Текст книги "Немир - 2"

Автор книги: Ирина Гоба

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

-Он уже в комнате?

-Да.

-Хорошо, я сейчас оденусь и выйду к нему. А ты ступай к себе – время уже давно не детское.

-Благодарю Вас, госпожа.

Интересно, и кто это ко мне пожаловал?

Я переодеваюсь в подобающую к встрече гостя одежду, и выхожу из спальни в комнату. Вау!

-Хм, простите, но я милостыню не раздаю.

Этот полуголый (Арина, да он же не полу-, а на три четверти голый) парень смотрит на меня в недоумении (или в богобоязненном восхищении?).

-Молодой человек, Вам придется заняться поиском того, кто подаст вам на одежду, в другом месте.

Он понемногу приходит в себя и проговаривает свое, наверняка заготовленное заранее, приветствие:

-Для ничтожнейшего жреца великая честь служить Богине.

-Э-э, очень приятно.

-И очень приятно тоже.

-Что тоже?

-Сделать Богине очень приятно, тоже.

По-моему, меня хотят поиметь, причем в прямом смысле этого слова. И я догадываюсь, кому принадлежит эта гениальная идея.

Помощник, ну я тебе сейчас устрою.

-Э-э...

-Ланель, если Богине угодно.

-Какой ланель?

-Меня... э-э... мой...меня зовут Ланель, если Богине угодно, а если – неугодно, то она может называть меня так, как ей будет угодно.

-Ланель, Богине угодно, чтобы Вы пошли туда, откуда Вы пришли.

Он смотрит на меня, до него постепенно доходит смысл моих слов... это понимание приводит его в ужас, и он падает ничком передо мной:

-Нет, только не отсылайте Ланеля, пожалуйста, только не отсылайте. Они скажут, что я не понравился Богине, и что я не смог ей услужить. Я все сделаю так, как захочет Богиня....Пожалуйста...

-Так, сиди здесь – я сейчас вернусь.

Ну, Сева, держись...

Я еще в первые дни своего пребывания в Священном Доме приручила Родичей и услужителей брата к тому, что для меня в этом доме нет закрытых дверей, и что я здесь – полноправная хозяйка.

Если с услужителями у меня не возникло никаких проблем, то с некоторыми из соРодичей мне пришлось провести разъяснительную беседу. После их очередного проявления неуважения ко мне любимой, я сорвалась, но не в крик с полной угроз жестикуляцией, а в шипящее предупреждение:

-Это – прокол, ребята. И обещаю Вам, что это – ваш последний прокол.

Они меня поняли, и тот раз стал действительно последним.

Я по ходу киваю стражам Севиных покоев, и захожу на этаж моего брата.

Стучу в дверь его спальни, и сразу открываю ее:

-Ты кончил?

-Как раз собирался. А ты?

Вполне адекватный ответ....Ух ты, а ведь общение со мной пошло-таки ему на пользу...

-А я собираюсь помочь тебе закончить.

-Не понял.

Рано радоваться – ему еще учиться и учиться.

Хм, у меня там в комнате сидит голый мужик, которого мне выбрал мой родной брат для удовлетворения моей потребности. А я тут стою, и шутки шучу с этим самым братом – недоумком:

-Кончай!

Театральная пауза....Нет, во мне все-таки умерла гениальная актриса, потому что Сева явно принимает меня за даму, у которой «едет крыша не спеша».

Арина, не время миндальничать – всыпь-ка ты ему по первое число:

-Кончай устраивать мне мою личную жизнь! Да за кого ты себя принимаешь? Ты что, действительно считаешь, что имеешь право выбирать мне любовников и отсылать их ко мне в комнату?

-Тебе не понравился мой выбор?

Нет, он все-таки меня не понимает. Да при чем здесь понравился, или не понравился?

Сева продолжает свою мысль после секундной паузы:

-Арина, я не вижу причин, чтобы ты отказывала себе в этом, абсолютно естественном, удовольствии. Мне следовало давно сказать тебе, что ты не должна страдать из-за своей неудовлетворенности только лишь потому, что пока не выбрала себе здесь пару. Так что, пока ты находишься в поиске постоянного партнера, я буду предоставлять тебе в твое распоряжение временных или одноразовых мужчин, которые сделают тебе все так, как ты того хочешь.

Он меня достал:

– Ты слишком долго играешь роль бога. И это уже – не диагноз, а клиника.

-Арина, что плохого в том, что я хочу сделать тебя счастливой?

-А-а, так вот оно, оказывается, в чем счастье, брат! А я все думала-гадала, что же это за «счастье» такое, и с чем его едят? Ну, спасибо тебе за то, что ты так хорошо мне все объяснил.

-Не передергивай, ты же прекрасно понимаешь, что я хотел этим сказать.

-И что же?

-Что я готов на все, лишь бы ты была счастлива.

-А тебе никто не говорил, что нельзя осчастливить несчастную личность?

-Только не говори мне, что это я виновен в том, что ты стала несчастной личностью.

-Нет, конечно. Это же не ты сделал, а кто-то другой... это кто-то другой насильно забрал меня из моего дома... это кто-то другой разлучил меня с моим сыном. Не знаешь, случайно, кто бы это мог быть?

Мой брат спокойно смотрит на меня. Не знаю, стоит ли продолжать говорить с ним на эту тему – все равно он останется при своем «непогрешимом» и, не подлежащем обсуждению и осуждению, мнении.

-Сева, вернемся к нашим баранам. Ты больше никогда не будешь вмешиваться в интимную сторону моей жизни, лады?

-Лады, но я хочу, чтобы ты озвучила мне причину.

А еще «бог» называется...

-Заниматься любовью без любви – это прелюбодеяние.

Мой брат молча переваривает мое заявление. Ой, чуть не забыла:

-Сева, по поводу этого Ланеля... распорядись, чтобы его не наказывали за то, что он не сделал...

-Хорошо.

Сна ни в одном глазу... вот что бы такого сделать плохого, чтобы заставить себя заснуть?...

Письмо без востребования... письмо, которое будет уничтожено сразу после его написания... письмо моему любимому... вот, что мне нужно сейчас сделать....

И где мои письменные принадлежности? Идите-ка ко мне, мои дорогие, я сейчас найду вам применение...

Привет. Прости, но я не очень сильна в эпистолярном жанре, так что буду писать это письмо так, как смогу и лишь о том, что чувствую.

Рэд, любимый, мне очень страшно... Будь ты сейчас рядом со мной, то на эти мои слова, ты бы прижал меня к себе, спрашивая с угрозой в голосе о том, кто смеет доводить меня до такого состояния, и в твоей интонации были бы утвердительные нотки твоей решимости сделать этому кому-то очень больно и очень плохо... Я угадала?... Боже, как же мне не хватает твоей ненавязчивой заботы, как же мне не хватает твоих советов и суждений, как же мне не хватает тебя, мой любимый...

Мне очень жаль, что я заставила тебя думать о том, что ушла от тебя... Мне страшно подумать о том, как ты меня за это должен ненавидеть. Вот тебе моя первая причина моего страха. И это мое решение вполне заслуживает на то, чтобы ты начал с презрением относиться к такой ветреной по твоему мнению особе, как я. Но, я очень надеюсь на то, что когда все будет позади, когда я увижу тебя вновь, и расскажу тебе о том, почему была вынуждена заставить тебя думать именно так, почему я была вынуждена попросить моих родных скрыть от тебя правду... В общем, я очень надеюсь на твое снисхождение и прощение...

Вторая причина – наш сын, мой малыш... я вспоминаю о нем, как будто пытаюсь разглядеть что-то в мутной воде... Мои воспоминания очень расплывчатые. Наверное, это из-за того, что, вытаскивая их из своей памяти, я понимаю, что он сейчас уже совсем по-другому выглядит, что он вырос, что он, быть может, уже и не вспоминает обо мне. Этот страх пытается поглотить меня полностью. Это – страх, что мой сын может стать для меня незнакомцем, когда все будет позади...

Как только я попала сюда, то думала, что мне удастся без особых усилий найти отсюда выход. Из-за этой моей надежды, мне казалось, что главное – это сохранить молоко, чтобы по возвращении опять кормить Харда грудью. Рэд, я... я часами сцеживалась, и рыдала над каждой вылитой в унитаз бутылочкой, представляя себе то, как мой мальчик кушает молоко чужой женщины. Природу не обманешь, и мой организм в какой-то момент понял, что я ввожу его в заблуждение, и что вырабатываемое им материнское молоко, никому не предназначается. Мое молоко сгорело... Я была в таком шоке из-за этого свершившегося факта, что восприняла это чуть ли не как знак того, что больше никогда не увижу моего мальчика. Мне пришлось приложить неимоверные усилия воли для того, чтобы заставить свой мыслительный процесс прекратить поддаваться суеверным приметам, и возродить в себе уверенность в том, что когда-то все будет позади...

Ты можешь гордиться своей девочкой... я учусь бороться со своими страхами, я учусь не поддаваться им, а, предаваясь им, заставляю себя отодвигать их на задний план, и строить в своей голове картинки нашего счастливого совместного будущего. В этих моих фантазиях нет места нашим недомолвкам, нет места никаким страхам... Я представляю себе то, как буду говорить тебе каждый день о своей любви, обо всем, что я чувствую к тебе, о моей потребности в тебе и в твоем присутствии в моей жизни... О том, что ты нужен мне больше, чем воздух... Что я никогда не позволю себе повторить те ошибки, которые допустила в прошлом... Рэд, какая же я у тебя... глупая. Ты только подумай о том, сколько мы всего упустили... как много времени мы потратили на то, чтобы бояться, вместо того, чтобы наслаждаться нашими взаимными чувствами, вместо того, чтобы любить и быть любимыми, вместо того, чтобы раствориться в нашем единении...

Рэд, ты хоть понимаешь, что ты значишь для меня на самом деле?

Ты хоть на секундочку задумывался о том, что я всю жизнь ждала только тебя?

Ты осознаешь то, что для меня не существуют понятия Пространства и Времени, если в них нет тебя? ...

Чужие Пространства и Века становятся моими, если в них есть ты...

Рэд... ты – мой Мир, ты – мой Свет, ты – моя Судьба, ты – моя Любовь...

Прости, но я заканчиваю писать тебе это письмо, потому что уже закапала его своими слезами, и теперь пришло время увлажнять ими свою подушку, а не бумагу...

Люблю, всегда твоя, Бэмби...

Глава 8. Поднебесное

Вилен места себе не находит. Я вынужден постоянно его одергивать:

-Расслабься, ты же продавать меня идешь, а не на казнь меня ведешь.

-Рэд, Рэд, я боюсь за тебя. Может, ну его этот план – придумаю что-нибудь другое... Я уже готов согласиться с тобой, что и война – не так уж плохо, а?

-Слушай, умник, сюда. Ты торгуешься до посинения, продаешь меня, и бегом возвращаешься на Транспорте в Запредельный. Ты меня понял? Повторять не буду...

-Понял, я все понял... Рэд... береги себя, ладно?

-Ладно.

Вил расхваливает меня, как заправская торговка:

-Боец... мой раб – настоящий боец. Да вы посмотрите на эту гору чистейших мышц без единого грамма сала. Да вы посмотрите список его боев. Да, если бы моя дура – жена в седьмой раз не забеременела, я бы в жизни не выставил его на торги. Да я на нем такие деньги зарабатывал...

-Пусть снимет штаны.

Так, Рэд, ты – раб, и обязан выполнять все, что тебе скажут. Штаны? Да не проблема!... Любуйтесь на здоровье.

Этот мелкий ублюдок, являющийся Главным Гражданином Игр, делает своей рукой движение к ... Рэд, спокойно... Вилен успевает первым, хватает меня, и продолжает свои хвалебные речи:

-А яйца, а ствол, какой... да нет, вы посмотрите, и согласитесь, что я еще не много за него прошу.

Вилен, я тебя убью, вот вернусь домой с Бэмби, и сразу тебя убью... Мысль о том, что я буду делать с рукой моего брата, которая сейчас сжимает мои яйца, немного отвлекает меня...

Меня вместе с другими, купленными на рынке, рабами, пригоняют к Базе, на которой проходит подготовка рабов к Играм. Один из «погонщиков» снимает массивный замок с решетки, закрывающей яму, отодвигает ее, и отдает нам приказ:

-Вниз, по одному, быстро.

Как только мои пятки соприкасаются с полом, мой мозг тут же фиксирует, что эта яма представляет собой каменный колодец, глубиной примерно в пять – шесть метров. Раб, который прыгал до меня, судя по всему, повредил себе ногу. Я подхожу к нему, чтобы посмотреть, насколько серьезна его травма.

Из-за моей спины раздается взрыв хохота, я никак не реагирую на это, и продолжаю осматривать его ногу. Слышу какие-то сальные фразочки, и вслед за ними уже более связный комментарий:

-А ведь к нам сюда «голубцы» пожаловали.

Притворяюсь глухонемым (у меня же был хороший учитель), и резко дергаю ступню пострадавшего парня на себя. Он вскрикивает от неожиданной боли, но, почувствовав резкое облегчение, кивает мне с благодарным выражением лица. Я невозмутимо выпрямляюсь, и поворачиваюсь к зубоскалам. Осматриваю их с высоты своего роста, и делаю несколько шагов к ним навстречу. Молча жду их дальнейших слов или действий. Самая наглая морда кривит свой рот, и с презрением обращается ко мне:

-Что уставился? Тебе не сюда смотреть положено, тебе вот сюда смотреть положено.

И с этими словами поворачивается ко мне спиной, нагибается корпусом вперед, и хлопает себя по жопе.

Он не успевает поменять позу, как моя нога со всей силы бьет в подставленное ей, как на заказ, место, и от этого удара, его наглая морда здоровается с полом.

Пока прочувствовавший (на собственной жопе) силу моего удара ногой, пытается встать, я, все также молча, осматриваю те два лица, которые принадлежат его товарищам. Они явно ждут чего-то, и не заступаются за главного остряка. Ага, вот и оно:

-Как тебя зовут, парень?

Я не оборачиваю голову на голос, но отвечаю:

-Мрак.

-Что ж, Мрак, ты заслужил право выносить наше помойное ведро.

Детский лепет... Да я же в свое время пересмотрел столько фильмов про тюрьму, что тебе и не снилось... так неужели ты, козел, думаешь, что я не знаю, что мне надо ответить:

-Согласен, но только вторую половину, и только после того, как твоя харя выжрет первую...

Я сказал это, не оборачиваясь на своего собеседника. Он уже обращается ко мне деланно примирительным тоном:

-Ты здесь еще и пяти минут не находишься, а уже нарываешься на неприятности.

-Не-а, это неприятности нарываются на меня...

Слышу приближающиеся ко мне шаги, и вижу... харю. Вот это я молодец, вот это я в точку к нему обратился. Но он представляется мне по-другому:

-Омар.

Да мне как-то до одного места, как тебя зовут, потому что для меня ты уже навсегда останешься «Харей».

Мы долго смотрим в глаза друг друга. Он пытается своим взглядом донести до меня какое-то, одному ему известное, предупреждение. Я же, во-первых, срать хотел на все его потаенные намеки, а, во-вторых, ничего ему сказать не хочу ни глазами, ни мимикой. Я просто смотрю, и потому что так надо, и потому что мне прекрасно известно то, что мой холодный равнодушный взгляд нервирует людей гораздо больше, чем взгляд, таящий мою открытую угрозу.

Что и требовалось доказать... Харя отводит свои глаза первым, и говорит пострадавшей, морде и жопе, в одном лице:

-Лэш, твой матрас – его матрас.

Не ощущая особой радости от того, что мне теперь есть где кинуть свои кости, следую к тому месту, на которое мне указывает (надеюсь, что бывший) остряк.

Месяц изнурительных тренировок, месяц скотского существования, месяц полного отупения... Человека от животного отделяет один шаг, и этот шаг я не делаю только потому, что знаю, ради чего терплю все это...

Хм, но ведь не я один здесь остаюсь человеком. Что же удерживает других?

-Мрак, тебе помочь?

Это меня спрашивает Голд, один из других – тот парень, который когда-то неудачно приземлился в наш колодец. Я смотрю на свою окровавленную повязку, и отрицательно мотаю головой:

-Не надо – я сам.

У нас сегодня первый день без тренировок. Завтра начинается Игра, и Главный Гражданин сказал всем отдыхать и набираться сил. Нам даже выдали двойную пайку похлебки...

-Мрак, можно спросить?

-Ну...

-А почему ты записался в рабы?

Вот бы посмотреть на его рожу, если бы я ответил ему правду. Но мой язык, естественно, выдает ему официальную версию:

-Взял деньги в долг, и вовремя не рассчитался. Мой кредитор отказался ждать и пожаловался Исполнителям. Когда те отдали меня Справедливым, мне пришлось срочно искать того, кто был готов погасить за меня этот долг.

-А из какого ты Королевства?

-Из Оливкового.

-А где такое?

-А тебе не по хер? Теперь ты...

-Я – из Единого.

Чего? Надеюсь, что он не заметил на моем лице мимолетное удивление. Голд продолжает, как ни в чем не бывало:

-Гражданин сословия ремесленников застукал меня в постели с его дочкой, и, когда я отказался на ней жениться, он потребовал с меня Виру за ее девственность. Я пытался доказать Справедливым, что был у нее не первым, но моим словам, естественно, никто не поверил. Вот так... Цена Виры оказалась для меня непосильной, и мне пришлось записаться в рабы.

Рабовладельческий строй этого века имеет существенные отличия от того, который был в мое время курсом истории в школе.

В Едином Королевстве в рабы записываются на строго оговоренных условиях, и только на определенное время.

К примеру, Голд, чтобы не попасть к палачу, был вынужден выбирать себе на специальном рынке хозяина, готового погасить за него Виру.

На рынке Труда всегда найдутся те, которые ищут себе рабов для выполнения каких-то обязанностей, и те, которые обмениваются своими рабами либо перепродают их. Гражданин, вынужденный стать рабом из-за своих непогашенных финансовых обязательств, приходит на этот рынок, и сначала рассматривает все предложения потенциальных хозяев, заинтересованных взять его в рабство взамен на погашение его долгов или Справедливых Вир (штрафов). И только после этого он делает СВОЙ выбор – либо записаться на выполнение легкой домашней работы на длительный срок, либо опасной и/или изнурительной, но на короткий. Это все оговаривается в Трудовом Соглашении, там же оговариваются меры наказания раба, и их зависимость от его проступков. В дальнейшем, тебя могут продать или обменять, но исключительно на этих условиях. Каждый раб, на протяжении всего срока рабства, обязан выполнять свои обязанности за КЕЗО (Крышу Еду Здоровье Одежду). Рабы – не бесправны. Если Справедливые, рассматривая заявление раба против своего хозяина, находят его обоснованным, то раб автоматически получает освобождение от своих обязательств. Каждый смертельный исход каждого раба расследуется с той же тщательностью, что и гражданина. Есть еще одна категория, желающих попасть в рабство – мелкие хулиганы и воришки, которые были приговорены Справедливыми. Они являются самыми дешевыми потенциальными рабами. Если, впоследствии, во время службы у хозяина, подобный раб еще раз будет признан виновным в каком-то преступлении, то его казнят без права выкупа.

Фактически, в Едином нет тюрем – есть только темницы, в которых содержатся подозреваемые до вынесения Справедливых решений. Все (кроме смертоубийц, взяточников и насильников) могут попытаться стать рабами, но, если ты, в течение оговоренного решением срока, не находишь желающего дать тебе КЕЗО, то тебя попросту казнят. Вот таким образом, мы с Вилом сократили расходы на исправительно-трудовую Систему в Королевстве.

Если ты невиновен – идешь домой.

Если ты виновен, и тебе дали такое право по Решению, то иди искать себе хозяина, если не находишь – идешь к палачу.

Если ты виновен в убийстве, взяточничестве или изнасиловании, тогда у тебя нет права – и ты бегом идешь к Палачу...

-И на сколько лет ты подписался?

-На три года.

Я осматриваю его симпатичное, почти девичье лицо, и неатлетическую фигуру:

-И какого ты пошел в бойцы?

-Я и не пошел...

-Не понял.

-Дело в том, что я... э-э... у моих родителей не было денег, чтобы заплатить духовникам за мое обучение грамоте, да и сами они у меня тоже безграмотные, потому что у их родителей...

-Понял, и что с того? Ведь по закону Единого Королевства, насколько мне известно, – фух, хорошо, что додумался вставить это «насколько», а то бы..., – Трудовое Соглашение обязательно зачитывается вслух именно на этот случай.

-Мой хозяин дал взятку Администратору Рынка, и тот зачитал мне не все Соглашение.

Вот вернусь домой с Бэмби, и прикажу казнить негодяя... нет, сначала разберусь с рукой Вилена.

Голд ловит мой взгляд и говорит:

-Спасибо, Мрак и... я буду молиться за тебя.

Я киваю, и отвожу от него свои глаза... Ненавижу выслушивать благодарности в свой адрес, потому что всегда теряюсь в подобных ситуациях. Не за что, Голд...

Вчера его хотели изнасиловать. Я проснулся среди ночи сразу, как только услышал какую-то возню. Один козел уже пристроился сзади Голда, которого удерживали другие двое. Я только встал... я не сказал ни слова, и не сделал ни одного шага в их сторону. Но и этого оказалось для них вполне достаточным для того, чтобы тут же отпустить парня...

Задача для ученика первого класса: в Играх в этом году участвуют сорок восемь рабов и столько же Свободных бойцов. Одни – за КЕЗО, другие – за деньги. Когда в последний раз в Играх побеждал раб? Ну, для первого класса – это я загнул, но любой ребенок постарше вам сразу ответит – никогда.

Игра проводится в два этапа: Предварительная и, через неделю, Финальная.

Этапы длятся по два дня.

День первый Предварительных игр – «Общий» состоит из состязаний в беге, стрельбе из лука и метания копья, день второй – «Бои без правил» своим названием говорит сам за себя. В Финал Игр выходят по шесть человек из сборных Свободных и рабов, набравших наибольшее количество очков.

Когда нас вели к нашим ямам после первого дня состязаний, один из «погонщиков» отделил меня от остальной группы, и приказал мне следовать за ним.

Наш путь растянулся на десять минут, каждую секунду из которых, я задавался вопросом: куда и зачем меня ведут.

Мы подходим к, типичному для Базы, деревянному дому. Бывалые рабы уже давно мне объяснили то, что эти дома предназначены для проживания в них Свободных бойцов и Граждан Игр.

Тот дом, в который меня привели, состоит из спартанской, по минимальному убранству, комнаты и душа (удобства во дворе?).

Когда мой сопровождающий показал мне принять душ, я сначала подумал, что это шутка... сейчас же стою под струями ледяной воды и с наслаждением смываю с себя мыльную пену. Мое удовольствие не омрачает даже тот факт, что с меня перед этим не сняли кандалы и наручники, и что из-за этого мои, спущенные до щиколоток, штаны моются вместе со мной.

Итак, на вопрос «куда», я уже знаю ответ, а на вопрос «зачем», я не отвечаю себе, но предполагаю, что мне дают возможность принять душ и выспаться на кровати в качестве привилегии за полученное мной сегодня третье место.

Я выключаю воду, натягиваю (не без труда) свои мокрые штаны, и открываю дверь... Упс... Фак... Нет, фак – это она хочет, так что лучше – упс...

На кровати лежит абсолютно голая жена Главного Гражданина Игр. Ее зазывная улыбка кривит ей рот, но не украшает его, а ее голос окончательно уродует впечатление от остатков ее былой привлекательности:

-Мрак, что же ты стоишь? Подойди ко мне – я не кусаюсь. Хотя, если попросишь, могу и укусить... Куда тебя укусить, сладенький?

-Никуда – я не съедобный.

Может, все-таки вжарить ей с закрытыми глазами?... Нет, что-то не хочется...

-Ты что боишься, что мой муж об этом узнает? Не бойся, он знает, что ты здесь.

-Я не боюсь, а не хочу.

И чего так огорчаться? Тебе что, в первый раз мужик дает от ворот поворот? Ее, еще секунду назад, похотливая физиономия превращается в, не менее отвратительную (как на мой вкус) злобную гримасу...

-Да как ты, раб, смеешь мне... мне... отказывать?

Ее «мне» звучат с таким пафосом, как будто она и в самом деле мнит себя Первой Красавицей.

-Дело не в тебе, а во мне. Дело в том, что я всегда сам выбираю, кого и когда иметь.

Бэмби, прости... я сейчас не о тебе...

Она не скрывает свое чувство унижения моим отказом:

-Или ты сию секунду подойдешь и сделаешь меня, или ты об этом пожалеешь.

-Секунда прошла.

Второй день Предварительных Игр – и я выхожу в финал. По количеству очков среди рабов, я – на первом месте, а это значит, что именно я буду Лидером нашей команды во время Финальных Игр.

По дороге к яме, меня удивляет отсутствие Голда. Но я успокаиваю себя мыслью о том, что он сейчас, возможно, удовлетворяет, неудовлетворенную мной, жену Главного.

Ко мне подходит Харя:

-Мрак, твоего друга сдали.

-У меня нет друзей.

Мне понятно, о ком он говорит, но Голд действительно не является моим другом. Он для меня – всего лишь временный попутчик данного отрезка моей жизни. Рэд, не строй из себя то, чем ты не являешься на самом деле и спроси, что значит «сдали»:

-Сдали...

-Появились желающие поиметь Голда, и Главный Гражданин решил, что все равно от него проку чуть, и что...

-Чего? Но ведь это – незаконно...

Омар смотрит на меня выпученными глазами...

-Ты что, Мрак, с луны свалился... Здесь, в Поднебесной, Хозяин может делать со своим рабом все, что захочет...

-Но ведь по Трудовому Соглашению...

-Только не здесь... Здесь в Трудовом это не прописывается, потому что считается само собой разумеющимся..

Вилен не знал, мы не знали... Если бы я только знал, то раскрасил бы смазливую физиономию Голда собственноручно так, чтобы его мать родная не узнала, чтобы ни одному козлу не захотелось... Голд... Как же так... фак...фак...фак... Рэд, без этого слова, ясно? Только без этого слова, а то еще накличешь...

... Голда спустили в яму на веревке поздно ночью. Когда я подошел, чтобы отвязать его, он тихо завыл...

Оттаскиваю его на свой матрас (у Голда нет даже такого «удобного» ложа), и сразу убираю от него свои руки, потому что понимаю – сейчас любое мое прикосновение отзывается в нем невыносимой болью...

Голд все плачет и плачет... Когда у него иссякают и слезы, и силы, чтобы их проливать, он, наконец, забывается сном... А я продолжаю сидеть, прислонившись к стене, ненавидя и того, кто его продал, и тех, кто его использовал... Уроды... твари... ненавижу...убью... я сделаю это... я обязательно сделаю это, чего бы мне это ни стоило...

На следующий день нас вывели на тренировку.

Мы разобрали в ангаре, необходимое нам на сегодня, спортивное снаряжение, и вышли на площадку. Я вижу, насколько больно дается Голду каждое его движение, и подхожу к сопровождающему нас сегодня, Гражданину:

-Оставь его в ангаре.

-Ты что-то сказал, мразь?

-Не мразь, а Мрак. Следи за словами.

-А то что?

-А то улучшу момент, и ты узнаешь, что...

Он нагло скалится:

-Могу прямо сейчас показать дорогу к палачу.

Один из пунктов Трудового Соглашения гласит: за избиение Гражданина Игр – смертная казнь. Так-то оно так, но:

-Никто мне до окончания Финала ничего не сделает. Или тебе напомнить правила Игр, определяющие статус финалистов?

Он убирает со своей морды оскал, и недовольно кивает головой...

Один из «нашей» ямы, крутит ось с прикрепленными к ней бревнами. Я тупо перепрыгиваю через них... Сто два, сто три, сто четыре...

Оборачиваю голову на истошный крик того придурка, который первый (и последний) решил, в свое время, испытать меня на прочность:

-Мрак, там Голд, там Голд повесился.

Я перепрыгиваю (сто пять) через бревно, и мчусь в ангар. Слышу за собой топот ног других рабов, и вопль Гражданина:

-Стоять, всем назад, по местам я сказал!!!

Меня ты уж точно не остановишь...

Подбегаю к безвольно болтающимся над землей ногам Голда, и поднимаю его за них, чтобы снять давление петли на его горло:

-Сука, сука, что же ты наделал... Только не вздумай сдохнуть, слышишь? Я лучше тебя сам убью, но только потом...

Один из финалистов, который тоже решил ослушаться приказа Гражданина, помогает мне вытащить Голда из петли. Мы укладываем парня на пол, и я с остервенением бью его в область сердца:

-Биться, не стоять, биться, не стоять...

Может сделать ему искусственное дыхание? Как же оно делается? Что же мне делать? А может все уже бесполезно, может, он уже перебил себе шейные позвонки?

Вопросы, вопросы, вопросы...

Парень делает резкий вдох, перекатывается на бок, и судорожно хватает ртом воздух. Ха, ха, врешь – не умрешь...

Мой помощник оставляет нас одних, и я молча выдерживаю очередную истерику Голда... Когда с ней было относительно покончено, он пытается зло заорать на меня, но вместо этого, издает хрипящим голосом:

-Кто тебя просил? Я тебя просил спасать меня от смерти?

Я присаживаюсь рядом, и тихо ему отвечаю:

-Дурак, я же тебя спас не от смерти, а от смертного греха...

-Лучше ад, чем жить так, чем жить с этим...

-Неправда.

-Да что ты в этом понимаешь?

Мое колебание длится не больше минуты:

-Голд, поверь мне, что я знаю, о чем говорю... Как говорил один из мудрецов: «И это пройдет...» Рано или поздно, твой срок закончится, и тогда ты вернешься к своим родителям, и научишься жить дальше.

-Не хочу, не буду жить дальше. Они... ты не представляешь, что они со мной делали, ты не представляешь, что они заставляли меня делать... Мрак...

Я горько вздыхаю и говорю:

-Голд, моя жена прошла через это...

Он в ужасе смотрит на меня, и его чувство сострадания вытесняет в этот момент его собственные страдания... Я вижу это и решаюсь продолжить:

-Ее насиловали пять дней...

-Мрак, это ужасно... прости, но как ты допустил это... Как Бог может допускать такое?

Он смотрит в пол, и я вижу, что он беззвучно проклинает что-то, или кого-то...

-Голд, почему ты другой?

-Другой?

-Что отделяет тебя от того, чтобы превратиться из-за этого скотского существования в животное?

-Н-не знаю...

-Ты веришь в Бога?

-Верил до вчерашнего... нет, не так... я любил его до вчерашнего, а теперь ненавижу...

Я вспомнил наш с Бэмби разговор, и решил поведать о его содержании Голду:

-Когда-то моя жена сказала, что любит Бога... Тогда я, в своем тупом неверии, зло прорычал ей в ответ: «Что же это за Бог такой, если он позволил тебе пройти через это?...» И знаешь, что она мне ответила? Она сказала: «Представь себе, что ты ведешь за руку своего ребенка. Ты предупреждаешь его, чтобы он смотрел себе под ноги, что на его пути могут быть камни и ямы... Но он все равно спотыкается и падает, а ты не успеваешь удержать его. Твой ребенок горько плачет от обиды и боли. Скажи, случившееся означает то, что ты не любишь своего ребенка?» Вот так просто она объяснила мне то, что даже если с нами происходит что-то плохое, мы не должны сомневаться в любви Бога к нам, и мы не должны сомневаться в своей любви к Богу...

-Я не заслуживаю такого наказания...

-Моя жена говорит, что Бог не наказывает, а испытывает нас... И еще она говорит, что никто не знает, почему мы должны пройти через то или иное испытание, ради чего должны выдержать его, и к чему оно нас, в результате, приведет...

-Меня уж точно ни к чему хорошему...

-Послушай, эти негодяи надругались над твоим телом, но вот осквернили они, в результате, твою душу, или нет, зависит только от тебя...

Голд поднимает, наконец, свою голову, и серьезно спрашивает:

-К чему привело твою жену то испытание, через которое она прошла?

С болью в голосе повторяю ему слова моей девочки:

-К нашей встрече... Это я спас и вытащил ее оттуда...

Дорогая цена, не правда ли? Мы никогда не научимся ценить то, что в этой жизни дается нам даром (опять цитирую Бэмби.. Любимая моя... Солнышко мое... как же мне тебя не хватает)...