Текст книги "Немир-3"
Автор книги: Ирина Гоба
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)
И как ты отреагируешь на мое встречное признание о том, что я тоже скучала? Зубы, держите мой язык – не давайте ему подать Найту надежду, не давайте ему возможность дать Найту знать о том, что он для меня... И кто же он для тебя на самом деле? Что он значит для тебя? Почему тебе так легко и хорошо с ним? Почему тебя не покидает ощущение, что вы с ним знакомы сто лет в обед? Почему вы с ним так хорошо друг друга понимаете? А-А-А... заткнись... не доставай меня... не знаю... на все вопросы у меня один ответ – «не знаю, и знать не хочу»!!!
-Найт, мне надо, чтобы ты организовал мне встречу с Эленой.
«Я сделаю все возможное»
-Мне пора возвращаться... если они заметят мое отсутствие, то...
«Ты придешь завтра?»
-Да. Найт...
Просить-не-просить?
«Что, моя хорошая»
-Принесешь мне покушать?
Опять судорожный вздох, опять...
-Не волнуйся, все не так уж плохо, как кажется на первый взгляд. Мне действительно пора. До завтра.
«Девочка, я не хочу тебя отпускать»
-Пока, и... спасибо за рубашку.
Прежде, чем сделать шаг в сторону от Найта, я поднимаюсь на цыпочки, и легко целую его в губы.
Ой... это же должен быть ничего не значащий, благодарный поцелуй... ай-ай-ай... почему я отвечаю на его страстный поцелуй? Мамочки, как хорошо...
Беги, Арина! Арина, беги!
"Дорогой дневник, сегодня я, благодаря моему (с каких это пор он – твой?) Найту, ложусь спать на сытый желудок. Он притащил с собой такое количество еды, что ее хватило бы на целую армию.
Ты меня спрашивал «с каких это пор»?
Я уже до такой степени привыкла жить в ощущении бесконечной боли и всепоглощающей тоски, что перестала обращать на них свое внимание. Когда мой Найт рядом, эти ощущения... уходят. Рядом с ним мне удается вдыхать полной грудью без моих привычных судорог, рядом с ним мне хочется думать о завтрашнем дне.
Когда я, наконец, утолила свой голод, то почувствовала себя сытым сонным котенком. Это внутреннее самоопределение усилилось, когда Найт притянул меня к себе, и я свернулась клубочком между его согнутыми в коленях ногами.
Я млела от ощущения тепла его торса, прижатого к моему боку, от ощущения тепла его предплечья, прижатого к моей щечке, от его пальцев, ласкающих мои волосы. Мне было очень хорошо прислушиваться к тишине в саду, и к тишине внутри себя. Никаких переживаний, никаких терзаний, никаких эмоциональных бурь.
Найт мягко целует мой висок, и мне не удается сдержать свой судорожный вздох. Как же мне донести до него то, что мои непонятные чувства по отношению к нему ничего не смогут изменить? Как же мне сказать ему о том, что Леди Айсберг никогда не растает и никогда не сможет подарить ему то тепло, на которое он заслуживает, и которым он так щедро делится со мной. Как?
Он мягко поднимает к себе мое лицо, и я «читаю»:
«Не волнуйся обо мне, не бойся причинить мне боль. Пожалуйста, не беспокойся о моих чувствах к тебе. У меня нет иллюзий в отношении твоих намерений, и у меня нет надежды на то, что ты ответишь мне взаимностью»
-Найт, я...
Он мягко прижимает к моим губам большой палец, и качает головой:
«Не надо, не пытайся подбирать слова, не надо мне ничего объяснять»
Надо:
-Это моя вина.
Он тихо смеется:
«Нет, моя хорошая. Здесь нет виноватого, здесь нет правого. Здесь для меня есть ты и моя любовь к тебе»
Вот так просто – «моя любовь к тебе». В этом его признании нет пафоса Адама или надрыва Вилена. В этом его признании есть только радость от того, что женщина, которую он любит, сейчас здесь, рядом с ним.
Я опускаю глаза, и смотрю на то, как мои пальцы теребят пуговицу на его пиджаке. Арина, почему ты молчишь? Ты что, язык проглотила? А что тут скажешь?
Тихое цоканье поднимает мой взгляд обратно к губам Найта:
«Почему ты вчера убежала? Я что, настолько плохо целуюсь?»
-Нет, я убежала, потому что ты настолько хорошо целуешься.
«Ты – самая противоречивая девочка из всех, кого я знаю»
-А знаешь ты, судя по всему, очень многих.
Ласковое касание щеки, ласковая улыбка, ласковое движение губ:
«Глупенькая моя»
Арина, ты сейчас оторвешь эту пуговицу...
«Не хочу, чтобы ты убегала»
-Тогда не целуй меня.
«Тогда не буду»
Вау... И что это значит? Найт отвечает мне на мой вопросительный взгляд:
«...до тех пор, пока ты не захочешь остаться со мной, вместо того, чтобы спасаться бегством от меня. Я уверен, что смогу прожить без твоих поцелуев, но уже не уверен в том, что смогу прожить без тебя»
Пора сменить тему... Почему? Потому что Найт слишком правильно себя со мной ведет, и слишком правильные слова мне говорит, и еще одно его «слишком» приведет меня к тому, что я захочу и дальше развивать эту тему. А оно мене надо? Нет. Вот то-то же.
-Найт, мне интересно...
«Что?»
-Почему ты никогда не называешь меня по имени?
«Потому что Карина тебе не подходит»
Что-что? Так, спокойно – он не должен видеть степень твоего замешательства.
-И какое же имя мне, по-твоему, подходит?
«Не знаю. Но про себя я называю тебя. Только без обид... Бэмби...»
Мне стало... нехорошо, мне стало... нечем дышать.
-Почему Бэмби?
Найт недоуменно качает головой:
«Ты неправильно прочитала. Не Бэмби, а Бэби*».
Фух, вот это да! Я чуть инфаркт не получила. Вот глупая. Конечно же, он называет меня «Бэби», который ребенок, а не «Бэмби», который олененок.
Интересно, откуда у Найта такие ассоциации?
-Я и Бэби? Где же связь?
«Ты – непосредственная, любознательная и деятельная, как маленькая Бэби. У тебя было тяжелое детство?».
-Что?
Вот это да, Найт не устает меня поражать своей проницательностью. Он самодовольно хмыкает:
«Я прав?»
-Не совсем. У меня было... странное и одинокое детство.
«Одинокое детство не может быть легким, так что я не ошибся в своих наблюдениях. Благодаря перенесенным трудностям, ты стала сильной, ответственной и независимой в собственных решениях и поступках женщиной, а не слабой, инфантильной и безвольной особой».
Что ж, Найт продемонстрировал мне лишнее доказательство своей неординарности – редкий человек умеет настолько хорошо разбираться в людях.
Арина, не молчи, донеси до него свою позицию, постарайся переубедить его...
-Найт, я не хочу оставлять между нами недосказанности и сомнения, потому что ты... не безразличен мне. Настала моя очередь делиться с тобой моими наблюдениями. Тебе удалось за короткий срок проделать путь от раба до правителя, что определяет тебя как сильную и незаурядную личность; тебе удалось, рискуя собственной жизнью, спасти от гибели целую семью, что определяет тебя как храброго и благородного человека; тебе удалось за две недели завоевать мое расположение и место в моих мыслях, что определяет тебя как мужчину, заслуживающего на то, чтобы стать частью моей жизни. Я не смогу повлиять на то, чтобы ты пересмотрел то, что чувствуешь ко мне, но, мне по силам убедить тебя в том, чтобы ты изменил свои намерения по отношению ко мне.
Моя очередь прижаться пальцем к его губам:
-Не перебивай меня, дослушай. Ты многого обо мне не знаешь – у моей жизни есть тайная сторона, о которой ты никогда не узнаешь. Хочешь послушать одну из самых любимых сказок моих детей? Ее сюжет заключается в том, что принц женится на лягушке, которую он находит в результате так называемого обряда, а, по сути, положившись на волю случая – он выстрелил из своего лука наугад, мол, кому его стрела попадёт, та и станет его невестой. Лягушка отлично справляется с выполнением всех обязанностей жены. Но принцу не дают спокойно спать мысли о том, куда временами загадочно исчезает его избранница, и о том, почему ее прошлое имеет для него столько секретов. Он проявляет настойчивость, и находит ответы на свои вопросы, но при этом теряет свою жену.
Найт внимательно меня слушает, но явно не понимает то, к чему я клоню:
«Бэби, я предложил тебе стать моей Невестой, потому что полюбил с первого взгляда».
-Для тебя мораль этой сказки должна заключаться не в методике определения моей кандидатуры на должность жены, а в том, что у нее всегда будут от тебя секреты и в том, что она будет отлучаться от тебя, чтобы посвящать себя этим секретам.
Найт радостно улыбается мне, ой... он уже светится от счастья:
«Согласен».
Я тупо смотрю на него:
-На что?
Радость на его лице мгновенно тухнет:
«На то, чтобы у моей жены была своя тайная жизнь».
Он в своем уме? Как может разумный мужчина осознанно идти на то, чтобы позволять своей половине вести двойную жизнь? Так, продолжаем заниматься демотивацией:
-Найт, у этой лягушки в груди не ледяное, способное к оттаиванию, сердце, а с точностью до наоборот – ее сердце находится в груди ледяной лягушки, которая никогда не растает.
«Бэби, я люблю эту ледяную лягушку».
Настало время для моего последнего иносказания на сегодня... это мое ложное признание уж точно совратит тебя с пути завоевания моей руки:
-У этой ледяной лягушки никогда не будет детей.
Найт очень уверенно и спокойно реагирует на эту новость:
-У нее есть дети, и принц будет принимать участие в их воспитании.
Что ж, по крайней мере, моя совесть чиста – я сделала все, что могла для того, чтобы показать ему истинный свет перспективы себя в роли его жены. Лукавая Арина... Хм... ну, почти чиста, потому что я не сказала ему о склонности лягушки к случайным сексуальным связям. Нет, этот факт я от него скрою, потому что и той пищи для размышлений, которая попала в его распоряжение, вполне достаточно для того, чтобы переспать с ней сегодня, и проснуться назавтра с твердым намерением отказаться от того, чтобы брать эту лягушку себе в жены:
-Вот и сказке конец, а кто слушал молодец.
Мой «жених» встает, и помогает мне подняться на ноги:
«До завтра»
-До завтра, которое уже наступило.
Он наклоняется и вполне пристойно целует меня в щеку. Ну, чем не идеальный мужчина?
И после этого, дорогой дневник, ты еще спрашиваешь меня о том, с каких это пор Найт стал моим?"
Когда я шла в трапезную, то думала, что не захочу съесть свою лепешку, потому что мой организм еще не успел проголодаться после позднего (очень позднего) ужина, но, к своему удивлению, проглотила этот скудный завтрак с удовольствием.
К нашему столу чинной неспешной походкой подплывает (нормальные люди так не ходят) Начальница Монастыря. Она останавливается, смотрит на меня сверху вниз, и провозглашает (нормальные люди так не говорят):
-Нам стало известно о том, что одна из наших невест покидала минувшей ночью свою келью.
Ко мне пока никто напрямую не обращался, поэтому я не подаю вида, что это обвинение направлено в мой адрес. Начальница строго спрашивает:
-Карина, где ты была прошлой ночью?
У меня дилемма – ответить ей стоя или сидя. Хм, ко мне обращается женщина, которая вдвое старше меня, так о чем же здесь думать? Я встаю, и честно отвечаю:
-В саду.
-Что ты там делала?
-Гуляла, дышала свежим воздухом.
Эта карга меряет меня таким презрительным взглядом, что мне требуются усилия для того, чтобы не съежиться под ним, и не попросить у нее прощения за свой «проступок».
-Как ты считаешь, для чего Невест отправляют на семь дней в монастырь?
Отвечаю ей, не моргнув глазом:
-Чтобы похудеть перед свадьбой?
Со всех сторон слышится несдержанное прысканье от смеха. Начальница оглядывает присутствующих до тех пор, пока в трапезной не наступает гробовая тишина, и говорит мне:
-Я прощаю тебе твою дерзость на этот раз, но не жди мое снисхождение после сегодняшнего урока, – и обращается к одной из послушниц: – Проводи Карину.
Каменный пол, каменные стены, массивная деревянная дверь. А где же парта, стул, доска? Какая же классная комната обходится без этих предметов мебели? Послушница отвечает на мой недоуменный взгляд:
-Это – комната Смирения.
Арина, угадай с первого раза, что это будет за «урок».
Хм, дорогие «учителя», вам попался крепкий орешек, так что готовьте ваши зубы, которые вы обломаете при моем «обучении».
У меня много жизненных принципов, которые, однажды появившись в моем поведенческом арсенале, остались там навсегда. Они стали неотъемлемой частью моей сущности, они во многом определяют мой характер.
Шента когда-то возразил мне на это мое признание: «Альфа, менять свои принципы, это – вопрос личной гигиены. Ты взрослеешь и набираешься жизненного опыта, и поэтому ты не можешь веки вечные придерживаться свода тех правил, которые ты приняла для себя еще подростком». На это мне было нечего возразить моему другу, и не потому, что я увидела для себя рациональное зерно в его мнении по данному вопросу, и не потому, что согласилась с ним, а потому, что одним из моих принципов является уважение к иной точке зрения.
В моем списке есть жизненное правило, которое идеально подходит для навязанного мне «урока»:
«НИКОГДА НЕ СПОРЬ С ФАНАТИКОМ И ЖРЕЦОМ!!!»
Переспорить жреца – это все равно, что вычерпать ложкой море.
Я стоически терпела свой «урок» (хорошо, что я умею прикидываться глухонемой). Учителя сменяли друг друга – читали мне свои проповеди, и уходили не солоно хлебавши. Никому из них не удалось получить от меня ответ на то, как я усвоила преподанный мне «материал». Ни одна из моих «учительниц» не смогла заставить меня шевельнуть ни единым лицевым мускулом, в ознаменовании того, что их слова доходят через мои уши в мой мозг.
Правда, была среди них одна, особо ретивая, монашка, которая заставила меня прислушиваться к ее словам благодаря ее отличительной манере изложения причин того, почему люди должны быть богобоязненными и смиренными. Слушала я эту проповедь с академическим интересом, анализируя то, до какой степени ограниченный ум может извратить незыблемую истину.
В ее нотации присутствуют все инструменты, которые используют лживые пророки для обращения людей в свою религию: перечисление «чудес», сравнение несравнимых понятий, умелое переплетение явной правды с хорошо завуалированной ложью, запугивание примерами «божьих» возмездий, настигающих грешников, завлечение образцами «божьих» вознаграждений, снисходящих на праведников. Эта монашка не только талантливо владеет этими инструментами, но и своим голосом – выделяет интонацией нуждающиеся в усилении эффекта моменты, переходит там, где это необходимо на зловещий шепот, привлекает внимание резкими изменениями тона голоса – от энергичного к монотонному, от громкого к тихому.
По пятибалльной шкале получи мою пятерку. Если бы я была не я, и если бы не моя Любовь к Богу, то «проповедь» этой «святой» могла бы заслужить мое внимание к насаждаемым этой религией догмам, которые основаны на суеверном страхе людей.
...А вот и наша «матушка». Почему я вызываю у нее такую антипатию? Что я сделала такого, что она сразу возненавидела меня всеми фибрами своей души?
-Карина, готова ли ты к покаянию?
-Э-э-э, люблю это делать, но по делу, а не просто так.
-Мы нашли в саду мужские следы. Признайся в том, что у тебя было тайное свидание.
-Кому признаться?
-Признайся перед Богом и людьми в своих греховных поступках.
-В каких именно?
-Ты встречалась со своим любовником.
У меня с языка срывается шутливая просьба:
-Только Советнику Найту об этом не говорите.
У нее что-то блеснуло в глазах... что это было? Удовлетворение? Предвкушение? Что?
-Эту ночь ты проведешь в комнате Смирения.
-С какой стати?
Эта ненормальная машет у меня перед носом своим пальцем и восклицает:
-Смирись, грешница. Через твое непослушание и дерзость Сатана овладел твоей душой! Покайся и прими постриг, чтобы Бог простил тебе твои грехи!!!
Арина, только держись, только не дай своей улыбке коснуться твоих губ, потому что грешно смеяться над убогими.
-Э-э-э, спасибо за то, что с таким рвением беспокоитесь о моей душе, но позвольте мне самой решать то, каким образом и за что мне просить у Бога прощение.
Начальница не считает нужным снизойти до того, чтобы ответить мне на мою последнюю реплику, гордо разворачивается и выходит из комнаты.
Провести на ногах целый день – тяжкое испытание не только для смертного, но и для моего «устойчивого» организма. О том же, чтобы лечь спать на холодный пол, не может быть и речи. Что ж, проведу эту ночь не в лежачем, а в сидячем положении.
Моя попа почувствовала то, что это – не лучшая моя идея, уже спустя несколько минут. Арина, сними свою камизу, потом сложи ее в несколько раз и сядь на эту «подстилку» – мягче тебе от этого не станет, но вот теплее будет точно.
Мне долгое время не удается придать своему телу хоть сколько-нибудь удобное положение – моя спина возмущается твердостью и прохладой подпирающей ее стены, моя голова не хочет укладываться на мое плечо, мои согнутые в коленях ноги норовят вытянуться на холодном полу...
Заснуть мне так и не удалось – максимум, на что меня хватило, так это на то, чтобы погрузить себя в полудремотное состояние, из которого меня вывел резкий звук открывающейся двери.
Я сонно щурюсь на своих «посетительниц».
Начальница смотрит на меня с явным лицемерным возмущением:
-На тебе мужская рубашка – ты и дальше будешь упорствовать в своих уверениях, что не совершала ничего греховного?
Итак, еще один непростительный пробел в моих знаниях – я не имею ни малейшего представления о том, будет ли применена к Найту «анафема», если я признаюсь в том, чья эта рубашка? Во всех Королевствах отлучение от церкви фактически отвергает человека из общественной жизни, а высокопоставленных людей оно превращает в политических трупов.
Мое жизненное кредо гласит: «Если сомневаешься – не делай, если не сомневаешься – подумай!». Итак, никто не узнает от меня то, кто дал мне свою рубашку.
Начальница видит мое нежелание отвечать ей, и сообщает мне с жутковатой ухмылкой на губах:
-Ты целый день простоишь на монастырской площади в одной этой рубашке.
Напугала ежика голой попой...
-Не-а...не простоишь, потому что Вы меня реально с кем-то перепутали, уважаемая.
-Да нет, Карина, это ты меня с кем-то путаешь – спроси любого, и тебе скажут, что я всегда добиваюсь своего.
-И чего же Вы добиваетесь в моем случае?
-Отступись от Советника.
-Что?
Она, же – монахиня, да и Найт бы на нее никогда не позарился. Здесь что-то другое.
-Ты богом поклянешься мне в том, что по истечении срока Невесты, откажешь Найту стать его женой, взамен чего я пообещаю тебе спокойные четыре дня в стенах моего монастыря.
-И если нет?
-Тогда сегодня тебя ждет духовный Позор.
Позор – это вид наказания, который, по моему устойчивому убеждению, не карает человека, а унижает его достоинство (а это, выражаясь словами моей мамы – две большие разницы). В Едином Королевстве Позоров не было изначально, в отличие от Северного, в котором они были отменены по моему настоянию. Мне удалось уговорить Совет и Норда в том, что подобные наказания не могут искупить вину человека, потому что они не имеют серьезной устрашающей силы. Я убедила их в том, что люди, подвергнувшиеся публичному унижению, становятся отстраненными от общества изгоями, и, естественно, ожесточаются против него.
Судя по всему, в Долинном Королевстве, Позоры все еще имеют место быть:
-Духовный Позор?
-Да, у нас это – публичное раскаяние в собственных грехах.
-И что заставило Вас думать, что я соглашусь на это?
Б-р-р, какая мерзкая улыбка:
-Лестия, начинай.
Я перевожу свой взгляд на «ретивую» монашку, и только сейчас вижу хлыст, который зажат в ее руке. У меня внутри ничего не шевельнулось... почему? Да потому что они, хоть и далеки от соответствия моему определению «человека разумного», но не до такой же степени – они не могут не понимать, какой скандал разразиться в том случае, если они посмеют поднять руку на Первого Советника Северного Королевства. Ведь одно дело – одарить меня оплеухой, и совсем другое – ударами хлыста, следы от которого неизбежно останутся на моем теле. Такой «прокол» с их стороны дипломатическим путем не разрешится.
Послушница, которая была вчера моей провожатой в эту комнату Смирения, поворачивается к Лестии спиной и развязывает шнурок, поддерживающий горловину ее камизы. Когда она начала стягивать ее со своих плеч, до меня стало постепенно доходить то, какова ее роль в этом фарсе – не иначе, как Начальница назначила эту послушницу на должность моего «мальчика для битья». Блин, вот зараза! Соображает же гадина, что я не пойду добровольно на то, чтобы принять публичное унижение, вот и придумала изящный способ моего добровольно-принудительного участия в Позоре.
Сева прав – ничто не меняется под этим солнцем. Человечество не изобрело за эту смену веков ничего нового – ведь «мальчики для битья» существовали еще в незапамятные времена. Они не только играли вместе со своими друзьями королевской крови, но и получали вместо них телесные наказания. Считалось, что высокородный отпрыск, наблюдающий за тем, как из-за него страдает его друг, должен при этом испытывать чувство раскаяния и, как следствие, не повторять те проступки, которые могут привести его «мальчика для битья» к новой боли.
«Абсолютно в дырочку», Арина. Лестия будет бить у тебя на глазах эту бедную девочку до тех пор, пока ты не дашь свое согласие на то, чтобы привселюдно опозориться.
Послушница уже поддерживает камизу на своей талии, когда я принимаю единственно верное для себя решение:
-Да, я пойду на монастырскую площадь.
Начальница с видом довольного фокусника вытаскивает из складок своей рясы табличку с написанным на ней словом «ГРЕШНИЦА».
Я не беру протянутую мне табличку, и Лестия бьет хлыстом по обнаженной спине бедной девочки. Мы с ней кричим одновременно, только у меня мой вскрик выражает возмущение и сострадание, а у послушницы – резкую боль.
Мои руки поспешно забирают у Начальницы «клеймо», которое будет висеть у меня на груди все время моего Позора.
«Матушка» очень довольна собой, и не скрывает этого:
-Мы пригласили всех желающих на твой Позор. Уверена, что Советник уже уведомлен о том, что будет происходить сегодня на нашей площади. Задумайся, какой мужчина захочет после такого жениться на тебе?
Этот вопрос – риторический, или она ждет от меня ответ «никакой»? Ну, так пусть себе ждет – хоть я и уверена в том, что Найт не захочет сочетаться узами брака с опозоренной женщиной, но эта моя убежденность не относится к другим мужчинам моего окружения.
-У тебя еще есть шанс избежать Позора – дай клятву, и возвращайся в свою келью.
Вот скажите, откуда во мне такой дух противоречия? Почему он зачастую руководит моими действиями, невзирая на то, что его ведомая роль для меня весьма сомнительна. Еще вчера я даже не задумывалась над тем, что ответить Найту на его неизбежный вопрос: «готова ли ты стать моей женой?». Еще вчера мне удавалось отодвигать от себя окончательное решение по данному вопросу на неопределенное время (до последнего, так сказать). Сейчас же, вместо того, чтобы ухватиться за то, что подсказывает мне разумная часть моего мозга: «ты же и так знаешь, что ответишь Найту „нет“, так зачем же терпеть унижения?». Так вот, вместо того, чтобы послушаться своего разума, я протестую против того, чтобы подчиниться шантажистке, и отвечаю ей:
-Нет.
Карга все никак не успокоится:
-Ты будешь вслух говорить позорящие тебя слова: лживая, горделивая, дерзкая, блудливая, корыстолюбивая, лицемерная.
У меня не получается сдержать свое отрицательное покачивание головой, и в ту же секунду хлыст чертит на коже послушницы очередной страшный след. Мы снова кричим с ней в унисон.
Лестия что, прошла специальные курсы «отхлестай ближнего своего так, как если бы ты никогда не хотел, чтобы отхлестали тебя»
Вытираю мокрые от слез щеки, и ловлю себя на мысли о том, как я расскажу папе и о моем Позоре, и о том способе, которым меня принудили пойти на него.
Ты что, совсем с головой не дружишь? Да ты же никогда не простишь себя за это малодушное желание поплакаться своему папочке «в жилетку».
После моего поиска сочувствия папу никто и ничто не остановит. В лучшем случае, он использует умение нашего Рода руководить стихийными бедствиями, и тогда жителей Королевства постигнет либо многолетняя засуха, либо непрекращающийся ливень (нет, он посчитает, что это – слишком растянутое во времени наказание для тех, кто посмел обидеть его дочь, и попросту создаст искусственное землетрясение). В худшем же случае, он использует какое-то бактериологическое оружие, и тогда в Долинном начнется мор или эпидемия.
Вот видишь, Арина, что значит быть дочерью твоего отца – ты даже заикнуться ему не сможешь о том, что с тобой случилось, потому что он не умеет соизмерять свое противодействие для чьего-либо действия, направленного против тебя. Если ты – сторона пострадавшая, то он не будет индивидуально церемониться с тем, от кого ты претерпела боль.
У моего папы совершенно неадекватная реакция на обидчиков его близких. Я однажды слышала от Никиты рассказ о том, как отец за одно только кривое слово, сказанное человеком в адрес нашей мамы, хотел стереть с лица земли целое поселение... наша мама, когда узнала об этом... такое ему устроила, что он отказался от этой своей первоначальной идеи. Но... мой папа не был бы тем, кто он есть, если бы не нашел другой способ наказать того, кто оскорбил его жену, вкупе с теми, кто имел неосторожность оказаться с ним в одном городе. Родичи повадились ежедневно демонстрировать горожанам свои «чудеса», и тем самым пошатнули их душевное здоровье до такой степени, что те навсегда покинули этот «проклятый богом» город.
Надеваю себе на шею табличку, и молча, следую за Начальницей во двор, который здесь все называют Площадью Монастыря...
Мамочка, как же мне стыдно, как же мне обидно испытывать такое незаслуженное унижение. Слышу, как наяву, мамин голос: «Успокойся, доченька. Грязное к чистому не липнет – отсохнет и само отпадет. Нет ничего тайного, что не стало бы явным». Тебе, мамочка, легко говорить – это же не ты стоишь посреди двора перед глазеющей на тебя толпой... это же не у тебя на груди табличка «Грешница»... это же не ты в десятый раз громко произносишь: «лживая, горделивая, дерзкая, блудливая, корыстолюбивая, лицемерная»
Я автоматически говорю эти слова, разглядывая неприкрытое отвращение на лицах обитателей и гостей монастыря, которые наблюдают за моим Позором, и обещаю себе не допустить того, чтобы эти несчастные пострадали из-за моего «конфликта интересов» с Начальницей монастыря.
А вот и суть конфликта – радостное лицо, горделивая осанка, презрительный взгляд... Глория. Всему есть причина, и она – лишнее доказательство этому утверждению.
«Матушка» – тетка бывшей возлюбленной Найта, которая решила помочь своей племяннице устранить с пути соперницу, то бишь меня. Когда Начальнице не удалось воздействовать на мою психику привычными для нее методами, и принудить меня стать монахиней, она пошла другим путем.
...Глория, ну, откажется от меня Советник, но ведь это вовсе не означает то, что он выберет в результате тебя. Да и на кой тебе сдался мужчина, который записал тебя в свой список «бывших»? Ты – красивая, богатая девушка, так неужели для тебя на нем свет клином сошелся? Нашла бы ты себе лучше другого, а?
Арина, свои мозги все равно никому не вставишь, так что, вместо того, чтобы мысленно увещевать эту недалекую особу, которая с раннего детства привыкла получать все то, на что укажет ее пальчик, сосредоточься на том, чтобы не рухнуть плашмя на помост.
Я стараюсь, ты же видишь, что я из последних сил стараюсь не упасть лицом в грязь (в прямом смысле!) перед этой толпой.
я не упаду!
«горделивая»
что с того, что я за последние тридцать шесть часов подремала всего пару часов?
«дерзкая»
что с того, что я за последние сутки не держала во рту даже маковой росинки?
«блудливая»
что с того, что я со вчерашнего утра не сделала ни одного глотка воды?
«корыстолюбивая»
что с того, что я стою под палящим солнцем уже несколько часов?
«лицемерная»
Хм, а ведь мне, пожалуй, стоит мысленно поблагодарить Начальницу за то, что она вывела меня на Позор в одной рубашке Найта, которая прикрывает меня до середины бедер, потому что в камизе до пят я бы точно получила тепловой удар, и уже давно упала бы в обморок...
...я уже ничего не вижу – мои веки каждый раз норовят закрыться, чтобы окончательно зашторить мои глаза ...
...я уже ничего не слышу – и не только звуки вокруг себя, но и звуки своего голоса, при этом чувствую произносимые мной слова через боль в губах, которые потрескались от жажды и жары...
...мой мозг залит лавой, которая не только прожигает его, но и склеивает в нем все мысли...
Арина, подчинись!
Арина, встань на колени, и твой Позор закончится!
Арина, попроси у их несуществующего бога прощения, и ты забудешь о своей боли, как о страшном сне!
Что?
Кто это там бормочет о подчинении?
Кто это там пасует перед легким телесным дискомфортом?
А ну-ка, немедленно выйти из строя, и больше в мою голову никогда не возвращаться!
Еще раз услышу подобное, и тебе не поздоровится!
Это Я тебе говорю!
Я – Альфа (но не Омега)!
Я – Бэмби (но не олененок)!
Я – Бэби (но не ребенок)!
Я – Арина (но не Карина)!
Я – Маша (но не Синди)!...
Вау...
Отвлекай меня своими глупостями, сколько влезет, только не думай, что тебе удастся отвлечь меня от моего доминирующего чувства СТЫДА...
Мне очень стыдно...
Запомни – всем не угодишь. Неважно то, что о тебе думают люди, важно то, что о тебе думает Бог (мама все время поправляет меня с тем, чтобы я говорила, как соРодич – «наш Отец»)
Я понимаю, но мне стыдно не перед всеми, мне стыдно перед Найтом. И стыдно не за себя, а за то, что из-за меня пострадает его репутация, и что он будет с ужасом вспоминать то, что его Невеста дала себя Опозорить. И даже, если он узнает всю правду о тех причинах, которые заставили меня пойти на это, для него уже ничего не изменится. Ведь всем известно, что уважение завоевывают годами, а презрение – часами. Врагам и недоброжелателям Советника только на руку то, что происходит сейчас со мной. И они сделают все для того, чтобы выжать из моего Позора максимальную для себя выгоду. От осознания этого я чувствую себя гораздо хуже, чем из-за того физического неудобства, которое сейчас терпит мой изнеженный (хоть и устойчивый) организм.
Мои веки уже воспалились и закисли до такой степени, что я не могу держать их открытыми...
Всему есть предел!
Любому терпению есть предел!
Эти сигналы чередуют друг друга в моем мозгу с того момента, как солнце ушло далеко на восток, и стало готовиться к своему прощальному «адье»...
Эти сигналы означают то, что мой мозг уже готовится к своей отключке...
Нет!
Не смей, ты, серый предатель!!
Не вздумай отключаться!!!
Не позволю...
Ни за что...
Никогда...
Ни...
Кто-то отрывает мои онемевшие ноги от помоста, чьи-то сильные руки прижимают мое оцепеневшее тело к чему-то уютному и мягкому... мои губы уже не могут двигаться для позорящих слов, потому что их зажимает чья-то щека...
