Текст книги "В целом мире нет места для тебя (СИ)"
Автор книги: Ирина Лещенко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)
Глава 17
Глава 17.
В дверь трезвонят так лихорадочно, как будто в доме пожар. Еще и добавляют пинками, кажется? Замок звякает.
Ага, я же кричала, вяло думаю я. Оцарапанный висок приятно холодит линолеум, и вообще на полу уже почти уютно.
Или я сошла-таки с ума, или в моей жизни появилось что-то сверхъестественное. Хотя, чего я хотела, за все хорошее следует расплата. Видимо, мне и правда выдали сверху кредит доверия, а я потратила его на всякие глупости, и теперь за мной пришли. Разве у кого-то можно просить защиты от невидимых людей, проникающих в твой дом?
Глухие удары сменились тихим царапаньем. Ужасно хотелось пить, но сил не было даже пальцем шевельнуть. Ватная апатия упала сверху и погребла меня под собой, как толстое ватное одеяло, разделив меня и все окружающее пространство.
Как забавно выглядят ноги с этого ракурса. Вот как нас кошки видят…
– Не надо меня трясти. – недовольно говорю я. Пытаюсь говорить – голос похож на едва слышный хруст и шорох смятой бумаги. Крепко зажмурившись, я вяло трясу головой. Болтанка прекращается.
Фокусируюсь на лице передо мной, но все ускользает, как будто сознание, совершенно нормальное сознание заперто внутри неисправного тела, которое шипит, едва слышит и почти не может двигаться. Да что там двигаться – глаза в одну кучу собрать и то удается далеко не сразу.
Я снова в воздухе, ноги болтаются. Пугаюсь до дрожи, вцепляюсь в плечи, как клещ.
Отпускает так резко, как будто ничего и не было; я сижу, окруженная как будто со всех сторон, в кольце рук, и даже вроде бы на коленях, и будет большим враньем сказать, что мне это не нравилось. Я отодвинулась, оглядываясь.
Пашина квартира теперь выглядит самым лучшим местом на земле. Как минимум потому, что тут я не одна.
– Ты закрыл дверь? – сиплю я и тут же машу рукой. Какая разница, все равно туда может зайти любой желающий, влезть через окно, просочиться сквозь стены. Никакого протеста эта идея не вызывает.
– Кто это был? Что говорил? – голос у Паши ненамного лучше моего. Он прячет лицо, ловко уворачиваясь от моих взглядов, то утыкаясь мне в макушку, то проходясь губами по саднящей дорожке к виску.
Я собираю мысли в ряд и честно отвечаю:
– Тот мужик, с которым ты разговаривал. С черными глазами. Спрашивал, что я знаю. Кто это – надо у тебя спросить.
В голове щелкнуло. Я отстранилась еще чуть дальше, и, нахмурившись, сжала Пашино лицо обеими руками, вынуждая смотреть на меня.
– Это из-за тебя, да? – шепчу едва слышно. – Все из-за тебя. Ты с ним знаком, и он думает, что ты мне что-то рассказал, а ты ничего не говорил, но это неважно, верно? Он может прийти снова, может сделать со мной, что угодно, и ты поэтому настаивал, что нельзя, а не из-за этой дружбы идиотской, так? Зачем ты вообще начал все это?
Несколько мучительных минут он молчит, хотя я уже вижу все, что хотела увидеть. Но мне хочется, чтобы он сказал это вслух – не для меня, а ради себя самого.
– Да. – наконец говорит он. – Из-за меня.
Я киваю и опускаю руки, глядя перед собой.
Дано: одна глупая, глупая девочка, которая верит в любовь. Условия: первая любовь – алкоголик, вторая – истерик-кобель, третья – какой-то уголовник, связанный с чем-то жутким. Вывод? Какой тут может быть вывод. Молодец, Саша. Трудно найти такие оригинальные углы, в которые можно лбом, да с размаху, но ты способная.
– Ты даже не пытался быть честным, да? Даже не пытался. – я пытаюсь сползти с коленей, повсюду натыкаясь на заградительное кольцо из рук. – Я правильно делала, что не верила, а так стыдно было, ты ведь хороший, как я могу вообще?..
Он протяжно выдохнул, развернул меня лицом к себе и раздельно произнес:
– Прости. Мне очень жаль.
Свет резанул по глазам, я зажмурилась, но этого было мало, свет проникал под веки, пришлось закрыть лицо руками. Что это за лампа такая?
– Что ты делаешь? – просипела я, пытаясь отвернуться. Ладони только крепче обхватили мои плечи.
Мысли рассыпались, как бусины, теряя смысл. Просто стеклянные шарики, скачущие по полу: маньяк, который напал на меня. Что такое маньяк, как так-напал? Разве такое было? Бусинка рассыпается в пыль. Кто-то невидимый, на него шипела кошка – боже, Саша, какие невидимые люди?
Еще одна бусинка раскалывается пополам.
Просыпаться было мучительно. Глаза горели, как засыпанные песком, и почему-то горло. Когда успела простыть?
Воспоминания как-то странно путались, как будто я одновременно смотрела два фильма и теперь события из них смешались в кучу: вроде я была дома вечером, но в то же время совершенно четко знала, что спустилась домой, покормила кошку и поднялась обратно. И весь вечер провела тут, но вроде бы было что-то другое, что-то страшное…
Я приподняла голову, растирая лоб руками. Простыла, что ли? Если опять температура, тогда понятно, почему мне так плохо.
Паша спал сидя на другой половине кровати, неудобно подогнув под себя ногу. Темная футболка немного задралась, рукав скрутился.
Видимо, я и правда опять разболелась, просто забыла. А он сидит тут со мной, подает всякие таблетки и вообще принимает самое деятельное участие. Что-то я часто болеть стала, наверняка нервы…
Я осторожно спустила ноги с кровати, поправила растрепавшиеся волосы и нащупала повязку на горле. С недоумением прошлась руками по толстому компрессу. Голос пропал, что ли? Или зачем это?
Паша не проснулся, продолжая спать в неудобной позе. Я прошлепала в ванную.
На лицо смотреть было страшно – раскрасневшееся, с потресканными губами и какой-то ссадиной сбоку. Подбородок подпирал толстый компресс, в котором я узнала маленькое полотенце, судя по лохматым краям безжалостно разорванное и примотанное бинтом к моему горлу.
Поплескав прохладной водой в лицо, я протянула руку к вешалке, наощупь пытаясь найти полотенце, но там его не было. Сложив два и два, поняла, что оно-то и подрабатывает в лечебных целях, и неплохо бы найти другое.
Осмотр ванной ни к чему не привел, с волос капало, ничего пригодного для вытирания не находилось. Ну не в спальне же у него полотенца?
В зале стоит какой-то шкаф. Надеюсь, по рукам меня бить не будут за то, что лазаю где не надо.
Я распахнула дверцы и облегченно перевела дух: вон всякие вещи висят. А вот постельное, и полотенца рядышком, никаких покрытых паутиной скелетов не вываливается, а то мало ли…
Я вытянула из стопки одно, мимоходом подумав, что таких ровных стопочек у меня вообще никогда не получалось, чтобы краешек к краешку. А потом увидела цветной уголочек, предательски выглядывающий из-под темно-серого комплекта белья.
Всегда думала, что особым любопытством не страдаю, но видимо не здесь и не сейчас. Воровато оглянувшись, тяну фотографию на себя. Это даже немного старомодно – глянцевые плотные распечатанные снимки, которые зачем-то прячут. Старомодно и мило…
С первого же фото на меня смотрели мои же голубые глаза. Вокруг зелень – нынешнее лето? Конечно, вон сумка, которую я в июле купила…
Я перетасовывала снимки, уже не заботясь о тишине. Калейдоскоп лиц – Вадим, отчим, тот парень из бара, Олег, мама, первый муж…снова я, снова Вадим. Лера.
Острые уголки царапали подушечки пальцев. Не удержав, выпускаю – вся стопка, как колода карт, с шорохом валится на пол.
Я отступаю на шаг, еще шаг. Обуви в коридоре нет, я пришла босиком? Мои ключи лежат на тумбе у двери.
Я сюда не приходила.
Оставив фотографии на ковре, выскакиваю в подъезд.
Уже дома, запершись на все замки, срываю повязку с горла, путаясь в расползающихся бинтах, разрезаю их. Под толстым слоем ткани прячутся черно-синие отпечатки пальцев.
Только при виде этих отметин, словно памяток о том кошмаре, который был вчера, но который меня заставили забыть – ведь заставили, я не могла забыть об этом сама – начинаю вспоминать каждый свой шаг. Фальшивые воспоминания бледнеют и облетают, какие-то благоглупости о просмотре фильма, из-под которых вырывается реальность.
Вырывается и рушится мне на голову, а я даже не могу сопротивляться. Все не просто вранье, все – опасная ложь, намеренный обман, зачем-то завлек, обаял, все фото сделаны не так давно, но мои точно еще до знакомства с Пашей. Видимо, не так уж я была неправа, обвиняя его во всех грехах.
Горло пульсирует снаружи, напоминая о синяках, и изнутри, словно в нем крик застрял и никак не может прорваться. Черт с ней, с работой, мне надо бежать. Куда угодно скрыться, потому что как разбираться со всем этим, я понятия не имею.
Я вываливаю полку за полкой, собирая на полу горы одежды, что-то запихиваю в сумку, плохо понимая, что мне вообще нужно. Белье, свитер, джинсы? Где мои документы?
Пакет с самыми необходимыми бумагами отправляется на дно рюкзака. Я набираю номер Леры, уже зашнуровывая ботинки.
– Привет! Слушай, ты не могла бы раз в день заезжать кошку кормить, а? – едва дождавшись ответа, перебиваю я. – Мне очень, очень надо уехать!
– Ну…хорошо. – озадаченно отзывается она. – Ключи же есть. Что-то случилось?
– Нет, все хорошо, просто дела появились. Пока не знаю, надолго ли. – отчаянно вру я. – Позвоню попозже.
Выбегаю из подъезда. Уже светло, а я даже не посмотрела на часы.
Куда мне теперь бежать? Домой нельзя, мой адрес он знает. Или они? Могут ли они быть заодно? Нет, не так. Они однозначно знакомы с тем…человеком, а человеком ли? И не подставлю ли я сейчас своих близких своим побегом? Ведь они знают их всех…
Останавливаюсь во дворе. Ладно, я могу поехать на вокзал, уехать куда-то, только вот на что я там буду жить? Лезу за кошельком, пересчитываю деньги. На билет-то хватит, а дальше…
– Куда собралась? – негромкий голос бьет по нервам, я вздрагиваю, едва не выронив кошелек на снег.
Возле подъезда стоит Вадим, обросший неопрятной бородкой. Глаза покрасневшие и какие-то…невменяемые.
– По делам. – растерянно отвечаю я, отступая от него. – А ты тут?..
– А я тут тебя жду. – неприятно скалится муж и делает шаг навстречу. Я вижу что-то металлическое в руке, отразившее блик. Ужас стискивает горло еще до того, как мозг опознает оружие.
Прижав вещи к груди, бросаюсь бежать, сзади слышен скрип снега под его ногами и хриплое, запаленное дыхание; прохожие с любопытством косятся на нас и расходятся в стороны, уступая дорогу.
Он догоняет меня на углу, валится сверху всем телом, выбивая воздух из легких, вжимая лицом в сугроб. Холодом обжигает веки, я выворачиваюсь из-под его руки, пытаясь вдохнуть.
– Саш, ну зачем все это? Я же не собираюсь делать ничего плохого. – укоризненно бормочет Вадим и рывком поднимает меня на ноги, стряхивая снег с моей куртки. От него пахнет алкоголем и застарелым потом. – Мы просто поговорим.
Острый кончик ножа пропарывает куртку и упирается мне в бок, прикрытый локтем.
– Просто иди. – бормочет Вадим, наклонившись к самому уху. – Домой.
Я выгибаюсь дугой, весь мир сосредоточен в одной крохотной точке, точке, где моя раскаленная от бега кожа касается ледяного металла. Отчаянным взглядом шарю вокруг, цепляюсь за лица прохожих. Никто не смотрит. Никому нет дела.
Крошечный шаг, еще и еще. Дыхание на щеке. Снег на лице тает, стекает за шиворот, смешиваясь со струйками пота.
Вадим выдергивает ключ из моего кармана, открывает подъезд, запихивая меня внутрь. На секунду мелькает полубезумная мысль бежать и ломиться во все двери на первом этаже, но пока мне будут открывать…
Он успеет разрезать меня на пару десятков лоскутков.
По подъезду он меня практически тащит, приподнимая одной рукой над ступеньками. Я вижу только грязно-белый потолок и редкие лампочки в сетчатых стаканчиках. С этого ракурса я окончательно теряюсь и перестаю понимать, где я.
Несколько труб в потеках краски, металлическая лестница, перекладины морозят пальцы. Вадим нетерпеливо подталкивает меня наверх.
Какие-то подпорки в пятнах ржавчины – мозг передал управление автопилоту и теперь равнодушно фиксирует картинки окружающего мира. Я же смерзлась где-то в глубине собственной черепной коробки и не могу выбраться.
Вадим распахивает какую-то невысокую дверцу и выходит, выволакивая меня под локоть. Теперь прикрывать нож нет никакой необходимости, уже никто ничего не увидит.
Ветер бьет с такой силой, что я не могу вдохнуть, как будто лицо накрыли подушкой. Вадим вполголоса ругается, подтягивает меня немного выше. Снег скрипит под подошвами.
– Смотри, как красиво. – шепчет он, прижавшись к моему виску.
Невысокий бортик отделяет нас от бесконечной пустоты. Я пытаюсь затормозить, упираясь пятками, но оставляю две длинные борозды – и только.
Голова начинает кружиться, черно-белый двор внизу закручивается воронкой. Нож летит куда-то в сторону.
– Я не хочу делать тебе больно, правда. – Вадим разворачивает меня лицом к себе, а спиной к десятиэтажной бездне. – Просто я так больше не могу. Я правда старался.
Он вглядывается мне в глаза, его зрачки пульсируют в каком-то диком танце, то сжимаясь в точку, то расплываясь кляксами во всю радужку, губы нервно подрагивают, уползают куда-то вбок, открывая зубы.
– Вадим, не надо. – бормочу я, цепляясь за его рукава. – Пожалуйста. Давай спустимся отсюда…
– Мы спустимся. – почти с нежностью шепчет он. – Уже скоро.
Резко перехватывает меня за плечи и разворачивает, прижимая спиной к себе, делает шаг и пинком перебрасывает мои ноги через бортик.
Время замирает – я вижу свои ботинки, висящие в воздухе и беспомощно дергающиеся; вижу, как подъезжает машина далеко внизу. Здесь, наверху, только шум ветра в ушах. Немеют кончики пальцев, с такой силой я вдавливаю их в плотную ткань куртки, ломая ногти.
Остается всего одно движение – разжать руки и дать мне упасть. Или шагнуть вместе со мной. Я поджимаю ноги, словно так стану немного дальше от падения. Никакой логики, одни инстинкты.
Руки под моими пальцами каменеют и замирают, как будто под одеждой уже не человек, а статуя.
– Надо же столько натворить за такой короткий срок. – откуда-то сбоку раздается совершенно неуместное осуждающее цоканье. Я чувствую, как медленно начинаю сползать вниз в коконе окаменевших объятий и куртки.
– Придется ему показать. – теперь уже нас обоих разворачивают, как неодушевленный предмет, и я вываливаюсь на снег. Руки ходят ходуном, что не мешает мне отползти подальше.
Напротив окаменевшего, равнодушного Вадима на корточках сидит черноглазый ужас из моей квартиры и весело косится на меня, постукивая кончиками пальцев по лезвию припорошенного снегом ножа.
– Ну кто бы мог подумать. – преувеличенно бодро говорит он и растирает снег между ладоней. – Пора вызывать главного героя всего этого безобразия.
Глава 18
Глава 18.
Мужчина, казалось, потерял ко мне всякий интерес. Руки замерзли, пальцы распухли и покраснели, от ветра слезились глаза. Горло начинало ныть каждый раз, когда рассеянный взгляд мужчины скользил по моей фигуре. Вадима медленно заносило снегом.
Казалось, прошла целая вечность, прежде чем я потихоньку сделала шаг в сторону двери, через которую мы вошли.
– Стой где стоишь. – лениво отозвался черноглазый. Я замерла.
Дверца хлопнула. На крышу вывалился Паша в той же футболке, в которой спал. На щеке отпечатались рубчики горловины.
Одним полубезумным взглядом он охватил сразу все. Я ожидала чего угодно в этот момент, казалось, уже ничего не может произойти такого, что сможет меня удивить, однако фантазия меня подвела.
Черноглазый выпрямился, гибко потянулся и ехидно спросил:
– Что, наигрался? Видишь, до чего ты все довел? А если бы я не успел?
Паша неопределенно дернул плечом и сделал шаг ко мне. Я отступила.
– Потом будете разговоры разговаривать. – рыкнул черноглазый. – Мне, что ли, косяки твои исправлять? Ты на мужика посмотри, у него же мозг потек уже, ты совсем рехнулся?
– Я не думал, что он так…среагирует. – глухо отозвался Паша. Черноглазый всплеснул руками:
– Ну да, ну да! Истеричный, эгоистичный и внушаемый человек, что могло пойти не так?
Я переводила глаза с одного на другого, пытаясь хоть что-то понять. Неподвижный Вадим вообще не воспринимался за человека, со своими стеклянными глазами и неловко согнутыми руками – манекен, не более.
– Я все исправлю. Сам. – с нажимом проговорил Паша, откидывая потемневшие волосы со лба. Черноглазый – на фоне ослепительной белизны снега и блеклой серости туч болезненно-смуглый, острые скулы норовят прорвать тонкую кожу – смотрелся исчадием зла. Он не обращал на меня ровным счетом никакого внимания, но похоже был единственным, кто может мне все объяснить. Другое дело, станет ли…
– А с ней что собираешься делать? – кивок в мою сторону.
– Она никому ничего не расскажет. – Паша смотрел куда угодно, но не на меня.
– Не тебе решать, расскажет она кому или нет. – ощерился черноглазый. – Ты не только себя подставил. Сколько можно тебя учить? Не надо никого пугать. Наказываешь – убивай, лишай чего-то, но пугать не надо! Засветился – убирай. Простое правило, верно?
– Да неужели? А на горле ты ей синяки оставил чего ради? Не для испуга? – Паша наклонил голову вперед, желваки заходили ходуном.
Спина пошла мурашками. Ведь это что-то, что касается меня, кого они имеют в виду? Неужели все-таки не просто так та машина, на которой меня увозили, загорелась?
Только вот говорят обо мне так, как будто меня уже нет. Не то что рядом нет, а вообще не существует в природе. Была Саша, да вся вышла, бывает.
– Я не хотел тебя брать, помнишь? – черноглазый обошел Вадима, заглянул тому в лицо, развернулся к нам. – Давай приводи этого в норму, пока еще есть, что в порядок приводить. Облагодетельствовал, ничего не скажешь. Не каждый день мужики любимых жен с крыш роняют.
Паша скривился, уводя взгляд.
Как он может быть замешан? В чем дело? Он как-то воздействовал на Вадима?
– Все, давай, разбирайся с мужиком, я с девчонкой. – черноглазый в два широких шага оказался возле меня, отрезая от выхода. – Еще и память толком стереть не смог…
Я шарахнулась в сторону. В какой-то момент я уже перестала понимать, кого и чего тут нужно бояться больше, и высота уже не казалась такой уж серьезной проблемой. По крайней мере, она понятная и не выкидывает никаких фокусов.
– Отойди. – тихо попросил Паша, не двигаясь с места. – Я сам решу.
Черноглазый подхватил меня под локоть, разворачивая к выходу, я дернулась, пытаясь вырваться из жестких пальцев, но только зря растянула мышцу – руку прострелило болью. Черноглазый, не церемонясь, дернул меня к себе, но замер, остановленный очередной фразой.
– Я попросил отойти.
Только голос уже не казался не Пашиным. Да и человеческим, если уж на то пошло. От этих звуков у меня защекотало голову, словно волоски вставали дыбом.
В голосе трещали и ломались глыбы льда, он казался намного выше и вовсе каким-то бесполым, хотя и совсем не угрожающим. Просто нет необходимости угрожать таким-то голосом, какой псих поперек стихии пойдет?
Черноглазый психом, очевидно, не был. Неохотно выпустил мой рукав, что-то пробормотал вполголоса и направился к Вадиму.
Решив, что теперь-то никто меня останавливать не станет, я с места рванула к двери так, что заскользила на повороте. Уже почти добежала, и даже распахнула ее, когда снова оказалась в воздухе.
– Успокойся, не убегай. Я все объясню. – Удерживая меня на весу, Паша пролез на чердак, одновременно пытаясь шепотом меня успокоить.
– Еще скажи, что я должна тебе поверить! – выкрикнула я, выкручиваясь из его рук и пытаясь пнуть в коленку. – Все время врешь, все время! Что вам от меня нужно?!
– Поверишь. – со вздохом пообещал Паша. – У меня доказательств целая куча. Точнее, одно…
Почему-то эти слова прозвучали очень плохо. Как приговор.
Входить в знакомую квартиру было мучительно. Я замерла на пороге.
Паша подтолкнул меня внутрь, прикрыл дверь, не обращая внимания на замки. Ну да, к чему закрываться, самые страшные люди тут эти двое, куда там ворам и наркоманам!
Смех щекотал горло, но ничего нормального в нем не было. Не хотелось даже выпускать его наружу, чтобы лишний раз не давать спуска начинающейся истерике.
– А можно что-то сделать, чтобы я вас всех забыла к чертям и вы исчезли? – я покосилась на чересчур сосредоточенно разувающегося Пашу. – Вы мне все вообще не нравитесь.
Прозвучало жалко.
– Это вряд ли. – помолчав, отозвался он. – То есть можно, но психушка обеспечена.
– Психушка мне и так обеспечена. – я расстегнула куртку и остановилась, не в силах решить – снять ее или оставить на случай очередного бегства. Хотя куда я убегу? Вряд ли таким простым способом можно будет все исправить. Верхняя одежда полетела в угол. Пальцы противно ныли, отогреваясь. Опустив глаза, попыталась удержать дрожь, засунула кисти между коленей.
Открыла было рот, чтобы потребовать законных объяснений, да так и осталась – молча и с приоткрытым ртом. Даже не подумала в тот момент, что выгляжу как идиотка.
Посреди вполне уже знакомого зала стоял человек, которому и принадлежал голос на крыше, никаких сомнений. И в нечеловеческой природе звука я тоже не ошиблась.
Это можно было назвать огнем, только голубым, но это был не огонь. Что-то сияющее, струящееся, плотное прокатывалось по телу равномерными волнами, скрывая и одежду, и очертания. Только глаза еще были, продолжали жить на бликующей глади вместо лица – огромные, темно-синие, с радужкой, почти не оставившей места белизне белков. За спиной упругое сияние разворачивалось двумя дрожащими полотнищами, готовыми вот-вот распахнуться.
Не знаю, каким чувством я поняла, что сейчас это снова заговорит. Рта не было, но я ощутила намерение или желание, и это стало последней каплей. Казалось, если сейчас я что-то услышу, мозг просто взорвется или сломается, да так, что никакие психиатры не спасут.
Организм решил, что ситуация совсем дрянь, и вырубил все пробки. Голубой призрак дрогнул и потух вместе с окружающим миром, всеми совершенно лишними событиями и моим сознанием.
Долго лежать в обмороке как тургеневская барышня я себе позволить не могла, перезагрузилась и хватит, Паша вовсе не Паша, а неведомый инопланетянин, все к тому и шло. Нашла идеального парня, Саша, кто, если не ты. Не йети и на том спасибо.
Хорошо, нет шкалы для невезучести – на мне она бы с треском лопнула.
Лежать было уютно. А в кухне голоса…
– И что теперь? Помнит она, не помнит, тебе все равно придется отвечать, даже если ты успеешь все привести в норму. У парня крыша-таки потекла – кто тебя учил так грубо влезать? Хорошо, что я успел и он с крыши не сиганул…
Монотонный голос черноглазого был совсем другим. Не таким, как наверху. Как будто он отчитывал близкого родственника, с какой-то заботой даже, что ли.
– Хоть папаше ее на глаза не показался, хватило мозгов. – преисполненный раздражения вздох. – А ей-то на кой черт? Ты психов лечить умеешь? Вот и я не умею.
Интересно, он там сам с собой беседует? Я приоткрыла глаза и затаила дыхание. Голоса настороженно замолкли.
– Ладно, хочешь сам – разбирайся сам. – видимо, черноглазый махнул рукой на попытки уговорить Пашу. – Завтра будь готов. Придумай, не знаю, историю какую жалостливую…
Во рту было так сухо, язык цеплялся за небо. Я попыталась сглотнуть.
– …про любовь, например. – весело закончил черноглазый мне прямо в ухо. Я дико взвизгнула и шарахнулась в сторону, скатившись на пол.
– Не собираюсь ничего придумывать. – буркнул Паша, выходя из кухни. Я потерла коленку и села обратно на диван.
– Все, у меня силы бояться кончились. Вы психи. – мрачно объявила я, переводя взгляд с одного на другого. – На меня нападал маньяк, пытался зарезать собственный муж и светил синий инопланетянин. Сомневаюсь, что у вас в запасе есть что-то более жуткое.
Черноглазый фыркнул, расположился на ковре поудобнее, поджав под себя ногу.
– Сама ты инопланетянин. – он кивнул на Пашу. – Какой из него пришелец?
– Голубой. – пробормотала я, отодвигая колени подальше от черноглазого. – Светящийся. Я жду объяснений.
– Э, нет, это не ко мне. Все вопросы туда. – он кивнул на Пашу и поднялся, потянувшись. Хищно оскалился. – Раз уж впрягся, теперь будешь его персональной головной болью. Ну, или гемором.
После его ухода стало намного, намного хуже. Осязаемое облако непонимания повисло в воздухе – каюсь, большей частью мое. Тишина давила на уши.
– Так что это было? – я решилась нарушить паузу. Уже ни ради ответов, а просто ради того, чтобы хотя бы немного приблизиться к концу. – Хватит уже мяться. Давай, вываливай все разом. Твое…доказательство я уже видела, спасибо, красиво было. Надеюсь, больше не увижу. И про фото не забудь.
Паша протяжно вздохнул и сел на диван на расстоянии вытянутой руки.
– Я не. ну, не то, что ты подумала. – путано пояснил он, глядя в пол.
– Но и не человек. А я много о чем подумала. – я вглядывалась в знакомый профиль. Все на месте, все как всегда…идеальная маска. Внезапно меня осенило. – Слушай, это спецэффект такой, что ли? Шутка? Пранк?
Парень покосился на меня. В глазах у него явно читались сомнения в моей адекватности.
– Видимо, нет. – мой энтузиазм увял. – А так здорово придумала…мог и подтвердить, чего стоило-то? Я бы успокоилась на некоторое время.
– Думаешь, мне нравится врать на каждом шагу?
– Ну так не ври! – невольно повысила я голос и осеклась. Тоже мне, дрессировщица нечеловеков.
– Я даже не знаю, как начать. – Паша рывком поднялся и начал мерить комнату шагами – от угла к углу, по диагонали.
– С фотографий. – тихо напомнила я.
…Фотографии. Начали за полгода собирать, точнее я начал, первое дело, как ни крути, все должно быть идеально. Сразу как впервые на тебя наткнулся. Те, кто, не знаю, искорежен, изломан изнутри, видно сразу, словно не ровное пламя горит, как у других, а тусклый огонек мерцает, то гаснет, то вспыхивает так, что смотреть больно… Да, так мы и видим. Огонь. Пламя. Белое-белое. А у тебя почти и не видно было, так, свечка…
Стал искать, кто или что стал причиной. Я давно уже был у твоих родителей, посмотрел, узнал многое. То, что ты сама бы не рассказала, да и они не рассказывали, но я могу узнать то, что мне нужно. Во сне удобнее всего. Переехал, пытался подобраться ближе. Обычно мы просто селимся неподалеку и не влезаем, не знакомимся лично. Ищем виноватых. Находим тех, кто сломал вас. Потом совсем легко.
Нет, кармы нет никакой, и бог их не карает. Мы иногда караем, кого находим. Но вам потом легче, и пламя потихоньку возвращается…по большей части, ни на что мы не годимся, кроме того, чтобы влезать в чужие головы, видеть ваши раны и лечить их, как умеем. И восстанавливать справедливость в том виде, в котором видим ее мы.
А потом этот, в баре…на кой черт ты вообще поперлась вечером в какой-то бар и пила с незнакомым человеком? Что за идиотизм? Я понятия не имел, как вообще поступать в этой ситуации, но я же вроде как взялся причинять справедливость и все такое, что я должен был делать? Остановил машину, загорелась она в процессе, видимо, слишком увлекся. Он вывалился из машины и побежал. Я вытащил тебя, даже не подумал, что он разглядел меня, что могут пойти слухи. Я не знал, что его убили. Оказывается, вмешиваться можно, но только так, чтобы никаких свидетелей. Не спрашивай, кто эти правила придумал; точно не я. Но раз я впрягся, то должен следовать.
Потом этот твой недомуж. Я думал, что у вас любовь. Что ты простишь его, и все станет нормально. Попытался разбудить в нем остатки чувств…не смотри на меня так, он все равно тебя больше любил, чем ее. Просто себя он любил намного больше, чем вас обеих, вместе взятых. Но в первый раз все делаешь вслепую. Видимо, и тут я немного перестарался, и у него поехала крыша. Стоило после драки понять, что дело плохо, но я не знаю, как люди должны себя вести после такого вмешательства…
Когда я так близко – даже в соседней квартире – я вижу твои сны вместе с тобой. Не всегда даже получается вынырнуть. С отчимом твоим тоже надо было что-то решать, я сначала просто хотел достать из его памяти какой-то отрывок, заставить пережить снова, взглянуть со стороны и найти хотя бы капли раскаяния. Не сдержался опять – мне вообще не очень-то просто сдержаться, раз за разом срываюсь, мститель из меня так себе…засунул его на твое место. В ту ночь ему снился чудесный сон, в котором он – ребенок, парализованный страхом, видит себя же взрослого так, как ты его видела. Он оказался слабее, чем ты. Сердце сдало.
Сейчас я понимаю, что за все, что я делал из желания помочь, ты вполне можешь меня возненавидеть. Даже должна меня ненавидеть, ведь я смог помочь огню стать ровнее, но разрушил все остальное, как слон в посудной лавке, довел тебя до истерики, подставил. Как видишь, мы тоже разные…
Почему ты? Да просто тебя я увидел первой, и тебе было хуже, чем кому-то из тех, кого я встречал. Да, ты все спрятала глубоко внутри, но это вредит намного сильнее, чем то, что вышло и отболело. Все, что скрыто, продолжает давить, разрушать изнутри, делая тебя совсем не такой, какой ты должна была стать, а это больно. Как дерево, которое растет на твоих глазах и внезапно изгибается под слишком сильным ветром. Ты знаешь, каким должно быть это дерево, и разница между реальностью и тем самым как должно – ужасает.
Мы? Бродим вот так по миру…нет, одни бродим, просто однажды уже не получается игнорировать вопрос – кто мы такие и зачем мы тут? До какого-то момента тебе кажется, что ты человек, потом, когда впервые видишь этот огонь, думаешь, что рехнулся. Потом – что ты маг или еще что…после этого тебя находят остальные. Рано или поздно, разными путями, но мы все оказываемся в одной лодке, сколоченной сотни лет назад. Нет, это не супершпионская организация, нас не интересует политика или власть. Помогать – необходимость, а не прихоть. Просто получилось так, что на моем пути попалась именно ты. И я, в трезвом уме и при нормально работающем мозге, послал к черту все правила не приближаться, увидев, что я могу сделать все намного лучше, просто находясь рядом. Но правила-то я помню, но можно же дружить, не обязательно влипать в разные чувства?
Да, мне теперь тоже смешно. Надо было попросить помощи сразу, как понял, что делаю не то. Гордость – страшная штука, так по-человечески.
Обычно ты живешь как бы на расстоянии от людей. Ты видишь, что происходит у них внутри, понимаешь, насколько вы разные. Невозможно воспринимать человека как равного себе. Не потому, что мы лучше или хуже, просто потому, что мы даже видим одно и то же по-разному, чисто физически. Два разных вида. И подснежники, прости. Позже понял, что не порадовал, а больше напугал. Как и наклейкой этой дурацкой… что толку прощения просить, надо было сразу. Нет, надо было не влезать совсем.
Ангелы? Нет, можно и так назвать, конечно. Ближе всего. Крылья же есть, показать? Тише, нет так нет. Пока думал, что человек, иногда думал – ну вот рай глупая идея, что за вечное блаженство? Не лучше ли снова и снова проживать разные жизни? А вот ад был намного более интересной концепцией, исправительный лагерь, какая-то надежда на кару, пусть и после смерти. А потом оказалось, что ничего такого нет. Да, мы знаем, не спрашивай, откуда. И это было обидно – а как же кара?
