался он, умостив задницу на не слишком удобное плечо вождя и чувствуя себя от этого каким-то попугаем. Хотя нет, он был, скорее, серо-коричневым нахохленным воробьем, а вот Дэш в своей яркой толстовке с цветным хохолком как раз на попугая и был похож.

– Неее, это вряд ли, брат, – расслабленно отозвался Дэш, разворачивая мороженое и кидая обертку вниз. Илья думал было сделать замечание, но его спутник лениво указал на летящий фантик пальцем, и он вспыхнул в воздухе моментальным огнем, оставляя только щепотку белого невесомого пепла, тут же размазанного ветром. – Просто я волшебный пони, вот так вот.

– От работы дохнут кони, – нервно процитировал Илья, шаря по воздуху ступнями в поисках невидимого чего-то, на чем стояли ноги соседа. – Ну а ты бессмертный пони.

– Точно! Вот это ты так хорошо сказал, – одобрил Дэш, радостно жуя свою добычу.

И – оп! Что-то поймалось. Илья осторожно, не глядя вниз, пощупал мыском опору, но она была плотной, надежной и не прогибалась, так что он рискнул опустить на нее сначала часть веса ноги, а потом и весь.

– Вот, жуй, – Дэш сунул ему мороженое, но бумажку на этот раз бросать не стал, а просто запихнул в карман, скомкав.

– Спасибо, – уныловато отозвался Илья, без особого энтузиазма оглядываясь. Впрочем, вид был красивый: отсюда открывался чудный пейзаж с Крымским мостом, вполне достойный поэмы или песни, вот только желания что-то сочинять совсем не было. Туда-сюда шустро и не очень сновали люди, и Илья проводил взглядом девушку в красной кожаной курточке, идущую по краю сквера. Где-то он уже такую видел.

– А мы никого не шокируем таким пикником?

– Да ладно, брат, – отмахнулся Дэш. – Ты часто вверх смотришь? На небо, там, на облачка? Вот, на Ле-ни-на? Да никто не смотрит вверх, э? Хотя вот тут Лени-н, а будь я хоть негром преклонных годов, – внезапно продекларировал он. – И то, без унынья и лени, я русский бы выучил только за то, что им разговаривал Лени-н.

– Как-то много нестыковок, – автоматически пошутил Илья. – Года у тебя не преклонные, а русский ты выучил.

– Да, брат, ну откуда тебе знать, может, мне сто двадцать… десять, и я, этот, ну, как его, горец! – рассмеялся Дэш, принимаясь за пакет с чипсами.

– Да я не удивлюсь даже, – грустенько ответил Илья. – Я уже почти смирился с тем, что попал в какой-то роман жанра городское фентези. Хотя все еще остается вопрос о том, что, может быть, на самом деле я нажрался мухоморов или лежу в коме в больнице.

– Не, э, брат, это было бы слишком просто, – хмыкнул Дэш. – Не выйдет. Придется тебе того, вроде того что мир спасать.

– Я все еще жду инструкцию к этому, – напомнил Илья. – Пока мне очевидно только то, что Шторм за мной гоняется потому, что я увидел, как он убивает того человека. Кстати, зачем?

– Чтобы, вроде как, э, подтолкнуть всадника, чтобы проснулся. Ну, как тебе объяснить, брат, – он задумался. – Ну, вот живет девочка, например, какая-нибудь, и кругом у нее все плохо. И парень бросил, и папа болеет, и двойка в четверти. Ну вот представь. И никто ее не понимает, друзей нет, ну адов сущий гадский такой вот ад. И если девочка, э, нужного типа, вместо отчаяния в ней просыпается Всадник. И его надо усыпить обратно, пока он не развернулся полностью.

– И как это сделать?

– Ну, обычно, предотвратить, там, новые беды. Э, наладить как-то проблемы. Такие дела, да.

– А чтобы разбудить Всадника, нужно этих проблем новых создать?

– Да, раскачать, – Дэш покачал в воздухе рукой с пакетом чипсов. – Всадники, ну, четырех типов бывают. Ну, там, я говорил. Война, Мор, Голод, Смерть. Но Войну мы как бы не боимся. Боимся остальных.

– И как узнать, где оно просыпается? И почему не боимся Войну? – замороченно уточнил Илья.

– Ну, так бывает, можно угадать. Мы, звери, мы чуем. Хорошо чуем особенного того Всадника, который, как бы, наш. Ну, вот я тебе говорил, я – Конь Черен. Голод, значит. Значит, хорошо чую, когда Голод ворочается.

– А я?

– А ты пока стажер, Сессия, – весело рассмеялся Дэш, сверкая белоснежными зубами в опускающемся флере сумерек. – Да почем я, брат, знаю, какой ты зверь, может, и не зверь, а просто какой хитрый потомок фаэ, или альде. Но может и Зверь. Тогда и почуешь, так вот как-то, и узнаешь, и вообще. Вот Блед бы сразу сказал, но Блед далеко где-то, вроде как. Я ему писал, писал в фейсбучек, и а он не отвечает. Так что ты пока, значит, будет со мной на подхвате, и мы сами спасем мир, вот как-то так. Круто, да?

– Обосраться просто, – отозвался Илья, забывая даже, что восседает, как нечесанная ворона, на плече памятника на высоте четвертого этажа. Осознание того, что пресловутые “звери апокалипсиса” переписываются через социальные сети, было несколько ошеломительным. – А Блед, он Зверь Смерти, получается, и всадника Смерть ловит?

– Да ты гений, вообще-то, точно говорю, – преувеличенно восхитился Дэш. – Вот поэтому именно Смерть особо тоже не надо бояться, она будет спать, вроде так, как-то, потому что Блед справится. Ну, Голод, Голод, что, ну, ловлю я Голод. Когда лучше, когда хуже, ну, как получается. С Мором трудно, – он сморщил нос и сделал паузу на невеселое хрумкание чипсами.

– А с Войной?

– А, Война, – Дэш досыпал обломки чипсин себе в рот и скомкал упаковку. – Вот Войну я тебе покажу. Вон она, Война, – он показал рукой с зажатым в ней мусором мимо Ильи, на сквер, где, кажется, пятый круг вокруг нарезала девчонка в красной куртке.