Текст книги "Инструкция по ловле ведьм (СИ)"

Автор книги: Ирина Лещенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

Глава 26

Ночью снова будят голоса. За дверью никто не снижает тона, никому дела нет до меня.

– Надо спешить. – нервный голос Талара звучит, как приказ. Это и есть приказ, и кто посмеет ослушаться?

– Помрет. – отрубает другой голос. – Помрет, и плакал твой трон.

Я ворчаюсь в душной постели. Комната знакомая до мелочей, но все же какая-то…не такая?

Забыв обо всем, на цыпочках крадусь по полу. Ноги обжигает, словно по снегу иду.

За окном царит ночь, но я понимаю это только по темноте. Не видно ни леса, которым я любовалась еще днем, ни неба – только чернота, словно в колодце.

Сбоку сонно шуршит птаха. Я, не глядя, сквозь прутья клетки касаюсь гладких перьев. Она всегда спит в одном месте – на тоненькой жердочке. Пальцы скользят по оперению и касаются чего-то зернистого, чужого. Холодного.

Птица встревоженно вздрагивает и успокаивается, узнав меня. Я же вытягиваю из клетки ажурную металлическую цепочку, перебираю крошечные звенья в пальцах.

Может, она не от счастья своим пением утро встречает, раз даже в клетке сидит на цепи?..

Не знаю, сколько я простояла так – бездумно сжимая хрупкую металлическую ниточку, словно символ утраченного, босиком на ледяном полу и с раскаленной головой, в которой становилось тесно от мыслей. Воспоминания обрушивались на меня, как вода из ведра, связывая воедино странные провалы в памяти, обрывистые видения и чувства, для которых не было причин.

Из мыслей меня выдернул только окрик уже у самой двери.

– Или сейчас, или никогда. – обрубил Талар. Я вздрогнула и метнулась обратно к кровати.

Была ли я ведьмой или еще буду – неважно. Не знаю, зачем ты это делаешь, но я не стану больше ведомой в вашей игре.

Дверь тихонько скрипнула, впуская внутрь Талара. Ладонью он прикрывал мерцающий огонек свечи. Оставив ее на столе, тихо сел на край постели.

Сквозь неплотно сомкнутые ресницы я следила за темным силуэтом. За его спиной мрак разгоняла свеча, словно ореолом окружая голову.

Посидев немного, он осторожно опускается на соседнюю подушку. Только теперь понимаю, что подушек всегда было две, и постель слишком широка для меня одной. Сколько ночей он проводит здесь? Сколько ночей тут растеряла я?

Улегшись прямо поверх одеяла, он привычным движением обнимает меня за талию, притягивая поближе. Щекотно дышит в висок – от накрепко стиснутых губ веет алкоголем и отчаянием.

– Я так не хотел. – едва слышно бормочет он, стискивая меня так, что дыхание перехватывает. – Не так…Я думал, ты согласишься. Ты ведь любила меня, я помню. Не простила? Или кто-то занял уже мое место?

Прерывистый шепот становится бессвязным, и Государь засыпает, сжимая в объятиях лишенную сил ведьму, как самое дорогое.

Мне остается только думать. Думать и дышать тихо-тихо, чтобы не выдать своей злости.

От собственной глупости хотелось застонать в голос. Пожалела беднягу, измученного делами великой важности! Как же, отравят такого…

Если бы была я в силе, ничего не вышло бы. Зачаровать ведьму, да так по-глупому, с приворотом – чушь, бред! Я бы не почесалась даже, но теперь, после обряда, я была только чуть стойче обычной девушки.

Но и за это "чуть" я должна благодарить, иначе вовсе не очнулась бы…

Или не только приворот на мне?

В памяти зияли дыры, словно ущелья в горах – только эхо гуляет, и вниз не заглянуть, камешки катятся из-под ног, грозя утащить тебя вниз. Служанка, значит. С красивыми глазами…

Сколько мужно ведьме посулить, чтобы она пошла против другой ведьмы? Чтобы роль прислуги выполняла безропотно?

Надеюсь, узнаю еще.

Тело совсем затекло. Я неловко пошевелилась, Талар шумно выдохнул, но не проснулся. Выпустив меня из объятий, перевернулся на спину, раскинувшись едва не поперек кровати.

А ведь он здесь совсем один. Мне ничего не стоит…

Конечно, прирежь его, начни еще одну войну. А после-только в окно и останется. За дверью наверняка десяток воинов сидят, к каждому шороху прислушиваясь.

Приподнявшись на локтях, я вгляделась в когда-то любимое, а теперь – в неузнаваемое, исчерченное ранними морщинками лицо. Нежели власть такие отметины оставила?

У него ведь тоже должна быть порция. Мало ли, проснусь среди ночи, шум подниму. Не стоило себе врать – на хладнокровное убийство я пока не готова, но и в сумасшедшую любовь не верю. Так зачем ему я? Только ли из-за слепой жажды присвоить меня себе?

Флакон нащупала на груди, осторожно запустила пальцы за пазуху. Выскользнула, подбежав поближе к свету.

Свеча прогорела уже наполовину, длинные мутные потеки добрались до стола. Я взболтала флакон, рассматривая его на просвет. Что же там такого намешано? И почему так отчетливо пахло кровью?

Осторожно опустив хрупкий флакон, я с силой потерла уши. Проверенное средство не подвело – голова заработала с удвоенной силой.

Вспоминай всему, чему тебя учили, Ула. Теперь от твоей светлой головушки зависит и жизнь твоя, и свобода…

– На любимого-то приворот и делать незачем. – Грая мешала длинной деревянной палочкой густое, мутно-белое варево в котелке. – А вот к тому, кого не любишь – дело сложное. Да только такие обычно приворота и хотят…Проще вернуть, если вместе были хоть раз или чувства горели, пусть и давно. Ниточки остаются, ниточки – потяни за них и покажется, что опять голову кружит.

Палочка, изрядно обугленная, летит в угол. Я с опаской смотрю на молочную жидкость, такую безобидную с виду. Грая небрежно, крошечным ножичком режет покрытую шрамами ладонь.

В котел летит всего одна капля крови. Зелье словно вскипает, пуская пузыри, и стремительно меняется. Становится жиже, словно вода; делается прозрачнее. Только странный красноватый оттенок остается, словно кровавый осадок.

– Сначала надо отбить все другие чувства. Ничего не должно счастья приносить. – лицо старой ведьмы кажется мне деревянной маской. Глаза горят колко и недобро. – Это не светлое и не темное, только тебе выворачивать. Если мать дитя потеряла, как ее к жизни вернуть? Если без привороту этим зельем поить, то боль уйдет, только и других чувств не останется. А если напоить да приворот навести, то и жизни больше не надо, только бы милый лишний раз заговорил. Но если в сердце уже есть кто-то, да не просто есть, а накрепко прирос, то любовь будешь вместе с жизнью выдирать, на глазах таять.

Я вглядываюсь в красноватую глубину. Виднеется дно, на поверхности плавает отражение моей головы, а вот отражения ведьмы нет.

– Чья кровь в зелье, тот и забудет. Чья кровь – тот и не увидит отражения. – тихо шепчет она над самым моим ухом. – Для человека можно и без крови. Для ведьмы-только на крови, и надолго не хватит…

Я выливаю одну каплю зелья на стол. Не дыша, наклоняюсь, вглядываюсь в красноватую бусинку, словно ягоду. Огонек свечи пляшет в ней, а вот меня – нет.

Что же хотела забыть старая наставница? Сколько секретов она унесла с собой? Вырвала ли свою любовь вместе с жизнью? Не время об этом думать.

Значит, зельем мне отшибают память и чувства, а потом приворот. Где взяли мою кровь, чтобы в зелье капать? А само зелье долго хранится…

Не так уж редко я в беспамятство впадаю, но кровь моя в последний год доставалась разве что рыцарю да…

Болью скрутило так, что я сползла под стол, беспомощно цепляясь за гладкое дерево. Вот кого отбивали мне, выколачивали зельем из памяти.

А флакон со своей кровью я отдала перед уходом Весене, чтобы голубей по весне заговорить да письмами обмениваться.

Вот тебе и нож в спину.

Кто вообще внушил мне, что ведьмы своих не предают? Одна отдала мою кровь и исправно писала, и только ее письмами я жила, вторая поит меня зельем и дурит голову.

Сцепив зубы, я дала себе зарок в этом доме больше ничего не пить, не есть и даже не дышать, если придется.

Значит, не примерещилось мне, что я уж как-то слишком часто вспоминаю светлого.

На запястье у Талара мой браслет-оберег, да только видно, что берегут его куда как больше, чем стоило бы беречь кожаные шнурки да излохмаченную прядь волос. Едва заметные латки, серебряные цепи для прочности – серебро оберег не собьет…

Приворот часто на украшения делают, только вот украшение должна я носить, а не он. По старой памяти бережет? В благодарность за спасенную жизнь?

Я ощупываю каждый клочок собственной кожи, провожу по волосам. Никаких украшений на мне нет…

…нащупываю крошечную сережку – колечко в правом ухе. Тяну, но оно без застежки, словно прямо на мне срослось.

Злость застилает глаза.

Глава 27

Самым сложным оказалось не обдумывание моего печального положения и не сочинение безумных планов побега.

Самым сложным оказалось успокоиться, лечь обратно в постель и уснуть.

На сегодня моя разведка окончена. Вылезать из комнаты, рискуя быть обнаруженной и раскрытой – слишком опасно, а сидя взаперти да среди ночи ничего больше не узнаешь. Только измучаешься окончательно, дойдя до совершенно неправильных мыслей.

Я почти успокоилась, но занозой сидела мысль о Весене. Значит, вот как она поехала в столицу?

Видимо, туда же привезли и меня. Вряд ли государю удалось обустроиться где-то неподалеку от моей избушки…

Было горько, но ведь я не знала, что на самом деле произошло. Может, и она в беде и не по своей воле отдала мою кровь. Только бы в порядке была, а уж с обидами позже посчитаемся.

Могу ли я тут на чью-то помщь рассчитывать? Забывшись, едва не фыркнула вслух. Я ведь думала, что и на Талара смогу положится. И на Весену.

Только один пока не предал, и то неизвестно. Неизвестно даже, жив ли он до сих пор, где и каким стал. И знает ли о том, что случилось?

Пришлось гнать из головы мысли о внезапно влезающем в окно рыцаре. Рыцарь гнаться не желал. Теперь он лез в окно с розой в зубах и мечом в руке, по ходу дела протыкая вероломного рыжего прямо вместе с кроватью.

Государь мирно сопел рядом, не подозревая о моих мечтах.

Под череду кровожадных, но сладких картин я наконец уснула.

С рассветом в комнате началась суматоха. Негромким стуком подняли Талара – он едва слышно выругался, но покинул постель. Меняли цветы в вазе на свежие, кормили птицу – она орала так истошно, что я едва удерживалась, чтобы не морщиться. Видимо, раньше ничего этого я просто не слышала…

Как только покои опустели, в дверь просочилась ведьма с кувшином наперевес. Поставила его на стол, заботливо налила красноватой воды в высокий бокал, оставила его у постели, мимолетно коснувшись пальцами моего лба. Прошлась к окну, выглянула. Постояла немного – я совсем закрыла глаза, опасаясь выдать себя, и не видела, чем она там занимается – и вышла.

Легкие шаги стихли вдали. Я стремглав, путаясь в одеялах, выскочила из постели и рванула к вазе. Не будут же они в цветы эту дрянь наливать?

Выпила почти пол-вазы и только чудом удержалась, чтобы не выпить все. В крайнем случае, каждое утро мне приносят воду умыться – можно будет отпивать оттуда.

Голова была ясной, и это вселяло в меня какой-то нездоровый восторг. Мы еще посмотрим, кто кого.

…однако у зелья была определенная коварная черта, о которой я не знала.

Тело, только-только оклемавшееся, начало сдавать. Меня трясло словно в лихорадке, перед глазами плыли цветные круги. Кое-как выплеснув бокал с зельем в горшок, я не удержала его в руке. С тихим звоном он разлетелся на несколько крупных осколков.

В комнату тут же вбежала ведьма, но первый взгляд она бросила не на меня, а на окно. Только после этого кинулась ко мне.

– Что случилось? – даже роль свою забросила, забыв добавить угодливое "госпожа". Или это вообще просто мерещилось мне?

– Голова…кружится. – пролепетала я, опускаясь на постель. – Просто воды попила, и вот…

В ярких глаза мелькнула паника. Пусть думает, что с дозировкой ошиблась.

– Ничего-ничего. – защебетала она, укладывая меня обратно. – Вы полежите немного, а завтрак я вам сюда принесу, а потом гулять, хорошо?

Я слабо улыбнулась и кивнула. Нельзя показывать, что мне плохо не от зелья, а от его отсутствия. Я могу не есть какое-то время, пить из вазы, но если мне ночью просто зажмут нос тряпкой, им пропитанной… Все насмарку.

Ведьма собрала с пола остатки бокала и вышла. Взъерошенная птаха переступила по жердочке, тихо звякнув цепочкой, и пронзительно чирикнула ей вслед.

Поклясться могу – это было какое-то птичье проклятие.

Завтрак подвергся внимательнейшему обнюхиванию и размазыванию. Вяло растаскивая кашу по тарелке под предлогом плохого аппетита, я категорически отвергла компот, зато с удовольствием съела обе булки с изюмом. Есть на самом деле хотелось зверски, но лучше потерпеть.

Еще немного, и я начну постукивать костями при ходьбе.

После изображала покорную куклу, ожидая, пока меня оденут и выведут на улицу. Может, кто-то из стражей сжалится? Подкупать мне их все равно нечем, разве что избушкой своей.

Солнечный свет ослеплял, но стало еще хуже, чем во время дурмана. Глаза беспрестанно слезились, будто после тяжелой болезни. Тяжело опершись на служанку, вышла во двор.

Стражи были на месте – череда черных, будто вороны, воинов. Я неосторожно, слишком открыто посмотрела на их спины. Ведьма, перехватив мой взгляд, забеспокоилась.

– Что такое, госпожа? – фальшиво улыбаясь, спросила она. – Вам лучше?

Вот же…что мне там мерещилось?

– Деревья. – пробормотала я. – Такие красивые деревья!..

Изображать слабоумную – мое призвание, всегда это знала. Ведьма расслабилась. На морозном воздухе и правда стало полегче.

Почему они никогда не оборачиваются? Приказ? Вдруг среди них все-таки будет кто-то сочувствующий?

– Смотрите, это же белочка! – заверещала я, выдернула руку из цепких пальцев и двинулась к цепочке стражей, пританцовывая на ходу. – Какая тооолстенькая! И красивая, как…как…вурдалак!

И прикусила язык. Ведьма озадаченно притормозила, не зная, то ли бежать за мной, то ли оставить в покое со своей вурдалачьей белочкой.

Одна из темных спин – третья от меня – едва заметно дрогнула. И я поклялась бы чем угодно, что от смеха.

– Бееелочка. – пропела я, кружась и взбивая ногами снежную пыль. Круги уводили меня все дальше. – Белочка!

– Совсем рехнулась. – удивленно проговорила ведьма, покачивая головой. – Совершенно.

Дойдя до нужного места, я запуталась в собственных ногах и трагично рухнула в снег. Удивительно, как глубоко во мне спал талант к лицедейству.

– Ой… – пробормотала я, почти уткнувшись носом в тяжелый черный сапог. – Вот это я неуклюжая…чуть в дерево не врезалась!

"Дерево" изумленно приподняло темные брови и едва заметно подмигнуло. Что-то, остро блеснувшее в ярком свете, скатилось по штанине и осталось лежать на снегу у моей руки. Я прикрыла находку рукавичкой от посторонних глаз, сгребая вместе со снегом, и засунула в рукав. Надеюсь, это не случайно отскочившая пуговица…

Уже глубокой ночью я выудила дрожащими пальцами сверточек из-под перины. Пришлось на бегу завернуть находку в платок и перепрятывать несколько раз, я боялась, что вечерний визит Талара вовсе не даст мне возможности посмотреть, но сегодня рыжий меня своим вниманием не одарил.

Развернула тонкую ткань. На ладонь мне вывалилось что-то округлое. Сначала я решила, что это кольцо, но огонек свечи дробился на прозрачных изломах.

Стеклянный ободок, горлышко от фиала, навечно впитавшее голубоватые отблески так долго дремавшей в нем силы. Корона осколков понизу…

А стекло-то толстое. Надо было очень сильно кусаться, чтобы раскусить.

Наверное, никакому осколку еще не доставалось столько слез и восторгов…

Глава 28

Талар появился к обеду. Лоб его рассекала едва взявшаяся коркой глубокая царапина.

– Миилая. – проворковал он, раскрывая объятия. Я, дробно простучав пятками по полу, кинулась ему на шею, пряча перекосившееся от отвращения лицо.

Приворот без поддержки зелья производил прямо обратный эффект.

Видимо, Талар все же что-то почувствовал. Зарылся пальцами в волосы, осторожно потянул, вынуждая откинуть голову.

Надеюсь, я ответила самым влюбленным, безмятежным и обожающим взглядом, но сомнений у рыжего только прибавилось.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – преувеличенно заботливо уточнил он, усадил меня и выглянул за дверь.

Черный силуэт замаячил в коридоре, почти скрытый фигурой рыжего. Выслушав указания, исчез.

– Ула. – Талар остановился надо мной, потянул за руку, вынуждая встать. Рана на лбу начала кровить. – У нас с тобой скоро будет ребенок, и я…

Я глупо хлопнула глазами и пропустила остаток предложения. То есть меня опоили настолько, что я даже процесс делания детей не помню?!!

– Ты всегда хотела большую семью. – голос рыжего журчал, как ручеек. Я едва не зарычала. Когда это я такого хотела, что за наглое вранье! – Тебе стало лучше, я вижу. Я очень, очень рад…Тут становится опасно. Через пару дней мы уедем, я увезу тебя на юг, хочешь? Будем жить там, заведем детей…много детей…

Так. Я едва заметно выдохнула, продолжая глупо улыбаться. Надеюсь, впоследствии у меня получится как-то от этой гримасы избавиться – щеки уже ломит.

Мы едем делать детей на юг. Ура! То есть ура, что мы их еще не наделали. Иначе моя жизнь изрядно осложнилась бы…

После стука в дверь просунулась обтянутая черным рука, со стуком поставила на пол пыльную бутылку с вином, исчезла. Возникла снова с двумя бокалами.

Надо же, деликатность какая.

Талар, не сводя с меня болезненно блестящих глаз, налил вина в оба бокала и не таясь капнул в один из них из флакона. Ой, нет нет, вот этого мне не надо…

Рыжий протягивает бокал мне, отворачивается к столу. Я подкрадываюсь сзади, изо всех сил обнимаю его.

– Родной! – с придыханием бормочу куда-то в подмышку. – Ну зачем нам куда-то ехать? Нам же и тут хорошо…

…ставим бокал на краешек. На самый краешек.

Талар вздрагивает, пытается отстраниться, но я вцепилась как клещ. Неловкое движение рукой, и бокал летит вниз.

В этой комнате бокалам не рады, злорадно думаю я, провожая взглядом винный ручеек.

Не успел еще отзвучать звон разбившегося стекла, как дверь с грохотом бьется о стену, а в комнату влетают трое стражей в черном.

– Все нормально. – рыжий наконец выкручивается из моих рук и резким взмахом руки указывает на дверь.

Исчезают они еще быстрее, чем появляются. Прямо магия какая-то.

Талар проводил охрану глазами и замер, глядя куда-то в стену. Хочется спросить, что за рана и почему стражи теперь не только дежурят под дверью, но и врываются на любой шорох, но я не знаю, удавались ли мне такие сложные рассуждения с одурманенным разумом.

Наконец рыжий поворачивается ко мне лицом. Смотрит спокойно, даже с любопытством.

Я невольно сжимаюсь.

– Так и знал, что опять все усложнишь. – устало говорит он, вытаскивая флакон. Я отступаю. – Ну почему с тобой всегда так сложно, Ула? Я что, многого прошу?

Внутри все холодеет.

– А чего ты просишь? – переспрашиваю я, надеясь выиграть немного времени.

– Ребенка. – государь разводит руками. – Всего-то. Можно даже одного, но лучше двух.

– Зачем тебе мои дети? – спиной упираюсь в дверь. Нащупываю ручку. Талар стоит на том же месте, не пытаясь приблизиться.

– Не твои, а мои. – поправляет он. – Просто от тебя. Поверь, они мне нужны очень сильно. Даже сильнее, чем ты сама.

Я резко дергаю дверь и проскакиваю в щель. В коридоре на страже не меньше шестерых, в глазах черно от их кожаных доспехов; я пытаюсь проскользнуть между ними, но меня ловят быстрее, чем я делаю хоть шаг к свободе.

– Держите крепче. – командует Талар, выходя в коридор. Я, не выдержав, начинаю кричать. Один из воинов просто перехватывает меня поперек, прижимая руки к телу.

Подходящему Талару достается пинок в живот. С шипением выдохнув, он отступает. Другой воин перехватывает мои босые ноги.

Рыжий тем временем выливает остатки флакона себе на ладонь и закрывает мне сразу и рот, и нос.

Я задерживаю дыхание, кручу головой, пытаясь ухватить немного воздуха. Чернота вокруг, мои босые ноги, подол с винным пятном да длинные пальцы в перчатках, стальными тисками сжимающие щиколотки.

Легкие горят, и я сдаюсь. Втягиваю тяжелый медный запах, наполняющий голову туманом.

– Все, выпускайте. – словно издали слышу голос Талара. Тело еще сопротивляется новой порции зелья, перед глазами все двоится, но я еще не теряю себя. Еще нет…

Воин осторожно опускает мои ноги на пол. Поднимает глаза на меня.

Под спутанной челкой неопределимого цвета – небесно-голубые глаза.

Я зажмуриваюсь изо всех сил, надеясь, что мне не мерещится, но открыть их уже не могу.

Глава 29

Любовь – это такая штука, которая может растаять, как туман под лучами солнца.

Ты годами носишься с ней, страдаешь, выделив огромный кусок сердца, лелеешь и стараешься не забыть. Видишь дорогого человека вновь, и тебе кажется, что вот-вот все вернется…

А потом тебе суют под нос всякую гадость, вдевают в ухо серьгу с приворотом и сажают на цепь.

– Вот она, мужская любовь. – пожаловалась я потолку и подергала ножкой. Цепь звякнула об вколоченную в пол металлическую петлю.

У всего есть свой предел. У любви, у терпения. Даже у сил жить, сил держать голову прямо и не ломаться под гнетом жизненных трудностей.

И у меня эти силы были на исходе.

Когда меня закрыли в тюрьме, я хотя бы понимала, за что…

Я сижу в подземельях дворца уже дней пять или шесть. Справа от меня – деревянные соты с длинногорлыми бутылками в соломенной оплетке, до которых было не дотянуться. Слева – основательные лари с неизвестным, но явно съедобным содержимым. До него я не доставала тоже.

Я по-прежнему не понимала, что рыжему от меня нужно, но теперь была вполне готова придушить его собственными ослабевшими от зелья и голода руками.

Вспоминать о бредовых видениях с рыцарем, почему-то сменившим цвет волос, не хотелось. Можно ли вообще хоть каким-то своим воспоминаниям доверять?

Раз в день какой-то совершенно глухой дед приносил мне немного воды и хлеба, громко беседуя сам с собой, в основном с помощью изощренной ругани. Похоже, меня он тоже не видел – может, просто считал, что это ежедневный ритуал такой. Принести кусок хлеба и кружку воды в подвал, высказаться, уйти…

Похоже, погружать меня обратно в радужную сладкую сказку не собирались. Так сказать, по-хорошему было, теперь будет по-плохому.

Единственное, что не дало мне сломаться – крошечный невесомый шар не то пуха, не то пыли. Он тихонечко сидел за сундуком, и я его не замечала. Через пару дней он принял меня за часть обстановки и бодро выкатился на середину подвала.

Я зажала рот обеими руками, чтобы не завизжать от восторга. Клетник по-хозяйски прокатился-обсмотрел свои владения, подпрыгнул и исчез в ларе. Мелкий дух, что сторожит подвалы и запасы, но и сам не брезгует немного попробовать то тут, то там.

Раз уж я стала видеть духов, значит, сила уже почти вернулась. Не знаю, что смогу сделать без припасов и на цепи, но все-таки это придало мне сил.

Талар спустился посреди ночи, когда я, измученная бездельем, умудрилась заснуть.

На разговоры и фальшивые эпитеты он не тратился – отомкнул браслет на ноге, цапнул за растрепанную косу и потянул. Из глаз брызнули слезы.

За его спиной безмолвной тучей собирались черные воины.

Государь выглядел совсем плохо. Ухо было окровавлено, то ли не заживший, то ли заново порезанный лоб старательно перевязан. Губы посерели.

Кожа на голове огнем горела, но я все равно улыбнулась. Уж очень приятно было видеть его таким потрепанным.

– Что, оберег не бережет больше? – новый рывок запрокидывает голову. Угадала, выходит. – А мне не хочется больше, чтоб беда тебя стороной обходила…

– Ты все испортила. – шипит Талар мне в лицо. – Ты меня на престол посадила, а теперь отбираешь все!

– Ты сошел с ума. – я заглядываю в полубезумные глаза – снизу вверх – в поисках ответа. – Так ведь? Не выдержала голова…и я тут ни при чем.

Пальцы разжимаются, выпуская мои волосы: лицо у Талара такое, словно он внезапно в своем сапоге ядовитую змею нашел.

– В карету сажайте. – он отворачивается от меня, кривя губы. – Да не одну, пусть кто-нибудь с ней сидит. Всегда один должен быть при ней, ясно?

Во дворе такая паника, что на меня никто и внимания не обращает. Я застреваю на пороге, поджимая босые пальцы.

– Холодно же! – я переминаюсь, оглядываясь. Ближайший воин в черном перекидывает меня через плечо – верх и низ меняются, перевернувшись – и несет почти бегом.

В карете тепло и удобно – внутри все обито темной тканью, даже скамейки, а вот небольшие окошечки в дверцах забраны частой сеткой.

На лавке напротив устраивается несший меня воин, косится на меня недоверчиво. Трижды стучит в стену – карета трогается.

Я забираюсь на лавку с ногами, разглядвая своего провожатого. Он невысок, но сложен крепко, и плечи широченные. Только вот боится он меня намного сильнее, чем я его. И страх это какой-то…неправильный.

Посидела тихо, пытаясь сложить воедино кусочки всего увиденного. Кусочки не укладывались, как ни старайся.

Карета подпрыгнула на ухабе, и я едва язык не прикусила. Казалось, мы едем все быстрее и быстрее.

– Долго ехать? – вяло поинтересовалась я, но ответа не дождалась.

Чем дальше, тем меньше мне было интересно, куда меня в очередной раз потащат, словно какой-то предмет. Моя жизнь то мчалась, как дурной конь, то едва плелась, но одно оставалось неизменным – почему-то управлял этим кто угодно, только не я.

Словно ставя заключительную точку в моих размышлениях, стенку кареты вместе с обивкой прошил клинок и застрял, покачиваясь и едва не касаясь кончика носа.

– Грааабят!!! – тишину разорвал вдохновенный визг.

Я с недоумением покосилась на полосу металла.

Воин среагировал быстрее. Миг – и я лечу между лавок, едва успев сжаться в комок.

Нет, ну кому в голову пришло грабить карету с нищей голодной ведьмой и явно небогатым воином?

…вокруг еще побегали. Потопали. Звучно покричали.

Клинок с хрустом выдернули, и все стихло.

Я напряженно вслушивалась в тишину, но улавливала только дыхание воина, не дающего мне встать. Карета не двигалась.

Пауза затягивалась.

Я уже готова была взвыть, когда черный наконец выпустил меня, прошипел "сиди тихо" и осторожно выглянул сквозь стекло. Понаблюдав с минуту, немного вытянул меч из ножен и, резким пинком распахнув дверцу, выпрыгнул наружу. Я залезла под лавку поглубже, потом, подумав немного, выползла назад. Может, это мой последний шанс на побег? С разбойниками и то проще было, чем с Таларом…

Мои мечты разбились вдребезги – перед моим носом снова замаячили черные сапоги.

Меня извлекли на свет божий и заботливо усадили обратно на лавку. Карета, поскрипывая, тронулась.

– Всех перебили? – рассеянно уточнила я, растирая ушибленное запястье. Воин в черном фыркнул.

Я медленно подняла глаза.

Это был явно не тот воин.

Кареглазый и темноволосый, грубоватый, с кривой усмешкой. Воин перехватил мой взгляд и залихватски подмигнул.

– Ой. – я мгновенно узнала того самого парня, у которого валялась в ногах с криками о белочке.

Тот насмешливо приподнял брови:

– Что, не узнаешь, ведьма?

Я насторожилась. Голос казался знакомым.

– Не узнаешь. – воин ехидно улыбнулся. – Нехорошо. А я вот до сих пор помню, как ты мне укус резала.

Я присмотрелась и беззвучно охнула. Охотник!.. Убитый чокнутым светлым охотник, смерть которого приписали мне!

–