Текст книги "За милых дам"
Автор книги: Ирина Арбенина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)
– Что-то случилось?
– Хороший вопрос!
Анна развернула бумагу.
И Маринины глаза расширились от ужаса… Такого страшного ножа видеть ей еще не доводилось.
Сцена была не из приятных. Полуодетая Марина лежала на непомерно огромной постели, как жертва на алтаре перед закланием, а милая славная девочка-учительница со стальным блеском в глазах, держа в руках жутковатого вида тесак, возвышалась над ней.
Марина попыталась улыбнуться:
– У нас что сегодня по графику? Жертвоприношение? Заклание хозяек?
Шутка не удалась. В серых Аниных глазах сейчас был холод. Марина их не узнала.
У нее перехватило дыхание. Еще чуть-чуть и…
– Ты что… хочешь меня убить? – спросила она, не узнавая свой собственный голос.
– А вы не любите, когда вас опережают? У вас, может, месячник безопасности начался? На этой неделе вы не убиваете?
Светлые Маринины глаза распахнулись от изумления:
– Ты что, совсем дура?
Вопрос прозвучал смешно, по-детски, как будто одна девочка кинула в другую ластиком на уроке…
Но именно это Аню вдруг остудило.
Она присела на край постели, охватила руками голову… Что-то не складывалось на этой картинке.
– Бред какой-то…
– Пожалуй…
– Хватит дурацких шуток! – заорала Светлова. – Вы просто сумасшедшая баба! Сбесившаяся от скуки и богатства… Убить меня решили?! Новый способ развлечения для «новой русской»… Давайте выкладывайте! Или я вас прикончу, честное слово… Как у вас там на равнинах Термискиры это делается?
Аня орала, но ярость, которую она только что испытывала, не возвращалась…
Марина гибко, по-кошачьи подобралась к ней поближе, погладила волосы на затылке, прошептала:
– Ты глупа невероятно… У нас на равнинах Термискиры, жулик ты несчастный, тайком забирающийся в чужой компьютер, ничего такого не делается… Как я могу тебя убить? Для этого надо быть не просто сумасшедшей, а совершенно чокнутой.
Потом они долго разговаривали. Марина сидела, скрестив ноги, как йог, чуть склонив голову к плечу, и внимательно слушала про ртуть, про киллера-азиата…
Когда Светлова замолчала, она заглянула ей в глаза:
– Ты все мне рассказала?
– Все!
На этот раз Женщина выбрала для них с Марком столик на улице. Почти всю неделю дул пронизывающий холодный ветер, впрочем, вполне обычный для неустойчивой еще, ранней средиземноморской весны. И все эти дни они с Марком приходили в небольшой пляжный ресторанчик, похожий на перевернутый вверх дном бокал. Пили кофе. Отделенные от буйного ветра стеклянными звуконепроницаемыми стенами, смотрели на бесшумно набегающие на песок волны. Разговаривали.
Женщина знала, что на людей с неустойчивой психикой, мечущихся в поисках выхода, очень благотворно действует повторение. Монотонное, однообразное повторение одних и тех же – ключевых для их будущего поведения – фраз. Ничего хитрого, просто необходимы время и терпение.
И несомненный дар внушения и гипноза, которым от природы обладала Женщина.
«Все, в общем, очень неплохо, милый мой Марк… Солнце, море. Правда, дует ветер, но он скоро стихнет. Плохая погода на Средиземном море долго не держится… Марк молод. У него все впереди, он может быть богат, удачлив. Его будут любить девушки. У него будут ключи от «Порше».
Этому мешает мачеха. Она дурная, эгоистичная женщина, не заслуживающая счастья. Она отнимает у Марка то, что ему принадлежит по праву. Старуха, ее мать, – тоже дурная женщина. Отец полностью под их влиянием. Он их во всем слушается и перестал любить Марка. Это несправедливо.
Это несправедливо.
Это несправедливо.
Марк должен восстановить справедливость. Они дурные люди. Они не заслуживают денег, счастья. Ключи от «Порше» не должны находиться у мачехи. Она не заслуживает жизни.
Они не заслуживают жизни.
Они не должны жить.
Это будет только справедливо».
Женщина знала, что не нужно слишком распыляться, тонуть в лишних словах и разговорах. Важно настойчиво, монотонно повторять главное.
На третий день наступил перелом. Марк стал повторять это сам.
Мачеха – дурная женщина. Они не заслуживают жизни. Он должен восстановить справедливость.
Он говорил это убежденно, страстно. Это были уже его собственные мысли, его собственные слова. Его решение. Он уже рассеянно смотрел на Женщину, он был сосредоточен на своих планах.
Вязкое мышление, характерное для фанатиков, революционеров, людей, легко зацикливающихся на одной нехитрой мысли, идее…
Плохая погода на здешнем побережье быстро кончается. Ветер стих так же внезапно, как и начался. Установилась мягкая, теплая, комфортная «погода для богатых», с легким морским бризом, нежным весенним, еще не обжигающим солнцем…
Женщина знала, что для людей, у которых в душе мрак, нет ничего хуже такой погоды. Они чувствуют себя особенно дискомфортно – угнетенно, беспокойно. Пик метаний достигает предела. Хорошая погода – это погода для счастливых, она усугубляет мучения тех, кто считает себя несчастным. Радостное легкое настроение окружающих, характерное для таких дней, становится для этих изгоев нестерпимым. Яркое солнце только оттеняет черноту, которая болотом застоялась у них в душе.
Этому состоянию необходим выплеск. И Женщина поняла, что такой момент для Марка наконец наступил.
Она не стала предлагать мальчику оружие. Это было бы грубо. И могло бы его спугнуть. В юношеское воспаленное сознание могло бы закрасться подозрение, что он действует несамостоятельно, что им манипулируют. В семнадцать лет такие действия взрослых могут вызвать только желание сопротивляться, ничего более.
Нет, Женщина не стала предлагать Марку оружие. Это было бы смешно. Все, что нужно, он легко найдет в отцовском доме. И это только сделает месть особенно изощренной. Мужчина, предавший свою жену, будет убит из собственного оружия. И собственным сыном.
Проходя к своему креслу в салоне аэробуса – Женщина была экономна и снова летела рейсом «Аэрофлота», – она прихватила с собой несколько свежих русских газет, заботливо приготовленных для возвращающихся домой сограждан.
Пристегнула дисциплинированно, без предупреждений ремень безопасности (Женщина была предусмотрительна и не собиралась погибать от случайностей – например, сломав шейные позвонки в какой-нибудь воздушной яме. Ей еще предстояло воплотить в жизнь свои планы) и углубилась в чтение. Все газеты хором писали об одном и том же. Пожалуй, это было одно из самых громких и сенсационных преступлений.
«Чудовищная трагедия.
Погожим весенним утром на вилле, расположенной во Французской Ривьере и приобретенной несколько лет назад русским бизнесменом, ничто не предвещало трагедии. Семья мирно завтракала. За столом вместе с господином Смирнитским находилась его молодая жена, ее мать, их двухлетняя дочь и бонна. Появление семнадцатилетнего сына господина Смирнитского, очевидно, не вызвало у них никакого беспокойства. А молодой человек, достав автоматический пистолет, неожиданно расстрелял в упор отца, свою мачеху, ее мать и пожилую бонну. Двухлетняя девочка осталась жива. Не сделав ни малейшей попытки скрыться, он спокойно остался ждать появления полиции. Ее вызвала обеспокоенная выстрелами прислуга. Картина, которую застали незамедлительно прибывшие по вызову полицейские, была поистине чудовищной.
При аресте молодой человек не оказал полиции никакого сопротивления.
«Они не заслуживают жизни», – объяснил молодой человек свое поведение следователю. В настоящее время его обследуют психиатры».
Женщина свернула газету. Забавно. За завтраком… Все точно так, как она и предполагала.
– Нельзя ли попросить у вас почитать? – сзади кто-то дотронулся до ее плеча. – А то все уже расхватали…
– Минутку… – Она достала из сумки маникюрные ножницы и вырезала заметку «Чудовищная трагедия». Усмехнулась про себя – в альбом, на память…
– Пожалуйста.
Она отдала газеты.
– А что здесь было? Что-то интересное? – поинтересовался сосед.
– Да так… Курсы валют.
Откинулась в кресле, закрыла глаза. Надо как следует отдохнуть. Ей еще столько всего предстоит. «Тетя» возвращается домой.
Марина Волкова принадлежала к тому довольно редкому сорту женщин, про которых астрологи говорят, что у них «королевский градус», а обычные люди: «И за что ей такое счастье?» Причем даже самые близкие, даже самые родные люди порой недоумевают… Например, мама, которая с малолетства (считая свою дочь девочкой высокомерной, капризной и легкомысленной) предупреждала: «Ну смотри, Мариша, жизнь тебя научит!»
Все остальные люди, окружавшие Марину, пророчили примерно то же. Они исходили из того, что жизнь – строгая, справедливая учительница, которая, если делал уроки старательно и примерно, то и поставит тебе на следующий день пятерку… А если вместо уроков девочка мечтала, пробовала курить или целовалась с мальчиком, то вызовет к доске и поставит двойку, унизит и пристыдит перед всем классом… Но ничего такого с «воображалой Маринкой» не происходило…
Жизнь скорее похожа на попугая, который сидит на плече у шарманщика и достает записочки с предсказаниями счастья или неудачи. Почему эта коварная птица (глаза у которой вечно полуприкрыты пленкой, как будто она дремлет и при этом еще и презрительно усмехается) выкидывает такие номера? Примерным, старательным и хорошим девочкам достает бумажки, на которых нарисован кукиш, а такой, как Марина, посылает удачу?! Если попугая призывали к ответу, он тут же орал: «Попка дурак! Попка дурак!» Что означало: умственно неполноценные освобождаются от ответственности… Может быть, что-то знал шарманщик? Например, что жизнь таинственнее, сложнее и опровергает прямолинейные прогнозы: сделаешь уроки – получишь пятерку…
Во всяком случае, это было что угодно, но только не справедливость, которая, как объясняют девочкам и мальчикам, всегда должна торжествовать. Поэтому люди, окружавшие Марину и вполне искренне считавшие, что они ее любят, постоянно находились в состоянии ожидания. Ну когда же, наконец, жизнь ее трахнет! Наверное, это не означало, что они были завистливы, злобны и, лицемерно прикидываясь любящими, желали ей худого… Просто справедливость они любили больше! И, как все люди, не любили, когда их ожидания не оправдывались.
Но они именно не оправдывались.
Марина Волкова, длинноногая красивая женщина, всегда была, что называется, «в порядке».
Вредный, насмешливый попугай вместо того, чтобы порадовать добрых людей ее несчастьями, вытащил ей бумажный квадратик, на котором было написано «Леша Волков».
Природа все уравновешивает: влюбляет длинных в коротких, толстых в худых, очень умных мужчин в очень глупых женщин, талантливых и необычных людей, устающих от собственной экстравагантности, тянет, как будто медом намазано, к абсолютно серой заурядности – отдохнуть… То, чего Марина совершенно не умела – налаживать и поддерживать отношения с «этим миром», хотя бы мало-мальски сносные, – Леша умел делать с успехом, за двоих. Этим счастливым обстоятельством и объяснялось ее присутствие в элитарном Стародубском.
Они поженились с Лешей Волковым очень рано. Пока Волков зарабатывал на хлеб нелегким репортерским трудом, успевая обежать огромное количество редакций, в стране грянули перемены.
Древние китайцы утверждали, что человек, достигший больших почестей и большой власти, должен изменить свое имя – ибо это уже другой человек. Сразу или постепенно, но он избавится от всего и от всех, кто сопровождал его в прежней жизни. Ведь это соратники и друзья того, прежнего, другого. Леша Волков, не будучи китайцем, не поменял ни имя, ни фамилию, но, поднимаясь все выше, он оставлял свое прежнее окружение…
Наконец, он ушел и от Марины.
Сколько же близких и знакомых ей людей вздохнуло с облегчением. Ну наконец-то! Наконец и ее трахнуло. Справедливость восторжествовала. Ну надоело… надоело друзьям детства, подругам и бывшим коллегам наблюдать, как Марина, капризная, не прилагающая для добывания счастья никаких усилий, живущая как бог на душу положит – круглый год со свеженьким медовым загаром, мучается по утру непосильной работой – отдает горничной приказания… Как переезжает с одной роскошной дачи, с собственным участком реки и уютной купаленкой, на другую, еще более роскошную; как страдает, выбирая для столовой эксклюзивный модерновый гарнитур с мозаичной инкрустацией – не хочу, чтобы как у всех итальянский деревянный; как выбирает украшения с изумрудами, бриллиантами да сапфирами – на всем земном шаре такие только у двух десятков людей – и бросает равнодушно возле зеркала: «Ну как можно так небрежно обращаться с драгоценностями, хоть бы в сейф убрала!» Как забрасывает культовую игру московской интеллигенции, «этот пошлый теннис» – хочу, чтобы были свои лошади.
Надоело старательным, разумным и работящим наблюдать эту несносную картину под названием «у Волковой все в порядке» и вновь возвращаться к своей монотонной серой жизни, где если и есть что-то хорошее, так ведь добыто потом, стараниями и унижениями. И вот свершилось…
Марина ощутила этот вздох облегчения почти физически – будто легкий ветерок пролетел. И не нашла его приятным. Она плакала, ненавидела, негодовала, обвиняла Волкова в предательстве… Знакомые советовали: займись делом… Роман, например, напиши – ты же была, Мариночка, когда-то хорошей журналисткой… Чем-нибудь займись, а то сопьешься… Она и сама ночами напролет (ее начала мучить жуткая бессонница) думала о том, что же ей теперь делать. И мысли эти становились все злее…
Она лежала без сна в огромной постели, в абсолютной тишине, не нарушаемой привычным дыханием спящего рядом мужа… И смотрела, как в узкий просвет между тяжелыми дорогими неплотно сдвинутыми занавесями пробивается слабый рассвет… Сколько таких одиноких рассветов ее ждет? Она смахивала с ресниц неведомо отчего навертывающиеся предательские слезинки.
– Это уже не мой дом…
По утрам жизнь ненадолго начинала казаться Марине все-таки не такой уж грустной… В приотворенную балконную дверь столовой вливался осенний, настоянный на увядающих желтых листьях и сосновых иглах воздух… Он перемешивался с запахом кофе… Столовая наполнялась янтарным светом, солнце переливалось на полированных деревянных панелях, ласкало со вкусом расставленный дорогой фарфор… Все это давало обманчивое ощущение уюта, покоя…
Она, стоя у плиты, варила себе кофе, и на секунду ей вдруг начинало казаться, что если она сейчас оглянется, то увидит Волкова, его крепкий затылок… Он, как обычно, завтракает за столом… Вот сейчас она повернется и… Но чудес не бывает. Она оглядывалась и видела пустую кухню. Она была разведенной женой, одинокой женщиной. Ее будущее было туманным, ненадежным, зыбким, необеспеченным…
Однажды вечером, уткнувшись носом в специальную, сверхудобную подушку «для сохранения идеальной осанки во сне», как сказано было в инструкции, она заплакала…
В тот вечер она поняла, что Волков никогда не вернется. Когда он ушел, она клялась: даже если захочет вернуться, не захочу его видеть, никогда!
Кажется, это ее желание вовсе никогда его не видеть осуществлялось на все сто процентов… Прошло уже столько времени, а он не только не появился, но даже и не позвонил… «Хорошо… пусть у него другая женщина… но разве это не жестоко: даже не позвонить? Неужели так трудно просто спросить, как дела?» Она уже забыла свои рассуждения о том, что это даже лучше, если они не будут видеться… что так все легче забудется… И вообще… будет легче.
Легче не было. Нисколько. Ей было горько как никогда. Потому что именно сейчас в ночной темноте ей стало ясно как день, что она не может жить одна… Совершенно не может.
Телефон зазвонил неожиданно, и от слез она с трудом смогла вымолвить «алло»…
– Ну что, хлюпаешь?.. – Ритин голос был, как всегда, полон сочувствия.
«Как она почувствовала, что мне именно сейчас тяжелее всего?! Позвонила среди ночи!»
Марина так была рада, что кто-то интересуется ею… сочувствует… От этой поддержки близкого человека она снова начала рыдать.
– Хочешь, приеду прямо сейчас? – спросила Рита.
В ответ Марина только и смогла что благодарно похлюпать носом…
Они проговорили тогда всю ночь, до самого утра. Долго-долго… Вспоминали детство, куклы, мам, дачу…
Ее жалобы Рита выслушала терпеливо, не прерывая. И Марина поняла главное: у нее самая лучшая на свете подруга.
Сейчас Марина рассеянно смотрела, как тает в чашке кофейная пенка… Кофе остывал, но она не замечала этого. Сегодня с утра ей хотелось наконец хорошенько обдумать все, что случилось с ней за последнее время.
Те первые месяцы, когда Волков ушел, были действительно очень тяжелыми… Она здорово пила. И неизвестно, чем бы все закончилось, несмотря на поддержку Риты, если бы не легкий флирт, который она завела с бравым менеджером – американцем из строительной фирмы. Это скрашивало обиду, правда, совсем чуть-чуть.
Он был хорош собой, этот американец. И когда он на нее смотрел, взгляд у него был удивительный. Но она никак не думала, что эти ухаживания могут превратиться во что-то серьезное. Просто ловила себя на том, что хочет с их помощью забыть обиду. Однако вышло иначе.
Тот вечер она могла сейчас припомнить в мельчайших деталях…
За спиной слышалась музыка, веселые голоса… Внизу была темная, тихая вода. Она стояла на верхней палубе прогулочного теплохода. (Усиленно ухаживающий за ней Джон пригласил ее прокатиться…)
«Как незаметно пролетает молодость… По сути дела, это каких-то несколько лет на фоне длинной-длинной жизни», – думала Марина, глядя на темную осеннюю воду Москвы-реки.
Джон подошел и встал рядом.
– Я очень благодарен тебе за то, что ты не отказалась участвовать в этом маленьком празднике… – сказал он, положив руку поверх ее ладони, лежащей на поручне. Марина постаралась незаметно, как бы невзначай, освободить ладонь… Он так же спокойно сделал вид, что ничего не заметил.
Все последнее время их отношения развивались совсем не так, как бы ему хотелось: он приглашал ее поужинать – она отказывалась, придумывая «очень уважительную» причину. Он звонил и предлагал встретиться – она притворялась, что страшно занята…
Теплоход зафрахтовала строительная фирма Джона, чтобы отметить удачную сделку. И отказаться на этот раз ей почему-то не захотелось.
Рано стемнело. За бортом теплохода скользили зажигающиеся огни… Марину удивляло, как красивы были темные берега… Одинокий костер… фонарь на бакене и черная ворона, сидящая рядом с ним, огоньки машин – все казалось с теплохода необычайно таинственным и романтичным.
Мимо проплыл встречный теплоход: на его верхней палубе играл маленький джаз-банд… В ярком круге света ясно было видно, как старается контрабасист… На палубе рядом с джаз-бандом стояли мужчины в белых рубашках… Один из них помахал Марине рукой. Он показался ей похожим на Волкова…
А что, возможно, ее муж сейчас тоже гуляет, плавает на теплоходе и машет приглянувшемуся стройному женскому силуэту… И возможно, это и вправду он… Не узнал – и радостно машет, идиот.
Звуки джаз-банда быстро таяли в воздухе…
«Надежды маленький оркестрик под управлением любви», – прошептала она, провожая взглядом теплоход. Возможно, это последний рейс – навигация заканчивалась… Впереди была зима.
Теплоход с освещенной палубой и «маленьким оркестриком надежды» давно скрылся из виду… Река вокруг была пустынна и темна. Точно так же было у нее на душе.
– Ты скоро уезжаешь?.. – Она повернулась к Джону. Сейчас она испытывала к нему почти нежность за то, что он стоял рядом, просто за то, что она была не одна.
Но Джон молчал и, посвистывая, смотрел на темную воду.
– Джон!
– Видишь ли, Марина…
– Что-то изменилось в твоих планах? Говори…
– Да, собственно, что тут говорить… Я решил остаться – подписал еще один контракт.
– Как это?
– Так… – Джон опять, вроде бы даже, как ей показалось, со скукой в голосе, просвистел свой нехитрый мотивчик…
– Ты же говорил, что «в этой России можно сойти с ума»…
– Я и сошел. Хочу остаться. Разве не сумасшествие?.. – Он засмеялся. – Да нет… Если серьезно, то мне предложили более высокую должность, больше денег… И я отчего-то решил, что это выгодно. Понимаешь?
– Нет…
– А ведь это просто! И странно, что ты не понимаешь…
– Не понимаю я таких расчетов. Если человек хочет уехать, значит, надо уехать.
– Стало быть, не хочет этот человек уезжать…
Джон вдруг резко повернулся и схватил ее в охапку.
Она чувствовала его губы на своих губах – поцелуй получился пополам со слезами, кажется, она плакала.
«Пусть так… пусть Джон… Ей следует быть благодарной ему…» Она понимала, что, если бы он не держал ее так крепко в объятиях, она бы, наверное, бросилась в темную осеннюю воду…
В общем, еще раз подтвердилось Соломоново: «Никто не знает, откуда приходит и куда уходит любовь». О второй, печальной, части этого изречения они с Джоном старались не думать…
Случилось то, что должно было случиться. Есть любовь на свете или нет, бог весть. Но верно, что есть магнетизм – плохо преодолимая сила притяжения, возникающая мгновенно, загадочно и непостижимо… Есть угадывание, начинающееся с первого взгляда: ты мне сужена, милая; ты мне сужен, милый. Надолго ли, не знаю, но что нам не разминуться, это точно.
Марина, чуть улыбаясь, вспомнила то их первое общее утро…
– Хорошо, что ты не храпишь…
– Что, не любишь? – взволновался Джон. Известно, что с возрастом многие мужчины начинают храпеть, а ему, в его сегодняшнем блаженно-счастливом состоянии, хотелось провести с этой женщиной много-много лет.
Слабое полуденное зимнее солнце, пробиваясь сквозь мелкий переплет стильных «турецких» окон, квадратиками ложилось на его красивую в рельефных бугорках мышц спину… Марина по очереди поцеловала все эти солнечные квадраты.
– Я в тебе сейчас люблю все… Но не во мне дело… Здесь же все прослушивается, кругом «жучки»… Думаешь, приятно: храпит человек всю ночь, а им – слушай, слушай, слушай… Вдруг сквозь храп какая ценная информация пробьется! Некоторые ведь выбалтывают во сне свои секреты.
– Заботишься о людях?
– Угу… Я и Лорду всегда говорю: не чавкай во время еды – люди слушают…
– А он?
– Никакого почтения к секретным службам… Чавкает, как лошадь. Я ему говорю: ты ведь все-таки приличная собака…
«Приличная» собака-лошадь, услышав, что о ней сплетничают, поднялась с ковра и предприняла еще одну попытку отодвинуть Джона и внедриться на постель между ним и своей хозяйкой. Это означало: «Я здесь столько времени, и никогда, ни-ни, вся жизнь прошла на полу… А ты какой шустрый, только вчера появился и уже на кровати?!»
Джон не был ни особенно богат, ни исключительно умен, да и не то чтобы престижен… Точнее, Марина об этом даже не задумывалась… Это раньше, закрыв глаза, чтобы ее не обвинили в холодности (а напротив, расценили сомкнутые якобы от страсти веки как доказательство блаженства), и, в общем-то, по большей части очень скучая, она могла думать в постели о том, что следует ценить в мужчине прежде всего: богатство, власть, ум, доброту, преданность?.. Теперь же, лежа в постели с Джоном, она без всяких рассуждений понимала, что следует ценить в мужчине более всего. Увы, это был отнюдь не ум… К черту ум, доброту, преданность, власть и богатство… Их не поцелуешь.
А ей так нравилось целовать его сильное, с чистым и свежим запахом тело, таять от одного прикосновения его ладоней… Ну, в общем, полный крах интеллигентности.
Наконец-то она вняла мудрости Конфуция: человек, достигший высот политического и финансового Олимпа и имеющий в распоряжении личный самолет, не имел ничего общего с ее мужем Лешей Волковым… Этот человек ее не интересовал… Глупо сердиться на того, кого уже нет.
Теперь она только волновалась за будущее своего неверного супруга – ведь Сам тоже очень изменился, и его отношения с прошлым окружением развивались точно по древнекитайским законам… Он тоже то и дело «уходил» от старых друзей.
Марина видела Олимп вблизи, знала, что его обитатели не могут позволить себе такую роскошь, как чувство благодарности и привязанности, и поэтому догадывалась, что будущее Лешки, его столь прочное, на взгляд окружающих, благополучие не так уж и прочны…
Страшно сказать – еще недавно ей просто хотелось Волкова убить. Еще недавно она была бы рада, если бы на его голову обрушились громы и молнии.
Теперь ей даже было его немного жаль, как давно знакомого, но, в общем-то, чужого, постороннего человека. И объяснить это только влиянием мудрости Конфуция было трудно – интрижка с красавцем менеджером, которую она поначалу воспринимала как развлечение, как способ отвлечься от проблем, превратилась в нечто более серьезное. И все ее злые мысли, замыслы и планы отступали куда-то далеко-далеко. Еще немного – и растают, забудутся вовсе.
Марина допила остывший кофе, рассеянно поставила чашку на стол. Чашка ткнулась в стопку утренних газет, опрокинулась, и темное кофейное пятно расплылось на газетной полосе. Она все-таки разобрала крупно набранные на первой полосе заголовки:
«Семья «нового русского» расстреляна на своей французской вилле».
«Семнадцатилетний подросток убивает всю свою семью!»
«Юноша-убийца пожалел только свою сестренку! «Она не сделала мне ничего плохого», – объяснил он полиции».
Ужас какой-то… Что ни день, то новость, и одна другой страшней… Марина отодвинула от себя мокрые газеты. На секунду что-то задержало ее внимание, кажется, фамилия этого мальчика-убийцы… она показалась ей знакомой… Но дотрагиваться до намокших газет еще раз было слишком неприятно…
Она вернулась к своим мыслям… Вчерашний разговор с Джоном вывел Марину из состояния лунатизма, какой-то загипнотизированности, в котором она, по-видимому, пребывала все последние недели…
Вроде бы что-то делала, двигалась, ела, пила, как-то жила… Но все это было очень похоже на сон с открытыми глазами. Но вчерашний вечер все переменил…
Накануне, подъехав к ресторану «Царская охота», они с Джоном вышли из машины и обомлели – вокруг лежал пушистый, совсем зимний снег… Деревья стояли, как в сказке…
– Ай!
В нее угодил скатанный Джоном снежок.
– Ну, берегись…
От снега, движения, смеха Марина раскраснелась и как-то совсем забыла свои обычные, связанные с Лешей Волковым печали и преследующее ее последнее время странное болезненное состояние…
После прогулки на морозном воздухе в зале небольшого ресторана, где горел камин, им показалось на редкость уютно. Все выдержано в русском стиле. Телега в центре зала уставлена всевозможными вкусностями… соленые грибочки, помидорчики, капустка…
– Ух! Я съем все! – пообещал Джон.
На столе уже стоял графинчик с «Клюковкой».
– Дерябнем?! – предложила Марина. И засмеялась: – Знаешь это слово?
– Знаю! – улыбнулся Джон. – Все-таки не первый день в России…
Они чокнулись.
– Ох, хороша «Клюковка»… Настоящая… Штофики, шкалики, стопочки… сколько в русском языке замечательных, ласкающих ухо слов… – мечтательно заметила Марина.
– Да, немало, – сдержанно поддакнул Джон.
– Ну что, дорогой, по второй?
– По второй. – Американец покорно кивнул.
– Попробуй вот это… – Она подцепила с тарелки какую-то любовно, с домашним тщанием, как и все в этом ресторанчике, приготовленную снедь. – Правда, хорошо?..
Джон снова согласно кивнул.
– По третьей? Ох, и наклюкаемся мы с тобой…
Они рассмеялись. Но Джон отчего-то не так весело, как она.
– Шкалики, стопочки… – Он нежно пожал ее руку. – Только, видишь ли… – Он кивнул на бокалы. – Мне кажется иногда, что это становится уже опасно для тебя…
– С чего ты взял?
– У меня есть глаза!
– И что же они видят?
– То, что ты становишься другой… Очень изменилась в последнее время… И нужно что-то делать…
– Что же именно?
– Мне кажется, я знаю.
– Ты?! – Марина пожала плечами.
Они замолчали.
Отсветы огня играли на хрустальных гранях бокалов…
Разомлевшая от морозного воздуха, душистой «Клюковки», жаркого огня, Марина смотрела на красивое, мужественное лицо Джона.
«И правда, как все может быть хорошо, весело, просто… Я его люблю, я его просто люблю», – думала она.
Да что, собственно, ей еще надо-то? Красивый, высокий… умный… Резкие черты лица придают ему особую мужественность и шарм… Когда он выходит из машины и открывает Марине дверцу, девушки и женщины смотрят на нее с завистью. Да, вот если бы у нее был такой муж…
– Хочешь, Джон, расскажу тебе мой любимый анекдот? – Она оторвалась от своих размышлений. – Вот послушай… Из пункта А в пункт Б выходит поезд. А навстречу ему из пункта Б в пункт А выходит другой поезд. И вот они идут навстречу друг другу по одноколейной, обрати внимание, железной дороге… и не встречаются… Угадай почему?
– Не знаю… – Джон простодушно ломал голову над загадкой. – Почему?
– Не судьба! Радость моя, не судьба.
Марина вдруг разом сникла. Вся радость, вызванная загородной прогулкой, куда-то пропала… И этот уютный ресторан, с самыми высокими в Москве ценами, тоже вдруг разом перестал радовать…
«Не судьба, – повторила она про себя. – Быть счастливой женой мне – не судьба».
Джон взял ее руку и медленно, очень нежно поцеловал.
– Дурацкий анекдот! – сказал он.
– Почему же? Мне кажется, очень мудрый.
– Нет, он не мудрый, а очень русский… Совсем не американский. В нем отражается, как в капле воды, весь ваш российский фатализм. Обреченность, которой вы все болеете… Придумываете себе трагический конец и идете к нему покорно, как будто в жизни действительно только одна колея. Но это жизнь, а не железная дорога… И она зависит от человека. Знаешь, как у нас говорят? «Так не бывает, чтобы Господь, закрыв одну дверь, не открыл другую…» Надо только, чтобы у человека было желание этим воспользоваться. Конечно, мы, американцы, бываем несколько туповаты в своем оптимизме… Но у нас так: если есть проблема – ее надо решать. А у вас – ждать обреченно, чем все закончится.
Он снова поцеловал ее руку.
– Доверься мне… Ты даже не представляешь, любимая, как мы с тобой весело, здорово, «в свое удовольствие» заживем…
– Мы с тобой?
– Вот именно. Выходи за меня замуж! Выйдешь?
Она помолчала и ответила:
– Выйду…
Вот так легкомысленный роман принял неожиданный оборот: Джон сделал ей предложение. И теперь Марине, допившей свой утренний кофе, не терпелось поскорее рассказать об этом, посоветоваться, поделиться…
«И Рита еще, как назло, куда-то провалилась, даже посоветоваться не с кем… Сколько можно разъезжать по этим заграницам… Скука ведь там смертная». Марина еще раз набрала номер телефона подруги, но, кроме предложения поговорить с автоответчиком, ничего нового не услышала.
Петя Стариков уже затягивал ремни на чемодане, когда Анна, как они и условились, ровно в восемь, позвонила в дверь его квартиры. Петр уезжал к родителям. Его отец читал лекции в Кейптаунском университете, срок его контракта скоро заканчивался… И они с матерью постоянно бомбардировали Петра телефонными звонками, уговаривая приехать к ним в ЮАР.
