Текст книги "После третьего звонка"

Автор книги: Ирина Лобановская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 12 страниц)

– Да над кем я измывался, Петр! – не выдержал и возмутился Виктор. – Мы ведь с тобой твердо договорились: утром идем к прокурору! Чего тебе еще от меня надо? Отпусти девочку и ложись спать! Ну, я тебя как человека прошу!

Это было жестоким просчетом: Петр сразу почувствовал свою силу и значительный перевес.

– С тобой договоришься, как же! – заявил он. – Облапошить хочешь! Отпусти! – передразнил он Крашенинникова. – Чего захотел, держи карман шире! До утра стоять буду – и все дела!

– Слушай, родной, да ведь даже почетный караул у Вечного огня меняют каждый час! – воззвал к его логике Виктор. – И ребята там все молодые, здоровые, тебе до них далеко! Ну где тебе ночь простоять! Сам подумай! Об этом только мальчиш-Кибальчиш мечтал. И потом, Петро, ты бы обратил внимание на ноги: в нашем возрасте и тромбофлебит схватить недолго! Вообще нижние конечности – главное. Неслучайно эта проблема остро стояла даже в сказках. Золушка потеряла именно башмачок, андерсеновская русалочка из-за любви согласилась быть не только немой, но и ступать по ножам, а Герда босиком бежала по снегу за Каем! Но они хоть страдали за любовь, а ты за что мучаешься? Тяжело ведь? Конечно, тяжело, как говаривал красноармеец Сухов.

– Не твое дело! – буркнул Петр, чувствуя правоту художника. – Пей и закусывай! И из комнаты ни на шаг!

Виктор в отчаянии поднял глаза вверх: Таня, милая, выручай! Научи, помоги, что же делать? Хорошо еще, что Оксана занята с Анютой и мальчишками и не будет очень беспокоиться за дочку. Знает, что та с отцом.

Облачко металось в смятении, не зная, что предпринять. Таня-маленькая сидела молча и спокойно, изредка косясь на приставленный к горлу нож. Стойкий оловянный солдатик. Зазвонил телефон.

– Не подходи! – истерически завизжал Петр. – Не бери трубку, прирежу!

– Да я и не собирался, ты что! – успокаивающе сказал Виктор. – На хрен мне все телефоны! Я вообще давно уже в театре, заметь! На улице Чехова.

Петр немного повертелся и на время успокоился. Телефон умолк.

– У тебя нет машины, Петр? – спросил Виктор, снова закуривая.

– Нет, – удивленно отозвался тот. – А на кой она мне?

– А ты русский?

– Русский, – ошеломленно ответил Петр. – Ты чего пристаешь?

– До утра далеко, поговорить охота, – объяснил Крашенинников. – "А какой же русский не любит быстрой езды..." По-моему, ты ее тоже любишь.

Петр неловко потоптался на месте.

– Заткнись, а? – попросил он. – Добром прошу!

– Не хочешь разговаривать – не надо, – согласился Виктор. – Стой себе пень пнем. Я с Таней говорить буду, – и он протянул вверх руку. – Танюша, я не успел тебе рассказать: я ведь родился и вырос в Киеве, где "чуден Днепр..." Ну, Петро об этом тоже, конечно, не читал. И от всех своих печалей и неудач всегда уезжал потом именно туда. Там рвется вверх гордо закинутой головой Андреевская церковь, капризная, надменная, сине-белая. Во Владимирском соборе весело протягивает навстречу пухлую руку в перевязочках васнецовский малыш Христос, такой непохожий на всех младенцев Христосов и такой похожий на всех младенцев. А Кирилловскую церковь расписывал Врубель. На бульваре Леси Украинки шуршат и бросаются под троллейбусы листья, с печальным шорохом погибая под толстыми шинами. А Владимир держит крест над Днепром... И смотрит на город Лавра. Но нынче, Танюша, мне уже некуда спасаться бегством от своих разочарований – Киев не больно гостеприимен к бывшим горожанам и видеть их вовсе не рвется. И кто теперь утолит мои печали?

Виктор мельком взглянул на Петра и провел рукой по волосам. Тот внимательно слушал так же, как и дочка.

– Слышу вот по утрам "Несе Галя воду" и грущу. Я, может, и на Оксане-то женился из-за одного ее имени!

Идиот! Не нужно было при дочке! Ну ладно, уже большая, поймет! А на нет – и суда нет...

– Раньше у тебя существовала совсем иная версия, – заметила Таня.

– Правильно говоришь, – вздохнул Виктор и снова мельком взглянул на Петра и Танюшу: они оба, кажется, увлеклись его разглагольствованиями. – Но ведь я лицедей! Ты знаешь разницу между лицедейством и артистизмом? Чему вас только учили во ВГИКе! Лицедей – это попросту притворщик, а настоящий артист притворяться не умеет, зато он может свободно отпустить свою душу на один вечер прогуляться на ближайшую дискотеку и пригласить на время другую! Пока идет спектакль.

– Что ты врешь? – пробормотал Петр.

– Это правда, – опять вздохнул Крашенинников. – В театр с любимой не ходишь? А не дурно бы! Клевая мыслишка. В другой раз пойдем с нами вместе, Танюша знает, что лучше смотреть.

Дочка серьезно кивнула. Нож потихоньку отклонялся от ее шеи.

– Впрочем, театр, – это теперь не шибко актуально, – продолжал Виктор. – Я тут недавно попытался кое-какие книги продать, деньги были нужны. Дохлый номер, не взяли! В буке объяснили, что спроса на книги больше нет, духовные ценности похерили, победу одержали материальные. Выпьем, Петр?

Петр отрицательно покачал головой.

– Ну, дело твое! И почему тебе водяра не в кайф? – Виктор налил себе. – Жизнь изменилась, Танюша, вчистую... Хотя народ по-прежнему безмолвствует. Он всегда безмолвствует, и это не ремарка, а лозунг, девиз, целая программа. У каждого из нас есть своя собственная, а есть и одна общая, единая. У тебя, Петр, какая?

Петр снова растерялся.

– Иди ты! – буркнул он. – Мелешь чего-то! Сам не понимаешь!

– Окстись, Петя! Как это не понимаю? – Виктор отпил из стакана. – Этого быть не может, потому что этого не может быть! Так сколько нынче у телевизора программ?

Петр взглянул исподлобья.

– Тоже не интересуешься? А зря! И по каждой – реклама! Это что-то! И мы все ее ждем-с! Завлекательно: Юля хвалится перед совсем не просто Марией то ли юбчонкой, то ли шортиками, бабочки летают, "Орбит" без сахара посасывают, а по "Маяку" "Мотор поет как Паваротти, когда туда пивка нальете"! Удивляюсь, как это великий тенор не подал в суд! За мной бы не заржавело! А бедный Владимир Владимирович? По милости рекламы он чуть не каждое утро достает из широких штанин билет Сергея Мавроди! Я даже заслушался: мало ли что еще из штанин можно доставать! Прости, доченька, я слишком увлекся! С грамотностью просто кранты. То слышу: "А мы что, опять в телевизоре?", то "Леня, Леня, Леонид с телевизора глядит..." На "ящик" залез, что ли? Недавно я в метро чуть в тоннель на полном ходу не выпрыгнул: вошь на бомже увидел. А Татка в вагоне встретила блоху. Но это цветочки. Мои шибко образовавшиеся пацаны без конца номера откалывают: они собираются жить в свободной стихии рынка. Картавый на все согласные русского алфавита Петька сообщил на днях, что он во дворе лепит пиложки из снега и плодает их по доллалу за штуку. Я был ошарашен. Дороговато что-то, говорю, сыночек, один пирожок – и доллар! А он объяснил мне, ничего не секущему в рыночной экономике, что Ванька пледлагал плосить два! Стало быть, Ванька будет бизнесменом рангом повыше.

Обе Тани разом засмеялись. Петр хмыкнул.

– А уж сказки рассказывают! – продолжал с воодушевлением Виктор. – Вот, например, Иван-царевич или Иван-дурак, что, в сущности, одно и то же, после бесполезных поисков Василисы-прекрасной или другой не менее чудесной мадамы в результате происков врагов попадает к Бабе-Яге. И выясняются потрясающие подробности: Баба-Яга, оказывается, доброго молодца кормит и поит, а сама ничего не пьет. – И молока не пьешь? – в изумлении допрашивает Иван-царевич Петькиными устами. – И кефила "Данон"? И чая "Дилма"? И сока апельсинового? И фанты? И пепси-колы? Здесь изумление достигает наивысшего предела. Я ждал, доберется он до пива и водчонки или нет. Не дождался. Ну, это придет попозже.

– Непременно! – отозвалась Таня-большая.

Петр снова хмыкнул.

– Я хочу в туалет! – решительно, без обиняков, заявила Танюша и скосила глаза на Петра. – Как вы на это смотрите?

Виктор застыл от неожиданности, ладони стали мокрыми и холодными.

– Таня, я тебя умоляю, – прошептал он. – Что ты еще выдумываешь...

– Почему я выдумываю, папа? – возмутилась Таня. – Вот странно! Я правда туда давно хочу! А мама меня учила, что терпеть очень вредно, потом я не смогу рожать! Вам бы хотелось, чтобы ваша дочка не смогла рожать и у вас никогда не было бы внуков?

Она сурово покосилась на Петра. Непредусмотренный выпад окончательно смутил его. Он явно не знал, что отвечать и на что решиться.

– У вас есть дочка? – строго продолжала Танюша.

– Нет, – неуверенно ответил он. – Пока нету...

– Ну, значит, будет, – безапелляционно заверила его Таня. – Кстати, вы тоже можете захотеть в туалет, до утра далеко. Это перед кухней налево. Мы как, пойдем туда вместе или вы мне позволите прогуляться одной?

Она была истинной дочерью своего отца. Виктор снова напрягся, приготовившись к самым худшим неожиданностям. Петр смущенно мялся. Девочка явно поставила его в тупик.

Танюша, милая... А она вдруг спокойно встала и отвела от себя руку с ножом. Виктор сориентировался мгновенно. Метко пущенная табуретка сбила Петра с ног, остальное было делом техники: Виктор перемахнул через стол, выбил нож и крепко стиснул два худых костлявых запястья. Таня взяла со стола пустую бутылку и разбила ее о голову Петра.

– Это лишнее, Танечка, – пробормотал Виктор. – Мы так можем его убить...

– Ничего, – безмятежно отозвалась дочь. – Ты все равно уже кого-то убил. Теперь будем сообщниками. Смотри, ему даже ничего не сделалось!

Действительно, Петру снова повезло: бутылка выскользнула из детской слабой и дрожавшей от всего пережитого руки и задела его только краем, оставив на лбу едва заметный красноватый след от удара.

– Таня, веревку! – крикнул Виктор, и дочка метнулась на кухню.

Петр лежал тихо, не рвался, не орал и позволил себя связать, не проронив ни звука. Виктор поднялся с пола, отряхнул руки и, подтолкнув сантехника ногой к стене, посоветовал:

– Теперь спи, дружок! До утра! А мы с Таней пойдем в театр. Как договаривались. И все дела!

– Ну что ты, папа! – укоризненно сказала Таня и отщипнула кусок пирога. – Очень вкусно! Это тетя Тата принесла? Я ведь тебе уже объяснила: после третьего звонка в театр не пускают.

– Ах да, совсем забыл! Старый становлюсь, Танюша, бестолковый... – виновато сказал Виктор. – Тогда ложись спать. Мамы все равно до утра дома не будет. Сейчас я позвоню Анюте и предупрежу, что ты не придешь.

Облачко медленно таяло в вышине.

– До завтра, Танюша! – прошептал ему вслед Виктор и поцеловал дочь в лоб. – Спокойной тебе ночи!

Потом он накинул куртку и вышел на улицу покурить.

Морозная лунная ночь высветила землю и дома до прозрачной, молочно-голубоватой белизны. Снег переливался под ногами и мерцал в воздухе тонким резным кружевом. Из-за дерева кто-то вышел. Крашенинников содрогнулся: неужели еще один? Кто на этот раз пожаловал? Он пристально вгляделся в темноту и не без удивления увидел длинную нескладную Венькину фигуру.

– Я никак не соберусь спросить у тебя, Вениамин, – сказал Виктор, – какое у тебя самое любимое время года? Поди, весна? Скоро наступит... А чего ты здесь на морозе топчешься? Фонарный столб из себя изображаешь? Запросто ангину схлопочешь, балбес. Зайти, что ли, не решаешься? Раньше за тобой ничего подобного не водилось. Или ты не один, и тебе снова позарез нужна хата? Ты говори, не стесняйся! Совсем тебя бабы сна лишили, как я погляжу! И с ними плохо, и без них.

– Беспокоился я за тебя, Витя, – тихо и необычно серьезно ответил Венька. – Кто у тебя там за деревом утром прятался? Мне звонила Тата... И... ты знаешь про Алешу?

– Да, – глухо ответил Виктор. – Проехали... У меня Танюшка, но ты зря не зашел, помог бы кое в чем. Хотя я все равно не смог бы тебе открыть дверь...

– Я подумал, ты не один, – смущенно ответил Венька. – Вчера же была Нелька...

Виктор протянул ему сигарету.

– Нелька, дружище, хорошо умеет жарить котлеты, – задумчиво сказал он. – А кто тебе сказал про Алексея?

Венька растерянно мялся, не спуская с него глаз.

Вот и Алеша ушел...

Да, все они постепенно куда-то уходят, покидая Виктора на этой грешной страшной Земле и оставляя после себя тяжкую неизбывную память, которую никак не переверстать... Это горе можно пережить со временем, память пережить невозможно...

"И в том строю есть промежуток малый..."

– "Но новую песню придумала жизнь, не надо, ребята, о песне тужить, не надо, не надо, не надо, друзья"... – пробормотал Виктор, закуривая. – Скажи, Вениамин, а ведь у меня очень неплохой голос и слух! Как тебе нравится?

– Ты плачешь, Витя, – сдавленно прошептал Венька. – У тебя на глазах слезы...

– Это снег, дубина! – ответил Виктор. – Идет не переставая, заметь!

– А на волосах? – хрипло спросил Венька.

– Что на волосах? – не понял Виктор и прикоснулся к своей непокрытой голове. – Лежит, не тает снег, что ли?

– Кажется, – неуверенно подтвердил Венька. – Ты стал совсем седой, Витя...

Хрустальная зима застыла вокруг них в тяжелой неподвижности. Виктор посмотрел в небо. Высоко и неторопливо проплывали облака из марлевки, прозрачные и безмятежные.