Текст книги "За милых дам"
Автор книги: Ирина Арбенина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)
Ясновская хотела немного отдохнуть, отвлечься. Хотя скопление модных и богатых людей обычно ее не привлекало… Но ей нравились работы этого модельера, и она решила заехать…
Между тем ее внимание привлекла знакомая дикторша, явно намеревавшаяся затмить представленные модели своим безумным экзотическим нарядом. Ее платье состояло из разноцветных шелковых лоскутьев, разлетающихся при малейшем движении, как перышки… Вообще выражение «чудо в перьях» подходило в данном случае как нельзя лучше…
Сама Ясновская была одета дорого, но довольно скромно. В соответствии с негласным правилом: на показах не стоит стремиться переплюнуть манекенщиц.
Нелли постаралась спрятать ироническую улыбку. И тут почувствовала на себе чей-то упорный взгляд. Рядом с разнаряженной дикторшей сидела пара: молодой мужчина и женщина. Молодая женщина с очень красивым, холодным, чуть брезгливым, неприятным выражением лица. Нелли Всеволодовна узнала ее и невольно вздрогнула… Эта красавица носила ту же фамилию, что и она! Леночка Ясновская, последняя жена Аркадия… Та, к которой он ушел!
Леночкин спутник, красивый молодой мужчина, рассеянно скользил взглядом по рядам… «Уже утешилась! Уже выбрала себе замену…» – зло подумала Нелли. А Леночка продолжала в упор смотреть на Нелли Всеволодовну.
Поймав Неллин взгляд, черноокая красотка любезно ей кивнула… А Нелли демонстративно отвернулась. «Еще не хватает обмениваться приветствиями со всякой!..»
Она снова перевела свой надменный взор на «дикторшу в перьях» и принялась столь заинтересованно ее разглядывать, что госпожа Ясновская-вторая не могла не понять: с ней не поздоровались намеренно!
«Как люди слепы, не замечая очевидного… Того, что любому внимательному постороннему человеку видно с первого взгляда. Как можно было раздумывать, выбирая между двумя женщинами – этой холодной, хищной, неприятной, как аллигатор, и мной, любящей и преданной беспредельно… – думала Нелли. – Нет, уж что правда, то правда – мужчины заслуживают то, что они имеют. Видно, и вправду так: скажи мне, кто твоя жена, я скажу, кто ты…»
Устав от огромного количества моделей и поняв, что до финала она недотянет, Ясновская-первая потихоньку выбралась из зала…
Дело было, конечно, не в количестве моделей… Эта неожиданная встреча вдруг выбила у нее почву из-под ног, напомнила самые тяжелые минуты ее жизни, нарушила то спокойствие, в котором, по ее мнению, она пребывала все последнее время…
Она вдруг в мельчайших подробностях припомнила тот день, когда ей в университет, прямо на кафедру, принесли огромный букет роз от Аркадия – и в нем письмо… Муж объяснял, что разводится, и просил простить…
Наверное, он посчитал, что это красиво – прислать на прощанье такие роскошные цветы.
Почему-то она не решилась тогда сразу выбросить их или оставить на работе… Наверное, не хотела, чтобы коллеги поняли, что букет «прощальный», неприятный для нее.
Она сохранила их до конца рабочего дня и пошла домой. Так ей, во всяком случае, казалось: будто она пошла, как обычно, после работы домой.
На самом деле Нелли Всеволодовна медленно брела по улице, не очень представляя, куда она идет и зачем… И надо ли ей вообще куда-нибудь идти…
Был конец рабочего дня… На улицах царила обычная для этого времени суета. Она брела, как сомнамбула, с огромным букетом роз. Ее толкали, задевали локтями, но она совсем не чувствовала этого… Некоторые прохожие удивленно оборачивались вслед женщине с огромным букетом роз, словно в полусне бредущей по улице… Правда, лишь совсем немногие – большой город привык к разным странностям, и каждый здесь был занят собой.
Нелли шла, не различая дороги…
Более страшное, чем обида, чувство – разочарование – захватило ее душу… Обычные в таких случаях женские сетования: «Как он мог?!» – вдруг обернулись догадкой: «А может быть, и вправду мог! Потому, что я себе всегда его придумывала…»
И того Аркадия, которого она любила, вовсе и нет… И главное, никогда и не было… Она была предана выдуманному ею человеку. И не пора ли ей вернуться в реальный мир? Хотя здесь, в этом реальном мире, так горько и пусто, будто идешь по пепелищу…
«Я думал, что сердцу не больно…»
Вдруг все, от чего она, живя с Аркадием, прятала голову, как страус, и не то чтобы прощала, а даже и не смела поставить в вину, показалось обидным, несправедливым…
И теперь вот она идет как потерянная и умирает от горя, думает чуть ли не о смерти… А он счастлив и доволен жизнью.
Нелли Всеволодовна вдруг как будто очнулась и поняла, что у нее устали руки… Невероятно устали… От букета, который она несла, совершенно позабыв о нем, уже бог знает сколько часов.
Прелестный букет… Оказывается, можно перешагнуть через человека, с которым прожита жизнь, оплевать его с ног до головы, растоптать его любовь. И при этом прислать букет цветов…
Она зло поискала глазами урну, чтобы выбросить эти розы. Избавиться от напоминания о своем унижении и разочаровании, о своей потерянной любви. Но урны рядом не было. В свете зажженных фонарей лепестки роз, уже чуть поникшие, отливали жемчужным светом. «Как они красивы, – подумала Нелли, – и ни в чем, ни в чем не виноваты… Это ужасно – выбрасывать такие цветы… Ведь они умрут, никому не принеся радости…»
Ясновская огляделась по сторонам… Вокруг шумели, обтекая маленький московский сквер, машины… На этом уютном островке сидели на скамейках старушки. Нелли выбрала ту, что сидела с краю в какой-то смешной шляпке, как будто из театрального реквизита пьесы Бернарда Шоу… Ее соседки о чем-то болтали, а она сидела, склонив голову набок, как маленькая заснувшая птичка, и о чем-то грустно думала, должно быть, что-то вспоминала…
Ясновская подошла к ней и протянула ей розы.
– Разрешите вам подарить.
Старая женщина изумленно подняла на нее глаза.
– Мне?! – Она, ничего не понимая, смотрела на Ясновскую.
И вдруг что-то ожило в ней при виде этих прекрасных тяжелых роз… Что-то блеснуло в погасших старых глазах… Она улыбнулась – почти победоносно, как в молодости, когда она была, наверное, одной из первых красавиц, и благосклонно кивнула:
– Благодарю… – Она приняла неожиданный букет как должное… И Нелли сразу поняла, что эта дама умела принимать цветы и дарили ей их когда-то нередко.
– Антонина Марковна! – окликнула ее одна из соседок по скамейке. – Лучше бы нам, бедным пенсионеркам, колбаски подарили, правда?! «Докторской»! Зачем такую уйму денег на баловство – на цветочки тратить…
– Вы не правы, – возразила старая дама, вдыхая аромат роз. – Женщина, которая поменяет розы на «докторскую» колбасу, – это так скучно…
«Вокруг столько людей, которым, наверное, гораздо хуже, чем мне… – подумала тогда Ясновская. – Но они стойкие… Они живут. Потому что жить – это значит быть сильной…»
В тот день Ясновская вернулась домой уже глубокой ночью. И с удивлением увидела, что в окнах горит свет…
Она открыла своим ключом дверь, подошла к приотворенной двери гостиной и увидела, что за столом сидит ее приятельница (не то чтобы самая близкая, но одна из многих) и не отрываясь смотрит на зажженную настольную лампу… Эта обычно деятельная, оживленная, вечно чем-то занятая женщина просто сидела и немигающим взглядом смотрела на прикрытый зеленым стеклянным абажуром огонь лампы… И лицо ее было невероятно жестоким.
– Вы?! – удивленно спросила Нелли. – Как вы сюда попали?
– Меня впустила домработница и, закончив дела, ушла.
– Что же вы здесь делаете в такое время?
– Жду… Жду вас. Я узнала, что вас бросил муж. И мне не хотелось, чтобы вы оставались сегодня одна.
– Не стоит меня утешать…
– А я не хочу вас утешать… Но я хочу сказать вам: расплата рано или поздно приходит ко всем… Ко всем, кто ее заслужил.
В тренажерном зале «Фитнесс-клуба» не пахло здоровым спортивным потом, как можно было бы ожидать, поскольку, по идее, люди в таких местах качаются, сгоняя в поте лица лишние калории и наращивая мышцы… (Петя усмехнулся, вспомнив рекламу одеколона «Спортклуб» – сладкая парочка замирает в блаженстве… Любой спортклуб у Старикова, который знал, что такое качаться, ассоциировался с вполне определенным запахом.) Но в «Фитнесс-клубе» пахло, как в парфюмерном отделе дорогого бутика…
Петя ждал Аню, которую Марина Волкова уговорила пойти с ней на сеанс массажа, и от нечего делать разбирался в обстановке.
«Ну просто сказка – для тебя бесплатно!» – соблазняла ее Марина Вячеславовна. И глупая Анька не устояла… «Хотя зачем ей массаж… Когда она – сама свежесть и юность», – думал Петр.
С некоторых пор, а точнее, с тех самых, как Анна, якобы заболев гриппом, пропала на две недели – ни слуху ни духу, и в университете нет, и телефон молчит, – Петр взял себе за правило провожать девушку до дома… «Хватит с меня!» – подумал он, принимая это решение. И в самом деле, за две недели Аниного исчезновения он так тогда извелся…
Ожидая Анну в «Фитнесс-клубе», он увидел столько знакомых лиц, будто посмотрел новогоднюю телепередачу, в которой все знаменитости страны торопятся поздравить сограждан с праздником. Певцы, модельеры, телеведущие, политики, депутаты, финансовые магнаты, всякого рода модные люди, почти ежедневно мелькающие на экране… Уже и вспомнить не можешь, чем же они прославились и чем, собственно, занимаются в свободное от участия в телепрограммах время…
Лица этих людей, несмотря на обилие сложнейших тренажеров, отнюдь не блестели от пота. Платили они тысячи долларов за свое членство в «Фитнесс-клубе» совсем не для того, чтобы тренироваться. (Чтобы избавиться от пуза, уж Петя-то это знал, вовсе не нужно столько денег…)
Это было место общения. Здесь важно было состоять, иметь очень дорогую и стильную экипировку, соответствующий автомобиль и все другие признаки определенного уровня благосостояния. Все это давало возможность встретиться и поговорить, а главное, засвидетельствовать, что у тебя все о’кей: ты не отбился, не отстал от элитной части стада.
– У, какие мы серьезные… Какие мы грустные…
Перед Петей, глазевшим по сторонам, как дитя на новогодней елке, стояла сама хозяйка, сама «фитнесс-леди» Надежда Хоккер.
– Здравствуйте.
– У, какие мы официальные…
Именно так Надежда с ним и разговаривала, как с обиженным недоразвитым дитятей, которому не досталось подарка на общем празднике.
– Пойдем ко мне в кабинет, выпьем по чашечке кофе… Мариночка и Анечка задерживаются у массажиста и просили не давать тебе скучать…
– Не беспокойтесь, пожалуйста… – совершенно искренне запротестовал Петя, вовсе не стремившийся в паучьи сети рыжеволосой фурии. Но Надежда уже подхватила его под локоть, и хватка эта оказалась довольно крепкой.
На секунду Пете показалось, что он спасен: на Надежду вдруг спикировал приятный мальчик – ведущий телепередачи «Трах-тарарах новости» или что-то в этом роде… Он нежно, как родную маму, поцеловал «фитнесс-леди» в щеку.
– У, какие мы ласковые… – пропела Надежда.
И Петя понял, что так она, очевидно, разговаривает со всеми смазливыми молодыми людьми… Что, собственно говоря, не сулило Старикову в ближайшее время ничего хорошего… Правда, его все еще не покидала надежда освободиться – поскольку продвигались они к чашечке кофе, можно сказать, с боями. На хозяйку был большой спрос. Вслед за мальчиком из «Трах-тарарах новостей» к Хоккер подлетела дама с гладким, как надутая автомобильная шина, лицом, со следами шрамиков от подтяжек, которые не скрывали сейчас волосы, поднятые вверх – у, какие мы спортивные! – индейской повязкой.
– Наденька, я почти полгода была в Штатах… Сейчас только узнала. Примите мои соболезнования…
Петя почувствовал, как железные, впившиеся в его локоть пальцы «фитнесс-леди» ослабли.
– Додик был прелесть… Мне так жаль…
Глаза у дамы с молодым лицом были старые, как у обезьяны, давшей начало человеческому, если верить Дарвину, роду. И сейчас в них были ехидство и всепонимание.
Пете даже показалось, что Хоккер поежилась. Но стоило даме-обезьяне остаться «за кормой», как Надежда сразу оживилась и полностью восстановила форму, что чувствовалось по тому, как ее мягкое пышное бедро просто приклеилось к Старикову, словно она собиралась станцевать танго.
Надежда приставала к нему более чем откровенно. Наконец Стариков не выдержал:
– Я сожалею, мадам, – уже не пытаясь быть галантным, Петя снял со своего колена ее ладонь.
Она опять придвинулась к нему.
Понадобилось значительное усилие, чтобы отлепить от себя ее потные тяжелые руки. Вежливо не получилось.
– Я очень-очень сожалею, мадам, – повторил он и сделал шаг к дверям.
Дебелая Надежда преградила ему путь.
– Вы же не хотите, чтобы я спасался бегством? – Петя усмехнулся: – Или закричал? Как женщина, вы, несомненно, лучше знаете, как полагается спасаться… Что посоветуете?
Минуту она смотрела на него в упор. Постепенно пелена похоти, застилавшая ее большие коровьи глаза, спала. И лицо начала искажать ярость. Она покраснела мгновенно, как это бывает с рыжими.
– Дурак… Да что ты там о себе воображаешь?!
– В общем, ничего.
– Именно что так! Жалкий мужичонка… Зверушка бессмысленная!
Она изо всех сил старалась не перейти на крик и поэтому шипела… Очень натурально, почти по-змеиному.
– Ты знаешь, что я могу купить любого?
– Право, не стоит хлопотать и тратиться.
Стариков заметил, что она посмотрела на него с удивлением. И это удивление, кажется, немного ее успокоило.
– И ты не хотел бы обеспечить свое будущее?!
– Будущее – категория туманная, мадам. Если вы имеете в виду счастливую обеспеченную старость альфонса, то нет. Выбираю самоуважение.
Хоккер вдруг рассмеялась.
– А ты философ…
– Я географ.
– Географ?
Она достала сигарету, села на край кресла:
– Присаживайся, географ…
Петя не изъявил желания.
– Да не бойся. Не обижу…
Она не спеша поднесла к сигарете золотой «Ронсон».
– Если ты географ, то я тебя немного просвещу… тебе будет любопытно: твоя тема… Знаешь, есть такая теория континентов?
– Не знаю.
– А напрасно! Тебе будет полезно это узнать и как географу, и, главное, как мужику… Так вот… Все, мой милый, развивается на свете по синусоиде. Сегодня одни наверху, завтра другие. Вчера один континент – Европа – был на вершине взлета и цивилизации… и вот он уже приходит в упадок, стареет, впадает в немощь… Приходит черед молодой энергичной Америки. Но уже и она исчерпывает себя… Расцветает, рвется вперед Азия… И вот, глядишь, в будущем, кто бы мог подумать: неразвитая угнетенная рабыня Африка вдруг да и начнет верховодить?!
– Любопытно…
Петя обратил внимание, что, успокоившись, она опять стала говорить и выглядеть, как дама из высшего света – ее животные инстинкты, вырвавшиеся наружу, снова затаились.
– Еще как любопытно… Просто жутко интересно, мой милый… Это я все к тому рассказываю, чтобы ты не очень задирал нос. Ваш мужской континент пришел к закату, радость моя… Вы слабы… Зависимы, потеряли инициативу. Вы обабились… вас легко купить и еще легче использовать. Еще немного, и вы займете то место, которое заслуживаете. На кухне. Очередь за дамами, милый мой. Грядет наша эра, грядет двадцать первый век…
Она вдруг грустно, вполне по-человечески вздохнула.
– Извини за длинную лекцию. Это я для того, чтобы ты не обижался за попытку тобой попользоваться… Я всего лишь обращалась с тобой, как привыкла с вами, то есть с мужиками, обращаться. Извини, дорогой. И пошел вон.
Петя с облегчением направился к дверям.
Из «Фитнесс-клуба» он вышел, чувствуя себя похудевшим на пару килограммов… Что, конечно, соответствовало рекламным обещаниям этого заведения, но вовсе не входило в его, Петины, планы. Он оборонялся от вожделений Хоккер, как римская весталка, для которой потеря девственности означает смерть.
Кто их знает, как там будет в двадцать первом веке? Перспектива, нарисованная рыжеволосой дамой, оптимизма не вызывала. Он с некоторым ужасом вспоминал то, что происходило в кабинете у Хоккер…
Когда появились Аня и Марина Вячеславовна, он заметил, что Волкова хитро улыбается. Анна села в его «Жигули», а Волкова замешкалась и придержала Петю за рукав.
– Ну что, дружок, выдержал осаду?
– Ах, вы в курсе…
Борьба «за честь» несколько подорвала Петины нервы, и голос его звучал резко.
– Наденька, судя по всему, так надеялась, что ты не будешь возражать. – Марина расхохоталась. – Вот сволочь… Ну, Надежда… Кажется, тебя всерьез решили приватизировать…
– Так ее темперамент для вас не тайна за семью печатями? – Петя хмуро отвернулся.
– Да не принимай ты все так серьезно… Надежда немножко помешана на этом деле.
– Ничего себе немножко.
– Ну а что? Она богата… очень богата, независима…
– А муж?
– Они развелись. Знаешь, он подарил ей этот «Фитнесс-клуб», как игрушку, чтобы не пила… А она так раскрутила дело, что потом и мужа побоку – больше не нужен ни он, ни его деньги… Теперь живет, как хочет. Женщина из двадцать первого века.
– И много у вас таких знакомых?
– Каких?
– Из двадцать первого века.
– Хватает.
Петя поймал ее быстрый взгляд.
Женщина летела в самолете… Сидела, откинувшись в удобном кресле, прикрыв глаза. На коленях у нее лежала раскрытая книга. А на губах играла легкая улыбка, как будто ей снился хороший сон… На самом деле она не спала. Она мечтала о мщении… Она представляла, как скоро вонзит в неверное сердце острое, ядовитое жало. Опять наступало время мщения… Она не простит измен никому. Пусть теперь им будет так же больно, как больно было ей, когда она осталась без мужа…
– Вы не разрешите посмотреть вашу книгу? Кажется, это что-то очень любопытное…
Женщина вздохнула и открыла глаза. С соседнего кресла ее окликал общительный соотечественник. Только «наш человек», несмотря на то что у попутчика закрыты глаза, может затеять беседу.
– Взгляните…
Она протянула любопытному пассажиру книгу.
– Жерар Папюс! – воскликнул общительный, похожий на пенсионера турист, рассмотрев внимательно корешок. Он раскрыл книгу на том месте, где лежала закладка.
«Скажем теперь несколько слов о внушениях, осуществляемых по пробуждении… Постгипнотические внушения.
Когда получивший внушение субъект просыпается, то сейчас же ощущает сознательное влечение исполнить внушенное действие, и тут ему представляется удобный случай выказать уровень своего развития.
Если это существо чисто импульсивное, привыкшее инстинктивно подчиняться всем инстинктивным влечениям (например, деревенская баба), оно пассивно выполняет внушение, хотя и недоумевая, но в то же время мотивируя вкривь и вкось свои поступки.
В случае же если загипнотизированный – человек с характером, привыкший противопоставлять свою волю инстинктивным побуждениям, внушение будет исполнено лишь постольку, поскольку его воля это допустит.
Возможно, впрочем, что в момент исполнения внушения субъект снова погрузится в гипнотический сон и тем лишит свою волю возможности противодействовать внушению.
Можно внушить загипнотизированному лицу совершить какое-нибудь действие не тотчас по пробуждении, а спустя известный срок, и, как показывает опыт, внушение в большинстве случаев исполняется.
Здесь мы сталкиваемся с чудесным динамическим свойством идеи: делая внушение на срок, мы закладываем в импульсивный центр субъекта зерно некоего динамического существа, точный момент появления которого на свет мы определяем текстом внушения. Это динамическое существо будет в свое время действовать изнутри наружу… Следовательно, оно не чувство, ибо существенной особенностью чувства является действие снаружи внутрь.
Это идея, которую воля гипнотизера одаряет специальным динамизмом и в виде зародыша вкладывает в импульсное существо субъекта, чтобы она в определенный день активно проявила заключенную в ней энергию, приведя в действие соответствующий центр.
Это род одержимости.
Оккультисты и маги называют эти эфемерные существа, создаваемые человеческой волей, элементарными существами, или элементалами».
– Чего-то сложновато… – вздохнул пенсионер, с трудом одолев страницу: – Внушение… элементалы.
– Да уж, непросто… – усмехнулась дама.
– А что, это правда возможно?
– Что именно?
– Ну, что-то внушить… Вот сейчас, скажем, внушить… А тот, кому внушили, исполнит это в намеченный срок?
– Да нет, конечно… – Дама любезно улыбнулась. – Сказки…
– Сказки?!
– Ну да… Средневековые. Вы же видите, кто автор…
– Папюс какой-то…
– Вот именно… Жерар Папюс. Мистик и маг из прошлого века…
– Но вот пишет же человек…
– Ну, пишет… – Дама опять улыбнулась туристу, как дитяти несмышленому. – Видите ли, он жил давно. И все, о чем он пишет, тоже было давно… Давно и неправда.
Она забрала у попутчика книгу и, захлопнув, убрала ее в сумку.
Французская Ривьера встречала весну. Едва пробившаяся из почек зелень была такой нежной, что, казалось, в воздухе, пропитанном солью и свежестью моря, на ветвях деревьев повисла зеленоватая дымка. Автомобиль поднимался все выше в гору, петляя по идеально ухоженной дороге… Женщина попросила водителя остановиться недалеко от таблички «Privee»… Постояла задумчиво какое-то время на границе частного владения. Потом отпустила машину и отправилась дальше пешком.
Мальчик ждал ее, как они и условились, рядом с воротами. Возле его ног лежали два черных с рыжими подпалинами добермана. При ее приближении они напряглись и зарычали. Но Марк бросил им:
– Тихо!
И собаки мгновенно обмякли, успокоились.
– Тетя!
Марк обнял ее нервно и нежно, и Женщина чуть не заплакала от жалости.
– Как ты изменился, дружок…
За те два года, что она не видела этого ребенка, он ужасно вытянулся и из невысокого, щуплого подростка превратился в долговязого, худого юношу, бледного, несмотря на все солнце Ривьеры, с лихорадочным блеском в глазах.
– Наконец-то… Наконец вы приехали.
Ей показалось, что он всхлипнул, как будто собирался заплакать.
– Ну, ничего… Ничего… – Она погладила его по щеке. – Все будет хорошо… вот увидишь.
– Вы не пойдете к ним?! – Марк посмотрел в сторону дома – покрытые черепицей башенки виллы розовели над салатовой дымкой деревьев.
Женщина не торопилась отвечать… «Боже, какая красота кругом, и сколько мерзости, низости среди такой красоты… среди этих нежных листочков».
– Я не хочу, чтобы вы с ними разговаривали… Не ходите, – нервно повторил Марк. – А то…
– Что же, дружок?
– Вы тоже будете за них! А я не хочу… У них и так – все. А у меня – ничего… и никого.
– Не пойду. – Женщина взяла его под руку. – Я приехала к тебе.
«Его самого когда-то купили, и теперь он боится, – велико обаяние богатых! – что купят и меня…» Вся ее жалость к юноше мгновенно испарилась.
Когда посреди ночи ее разбудил в Москве звонок Марка, она с трудом поняла, что к чему… Отец Марка не входил в ее планы. Марк был ее дальним родственником, сыном троюродной сестры. В телефонной трубке слышались судорожные всхлипывания, он кричал, что всех их ненавидит… что сделает что-то ужасное… Когда остались только гудки, Женщина положила трубку и некоторое время сидела на краю постели, раздумывая. Обычная история… Отец Марка разбогател мгновенно и фантастически. Всю жизнь он прожил кое-как, в основном перебиваясь на зарплату жены, школьного завуча, неплохую по тем временам – триста рублей. В смутные времена основал некий фонд, собрал деньги с нескольких тысяч дураков и уехал. С женой развелся. Сын выбрал отца и уехал вместе с ним.
Женщина понимала, почему мальчик не позвонил матери, а выбрал в качестве телефона доверия ее номер. Смысл сделки «купля-продажа» хорошо известен и детям. А ему, когда он бросал мать, было уже пятнадцать.
Да вот только не заладилось… Плюс обычная юношеская неврастения. Ты чувствуешь себя центром мироздания, а окружающие этого упорно не замечают и ведут себя так, будто перед ними нечто неопределенное. Отец, рассеянный, занятый своими делами и едва замечающий сына… Молодая ненавистная мачеха, молочная сестренка, которую все обожают, старуха – новая теща отца… Понятно, что на этой вилле жизнь мальчика не была сладкой… Ну что ж… Это будет неплохое дополнение к плану. Надо реагировать на вновь возникающие обстоятельства… быть более гибкой. Женщина постарается оправдать оказанное и по телефону доверие.
– Они завтракают… Пройдите в сад, там никого… – предложил Марк.
Они шли по дорожкам, усыпанным мелким ракушечником, – когда-то и в России на южных курортах было так же: не серый плавящийся на солнце асфальт, а перламутр и шорох морских ракушек, поглощающих жару и пыль.
Доберманы разочарованно – им не разрешили никого загрызть – плелись позади… Железная выучка: догони чужого и убей – пропадала зря.
Над морем им ударил в лицо ветер… Белая балюстрада, огораживающая площадку над обрывом, немного потемнела от долгой зимней сырости. Средиземное море, еще туманное, еще холодное, простиралось внизу серо-голубой бездной.
– Что же ты хотел натворить? – спросила Женщина. Узкая рука в светлой перчатке легла на балюстраду.
Марк наклонился вниз, заглядывая в туманную глубину бездны.
– Ничего…
Он помолчал. Женщина тоже молчала, не торопясь ему помогать.
– В общем… я хотел себя убить.
– Понимаю… Ты решил им не мешать. Благородно.
Его просто передернуло от отвращения:
– Еще чего!
Он так ненавидел свою семью, что само предположение, будто он собирается сделать для них что-то хорошее, именно: умереть и оставить их в покое… оставить их – без него! – наслаждаться деньгами, покоем, этой виллой, автомобилем «Порше», который отец не дает ему по совету мачехи, – показалось ему донельзя скверным. Оставить их в покое?!
– Еще чего! – повторил он и перестал смотреть вниз. – Вы думаете, они будут только рады?!
Женщина молчала. Она не собиралась торопить события. В данном случае это только повредит. Мальчик так их ненавидит, что все сообразит сам. Она только поможет ему, направляя его нехитрые обозленные мысли в нужное русло.
На площадке, неуклюже ковыляя, появился маленький ребенок. Рядом, шаг в шаг, тоже переваливаясь, шла бонна – полная, степенная женщина. Бонну никогда не спутаешь с бабушкой – бонны похожи выражением лица на верховных судей…
Ребенок остановился, поглядел на них, и этого незапланированного удивления оказалось достаточно, чтобы он потерял равновесие и шлепнулся – мягко уселся на землю.
– Русских всегда можно узнать по тому, как они кутают детей… – усмехнулась Женщина. – Ни одного маленького француза или американца не увидишь в такую пору в шерстяной шапке, толстой неуклюжей куртке…
– Пожалуй… – Марк отвечал рассеянно, думая о своем. – Это моя сестренка, – заметил он.
Бонна подняла ребенка, и пара тем же манером, переваливаясь и сопя, скрылась за деревьями.
– Как они все ее, верно, любят, – вздохнула Женщина.
– Да. – Мальчика опять передернуло. – Ее они любят.
Женщина искоса и внимательно изучала сумрачное выражение его лица. Она видела сейчас все бреши его психики, все болезненные места, по которым даже не надо бить, достаточно вовремя уколоть, напомнить о ненависти и боли.
Издалека долетел женский смех, послышался довольный мужской баритон…
Женщина представила их завтраки «в кругу семьи» на веранде… Шорох салфеток, серебряный звон ложечки о фарфор, пар над кофейником. Средиземноморский свежий ветерок пробегает по лепесткам фиалок в маленькой корзинке, поставленной горничной на край стола… Все это обрушившееся на «совков» счастье… Молодую, красивую жену… мужчину на пике финансовой удачи, намеренного прожить еще одну, но на этот раз иную, радостную, не мучительную жизнь… толстого ухоженного ребенка, старую тещу, которая, наконец-то, дожила до «такого счастья».
Женщина опять перевела взгляд на сумрачное лицо Марка. Под этот рай была подложена мина самого смертоносного и разрушительного действия. И отсчет времени уже пошел: тик-так, тик-так…
Она заметила, как на виске у юноши в такт этому хронометру смерти дергается голубая жилка…
Русский следователь, которому поручили опекать господина Берти Фостера, усадил его напротив себя и печально посмотрел на гостя поверх папок с делами, загромождавших стол.
Картина была довольно символической: эта груда папок разделяла их, как баррикада, заранее отрицая любую возможность найти общий язык. Швейцарец сорвался в Москву из-за одного трупа, портившего его идеальную репутацию. У русского в этих делах – гора трупов, и он уже заранее знает, что не сможет эти папки даже просмотреть и потому отправит обратно на доследование, не глядя… Поток дел в прокуратуре был выше реальных человеческих возможностей.
– Кофе?
Фостер помотал головой.
«Ну и слава богу», – подумал про себя хозяин кабинета. Хваленый чайник – «Тефаль, ты всегда думаешь о нас!» – сломался, как только истекла шестимесячная гарантия. И банка с кофе, кажется, была пуста – скрести по донышку в присутствии этого господина не хотелось.
– Итак, вы хотите, чтобы мы помогли вам найти женщину… от двадцати до сорока лет, которая посетила год назад Швейцарию?
– Д-да… – не очень уверенно кивнул Берти. Он не понимал, почему взгляд русского коллеги заставляет его чувствовать себя пациентом на приеме у психиатра. Однако он почувствовал, что вопрос, такова была его интонация, был похож на уточнение диагноза: «Вы, господин Берти Фостер, действительно считаете себя Наполеоном Бонапартом?»
Словно подтверждая догадку Берти, русский коллега с невыразимым сарказмом переспросил:
– Really?
Это «Really?» можно было перевести как «Действительно?», или «Точно?», или «В самом деле?», или «Вы уверены?», или «Неужели?»… Но в устах собеседника Берти это прозвучало как: «Да неужто?!»
«Да неужто ты, старый хрен, надеешься, что я брошу все свои дела и начну проверять одну за другой дамочек от двадцати до сорока (а еще лучше, по твоему мнению, – от пятнадцати до шестидесяти), которым вздумалось слетать в Швейцарию?!»
Не так подробно, без деталей, но Берти отлично понял по взгляду собеседника, о чем тот думает. И тогда он призвал на помощь всю стойкость своих швейцарских предков, подобрался, но не опустил глаза.
– Да, – скромно, но мужественно подтвердил он.
Вечер они закончили в «Rosie O‘Grady‘s», хорошем баре на Знаменке.
– Ну пойми ты своей швейцарской непробиваемой башкой… – втолковывал новый русский друг Фостеру. – Напряги свой европейский менталитет. Понимаю – трудно. Очень, говорят, отличается от нашего. Но ты врубись.
– What is it? – Фостер, отяжелевший от пива, упрямо мотал головой, которой ему предлагали во что-то врубиться.
– Если эта баба – киллер, у которой был заказ уничтожить Ясновского, а потом этого твоего парня… Брасса, кажется… то она не летала в Швейцарию под своей девичьей фамилией… Ни под девичьей, ни под фамилией мужа… Если она киллер, тебе ее не найти. И лучше не ищи, потому что до дома ты уже не доберешься…
Берти поперхнулся от неожиданности и решил, что пиво не столь уж замечательное, как ему показалось вначале.
