Текст книги "Анри Барбюс"

Автор книги: Ирина Гуро

Соавторы: Лидия Фоменко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

ГЛАВА ВТОРАЯ

1

Двадцатые годы шли по Европе, пестрые, шумные и загадочные, как маскарадное шествие. Еще трудно угадать, безумец или преступник скрывается под маской шута, имитирующего Наполеона. Трудно разобрать, картонным ли мечом – а может быть, сталь блеснула? – размахивает человек с бычьей шеей, в доспехах оперного тореадора.

В Италии дюжие парни в черных рубашках бросают камни в евреев и пишут на стенах погромные лозунги. Они называют себя «фашисто», болтают о свободе и кричат, что им будет принадлежать мир.

Никто не обращает на это серьезного внимания. В эстрадных театрах поют модную песенку: «Бродят по улицам фашисты. К дамам они пристают».

В мюнхенской пивной «Левенброй» Адольф Шикльгрубер, закатывая глаза и брызгая слюной, вопит о реванше. Над ним’ не смеются только потому, что считают его припадочным.

Но в глубокой тайне уже действуют люди, в далеко идущие политические расчеты которых входят и «чернорубашечники» и припадочный ефрейтор.

Существует мнение, что Барбюс после «Огня» и «Клярте» – это оратор, организатор, трибун… Писатель? Да, конечно. Но особого толка. Пламенный публицист, газетчик.

Между тем никогда Барбюс не был в такой степени Писателем с большой буквы, как в эти годы. Прозрение сделало его счастливым. Ясность мировоззрения цементировала все, что разрозненно блуждало в его сознании. Теперь это мировоззрение укреплялось. Оно освещало ровным и сильным светом его путь.

Барбюс полон творческих замыслов. Идея новой книги созревала долго.

В мае 1924 года Аннет Видаль возвращалась из Швейцарии по вызову Барбюса. Старенький экипаж мягко катил по лесной дороге из Санлиса в Омон. Стояла обычная и всегда удивительная французская весна. Галатский лес кончился. В конце длинной деревенской улицы путница искала зеленую ограду с узкой калиткой и табличкой «Сильвия». Она долго напрасно дергала ручку звонка. Возница, поворачивая свой неуклюжий рыдван, бросил ей: «А у них всегда открыто!»

Она слышит громкий лай Ариеля: ей кажется, что он стал басовитей и солиднее. И вот по дорожке идет навстречу ее шеф, высокий, худющий, характерным жестом отбрасывающий прядь волос, падающую на висок.

И тотчас он ведет ее в дом, где еще топятся печи и стоит сухой, чуть припахивающий дымком сосновых поленьев воздух. Как всегда – наводнение бумаг. Всюду листы, исписанные бисерным почерком. Это начало работы над книгой «Звенья». Она задумана давно, к ней делались эскизы, наброски.

Труд над книгой начался. Барбюс работал над черновиком, потом диктовал. Под стук машинки он продолжал вносить поправки в текст. Потом снова работал над отпечатанным вариантом. Правильнее сказать, заново писал его. И снова диктовал. Книга много раз переделывалась. Барбюсу хотелось достичь простоты и ясности формы, из которой выступала бы основная мысль.

Работа шла трудно. И все же книга была сделана в полную силу.

Начиная с «Ясности» Барбюс формировался как мыслитель. В книге «Звенья» он и предстает мыслителем с философским видением мира, с раздумьями о будущем.

А в декабре все началось сначала. Но это была уже работа над корректурой. Такая же скрупулезная, с тем же изнуряющим напряжением бессонных ночей.

Это происходило на «зимних квартирах». Вилла «Вижилия» в Мирамаре была пуста и холодна. Наступала новогодняя ночь, и, как говорят в народе. Новый год обещал все то, чем была заполнена эта ночь. В данном случае – вдохновенным трудом. И это могло только радовать Барбюса, склоненного над листами корректуры в большой нетопленной комнате.

Около полуночи последний лист лег на кипу выправленных страниц.

– C’est tout![14]14
  Всё (фр.).


[Закрыть]

На возглас Барбюса Ариель поднял свою большую голову. Глаза его понимающе засветились. Во всяком случае, так утверждал его хозяин.

– Сейчас мы будем праздновать.

Аннет удивлена. Чем можно отпраздновать Новый год? Они бедны. Ни у кого из них не было времени подумать о празднике.

Барбюс с лампой в руке отправляется на поиски. Маленький секретарь следует за ним, чрезвычайно довольный окончанием изнурительной работы. И несмотря на то, что нет никакой надежды что-нибудь поесть.

Они бредут по комнатам. Их смешные тени, большая и маленькая, крадутся за ними, как тайные сообщники. Тщательный обыск принес некоторое утешение. Обнаружены яйца и полбутылки рома. С необычайным воодушевлением Барбюс объявляет меню новогоднего стола: омлет с ромом!

Большая печь в кухне холодна и величава, словно саркофаг. С солдатской сноровкой Барбюс раскалывает сухое полено и разжигает печь. Он подбрасывает сосновые ветки – в широкую дверцу печи, огонь охватывает их постепенно. И вот тонкие сучья вспыхивают, искры сыплются из печи. Это настоящий новогодний фейерверк!

Омлет великолепен. Прежде чем зажечь ром, которым он облит, они тушат свет. Синее пламя, пляшущее на блюде, торжественно и немного таинственно освещает большой пустынный стол и десятком бликов мерцает в зеркале на стене.

Здравствуй, 1925 год! Что ты сулишь? И какая судьба ждет книгу? Утром 1 января 1925 года Аннет несет на почту толстую рукопись.

Марсель Виу, садовник, смотрит вслед девушке. Она забыла перчатку на перилах террасы. Но он не возвращает Аннет: он суеверен!

2

Новая книга «Палачи» была создана по живым следам событий.

Осенью 1924 года мир был потрясен злодеянием румынских властей в Татарбунарах. Три дня повстанцы удерживали в жестоких боях с регулярными частями свою цитадель – деревню Татарбунары. Целью ее героических защитников было установление советской власти и воссоединение с великой страной по ту сторону Днестра.

Восстание было подавлено. Каратели растерзали Татарбунарскую республику, замучили и убили более двух тысяч человек.

Через год состоялась комедия судилища над сотнями крестьян. Правительства Франции и Англии пытались использовать процесс для провокационной кампании против СССР. Прогрессивные силы встали на защиту татарбунарцев.

В эти годы создается организация с коротким названием, звучащим, как сигнал бедствия, как призыв о помощи: «МОПР» – Международная организация помощи революционерам.

Она проникает в застенки белой Румынии и Венгрии, панской Польши – всюду, где во тьме казематов, в каменных мешках томятся борцы революции. Ее символ: красный платок, как язык огня, вырывающийся между толстых прутьев тюремной решетки.

Барбюс отдает организации весь пыл своей ненависти к палачам. Как сейсмограф, точно отмечающий колебания почвы в любом пункте земного шара, он получает сигналы отовсюду, где наступает реакция, и спешит на помощь.

В середине 20-х годов одним из очагов злодейских преступлений против революции и против человечности была белая Румыния.

Тысячи невинных людей заполнили тюрьмы страны.

МОПР повел кампанию в защиту татарбунарцев. Барбюс выезжает на место событий.

Редкий снег медленно, нехотя падал на серо-черную карту полей. Скудные, растрепанные деревушки, казалось, беспрерывно повторялись за окном поезда – так однообразен был унылый их вид. Иногда у переезда мелькала телега с возницей в рваной овчинной шубе, безучастно глядящим на пробегающий поезд; группа детишек, переминающихся с ноги на ногу в своих худых постолах; из пролетки с поднятым кожаным верхом выглядывало холеное лицо священника. Неподалеку от станции молчаливые, укутанные до бровей женщины, нахохлившиеся, словно куры под дождем, продавали сушеные сливы и кукурузные лепешки. Станционный жандарм в косматой шапке похаживал среди них нарядным и бездельным петухом. И не слышно было ни бойких выкриков, ни обычного шума базара.

Три пассажира в купе курьерского поезда поддались щемящему чувству печали, исходившему от этих мест. Барбюс, мадемуазель Поль Лами, адвокат из Брюсселя, и учитель Верноше, председатель Интернационала работников просвещения, понимали трудности своей миссии на Балканах: проверить ужасающие вести о терроре; собрать материалы о татарбунарских событиях; сделать все возможное для облегчения участи жертв реакции.

Правительство Румынии не могло запретить въезд в страну Барбюсу и его спутникам, но им было ясно, что будет нелегко вырвать жестокие тайны палачей.

И сейчас разговор вращался вокруг событий на Балканах. Барбюс знал о них больше, чем его товарищи. Готовясь к поездке, он углубился в изучение материалов, в письма заключенных в тюрьмах Румынии. И во Франции и во время его поездок по Европе к нему обращались беглецы, вырвавшиеся из застенков Балкан. Их истории, каждая по-своему трагическая, глубоко проникали в его сознание. Он воспринимал беду народа через судьбы людей, которых с содроганием слушал в Париже, Берлине или Вене. И перед ним возникали улицы городов, в которых он никогда не был, и дома, порога которых не переступал, обездоленные семьи у разрушенного очага и те, кого они лишились: отцы и сыновья, схваченные палачами. Он видел их в тюрьмах Галаты и Жилявы, истерзанных физическими и нравственными пытками.

Поглощенные разговором, спутники не сразу заметили, что поезд стоит у семафора в виду большой станции. Суета на путях подсказывала необычность остановки.

– В чем дело?

Проводники пожимали плечами.

Началась странная передвижка на запасный путь. Никто не мог объяснить, в чем дело. Начальник станции бормотал о «неувязке в расписании», пассажиры соседних купе криво усмехались.

Отчаявшись выяснить причину задержки, Барбюс нервно ходил вдоль состава, подняв воротник пальто и глубоко засунув руки в карманы. Снег все еще шел. Ветер гнал по насыпи поземку. Впереди желтели огни станционных фонарей. Какое-то беспокойство было разлито в воздухе, что-то гнетущее ощущалось вокруг: поезд, замерший на рельсах тупика, настороженные лица пассажиров, уклончивые объяснения железнодорожных служащих.

Он не заметил, как очутился в хвосте поезда и едва не налетел на согнувшуюся фигуру у вагона. Это был смазчик. Он выпрямился и рассмеялся в ответ на отрывистое извинение Барбюса. Белые зубы его на закопченном лице сверкнули неожиданным веселым бликом в мрачном сумраке.

На ломаном французском языке он спросил:

– Небось посылаете ко всем чертям эту поездку?

Барбюсу понравилась непосредственность молодого человека с черными цыганскими глазами, полными дружелюбного любопытства.

– Послушай, приятель, может быть, ты объяснишь, почему мы торчим в этом закоулке?

– Здесь пахнет фокусами тех, кто стоит повыше… – смазчик изобразил в воздухе спираль, покрутив пальцем снизу вверх. – Впрочем, я сейчас узнаю точнее у телеграфиста, если…

Он красноречиво оглянулся по сторонам.

Смазчик сдержал свое обещание. Оказалось, что трудящиеся Бухареста готовились встретить Барбюса и его товарищей демонстрацией. Власти, узнав об этом, распорядились задержать поезд в пути, пока не будет наведен «порядок».

Таким образом, Бухарест встретил Барбюса лишь крикливыми заголовками реакционных газет, поносившими его и его миссию, воплями правых депутатов в парламенте, именовавшими Барбюса «агентом Москвы», и сворой филеров, следовавших за ним по пятам.

Барбюс выехал в Кишинев. Город наводнили войска и полицейские части. Провинциальные сыщики оказались не очень искусными в своем ремесле, и Барбюс с отвращением поймал хвост слежки, потянувшийся за ним по улице Александру Чел Бун до самой гостиницы «Сюис», где он остановился.

Он не знал, что документы «об осуществлении надзора за пребыванием в Кишиневе Анри Барбюса и группы иностранных журналистов» едва уместятся в двух пухлых папках кишиневской сигуранцы.

Несмотря на объявленное в городе военное положение, поздно вечером 20 ноября в гостиницу к Барбюсу проникла группа кишиневских рабочих и учащихся. Впервые в этой сумрачной стране он был согрет теплотой незнакомых людей, которые бесстрашно принесли ему свою благодарность, свои надежды.

Барбюсу отказывают в разрешении присутствовать на процессе татарбунарцев, он проявляет настойчивость. Он проходит через строй канцелярий от провинциального полицейского присутствия до приемной министра внутренних дел. Он просит, требует, угрожает.

В конце концов железные двери тюрьмы распахиваются перед ним. Он спускается в подвалы, в каменные мешки, шкафы-гробы, где заключенный не может повернуться. В казематы, где человек стоит в воде. В «герлы» – норы в скале, куда арестанта «вбивают» ударами плети со свинцовым наконечником.

Кишиневская тюрьма, место расправы с татарбунарцами – крепость с высокими стенами. Процесс сопровождался мерами почти осадного положения. Тюрьма обнесена окопами, расставлены пулеметы. На вышках установлены прожекторы. На подходах к тюрьме – скрытые в зелени артиллерийские орудия.

Сюда, в цитадель палачей, проник Барбюс. Он был свидетелем фарса, названного судом. Он стал очевидцем зловещей процедуры, он запомнил контраст блестящих офицерских мундиров судей и серой толпы подсудимых в глубине наскоро сколоченного барака за крепостными стенами.

Он читал на простых крестьянских лицах татарбунарцев всю их жизнь с ее скудными радостями и извечным горем, их страстную ненависть к угнетателям и го высокое человеческое достоинство, которое обретают люди труда, соединяясь для боевого протеста, для подвига.

Позже Барбюс напишет о кишиневском процессе: «… если бы я не был революционером, я стал бы им, выйдя оттуда».

Барбюс возвращается а Бухарест. Его встречает демонстрация рабочих и учащихся. В клубе объединенных профсоюзов он выступает с речью. Люди, собравшиеся здесь, уже стали близки ему. Он ходил по улицам городов, так часто представлявшихся ему. Он погрузился в атмосферу страны, этой смеси азиатчины и европеизма в худших их проявлениях, средневековья и колониализма, неприкрытого палачества и чудовищного лицемерия церкви.

Он постиг драму народа и величие балканских революционеров. Он узнал историю матроса Иона Гречи, простого человека, после мучительных лет заключения, перед лицом смерти ставшего сознательным борцом революции. И адвоката Букара, шесть лет пробывшего в полной изоляции, без света, без звука человеческого голоса, но сохранившего веру в победу.

– Эта вера – самое страшное из взрывчатых веществ революции, – говорит Барбюс.

Сложными тайными путями дошло к Барбюсу письмо рабочих-коммунистов, заключенных в казематах: «…Удары дубинами, вырывание волос… топтание ногами… Мы рассказываем тебе это, дорогой товарищ Барбюс, чтобы мировой пролетариат услышал о наших страданиях».

…Он кончает свою речь, и участники собрания окружают его. С ним хотят говорить. Поток фактов, человеческих свидетельств, документов устремляется к нему. Он идет по улице, окруженный взволнованными людьми; их голоса вносят в подавленную тишину города веяние другого мира, посланцем которого приехал Барбюс.

Неподалеку от отеля «Атене-Палас», где он остановился, банда фашистских хулиганов с ножами и дубинками напала на Барбюса и его спутников. Рабочие и студенты отбили нападение. Кровавая стычка на улице Бухареста могла произойти лишь при попустительстве властей.

Барбюс возвысил свой голос против душителей балканских народов, и мир услышал его.

Документальная книга «Палачи» – это крик боли и гнева. В ней список злодеяний, истязаний и убийств, сатирические портреты «национального героя» Румынии, палача лейтенанта Моррареску, душителей болгарского народа Цанкова и Ляпчева.

Жизнь призывала Барбюса быть судьей в каждом отдельном случае. И как судья, нелицеприятный и суровый, он записал факты предфашистского разгула, чудовищного террора в порабощенной Бессарабии, самой многострадальной – в семье балканских народов. Она вновь пережила трагедию того народа, из которого вышел свободный стрелок Вильгельм Телль. Повторились и трагедия и фарс, воспроизведенные когда-то Фридрихом Шиллером.

Барбюс приводит выдержки из приказа капитана Димитриу, начальника гарнизона Эдинце в северной Бессарабии:

«Население Эдинце должно приветствовать румынских офицеров следующим образом:

1. Каждый прохожий должен остановиться, повернуться лицом к начальнику и с приветливой улыбкой быстро снять головной убор и сделать глубокий поклон до земли.

2. Чтобы научить население строгому выполнению настоящего приказа, на улицах города в различные часы дня будут проносить мою фуражку, и все обязаны приветствовать ее, согласно пункту 1 настоящего приказа».

Ослушавшихся вешали, расстреливали на месте или подвергали зверским пыткам в тюрьмах.

Барбюс подымает завесу над самыми зловещими тайнами века: у власти в Румынии стоят злейшие враги народа; они милуют уголовных преступников, но нет пощады борцам за справедливость.

Барбюс уехал, но образы героев и мучеников остались с ним.

Это была семнадцатилетняя девушка, работница, веселая, беспечная, несмотря на свою бедность, любительница танцев и вечеринок. Она попала в квартиру Адвоката случайно. Просто потому, что его посещал ее друг, юноша, с которым она встречалась уже целый год. Такой же бедняк, как она, и такой же беспечный.

Вероятно, она вышла бы за него замуж и через несколько лет превратилась бы в обремененную детьми, измученную работой и нищетой женщину, интересы которой делились бы между убогим семейным очагом и церковью.

Она пришла на квартиру Адвоката. Здесь были юноши и девушки, были и немолодые рабочие. В общем не так уж много народу. Все они были друзьями Адвоката и пользовались случаем посидеть в гостеприимном доме, в обществе умного, много видевшего человека.

Адвокат не был коммунистом, но с большой теплотой говорил о Стране Советов. Он никогда не бывал по ту сторону границы, но мысль о свободной России помогала ему жить.

Девушка слушала Адвоката, потому что его слушал ее друг. Она думала о том, что беседа скоро окончится и юноша пойдет ее проводить. Улица предместья будет пустынна, и только их шаги прошуршат по камням, слитно, как шаги одного человека. И у ворот дома он поцелует ее, молча, потому что у ее родителей чуткий сон.

Думая об этом, Девушка плохо слушала Адвоката и не замечала, что его немолодое лицо озарялось светом произносимых им слов. Это были слова о свободе и мщении.

Потом Адвокат исчез. Рассказывали, что однажды ночью его схватили жандармы и увезли в автомобиле, который в народе называют «черным вороном», а жена и дети его скрылись из города.

Юноша и Девушка кружили вокруг его квартиры и однажды осмелились приблизиться. На двери дома висела печать, темная и зловещая, как лицо палача.

Девушка жила, как раньше, такая же беспечная – ей было всего семнадцать! Но однажды, когда она возвращалась с работы, сплетницы предместья зашептали ей вслед: «Любовница Адвоката!» «Любовница Адвоката!» – кричали мальчишки с жестокостью детей улицы. «Любовница Адвоката!» – закричал отец Девушки и схватил ее за косы.

Плача, она убежала из дому. Тогда Юноша и его товарищи объяснили ей: Адвоката пытают страшными пытками в тюрьме Дафтана. Но он молчит. Вызывают людей, знавших его и допрашивают их много часов подряд. Но никто не может сказать ничего дурного об Адвокате. И вот тюремщики пустили в ход клевету. Они назвали Адвоката развратителем, а Девушку – его любовницей.

Когда Девушка услышала это, в ней проснулась гордость ее свободолюбивых предков, крестьян – повстанцев 1907 года.

– Ну что ж, – сказала она, – если я его любовница, они дадут мне свидание с ним.

Она была очень скромна и краснела при вольном слове. Но, обивая пороги тюремных канцелярий, Девушка упирала руки в бока и мерила тюремщиков дерзким взглядом.

– Я – любовница Адвоката. Вы должны дать мне свидание. Я требую свидания с моим любовником!

Над ее бесстыдством тюремщики смеялись. Она смеялась вместе с ними и показывала им язык.

Ее прозвали бешеной девкой и в конце концов разрешили на одну минуту увидеться с заключенным.

Адвокат был уже тенью человека. Физические пытки не могли его сломить. Тогда палачи стали подсаживать в его камеру людей, которые отравляли его сознание ложными вестями о страшных переменах в мире, о том, что пала Страна Советов.

Безумие нависло над Адвокатом.

Однажды его вызвали в тюремную канцелярию. Когда дневной свет брызнул ему в глаза, он упал: слишком долго он жил во мраке. Его подняли и потащили вверх по ступеням железной лестницы.

Через две проволочные сетки он увидел Девушку и узнал ее. Она стала только на один год старше за то время, что он превратился в глубокого старика.

Она испугалась, увидев тень человека, и закричала, приникнув к холодной железной сетке:

– Я принесла вам привет от друзей!

Он не спросил, где его семья. Он спросил только: крепка ли по-прежнему Страна Советов?

– Да, да, да! – закричала Девушка.

Стража оттащила ее от сетки, но она вырывалась и опять кричала:

– Да, да, да!

Ее повлекли прочь, но все же она услышала вздох облегчения по ту сторону двух железных сеток.

Девушка стала борцом Революции. В глубоком подполье она носила много имен, под которыми ей удавалось ускользнуть от жандармов. Но в народе ее звали почетным именем: «Любовница Адвоката».

Может быть, эта или подобная история послужила основой новеллы Барбюса «Неукротимый».

«Палачи» уже были изданы, о преступлениях узнал весь мир, но Барбюс еще не «остыл». Картины террора продолжали мучить его. Через два года после «Палачей» выходят «Правдивые повести» («Faits divers»).

Обе книги сходны по материалу и стилю. Это начало возрождения во Франции того животворного потока политической проблемности, который затем хлынул в литературу. В этих книгах нашла свое выражение боевая муза художника-публициста. Муза во фригийском колпаке французской революции, муза с кулаком, сжатым в приветствии германских коммунистов: «Рот Фронт!», муза пылающих стягов антифашистских демонстраций, муза в облике вооруженного матроса, атакующего Зимний дворец.

Постоянный прием Барбюса – поэтические обобщения, построенные на документальной основе, – исполнен политического пафоса. Барбюс подчеркивает документальность своей книги. Он поведал миру правду для цели, которая им же определена как цель действенная: «Пусть эти заметки заронят, наконец, в сердца искру ненависти и негодования против тех ответственных лиц, которых все зовут по имени, а главное – против режима систематического угнетения, который порождает столько ужасов и бедствий на поверхности земного шара».

Один заключенный кровью написал на клочке бумаги письмо Барбюсу: «Твой голос поднял наш дух. Наши тяжелые цепи стали легче. Спасибо, Барбюс!»

Изнурительная поездка на Балканы нанесла Барбюсу душевные раны, которые потом уже никогда не заживали. Он увидел подлинный ад, не похожий на тот, который когда-то молодой Анри Барбюс, модный французский литератор, живописал в своем сенсационном романе: ад круговорота капиталистического города, богатого и запущенного одновременно, как на пейзажах Утрилло. Ад, в котором человеческие души бродят в знойном тумане секса и опустошенности. Между тем подлинный ад, из которого он недавно вернулся, был родным сыном того, им изображенного. Его порождением, его продолжением, его страшным подобием.

Барбюс вернулся с Балкан невероятно измученным, но более чем когда-либо готовым к новой атаке.

Человек, который очень чутко слышал биение пульса века и глубоко проникал в душу современника, отметил особое настроение Барбюса в эту пору. Он видел усталую и ироничную усмешку, с которой Барбюс разворачивал листы газет. И этот человек писал, что никакими джаз-бандами клеветы и насмешек, никакими заговорами молчания нельзя заглушить спокойный голос Барбюса, спокойный потому, что он правдив.

Этим человеком был Анатолий Васильевич Луначарский, встретивший в Париже Барбюса после возвращения того с Балкан. Луначарский любил Барбюса. Можно сказать, что он «открыл» Барбюса-организатора. До их знакомства о Барбюсе говорилось лишь как о разоблачителе ужасов войны. Приехав в Париж в начале 20-х годов, Луначарский увидел единственного человека среди «левой» интеллигенции, на которого события могли возложить задачу объединения всех прогрессивных сил. В это время Барбюс уже был коммунистом.

В 1928 году Луначарский писал: «Барбюс – это гордость, сила и любовь пролетарских масс современного человечества».

Продлевая лето, Барбюс ежегодно уезжает на Лазурный берег. Между Трайя и Феулом есть участок, пронизанный солнцем, запахом древесной смолы и трав. Здесь вилла «Вижилия» – приют Барбюса.

Как всегда, он мало заботился о своих удобствах. Вокзал Трайя не так близко? Тем лучше! Поблизости нет ни магазина, ни ресторана, ни даже какой-либо харчевни? Совсем хорошо: запах жареного мяса не будет перебивать волшебные ароматы водорослей и сосен. Не будет и самого мяса? Не надо! Он гогов питаться добычей местных рыбаков и деревенским сыром.

«Вижилия» – значит бодрствующая. Дом, в котором не спят. Что такое дом, где всегда горит огонь? Это маяк. Рыбаки, идущие с моря, называли «Вижилию» маяком, домом, где бодрствуют. В окне Барбюса до утра горел свет.

Он очень много работал. Борьба против войны и фашизма разрасталась. Тысячи писем, множество встреч связывали Лазурный берег с большим миром.

«Вижилия» оживлялась, «Вижилия» наполнялась громким мужским говором, «Вижилия» содрогалась от взрывов смеха, когда приезжал любимый друг, желанный гость Поль Вайян-Кутюрье. Едва его ладная фигура спортсмена возникала в аллее, Барбюс с наслаждением бросал на стол перо и с шумом отодвигал свое кресло от письменного стола. Его охватывало полузабытое ощущение школьных вакаций.

– В действительности это были парламентские вакации Вайяна, которые он обычно проводил в «Вижилии».

Они обнимаются, они разглядывают друг друга придирчиво и любовно. Собственно, они мало изменились! Они все те же окопные братья, только их «окоп» безмерно расширился, и они видят совершенно отчетливо мишень, по которой ведут огонь.

Вайян-Кутюрье – член Центрального Комитета Французской Коммунистической партии, депутат парламента. Политика – его стихия. Так же как и литература: он поэт, прозаик, публицист. В каждой из этих сфер он отнюдь не вялый любитель, а страстный борец.

Он вообще не может ничего делать вполовину. Даже в рыбную ловлю он вносит багаж эрудита и вдохновение художника. Он не только поглощен ею как спортом, он увлечен ее историей, эстетикой, философией…

– Столько умствований, чтобы подвести теоретическую базу под бесцельное времяпрепровождение с удочкой в руках, – бормочет Барбюс, сталкивая в воду лодку.

Вайян отталкивается веслом и ставит ее наперерез волне. Солнце садится в совершенном покое и полной невозмутимости моря – будем с рыбой! Вайян опускает самодельный якорь, закрепляет лодку и яростно плюет на червяка. Он забрасывает все десять удочек и застывает, как Будда, скрестив босые ноги на корме.

Барбюс машет с берега рукой, и добрая улыбка не сходит с его губ все время, пока он подымается к дому. И весь вечер, за работой, он чувствует радостную полноту бытия, которую всегда приносит с собой его друг.

Потом внезапно, как бывает на море, все изменилось. Задул мистраль, заходили волны с белыми гребешками, предвестниками бури. С проклятьями в адрес непогоды Вайян гребет к берегу.

Начиналась полоса прохладных дней, в дом врывался шум прибоя и металлический шелест туй.

В рабочей комнате Барбюса читали новые листы рукописи, курили, строили планы, вспоминали. Образ друга, погибшего так рано, так нежданно, возникал в сумраке приморского вечера.

Летом 1920 года Раймон Лефевр был послан в Москву Комитетом борьбы за присоединение к III Интернационалу. Б России он участвовал в работе II конгресса Коминтерна, встречался и беседовал с Владимиром Ильичей Лениным.

Вдохновленные всем увиденным в Советской стране, Лефевр и его товарищи рвались обратно, на родину, чтобы продолжать революционную борьбу.

В Россию Лефевр прибыл нелегально. Блокада закрыла ему путь через Польшу. Три француза: Лефевр и его спутники Лепти (Ф. Барто) и Марсель Верже – приняли решение отправиться морским путем из Мурманска на рыбацком баркасе. Они ушли в море с русским товарищем Александром Шубиным.

Никто из них не вернулся…

Перебирая события первых дней своей дружбы, первых лет совместной борьбы, Барбюс и Вайян-Кутюрье всегда возвращались мыслями к Раймону Лефевру.

Здесь, в «Вижилии», возник план нового журнала. Было облюбовано и название будущего журнала: «Монд».

По настоянию Вайяна-Кутюрье Барбюс взял на себя ведение литературного отдела в «Юманите». Он был увлечен этой работой. Он высказывал свои мысли о боевой роли искусства, о литературе – оружии в социальных битвах.