Текст книги "Ванька жуков против гарри поттера и ко"

Автор книги: Ирина Ковальчук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 24 страниц)

– Ваня, прости меня, – совершенно чётко произнесла Маша, чем вывела Серёжу из охвативших его раздумий.

«Вот, просит прощения у Вани. Значит, и она где-то там обижала сына, как и мы здесь обижали его маму. Хорошим всегда больше достаётся, именно потому, что они хорошие. Обидеть их совершенно безопасно, потому что они не ответят злом на зло. В этом, наверное, и состоит сущность христианства».

Так в раздумьях прошла ночь, и Серёжа даже не заметил, как наступило утро. Как только первые лучи солнца заглянули в окно, он встал, чтобы закрыть шторы, остававшиеся раскрытыми всю ночь. Как он ни старался задвинуть их как можно тише, чтобы не разбудить Машу, но она всё-таки открыла глаза.

– Нет, не надо! Я люблю свет. Если я забуду о свете, я потеряю своего Ангела.

– Машенька, о каком Ангеле ты говоришь, – очень мягко спросил Серёжа.

– Папа, а помнишь, когда я была совсем маленькой, я называла тебя мапой, – сказала Маша и улыбнулась.

– Помню, Мышонок, помню, – Серёжа погладил дочку по золотистым волосам. – Какая же ты у нас красивая! Как мы боялись потерять тебя!

– Папа, ты же мужчина, ты должен меня понять.

– Я постараюсь, девочка моя, ты расскажи мне всё, я постараюсь.

– Я вернулась к вам ненадолго.

Серёжина рука соскользнула с головы дочери и осторожным движением прикрыла ей рот.

– Машенька, не говори так. Не пугай меня. Ты знаешь, мама этого не перенесёт.

– У вас есть Ванина мама. Держитесь её, и вы всё выдержите. Она такая же сильная, как и Ваня. Даже ещё сильнее.

– Машенька, а откуда ты знаешь о Ване и о его маме?

– Папочка, неужели даже ты не понимаешь, что я вернулась с того света. Он есть, папочка, есть! Всё это не сказки. Есть мир света, где живут ангелы вместе с Богом, а есть мир тьмы, где нет света, а есть только злые и ужасные сгустки. Мама не хотела выбросить рисунки, а я была рабой фавна с верёвкой на шее. – Последние слова взволновали Машу, и она стала резко дышать.

– Машенька, успокойся. Мы же сожгли его, этого поганца.

– Папа, мне трудно говорить, но я хочу, чтобы ты знал: если бы не молитвы Ваниной мамы, мы бы не вернулись оттуда. Но я слабая. Мне нечем жить. Я должна умереть, но только не так, как раньше, а по-другому. Я хочу умереть дома. Папочка, я хочу, чтобы ты понял, что мы расстаёмся не навсегда.

Силы у Маши иссякли, глаза закрылись, и она забылась.

6

Серёжа бегал по комнате из угла в угол, не зная, что ему предпринять. Нужно было вызывать скорую, но последние слова дочери останавливали его. Она хотела умереть по-другому, не так, как раньше. Она хотела умереть дома. Серёже хотелось всё рассказать Рите, но она могла не понять.

«Что делать? Что делать?» – задавал он себе один и тот же вопрос и не находил на него ответа.

– Серёжа, ты что, ненормальный? – В дверях Машиной комнаты появилась заспанная Рита. – Ты же её разбудишь!

– А она не спит, – Серёжа сказал правду и тут же пожалел об этом.

– Как не спит? Что же тогда она делает? – Рита бросилась к кровати дочери. – Маша, Машенька, что с тобой? Ты слышишь меня?

Маша не открыла глаза, но еле слышно простонала.

– Что с ней? Серёжа, что ты стоишь, как истукан? Ты можешь мне объяснить?

– Ей, ей… – начал Серёжа, заикаясь от волнения.

– Да что ей? – Терпению Риты подходил конец.

– Ей стало хуже, – наконец-то выдавил из себя Серёжа.

– Боже мой! И ты стоишь! Я впервые за последние месяцы спала спокойно в эту ночь, а ей стало хуже! Зачем я согласилась забрать её из больницы? Ей бы уже оказывали медицинскую помощь. «Скорую»! Срочно вызывай «скорую»!

– Мама! – чуть слышно позвала Маша.

– Что, Машенька, что? – Рита бросилась к кровати. – Тебе стало хуже? Мы сейчас вызовем «скорую». Тебе помогут. Тебе станет легче.

– Не спеши, – дочь с трудом открыла глаза. – Мне нужно другое.

– Что другое? Маша, я не понимаю, ты слышишь, я не понимаю!

– Я не знаю, но мне нужно по-другому. Не отвози меня назад в больницу, пожалуйста, прошу тебя.

Она медленно перевела взгляд с мамы на стоявшего неподалёку отца, потом на потолок, потом в сторону окна.

– Вот он, мой Ангел! – Оставившие её было силы, казалось, снова вернулись к ней. – Вы видите? Он пришёл за мной!

– Маша, Машенька, не уходи! Я этого не перенесу! – Рита упала на подушку рядом с дочерью и горько зарыдала.

– Я не помню, откуда знаю эти слова, – тихо сказала дочь, – ты меня им не учила. Наверное, это от Ангела:

Я – Свет, а вы не видите Меня,

Я – Путь, а вы не следуете за Мной,

Я – Истина, а вы не верите Мне,

Я – Жизнь, а вы не ищете Меня,

Я – Учитель, а вы не слушаете Меня,

Я – Господь, а вы не повинуетесь Мне,

Я – Ваш Бог, а вы не молитесь Мне,

Я – ваш лучший Друг, а вы не любите Меня.

Если вы несчастны, не вините Меня.

Пока Маша говорила, Рита смотрела на её просветлённое лицо, как завороженная, но последние слова вернули её к реальности, и она снова зарыдала:

– Маша, не уходи, умоляю тебя, не уходи! Попроси своего ангела, чтобы он оставил тебя мне! Как я буду жить без тебя? Как? – Рита гладила дочь по мягким волосам и покрывала её лицо мокрыми от слёз поцелуями.

– Мама, прошу тебя, не держи меня. – Голос дочери стал так слаб, что Рите пришлось подавить свои рыдания. – Не держи меня. Я люблю тебя и папу, очень-очень, но мне там будет лучше. Помогите мне, прошу вас. – Маша смотрела каким-то невидящим взглядом. Она смотрела сквозь Риту куда-то вдаль. – А где папа? – спросила она.

– Серёжа! – крикнула Рита диким голосом и бросилась к двери. Но Серёжа был рядом, и она, наткнувшись на мужа, упала ему на грудь и зарыдала ещё сильнее.

– Папа, – позвала дочь из последних сил.

Серёжа посадил Риту на стоявший возле кровати стул и присел на край кровати рядом с дочерью.

– Папочка, скажи ей, пусть она не держит меня. Мне там будет лучше. А вы родите ещё одного ребёнка… Какая я была глупая, что не любила своё имя. А оно такое красивое: Мария!.. Мне об этом Ваня говорил.

– Какой Ваня? – Рита вскочила со стула. – Она бредит. Где она могла с ним говорить?

– Мы были вместе там.

– Где там? Серёжа, ты видишь, она бредит. Нужно вызвать «скорую»!

– Не нужно, – Маша глубоко выдохнула и, как бы вспомнив что-то очень важное, перевела взгляд на свою перепуганную маму. – Позвони Ваниной маме, пусть она сейчас помолиться обо мне. Мне нужно…

Маша откинула голову в ту сторону, где она видела Ангела и притихла.

– Нужно помолиться? – Рита побежала зачем-то к окну, затем, бормоча себе под нос «помолиться, откуда она знает, что Ванина мама может помолиться», выбежала в гостиную. Какое-то время она бегала, как неприкаянная, в поисках сумки, нашла её, достала мобильный, стала судорожно искать Танин номер в телефонной книжке, позвонила и начала сбивчиво рассказывать об ангеле, о том, что Маше плохо, о «скорой», и, наконец, о том, о чём просила дочь. – Таня, она просит тебя сейчас молиться о ней. Почему тебя? Откуда она тебя знает? – Речь Риты, наконец, стала более осмысленной. – А я? Что, я не могу молиться о ней? Должна? А что я могу? Я, ведь, ничего, кроме «Отче наш», не знаю! Читать, что знаю, не переставая?

Рита на какое-то время замолчала, видимо, слушая Таню. Серёжа, выйдя из оцепенения, повернул голову к небольшой иконке Богородицы, которую они привезли из Сергиева Посада, и, медленно опустившись на колени, тихо попросил:

– Матерь Божия, я не умею молиться, но я научусь, обещаю Тебе. Прошу Тебя, помоги моей дочери. Пусть будет так, как она хочет.

В этот самый момент Рита вбежала в комнату, и, увидев мужа, стоящего на коленях, остолбенела. Секундой позже она пришла в себя, и тоже, прямо у двери, опустилась на колени.

– Рита, подойди ко мне, – Серёжа позвал жену каким-то чужим голосом. – Она, не поднимаясь с колен, подползла и остановилась рядом с ним. – Проси Её, чтобы Она помогла нашей дочурке.

– Кто она? – не поняла Рита.

– Матерь Божия. Таня говорила, что Она всё может.

Рита какое-то время молчала, не сводя глаз с иконы, потом застонала, опустила руки на пол, и, уткнувшись в них лбом, запричитала:

– Верни её мне, умоляю! Верни её!

– Рита, возьми себя в руки. – В голосе Серёжи появилась решительность, ранее ему не присущая. – Маша хочет уйти. Не мешай ей. Но она просит помощи. Мы должны ей помочь уйти так, как она хочет, вместе с её Ангелом.

Рита посмотрела на Серёжу широко открытыми глазами. Ей показалось, что муж сошёл с ума. Но Серёжа, чувствуя на себе удивлённый взгляд жены, никак не отреагировал. Так они и стояли вдвоём, отец и мать, на коленях перед Божьей Матерью у одра умирающей дочери, пока не раздался звонок в дверь.

Рита вздрогнула, как будто её ударили, и вскочила с колен. Через минуту в проёме двери Машиной комнаты появились по очереди Таня, батюшка и совершенно растерянная Рита.

– Она ещё в сознании? – Таня бросила тревожный взгляд на кровать.

– Кто? – переспросила Рита. Она выглядела такой потерянной, что на неё больно было смотреть.

– Машенька, – Таня склонилась над кроватью. – Машенька, ты меня слышишь?

Девочка не ответила, но открыла глаза. Она смотрела на склонившееся над ней лицо с усилием, но потом улыбнулась.

– Вы… Ванина мама?

– Да, я Ванина мама, – очень мягко ответила Таня.

– А я ждала Вас... Там я часто повторяла: «Ванина мама, помоги нам». Пожалуйста, научите молиться… и мою маму. – Голос Маши был так слаб, что мог оборваться на полуслове. – Когда у них будет… другой ребёнок, чтобы она… молилась о нём…

– Машенька, родная, любимая, я обещаю тебе, – Рита бросилась к кровати и склонилась над дочерью. – Я уже знаю «Отчет наш».

– И больше никогда не пей, прошу тебя…

– Машенька, успокойся, мама обещает тебе, – вмешалась Таня, видя, что силы у ребёнка на исходе, в то время как Рита, глотая слёзы, кивала головой в знак согласия. – Я привела батюшку, сейчас он тебя причастит, и тебе станет легче.

– Я знала, что Вы… поможете мне, – взгляд Маши светился благодарностью. – Передайте Ване, что я люблю его… очень. Он хороший… пусть не помнит меня плохой.

К этому времени батюшка уже приготовил всё необходимое для причастия и попросил всех присутствующих покинуть комнату, чтобы исповедать рабу Божью отроковицу Марию.

– Таня, я не понимаю, – Рита беспомощно смотрела на подругу. – Что она говорит? Откуда она знает Ваню? Почему она ждала тебя, ты можешь мне объяснить?

– Там, где они были, они были вместе. Это всё, что я могу тебе сказать. – Таня немного помолчала, а потом добавила: – Я верующая. Я верю, что есть Бог, есть силы Света и тьмы, а твоя дочь уже не просто верующая, она ведающая. Ей уже открыто то, что до времени сокрыто от нас. Ты не верила мне, так поверь своей дочери. Всё это не случайно. Это всё милость Божья к нам грешным.

Рита молчала.

– Можете, войти. – Дверь отворилась, и батюшка, появившись на мгновение, тут же исчез.

Стараясь ступать как можно тише, чтобы не нарушить Таинства, Таня вошла в дверь Машиной комнаты. За ней также бесшумно последовали Рита и Серёжа.

– Причащается, раба Божья отроковица Мария. – Торжественно произнёс батюшка и поднёс к Машиным устам лжицу с Телом и Кровью Христовым. – Закончив Таинство, он долгим взглядом посмотрел на затихшую бледную девочку, неподвижно лежавшую на кровати, и сказал, как бы самому себе: – Удивительно. Это просто удивительно! Такая Милость Божия, – и, помолчав немного, добавил: – Татьяна, читайте молитвы на исход души.

– Что? – вскрикнула Рита и, закрыв лицо руками, выбежала из комнаты.

Таня, достала из сумки книжку, на обложке которой был изображён удивительный лик Божьей Матери. В уголках её глаз застыли слёзы. Это была книжка «Последние минуты православного христианина». Таня раскрыла книжку и, подождав какое-то время, пока слёзы уже не будут мешать, начала читать тихим голосом.

Таня читала, а Серёжа стоял, как каменный. Его взгляд застыл на дочери, которая лежала недвижно, не подавая признаков жизни, но ещё дышала.

Теперь воистину всё время жизни моей,

будто дым, исчезло,

   и предстали уже ангелы, посланные Богом,

нещадно ищущие душу мою.

Помилуй мя, Боже, помилуй мя.

Таня читала тихим ровным голосом, но по щеке её медленно текла слеза.

   Вот множество лукавых духов предстало,

   держа написание моих грехов,

и неотступно взывают,

   домогаясь нагло смиренной моей души.

   Пресвятая Богородице, спаси мя!

При обращении к Богородице Серёжа вздрогнул и резко перевёл взгляд на икону, перед которой они ещё совсем недавно стояли с Ритой на коленях. Таня читала страшные слова. Неужели всё это правда? Неужели эти духи уже здесь, и Маша видит их? Но, ведь, видела она своего Ангела! Раз она видела, значит, он тоже здесь, и он поможет ей!

   Преклоняемая, как подобает Твоему милосердию,

многими Твоими щедротами, Владычице,

   будь мне необоримою помощницей в сей ужасный час.

   Пресвятая Богородице, спаси мя!

«Богородице, не оставляй её, помоги ей, моей бедной девочке!» – Серёжа кричал, но его крик не был слышен никому, кроме Неё, которая единственная могла сейчас помочь. – Ей страшно, помоги ей! Ты – мать! Прими мою дочь в свои материнские объятия!»

   Вот время помощи,

вот время заступления Твоего,

вот, Владычица, время,

о котором я день и ночь припадала,

усердно молясь Тебе.

«Я знал, я знал, что Ты поможешь! Таня говорила, что Ты всё можешь! Хоть я никогда не припадал к Тебе, но ты послала нам Таню! Она молилась и за своего сына и за нашу дочь. Боже, какой стыд! Мой ребёнок, моя дочь просит помощи не у своего отца, а у Ваниной мамы! И вот она здесь, рядом с ней в этот самый страшный её час, чтобы облегчить её страдания! Владычица, благодарю Тебя за Таню, за всё, что с нами произошло. Ведь, Маша могла умереть ещё и раньше, но тогда некому было бы ей помочь. Вот почему батюшка говорил о милосердии Божьем!»

Умилостивительные каноны на исход души шли своим чередом. Голос Тани становился всё спокойнее и твёрже. Она знала, что эти слова так необходимы умирающему ребёнку, потому что сам он уже не может ничего: ни просить, ни говорить.

А в соседней комнате Рита, с глазами полными ужаса, требовала от батюшки объяснений, за что ей это. Батюшка, видя, что обычные слова утешения здесь не помогут, задумался и, опустившись на стул, приглашая Риту сделать то же самое, начал говорить:

– Понимаете, дочь моя, смерти никто избежать не может. Время дано было человеку вместе со смертью для наказания, то есть для исправления и оправдания, для пресечения зла. Слово «смерть» услышал Адам в Раю как первый Суд Божий для него и для всей земли. Божий Суд всегда праведен и спасителен. Адам сотворён бессмертным, но в него вкушением, то есть искушением, запретного или, другими словами, неполезного плода вошло зло. Чтобы зло не стало достоянием вечности, Адам был отделён от вечности временем, а из него выделено было зло. У Адама родилось двое сыновей – в них и произошло разделение: один стал убийцей, другой жертвой. Первая смерть на земле была насильственной, ибо в природе её ещё не было. Наущением сатаны Каин убил Авеля.

– Но моя Маша, она ещё ребёнок! Какое в ней зло?

– Э-э, дочь моя, ваш ребёнок так покаялся перед смертью, что дай Бог и вам, взрослой, когда-нибудь дойти до такого уровня осмысления своей жизни.

– Она столько времени была в коме! И она вышла из неё! Для чего, скажите мне, она вышла из комы? Чтобы умереть?

– Вот вы и сами ответили на свой вопрос. Именно: она вышла из комы, чтобы достойно, по-христиански, умереть и в вас утвердить веру. В этом есть Милость Божья, которой удостоились и вы, и, в первую очередь, ваша дочь.

– Но мне от этого не легче! – Рита отказывалась принимать любые доводы разума.

– А вы утешайте себя тем, что вашей дочери теперь легко. Она будет в райских обителях, а это так не часто сейчас случается, поверьте мне, дочь моя. Я в своей жизни столько видел смертей! Вы должны радоваться за свою дочь. Свет её смерти озарит и вашу дальнейшую жизнь.

Последние слова батюшки подействовали на Риту, как прохлада тенистого дерева в июльский зной.

– Она сказала, что мы должны родить ребёнка.

– И правильно. И не одного, а двоих. Чем больше детей, тем меньше времени для всяких глупостей. Вот так, дочь моя. Не убивайтесь. Вы счастливая мать. Ваш ребёнок умирает с таким миром в душе!

В этот момент в гостиную вошёл Серёжа. Шёл он каким-то неуверенным шагом, как будто боялся упасть, и на лице у него было странное выражение.

– Серёжа, ты чего? – Глаза Риты опять широко открылись и наполнились прежним ужасом.

– Она умерла, – еле слышно сказал Серёжа, и губы его задрожали.

– Что? – переспросила Рита и поняла, что не может сдвинуться с места.

– Риточка, иди, посмотри на неё. Она улыбается.

– Улыбается?!

– Раз она улыбается, значит, ей хорошо. А если ей хорошо, значит, хорошо и нам, – Серёжа развернулся к стене, чтобы никто не видел его слёз.

– Это то, о чём я вам говорил, – батюшка шепнул Рите в самое ухо. – Радуйтесь, потому что вашей дочери, измученной тяжёлой болезнью, наконец-то, стало хорошо.

– Она улыбалась своему Ангелу, я знаю... Маша говорила о нём... Он пришёл за ней... – Рита осторожными шагами вошла в комнату дочери, как бы боясь отогнать Ангела своим присутствием.

Маша лежала с открытыми глазами и, действительно, улыбалась. Также осторожно Рита опустилась на колени перед кроватью, на которой лежала её дочь, совсем как живая.

– Девочка моя, отмучилась, – сказала Рита и упала на грудь дочери. – Отмучилась, родненькая моя, отмучилась! Ты прости меня за всё. Ты прости. У тебя была плохая мать. Ты прости меня.

Наплакавшись, убитая горем Рита приподняла голову дочери и начала гладить её лицо, волосы. Батюшка, подойдя сзади, немного отодвинул её и, наклонившись над начавшим остывать телом, сказал «Упокой, Господи, душу рабы Твоей отроковицы Марии», и закрыл ей глаза.

– Зачем? Зачем вы сделали это? Пусть она смотрит! – запротестовала Рита.

– Мамочка, она смотрит, но уже другими глазами, глазами души, а глаза тела должны быть закрыты. Твоя дочь никуда не ушла. Она здесь, рядом с нами. Ей нужно привыкнуть к своему новому состоянию, и не нужно пугать её криками и расстраивать слезами. Нужно молиться, и ей будет легче. Таня, читайте канон по исходу души. А вы слушайте, и молитесь вместе с ней.

Таня читала слова прощальной молитвы, и сердце у неё щемило. Её сын ещё жив, но Господь и его может призвать в любую минуту.

«Нет, не сейчас, – утешала она себя. – Господь милостив, Он не допустит, чтобы мой сын ушёл, не дождавшись меня».

7

– Мама, где ты была? Ты же говорила, что придёшь утром.

– Так получилось, Ванечка. Я должна была сходить к своим знакомым.

Ваня сразу заметил, что мама старается выглядеть спокойной, но у неё это плохо получается.

– К каким знакомым? Я их знаю?

– Нет, не знаешь. Ваня, я тебе потом всё расскажу, когда ты поправишься. А сейчас не спрашивай меня, сынок.

– Ты была у Маши. Я чувствую это. Ты была у Маши. Что с ней?

– С ней всё хорошо.

– Она в больнице?

– Нет, она дома. Она попросила врача отпустить её домой.

– И ты ходила к ней домой?

– Да, я ходила к ней домой.

– Мама, я вижу, ты что-то скрываешь от меня. Скажи мне, Маша умерла?

Мама ничего не ответила. Она взглянула на сына глазами полными недоумения и внезапно выступивших слёз.

– Мама, прошу тебя, не бойся мне сказать. Я знаю, что Маша вернулась ненадолго, но она должна была умереть по-другому. Расскажи мне всё, что знаешь.

– Ваня, ты только не волнуйся, прошу тебя. Я не хотела тебе говорить. Маша, действительно, умерла два часа назад.

Ваня закрыл глаза и какое-то время молчал.

– Ты её видела?

– Да. Представляешь, она дожидалась меня.

– Так ты видела её живую? Мама, расскажи мне всё. Маша была без меня. Ей было трудно. Расскажи мне всё.

– Она такая милая девочка. Она просила передать тебе, что очень любит тебя, просила не помнить её плохой.

– Маша, – по щеке Вани потекла слеза. – Она самая лучшая. Как я могу помнить её плохой!

– Ты поплачь, сынок, только не рви сердце. Машина смерть была светлой. За ней пришёл её Ангел, и она умерла, улыбаясь.

– Откуда ты знаешь об Ангеле? – Ваня даже привстал, опираясь на локти.

– Она сама рассказывала и просила папу помочь ей умереть по-другому, чтобы уйти с Ангелом. Они позвонили мне, и я привела батюшку. Маша умерла, как праведница, причастившись Святых Христовых Тайн. Она будет в раю.

– Мама… – Ваня начал говорить тихо-тихо, потому что слёзы мешали ему говорить, но он и не пытался сдерживать их. – Как я буду жить без неё? Она мне как сестра. Нет, она мне больше, чем сестра. Она вторая половинка меня самого. Разве я смогу жить без неё?

– Но твоя половинка не потерялась и не исчезла. Она просто переместилась в другое место, где ей хорошо. Разве тебе было бы легче оттого, что она осталась бы жить, но продолжала мучиться?

– Нет, мне было бы ещё больнее.

– Вот видишь. И Маша навсегда останется у тебя в сердце, останется в твоей памяти. Она теперь самая яркая звезда на небе над тобой. Ты каждый вечер будешь смотреть на небо и разговаривать с ней, будешь делиться с ней своими горестями и радостями. Но самое главное, ты никогда уже не сможешь разочароваться в ней. Здесь, на земле, всё временно, даже любовь, а Маша, и всё, что с ней связано, уже принадлежит вечности. Она умерла тихо, без боли, без муки. Это смерть праведников. Твоя Маша уже в раю, а вот где будем мы с тобой, пока неизвестно. Так что за неё можно только порадоваться.

– Мамочка, я тебя очень люблю, – Ваня взял мамину руку в свои ладони. – Ты прости меня за то, что я заставил тебя столько страдать.

– И ты меня прости, родной. Знаешь, ради этой минуты… – Мама не смогла договорить. У неё больше не было сил сдерживать слёзы, и они потекли, как вешние воды, облегчая и согревая душу.

После долгой холодной зимы наступала весна. Её сын, почти навсегда потерянный, возвращался к ней, и вместе с его любовью возвращалась и надежда на счастье, простое материнское счастье. Вечно путающееся под ногами, это незатейливое счастье будет шалить с Муркой, шлёпать босиком в ванную, забывать чистить зубы, приносить двойки в тетрадках, придумывать разные небылицы, просить чего-нибудь вкусненького и пить чаёк в прикуску с незатейливыми историями про своего любимого друга Пашку. Это тихое счастье будет говорить ей «Я люблю тебя, мама» и засыпать под её молитвы. Это будет счастье, которое невозможно купить ни за какие деньги. И это счастье уже никто больше не посмеет забрать у неё, потому что она выстрадала его, и Господь оказал ей милость.

8

– А вот и я, – в дверном проёме появилось сначала улыбающееся мамино лицо, а потом рука с тяжёлой сумкой.

– Мамочка что-то несёт, – Ваня улыбнулся и приподнялся на кровати.

– Ученье – свет, а неученье – тьма. – Мама подошла к кровати и поставила сумку на пол. – Доктор разрешила тебе понемножку учиться, поэтому я принесла тебе учебники.

– Все, что ли? – Ваня никогда бы раньше и не подумал, что разговор об учебниках может быть настолько приятен.

– Не все, конечно, – мама стала вынимать учебники из сумки и складывать их стопочкой на тумбочке. – Только по лёгким предметам. А то ты сейчас как набросишься на учёбу! А тебе пока нельзя ещё перетруждаться.

– Мамочка, как же здорово! Учебники! Как же мне уже хочется в школу!

– Слышал бы тебя твой Пашка! Вот бы удивился! – Мама открыла тумбочку, чтобы освободить место для учебников.

– Это точно! Сказал бы, что у меня головка бо-бо. – Ваня откинулся на подушку, так как почувствовал лёгкое головокружение. – А у меня головка, в самом деле, бо-бо.

– Что? – встрепенулась мама. – Тебе плохо?

– Прошу тебя, не волнуйся. У меня просто немножко закружилась голова.

– Видишь, сынок, тебе нужно быть ещё очень осторожным.

– Ма, а историю ты принесла?

– Историю? Конечно, принесла. История очень даже способствует укреплению душевных и физических сил. Тем более что настоящее – это хорошо забытое прошлое.

– А про Куликово поле там что-нибудь написано?

– Про Куликово поле вряд ли, а вот про Куликовскую битву, может, что-нибудь и написано.

Мама открыла оглавление и начала искать.

– Нет, книжку я потом сам посмотрю, а сейчас, лучше, расскажи, что тебе известно о Куликовом поле.

Мама с удивлением посмотрела на сына, но ничего не сказала. Пора было уже привыкнуть к тому, что после тяжёлой болезни её сын стал каким-то другим.

– Что мне известно о Куликовом поле? – переспросила она, собираясь с мыслями. – В первую очередь, это поле русской боевой славы... Ты же смотрел когда-то мультик о лебедях Непрядвы. Неужели забыл?

Ваня промолчал.

– На Куликовом поле была одержана победа, которая, хоть и не дала свободы, но вернула истекающим кровью русским людям веру в себя, в свои силы.

Ваня внешне никак не отреагировал на слова мамы. Взгляд его медленно бродил по потолку, но чуть выше переносицы появилась складочка. Это означало, что он напряжённо думал. Наконец он повернул голову и посмотрел на маму совершенно по-взрослому.

– А что значит, быть русским?

– Сынок, – мама протянула руку и погладила сына по волосам. – Какие трудные вопросы ты задаёшь! Даже не знаю, что и ответить.

Она встала, подошла к окну и какое-то время стояла спиной к сыну, вглядываясь в даль. Потом повернулась и задумчиво начала:

– Быть русским значит быть православным. Когда-то Киевская Русь приняла греческую православную веру, и она пришлась по сердцу русским людям, потому что у нашего народа бесхитростное, детское сердце. Православная вера для такого сердца – живительный родник, который пробуждает в нём всё лучшее, что в нём есть. Великий сердцевед Фёдор Достоевский писал: «Без православной веры русский человек – дрянь». Когда русские отказались от православного царя и от русской веры, они перестали быть русскими.

– Как это?

– Они стали советскими. И ещё. Русский человек всегда стремился жить по правде, в высшем смысле этого слова… Иисус Сладчайший, Солнце Правды, это идеал, по которому всегда томится русское сердце.

– Поэтому в нашей жизни сейчас так много неправды?

– Да, мы всё оборачиваем голову то на Запад, то на Восток… То нам кажется, что у французов всё совершеннее, и мы пытаемся превратиться во французов. То нам кажется, что на Тибете или в Гималаях есть разгадка тайны бытия, и мы всем сердцем тянемся туда, откуда восходит солнце. Сейчас вот мы перекраиваем себя на американский лад. Так и мечемся, то туда, то сюда, и всё никак до нас не доходит, что одни – на Западе, другие – на Востоке, а мы – ПОСЕРЕДИНЕ! У нас свой, определённый Богом жребий, а мы всё крутим головой, крутим, аж позвонки трещат, и всё нам кажется, что где-то лучше. А там где-то – не лучше, там просто всё по-другому. Чтобы русскому превратиться во француза, ему нужно вырвать из груди своё детское русское сердце, посадить его во французскую почву и подождать, пока оно прорастёт французскими всходами. А с простым русским сердцем там делать нечего. В 1812 году русские били французов на полях сражений, но в быту те же французы легко одурачивали их. И самим французам было не понятно, как эти могучие бородатые русские солдаты могут быть такими наивными и доверчивыми.

– Так это плохо быть доверчивым?

– Это и ни хорошо и ни плохо. Это дело веры. Если бы доверчивый русский человек оставался с Богом, то Бог оградил бы его, как птица ограждает крылом птенцов своих малых. Но мы научились у «просвещённого» Запада гуманизму и другим «премудростям» и перестали доверять Богу, за что и остались один на один со своей доверчивостью. И обманывают нас теперь, кому только не лень, и с Запада, и с Востока.

Мама замолчала. Ваня тоже молчал. Чтобы как-то разрядить образовавшуюся паузу, она взяла в руки учебник по истории и начала его листать.

– А на Куликово поле можно поехать? – Мама вздрогнула, так как не ожидала такого вопроса. – Есть оно ещё?

– Как ни странно, оно всё ещё есть, наше хранимое Божиим Промыслом Куликово поле. Не одолела его Советская власть ни тракторами, ни бульдозерами. Тянется оно на десятки километров под русским небом, конца и края не видать. Знаешь, удивительно, что через пятьсот лет после Куликовской битвы в селе Себено, где был стан князя Димитрия Донского, родилась слепая девочка, которую назвали Матронушкой. Сейчас она почивает в городе Москве и собирает к своим цельбоносным мощам тысячи обворованных безбожной жизнью людей, потерявшихся и запутавшихся в ней. Не где-нибудь, а на Куликовом поле напиталась она живительной влагой православной веры. Эта вера сделала из совершенно немощного сосуда «осьмый столп России». Так назвал Матронушку ещё один светоч русского Православия, праведный Иоанн Кронштатский, который в слепой девочке прозрел огромную духовную силу.

– Мамочка, давай поедем на Куликово поле, – глаза сына вспыхнули радостным светом.

– И не только поедем, но и пройдём по нему крестным ходом.

– Крестным ходом?

– Да, каждый год, первого июня, в день памяти святого благоверного князя Димитрия Донского, собирается православный люд и идёт с хоругвями и иконами от того места, где стоял шатёр князя Димитрия. Сейчас на этом месте стоит церковь, которая дорога нам ещё и потому, что сюда ходила молиться Матронушка. Идёт крестный ход с молитвой Иисусовой, «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас грешных», наперекор ветрам, через Куликово поле до ставки Мамая. Поклоняется там низким поклоном храму Преподобного Сергия и разъезжается по своим городам и весям, унося в сердце ни с чем несравнимую благодать этого места.

– А что это такое, благодать? – Ваня слушал маму, затаив дыхание.

– Знаешь, сынок, это объяснить словами невозможно. Благодать нисходит на человека без всякой видимой на то причины. Она не имеет ничего общего с земными наслаждениями... Я бы сказала, что это предвкушение райской радости. – Мама встала с кровати и снова подошла к окну.

– Ма, откуда ты всё это знаешь?

– Я была на Куликовом поле.

– Ты была на Куликовом поле?! – Ваня, всё время лежавший неподвижно, резко поднял голову, забыв, что делать ему этого нельзя. – Когда ты туда ездила?

– А помнишь, я тебя звала в паломническую поездку, но ты наотрез отказался. У тебя были тренировки и любимый Пашка с Гарри Поттером.

– Какой же я был дурак! – Ваня тяжело выдохнул и опустил голову на подушку.

Мама медленно подошла к кровати, склонилась над сыном и с нежностью поцеловала его в лоб.

– Милый ты мой, родной ты мой дурачок! Какое же это счастье, что самое страшное у нас с тобой позади. А впереди у тебя ещё целая жизнь.

– Мамочка, я хочу, чтобы ты знала, – тихо сказал Ваня, не сдержав невольно набежавших слёз. – Я очень тебя люблю. Я всё смогу, всё вынесу, если только ты будешь рядом.

9

– Физкультпривет вернувшемуся с того света. – В проёме двери показались смешливые глаза и непокорный Пашкин хохолок.