Текст книги "Я видела детство и юность XX века"

Автор книги: Ирина Эренбург

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

Вчера видела «Китай в огне»; все знакомое и не действует. Особенно исход.

Меня преследует мысль – подойти к окну и шагнуть в пространство, иногда эта мысль кажется упоительной. Останавливает чувство долга. Неужели оно от деда-немца?

Все время слушаю радио: наркоз и отупение. Встаю утром с ощущением катастрофы. Очень хочется устроить наших. Тупой взгляд Ильи, полное отсутствие интереса ко всему, нежелание ничего есть, за исключением укропа [221]221
  Начался «укропный период» – он повторялся несколько раз в жизни. Крупная неприятность вызывала у Ильи отвращение к еде. Обычно он сидел с безжизненным взглядом и съедал за весь день только несколько веточек укропа. Илья мог питаться одним укропом много дней, он ослабевал, ложился одетым на тахту и тупо смотрел на стену.
  В этот раз такой период длился долго. Илье стоило больших усилий написать вялую статью, кажется, о взятии Берлина. Его изредка стали печатать, и он постепенно вернулся к жизни.


[Закрыть]… смакует все, что вокруг этого события. Написал Сталину письмо и ждет. Мне его страшно жалко, но честно говоря, бывают вещи настолько страшнее.

21 апреля.

Одного еврея спросили, как он относится к советской власти? «Как к жене: немного боюсь, немного люблю, немного хочу чего-то другого».

Идет наше наступление на Берлин.

22 апреля.

Сегодня наши войска вошли в предместья Берлина. Подписали пакт с люблинским польским правительством. Теперь начнется. Молотов еще не прибыл в Вашингтон. Илья совсем опустился. От Беллы телеграмма – наша единственная радость. Дома похоронное настроение.

В Брюсселе запретили газету: она напечатала статью о солидарности с немецким народом. А вообще мир сходит с ума, идет дележ, вылезло все дерьмо. Браззавиль выступил против «Свободной Германии». Москва ждет 1 мая. В Мосторге весенний базар, дорого, но покупают.

23 апреля.

Вчера наши вошли в Берлин. Взято 20 кварталов. Берлин под обстрелом. Горит, идет окружение. Соединение русских и американцев ожидается у Дрездена.

Была на хронике, готовим «Освенцим»: 7 тонн женских волос, гора челюстей, гора очков…

Дома по-прежнему и даже хуже. Илья тупо смотрит в стенку, отвечает умирающим голосом. В квартире тихо и невыносимо тяжело. Обсуждение вопросов, которых раньше не было. Это не первый раз. Тут я себя чувствую мудрой – прошла хорошую школу. Теперь надо суметь на все наплевать и работать. Это трудно. Нужно написать для французского радио о восстановлении Одессы и сделать материал рабынь.

25 апреля.

По Тверской пошли автобусы: конец войны. Сегодня открывается в Сан-Франциско конференция.

26 апреля.

Письмо от маминой сестры из Болгарии, просит, чтобы я боролась против алкоголизма. Дома удушающая атмосфера, ответа от Сталина нет. Нужно писать о восстановлении, а хочется о похоронах. Вчера продала книг на 150 рублей. Но что делать? Денег нет.

Москва готовится к 1 мая, все покупают бумажные цветы, моют окна. Merde! [222]222
  Merde! (фр.) – Дерьмо!(Прим. ред.).


[Закрыть]

27 апреля.

Соединение американцев, англичан и русских. Речи Сталина, Черчилля и Трумэна по московской сети. Муссолини будто бы схвачен, Петен вернулся во Францию. В Берлине продолжаются бои.

Илья написал статью, не дождавшись ответа.

У Фани фурункул на лице.

В Швейцарию бегут крысы.

28 апреля.

Гиммлер предложил мир американцам и англичанам. Нас боятся, те отвергли, а мы в газетах сегодня выразили благодарность союзникам.

Дома все усложняется.

2 мая.

События: Муссолини с любовницей убиты партизанами, их трупы были повешены вниз головой на бензоколонке в Милане. Итальянцы шли мимо и плевали на них. Вчера сообщения о смерти Гитлера. Лаваль и Деа [223]223
  Деа Марсель (1894–1955) – французский журналист, сотрудничавший с немецкими оккупационными властями, член правительства Петена (см. выше).(Прим. ред.).


[Закрыть]сегодня прилетели в Барселону, до этого Лаваль просился в Швейцарию. Петен сидит в тюрьме в Париже. Сегодня взят Берлин. Обыкновенный салют, и на улицах нет особенного оживления. Вчера слушала Париж: пели «Интернационал», в Ватикане впервые праздновали 1 мая.

Во Франции муниципальные выборы показали победу коммунистов.

Статью Ильи не взяли ни в «Красной звезде», ни на радио. Был полный мрак, но сейчас звонил Рыклин, чтобы Илья попробовал для «Правды».

Наташин день рождения. Ина в нарывах, Фаня в свинке. Я беспрерывно работаю или хожу по делам.

Победа на носу. Все очень устали.

В Сан-Франциско история с Аргентиной, думаю, что здесь подоплека польских дел. Молотов до конца конференции вылетает в Москву.

Москва одета в американские подарки или трофеи. 4-го будет новый заем. Сколько можно!

Снято затемнение. Снова видно, как живут люди. Савичи рассказали о семье напротив их окон: девочка превратилась в девушку, родился ребенок, женщина продолжает гладить на подоконнике.

3 мая.

Сегодня звонили Илье из радио, просили снова написать о Берлине. Может быть, перемена.

Эррио [224]224
  Эррио Эдуард (1872–1957) – видный левый французский политический деятель.(Прим. ред.).


[Закрыть]прислал Илье записку с благодарностью за книгу.

Вчера весь север Италии сдался, это первая капитуляция. Ждем общей капитуляции не сегодня-завтра. Вот и наступает желанный всеми момент, а мне очень грустно.

5 мая.

Вчера капитулировали немцы в Голландии и Дании. Они сдаются частями и только союзникам. В будущем все мрачно – нелады с союзниками…

У Ильи требуют покаянной статьи. Он не будет ее писать. Идет дождь, серо и грустно. Вчера ходила на рынок, продавала Борино пальто и не продала.

Все готовятся к Пасхе. Ина в больнице, у нее рак, но она не знает.

7 мая.

Вчера опубликовано об аресте нами 16 поляков. В Сан-Франциско прекращены переговоры о польских делах. В Праге восстание. У Бальтерманцев разговор о посылках с трофеями. В Москве уже ходят анекдоты: такой-то прислал 15 кг чулок, и о мыле, в котором были спрятаны драгоценности.

Меня мучают с деньгами, работой, квартирой. Дождь и серо. На кинохронике предложили делать картину о помощи семьям фронтовиков. Леля о русских во Франции.

Была у Ины в больнице. Кормят плохо, но больница хорошая. Лежат главным образом раковые, т. е. смертники.

Сегодня в «Правде» снова Леонов, настала его пора.

Вчера была Пасха, в магазинах продавали куличи и пасхи, говорят, с «ХВ».

Хочется чего-то другого…

Португалия наконец-то порвала дипотношения с Германией.

8 мая.

Сегодня капитуляция Германии. Весь мир празднует. Париж кричит «Вив де Голль, и Сталин, и Черчилль», а у нас полная неизвестность – все ждали целый день, но дали три салюта по случаю взятия каких-то городов (Дрезден и в Чехии), но Сталин не говорил. Ждем в газетах, ждет население. В учреждениях готовы транспаранты. Опять неизвестность, мы в руках Сталина. Но, в общем, – конец. И я плачу. Я ждала и знала, что мне будет очень и очень больно. Боря не увидит… Я пожилая вдова, пожилая женщина. Зачем мне продолжать эту шлюху-жизнь? Напротив, на окне, горшок с цветами: красный с зелеными листьями – это мир. Я должна приучить себя к положению: все будут счастливы; нет, знаю, что не все, но на остальных мне наплевать. Мне хочется еще капельку счастья, мне осточертело быть несчастной. Ну и свинья же ты, хоть задумайся, каково ему было умирать и как он умер. Нет, не могу поверить. Да, вымучайся сама, запрячь свое горе.

9 мая.

День Победы. Утром пошла в комиссионный – узнать, не продано ли пальто Бори. Нет. Слушала радио Парижа, в 4 часа выступил де Голль, кончил: «А! Вив ля Франс!» Потом слушала Черчилля. Пришел Мунблит, говорит о будущем, он шел к возлюбленной, а может быть, врал. Потом пришла Ида [225]225
  Генина Ида – киноассистентка, жена сценариста Павла Фурманского.(Прим. ред.).


[Закрыть]. Ужинали Савичи. Сейчас Браззавиль передает марши. Не могу быть одна. Мне нужен мужчина. Но покупателя нет. Сейчас играют «Le Chant du depart» [226]226
  «Le Chant du depart» (фр.) – патриотический гимн на слова А. Шенье, написанный по случаю пятой годовщины взятия Бастилии.(Прим. ред.).


[Закрыть]. Вспоминала Габи, почему? Как все суетно…

11 мая.

День Победы, малой и большой. 8 мая мы нетерпеливо ждали. Европа праздновала, у нас – ничего. Подписано в Реймсе, но мы ждали, чтобы это было подписано в Берлине. И вот, наконец, в 2 часа десять минут радио объявило. На улицах всю ночь были песни и крики. Днем выступил пьяный Сталин. Фейерверк и пр. Видела много плачущих женщин. Я себя хорошо вела, но во вторую половину дня не выдержала: наконец до меня дошло. Сама того не зная, я надеялась. Он не вернется. Все кончено. Я сойду с ума. Попробую довести до своего сознания все, что произошло. Нет, не в силах.

Что было 9-го мая? Мы с Фаней и Угольком вышли на улицу. Я увидела, что Илью качают, я испугалась, что его уронят. У него было испуганное лицо. Меня кто-то целовал, обнимал, Фаню тоже. Какие-то незнакомые люди. Текло море, океан людей, многие плакали, все что-то кричали. Мы с Фаней пошли к Ольге и Теме, они живут рядом. Ольга строго сказала: «Вытирайте ноги!» Не такого приема мы ожидали, и мы ушли. Фаня то плакала, то улыбалась, я тоже. Мы попробовали пройти на Красную площадь, но густая толпа нам не дала. Мы тоже поздравляли, тоже целовали кого-то и тоже кричали: «Конец войны! Мир!» Залитые слезами, мы с Фаней вернулись домой. Илья уже пришел, а Люба смотрела на толпу с балкона. Вечером, к ужину, пришли Савы, Лидины, Таировы и еще много народу. Пили за Победу. Илья молча улыбался. В толпе почти не было пьяных. Такое торжество, а Боря его не увидел.

14 мая.

Итак, мир. Люди еще не привыкли, все идет по-старому. В Англии сократили рацион. Идет борьба с Польшей. Там не признают нашего ареста 16 поляков, плюс австрийское правительство, плюс Триест, который Сталин хочет, чтобы был у Тито [227]227
  «Правда» сообщала, что Англия и Америка обратились к Югославии с нотой о положении в районе Триеста. Югославия ноту отвергла. Триест до войны принадлежал Австрии. Несмотря на протест союзников, войска Тито, поощряемые Сталиным, отказывались уйти из Триеста.


[Закрыть].

Сводка: прием пленных.

18 мая.

А мне уже все равно, май это или август. Идет дождь, и я довольна. В Европе Геринг обедал с англичанами и американцами, в газетах меню Геринга [228]228
  Сообщение о пленении Геринга появилось в «Правде» 10 мая, 18 мая та же газета пишет, что Геринг дает интервью, позирует для фотографий и выдает себя за «жертву» Гитлера. Об обеде и меню Геринга, скорее всего, ходили слухи, а может быть, я слышала передачу по радио какой-нибудь станции.


[Закрыть]. В некоторых местах англичане и американцы получили приказ отдавать честь немцам. Радио «Би-Би-Си» сообщает об этом с возмущением. В Бельгии все бурно, король Леопольд предпочел не возвращаться к себе на родину. Франция заняла какие-то куски Италии, «где говорят по-французски». Тито сидит в Триесте, а союзники пробуют его выжить. У нас польский вопрос и т. д., в общем – «драчка».

У Ильи то холодно, то жарко.

Ина вышла из больницы. Приехал Альтман, грустный. «Что теперь делать?» Этот вопрос возникает у многих. Возврата к старому нет. Люди стали другими.

Все, кто едет на Запад, навозят уйму барахла. Век крови, смешанной с барахлом. Альтман не привез ничего. Редкостно нравственный человек. Я ходила продавать костюм и туфли Бори, давали очень мало. Вернулась оплеванная. Надя флиртует, Ина толстеет. Может быть, ошибка? Ольга украла у продавца 27 рублей и рада. А ведь член партии!

19 мая.

Слушаю Париж. Рассказывают о гибели партизан и тут же о жизни Гитлера – со слов стенографиста, фюрер любил орехи и шоколад.

Люба и Илья ушли в Дом кино, там вечер Победы… У меня был Вайсберг, хочет заработать, написав о Боре. Взял у меня книги, фотографии и стал ухаживать.

Мечтаем с Фаней о переезде, о жизни вдвоем. В Лаврухе будет легче работать.

Мама купила домик в Истре за 10 тысяч, которые я получила за Борю. Илье телеграмма из Владивостока: будто Боря в лагере. Оказалось очередная утка, но сколько волнения!

Радио всего мира отвратительно!

Я должна ехать от ВОКСа в Киев или Таллинн.

Гостил Гриша, очень похож на Любу. Я устала от «семейной» жизни.

Мир занят тем, чтобы мы не получили атомной бомбы. По Лондону проехал первый автомобиль на атомной энергии.

Я позорно халтурю для радио, самой тошно, но нужны деньги и в большом количестве.

К Фане приехал человек от брата, брат едет в Палестину.

Сегодня генеральная «Золушка» с Улановой. Я иду. Зачем? Написала для радио об Аре. Удивительно бескорыстный человек. Моя встреча с ней под Гжатском, на переднем крае. Ее работа в госпитале. Гибель сына. С фронта вернулась с приемной дочкой – четырнадцатилетней полькой, капризной и кокетливой, которой она достает туалеты.

У Любы припадок, я не могу больше сочувствовать.

Был у нас Шапиро, типичные американские рассуждения «мы» и «вы». Пырьев привез грузовик барахла, подъехал ночью – стыдно.

Сегодня 72 года со дня рождения Барбюса [229]229
  Барбюс Анри (1873–1935) – французский писатель.(Прим. ред.).


[Закрыть], как сообщил сейчас Париж, о нем выступает Дюкло [230]230
  Дюкло Жак (1896–1979) – крупный деятель Французской коммунистической партии.(Прим. ред.).


[Закрыть].

В мире беспокойно, говорят, что 1918 год не повторится, боятся, что повторится, и я боюсь.

Идет пленум Союза писателей, скучный и благопристойный. Говорят, что грусть неуместна. Тихонов пишет «облако грусти, закрывающее нам будущее».

Я бы очень хотела знать, живы ли в Париже мои друзья: Ив, Серж, Макс; о Жаке я знаю, что он погиб.

Меня утешает Фаня, я ее по-настоящему полюбила, хотя путь к любви был трудным, а это и понятно – ведь она почти сложившийся человек. Хорошая девочка, гораздо лучше, чем я была в ее годы. Абсолютно нет лживости, порочности, что часто свойственно этому возрасту. Надеюсь, что мы с нею не расстанемся.

Будем ли мы воевать с Японией – вот вопрос, который волнует всех, у кого родные в армии. Мир не чувствуется, так как нет демобилизации.

Вчера выступал Молотов. Сталина не было на Красной площади. Молотов говорил об атомной энергии. 20-го будет процесс в Нюрнберге. Все едут туда. Илья в Югославии, Румынии, Венгрии. Восторженно писал о Румынии и Болгарии.

Я была от ВОКСа в Воронеже. Написала для ВОКСа несколько очерков, которые похвалили.

24 ноября.

В Нюрнберге процесс. Илья, видно, там.

 
Пулей в дом влетела похоронка,
И навзрыд заплакала вдова.
 
 
Но она по-прежнему в сомненье,
Верит в то, что муж ее живой.
Если б вышел он из окруженья,
Не осталась бы она вдовой.
 
 
Битвами издерганный, уставший,
Где ты? Без тебя проходят дни.
Для родных не без вести пропавший,
А живой, пока живут они [231]231
  Отрывок из стихотворения «Вдова» Геннадия Сивака. «Полвека с лишним длится День Победы». Альманах № 2, 1998 г.(Прим. ред.).


[Закрыть].
 

Анкета, заполненная Ириной Эренбург в 1995 г. по просьбе одного из немецких журналов

– Что является для Вас самым большим несчастьем?

–  Изгнанные собаки.

– Где вы желали бы проживать?

–  В Москве.

– Что для вас совершенное земное счастье?

–  Это могла бы быть долгая жизнь с моим мужем.

– Какие проступки Вы прощаете скорее всего?

–  Все, кроме имеющих националистическую подоплеку.

– Ваши любимые литературные герои?

– Дон Кихот.

– Ваша любимая личность в истории?

–  Нет таковой.

– Ваши любимые герои современности?

–  Отличающиеся высоким профессионализмом в своей специальности.

– Ваши любимые женские образы в поэзии?

–  Татьяна в «Евгении Онегине» Пушкина.

– Ваш любимый художник?

–  Марке.

– Ваш любимый композитор?

–  В музыке я не разбираюсь.

– Какие черты Вы цените больше всего у мужчины?

–  Преданность и честность.

– Какие черты Вы цените больше всего у женщины?

–  Смотри мужнину плюс откровенность.

– Ваша благодеятельность?

–  Верность.

– Ваше любимое занятие?

–  Работать, писать.

– Кем или чем Вы хотели бы быть?

–  Психологом.

– Ваша главная характерная черта?

–  Жизнерадостность. Оптимизм.

– Что Вы цените больше всего у Ваших друзей?

–  Верность.

– Ваша самая большая ошибка?

–  Разговорчивость.

– Ваша мечта о счастье?

–  Вечная молодость, особенно теперь, когда в России так интересно.

– Что было бы для Вас самым большим несчастьем?

–  Не мочь любить.

– Какой Вы хотели бы быть?

–  Более работоспособной, чем теперь.

– Ваш любимый цвет?

–  Серо-голубой.

– Ваш любимый цветок?

–  Василек.

– Ваша любимая птица?

–  Воробей.

– Ваш любимый писатель?

–  Чехов.

– Ваш любимый поэт?

–  Пушкин.

– Ваши герои современности?

–  Сахаров и все, кто борется против фашизма.

– Ваши героини в истории?

– Александра Коллонтай.

– Ваши любимые имена?

–  Ольга, Ирина, Маша, Борис.

– Что Вы ненавидите больше всего?

–  Трусость.

– Какие исторические личности ненавидите больше всего?

–  Гитлера, Сталина, Муссолини.

– Какими военными действиями Вы более всего восхищены?

–  Нашей Победой во Второй мировой войне.

– Какую реформу Вы считаете самой важной?

–  Отмену крепостного права.

– Каким врожденным даром Вы хотели бы обладать?

–  Рисовать.

– Как бы Вы хотели умереть?

–  Тихо, во сне.

– Ваше мировоззрение?

–  Тревожное.

– Ваш девиз?

– Доброта остается высочайшей целью.

Письма

ПИСЬМА БОРИСА ЛАПИНА – ИРИНЕ ЭРЕНБУРГ ИЗ ПОСЛЕДНЕЙ КОМАНДИРОВКИ НА ФРОНТ
(Август – сентябрь, 1941)

Киев, 23 августа, ночью.

Моя любимая Иришка! Мы приехали сюда вчера, после 4-дневного тряского, пыльного путешествия. Опять – «Континенталь» на два дня, послезавтра утром едем на юг, в Черкасы, затем вернемся на день и отправимся в Чернигов и на Гомельское направление (или в другие места – мы известим тогда редакцию). В Киеве стало очень сложно со связью. По телефону, должно быть, говорить не удастся часто, поэтому ты не беспокойся. Очень грустно, что мы опять расстались и теперь долго не увидимся. На душе странно и тоскливо. Мы стараемся побольше работать. В Киеве мало что изменилось. Спят здесь спокойно, о «фугасках» и «зажигалках» знают только понаслышке. Передай И.Г., что машинка печатает хорошо, несмотря на всю дорожную тряску. Нежно тебя обнимаю и целую (эх ты, моя дурочка!). Будь здорова. Постарайся чаще гостить на даче, пока хорошая погода и лето. Попробуй напиши мне сегодня фототелеграмму, к нашему возвращению дойдет. Если позвонит мама Захара – скажи ей, что здоров, сидит на диете, передает привет. До свидания.

Твой Борис.

Киев, ночь на 2 сент. 1941 г.

Моя дорогая, пишу тебе из «Континенталя» под артиллерийский гул, какого я еще не слыхал, – непрерывный, без интервалов, как будто большая телега катится по булыжной мостовой. Гул приятный – это наши орудия бьют по немецким позициям. В Киеве все по-прежнему. Мы позавчера вернулись из поездки – мы довольно точно описываем ее в очерке, который послали сегодня. Предыдущий наш очерк о Киеве, очевидно, не понравился – что-то его не видно. Приехав, я застал твою фототелеграмму. Можешь представить, как я обрадовался! И тотчас же побежал отправлять ответ, но отсюда бильдов [232]232
  Бильд (нем.) – фототелеграмма.


[Закрыть]не принимают – только сюда. Напиши еще – м. б., к следующему приезду в Киев я получу. К сожалению, теперь, как видно, не придется нам так часто говорить по телефону, как прежде, но, м. б., все-таки это еще иногда удастся. Повсюду хорошо говорят о газетной работе Ильи Гр. – «писатель-боец» и пр. – Здесь его систематически перепечатывают, мы очень огорчались, что нас Орт. не послал в Ир. [233]233
  …нас Орт. не послал в Ир. – (по-видимому, «нас Ортенберг не послал в Иран»), В это время усиливались связи Ирана с гитлеровской Германией. Лапин, владевший языком фарси, вероятно, считал, что он мог – как корреспондент своей газеты – быть более полезным там.


[Закрыть]– Мы писали бы оттуда хорошие корреспонденции и сейчас для газеты была бы польза, напр., серия очерков о герм, происках на Бл. Востоке. Интересно, послали ли Олега Эрберга. Почему-то мы думаем, что туда поедет Павленко, поскольку он в Москве. Завтра мы опять едем на неск. дней на фронт. Куда – еще не выбрали. География стала очень разнообразной. Крепко целую тебя и наших дорогих чернолапых. Сердечный привет Люб. Мих. и И. Гр. У меня остались милые воспоминания о наших утренних ужинах после бомбежки. Жене Бальтерманца скажи, что я видел его на днях – он ездит с кинооператором Кричевским и в скором времени собирается в Москву. Неужели негодяй Цветов не передал тебе моего письма?!.. Будь здорова, моя любимая жена, не унывай! Я помню тебя всякий час.

Твой Боря.

Пиш. машинка работает.

Если Карельштейн из «Комс. пр.», кот. везет это письмо, поедет обратно, пошли ответ через него. Но, во всяком случае, постарайся дать фототелеграмму.

Нежно еще раз целую.

2 сентября, 1941 г.

Моя дорогая! Только вчера написал тебе письмо, днем говорил с тобой по телефону и вот – пишу опять. Бальтерманц летит завтра в Москву и отвезет письмо. Будь здорова, моя любимая! В Киеве сегодня тихая ночь, артиллерии не слышно. Впрочем, к стрельбе здесь относятся только как к ряду звуковых эффектов – по городу пока не бьют. Жители чувствуют себя безумными храбрецами и не обращают внимания на артиллерию. Прочти наш последний очерк – это про переправу через Днепр, под Черкасами. Там было довольно интересно – не знаю, удалось ли нам передать обстановку. Сегодня мы занимаемся делом, кот. для нас труднее всего, – пишем т. н. «литературный портрет героя» – редакция требует, чтобы мы их обязательно делали. Мы завтра едем в одно любопытное место, а оттуда сразу в Киев (или, м. б., напишем очерк о поездке где-нибудь в дороге на обратном пути и поедем на военный телеграф передавать – мы еще не знаем). Думаем быть в Киеве числа 6-го. Если мы срочно понадобимся – надо телеграфировать на два адреса: Олендеру [234]234
  Олендер Петр Моисеевич (1906–1944) – военный корреспондент газеты «Красная звезда».


[Закрыть](там, где телеграф) и в Киев, в «Континенталь». Здесь на улице продают вареную кукурузу – представляешь, как я объедаюсь. Ведь это для меня, как арбуз, апельсины и виноград, и я ее ем также жадно. Крепко тебя целую, моя милая обезьянка Аришка. До свидания.

Твой Борис

У тебя очень трогательный голос по телефону. Целую тебя.

10 сент., 1941 г.

Моя дорогая! Последние 4 дня мы сидели в Киеве и выезжали в окрестности. Мы думаем дать несколько коротких военных корреспонденций о боях под Киевом, но редакция почему-то поручила это не нам, а Абрамову и Сиславскому, и они уже передали какой-то материал, и мы в результате написали короткий бледный очерк и тем ограничились. Мы очень недовольны работой последних дней: очерк о переправе не напечатан (переделывать его, как предложил Шифрин, мы не будем – там, где мы были, все изменилось!), «портрет» и так незавидный, страшно искажен и «стилистически» выправлен глупейшим образом, вставлены фразы, выброшены слова и т. д. Я не понял твоих слов о переезде туда, где Иосиф [235]235
  Ирина Ильинична, видимо, считала, что Сталин («Иосиф») находился в Куйбышеве, куда в сентябре 1941 г. эвакуировалось правительство.


[Закрыть], – редакция нам об этом ни слова не говорит и не телеграфирует. Завтра на рассвете мы едем в Кременчуг (или, м. б., в Конотоп) – и там, и там интересно. Вернемся опять в Киев. Крепко тебя целую. Думаю о тебе каждый день и обнимаю тебя. Мы ездим весело. По дороге в машине сочиняем песни – журналистский фольклор. Я оч. огорчился за вас, прочитав о налете на Москву. Опять утренние ужины и бомбоубежище и пр.! Сегодня я постараюсь поговорить с тобой днем. Каждый разговор это подарок, т. к. телефонная связь очень плохая. Будь здорова. Привет Илье и Любе и хвостатым.

Боря.

Пишущая машинка работает, несмотря на сильную тряску.