Текст книги "За милых дам"
Автор книги: Ирина Арбенина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)
– Было бы просто преступлением не воспользоваться возможностью навестить нас… И не где-нибудь – в Южной Африке. Приезжай, пока мы здесь! Как ты можешь еще раздумывать?! Это тебе не приглашение на дачу в Малаховку!
– А университет?! – канючил Петр в телефонную трубку.
– Ничего, авось такого отличника не отчислят. Наверстаешь…
«Если ты не приедешь, – наконец пообещала Петина мама, – вернусь в Москву и отшлепаю!» Как это было возможно, – отшлепать двухметрового Петю – она объяснять не стала, но голос у нее был строгий. И Петя начал все-таки быстренько собираться…
Ехать ему не хотелось… Как-то не по себе было оставлять Анну одну… Но виза, с такими хлопотами добытая – оформление заняло не одну неделю, – уже была готова.
Анне он оставлял доверенность на «Жигули» и ключи от квартиры с просьбой присматривать, не затопили ли верхние соседи плоды дорогостоящего евроремонта, сделанного его родителями. Кроме того, Аня хотела отвезти Старикова в Шереметьево и встретить, когда тот вернется.
Они приехали в Шереметьево часа за два до посадки в самолет, и, пока Петя заполнял декларацию, Аня с любопытством и некоторой грустью, свойственной людям, которым отъезжающие в дальние страны поручают поливать цветы, оглядывала снующие по залу ожидания оживленные энергичные людские толпы.
В небольшой очереди – человек пять, не больше – впереди них стоял иностранец… Пожилой господин был в шляпе, как у Клинта Иствуда. И Аня, рассеянно разглядывая его, думала о том, что такой загар можно приобрести только на поле для гольфа, а научиться носить настолько естественно и стильно шляпу столь экстравагантного вида, пожалуй, просто нельзя. Чтобы чувствовать себя непринужденно в такой шляпе, в ней, наверное, нужно родиться…
Мысли о шляпе и загаре отвлекли ее ненадолго от безнадежности, царившей у нее в душе. Отчего-то ей было страшно грустно, что Стариков уезжает…
Иностранец прошел за ограждение. Аня проводила глазами замечательную шляпу, а Стариков протянул таможеннику свою декларацию.
– Ну, Анюта, до встречи… Как ты тут будешь без меня? – Стариков нежно поцеловал Анну в щеку. – Вдруг кто-нибудь еще раз случайно перепутает этажи?
– Не волнуйся. – Аня постаралась улыбнуться. – Клянусь, это была случайность. Ну кому нужно на меня покушаться?!
– Эх, – Стариков махнул рукой и пошел к стеклянной стене «дьюти фри».
Аня грустно смотрела ему вслед. «Эх!» Вот именно что «эх»… Махнуть бы и ей сейчас в эту Африку… И не надо думать о том, кто встретит ее в подъезде, когда она будет возвращаться домой: тот же самый киллер или какой-то другой…
Она уже давно пожалела о том, что они со Стариковым так легко отпустили тогда азиата. Хорошо еще, что она сохранила его страшный нож…
То, что происходило вокруг нее, было значительно серьезнее и страшнее, чем интриги новоявленных амазонок. И тот азиат мог кое-что прояснить… А возможно, и нет… Тогда не о чем и жалеть. Киллеры редко дружат с заказчиком семьями, обычно они даже не знакомы.
Аня была совершенно уверена, что направленная на нее ярость не была персональной – за ней не было ничего такого, что могло бы ее навлечь. По всей видимости, она была всего лишь фишкой из другой игры, нечаянно попавшей на чужое поле, и теперь ее усиленно стараются сощелкнуть, убрать со стола, чтобы не мешала игре. Но что это за игра? На этот счет у Ани не было ни одной мало-мальски стоящей идеи.
Поглядев еще раз туда, где исчез Стариков, девушка стала спускаться вниз. Там, на первом этаже, толпа сгустилась, и она попала в людской водоворот – прибыло сразу два рейса.
– Это из Парижа? – поинтересовался у нее какой-то господин.
Аня пожала плечами. Она пробиралась к выходу, и ее внимание было приковано к вышагивающим впереди дамским ножкам в очень красивых и модных – Анна таких еще не видела – туфлях. Среди слякоти, стоптанных кроссовок и клеенчатых сумок челноков, влекомых по полу, ножки выделялись нездешним, парижским видом: тонкие чулки, туфли на каблуке посреди зимы. Уверенная красивая походка, тонкие щиколотки, стройные икры, довольно изящный, обтянутый узкой юбкой зад – Аня придирчиво разглядывала идущую впереди незнакомку. Прямая спина, красивые плечи, каштановые ухоженные волосы… В этот момент дама повернула голову. И Аня обомлела… Ба, знакомые все лица… Но какие метаморфозы!
Она была рада, что толпа немного оттеснила ее, и она не шла с дамой шаг в шаг, иначе ей было бы трудно не выдать изумление и скрыть свое присутствие. Сейчас она могла немного понаблюдать за ней со стороны. А понаблюдать было за чем…
Анна смотрела, как уверенно вышагивает в снующей толпе обладательница дивных туфель – будто ее совершенно не затрагивает эта суета и толкотня… Как прямо, властно держится – мир существует для меня, а не я для него! Какое презрение к окружающим в движении этих прямых плеч… Элегантный чемодан ловко катился за ней на колесиках, как хорошо выученная, воспитанная собачка…
И эти презрительно прищуренные глаза, которые заставляли отскакивать наглых акул-таксистов…
Анна наблюдала, как она процокала на своих каблуках, ни разу не споткнувшись и не ссутулившись, к своей припаркованной на платной стоянке синей «семерке»… Неужели это та же самая женщина – незаметная серенькая компаньонка? Покладистая, послушная простушка на вторых ролях? Вечно в джинсах… Такая милая, славная… Такая скучная, серая, правильная и добропорядочная… Анна слыхала, что Рита любит путешествовать, но ей и в голову не приходило, что так. Никаких тебе кроссовок в дорогу, ничего дорожно-смято-спортивно небрежного. На шее поблескивали дорогие украшения. Она путешествовала, как дама…
Анна смотрела на нее и думала: за кого бы она могла ее принять, если бы не была с ней знакома? Жена давно привыкшего к власти и богатству человека? Не скороспелого – вчера на помойке, сегодня на вершине, – а именно давно находящегося наверху. Преуспевшая бизнес-леди? Может быть, путана очень высокого класса? Они ведь хорошие актрисы и умеют разыгрывать из себя настоящих дам…
Анна проводила ее до дома. Оставленный Стариковым автомобиль оказался очень кстати.
Это был дом в тихом московском центре, нарядный и элегантный – после еврореконструкции. Синяя «семерка» въехала за решетчатые ворота. А Анна осталась в переулке. Она еще посидела немного в машине, надеясь на удачу. Вдруг окна леди выходят не во двор… Или, как это нынче принято в богатых – настоящих – квартирах: так много комнат, что часть окон выходит туда, часть сюда… Анне повезло. Минут через десять, столько, очевидно, потребовалось, чтобы припарковать машину и подняться на лифте к себе в квартиру, – на шестом этаже засветились два окна. Аня предположила, что это именно Ритины окна.
Кажется, она прежде говорила Анне, где живет. Дорогомиловская или что-то в этом роде… И Марина тоже как-то упоминала Дорогомиловскую в связи со своей подругой. Но этот переулок, этот дом… В общем, это был совершенно другой адрес.
В тот раз, когда они вернулись с Мариной с острова-буяна, то бишь вулкана, Рита подвозила ее домой… На этой же самой синей «семерке». И своим заботливым, смиренным имиджем преданной Марине компаньонки сумела расположить Анну к откровенности. Тогда они поднялись к Анне в квартиру выпить кофе.
Анюта рассказывала, как ее испугал Маринин обморок, советовалась, как быть…
Этот разговор с Ритой, прямо скажем, обычный, забылся. Настолько, что, когда Анна, вычисляя, кто бы это такой мог побывать в ее квартире с «визитом вежливости» и ртутью, перебирала всех подряд, она даже – из головы вон! – и не вспомнила о Рите.
А ведь Рита-то как раз была знакома с ее домом. В отличие от Марины, которая знала ее телефон и, стало быть, адрес, но никогда в гостях у Светловой не была.
Но сегодня Анна увидела совершенно иную женщину. Вот тебе и Рита… Вот тебе и серенькая, незаметная компаньонка, джинсовая москвичка, этакая хиппушка средних лет…
Анна не могла себе точно объяснить, отчего ее так потрясло сделанное открытие и в чем оно, собственно, заключалось. Почему она, например, не подошла к Рите, а постаралась, напротив, не обнаружить своего присутствия? Отчего тайком поехала за ней следом?
Ну, вернулась женщина из Франции, ну, встретила Анна ее случайно в Шереметьеве… Что, собственно, в этом особенного? Ага, вот что… Рита, оказывается, умеет быть совершенно разной! И это различие между двумя Ритами настолько поразительно, что кажется, будто у человека изменилась внешность. Аня где-то слышала: иная манера держаться при раздвоении личности меняет человека больше, чем пластическая операция…
И теперь Анна вдруг отчетливо припомнила выражение Ритиных глаз в день их возвращения с острова, когда Аня рассказывала ей о своих опасениях относительно Волковой.
И как она тогда брякнула Рите: «А не следует ли обратиться к врачу? Может, поставить кого-нибудь в известность? Ее мужа, например».
«Ну что вы, дорогая, вот это уж совсем излишне», – ответила ей тогда Рита. И это «дорогая» прозвучало таким диссонансом со стальным блеском, появившимся в то мгновение в ее глазах – злобным, возможно даже, безумным.
Более всего на свете Максим Самовольцев ненавидел – с некоторых пор! – полосатые юбки. Все женщины на этом балтийском островке, где он застрял в силу экстраординарных жизненных обстоятельств, носили национальные полосатые одежды, точно так же как их прапрабабки два столетия назад. И жизнь здесь замерла где-то между веком девятнадцатым и двадцатым. В домах были телевизоры, электричество (век двадцатый), но общий уклад жизни – хутор, живность, огород, свекольное поле – остался полной копией того, что происходило на этом забытом богом островке и два, и более столетий назад. Выражение «идиотизм сельской жизни» Максим слыхал, конечно, и раньше, но что это такое, он смог понять, оценить только теперь.
Женщины на острове были вечными труженицами – коровницы в пятнадцати поколениях, грузные, дебелые (сливки и тяжелая физическая работа), – они вечно что-то стирали, пропалывали, копали, обратив к неяркому северному небу свои необъятные зады.
Выглядывая утром из окна, Самовольцев первым делом наблюдал такой национально-полосатый суверенный зад своей хозяйки, копавшейся возле коровника. И этот необъятных размеров зад стал для него символом его трехмесячного ожидания, наполненного страхом и невероятной, просто тошнотворной скукой.
Фортуна может повернуться к человеку лицом, а может и задницей, размышлял Самовольцев. Последнее время ему все чаще приходило на ум, что богиня удачи повернулась к нему отнюдь не своим сияющим ликом. И так уж получилось, что эта задница, застившая Максиму нынче перспективу, оказалась полосатой.
А как все хорошо начиналось! Фарцовщик со стажем класса так с пятого, – сколько таких пионеров, выклянчивавших у фирмачей «чуинг гам, чуинг гам», околачивалось в свое время возле «Националя», – Максим быстро и легко вписался в рыночные отношения. Это было время легких кредитов, льющихся рекой дармовых государственных денег… Какие-то чумовые директора заводов, начальники министерских главков, вовсю еще дотируемых государством, почуявшие запах зеленых, доверчиво, как телята, выдавали любые суммы, стоило лишь произнести магические слова: совместное японо-советское… британосоветское и т. п. предприятие. В итоге эти японо-отношения почти всем вышли боком. Но только не Максиму.
Он оказался крайне оборотист и удачлив. По всей видимости, название его фирмы «Ассоциация XXII века» активно действовало на мозговую подкорку его незадачливых партнеров, внушая на подсознательном уровне, что именно столько времени эта ассоциация и собирается существовать, никак не меньше. Это вообще было время наивно-архаического совкового доверия к словам, причем любым: печатным, непечатным, устным – читали и верили, слушали и верили.
Набрав побольше, Максим вроде бы правильно рассчитал время, когда следует сматываться… Но немножко припоздал, промахнулся… Жадность подвела. Между тем обучение бизнесу шло в России ускоренными темпами, и вчерашние доверчивые телята обложили его плотным кольцом.
Тот день ему не забыть никогда… Будет помнить, пока жив… Он возвращался из Лондона рейсом компании «Бритиш эруэйз», разумеется, в отличном настроении, как и полагается клиенту этой компании… Какое еще у них может быть настроение?!
Москва встретила его низкими облаками, дождливой мрачной погодой… Надежда поскорей увидеть Риту немного освещала этот довольно сумрачный день… Прямо из Шереметьева велел шоферу ехать в офис…
Конечно, его должно было бы насторожить, что в дверях офиса не было охранника. Но, занятый мыслями о предстоящем развлечении, он не обратил на это внимания. Поднялся наверх… Нанятая вместо Риты секретарша сидела на своем обычном месте и молча, испуганно смотрела на него.
– В чем дело? – Такая реакция показалась ему забавной. – Неужели мои сотрудники мне совсем не рады?
Женщина странно молчала.
– Ты что, дала обет молчания? Вступила в орден братьев-молчальников? То есть, прошу прощения, сестер-молчальниц?
И тут его впервые кольнула тревога.
Не дожидаясь ответа, он распахнул дверь своего кабинета…
За его столом, развалившись и положив ноги на стол, сидел бритый накачанный парень. Рядом в креслах расположились еще четверо…
– Добро пожаловать, Максим Николаевич, – ерническим голосом поприветствовали они Самовольцева.
– В чем дело, ребята? Вы чьи? – осведомился он, стараясь сохранить самообладание.
«Ребята», нагло ухмыляясь, хранили молчание.
Кое-кто из этих качков показался ему знакомым… Правда, такого рода люди обладают поистине унифицированной, как панели для девятиэтажных домов, незапоминающейся внешностью… Все одинаковы и, как матрешки, на одно лицо. Поэтому быть уверенным до конца он не мог… «Неужто Квасновские? – подивился он. – Выбивальщики долгов… Неужто и до меня дело дошло… Как они нагло, ничего не боясь, посмели явиться сюда… Вышли на промысел…»
– Так чем обязан?
В этот момент сзади на него обрушился удар. Профессиональный, молниеносный, отключающий… И он упал без сознания.
– Поговорим в другом месте! – прокомментировал происшествие один из качков. Тот, что сидел за столом и явно был главным в этой операции. – Там, в другом месте, мы ответим на все интересующие тебя вопросы, приятель… А уж ты, не сомневайся, ответишь на наши.
Парень набрал телефонный номер.
– Федор Егорыч, готово! – отрапортовал он.
– Ну приезжайте, миленькие, жду не дождусь… – ответил ему добродушный старческий голос.
Самовольцев очнулся в полнейшей темноте. Глаза были заклеены скотчем… Рот тоже. Запястья в наручниках. Разбитый затылок саднило…
Он чувствовал, что лежит на кафельном полу… Очевидно, это была ванная комната. Слышался звук капающей воды. Понятно было, что его «отключили», перевезли из офиса в какую-то квартиру. Очевидно, в багажнике машины… Он – заложник.
«Кто прислал ребят? – превозмогая боль, думал он. – Случайный рэкет каких-то дилетантов, заприметивших богатый офис и решивших разжиться? На дилетантов они не похожи… Все четко организовано… Он вроде бы не получал никаких угроз. О его приезде в Москву никто не знал, кроме Риты… В фирме дела шли нормально. Во всяком случае, так его убеждала в последнем разговоре по телефону жена… Конечно, он задолжал…»
За дверью ванной комнаты послышались мужские голоса.
– Ну давайте… давайте его, голубчика, сюда! – различил Самовольцев среди них удивительно добродушный, явно старческий…
– Да скоренько, мальчики, скоренько. Времени у меня, ребятки, нет… Совсем нет. Тороплюсь…
Дверь ванной резко открыли. Самовольцева выволокли, потащили по коридору. Острая боль – и с глаз содрали полоску скотча.
Какое-то время он не мог открыть глаза от боли и яркого света… Наконец с трудом разлепил саднящие веки… На кожаном диване в хорошо меблированной комнате перед ним сидел милый, добродушного вида толстячок. Он вспомнил, что уже однажды видел его… как-то под Новый год в ресторане…
За одним из ближних к эстраде столиков он заметил тогда одного из своих знакомых, который просто ужом вился вокруг этого «пончика»… что-то то и дело шептал ему на ухо, мило улыбался, хватал за локоть.
– Какой забавный! – заметил Максим, когда этот приятель подошел наконец и к его столу. И Самовольцев указал глазами на толстячка. – Правда, похож на Винни-Пуха? Точнее, на Леонова – Винни-Пуха…
Приятель хмыкнул:
– Голубок ты наш наивный, у этого Винни-Пуха три судимости.
– Вот как… И что же, ты с ним в хороших отношениях?..
– Таким людям в анкеты не заглядывают, – нравоучительно пояснил ему приятель.
Теперь этот Винни-Пух сидел перед ним на диване…
– Максим Николаевич! Голубчик ты мой драгоценный! Ты уж извини старика… Что вот так… без уведомления… без предупреждения – привезли тебя сюда без спросу… – Старик хохотнул. – Потолковать надо о делах наших общих… Уж извини, явились к тебе без звонка. Не хватает мне и моим ребяткам, понимаешь, политесу, манер. Не хватает грамотешки… Не то что вам, образованным, новому поколению, выбравшему, понимаешь, пепси…
Старик балагурил, улыбался.
Но Самовольцева поразили его холодные безжизненные глаза… В них не было и тени улыбки, игравшей на его губах. Самовольцеву показалось, что эти глаза не знают пощады и жалости… На секунду он подумал о том, что ему вовсе не хотелось бы хоть в чем-то провиниться перед обладателем этих глаз.
Но, видимо, он провинился…
– Что ж вы, Максим Николаевич, – укоризненно покачал головой толстяк. – Воспитанный, образованный человек, а такими штуками промышляете: обманываете партнеров по честному бизнесу! Они-то думали, вот молодой человек из хорошей семьи… Доверились… глупцы. Доверили денежки, и немалые. Вот, думают, человек щепетильный в денежных вопросах. А вы…
«Доверились! – подумал про себя Самовольцев. – Под сорок процентов кредита. Тоже мне, доверчивые…» Огромную часть оборота его ассоциации составляли чужие деньги… Это действительно было так. И первое время они, инвесторы, исправно получали и свою прибыль, и проценты. А потом он… Потом он только уверял их, что все в порядке… Только вчера, когда ему звонили в Лондон, он убеждал очередного недоверчивого, что в порядке.
Видно, не убедил… Терпение лопнуло, и они обратились к Кваснову… Хоть бы пригрозили, предупредили для порядка… Он бы подумал…
Да любой, кто хоть чуть-чуть знает «стиль» работы Кваснова и его «ребят», тысячу раз подумает, прежде чем обмануть его клиентов хоть на копейку! Только сумасшедший мог отважиться на подобное…
– Однако я совершенно не понимаю, о чем вы толкуете, Кваснов?..
– Ну, ну… Только не надо изображать «неподдельное изумление», молодой человек… Здесь такие вещи не проходят, – предупредил его дальнейшие удивленные вопросы Винни-Пух.
«Вот это и случилось… Вот это случилось и со мной…» – обреченно подумал Самовольцев.
– И все-таки, Федор Егорович, объясните, как вы дело представляете? Убить вы меня всегда успеете, а не мешало бы разобраться.
– Как?! Как я представляю дело?! – Толстяк поднялся из кресла. И Самовольцев наконец увидел на его дотоле столь добродушном, улыбчивом лице ярость.
– Да у тебя, сопляк ты этакий, на счетах копейки остались! Ты куда деньги дел? Молчишь?!
Самовольцев чувствовал себя так, как будто в этот момент у его ног разверзлась бездна.
«Все знает! Вот так старик… все проведал, полностью в курсе…»
– Телефон ему дайте… – бросил толстяк одному из своих подручных.
В ту же секунду кто-то вложил в ладонь Максима телефонную трубку.
– Звони кому хочешь… делай что хочешь… Сроку тебе… в общем, ждать долго не буду… Чтоб деньги, все до копейки, вот тут были… – Кваснов показал свой пухлый старческий кулак. – Понял, все! И быстро!
– Да что ж я смогу?! По телефону-то… Мне самому надо. – Где-то в глубине души у Самовольцева вдруг забрезжила надежда: – Ей-богу, отдам, все отдам! Вы только отпустите меня ненадолго. Я отдам!
Они не спускали с него глаз… За всеми его передвижениями по городу следили несколько машин. Его пасли, не выпуская из поля зрения ни на минуту…
Однако Самовольцеву все-таки удалось выскользнуть… Как? В этом он не решился бы признаться никому на свете… И даже наедине с самим собой, без свидетелей вспоминать не любил… Но выскользнул…
Однако основной его капитал, обращенный в драгоценности и наличность, остался в России. Правда, тот, кому он был доверен и кого Максим с нетерпением поджидал все последнее время, не вызывал у Максима недоверия… Он доверял этому человеку больше, чем самому себе. Гораздо больше, ибо самому себе он не верил ни на грош. Во всяком случае, кроме этого с нетерпением ожидаемого человека, положиться Самовольцеву было больше не на кого. Этим человеком была его секретарь и возлюбленная Маргарита Ревич.
Он вспомнил, как она впервые появилась у него в офисе…
Все его сотрудники помещалась в одной, но, правда, огромной комнате. Множество столов, легкое гудение компьютеров, пол с мягким покрытием, приглушающим звук шагов. Кабинет босса был отделен стеклянной перегородкой, и через эту перегородку он хорошо ее разглядел…
– Вот твой стол и компьютер. – Маленькая хорошенькая брюнетка кивнула. Его новый секретарь была такая хорошенькая, что Самовольцев решил лично поруководить ею.
Он чуть отодвинул крутящееся кожаное кресло, предлагая новенькой примериться к своему рабочему месту.
Брюнетка села, покрутилась:
– Здорово!
Потом она с опаской посмотрела на компьютер.
– Придется научиться, Маргарита, – сказал он. – Я тебе помогу. Идет?
– Идет! – Она согласно кивнула.
– Ты пока осваивайся, я к тебе скоро подойду. Только кофе мне свари…
– Значит, вы мой босс? – Она на него посмотрела радостно, ну просто как собачка, как новый, только что приобретенный щенок.
– Еще какой босс!
– Какой? – полюбопытствовала новенькая.
– Ой, скоро увидишь… Насмотришься!
Он ушел на свое рабочее место.
А новенькая села за свой стол, положила на него локти и, подперев голову кулаками, как на уроке за школьной партой, задумалась.
…Кофе был слишком горячим, и новенькая чуть не обожглась, когда он, неслышно подкравшись сзади, обнял ее за плечи.
– Риточка…
– С ума сошли! Чуть не ошпарилась из-за вас…
– Ну не обожглась ведь? Все в порядке?
– Кажется, в порядке…
– Ты самая соблазнительная из всех женщин, которых мне когда-либо…
– Довелось соблазнять?
– Не шути… Лично я хорошо понимаю твоего мужа… Если, конечно, он у тебя есть…
– Нет!
– Ну, неважно… Короче. За одно лишь прикосновение к такой роскошной белоснежной коже я готов заплатить…
– Вы?! Правда? – Новенькая с интересом подняла на него дотоле скромно потупленные глаза и радостно вздохнула. – Ну вот хоть кто-то бедной женщине оказывает помощь и моральную поддержку… А то ведь погибнуть можно на этом свете, и никто не заметит!
Самовольцев объяснил ей, что у него много дел и мало времени. «Так что, хоть и будем работать вместе, а видеться придется нечасто, – сказал он и ободряюще улыбнулся. – Не бойся, я попрошу, чтобы к тебе отнеслись внимательно… Тебе помогут на первых порах, и ты обязательно справишься. Ты ведь умница, правда?»
Она и вправду оказалась умницей…
– Эту квартиру арендует моя фирма, – объяснил он, когда автомобиль остановился в уютном московском переулке, возле полностью перепланированного и отделанного по евростандартам старинного дома.
– И это будет что-то вроде твоей «служебной жиплощади»…
Набрав код, он открыл массивную дверь подъезда, и они стали подниматься по лестнице…
Рука легко скользила по лакированным перилам, на лестничных площадках стояли цветы…
– Ты будешь здесь пока жить, а потом разберемся.
Он распахнул дверь в квартиру и вручил Маргарите ключ.
– Располагайся. И не робей… будешь теперь работать на меня также и здесь. Ты еще увидишь, как все будет хорошо…
…Теплые душистые губы… Самовольцев все чаще ловил себя на том, что думает только о новенькой… Когда уходил от нее, хотелось как можно дольше сохранить ее запах, тепло ее кожи…
Поцелуи, как сон успокоительный… Она умела творить чудеса.
И Самовольцев оставил все деньги ей. Поскольку выбраться из страны он мог только пустым. Его кредиторы знали, что деньги остались в России, и это ослабляло пыл преследования. Занимались больше поисками капитала, чем его самого.
Теперь, налюбовавшись из окна с крахмальными пышными занавесками на полосатый балтийский зад своей хозяйки, Максим напился черного душистого кофе с густыми сливками и стал собираться.
– Фрау Вероника! – позвал он свою хозяйку, появляясь на крыльце. Издавна онемеченные обитатели суверенного ныне, а недавно еще советского острова обожали такое обращение: «фрау», «фроляйн»…
И Максим с успехом использовал этот прием, эксплуатируя невинное тщеславие туземного населения.
Фрау оторвалась от мытья молочной фляги, разогнулась, потирая необъятную поясницу, и расплылась в улыбке. Это был хороший знак. Как все северные люди, редко видящие солнце (и вследствие этого страдающие пониженным содержанием серотонина – вещества, стимулирующего жизнелюбие, – в крови), фрау Вероника умела быть нелюдимой, неразговорчивой и упрямой, как ее собственные коровы. Если ей не угодить, она сделает вид, что не слышит, не понимает, тем более по-русски.
Благодарно ловя отблеск этой улыбки на лоснящейся физиономии своей фрау, Максим поднял руку в приветственном жесте. «Яволь, майн херц! Да здравствуете вы и ваши славные коровы… этот треклятый остров и свекольное, припорошенное снегом поле…»
Это был внутренний монолог.
– Самолет сегодня не запаздывает? – поинтересовался он вслух.
– Прилетать! – проинформировала его фрау.
Это означало, что погода летная, с керосином все в порядке, и маленький восьмиместный самолет, курсирующий между островом и континентом, сегодня прилетит. Это была главная утренняя информация, распространявшаяся из стеклянной диспетчерской будки возле летного поля по беспроволочному телеграфу – из уст в уста – среди населения острова. Не считая рыболовецких судов в путину, это была единственная возможность попасть на остров. И все, кто ждал гостей или хотел улететь этим самолетом в город Р., отправлялись к двенадцати двадцати на летное поле.
Для Максима Самовольцева это был ежедневный неукоснительный ритуал. Каждый день он аккуратно отправлялся на летное поле к двенадцати, к прибытию самолета, чтобы посмотреть из безопасного отдаления, кто прилетел. Все на острове друг друга знали в лицо, и любой человек, выходящий из самолетика, был на виду. Но запланированного, долгожданного визита не случилось и сегодня.
Понаблюдав из палисадничка возле диспетчерской, как летчики передают встречающим прибывшие с оказией пакеты и мешки, и не отметив среди прибывших ни одного неизвестного, Самовольцев посидел еще немного на скамейке в размышлениях о своем будущем и отправился восвояси. Предстоящие сутки, до следующего рейса этого кукурузника, он мог предаваться надежде на Маргаритино скорое прибытие.
Рита, наконец-то, объявилась… Позвонила. Марина невероятно обрадовалась ее голосу в телефонной трубке.
– Ну, наконец-то! Сколько можно путешествовать?! Здесь такое творится!
– Что-нибудь случилось? – Голос у Риты стал по-матерински обеспокоенным. Она с давних пор считала своим долгом присматривать за Мариной, как за малым дитятей.
– А то! Еще как случилось… Помнишь того менеджера?
– Менеджера?.. Погоди! У меня молоко убегает… – Рита не дала ей договорить. – Давай встретимся в клубе… Что мы все по телефону…
– В двенадцать?
– Договорились.
– Ну кто так плавает?! – Марина вынырнула из бирюзовой воды бассейна рядом с Ритой: – Шлеп, шлеп… как пенсионерка. Плавать нужно исключительно в темпе и спортивным стилем. Только так можно поддерживать форму. Иначе – бессмысленно…
– Тише едешь, дальше будешь.
– Фу, пенсионерка ты моя… Где была?! Уехала и пропала!
– В Венеции, малютка-надсмотрщик. Хотела пожить недельку одна, полюбоваться на восходы… Маленькая гостиница, что важно, в центре Венеции, а не на окраине… Знаешь, наши-то турагентства любят селить в пригороде… Так, что в саму Венецию попадаешь только днем, и ни тебе восходов, ни тебе закатов… А я уж расстаралась: семьдесят четыре доллара в сутки, скромно, тихо, степенно…
– Понятно… опять с лирическим уклоном… «Я был разбужен спозаранку щелчком оконного стекла…»
– «…Размокшей каменной баранкой в воде Венеция плыла…» Все верно.
– Ты знаешь, я влюбилась!
– Как это?
– Что за вопрос! Просто влюбилась. Или ты уже и представить не можешь, «как это» бывает?!
Рита аккуратно смахнула с ресниц брызги:
– Это не воображение?
– Рита! У меня впервые в жизни, кажется, настоящее… Ну ты же его помнишь? Тот менеджер, американец… Их фирма строит гостиницу в Москве.
– Хорош – ничего не скажешь!
Несмотря на шутливость тона, Марина почувствовала, что Рита очень внимательно на нее смотрит:
– У тебя это правда серьезно?
Марина хотела отшутиться, но отчего-то вдруг не смогла.
– Кажется, очень, – помолчав, ответила она.
– А как же Волков? Неужели тебе даже не хочется с ним расплатиться?
– Оставь… Наверное, это жизнь… Вчера было важно одно – сегодня другое…
– А завтра?
– Не знаю… Мне хотелось бы, чтобы так, как сейчас, было всегда. Джон сделал мне предложение, и я уже сказала ему, что согласна стать его женой.
– Но то, что было с тобой вчера, то, другое… Ты даже не хочешь об этом вспоминать?
– Не хочу…
– Ну что ж… Попробуй забудь, если сможешь…
– Попробую. Кстати, ты знаешь, что мою Аню Светлову тут чуть не ухондокали?
– «Ухондокали»?! Ну и лексика…
– Какая уж там лексика… Выбирать слова уже не приходится… Чуть не замочили – вот те крест… Самый настоящий киллер! Представь, какой-то жуткий азиат… И чуть не сделал Анюте без всякого на то ее согласия харакири.
Рита опять аккуратно смахнула с ресниц брызги:
– Это тоже не воображение?
– Ри-и-та! Знаешь, о ком я сразу подумала?!
– И об этом ты мне собиралась рассказать по телефону, дурочка?! Знаешь, дорогая, давай наложим табу на твою телефонную связь с миром. Я бы на твоем месте вообще ныряла и обсуждала твоего супруга только под водой…
– Ты тоже думаешь… Что это он?..
– Ну-у… не стоит исключать и такой вариант.
– Знаешь… Я хочу проверить… Если… то я действительно не стала бы исключать вариант!
– Ты с кем-нибудь делилась уже своими планами?
Марина в ее нынешнем влюбленном состоянии очень не понравилась Женщине. Надо было торопиться.
Слежка начинала Аню здорово затягивать. Она чувствовала, что это, кажется, то, что нужно – что она на верном пути…
Рита – новая Рита, которую она узнала, была поистине Мадам Икс.
Здание отеля, реконструкцией которого занималась строительная фирма «Бельфор», было похоже на авангардистские театральные декорации. Сквозь остов выпотрошенного здания синело уже по-весеннему яркое московское небо. На сильном ветру развевались желтые, драпировавшие здание полотнища и зеленая сетка. Порывы ветра были так сильны, что они хлопали, как паруса яхты во время шторма, грозя сбить с ног казавшихся снизу такими маленькими человечков в оранжевых касках, передвигавшихся на опасной высоте.
