Текст книги "Немир - 2"

Автор книги: Ирина Гоба

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

-И что же во мне такого необычного?

-Я себе представлял тебя совсем по-другому.

Это что за «представлял»? Мы же с ним уже виделись, и не раз... Влад широко мне ухмыляется и говорит:

-Больше так не делай.

Эта его фразочка приводит меня в еще большее замешательство, чем предыдущая:

-Простите, но мы с вами говорим на разных языках, или как?

Он не отвечает на мой вопрос, и поворачивает голову к Севе:

– Это твоя сестра пытается пробить нашу защиту.

Откуда он узнал? Это – невозможно. Никто, блин, не сможет уследить за моими аккуратными попытками... Только разве что...

Влад не дает мне и рта раскрыть:

-Ну что, Альфа, самое время перейти от знакомства виртуального к знакомству реальному. Я – Шента.

Шента? Мой друг-хакер? Да не может быть...

-Очень приятно. Прости, что использовала против твоей защиты твои же коды нападения.

-По авторскому праву, за давностью лет, они – уже не мои, а общие. Да и к тому же, эти коды нещадно устарели, в чем ты сама успела убедиться.

-Угу... Кстати, я их за последнюю неделю хорошенько обновила.

-Что ж, все новое – это хорошо забытое старое, не так ли?

-Так. Но ты не расслабляйся, плиз, потому что я не посмотрю, что ты мне друг, и буду продолжать свои попытки.

-Друг? Альфа, ты ж мне вроде женой была, или ты напрочь об этом забыла?

-Я была тебе виртуальной женой в сетевом мире. Так что не путай корону с кепкой, мэн.

Все вспоминается так, как будто это было вчера... Мое четырнадцатилетние... «Альфа, поздравляю с Днюхой» «Сэнки-сэнки». Шента был единственным, кто поздравлял меня с каждым Днем Рождения, с тех пор, как узнал его дату. «А у меня есть для тебя подарок» «Да не гони» «Лови» Во вложенном файле – фотка очень красивого кольца. Я по приколу фотографирую свою кисть правой руки, потом в фотошопе «одеваю» себе обручку на безымянный палец, и кидаю ему ответку. Шента прислал мне свой «Йес», и в тот же день объединил две наши аватарки в одну.

-Ну-ну... Хочу тебе сказать, что пользуйся ты своей фотографией, а не аватаркой, то вполне возможно...

-Шента, «если бы да кабы, да во рту росли грибы»... Давай предадимся нашим воспоминаниям о совместной бурной деятельности в другое время и в другом месте. ОК?

-Ах да, чуть не забыл – твоя вечеринка...

Поворачиваюсь к остальным присутствующим:

-Итак, с Альфой вы уже разобрались, гости дорогие. Что касается Арины Надродной, то пробыла я в этом высоком звании всего лишь два первых года своей жизни из-за маниакальной склонности Всеволода к моему похищению, проявившейся у него в первый раз в семилетнем возрасте, и повторившейся чуть больше месяца назад.

Сева резко меня перебивает:

-Хватит, родная, здесь и без тебя каждый отлично знаком со всеми моими маниакальными склонностями.

«Родная»? Ух ты! Язвить изволит? Это – что-то новенькое...

Но в одном он прав – «show must go on».

-От вступительно-ознакомительной части вечеринки, мы с вами плавно переходим к непосредственно вечеринке. Здесь мы с вами – сами себе прислуга. Так что прошу всех за стол – наполняйте ваши тарелки и бокалы, и готовьтесь пить больше, чем есть.

Все с явным облегчением приступают к вполне привычной для них процедуре в ходе абсолютно непривычной для них вечеринки Самого Всеволода ибн Надродного и его новоявленной сестры...

О-о-о... Не-е-ет... Как же мне плохо... Боже мой, я столько раз читала про похмелье, столько раз наблюдала его у других людей, но и представить себе не могла, что это на самом деле так ужасно...

Я даже не пытаюсь пошевелиться, потому что боюсь, что меня вытошнит прямо в кровати...

С закрытыми глазами мне кажется, что я нахожусь в каком-то диком аттракционе – вертушке, а держать их открытыми мне невыносимо из-за мгновенно разъяряющейся боли в висках...

Но самое ужасное, что, помимо физических терзаний, я испытываю еще и муки совести из-за того, что весь вчерашний вечер сохранился в моей памяти в виде отрывочных картинок...

Ну, не весь вечер – это я загнула... Например, я отчетливо помню, как провела несколько конкурсов. Особенный успех был у того, в котором ребятам надо было разделиться на команды и угадывать эмоцию своего участника, которую ему загадывала показать команда противника. Сева был арбитром, который пресекал любые попытки жульничества. Его соРодичи настолько привыкли пользоваться для определения эмоций своими Силами, что с трудом распознавали гнев, радость, отвращение, не говоря уже о том, чтобы отличить любопытство от заинтересованности, голод от желания, удивление от страха... Я смеялась до слез над их беспомощными попытками добавить к своей мимике жесты и звуки (что было категорически запрещено!) ... Еще мы решали ребусы и головоломки, разгадывали шарады, прыгали, пили (в меру), пели (без меры)... в общем, моя вечеринка к своему завершению подошла на Ура!!!...

У-у-у... Точно – во всем виноват треклятый Шента. Это он предложил мне продолжить веселье. Мне бы стоило остановиться, мне бы надо было ему отказать, но... я решила растянуть, охватившее меня, состояние эйфории...

Стук в дверь болью отзывается в моей голове:

-Госпожа, к Вам посетитель.

Мой голос звучит, как у измученного пытками человека:

-Скажи ему, что я умерла, и что приглашение на свои похороны пришлю ему позже.

Элена пискнула, и я открыла глаза, чтобы увидеть, что причиной этого писка был резко отодвинувший ее в сторону Адам.

-Арина, у тебя через час запись.

-Отмени ее. Скажи всем, что у богини сегодня выходной, или скажи им, что богиня заболела, или скажи им правду – богиня вчера «перепил».

Адам присаживается рядом и тихонько хихикает, из-за чего получает мое замечание:

-Нехорошо смеяться у смертного одра...

Я чувствую, как он стягивает с меня одеяло, и просовывает под меня свои руки:

-Иди ко мне.

Что он делает? Он что, хочет, чтобы я своим алкогольным отравлением испачкала ему всю рубашку:

-Адам, прекрати глумиться над моим хладным трупом, и положи его на место.

-Да нет, милая, ты сейчас выглядишь так, что в гроб краше кладут. А запашок перегара от тебя похлеще, чем вонь разложения в морге.

Каждый произнесенный им слог для меня равносилен колокольному звону:

-Не кричи, зачем так кричать?

-Все, больше не буду.

Эти слова мой мучитель произносит почти шепотом. Куда он меня несет, что ему от меня надо?

-Адам, кладбище в другой стороне.

Он улыбается, и шепчет:

-Давай сначала приведем тебя в подобающий для отпевания вид.

Заносит меня в ванную, и аккуратно ставит на колени возле унитаза. Я не успеваю ни глазом моргнуть, ни вдохнуть, как его палец оказывается у меня во рту, и резко давит на мою гортань. А что бы любой другой сделал на моем месте? Вот и я не стала исключением из этого правила – шумно вырвала, одним разом освобождая свое нутро от всего того, что в нем не успело перевариться...

Начинаю всхлипывать от стыда и смущения:

-Говорил же мне муж: «Не пей, козленочком станешь».

Адам поворачивает к себе мою голову, и аккуратно обхватывает мое лицо руками, вытирает с моих щек слезы:

-Ариночка, успокойся, все хорошо – тебе нечего смущаться. Сможешь самостоятельно принять душ, или позвать служанку?

-Сама.

Адам помогает мне встать, и оставляет одну.

Пока я принимаю водные процедуры, мой, слегка просветленный, мозг пытается сложить из паззлов единую картинку того, что происходило в «злачном месте»...

-Альфа, да ты шутишь! Ты ни разу не была в ночном клубе?

-Мне сразу идти к позорному столбу, или погодить пока?

-Так, ребята, этот ее пробел надо восстановить сегодня же. Кто с нами?

Севе было некуда деваться – я губами беззвучно напомнила ему «залог», и он, нехотя, согласился. Из всех остальных к нам присоединился только Адам.

-Ребята, а что, «боги» могут посещать подобные заведения?

-На том, уровне, на который мы отправляемся, да, потому что там мы – не боги.

Нет? Странно, но я решила пока не углубляться в эту странность, потому что заранее дала себе обещание ни на кого не давить, чтобы моя настойчивость не привела их к выводу о настоящей причине моего дружелюбия.

Мы долго едем в межуровневом лифте, который здесь, в подземном царстве моего брата, двигается не только вертикально, но и горизонтально.

Во время нашей поездки, я позволила себе затронуть интересующую меня тему:

-А почему так получилось, что Мирный расположен высоко в небе, а Священный – глубоко под землей.

-Что, ассоциации про рай и ад замучили?

-Нет, Адам. И, предвкушая твой следующий вопрос, хоть я и считаю ваш Род большой занозой в Заднице человечества, но при этом не соотношу вас к демонам, ровно, как и другой Род – к ангелам. Все это – глупые условности.

Сева решает ответить на мой вопрос:

-Человечество предвидело два основных вида Катастроф. Условно назовем их «Земля» и «Космос».

-То есть, в случае, если надвигается катастрофа «Земля», то люди прячутся в небе, а если в Космосе, то под Землей?

-Не совсем «прячутся», но общую суть ты уловила. Под Израилем на момент принятия моего решения, уже существовал небольшой город. Мы провели расчеты и решили, что он идеально подходит, как основа для строительства Священного. Кстати, он и Мирный – это часть Проекта, в котором ты, по собственной глупости, решила принять участие.

-Давай обойдемся без обсуждения моего интеллектуального уровня.

-Хм, хорошо. Так вот, тот Проект развивался в трех направлениях: Заморозка, Ковчеги и Клон-основы.

-Заморозка была направлена на то, чтобы сохранить вид людей на случай Армагеддона, а Мирный и Священный, по всей вероятности, были так называемыми Ковчегами?

-Да. Те, кто был бы выбран на роль выживших после Армагеддона, должны были находиться в Состоянии именно в этих Ковчегах. Там же должны были располагаться все образцы Клон – основ, необходимые для восстановления Земной флоры и фауны.

-Почему же я и другие участники Плана были Заморожены в бункерах?

-Потому что часть Проекта «Ковчеги», начала развиваться много позже. Кстати, мы провели небольшое расследование, и вот к какому выводу пришли. Вы втроем пережили Состояние именно из-за того, что кто-то, по неизвестной нам причине, изменил на ваших капсулах срок Заморозки.

-Но ведь нас всех должны были Разморозить через двадцать лет, не взирая на показатели хронометра. Почему это не случилось?

-Арина, все, кто на том этапе владел достаточной информацией о Проекте, погибли в авиакатастрофе. А те, кто остался в живых, не имели ни малейшего представления о том, где расположены бункеры. Никого из сорока, точнее, сорока одного, участника той первой и последней Заморозки, или не смогли найти, или же о них попросту забыли.

-Кто подстроил авиакатастрофу?

-Мои люди.

-Зачем? Ты был против Заморозки?

-Нет, я был против исследований в области эмоций, которые проводились параллельно с Проектом, причем на его средства. Эти знания должны были погибнуть вместе с теми, кто был хоть как-то в них посвящен.

-Почему наша Заморозка стала последней?

-Потому что мы взяли Проект под свой контроль на этапе Ковчегов. А нас интересовали только эти города и больше ничего.

-Потому что вы знали, что виду людей ничего не угрожает?

-Ну да. Мы последние, кто заинтересован в уничтожении этого вида из-за того, что, в случае их вымирания, мы тоже не сможем продолжить свое существование.

-А кто просчитал период хаоса, необходимый для того, чтобы ТАК сократить численность человеческой расы?

-Мы.

-Именно тогда вы потеряли общую Цель с другим Родом?

-Нет, это случилось еще на этапе создания ГЭСа.

Лифт останавливается, и Шента восклицает, копируя манеру голосового сообщения бортпроводника при посадке самолета:

-Спасибо, что воспользовались услугами нашей авиакомпании.

На входе стоят два огромных лба, и преграждают нам дорогу к двери со словами:

-Мест нет.

Адам шепнул мне на ухо: «Смотри, как действует профессионал», – и подошел к ним вплотную.

Не станет же он с ними драться за право войти туда? О каком профессионализме он говорил?

Шента наверняка уже включил свою Силу, потому что незамедлительно дает мне тихие разъяснения:

-Не удивляйся и не переживай – Адам сейчас будет влиять на их эмоции.

-Как?

-Элементарно, Ватсон. Если ты видишь доминирующую эмоцию (в данном случае это – их тупая решимость), то передаешь им противоположную – свое сомнение. Вот и все.

-Передаешь?

-Конечно, потому что эмоции – заразительны по своей природе. К примеру, ты попадаешь на концерт группы, которая тебе совершенно не нравится, но уже через несколько минут заряжаешься восторгом поклонников этих исполнителей. После концерта ты выходишь на улицу, и сама себе удивляешься – и с чего это я так прыгала и визжала? А ответ заключается в том, что твой эмоциональный фон попал под влияние настроения подавляющего большинства поклонников.

Точно – ведь то же самое происходит и на демонстрациях, и в намоленных местах, да повсюду, где присутствует большое скопление определенно настроенных людей.

-Но ведь твой пример – это влияние толпы, а здесь – только один Адам.

-Арина, он – Родич. Его эмоция равносильна эмоциям сотен человек.

-Понятно.

«Лбы» уже переминаются с ноги на ногу, в нерешительности смотрят друг на друга «ну и что, их же всего четверо – приткнутся где-нибудь... да и хозяин все равно ничего не узнает». Более эмоционально податливый из них говорит: «Проходите»,– и мы, с моими спутниками попадаем в сюрреалистическую какофонию, сплетенную из игры света и звука.

Огромный двухуровневый, разделенный на зоны, зал... Сева берет меня за руку и ведет сквозь танцующую толпу сразу к барной стойке. Орет мне в ухо:

-Пить будешь?

Отвечаю, стараясь перекричать эту ненормальную музыку:

-Да, виски!

Я оказываюсь зажатой между барной стойкой и Севой, руки которого лежат на столешнице по бокам от меня. Уютненько-спокойненько... когда за твоей спиной стоит твой брат.

Кто бы мог подумать, что именно эти чувства я буду испытывать по отношению к тому, кто меня похитил и держит в заложницах... Ха-ха-ха... Стокгольмский синдром отдыхает!!!

Возможно, эти чувства возникли благодаря Севиному влиянию на мой эмоциональный фон? Поворачиваю к нему голову:

-Только чур правду!

-Что?

-Это ты заставляешь меня чувствовать себя защищенной?

-Да я вообще отключил свою Силу, как только мы вошли сюда.

-Почему?

-А тебе бы понравился проходящий через тебя шквал похоти, возбуждения, злонамерения и жестокости?

Ну да, наверное, большинство из здесь присутствующих сейчас излучают именно эти эмоции.

-Почему они меня не заражают?

-Все впереди, не переоценивай себя. Только у тебя они будут видоизменены в соответствии с твоими моральными нормами, вот и все.

Мы не успели допить наш виски, как возле нас материализовался довольный собой Адам:

-А вот и я. Идите за мной – мы с Шентой уже заняли столик на втором этаже.

Я делаю очередной глоток, и кричу ему:

-Так вроде ж все было занято.

Адам наклоняется над плечом моего брата, чтобы сказать мне прямо в ухо:

-Так вроде и я – не пальцем деланный. Присмотрел столик, усилил похоть у сидящих за ним, и они быстренько побежали искать себе место для сексуальной разрядки, чтобы облегчиться.

Мне бы следовало сделать ему замечание, и сказать ему, что так поступать по отношению к людям нельзя, но решила пока «не метать бисер перед свиньями», и перенести обсуждение его методов на другое время и в другое место.

Шента спрашивает:

-Тебе достать косячок?

-Чего?

-Блин, Альфа, лови момент, пока ты еще Носитель, и можешь кайфовать от наркоты. А то пройдешь свое Предназначение, и ту-ту... твой поезд ушел. Да ты че так смотришь на меня? Ты что не знала, что на Родичей ничего, кроме алкоголя не действует?

-Во-первых, я не задавалась подобным вопросом. А, во-вторых, никогда раньше не курила травку.

-Парни, вы такое видели? Это ж кого к нам занесло? Арин, я же тебе документы для колледжа справлял. Ты его вообще закончила?

-Конечно, да.

-Как же ты умудрилась проучиться в колледже и не попробовать наркоту? Да это же все равно, что выпуститься из него девственницей.

-Ха, в точку.

Все три пары глаз уставились на меня в недоумении...

Ну и пусть себе пялятся. А я не считаю, что этот факт моей биографии может быть отнесен к разряду моих недостатков. Не удивительно, что ни одна из насаждаемых ими религий, не несет в себе хоть какие-то нравственно-этические нормы и гуманистические идеи. Все дело в том, что те, кто придумывают эти самые религии, ими не страдают...

Хм, может, и правда стоит попробовать... Кому от этого будет хуже? Здесь со мной – Сева, и он не позволит, чтобы эта моя проба имела для меня какие-то дурные последствия. Или позволит? Не-е-е.... Никогда... Ни за что... Дура самоуверенная... Ага, вся в брата...

-Шента, бегом, пока я не передумала.

Влад срывается из-за стола с громким возгласом:

-Вот это я понимаю – наш человек.

Да, Сева был прав, когда говорил, что я все равно поддамся общему эмоциональному настрою. Чем же еще объяснить себе мое согласие на то, чтобы попробовать наркотики, к которым меня никогда раньше не тянуло.

Адам протягивает мне стакан с виски:

-Еще?

-А почему нет? Я уже, сдается мне, на все готова.

-На все?

Сева резко осаждает своего Родича:

-Адам.

Тот, на кого только что гаркнул мой брат, поднимает в извиняющемся жесте свои руки, и говорит:

-Уже и пошутить нельзя.

Шента нарисовывается так быстро, что я не успеваю поднести к своим губам стакан:

-Вот, Арина, держи...

Я смотрю на то, что он мне протягивает, и спрашиваю:

-И что с этим надо делать?

Адам пересаживается ко мне:

-Смотри и учись.

Мой брат делает ему непонятное для меня предупреждение:

-Только без паровозика, понял?

-Сева, да один только разок.

-Я когда-то что-то повторяю?...

...Выключаю душ, медленно ступаю на пол, и начинаю вытираться. Слышу за дверью Адама:

-Арина, ты уже оделась?

Снимаю с крючка свой халат, натягиваю его на себя, и отвечаю настолько громко, насколько мне позволяет моя непрекращающаяся головная боль:

-Да.

Мой непрошенный помощник заходит в ванную, и берет меня на руки.

-Адам, зря напрягаешься – денег у меня на то, чтобы отплатить тебе за твои старания, все равно нет.

-Могу взять натурой.

Я безвольно кладу ему на плечо свою голову, и тихо говорю:

-Только не говори мне, что ты страдаешь некрофилией.

Он опускает меня на диван, и нежно то ли просит, то ли обещает:

-Ариночка, потерпи еще чуток, сейчас тебе станет легче.

И почему он так добр ко мне? Может, помогая мне, он пытается повысить свой кредит доверия у Севы? Не знаю...

-Вот это надо съесть полностью.

Я смотрю на содержимое тарелки, и начинаю хныкать:

-И не проси даже – меня опять вывернет наизнанку, если я проглочу хоть одну ложку этой гадости.

-Это – не гадость, а лучшее для таких случаев, лекарство. Не упрямься.

Моя голова медленно мотается из стороны в сторону, не давая руке Адама запихнуть в меня это «лекарство».

-Арина, открой рот, быстро.

Фу, какой грубиян!!! Я кривлю свои губы, но при этом все-таки размыкаю их, чтобы открыть ему доступ в свой рот. Еще какое-то время не решаюсь проглотить суп, страшась непредсказуемой реакции моего желудка. Адам делает мне замечание:

-Может, хватит полоскать супом рот? Он не для этого предназначен.

Мне удается совершить глотательное движение и... о, чудо – никакой бури... жидкость спокойно идет по моему пищеводу, как к себе домой.

-Сейчас докушаешь, и баиньки. А когда проснешься, то от похмелья и следа не останется.

-Первый раз – он трудный самый.

Адам удивленно смотрит на меня и уточняет:

-Что именно?

-Впервые в жизни страдаю от похмелья.

Он мягко улыбается:

-Ничего, в следующий раз будешь знать свою меру...

Меру? Вчера я ее точно оставила у входа в клуб!

... Мальчики отказались идти со мной на танцпол. Я показала им мимикой свое неудовольствие, и побежала танцевать в гордом одиночестве.

Музыка струится по моему телу, и мне только и остается, что подчиняться ее ритму... Не-ет... Все-таки, кайф от танцев для меня несоизмеримо больший, чем от наркоты... Ну, покурила я травку, ну похихикала над рассказанными мной и мне анекдотами, и все... на смену моему безудержному веселью пришла какая-то пустота. Танцы же заряжают меня и без остатка, и без устали...

Слышу у себя над ухом чье-то «цыпа-цыпа-цыпа», и не успеваю обернуться на этот чужой голос, как кто-то больно щипает меня за попу. Я автоматически отталкиваю от себя обладателя этой наглой руки, и делаю попытку шагнуть в сторону, но этот придурок обхватывает меня, и не дает мне возможности пошевелиться.

Его повторяющиеся «цыпа» меня не пугают, но дико раздражают, его сильный захват меня не злит, но выводит из себя.

-Убрал от нее руки. Быстро!

Сева, ну наконец-то! Ну, почему так долго? «Цыпаговоритель» успевает нагло ответить: «А то что?» перед тем, как начать издавать какие-то булькающие, сами в себе захлебывающиеся, звуки.

Сева притягивает мое освобожденное тело к себе, и уводит с танцпола. Я пытаюсь обернуться, но мой брат не дает мне такой возможности...

...Я уже почти доела, как в комнату бесцеремонно входит улыбающийся во весь рот Шента:

-Привет пьянице и грозе проституток.

«Грозе проституток»? Ой... точно, а я и забыла... и зачем только Шента мне об этом напомнил?...

-Надо срочно поставить на моем этаже охрану, а то вы все, смотрю, взяли себе за моду ходить по нашему дому, как по своему собственному. Я уже про наш парк молчу...

-Эй, что с настроением? Вчера перебесилась, да? Ну не дуйся, я тебе за то, что мы облюбовали твой парк, опохмел принес.

И показывает мне... бутылку виски. Один ее вид сводит все мои внутренности узлом, и мне приходится приложить усилия, чтобы не дать, только что съеденному супу, вылезти обратно. Адам резко говорит соРодичу:

-Влад, убери.

-Да бросьте вы, это же золотое правило – чем калечим, тем и лечим.

Мне приходится несколько раз глубоко вздохнуть, прежде чем разрешить себе произнести ему свой ответ:

-Ты нам главное скажи, чем твою голову в детстве покалечили, чтобы мы получили представление о том, чем ее теперь лечить.

Владу все нипочем:

-Ты еще скажи, что это я виноват в том, что ты вчера так разошлась?

Конечно он, а кто же еще? После разборок с проститутками, которые приняли меня за ту, которая посягает на их рабочее место, и при этом не собирается за него платить, Шента предложил мне «под занавес» устроить соревнование...

-А слабо Арине Сергеевне сыграть со мной в литрбол?

Я оборачиваюсь на Севу, и вижу на его лице, мол «ты уже – большая девочка, и решай себе сама».

-Какие правила?

-Ставим два ряда стопок, наполненных виски. Пьем поочередно. Кто свалится под стол первый, тот и проиграл.

-А если никто не свалится?

-Тогда – ничья.

-По сколько стопок?

-Думаю, по десять – в самый раз.

После пятой я уже ничего не помню... Нет, я еще помню то, как Сева укладывает меня на кровать и приказывает Элене меня переодеть....

-Шента, ты хоть скажи, кто победил?

-А ты что, не помнишь? Совсем ничего не помнишь? А как же наш первый поцелуй? Ну, его-то ты уж точно не могла забыть!

Поцелуй? Я целовалась с Шентой? Не-е-е-т, только не это!!!

Адам хмуро смотрит на Влада, и говорит ему с издевкой в голосе:

-Арина столько не выпьет, чтобы с тобой целоваться.

Шента ехидно смеется:

-Ты что, мне поверила? Эк я тебя подловил!

Вот зараза... Я же чуть с ума не сошла... Получи мою ответку:

-Да, рыбак ты хороший. Жаль только, что это – твое единственное достоинство.

Влад спокойно оглядывается по сторонам:

-Слушай, а прикольная у тебя темница. Готов разделить с тобой все тяготы твоей неволи.

-Шента, да я бы с тобой и свой гроб не согласилась разделить, не говоря...

Я прерываюсь и невольно вздрагиваю, услышав голос брата:

-Всем привет. Арина, как самочувствие?

Да как-то так:

-Теперь, когда все свидетели моего вчерашнего позора в сборе – хуже некуда.

Адам встает с дивана, освобождая место для Севы. Мой брат присаживается рядом со мной, берет мою ладошку в свои руки, и начинает ее мягко массировать. У-у-у... как приятно... а если я его попрошу и про вторую не забыть, он мне не откажет?

-Сева, мне так стыдно. Прости меня, пожалуйста.

-Ты уже сама себя наказала, так что я не собираюсь усугублять твое состояние, – и обращается к соРодичам, – Для вас запись никто не отменял.

Адам с Владом выходят, не прощаясь, и мы остаемся с ним наедине:

-Ты только маме ничего не говори о том, как я вчера напилась.

Сева громко хохочет, обещает сохранить это в тайне от родителей, и переносит меня на кровать:

-Постарайся поспать, глупая моя сестренка.

Целует меня в лоб, и покидает мою комнату...

Глава 6. Принцесса и дракон

Дни, недели, месяцы без моей девочки

Часы, минуты, секунды... без моей девочки... протестуют против законов физики, растягиваясь до бесконечности, чтобы давить на меня не своей тяжестью (они же – невесомые), а своей продолжительностью...

Те же секунды, минуты, часы, которые я провожу с Хардом... тоже протестуют, но с точностью до наоборот – они пролетают мимо, оставляя после себя ощущение незавершенности...

-Привет, малыш.

Мой сын тянется ко мне, и я забираю его у Никиты.

-Ну что, Хард, чем сегодня займемся?

Ники протягивает мне сумку:

-Я пока с Виленом потусуюсь.

-Да, хорошо. Э-э...Х-м...Э-э

Он прерывает мои «э-э»:

-У Арины все путем – не волнуйся.

Теперь моя стандартная просьба:

-Попроси ее приехать с Хардом в следующий раз.

-Позвони и сам попроси.

-Ты же прекрасно знаешь, что она не отвечает на мои звонки.

Никита отводит свой взгляд:

-Прости, Рэд, но я тебе ничем помочь не могу, – и с этими словами выходит из комнаты.

Хард хлопает меня по щеке, требуя моего внимания. Я ставлю на ножки своего маленького вундеркинда, и спрашиваю:

-Ну что, придумал?

Он кивает, и показывает мне в сторону сложенных в стопку детских книг.

-Хочешь, чтобы я тебе почитал? Не вопрос...

И веду его за ручку к дивану. Смотрю, как он ловко взбирается на него, и уточняю:

-Что, опять про принцессу, которую украл злой дракон?

Хард делает нетерпеливый жест, мол, «что за глупые вопросы, папа?». Я улыбаюсь ему, и беру в руки нашу дежурную сказку. Чем она ему так нравится, почему он так внимательно ее всегда слушает? Мой сын пальчиками делает в воздухе хватательное движение «дай мне», и я передаю ему книжку, присаживаясь рядом с ним.

Первая картинка изображает ярмарочную площадь, заполненную смеющимися людьми, торговцами и скоморохами.

Я начинаю рассказывать по памяти известную мне до последней запятой сказку: «В некотором царстве, в некотором государстве...» Хард прикладывает к моим губам свой пальчик, и я замолкаю.

Пока он листает страницы, я беру с тумбочки игрушечного мишку, которого Бэмби сшила еще до рождения нашего малыша...

-Рэд, посмотри, какой он смешнючий получился. Ну, посмотри, тебе что, не нравится?

-Очень красивый.

-Нет, любимый, очень красивый – это ты, а он – просто смешной симпатяга...

Мой сыночек кладет мне на руку свою малюсенькую ладошку, и я отключаюсь от своих воспоминаний:

-Что, мой хороший? Хочешь, чтобы я продолжил рассказывать сказку?

Хард отрицательно качает головой, откладывает книжку со своих колен на диван, и протягивает ко мне свои маленькие ручонки. Я подхватываю его, и прижимаю к себе... Его пальчики гладят мне волосы, его щечка прижата к моей, и мне так приятно ощущать его маленькое тельце в своих руках, что хочется продлить эти мгновения до бесконечности. Даже моя боль-хозяйка превращается из острой в ноющую.

-Сыночек, сыночек мой любимый. Мне так плохо без твоей мамы, я так виноват перед твоей мамой. Мне надо было каждый день говорить ей о том, как сильно я ее люблю, как я безумно ее люблю.

Рэд, нашел, кому изливать свою душу... Семимесячному сыну? Он же еще – совсем кроха, и ничего не понимает...

Хард копошится в моих руках, высвобождаясь из моих объятий: «Папа»... Мне послышалось? Он сказал «папа»? Я отодвигаюсь от него:

-Ты что-то сказал?

Его недетский взгляд уже давно перестал выводить меня из равновесия. Сын немного хмурит бровки и говорит:

-Папа.

Стоп, а дети в таком возрасте разговаривают? Надо с кем-то посоветоваться по этому вопросу. Мой малыш до сегодняшнего дня вообще не произносил ни одного членораздельного слога, да он же даже не гулил, как другие младенцы, к большому огорчению Бэмби.

Пока я, в замешательстве, перебираю тех, с кем смогу поделиться своими опасениями по поводу нормальности этого «папа», мой сын показывает мне пальчиком на какую-то картинку. Я немного меняю положение своего тела, чтобы рассмотреть ее. На ней изображена принцесса, рыдающая в пещере дракона.

Мой сыночек отрывает от картинки свой взгляд, и я вижу скопившиеся в его глазках слезки.

-Хард, ты чего, малыш? Ты что, плачешь?

Это настолько же ненормально для него, как и его «папа». Мой сын никогда не плачет, никогда не капризничает. Если ему что-нибудь нужно, или его что-нибудь беспокоит, он терпеливо показывает это до тех пор, пока его не поймут.

Хард тычет пальчиком в принцессу и спрашивает:

-Папа спасет?

Я в панике подбегаю к оставленной Никитой сумке, нахожу в ней детские салфетки, возвращаюсь к дивану и вытираю мокрые от слез щечки сына.

-Маленький мой, если тебя так расстраивает эта сказка, то мы больше не будем ее читать.

Хард тихо всхлипывает и повторяет свой вопрос:

-Папа спасет?

Я только сейчас понимаю, что дважды произнесенное моим мальчиком «спасет» имеет абсолютно правильное фонетическое звучание.

-Так, племянник, а нас ты в свою игру принимаешь?

Вилен, как всегда, посылает свой голос впереди своего тела.

Я не оборачиваюсь на шум шагов вошедших в комнату парней. Продолжаю утирать непрекращающиеся слезы Харда. Никита появляется возле дивана раньше Вилена:

-Племяш, ты чего?

Я, не скрывая шок в голосе, пытаюсь объяснить:

-Он смотрел картинки, потом сказал «папа», потом сказал: «папа спасет?», и заплакал. Ники, Вил, это нормально? Ники, это его первые слова?

-По ходу – да.

-Ребята, представляете, его первое слово – «папа». Это же здорово, правда? Хард, сынок, а теперь скажи «мама», ну, пожалуйста, не плачь и скажи «мама».

Всхлипы моего сына перерастают в громкие рыдания. Я не успеваю сообразить, что вызвало в нем этот приступ истерики, как Никита уже подхватывает его на руки, убаюкивает и говорит:

-Все, Хард, успокойся, все. Поехали домой, нам пора домой.

И тут мы слышим сквозь его рыдания, следующую порцию его слов:

-Бабушка спасет? Дедушка спасет?

Хард смотрит своими заплаканными глазенками на каждого из нас по очереди:

-Ники спасет? Вил спасет?

Никита уезжает с моим сыном, а я еще долго сижу на полу, привыкая к постепенно растягивающимся единицам времени...

Мою грудь сжимают тиски тупой боли, мое горло привычно сведено судорогой, мои легкие все время работают на износ, требуя необходимое им количество воздуха, а мой мозг способен только на одну мысль – мысль о БЭМБИ.

Мне хочется дать возможность моему телу и голове отдохнуть от ощущения постоянного внутреннего пламени, но я не знаю, как это сделать.