Текст книги "За милых дам"
Автор книги: Ирина Арбенина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)
Ирина Арбенина
За милых дам
– Это была страшная зима, ее назвали Зимой Ужаса.
– Почему?
– Ну… Schneebrett Grundlawine. Как это сказать по-русски… Великая лавина… лавина наивысшей силы… Поэтому погибло много людей…
– А-а…
– И еще погибли собаки… Которые искали людей, засыпанных лавиной…
– Ну, если собаки… Тогда действительно… Зима Ужаса. Собак жаль.
В комнате разговаривали двое. Мужчина и Женщина.
«Странная… Заказывает погубить человека и жалеет животных…» – Швейцарец Андреас Брасс с удивлением смотрел на свою новую возлюбленную. Обнаженная женщина сидела на постели с естественным, спокойным бесстыдством индийской скульптуры. Скрещенные ноги, гладкая с бронзовым отблеском кожа… Как маленький Шива или Будда… маленький Будда с темным женским лобком… «Чтобы не выглядеть при этом смешно и отталкивающе, женщине надо иметь очень красивое тело и быть свободной, естественной, как животное», – подумал он. И это у нее получается…
– Ну расскажи еще про эти лавины… – попросила она.
– Да что рассказывать… Представь, что у тебя выдергивают ковер из-под ног и ты проваливаешься в неожиданную темноту, где миллионы рук скручивают и ломают все, что им попадается, и забивают в открытый, кричащий рот жесткий снежный кляп. У всех мертвецов, которых удается найти, рот всегда забит таким кляпом… Это может случиться с каждым лыжником, безмятежно подрезающим солнечный мирный склон горы, с каждым, кто не знает снега, как я… И необязательно лавина сметет село или завалит дороги. Может погибнуть один, когда в какой-нибудь лощине вдруг злобно зашипит и заструится, как песок, особый, зернистый снег… А те, кто катается совсем рядом, останутся целы.
Существует, видишь ли, шесть видов снежных кристаллов… Шестиугольные безобидные снежинки… Одни тают мгновенно, не долетев до земли, другие живут в ледниках миллионы лет…
Брасс замолчал, обдумывая предложение, которое сделала ему сегодня эта русская…
Он был знаком с ней совсем недолго, но бездны расчетливого холодного секса, открывшегося в новой подружке, сводили Андреаса с ума, затягивали, как та самая ледяная, все проглатывающая на своем пути лавина… Grundlawine… о которой эта женщина просила его рассказывать вновь и вновь.
В общем, Андреаса Брасса секс-туризм никогда не оставлял равнодушным… Брассу было двадцать три, и он был полностью согласен с известным афоризмом знаменитого путешественника: «Мир хорош еще и потому, что в нем можно путешествовать». Почему так нравилось путешествовать автору афоризма, Брасс не знал, но лично ему это занятие казалось приятным оттого, что женщины в разных странах были очень разными и ему доставляло удовольствие с этим разнообразием знакомиться. Секс, по глубокому убеждению Брасса, имеет ярко выраженные национальные особенности. Долгое длинное объятие – на всю ночь, характерно для северных народов, финнов, например, под стать продолжительной северной ночи – северяне рады лежать подолгу, не возбуждаясь и получая удовольствие только от тепла и крепости объятия… суровый климат сказывается… И мгновенная воспламеняемость южан, загорающихся при виде полоски обнаженной кожи. Таким семейная скандинавская сауна явно не годится.
Интерес Андреаса к теме был и теоретическим, и практическим, но погорел он именно на практике. Эта русская, с которой он познакомился у себя в Гшдатте – и ездить никуда не понадобилось! – кажется, требовала от него невозможного. А он не знал, сумеет ли отказать.
Спасатель в горах похож на аптекаря, который, беря в руки безобидное на вид вещество, знает абсолютно точно, насколько и в каких дозах оно смертоносно. Спасатель Андреас Брасс знал рецепт снега, который убивает. И теперь он впервые в жизни встретил человека – Женщину, которая тоже хочет его знать, но не для того, чтобы спастись, а для того, чтобы убить.
Господин Аркадий Ясновский хотел тишины. Не абсолютной – пусть в ней будет свист ветра, шорох рассекаемого лыжами снега – главное, чтобы она была не агрессивной, не такой, которая таит в себе опасности. И чтобы – никого вокруг, кроме него самого. Мальчишка-инструктор не в счет… Это раньше, в советские времена, любой гражданин Швейцарии был для него – простого советского ученого – «иностранцем», человеком высшего сорта. А теперь Ясновский сам – человек высшего сорта, а швейцарец со всеми его кантонами и Вильгельмами Теллями – всего-навсего бедный туземец, готовый тратить уик-энд на утомительные шоп-туры в соседнюю деревню, чтобы «затариться» пиццей по шесть долларов, потому что здесь, в фешенебельном курортном городке, «все очень дорого»… Ну, очень дорогая пицца, аж по шесть долларов… Один только Международный автомобильный альянс, пайщики которого все еще безуспешно ждут обещанные им машины, и завод, якобы все еще строящийся в Финляндии… один этот альянс принес господину Ясновскому суммы, которые восьмидесяти процентам населения старой доброй Швейцарии, не имеющего собственного жилья, показались бы фантастическими… А у него таких альянсов… Нет, инструктор, с его заботами о копеечной пицце, в блаженном одиночестве и покое господину Ясновскому не мешал – он замечал мальчишку по необходимости, как римская матрона прислуживающего ей раба или как собаку… Сравнение с собакой вдруг заставило Ясновского нахмуриться. Он не к месту вспомнил, как в бедной своей юности выгуливал за «почасовую оплату» чужих собак. И однажды на собачьей площадке дама в редкой по тем временам одежде – дубленке, разоткровенничавшись, стала объяснять, что ее дог Муля отказывается есть печенку и «чем его еще кормить, просто ума не приложу». «Мадам! – очень хотелось тогда сказать Ясновскому. – Можно я буду вашей собакой?! Черт с этим Мулей… Обещаю, я буду есть все, что вы дадите».
День сиял переливчатым светом, как новая, только что отчеканенная монета. И когда под окнами замелькала на свежевыпавшем снежке красная куртка швейцарца, точного как часы, которыми так славится его родина, господин Аркадий Ясновский был уже готов к выходу. Этот день сулил ему то, что удавалось с таким трудом приобретать за все большие и большие деньги – безопасность и покой. Полгода назад на господина Ясновского было совершено покушение. Его автомобиль взорвался. Погиб водитель. Господин Ясновский чудом остался жив. «Не пришло еще мое время, не пришло…» – подумал он тогда. Милиция, конечно, развела руками: заказное убийство раскрыть «практически невозможно». Но Ясновский разобрался без милиции. Они «поискали сами» в своем ведомстве, провели свое расследование – и нашли. Как он и предполагал, далеко забираться не пришлось… Ликвидацию заказал его собственный заместитель. Дурачок, можно спрятать все, что угодно, но нельзя спрятать, скрыть мотивы, особенно от того, кому они «ну до смерти» небезразличны… Мотивы – кому это, собственно говоря, нужно? – всегда выведут, как ниточка к обладателю клубочка. Они разобрались с энтузиастом-заместителем сами. И теперь Ясновский мог наслаждаться тишиной, снегом, солнцем, и даже женщины ему сейчас не были нужны. Он не взял с собой даже свою новую игрушку – Леночку, хотя это была довольно любимая игрушка.
Швейцарец остановился у края лога, который они собирались переходить, узкого и глубокого. Солнце безуспешно пыталось пробиться своим ультрафиолетом сквозь неуязвимый дорогой крем на полных щеках господина Ясновского. Ах, как все-таки замечательна жизнь: и свежий молодой загар, и нет опасности ожога… Господин Ясновский просто физически ощущал, как молодеет и подтягивается его приближающееся к пятидесятилетнему юбилею тело. Вперед, только вперед…
Там, где остановился инструктор, проходил узорчатый узкий разрыв, похожий на застежку-«молнию», припорошенный невинным снежком. Этот снег был таким ярким, новым, как в детстве, когда выбегаешь однажды утром в ноябре из дома в куртке нараспашку… Ах, если бы господин Ясновский углубился в детские воспоминания и припомнил еще и торт «Наполеон», который так любили печь в его семье… Припомнил, как многослойно это замечательное кондитерское изделие и как легко соскальзывает, сползает плотный корж с мягкого, скользкого крема. Конечно, не так легко, как один слой снега, плотного, твердого, слежавшегося, именуемого в горах «снежной доской», срывается с рыхлой зыбучей, как песок, зернистой основы…
Ясновский не вспомнил про «Наполеон», он только успел увидеть, как швейцарец приставил ладони раструбом к губам и проорал, пародируя рекламу: «Минто-он!» А потом подпрыгнул на лыжах и, отскочив назад, ухватился за ствол дерева. И еще Ясновский увидел, как снег вздыбился вокруг складками, как сдираемая со стола скатерть… И вдруг он начал проваливаться в кромешную снежную темноту, падать в объятие, похожее на стальные тиски. Он пытался выбраться и хотел открыть пошире рот, чтобы глотнуть воздуха… И тут ярко, как на мониторе, в памяти загорелось то, что он слышал неоднократно, будучи завсегдатаем гор, и чему никогда раньше не придавал значения. «Лавина. Избавьтесь сразу от лыж. Не открывайте рот». И он спасся от мгновенного удушающего действия снежного кляпа, ему удалось сбросить лыжи, и поэтому ему не скрутило, как рычагом, кости…
Вот этого Женщина не предполагала. Она надеялась, что Ясновский умрет. Просто умрет: страшно, но, увы, мгновенно. А он еще жил несколько часов, стиснутый в своем снежном склепе, где невозможно было пошевелить даже пальцем. И эту пытку даже она со всей своей ненавистью к нему не смогла бы изобрести… Он замерзал и задыхался, и слышал лай собак, голоса спасателей, которые по старинке прощупывали осыпавшуюся лавину, протыкая снег металлическими палками. Он настолько привык ждать нападения от людей, а не от стихии, что не взял с собой даже магнитную пластину, которая помогает быстро обнаружить засыпанного. Он много чего не знал о снеге, не знал и того, что замуровавший человека снежный покров пропускает звуки только в одну сторону и – никогда в другую. Те, кто остался под снежным саваном, хорошо слышат то, что происходит наверху, но их криков, их голосов и стонов наверху совершенно не слышно.
Лавины ненавидят в горах за их непредсказуемость, злобность и коварство. Подобно живым существам, лавинам свойственна смена настроений: они могут позволить вам кататься по своей поверхности полдня, наслаждаться скоростью и солнцем – и погубят в одно мгновение за пять минут до того, как, предвкушая обед и тепло камина, вы наконец соберетесь возвращаться домой. Они могут быть «в настроении» – и пропустить пятерых, навсегда похоронив шестого. Они, как женщины, – им так мало надо, чтобы сорваться: достаточно резкого окрика, неосторожного движения, например, прыжка. И произойдет смертоносный мгновенный обвал, точно по краю лога разъедется «молния»: снежная доска сползет, а тот, кто стоял на расстоянии полуметра, там, где не было этой зернистой начинки, может помахать вам ручкой. Именно это и почудилось Ясновскому в последнее, самое последнее мгновение – швейцарец помахал ему вслед рукой.
Когда металлический штырь, которым спасатели дырявили снег, наконец уткнулся в тело господина Ясновского, тот был уже мертв. Но даже перед смертью этому выдающемуся стратегу и тактику бизнеса не пришло в голову, что он стал-таки жертвой заказного убийства, что мальчик-швейцарец неделю подряд облюбовывал этот лог, изучая дотошно, как аптекарь, шестиугольные снежные кристаллы, и даже сделал небольшой подкоп, чтобы разглядеть повнимательней слои снежного «Наполеона». Инструктор знал снег, его законы, его повадки, его виды и настроения. Он умел им управлять и мог бы устроить обвал часом раньше, но устроил его тогда, когда лыжи господина толстосума переступили запретную черту. Всего этого господин Ясновский не ведал. Он задохнулся, веря в несчастный случай. На безмятежной белизне снега он не разглядел мотивов. Некто – «кому это было нужно», – непредсказуемый и злобный, как сама лавина, остался для него навсегда тайной и загадкой.
Аня Светлова так надеялась, что первой пары – английского – в этот день не будет и она сможет поспать немного подольше. Английский у них вела Нелли Всеволодовна Ясновская, бывшая жена того самого Ясновского… Студенты не ведают стыда и жалости, они радуются, как дети, когда у «преподов» грипп или поминки… А тут такое событие – все газеты и телеканалы передали это сообщение: великий богач погиб в суровых альпийских снегах… Но английский – вот неожиданность! – не отменили. Ясновская явилась как ни чем не бывало, отнюдь не убитая горем, драла с них три шкуры и даже на дом не забыла задать изрядно. «Вот поди ж ты, – изумлялась Аня, – ну ладно, жена она, конечно, бывшая, но вдова-то настоящая – могла бы погоревать». Куда там… У блеклой и скучно-строгой Нелли будто вторая молодость началась: глаза сияют, голос звонкий девичий, двойки ставит с юной резвостью. «Надо же, как действует на дам смерть супругов, с коими они состоят в разводе…»
Аня, девушка юная, незамужняя и неопытная, была этим обстоятельством немного озадачена. Хотя, конечно, жалеть-то, наверное, было особо не о чем… Самого Ясновского, полноватого, спесивого, скользкого, как крем, господина с цепким взглядом, Аня знала, конечно, только по телеизображениям. Но и этого было достаточно, чтобы прийти к такому выводу.
По окончании занятий Аня некоторое время раздумывала, стоит ли подойти и выразить Ясновской, у которой, будучи вечной отличницей, она ходила в любимчиках, соболезнования… Но Ясновская сама вдруг подошла к ней.
– Аня, если не ошибаюсь, вы искали работу? Я могла бы вас порекомендовать. Одна моя знакомая как раз решила брать уроки английского. Дама очень состоятельная…
– Ой! – Анна чуть не подпрыгнула от радости. Финансы у второкурсницы Светловой, вынужденной в этой жизни рассчитывать только на себя, давно уж истощились до крайности. Но она сдержалась и чинно осведомилась:
– Какой уровень? С нуля?
– Да не в уровне дело… – вздохнула Ясновская. – Ей, понимаете ли, надо хоть чем-то заполнить досуг. Впрочем, сами разберетесь… Вы ведь не против?
Аня поскорее закивала.
– Ну и отлично, – Ясновская достала из сумочки сотовый телефон, – я прямо сейчас Марине Вячеславовне и позвоню.
Позже выяснилось, что судьба постаралась расставить свои силки в этот день так, чтобы пути назад для Ани уже не было. Все очень плохое начинается понемножку, да так незаметно, что поначалу и не разберешь, насколько скверно это плохое.
Итак, сразу после разговора с мадам Ясновской Аня отправилась из университета по месту своей предполагаемой, хорошо оплачиваемой и поэтому уже отнюдь не безразличной ей службы.
Стародубское – так называлось когда-то подмосковное село, на месте которого обитатели нынешнего политического и финансового Олимпа воздвигли свой элитный, отгородившийся от мира высокой стеной коттеджный поселок. Некоторые в этом поселке жили, другие наезжали в гости. Сейчас они проносились со свистом мимо Анны Светловой, бредущей по обочине дороги (от автобусной остановки до Стародубского путь был изрядный), скрытые затемненными стеклами своих автомобилей.
Строили поселок турки… Простодушные люди, они ориентировались на западные стандарты и не знали, что русская жизнь любит скрываться за высоким забором, за раскидистыми деревьями, непроходимыми зарослями жасмина и малины. Они понатыкали огромные трехэтажные виллы, разбили вокруг хорошенькие газоны и разделили все это дело беленькими, чисто символическими заборчиками. И теперь сами, поскольку строительство поселка еще продолжалось, глазели из недостроенных вилл во время коротких перекуров на жизнь обитателей уже готовых коттеджей.
Денек был серенький, с мягким морозцем, падал редкий снежок. И Аня, у которой в запасе было достаточно времени, задумчиво брела, наслаждаясь свежим, без гари и выхлопных газов воздухом, не забывая все-таки сохранять вид собранный и деловой, как и полагается преподавательнице английского.
Сначала она услышала удар, впрочем, не сильный, а так… «чпок», и резкий, противный, долгий скрежет.
В Москве последние две недели взрывались троллейбусы, все говорили о чеченском следе, а поскольку для обитателей Стародубского угроза чеченских возмездий была актуальна, как ни для кого другого в стране, то Аня замерла и даже зажмурилась от страха…
Но поскольку от того, чему быть суждено, все равно не убережешься, а «тот, кому это нужно, всегда найдет способ», Аня, постояв с минутку, решила к состоявшемуся теракту отнестись философски и… открыла глаза.
У дома номер двенадцать (именно того, что ей и был нужен) застрял белый «Форд»… Вокруг него, отчаянно жестикулируя и что-то лопоча, стояли турки-рабочие: «Форд» перегородил дорогу и не мог тронуться ни вперед, ни назад. Понять причину было трудно. Правая передняя дверца машины открылась, наружу выбралась маленькая яркая брюнетка и, присоединившись к туркам, попыталась выяснить, что случилось.
Хозяйка машины, женщина за рулем, выходить не торопилась. Она сидела, откинувшись назад, и от брюнетки отличалась не только своими длинными светлыми разбросанными по плечам (вернее было бы сказать, растрепанными) волосами, но прежде всего ярко выраженной безжизненностью. Аня даже было подумала, что это кукла или манекен. Впрочем, это первоначальное впечатление оказалось обманчивым…
Выяснилось, что бестолковые турки, заболтавшись, оставили возле дома номер двенадцать свои жестянки и ведра с краской, и, когда ворота гаража раздвинулись и из них выехал, резко подавшись назад, белый «Форд», его низкое днище смяло и придавило все это барахло. Сплющенное ведро заклинило под машиной, и теперь «Форд» сидел на нем, как эскимо на палочке… При малейшей попытке двинуться жестянки двигались вместе с автомобилем, душераздирающе скребя об асфальт… На чеченский теракт это явно не тянуло. Все, что надо было сделать, – это просто приподнять машину и вытащить из-под нее турецкое имущество.
Это Анна, обожавшая в жизни инициативу, и предложила сделать.
– Может быть, вы выйдете? – предложила она.
При этом, наклонившись к открытому окну «Форда», Аня сразу почувствовала сильный запах духов и спиртного.
Женщина, похожая на сомнамбулу, открыла дверцу. И Аня, сама недурно скроенная от природы, испытала легкий укол зависти… Редкой красоты и длины ноги, ноги-совершенство, неуверенно коснувшись асфальта, предстали Аниным очам. Правда, картинка явно была не с глянцевой упаковки для колготок, потому что даже сквозь лайкру колготок от Диора было видно, что дивные ножки этой «Мисс Ноги» усеяны синяками и ссадинами.
Машину приподняли, турки вытащили свое барахло. Брюнетка руководила работами. В отличие от своей подруги она была в полном порядке: ясный, спокойный, милый голос, нисколько не взволнованный, а так, чуть усмехающийся. Ситуация и правда была скорее дурацкой, чем трагической.
– Мать вашу… Остолопы! A-а?! Уроды! – При виде смятого извлеченного из-под машины ведра сомнамбулизм хозяйки «Форда» куда-то испарился. Увидев вместо чеченской бомбы ведро с турецкой краской, блондинка явно очнулась. Вдруг оказалось, что в ней много жизни… – Твою мать! Ну кретины…
Турки улыбались и кивали, демонстрируя полное незнание тонкостей русского языка. Но такой поворот женщину явно не устраивал…
– Bitches! Fuck you!
Турки кивали и улыбались.
Действительно ли они не знали и тонкостей английского языка или, удачно выбрав тактику, скрывали свои лингвистические познания – понять было невозможно.
Блондинка, выбившись из сил, разочарованно повернулась к Ане…
– Видите ли… – любезно начала Анна.
– А вы кто такая? – обрадовавшись русской речи и явно славянской, голубоглазой, не турецкой Аниной внешности, заорала блондинка.
– Я…
Но блондинка тут же забыла о ней и снова накинулась на турок:
– Ну что за жизнь – как мужики, так обязательно кретины! Природа отдыхает на мужской половине человечества.
«Вам просто немножко не повезло, мадам…» – хотела было заметить Аня, но вовремя вспомнила, что здесь не университет и упражняться в остроумии не стоит. «А турки-то не дураки», – подумала она.
Блондинка плюхнулась за руль, хлопнула дверца машины…
– Куда же вы?! – закричала Аня. До нее вдруг дошло, что женщина за рулем и есть хозяйка дома двенадцать… Ее предполагаемая «ученица» Марина Вячеславовна, которая назначила ей встречу, но оказывается, вовсе не собиралась ее дожидаться! И если бы не турецкая жестянка с краской, помешавшая ее отъезду, Анна топталась бы у закрытых ворот опустевшего перед самым ее носом коттеджа. – Я же насчет английского! Вам же только что звонили! Я Аня Светлова – от Ясновской, от Нелли Всеволод…
– От Нелли? – Блондинка нахмурилась, припоминая… – Ах, черт, я совсем про вас забыла! Чуть не уехали… Все ты, Рита! – Она оглянулась на брюнетку. – Сманила меня в Москву! – Она вздохнула: – На черта мне, конечно, сдался этот английский… Ну да ладно, раз Нелли старалась… Садитесь, девушка, в машине договоримся. А заниматься сегодня уж точно не будем. Все-таки, если выбор – ваш дурацкий английский или шопинг, я выберу последнее.
– Вы не обижайтесь на нее. – Маленькая брюнетка, которую Марина называла Ритой, до этого момента хранившая молчание и остававшаяся как бы в тени, незаметно дотронулась до Аниной руки: – Марина вовсе не такая уж и грубиянка. Ей просто очень плохо сейчас.
Аня кивнула очень по-турецки и улыбнулась.
Она уже поняла, что с такой «ученицей» скучать ей вряд ли придется… Одна память Марины Вячеславовны чего стоит! Забыть, о чем с ней договаривались два часа назад… Можно представить, как они будут пополнять запасы английской лексики с такой способностью запоминать…
Всю дорогу до Москвы расположившаяся на заднем сиденье Аня разглядывала сидевших впереди дам. Рита. Миниатюрная, прелестно сложенная, с детским чистым овалом лица, короткой, разлетающейся, пышной стрижкой. Наверное, «бедная подруга при барыне», подумала Аня. Смышленая ясная головка, спокойный, ровный нрав. Милая, правильная, прилежная… В новеньких, с иголочки, последней модели «Фордах» такие не ездят. Такие, как эта, горшки за больными выносят, отирают страждущим хладный пот со лба – типичная сестра милосердия. В «Фордах» ездят стервы-блондинки… Все правильно, жизнь мудра: ноги таких блондинок с удобством размещаются только в дорогих иномарках…
Диалог двух дам подтверждал Анины предположения… Во всяком случае, не опровергал… Скорее «да», чем «нет»…
– И вот представь, Ритуля, – толковала блондинка подруге, – еду я по городу, и вдруг так захотелось томатного сока… Помнишь, как в детстве, в магазинах стояли такие стеклянные конусы с краниками? И в них яблочный сок, виноградный, томатный… И стаканы граненые… Смешно! А для томатного сока еще какая-то банка с солью и ложечка алюминиевая… Вообще, говорят, томатный сок энергию восстанавливает… Ты же знаешь, как я его обожаю… Если биологическая оболочка пробита, человек просто литрами готов его пить… Кажется, у меня точно, того… пробита! Как думаешь?
– Не волнуйся, солнышко… – успокоила ее брюнетка. – Даже если и так – хотя я как-то не очень верю во всю эту чушь: ауры, оболочки… – залатаем мы твою оболочку… Так что же сок?
– Ну вот… Я заезжаю в первый попавшийся магазин… Там, представь, никаких «конусов»…
– Что ты говоришь?! – брюнетка Рита засмеялась.
– Ну, не смейся надо мной… Ну, подумаешь, оторвалась немножко… Как говорится, оторвалась я немножко от народа…
– Немножко?!
– Ну, не немножко… – Блондинка вздохнула. – Да, так вот… покупаю я в этом магазине баночку с такой отвинчивающейся крышечкой и – прямо из банки, как алкоголик из горла… – Марина Вячеславовна рассмеялась над своими словами: – Представляешь?! Вот находка для журналистов… Скандальный снимок… Жена такого-то… У прилавка, из банки! Ну, так ему и надо… Следовало бы специально даже сфотографироваться и потом Лешку шантажировать, что в газету продам…
– Ты это… Потише… – Брюнетка предупреждающе положила подруге руку на локоть и осторожно оглянулась на Аню… – Помалкивай лучше…
Марина только пренебрежительно хмыкнула:
– И вот я открываю эту банку, начинаю пить и прямо на тот бирюзовый джемперочек – помнишь его? – проливаю. Пятно безобразное – просто смотреть на него не могу… А джемпер этот мне так жалко… Он мне ведь идет очень, правда? И вообще… как свинья – вся в томатном соке… Нету даже сил дотерпеть до дома, чтобы бросить это безобразие Зине в стирку…
– И что же?
– Заехала сама в химчистку и отдала… Прямо там и сняла его с себя… А квитанцию потеряла, причем, заметь, тут же… Сама не помню где… Ты же знаешь, что последнее время я вообще все на свете забываю…
– Ну ничего, ничего… – брюнетка успокаивающим жестом погладила приятельницу по плечу, – ты просто перенервничала, стресс… Переутомление! Это пройдет. Я просто уверена, что, если ты как следуешь последишь за своим здоровьем…
– Ну да, да… – со скукой в голосе согласилась Марина. – Слышала… Свежий воздух, физкультура, спать ложиться до полуночи… не думать о печальном, не пить неразбавленный скотч, а пить соки… – Она невесело рассмеялась: – Правильно? И тогда все пройдет, все до свадьбы заживет…
– До какой свадьбы? – вдруг встрепенулась брюнетка.
– Шучу… Поговорка такая.
– Ах, ну да! – миниатюрная Рита рассмеялась. – Поговорка. Ну да… Да, конечно: все до свадьбы заживет.
– Вот именно. Будем надеяться… – Марина вздохнула.
– А как же с этой химчисткой, с этим милым джемперочком?
– Ну… на следующий день приезжаю я к ним в химчистку. Иду и по дороге представляю всякие ужасы… Все-таки последний раз я с химчистками еще до перестройки общалась… Думаю, сейчас скажут: паспорт ваш нужен… А куда я положила этот паспорт, я тоже не помню. И вот, только я на пороге появляюсь – бегут ко мне со всех ног…
Я говорю: квитанцию я куда-то дела.
– А они?
– Они говорят: какая квитанция, мы вас и так помним! Мы вас забыть не можем…
– Вот как…
– Представляешь, Рит?!
– Представляю… – задумчиво усмехнулась брюнетка. – Я думаю, им не каждый день сдают в чистку тысячедолларовый трикотаж, раздеваясь прямо у порога… Немудрено, что они не могли тебя забыть.
– Ты думаешь? Ну, неважно… В общем, они все отчистили… Следов томатного сока даже в помине нет, никакого пятна…
– Ну и слава богу…
– А у тебя так бывает?
– У меня нет… Меня без квитанции почему-то не узнают… И без паспорта тоже почему-то не узнают.
«Подруга бедная и подруга богатая… Классическая пара», – думала Аня, разглядывая их затылки.
Но бедная кроткая подруга Аню совсем не заинтересовала. А вот богатая, то есть ее будущая ученица…
Забывает все на свете… Муж какая-то важная персона… А ноги у этой Марины Вячеславовны – это вообще очень и очень даже интересно…
Однажды летом на даче, когда Ане было еще лет тринадцать, в калитку постучали. На дорожке стояла женщина в строгой белой блузке и темной «канцелярского» вида юбке, держа в руках блокнот и потрепанный портфельчик.
– «Мособлэнерго». Проверка электросчетчиков, – строго сказала дама.
Аня робко посторонилась, пропуская ее на участок. И тут вдруг ее резко отодвинул неожиданно возникший перед дамой дядя Иван – мамин брат, приглядывавший за Аней в отсутствие родителей… И, о ужас…
– А ну проваливай отсюда! Чтоб духу твоего здесь не было! – заорал что было силы Иван на даму с портфельчиком.
И «строгая дама» испуганно и послушно испарилась.
– Зачем вы так?! – испугалась Аня. – Это же «Мособлэнерго»!
– Сама ты мос… обл, – захохотал Иван. – Не видишь, это же алкоголичка ходит, рубли сшибает… Ты что, не заметила, какие у нее ноги?!
– Ноги? – растерялась Аня.
– А ноги-то у девушки в синяках и ссадинах! Такие только у пьянчужек, совсем потерянных, бывают… Ноги о женщине многое могут рассказать! – учил Аню жизни дядя Иван.
– В смысле если синяки и ссадины?
– Ну, не только, – глубокомысленно, как Эркюль Пуаро, изрек Иван.
– А если женщина в брюках? – озадаченно спросила Аня.
– Ну, если в брюках, тогда надо смотреть в глаза… Хотя, конечно, Это более ненадежный источник информации… – подвел итог своим размышлениям мамин брат.
Иван принадлежал к числу тех сметливых и наблюдательных людей, которые по лени, а также из врожденной нелюбви к болтовне не дают себе труда развивать свои умственные заключения, иногда очень точные, с помощью размышлений и анализа. Они видят, подмечают, оценивают… Однако все это в лучшем случае подытожат кратким, емким, универсальным: «Ну, е-мое!» – предоставив вам возможность обо всем остальном догадываться самому.
И сейчас Анне, кажется, представился случай развить Ивановы наблюдения о конечностях в стройную теорию. Как Бромбензол – по черепу, а почерковед – по буквам, Анна по ногам попыталась дать характеристику психофизических параметров сидевшей за рулем автомобиля дамы, с которой ей теперь предстояло общаться почти ежедневно, ибо в изучении иностранных языков нельзя делать больших перерывов.
– Это тебе. – Нелли Всеволодовна Ясновская протянула Анне конверт из плотной коричневой бумаги.
– От кого? – Аня удивленно повертела конверт в руках. Конверт был без надписи.
– Угадай с трех раз. – Ясновская поглядела туманным взором куда-то мимо ее уха. Этот особый взгляд, по Аниным наблюдениям, обычно появлялся у сведущих людей, когда, по их мнению, им начинали задавать слишком много ненужных вопросов.
Аня надорвала плотную бумагу. Внутри лежала пачка денег…
– Ты что, Светлова, не рада? – Нелли Ясновская с интересом посмотрела на ее изменившееся лицо.
– Да нет, я рада…
– Ну вот и хорошо.
– Да… но так много… Почему?
– Много будешь знать, скоро состаришься.
– Не состарюсь! Ну правда…
– Это точно: до старости тебе еще далеко. Сначала повзрослеть бы не помешало…
– Нет, ну правда… Почему так много и… так сразу? Она ведь меня совсем не знает… Может, я и в английском-то совсем не сильна?
– Не волнуйся, она его тоже не знает.
– Нелли Всеволодовна, но скажите…
– Не скажу. Просили передать. И все тут. – Ясновская многозначительно выделила последние слова.
«Рада… не рада… Ну как я могу быть не рада?!» – Всю дорогу до дома Аня с изумлением время от времени ощупывала в сумке конверт.
«Студентам нелегко найти работу!» – эту фразу из рекламы стирального порошка уж кто-кто, а Анюта испытала на своей шкуре… С тех пор как она осталась одна, ей только этим и приходилось заниматься… Искать работу.
Некоторое время назад, прошлым летом, в ее жизни вот так же произошла перемена, произошла неожиданно и быстро, что называется, «сама не ожидала»… Ехала в метро, читала газету, наткнулась на объявление: «Открывается новый американский ресторан… идет набор персонала… Требуются… Конкурс… Собеседование…»
От одного только названия ресторана исходил явственный шелест стодолларовых бумажек.
Ну прочитала и прочитала. Свернула газету, поизучала задумчиво носки своих порядком уже поистрепавшихся босоножек, потом перевела взгляд на сидящую напротив девушку, судя по всему, свою сверстницу – порассматривала, позавидовала минутки три ее сияющим, с иголочки, дорогим туфлям… Э-э, да что об этом думать, только себя мучить. Что там босоножки… Стоит только задуматься о том, что надо бы купить – не «желательно» или «хорошо бы», а просто «позарез необходимо»! – и голова идет кругом. Бездна. Чего только в этой бездне нет: и рычащий облупившийся холодильник, и софа «производства Чехословацкой социалистической республики» с истлевшим поролоном. И республики уже такой нет, а поролон все сыплется желтым песочком…
