Текст книги "Я видела детство и юность XX века"
Автор книги: Ирина Эренбург
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)
Весь следующий год я работаю по психотехнике. Я провожу опыты над кандидатами в шоферы и телеграфисты. Работа скучная и бесцельная. Испытуемые относятся ко мне как к злейшему врагу. Они знают, что если не выдержат психотехнический экзамен, их не примут на службу.
Некоторые стараются меня задобрить, уговаривая поставить им более высокий балл, чем полагается.
Весной я работаю в школе. Здесь один профессор организовал психотехническую лабораторию.
На опыты приходит мало детей. Обычно родители не разрешают им ходить, считая эту лабораторию чем-то вроде нечистой силы.
Со школьными друзьями я не вижусь. Мальчики почти все на военной службе. Жоржетт вышла замуж и уехала. А Габи, когда я хотела с ней встретиться, ответила мне письмом:
«Я тебе сказала: „До вторника, в бассейне“. И ты прибавила, что зайдешь за мной. Но я убеждена, что лучше, чтоб мы не виделись, и я тебя прошу об этом во имя нашей старой дружбы.
Когда я тебя увидела после шести месяцев, я нашла, что ты очень переменилась, не физически, а в другом, во многом другом (может быть, я переменилась). Мне показалось, что я говорю уже с другой Ирэн. Ты, конечно, не глупа, у тебя есть некоторые достоинства. Но я не почувствовала радости, встретив тебя. Может быть, действительно я переменилась. Все возможно. Каждая из нас собирается жить в другом климате. Я не хочу хитрить и не хочу терять время на тебя. Я предпочитаю сказать тебе открыто: мне не хочется видеться с тобой. Я – мизантропка. Все эти люди мне надоели. Надеюсь, что мое письмо тебя не огорчит.
Я очень, очень сожалею о прошедших годах.
Габи Перье».
Рауль де Бурже женился, его будущее неясно, но деньги у него есть.
Мартэн и Жан Бельмон – журналисты.
Крессон уехал со своей больной любовницей на юг. Там он продает радиоприемники, иногда работает грузчиком, иногда бездельничает. Летом его часто встречают товарищи, которые приезжают на юг.
Пуарэ отбыл военную службу офицером. Родители посылают его в Англию изучать язык. Он еще слишком молод, чтобы начинать дипломатическую карьеру.
Капеску ищет работу, Пети тоже.
Де Монферан еще на военной службе.
Сабина почти здорова. Она живет с молодой женщиной. У нее ребенок. Муж ее бросил. Сабине приходится зарабатывать на всю семью. Ребенку впрыскивают героин, чтобы он не плакал. Я была в гостях у Сабины. Девочке два года, но она еще не разговаривает. Я боюсь, что она вырастет идиоткой, если отец не заберет ее.
Что касается Габи, то мне предстояло встретить ее еще раз.
За несколько дней до отъезда в Москву я позвонила Раулю де Бурже и уговорилась с ним встретиться. Условились ждать друг друга в «Капуляде». Это было в мае после Пасхи.
В Париже на Пасху и Рождество на бульварах ставят игорные ларьки – рулетку и японский биллиард, карусели, ларьки со сластями.
Стояла хорошая погода. Рауль пришел в «Капуляд» с Мартэном. Мы взялись под руку и пошли по бульвару Сен-Мишель. Начиная от Люксембургского сада до Сены, тротуары были заняты ярмаркой. У Рауля оказалось немного денег, и мы начали кутить.
– Двадцать пять сантимов – только пять су – партия! – кричала толстая женщина, вертя огромное колесо рулетки.
Вначале колесо жужжало плавно и быстро, к концу со стуком замирало.
– Ставок больше нет. Десятый номер выиграл кило сахару. Делайте ваши ставки, господа.
Я проиграла три франка. Игра мне не понравилась.
Мы пошли к японскому биллиарду. Здесь, полулежа на больших столах, мы провели около часа. Рядом со мной стоял солдат в голубой форме. Хитрец, выпрашивая у меня взаймы шар, он выбивал им свои застрявшие, пока содержательница биллиарда не смотрела в нашу сторону.
Мартэн выиграл солонку и кусок нуги, я – мятные конфеты и Рауль – кольцо для салфетки.
Потом мы накупили китайских орешков, пряничных свиней с выведенными на них сахаром нашими именами, нуги и шлялись по бульвару, поедая сладости.
Рауль снялся, сидя на картонном льве, я бросила монету в автомат, и из щели выпало предсказание моей судьбы: «Любовь будет сопровождать вас, берегитесь вероломства, долголетняя жизнь, богатство».
Бесполезно постояв с удочками в руках полчаса над бутылками шампанского, на которые нужно было надеть кольцо, привязанное к концу удочки, мы решили на последние десять франков пострелять в цель и пойти по домам.
Когда мы подходили к тиру, Рауль увидел Габи. Он мне показал на нее и сказал:
– Может быть, лучше не будем с ней здороваться.
Он знал об ее письме ко мне.
– Ирэн! – радостно закричала Габи; она подбежала ко мне и как ни в чем не бывало сказала: – Мне нужно что-то тебе сказать. Слушай, мне страшно нужны пятьдесят франков, дозарезу. Я знаю, у тебя нет, попроси у Рауля. Больше никогда мне не придется унижаться. Завтра я тебе отдам эти деньги.
– У Рауля нет денег. Мы сейчас все истратили.
– Ну, как хочешь… Помни, что это моя последняя просьба. Больше вы все меня не увидите.
К нам подошел Рауль. Габи, испуганно оглядываясь, выпросила у Бурже оставшиеся десять франков.
– Ты с кем, Габи?
– У него то, к чему я стремилась всю жизнь. Прощайте, прощайте. Больше вы не увидите вашу Габи!
Нам ничего не оставалось делать, как сесть в метро и поехать домой. По дороге я раздумывала: что значила эта сцена?
«…Пока полицейский выслушивал жалобы пострадавшего, – пишет „Матэн“, – Габи Перье исчезла. Она уехала в автомобиле американца по направлению к Сен-Лазарскому вокзалу. Молодая преступница – дочь почтенных родителей…»
Это было через два дня после ярмарки.
«Бедные послевоенные дети, – пишет „Пари Суар“, – их характеры преждевременно завяли в жарком ветре нашего века…»
«Габи Перье получила воспитание, основанное на правилах порядочности и нравственности. Тайна подсознательного, так догадываемся мы, влекла ее к преступлению. Потемки человеческого инстинкта – кто осмелится прикоснуться к вашему покрову? Разрушительная социальная пропаганда… Угрюмые вырождающиеся низы…»
Москва, 1934
Мой дневник во время войны
1941 год3 ноября. Куйбышев.
Сегодня, с 10-го октября, впервые есть слухи о Киевской армии. Говорят, она частично погибла, частично сдалась в плен. Приехал Осипов [31]31
В. Осипов – журналист.(Прим. ред.).
[Закрыть]. Он попал в Харьков за несколько дней до взятия города. Их было 16 человек. За 30 дней прошли 600 километров, прятались в скирдах. Их спас неубранный хлеб. Много деревень, где немцев вообще не было. Борю [32]32
Боря – Лапин Борис Матвеевич (1905–1941) – писатель, поэт, переводчик, муж Ирины Ильиничны Эренбург.(Прим. ред.).
[Закрыть]видел 20 сентября. По слухам, заняты Курск и Симферополь. В газетах хоронят Крым. От мамы ничего нет.
4 ноября.
В поезде Москва-Куйбышев у меня было тупое отчаяние от свершившегося. В Москве мне казалось, что не все потеряно. Отъезд, вернее, бегство, потряс меня. Я не думала о Борисе, о войне, о маме. Произошла катастрофа. Очумелая Москва. Косой снег. Казанский вокзал, по которому все только бегают. Спрашивают друг друга, на каком пути стоит поезд с таким-то институтом, заводом… Забытые бесхозные чемоданы, неумело завязанные узлы, потерянный портфель Ильи с рукописью [33]33
Илья тогда потерял заключительную часть романа «Падение Парижа». Позже он ее дописал.
[Закрыть], посадка в дачный поезд – в нем эвакуировались «Красная звезда», «Информбюро», радио и так далее. Рядом со мной сидел Ярославский [34]34
Сейчас, думаю, мало кто знает, что Емельян Ярославский написал историю Коммунистической партии и был членом ЦИКа. Вид этого плачущего старика из чуждого мне мира еще больше усугублял ощущение катастрофы.
[Закрыть], который плакал. Невыкопанная картошка, покрытые снегом кочаны капусты… Грязные, как всегда, окна вагонов.
Последний звонок из Киева. Я приняла снотворное и провалилась. Меня разбудил телефон. Я знала, что Киев в полукольце. С часу на час ждали, что кольцо замкнется. Мы научились читать сводки. Они всегда смягчают обстановку. Я уже не надеялась, что Боре удастся позвонить.
Последние дни говорят о смерти Афиногенова [35]35
Афиногенов был известным драматургом. Дженни [Афиногенова Дженни (1905–1948) – жена писателя А. Н. Афиногенова.(Прим. ред.).] – его жена, американка. Она приехала в Москву с группой туристов, влюбилась в Афиногенова, приняла советское подданство, чтобы выйти замуж, родила дочь Джою и приспособилась к нашей жизни, перенеся американские обычаи в Переделкино, где у Афиногенова была дача.
[Закрыть]. Дженни на последнем месяце, и от нее скрывают. Бомба попала в ЦК, там и погиб Афиногенов. Немцы продолжают наступать. Они все возьмут. В Гранд-Отеле, где мы жили несколько дней, говорили, что помогут Англия и Америка, об ошибках прошлого, о мнимых надеждах. Мне все это неважно. Нам дали квартиру, вернее, Илье. С нами живет Габрилович [36]36
Евгений Габрилович в юности был дружен с Борей. Они вдвоем выпустили книжечки стихов в 1921 и 1922 годах. Позже Габрилович стал сценаристом.
[Закрыть], который ищет самоубаюкивания, да и все его ищут, кроме Соловьева – он уехал в Тифлис, кроме Погодина [37]37
Николай Погодин, преуспевающий драматург, жил в Лаврушинском, но мы с ним мало общались. Трезвым я его ни разу не видела.
[Закрыть]– ему на все наплевать. На рынке я видела, как женщины убивают свою жизнь на добывание еды за большие деньги. И если бы только теперь, нет, это давно. Я знала, что страна голодает, но мы старались этого не замечать, как и многое другое.
Говорят, что покончила с собой Марина Цветаева. Очень ее жалеем. Надо же – приехать из эмиграции на родину и здесь повеситься! Довели!
Захар [38]38
Захар Хацревин [Хацревин Захар Львович (1903–1941) – писатель, соавтор Б. М. Лапина.(Прим. ред.).], ближайший друг Бори. Они написали много книг вместе. Высокий, красивый. Захар пользовался успехом. Он не был женат, боялся женщин своего круга и, насколько я догадывалась, отдавал предпочтение официанткам и продавщицам. Он был болен эпилепсией, но скрывал это даже от Борн. Думаю, что его странности объяснялись болезнью.
[Закрыть], наверное, погиб, это очень страшно.
Боже, увидеть бы Борю живым и уехать с ним куда угодно.
На рынке еврей недодал продавщице рубль. Беззлобные разговоры: «на то он и еврей».
Бальтерманц [39]39
Дмитрий Бальтерманц был фотокорреспондентом «Красной звезды». Он был хорошим другом, храбрым человеком, талантливым, но неоднократно попадал в неприятные истории. Его жена Тоня говорила – «Митя невезунчик».
[Закрыть]еще верит, но где-то закрадывается сомнение. Все подготавливают Дженни, говорят, что, может быть, с Афиногеновым несчастье, но она не верит. Ей легче, у нее есть ребенок, а у меня…
5 ноября.
3 часа ночи. Только что вернулись с Габриловичем из магазинов. По случаю 7-го ноября магазины открыты до 3-х с половиной утра. Искали конфеты, купили подушечки и жареную курицу. Илья хоть поест. Весь город ходит с авоськами.
Сегодня рассказывали про корреспондента, который в Киевском окружении застрелился. Он был тяжело ранен. Дженни рассказали о гибели Афиногенова. Она даже не заплакала. Сегодня я целый день что-то готовила, убирала. Сколько у нас крыс! От мамы ничего. На Москву новое наступление. Крым берут. Взяли Феодосию. Немцы ходят по Сережиной могиле [40]40
Сережа Сорокин – мой единоутробный брат. Он умер в шестнадцатилетнем возрасте в Феодосии от прободения желудка. Вскрытие показало самозарубцовывающиеся язвы. Сказалось голодное детство. Похоронен Сережа в Коктебеле. Его смерть была первым моим горем. Тогда я поняла, что горе одиноко.
[Закрыть].
Говорили о процессах. До чего страшный мир… Нина Габрилович из Ташкента просила мужа заехать в Москву и взять ее хрустальные вазочки.
А Рая [41]41
Рая – жена поэта Семена Кирсанова. Первый день войны застал их в Риге. «Было очень страшно, латыши стреляли в русских», – рассказывала Рая. Боря и Захар отдали им свои билеты, которые получили, будучи военнообязанными. Как они сами добирались до Москвы – не помню, но я встречала рижские поезда в течение трех суток и была уверена, что Боря погиб в Латвии.
[Закрыть]с Семкой думают о том, где бы спастись. Я тоже предпочитаю быть женою труса, а не вдовой героя.
6 ноября.
Выступал Сталин. Сказал о 2-ом фронте. Было плохо слышно. Слушали в домоуправлении. Все волновались. До этого разговор Ильи с Шолоховым об евреях. После поражения все всплыло. Шолохов говорит, что евреи трусы. Сколько антисемитизма! Погодин напился и спал в комнате иностранных корреспондентов. Это совершенно гнусная личность. Полдня, проведенные мною в Гранд-Отеле, очень мрачны.
Из окна видно освещенное «1941», как будто это Новый год. От мамы ничего. Вспомнила кошмар последнего звонка. Меня разбудил телефон. Междугородний. Боря. Я свалилась с тахты и потеряла ориентир… Никогда мне не найти дверь в коридор, где стоял телефон. Я обезумела от мысли, что телефон сейчас может замолчать. Решила пробираться к заветной двери на четвереньках. Обрушилась этажерка с книгами, значит, я ухожу от двери. Переменила направление и наткнулась на письменный стол. Хоть бы Люба [42]42
Люба Козинцева-Эренбург – вторая жена Ильи. Она была художницей, ученицей Экстер [Экстер Александра Александровна (1884–1949) – художница.(Прим. ред.).] в Киеве, где они с Ильей и познакомились. Илье нравилась живопись Любы, он всячески поощрял ее, но, видимо, лень помешала ей стать крупной художницей.
[Закрыть]или Илья проснулись! Загремела посуда – другими словами, я ползу вдоль правой стены комнаты. А телефон все не замолкает. По-моему, я кричала. Вставала на ноги. И наконец я уперлась руками в батарею, значит, я у окна. Я сорвала бумажные шторы затемнения, значит, дверь в противоположной стороне, я побежала к ней, и в этот миг замолк телефон. Для меня навсегда. Потом, до бегства из Москвы, я спала, выставив изголовье тахты в коридор. Даже после того, как появилось в газете сообщение, что Киев оставлен.
Сегодня Илья и другие корреспонденты говорили, что в связи с поражением каждый пересматривает свою судьбу. У меня ее нет.
Была на Цыганском рынке, продают старую рвань дамы типа тех, что были во Львове. Расплата за «освобождение» Львова. К сожалению, расплачиваются не те, которые там все скупали.
8 ноября.
От Насти [43]43
Настя – наша домашняя работница. Она украла все вещи Захара, которые он перед отъездом на фронт перенес к нам, часть моих и Бориных вещей, но не тронула ничего, что принадлежало Любе и Илье. Через некоторое время она мне позвонила и предложила снова поступить ко мне в работницы. Для меня Настя до сих пор остается загадочной девушкой.
[Закрыть]письмо. Вспоминала, как она меня целовала, когда мы эвакуировались: «Бедная моя евреичка». Она добрая.
Изо дня в день – жратва, топка плиты, поиск таза или сковородки и переливание из пустого в порожнее.
Вчера Семка принес трактат – как победить немцев.
14-го будет два месяца с последнего от него известия, а 26-го декабря восемь лет нашей с Борей совместной жизни.
Какое было счастливое время, когда он звонил мне из Киева, и я плохо, но слышала его голос.
11 ноября.
Сегодня в «Правде»: «…нам ли, стране и т. д…. бояться кого-нибудь, евреи ли они или нет…» [44]44
10 ноября 1941 года на 4-ой странице «Правды» была напечатана редакционная статья «Трусливая болтовня Гитлера». В ней речь шла о выступлении Гитлера 9 ноября в Мюнхене, где он объяснял причины задержки окончательной победы на Восточном фронте. Наряду с погодными неожиданностями Гитлер помянул и злокозненность евреев, «самых опасных людей в мире». В связи с этим в «Правде» говорилось: «Гитлер лжет, что СССР – это будто бы „еврейское государство“… Гитлер сам запуган и других пытается запугать умом евреев, их предприимчивостью, их изобретательностью. Фашисты чувствуют свое душевное убожество, свою ограниченность. Пуганая ворона куста боится. Нам ли, создавшим могучее государство трудящихся и самое передовое сельское хозяйство, выпестовавшим многочисленные кадры талантливых строителей, героических бойцов из русских, украинцев и других народов, – нам ли бояться кого-либо, евреи они или не евреи… Только трусам трусы могут внушать страх перед другими народами. В Советской стране перед умом, предприимчивостью, изобретательностью всех народов, всех людей открыты широкие пути, в том числе и для евреев. Это равные среди равных. Советские люди знают, что Гитлер боится и ненавидит не только евреев, но и русских, все славянские и не славянские народы СССР».
[Закрыть]В столовой надпись: «Входя, не забудь взять у швейцара вилку». Уже было когда-то.
Отчаянный ветер и холод.
17 ноября.
Очень давно не писала. Мне предложили работать на французском радио. От мамы фототелеграмма. Настя не отдает ни Чуку [45]45
Кличка нашей с Борей собаки.
[Закрыть], ни вещи.
Приехал Гроссман [46]46
Гроссман Василий Семенович (1905–1964) – писатель.(Прим. ред.).
[Закрыть], рассказывает о барской жизни в Чистополе [47]47
В Чистополь был эвакуирован Союз писателей.
[Закрыть]. Там не прописывают. Все есть, вплоть до водки.
На пристанях беженцы. На вокзалах тоже. Их отовсюду гонят. Они не похожи на людей. Валяются на полу хорошо одетые женщины, которых «кто-то любит» и эти «кто-то» в армии и не подозревают, как живет любимая им женщина, его дети. Видел, как толпа хохотала: старый еврей из Риги в бывшем элегантном костюме, с сеткой картошки, подвешенной на шее, плясал и прыгал: «Совсем не холодно». 30 градусов… А жены писателей плюс Кирсанов плюс Вс. Иванов [48]48
Иванов Всеволод Вячеславович (1895–1963) – писатель. (Прим. ред.).
[Закрыть]укатили в Ташкент. Хлеб не убран, но говорят, что заскирдованный не пропал.
Илья был в образцовом колхозе, там работают беженцы из Кишинева. В меховых шубах убирают свинарники.
М. сказал: «Ужасно, что есть люди, которые мечтают уехать в Америку!» Смешно, ведь он сам об этом мечтает.
Волга остановилась. Немцы кое-где тоже, кое-где наступают. Гроссман летит в Ростов – таков приказ «тени моей смерти» [49]49
«Тенью моей смерти» называл Василий Гроссман тогдашнего редактора «Красной звезды» Давида Ортенберга.
[Закрыть]. Прошел слух, что Боря вышел в сторону Ростова, но я не очень верю. Фадеев, сидя в Чистополе, брешет, что Лапин и Хацревин вышли. Безответственно. Боюсь, что маме плохо в Москве, но было бы хуже, если бы она уехала.
21 ноября.
Вчера проездом здесь был Толстой. Он на двух самолетах летит в Ташкент. Вывез все, а фарфор закопал в саду. Так говорят. Сегодня письма от мамы, папы, Наташи. Настя оказалась сволочью. Меня огорчает, что мама так это переживает. Жизнь у них в Москве не сладкая. Каждый день тревоги.
22 ноября.
Немцы прорвались на восток от Тулы.
Нашла в пижаме вошь – пахнуло страшным Кавказом.
Незнакомая женщина на костылях спросила: «Где можно поесть без карточек?» Она уехала из Москвы в Одессу, к брату. После начала войны он умер. Она эвакуировалась в Куйбышев. В Москве у нее внуки. Их родители на фронте, а ей не дают разрешения. Здесь эта учительница без карточек.
Я готова на вечную разлуку, лишь бы знать, что он жив. Слепой, безногий, но живой.
23 ноября.
Вчера была нехорошая ночь – полная безнадежность. Я заснула поздно, после долгих слез, и проснулась от Бориного зова: «Ирина!» Я вспомнила страшное объяснение таких снов, и мне стало нехорошо. Сегодня тоже весь день отчаяния. Но вот вышли два корреспондента. Завтра с утра иду к ним. Наверное, ничего не знают… А вдруг?
24 ноября.
Военных корреспондентов оказалось трое. Они вышли из Киева – евреи, которые обросли бородами и переоделись в крестьянскую одежду. Один шел отдельно. О наших он слышал через три дня после Киева, в болоте. Утешительны две вещи: 1) крестьяне кормят, 2) пока они были несколько дней в Воронеже, выходили все новые партии.
Сегодня как будто началось наше наступление на юге, как будто Шахты-Таганрог. А немцы в Ростове, значит, наши хотят их отрезать. Все оживились, даже американский корреспондент Шапиро [50]50
Американский корреспондент «Associated Press». Очень юркий журналист, у которого была одна цель – передать в Америку какую-нибудь сенсацию раньше своих коллег. Илья пользовался его осведомленностью. Мне казалось, что Шапиро наплевать на нашу судьбу.
[Закрыть]решил отложить свою поездку в Тегеран, куда он собирался ехать в отпуск.
Женя [51]51
Габрилович.
[Закрыть]с Гроссманом пишут военный роман для «Красной звезды», таким образом, они будут жить в Куйбышеве.
30 ноября.
Сегодня мы отбыли в Ростов. В Большом театре мне сообщили две новости: Ростов и прибыли их костюмы. Ничего с 10 сентября. 26 декабря будет восемь лет нашего брака. Как я живу – не понимаю. Наверное, от душевной мелкости.
Дженни уже поговаривает, что выйдет замуж.
Ростов – это первая победа над немцами. Англичане тоже это говорят, и г-н Шапиро это признал.
3 декабря.
Поступила работать. Дали отдел молодежи. И вот завертелось. Сегодня в 5 часов утра стук – приехала машина за Гроссманом, но самолет не улетел. Может быть, улетит завтра в Воронеж. Туда выходят из Киевского окружения. Я еще верю, но как трудно.
На фронте так: Ростов – наши гонят немцев, в Москве плохо, немцы в 35 км со стороны Волоколамска. Очень страшно за маму. Может быть, уже начался артиллерийский обстрел.
За всех и за все страшно.
6 декабря.
С Москвой как будто немного лучше. Боюсь надеяться. Такое длинное наступление. Под Ростовом наше наступление, но уже замедленное. Может быть, отрежем немцев в Таганроге.
Адский холод и ветер. Скоро три месяца, а я живу, жру, сплю.
12 декабря.
Сообщение о нашем наступлении по всему Московскому фронту. Ростов, Тихвин, Елец и теперь Москва. В мире полный кошмар. Все воюют. Америка с Японией, с Германией и Италией. Англия с Японией. Наверное, мы будем воевать с японцами. Ждем объявления об этом. Пока японцы бьют американцев, но это, наверное, в первые дни. Я верю в силу Америки.
Как бы мне хотелось, чтобы освободили Ленинград. Ина [52]52
Ина Годьман – моя ближайшая подруга. Жена кинорежиссера Лели Арнштама [Арнштам Леон Оскарович – кинорежиссер.(Прим. ред.).]. Девочкой ее отдали в школу Большого театра, чтобы подкормить. Она стала балериной кордебалета, хотя начисто была лишена музыкального слуха и ориентировалась на сцене по каким-то деталям. Незадолго до войны Арнштамы переехали в Ленинград, и Ина поступила в Мариинский театр. Она дружила с поэтами, писателями и не была похожа на остальных балерин, хотя и любила свою профессию.
[Закрыть]любит Бориса. Габрилович ко всем и ко всему равнодушен.
Глупо работаю на радио. Илья уехал в Бузулук с Сикорским [53]53
Польский генерал Сикорский возглавлял польское эмигрантское правительство, сформированное в 1939 году в Советском Союзе.
[Закрыть]. Скоро уедет в Москву. Хочу тоже туда. Вчера исполнилось три месяца с последнего известия от Бори.
13 декабря.
Вчера была телеграмма от Ины, обрадовалась, но не так, как ожидала. Видимо, я здорово одеревенела.
С Японией война еще не объявлена.
Очень не хочется жить. Но пока есть надежда, стоит это делать. Все мечтают о Москве, но для меня это страшно. Лучше здесь с клопиным гнездом перед глазами. Лучше, чем собаки, книги – все, что было. Очень больно жить.
17 декабря.
Письмо от мамы. Наконец-то. Я очень волновалась. Но это письмо до нашего наступления. Чука неизвестно где.
Началось новое наступление на всех фронтах. Под Москвой тревожно. Была только короткая передышка. Когда на улице темно и я возвращаюсь с почты, ничего не получив, я плачу. Какие-то невидимые люди, холодно, темно. Плачу и по ночам.
22 декабря.
На Москву наступают, как будто довольно успешно. С Ростовом плохо. Как все рушится. Самый худший фронт выпал Боре.
25 декабря.
Ночь. Началось 26 декабря, 8 лет нашего брака. 8 лет! И за это время я все больше любила Борю. Если ты жив… Как это страшно. Помнишь ЗАГС?.. А потом все эти глупые гости? Если нам суждено еще раз справлять эту дату, мы будем только вдвоем, как тогда в «Астории». Как ужасно, что я не сделала тебя счастливым, а ведь могла. Сколько я тебя мучила. Все показное – отпало, осталось ужасное горе. Лучше поскорей узнать правду. Но как умереть? Наша соседка в Москве повесилась. Сын Олеши [54]54
Это был не сын Олеши, а его пасынок. Он потребовал, чтобы его тетя Лидия Багрицкая [Багрицкая Лидия – жена поэта Эдуарда Георгиевича Багрицкого (1895–1934).(Прим. ред.).] пошла в НКВД и узнала наконец о судьбе дяди подростка – поэте Нарбуте. Багрицкую успокоили, отправили домой, а через несколько дней посадили и ее. Пасынок Олеши, узнав об этом и считая себя виноватым, выбросился из окна. Это произошло в Камергерском переулке, в центре Москвы, среди бела дня. Трагедия потрясла нас всех.
[Закрыть]выбросился из окна. Ни то, ни другое я не сумею. Надо придумать сейчас. В общем, несчастливую жизнь мы с тобой прожили.
Нам нужно было жить в другой век. Могло бы не быть всего, всего того, что так нам мешало.
Неужели тебя нет? Короткое чудовищное слово. Мы оба боялись смерти. Сережа тоже боялся смерти, но он не знал, что умирает. Может быть, и ты не знал? А я буду знать, но мне не страшно. Мы с тобой недоумевали, как умирают старики? Надоедает ли им жить? Черт их знает. Может быть, для них наступает момент, когда они тоже не видят другого выхода.
И подумать, что у нас было много прощаний и только с последнего ты не вернулся… В июне тебе было бы 37 лет, а мне в марте 31. Их не будет. Зачем ты переписывал стихи? [55]55
В конце июля 1941 г. Боря с Захаром приезжали в Москву на двое суток. Обе ночи Боря восстанавливал на память свои старые стихи. Альбомчик с этими стихами я увезла с собой в Куйбышев, часть из них вошла в сборник «Только стихи…», который вышел в 1978 году благодаря К. Симонову – он боролся за эту книжку четыре года.
[Закрыть]Я становлюсь суеверной. Все спят, только крысы устраивают семейные сцены.
31 декабря.
11 ч. 50 мин. Дорогой мой, встречаю Новый год с тобой. Не унывай, мы еще увидимся. Столько хочется тебе сказать теплого, хорошего. Я очень рада, что мне удалось остаться с тобой вдвоем. Конечно, эта радость относительная, и если бы ты мог на меня взглянуть, ты бы удивился, что так радуются. Ах, если бы ты мог на меня взглянуть…
1942 год3 января.
Илья еще не уехал. А я не знаю, чем мне помогла бы Москва. На фронте очень хорошо. Слухи опережают сводки. Сегодня Мало-Ярославец. Теперь все живут будущим, которое недавно всем казалось несуществующим. Заговорили всерьез о Сталинской премии, даже у нас дома. Илья будет кончать роман [56]56
Илья сперва думал, что не сможет восстановить потерянную рукопись романа «Падение Парижа», потом решил попытаться. Он дописывал этот роман, вернувшись в Москву.
[Закрыть]. Гроссман пишет восторженные письма с фронта, это показательно – он был пессимистом. Но опять говорят о русской душе. Боже, до чего же я ненавижу все эти разговоры о душе!
17 февраля.
6-го приехали с Любой в Москву. Ехали шесть дней, прицеплены к вольным платформам. По дороге невоенный вид. Затемнения поразительно долго не было. На станциях пусто, грязно. Люди земляные, жалкие, усталые.
От Москвы в первый вечер было странное впечатление. Совсем иное, чем сейчас. Мало народа. Москва стала военной. Может быть, от мешков с песком у витрин. На самом деле: голодновато, но не очень. У всех страх голода. Говорят только о еде, столовых, объявленных талонах. Этот страх, думаю, остался от голодных лет.
Рассказывают ужасы о Ленинграде: людоедство и т. д.
18 февраля.
Вчера отобрали аттестат. Это был удар, как бы считать Борю несуществующим. Живу автоматически. Завтра пять месяцев от падения Киева. До чего страшная цифра!
8 марта.
Я все еще живу и даже надеюсь.
12 марта.
Дорогой мой, я больше не могу. Все живут концом войны. Уже весна. На Украине, наверное, подснежники, черт бы их побрал.
Если там стаял снег… А ведь может настать день, когда освободят Украину.
14 марта.
Сегодня как будто нашли Чуку. Очень мне хочется ее увидеть. Потом у меня суеверное отношение к ее пропаже. А вдруг все будет чудесно? Сумасшедшая оптимистка.
20 марта.
Сегодня Валю Мильман [57]57
Валентина Ароновна Мильман была преданным секретарем Ильи в течение многих лет. Она была очень отзывчивой, всем хотела помочь, но ее бестолковость и суетливость раздражали Илью, и после войны он ее уволил.
[Закрыть]известили о смерти Миши [58]58
Миша Варгафтик – племянник Мильман.
[Закрыть]. Ему было 19 лет. О чем он мечтал? Ину в Москве обворовали. Малика [59]59
Малик – кличка собаки Арнштамов. Ину удалось вывезти из блокадного Ленинграда. Но в Москве ее не оставили.
[Закрыть]съели в Ленинграде. Шесть месяцев!
Алигер [60]60
Алигер Маргарита Иосифовна (1915–1992) – поэтесса.(Прим. ред.).
[Закрыть]легче, она умеет писать стихи. Вокруг масса ужасов, а я безучастна. До чего я себе противна. Может быть, будет легче в Лаврушинском [61]61
В Лаврушинском переулке, недалеко от Третьяковки, стоит девятиэтажный серый дом, он был построен на средства писателей-пайщиков. Потом деньги нам вернули, и это здание перестало быть кооперативным. Мы с Борей переехали в этот дом в страшный тридцать седьмой год, оставив всю мебель в коммунальной квартире на Сретенке, чтобы избавиться от клопов. На первых порах мы купили матрацы, а сидели на книгах и ели тоже на книгах – их мы перевезли – разве Боря мог выкинуть хоть одну книгу, будь то собрание Гёте или Гейне, напечатанное готическим шрифтом и принадлежавшее доктору Лапину, который, видимо, любил читать не меньше сына. Мы въехали в пятикомнатную квартиру, из них две наши, три для Ильи с Любой. Боря очень неохотно согласился на общую с Эренбургами квартиру, но выхода не было. Илья жил в Париже, и ему не разрешили бы вступить в кооператив. Боря опасался несовместимости жизни с богатым и известным писателем, но когда Илья приехал, они подружились. Во всяком случае, Боря мне не жаловался. Он умел приспособиться к любым условиям жизни.
[Закрыть], там все связано с тобой. На всех фронтах ожесточенные бои. Я думаю о тебе. А может быть, тебя это уже не касается. Продолжаю есть, спать…
21 марта.
От Ромы [62]62
Роман Тимофеевич Пересветов – друг юности Бори. Знаю, что он был сыном священника, а, значит, и гонимым. Очень доброжелательный, с неизменной улыбкой, обожавший Борю. Рома переносил свою любовь к нему на близких Боре людей.
[Закрыть]письмо, трогательное и глупое.
Габрилович рассказывает о старом еврее-враче в оккупированной деревне. Немцы заняли его дом, запретили жителям деревни с ним разговаривать. Он вырыл себе на околице землянку. Его выгнали оттуда. Он стал сидеть перед избами и в конце концов повесился.
Сегодня у меня полное отчаяние. В Донбассе как будто что-то берем. Холодно, тревожно, тоскливо. Вонючие трамваи. Грязные люди. Подыхающие собаки.
От англичан требуют десант, но те ни гу-гу.
24 марта.
Завтра день моего рождения. Как же ты меня баловал. Илья и мама сегодня тоже будут стараться, но мне ничего не нужно. А вдруг… Сегодня появился Б. Волин [63]63
Борис Волин, настоящая фамилия Фрадкин, родственник Германа Фрадкина. Я взяла у него интервью для радио. Он был довольно крупным государственным и партийным деятелем.
[Закрыть]. Он был в окружении в Дорогобуже, попал в плен, бежал к партизанам, затем снова в Дорогобуже, который был освобожден, но вокруг все немцы. Волин прилетел.
Говорят, Ленинград освободят в течение трех ближайших недель.
В очереди рассказывают: все бабки были под немцами. Одним показалось очень хорошо, другим очень плохо. В трамваях люди с картошкой, ездят за нею вплоть до Тулы, меняют. Где были немцы – на мануфактуру. В общем, москвичи, как и раньше, бытовики и отнюдь не герои. Боятся весны, контрнаступления. Мне кажется, что его не будет. Вернее, не будет больше катастрофы.
Бомбить будут сильно.
Т. [64]64
Т – Васильева Татьяна Васильевна (1910-?) – балерина Большого театра.(Прим. ред.).
[Закрыть]делает аборт. От Ромки трогательное письмо.
28-го переезжаю в Лаврушинский. Зачем? А вообще, зачем я еще живу? Мама что-то печет – традиция. Чувствую, что всем в тягость, но ничего с собой не могу поделать. Папа ушел за картошкой в Загорск. Вспоминаю: в день моего рождения Боря в пижаме, заспанный, смущенно прятал почему-то подарок за спину. Зачем мне завтра вставать? Поэтому так не хочется ложиться.
25 марта.
Была мама с Наташей. Разговоры о продуктах и жаре.
Илья выпил за мое здоровье, я тронута.
29 марта.
Хожу в убежище. Там страшно: люди поселились. Один сумасшедший, другим негде жить, т. к. кругом дома разрушены.
Три дня, как переехала в Лаврушинский [65]65
До конца марта, видимо, я жила у Ильи в номере. Переехала я в квартиру Альтманов, наша была нежилая.
[Закрыть]. Три дня тревоги.
Вчера речь Майского [66]66
Майский Иван Михайлович (1884–1975) – советский дипломат, в описываемое время – посол СССР в Англии.(Прим. ред.).
[Закрыть]с требованием 2-го фронта. Гораздо резче, чем Литвинов [67]67
Литвинов (Меер Баллах) Максим Максимович (1876–1952) – крупный советский политический деятель, в описываемое время – посол СССР в США. (Прим. ред.).
[Закрыть]. Англичане и не думают. На фронте все так же. Ждем немецкого наступления.
В комнате все забито фанерой, кроме форточки.
Мама дала с собой картофельные котлеты.
Каплер [68]68
Каплер [Каплер Александр Яковлевич (1904–1979) – кинодраматург.(Прим. ред.).] заказывал мне материалы для сценарной студии.
[Закрыть], торт, гостиница. Концерт Шостаковича, на который боюсь идти, музыка на меня сильно действует, особенно сейчас.
В Донбассе освобождены какие-то пункты.
Радио гудит – ждут тревоги. Ясное небо, луна. Вообще бомбят меньше, чем раньше.
30 марта.
Конечно, была тревога. Для меня бомбежки – отвлечение.
В убежище лежал труп. Старик умер в 6 утра. Увезти его не смогли: все кареты были заняты перевозкой трупов с Мясницкой. Там попали вчера 3 бомбы. Старика я видела – седой, желтое лицо, изможденный, красивый, «вечный жид». За него вышла замуж молодая женщина, чтобы получить прописку и его комнату. Ей пришлось ждать два года.
Ночью, когда вывожу Уголька [69]69
Кличка нашего с Борей пуделя.
[Закрыть], звенят разбитые стекла в школе.
Все говорят о концерте Шостаковича. Потрясающее явление.
Люба получила от матери телеграмму из Ленинграда. Не возмущена, что брат улетел с женой, оставил мать. Каждый сам себе пуп земли. Аннет [70]70
Аннет Лотт, француженка. Она вышла замуж в Париже за советского скульптора. Ее муж уехал в Москву устраивать квартиру и встретил здесь свою старую любовь, из каких-то соображений не отменил приезда Аннет в Союз, и она, не зная языка, оказалась брошенной в чужой стране, с советским паспортом. Мы с Борей навещали ее. Она жила в съемной комнате в коммунальной квартире, слушала французские пластинки и тосковала по Франции, по маме и тете. В конце концов Аннет вышла замуж за архитектора Илью Вайнштейна, которого называла «Ваней», научилась русскому, родила дочь и, казалось, приспособилась к нашей жизни. Началась война, Ваня был мобилизован, а Аннет через семь дней родила вторую девочку. Аттестата ей не хватало, и она меняла свои вещи на продукты. К концу войны Илья помог ей написать письмо Молотову. Она просила дать ей возможность показать дочек своей матери. Получив разрешение, она уехала во Францию и исчезла. Много лет спустя Илья узнал, что Аннет открыла в Париже блинную, растит своих детей. Когда я приезжаю в Париж, я часто вижусь с Аннет, ее дочками, внуками. Недавно стала прабабушкой. Она мечтает побывать в Москве, с которой ее связывают военные годы, но до сих пор боится, что ее не выпустят обратно. Одна из ее внучек временно работает в России и бывает у меня.
[Закрыть]обменяла сумку на масло и счастлива. Холодная весна. Я натерла зачем-то пол, а сплю одетая. Наверху все ходят. Необитаемый остров – Лаврушинский.
5 апреля.
Пасха. В 6 утра, до сводки: «Комендант города Москвы, удовлетворяя просьбу верующих, разрешает передвижение всю пасхальную ночь». Как за молоком, очередь в Брюсовском переулке в церковь – святить. Молодые и люди средних лет с авоськами, узелками, просто с пакетами под мышкой: несут святить куличи.
Сегодня Турция судит двух советских за мнимое покушение на фон-Папена [71]71
В «Правде» за 5.04.42 г. напечатаны две статьи, посвященные суду в Турции над советскими дипломатическими представителями. Тогда фон-Папен был немецким послом в Турции. ТАСС сообщал о «провокационной стряпне в анкарском суде».
[Закрыть]. Явно Турция, а Болгария в ближайшем будущем [72]72
«Правда» в том же номере писала, что в Болгарии арестовывают офицеров, которые настроены прорусски, а я считала, что эта запись объясняется так: Болгария и Турция будут воевать против Советского Союза бок о бок с Германией.
[Закрыть]. Японцы лезут в Индию [73]73
Та же «Правда» сообщала о десанте японцев в Бенгальском заливе – в 140 километрах от Индии. Англичане предлагали Индии полную внутреннюю свободу на самоуправление, но руководство ее обороной останется в руках Великобритании.
[Закрыть], которая не приняла глупые английские предложения. Была у Тани Васильевой [74]74
Таня Васильева – балерина Большого театра, жена танцора Габовича. Она болела туберкулезом, но продолжала работать. Я часто у нее бывала. Мне нравились ее твердый характер, ее любовь к независимости. Мне кажется, что у нее не было никого из родственников. Она была очень скрытной и одинокой.
[Закрыть], получила из Куйбышева кофе. Таня сильно недоедает. Верит в хорошую весну, мечтает провести отпуск в Поленове [75]75
Поленово – дом отдыха Большого театра (Тульская обл.).(Прим. ред.).
[Закрыть]. Поволоцкая получила письмо от Гофеншефера [76]76
Леля Поволоцкая, кажется, искусствовед. Она жила в Лаврушинском и часто приходила ко мне. Она очень любила своего мужа Беню Гофеншефера. Оба они отличались доброжелательством. Леля придумывала, как побаловать соседей по дому, что в то время было нелегко. Беня, мне казалось, дал себе зарок доказать, что евреи храбрее всех, не зря Леля так волновалась за него.
[Закрыть]: описание нашего отступления в Крыму.
Ночь, как чернила. Болит печенка. Давно не было тревоги. Завтра обед у мамы по случаю Пасхи. Много работала. Прочитала уйму дневников немцев, их письма. Ужасно, как один описывает истребление наших в Киевском окружении: как клопов.
Друг, товарищ, самое родное на свете существо – Боря!
6 апреля.
Все тяжелее и тяжелее. От Ины письмо. Поволоцкой от Бени письмо, где он пишет, как он командовал расстрелом наших дезертиров. Бедный еврей! Тоня рассказывала еще про одного еврея, который сам расстреливал своих танкистов. Было очень страшно, но приказ. Это в октябре.
На пасхальный обед к маме пришел А. А. [77]77
А. А. – Александр Александрович Габричевский – профессор МГУ, близкий друг Сорокиных.(Прим. ред.).
[Закрыть]– похож на попа, голодный. Папа занят японцами. Смещен Каганович [78]78
В «Правде» сообщалось, что Каганович освобожден от обязанностей наркома путей сообщения, и о назначении его заместителем Транспортного комитета, объединяющего все виды транспорта. Не знаю, было ли это понижением, но мне очень хотелось, чтобы Кагановича сместили. Мне кажется, что он никогда не был в опале.
[Закрыть]. Я рада. В Индии дела плохи [79]79
26-го апреля «Правда» писала, что «Мусульманская лига» добивается разделения Индии на два государства: индусское и мусульманское.
[Закрыть]. Москва взволнована, объявили 200 грамм мяса и масла. В гостинице у Ильи проходной двор, а он ухитряется работать [80]80
Илья был поглощен статьями. Он писал по три-четыре статьи в день. Когда он их обдумывал, мне не ясно. Трудоспособность Ильи меня поражала.
[Закрыть]. Ночью беспрерывно стреляли зенитки. Бомба попала в Стремянный переулок. Много убитых. По городу зловещие рассказы о Ленинграде, о наступлении немцев. Все боятся весны.
Подписала договор – буду собирать материалы о Зое Космодемьянской. Позвала Раю, не знаю, зачем.
Холодная весна, днем течет, ночью морозит. О Донбассе больше ничего не слышно.
8 апреля.
Сегодня два дня не горел свет, испугались, что выключили на три недели. Это бывает. И отопление у нас не работает. Работаю в перчатках. Эти два дня не стреляли зенитки.
Нужно написать Ине, девочкам [81]81
Так я окрестила балерин Большого театра, которые были эвакуированы в Куйбышев, жили в каком-то общежитии, спали на полу и мечтали вернуться в Москву.
[Закрыть], Захаровой матери, и нет ни сил, ни воли. Полная инертность.
Если я что-то делаю, то это благодаря Илье.
Разговоры о планах на лето меня раздражали, как вообще все разговоры о будущем. У меня его нет.
Странно – так хочется перестать жить, а когда бомбят – страшно.
9 апреля.
Много времени уходит на Зою.
Приходил Хенкин [82]82
Кирилл Хенкин, племянник актера Хенкина, долго жил во Франции, познакомились мы с ним в Москве. Вместе что-то переводили. После войны он при первой возможности уехал из Союза.
[Закрыть]– рассказывал о Люси [83]83
Люси, падчерица венгра Андора Габора, жившего на одной площадке с нами в Лаврушинском, приходила несколько раз ко мне, чтобы я рассказала ей о французской школе. Она ненавидела нашу страну, не понимала, как мы живем, и завербовалась в разведчицы в какое-то государство, где она должна была выдать себя за француженку. Видимо, она хорошо говорила по-французски.
[Закрыть], о ее нежелании жить у нас. Предпочла быть нашей разведчицей в другой стране. Наверное, она погибла. Говорили о Франции.
Приехал Гроссман. Убиты Крымов [84]84
Крымов Юрий Соломонович (1908–1941) – писатель.(Прим. ред.).
[Закрыть]и Гайдар.
12 апреля.
С 18 сентября семь месяцев. Как я живу? Хоть бы со мной что-нибудь случилось…
Сегодня Сталинская премия [85]85
Сталинская премия – за роман «Падение Парижа», И. Г. Эренбург передал ее в Фонд обороны страны.(Прим. ред.).
[Закрыть]. Илья получил, и Валя ему достала торт. Многих волнует эта премия. Я их не понимаю.
Маму вызвали на трудфронт, но, скорее всего, не мобилизуют.
Откуда взять хоть капельку надежды? Гайдар убит, почему же Боре остаться живым? Но так хочу верить.
Волнения с Болгарией.
Несколько дней не бомбят. Объявили сахар – 200 грамм и муку – 300 грамм.
Все время гудит паровоз – напоминает о счастливых временах.
15 апреля.
Кто-то говорит, что Борис и Захар уехали в машине, в которую попала бомба. Полянов будто видел их по дороге на Сталино. Но я не верю, хотя очень хочу. Нет.
Была у матери Зои Космодемьянской. Деревянный дом без воды, без отопления, жили втроем в комнате в шестнадцать квадратных метров. Шура, брат Зои, спал на полу. Досчатый пол. Мебель: два столика, на одном стоит посуда, за вторым – едят, делают уроки. Две железные кровати, этажерка с книгами, шкаф – вот и вся мебель. Большая коммунальная квартира. Зоя жила очень бедно, в театр не ходила, на концерты тоже – не было денег. Зарабатывает только мать, Любовь Тимофеевна. Она педагог, зарплата небольшая, муж умер, тоже был учителем. С соседями ссорятся. А Зоя болела менингитом, поэтому осталась на второй год. Мать Зои дала мне все: детский дневник Зои, ее сочинения, рассказала охотно о дочери, но без тепла. Очень оживилась, когда описала сцену установления имени повешенной партизанки. Приехало несколько матерей, но Любовь Тимофеевна одержала верх. Зое присвоено звание Героя Советского Союза, значит, Космодемьянским дадут квартиру. Брата Зои я не застала. Он приедет ко мне. Не знаю, кто будет ставить картину, но пока материал не для нашего времени. Будет очередная липа.
В Крыму и на Свири [86]86
Свирь – река на северо-западе России.(Прим. ред.).
[Закрыть]будто наше наступление.
17 апреля.
Был у меня Шура Космодемьянский. Хороший мальчик. Хочет стать художником, а мать требует, чтобы он пошел добровольцем на фронт. Рассказывал о Зое, ее не любили, а она и не нуждалась в близких ей людях. Мечтала совершить героический поступок, всю свою недолгую жизнь боролась против несправедливости. Говорила всем в лицо правду, не шла на компромиссы. Шура ездил с матерью опознавать Зою, очень боялся. Труп, едва присыпанный землей, оказался непохож на труп, скорее на мраморную статую. Очень красивое и спокойное лицо. Шура не заплакал, настолько эта статуя не напоминала ему сестру.
Встретилась с начальником отряда Зои, Крайневым. Из его слов я поняла, что отряд не мог выполнить задания. Всех Крайнев отправил обратно в Москву, а сам пошел в Петрищево из-за упорства Зои. Он взял еще одного бойца. В Петрищеве сам командир поджег один дом, который не успел сгореть, пожар потушили, а Зою кто-то выдал, и она ничего не подожгла. Но смерть приняла героически: до виселицы вели раздетую и босую!
Приезжал Сельвинский [87]87
Сельвинский Илья Львович (1899–1968) – поэт.(Прим. ред.).
[Закрыть]. Рассказывает, как плохо ведут себя грузины и татары. В общем, там тоже плохо. Бальтерманц уезжает на Брянское направление. Доволен. Судя по сводке, сегодня стало хуже и на Харьковском.
